|
10.06.2001
11:12 |
Читая Достоевского. Раскольниковы и Разумихины. Достоевский утверждал врожденный коллективизм человеческой личности с такой же категоричностью, как и отрицал его. Совершая поступки самые безобразные, его герои молятся в то же время общечеловеческим абсолютам. Содержание их личных драм всегда восходит к дисгармонии каких-то сверхличных этических императивов, соответственно и себя они мыслят не иначе, как в контексте жизни всего человечества. Показательно, что самораскрытие героя Достоевского происходит не в момент его столкновения с миром природы, как у Л. Толстого, не через любовь к женщине, как у Тургенева, не по его участию в каком-нибудь преобразующем "деле", как у Чернышевского, но почти всегда в минуту какого-нибудь нравственно-философского откровения, идейной исповеди, подобно монологу Ивана Карамазова во время его встречи с Алешей в трактире:
"- Отвечай: мы для чего здесь сошлись? Чтобы говорить о любви к Катерине Ивановне, о старике и Дмитрии? О загранице? О роковом положении России? Так ли, для этого ли?
- Нет, не для этого.
- Сам понимаешь, значит, для чего. Другим одно. а нам, желторотым, другое, нам прежде всего надо предвечные заботы разрешить, вот наша забота/.../. Ты из-за чего все три месяца глядел на меня в ожидании? Чтобы спросить меня "Како веруеши, али вовсе не веруеши" - вот ведь к чему сводились ваши трехмесячные взгляды, Алексей Федорович, не так ли?/.../.
- Ведь русские мальчики как до сих пор орудуют? Иные то есть? Вот, например, здешний вонючий трактир, вот они и сходятся, засели в угол. Всю жизнь не знали друг друга, а выйдут из трактира, сорок лет опять не будут знать друга, ну и что ж, о чем они будут рассуждать, пока поймали минутку в трактире-то? О мировых вопросах, не иначе: есть ли Бог, есть ли бессмертие? А которые в Бога не веруют, ну, те о социализме и об анархизме заговорят, о переделке человечества по новому штату, так это же один чорт выйдет, все те же вопросы, только с другого конца" (Д, 14, 212-213).
Даже разговоры о Наполеоне, о "роковом положении России" представляются героям Достоевского слишком частными, не говоря уже об их собственных житейских делах и судьбах. По наблюдению А. Белкина, у Достоевского даже четырнадцатилетние дети рассуждают о Белинском и Вольтере, и эта высокопредметность, интеллектуальная насыщенность сознания делает его героев представителями сугубо социальной сферы бытия. Даже отношения с семьей, ближайшим окружением, любимой женщиной они строят сразу как отношения со всем человечеством. Наиболее "достоевский" изо всех героев Достоевского, Раскольников, падает на колени, оказывается, не перед Сонечкой, но перед "идеей Сонечки": "Я не тебе поклонился, я всему страданию человеческому поклонился"(Д, 6, 246).
На протяжении всего романа Раскольников пребывает в тревоге за судьбу матери и родной сестры, но из рассказа Пульхерии Ивановны выясняется, что до описываемых в романе событий он предлагал руку и сердце какой-то юродивой девице, манифестируя тем очередной "принцип" и жертвуя ради этой матримонально-идеологической затеи интересами собственной семьи. Или вот Иван Карамазов, теоретический предстоятель человечества перед Богом: "Я никогда не мог понять, как можно любить своих ближних. Именно ближних-то, по-моему, невозможно любить, а разве лишь дальних/.../. Чтобы полюбить человека, надо, чтобы тот спрятался, а чуть лишь покажет лицо свое - пропала любовь." (Д, 14, 215).
Население романов Достоевского - это мир мономанов идеи, философствующих одиночек, поглощенных заботами об отечестве, Европе, человечестве, но никогда о тех, кто находится рядом. "Русские мальчики", даже если это родные братья, встречаются, чтобы выяснить, "есть ли Бог и бессмертие", после чего "сорок лет опять не будут знать друг друга". Пока Шатов ездил в Америку "за идеями", его жена сожительствовала со Ставрогиным, но его это совершенно не волнует, как и то, что он вернулся в Россию на деньги того же Ставрогина. Шатов отправился в Америку вместе с Кирилловым для осуществления совместного социалистического эксперимента, но уже по дороге они перессорились, перестали разговаривать и возненавидели друг друга.
Эта планетарность гуманистических помыслов при полном равнодушии или даже неприязни к "ближнему" представляет собою одну из родовых особенностей героев Достоевского. Гипертрофированность "общечеловеческого" в них сочетается с атрофированностью "междучеловеческого".
Уникальным исключением из этой закономерности является Разумихин ("Преступление и наказание").
Строго говоря, он - единственный положительный персонаж в социально-бытовом поле романа. Разумихин отзывчив, прямодушен, смел, он с готовностью предлагает руку помощи каждому, кто в этой помощи нуждается, и эта помощь всегда предметна и житейски осязаема. Именно к Разумихину обращается Раскольников с просьбой не оставить без поддержки самых близких ему людей - мать и сестру Дуню. Наряду с Сонечкой Мармеладовой Разумихин оказывается врачевателем и опекуном самого Раскольникова. Он бесспорно симпатичен и автору: "Это был необыкновенно веселый и общительный парень, добрый до простоты. Впрочем, под этой простотой таились и глубина, и достоинство"(Д, 6, 43); "Честный, сильный, как богатырь." (Д, 6, 339).
По своему социальному статусу Разумихин - разночинец из разночинцев, типичнейший представитель петербургской студенческой молодежи. Он еще беднее Раскольникова, но не шлет по этому поводу мизантропических проклятий миру, а трудом и делом стремится облегчить свое положение и положение близких ему людей. Иные абзацы, посвященные Разумихину, могли бы характеризовать не то, что Лопухова и Кирсанова из "Что делать?" Чернышевского, но самого Рахметова:
"Разумихин был тем еще замечателен, что никакие неудачи его не смущали и никакие дурные обстоятельства, казалось, не могли придавить его. Он мог квартировать хоть на крыше, терпеть адский голод и необыкновенный холод. Был он очень беден и решительно сам, один содержал себя, добывая кой-какими работами деньги. Он знал бездну источников, где мог почерпнуть, разумеется, заработком. Однажды он целую зиму не топил своей комнаты и утверждал, что это даже приятнее, потому что в холоде лучше спится"(Д, 6, 44).
Эта неожиданная близость Разумихина к героям "Что делать?" тем более поразительна, что его образ создан автором "Записок из подполья", по сей день являющихся пределом идейного отрицания героев Чернышевского
Причина тому, однако, не столько в непоследовательности Достоевского, сколько в уникальных особенностях его романного мышления. Если принять весьма плодотворную идею Ю. Кудрявцева о трех уровнях романной прозы Достоевского, Разумихин, как персонаж, полностью окажется в том слое, где "социально-бытовое" не претворено в "мировоззренческое". Иначе говоря, на Разумихина авторский "реализм в высшем смысле" не распространяется.
Эмпирические судьбы Разумихина и Раскольникова полностью совпадают. Оба они учились и оба вынуждены были оставить по бедности один и тот же университет. Оба перебиваются случайными заработками и находятся в одной и той же среде пролетариев умственного труда. Но Разумихин, как персонаж, полностью остается в поле социально-бытового видения. Он, так сказать, равен самому себе, в то время, как Раскольников, точнее образ Раскольникова, функционирует в сфере этических абсолютов романа. Поэтому в конечном итоге истинным разночинцем, "разночинцем в высшем смысле", у Достоевского оказывается в "Преступлении и наказании" именно Раскольников, ибо именно он, по Достоевскому, воплощает духовную, нравственную, философскую драму "промежуточного" слоя человечества. Он из тех, кому, выражаясь словами Достоевского, "не надобно миллионов, а нужно мысль разрешить". Разумихину же в определенном смысле надобно именно миллионов, то есть достойного человеческого существования, материального достатка и здоровых радостей жизни, чего, кстати, к концу романа он почти добивается: он - любящий и любимый муж Дуни Раскольниковой и планирует "положить в будущие три-четыре года, по возможности, хоть начало будущего состояния, скопить хоть немного денег и переехать в Сибирь, где почва богата во всех отношениях, а работников, людей и капиталов мало; там поселиться в том самом городе, где будет Родя, и/.../ всем вместе начать новую жизнь"(Д, 6, 413).
Перед нами жизненная программа, которую вполне могли бы разделить и герои "Что делать?". Только что родилась молодая дружная семья. Сибирь для Разумихина примерно то же, что для Лопухова Америка. И, что уже совсем неожиданно, возникает идея семейной коммуны.
Но как раз по всему этому Разумихин оказывается на периферии первого из "реалистических в высшем смысле" произведений Достоевского. Ибо "высшего смысла" в этот образ не вложено самим автором. Ценя и любя Раскольникова, Разумихин остается абсолютно чужд его нравственно-философской драме. Он этой драмы попросту не понимает и, следовательно, не ощущает "метафизического" драматизма собственного разночинного существования.
Разночинно-демократическая критика 60-х годов полемически отказывалась следовать вслед за Достоевским в эти заоблачные выси. Она видела в них инсценизацию и мелодраму. Свое принципиальное нежелание увидеть в Раскольникове некую "разночинную философему" точно сформулировал Писарев:
"Приступая к разбору нового романа Достоевского, я заранее объявляю читателям, что мне нет никакого дела ни до личных убеждений автора, которые, может быть, идут вразрез с моими собственными убеждениями, ни до общего направления его деятельности, которому я, может быть, нисколько не сочувствую, ни даже до тех мыслей, которые автор старался, может быть, провести в своем произведении и которые могут показаться мне совершенно несостоятельными". И далее, развивая свою мысль, критик приходит к категорическому отрицанию всего этико-философского переизбытка вокруг истории Раскольникова: "Раскольников совершает свое преступление не совсем так, как совершил бы его безграмотный горемыка; но он совершил его по тому же, почему совершил бы его любой безграмотный горемыка".
В ответ на это можно было бы возразить, что "горемычность" Раскольникова заключается совсем не в его личной материальной неустроенности, а, так сказать, в духовно-психологической неустроенности той части человечества, в которой пребывает Раскольников. Но это как раз тот уровень спора, на который современная Достоевскому "реальная" критика принципиально отказывалась подняться, настаивая, вслед за Писаревым, что подлинная причина преступления Раскольникова "в его кошельке, а не в голове".
Автор этой статьи, посвятивший Достоевскому многие годы жизни и защитивш ий по нему две диссертации, стал с некоторого времени решительным приверженцем Разумихина и разумихиных. Раскольников и раскольниковы - это мелодраматические камлания о страданиях человечества при поразительном равнодушии к ближнему, к тому, кто рядом. Разумихины - вот кто подает руку мармеладовым, когда тем "некуда" пойти".
|
ЕРДИТЫЕ
АЗЯТ
