28.08.2020
13:35

Борисов-Мусатов: "Нет - венецианской школе!"

27.08.2020
09:44

Исключительная тонкость Мопассана

26.08.2020
10:18

И папа не велит...

25.08.2020
08:30

Формула импрессионизма

24.08.2020
08:13

Премия им. Кандинского снизошла

23.08.2020
09:11

На засыпку

22.08.2020
12:05

Про одну афонскую икону

21.08.2020
10:40

Что Нестеров ницшеанец, многих оскорбит...

20.08.2020
10:17

Жуть

19.08.2020
10:02

Пуантилизм выражает буддизм

18.08.2020
08:49

Неужели это открытие?

17.08.2020
12:57

О безумной сложности - просто

Я вчера посмел высказать суждение о подсознательном идеале Пушкина, когда он писал “Телегу жизни” (1923). И меня так замучили сомнения, что я решил к теме вернуться.



Телега жизни

Хоть тяжело подчас в ней бремя, Телега на ходу легка; Ямщик лихой, седое время, Везет, не слезет с облучка.   С утра садимся мы в телегу; Мы рады голову сломать И, презирая лень и негу, Кричим: пошел! Еб*на мать!   Но в полдень нет уж той отваги; Порастрясло нас; нам страшней И косогоры и овраги; Кричим: полегче, дуралей!   Катит по-прежнему телега; Под вечер мы привыкли к ней И, дремля, едем до ночлега — А время гонит лошадей. 1823

Признаться, я писал вчера – сомневался. Я-то вывел, что идеалом было метафизическое иномирие, вневременье какое-то, раз дважды упомянутое время так скучно (однообразно от человека к человеку) распоряжается человеками. А альтернативой вчера был пофигизм (ничто не достойно быть в категории идеала).

Тут я отвлекусь на… тригонометрию.

Я заимствовал в своём эстетическом мировоззрении теорию Шмита о циклическом постепенном превращении стилей друг в друга: превратил её в циклическое же превращение друг в друга идеалов, которыми вдохновляется художник. Этот круг превращений повторяется бесконечно. Если движение точки-изменяющегося-идеала по кругу вытянуть (слева направо, как мы пишем) по времени, круг превратится в синусоиду. На переломах её снизу вверх и сверху вниз я оснастил синусоиду инерционными вылетами сверхвверх и субвниз – образами идеалов несгибаемых людей в переломных обстоятельствах. (Такого у Шмита не было.) – Предлагаю ещё условиться, что вверх символизировать будет коллективизм, а низ – индивидуализм. Сверхвверх – что-то христианоподобное (благое для всех сверхбудущее). Субвниз – антихристианское (ницшеанство, безбожное метафизическое ииномирие. Вневременье, например. Что я определил для “Телеги жизни”).

Так вот пофигизм на такой синусоиде с вылетами будет на точках перегиба снизу вверх, и сверху вниз. – Почему? – Потому что точки-идеалы движутся ведь. По кругу их движение, примем, является равномерным.



Тогда углы, которые образуют касательные к синусоиде в точках-идеалах, будут на рисунке символизировать силу стремления идеала к полюсу, к коллективизму. Чем ближе к верхнему перегибу, тем стремление меньше. А при достижении – ноль. Дальше некуда стремиться. Разочарование. Безыдеалье. Пофигизм.

И вот его-то я сегодня и вспомнил про Пушкина, как раз тогдашнего времени (см. тут "Одесские любови были способом успокоиться”).

Это есть не что иное как то, что вчера было мне альтернативой ницшеанскому иномирию, которое ж находится за полюсом индивидуализма (см. рисунок). И где же шмитовская постепенность превращения? – Было чего волноваться… Я ж мог Пушкина извратить! Ужас!

Но на догму постепенности можно плюнуть под давлением реалий текста, вчера решил я. Из безыдеалья, мол, естественно кидаться абы куда. Однако от сомнений не избавился.

Как вдруг я сегодня натыкаюсь на отрывок, который – мне мерещится – может реалии пушкинского текста усилить. (Я, правда, отрывок понимаю с таким трудом, что решил его осваивать в процессе вот этого писания вам, читатель. Вы уж извините меня за такую мою неподготовленность рассказывать.)

В этом отрывке Флоренский, - из-за затурканности иконописи в искусствоведении ХХ века, - агрессивно относящийся к прямой перспективе так рассуждает.

"Представим себе, что мы живем в среде, изборожденной потоками, не имеем под ногами твердой почвы. Так было бы, если бы мы были мошками в атмосфере, где господствуют постоянные ветры и вихри. Так же было бы, если бы мы были рыбами в широкой и достаточно быстрой реке. Предположим далее для простоты, что у нас нет зрения, или что среда наша непрозрачна или не освещена. Если бы теперь мы захотели строить геометрию, то в основу определения прямой как кратчайшего расстояния мы положили бы работу, измеряемую либо физическими приборами, либо чувством усталости, которую нам необходимо затратить, чтобы проплыть от некоторого места в среде к другому месту. Тот путь, на котором наша усталость была бы наименьшая, и был бы признан нами за прямую. Это не была бы прямая евклидовской геометрии. Но наряду с таким определением могло бы возникнуть и другое, а именно: определение прямой как пути скорейшей переправы от места к другому месту. Нет оснований загодя ждать, чтобы пути по этим обоим определениям всегда совпадали, особенно если бы течение и вихри нашей среды не были установившимися” (http://philologos.narod.ru/florensky/fl_space.htm).

Далее я буду говорить своими словами, потому что дальше у Флоренского не очень ясно мне.

Я понимаю, что опиравшегося на меньшую усталость (на что-то внутреннее) в определении прямой Флоренский дальше называет геометром, а опиравшегося на скорость переправы (на что-то внешнее, на время) Флоренский дальше называет физиком.

Физик берёт и неэвклидову, рыбью геометрию геометра раскладывает "на теорию пространства по Евклиду и на теорию гидродинамического поля”.

Тот кусок пути, какой рыба плыла по течению, скажем, он отметит особо… Не станет учитывать малую усталость рыбы…

Геометр же – в пику физику, или не зная о нём, а по некой зауми – тоже разделит: на СВОЮ геометрию и СВОЁ силовое поле (в иконописи – обратная перспектива, где Иисус больше по размеру, чем все окружающие, так как он главней всех, и т.д. и т.п.).

В аналогию гидродинамического поля физика (индивидуалиста, переиначу я) Флоренский ставит вещи. А пространство, получается, есть ничто, "пространство было бы воистину пространством метафизическим… т.е. чистым небытием”. Тогда у его оппонента – наоборот: свойства действительности больше перекладываются на пространство (божественного всеприсутствия) и "беднеют вещи”.

Так вот у Пушкина предельная вещность (сплошь метафоры: телега – жизнь, утро – молодость, полдень – зрелость, вечер – старость, ночлег – смерть, ямщик – время). И всё более или менее яростно отвергается. Во имя чего, если к религии Пушкин не склонен (чему и мат доказательство)? – Во имя той, второй составляющей физика Флоренского – во имя чистого небытия. То есть иномирия. Ницшеанского.

3 августа 2020 г.

16.08.2020
15:22

Голь на выдумки хитра

15.08.2020
10:24

Негонимый Каллима

14.08.2020
08:58

Сближение

13.08.2020
09:02

Проверка

12.08.2020
14:27

Религии как бунт

11.08.2020
11:02

Второсортное искусство

10.08.2020
08:23

Одно спасение - что ошибки учат

09.08.2020
09:18

Без дипломатии