|
01.03.2001
17:33 |
Isroel Пишущий эти строки никогда не бывал в Израиле. Но недавно в течение трех долгих зимних вечеров побывал там.
Речь идет о книге Дины Рубиной "Вот идет Мессия!"
Рискуя обидеть ханаанеянских старожилов, скажу, что если Израиль на самом деле не совсем таков или даже совсем не таков, каким он предстает со страниц Дины Рубиной, я предпочел бы остаться с Диной Рубиной, а не с Израилем.
А потому что на ее страницах он предстает уникальным. О, совсем не пасторальной Аркадией, облитой млеком и медом, а скорее каменистым и тернистым материком, выжить на котором дано не каждому. Персонажи Дины Рубиной пребывают в постоянном напряжении, в погоне за копейкой, в изнурительной житейской суете. Среди них нет удачливых, богатых, состоявшихся, а два миллионера, появляющихся к концу повествования, вызывают чувство оторопи непроходимой тупостью и готовностью заехать любому, в том числе друг другу, кулаком в глаз. Еще один богач, Сева, страдает меланхолией и ухитряется совершить на протяжении романа шесть(!) попыток суицида. В "рубиновском" Израиле вообще полно юродивых, блаженных и просто сумасшедших, причем их помешательство почти всегда корреспондирует с названием романа, но с непременным уточнением "Мессия - это я".
Так что же, этот роман - сатира, а Дина Рубин - еврейский Салтыков-Щедрин в юбке?
Да. Но нет. Точнее, и да, и нет. Потому что, читая роман, то и дело ловишь себя на готовности самому стать обитателем этого фантасмагорического квартала "Махане руси", прилепившегося к склону горы, откуда открывается панорама на вечный, благословенный, грешный, непостижимый, плавящийся в рассветных или закатных лучах Ершалаим.
А через страницу начинаешь в своей готовности сомневаться. Щемящая нежность уступает место сарказму, восхищение - раздражению, и в таких растрепанных чувствах заставляет пребывать читателя Дина Рубина с первой до последней страницы романа. Да что же это такое, в самом деле! Да кто они, наконец, эти евреи? Если они действительно таковы, какими предстают у Дины Рубиной, рождается еретическое подозрение, что Бог был немного не в себе, когда избирал для ведомых одному ему целей именно это, а не какое-нибудь другое адамово колено. Диву можно даться от этого людского множества, собравшегося и съехавшегося сюда со всех концов света, чтобы зажить, наконец, по-еврейски, то есть правильно.
Выясняется, однако, что правильность и праведность еврейского существования включает в себя вечный гевалт и - о, горестное открытие! - редкостную бестолковость в понимании ближайших и отдаленных целей своего национального "дао":
"Движение ХАБАДа /.../ переживало в последнее время кризис, связанный со смертью Любавического ребе /.../ Первые называли Любавического ребе Машиахом и утверждали, что об этом всюду надо говорить. Вторые тоже держали его за Машиаха, но полагали, что об этом надо помалкивать, а то все и так считают их сумасшедшими."
Согласимся, так говорить о священных коровах Израиля может только тот, кто переселился туда всеми фибрами души и сердца, окончательно, раз и навсегда. Кто не согласен принимать на веру дилетантские камлания новейших пророков и не для того бежал от советской дури, чтобы подчиниться дури израильской. Если бы пером Рубиной владел азарт разоблачительницы, готовой ради красного словца не пощадить родного отца, ее книга не вышла бы за пределы фельетонной журналистики, которою, кстати, кормится половина героев романа. Но в чем другом, а в фельетонном смехачестве Рубину не упрекнешь. Самые макабрические эпизоды "Мессии" имеют некую сострадательную изнанку. Можно ли издеваться, сострадая, но только такую возможность оставляла читателю вся русская классика, а в наше время, очевидно, Дина Рубина. Если кому-нибудь роман показался пасквилем (таковые нашлись), остается посоветовать им поискать Израиль в другом месте. "За всю историю государства Израиль его покидало множество людей. Причем, как правило, пламенных патриотов. В этом нет ничего невероятного: во все времена и во всех странах именно пламенные патриоты редко выдерживали очную ставку с собственным народом..." Это не мы, это Дина Рубина сказала, но автор сего готов подписаться под ее словами обеими руками. Чорт бы побрал этих нарваннных патриотических трубадуров, среди которых непременно найдется свой Гапон или, попроще, мар Штыкергольд, совмещающий верность партийной идее с готовностью заработать на национально ориентированных гомосексуалистах.
...Чем больше размышляешь о патриотизме, тем меньше понимаешь, что это такое. Нация, народ, отечество - понятия настолько же несомненные, сколь и иррациональные, и попытка запечатлеть их в эвклидовом слове всегда приводила к весьма проблематичным результатам. Тем не менее в каждом поколении национальной интеллигенции рождается определенный процент чадных голов, полагающих, что именно им открыты концы и начала их народов, которые, разумеется же , главные алмазы в короне у Господа Бога. . Простой человек к подобным материям скорее равнодушен. Он в поте лица добывает хлеб свой, заботится о материальном достатке для себя и своих ближних, защищает свой дом и не особенно склонен созерцать небеса в поисках божественных смыслов собственной жизни.
Но иногда он читает газеты, журналы и смотрит телевизор. И оттуда ученые люди, не ему чета, толкуют о его национальной самобытности, отечественных святынях, пассионарности, духовном генофонде, производя в его голове непредсказуемую смуту.
Простой человек слаб. Ему лестно почувствовать себя большим, чем он есть на самом деле. Только что он ощущал себя хозяином бани и огорода, как вдруг его объявляют наследником великой цивилизации, потомком каких-нибудь кшатриев, некогда поражавших мир благородством и мужеством, но затем подпавших под власть соседнего гнилозубого варвара и влачащих с тех пор жалкое существование. Доказательств, разумеется, предостаточно. Извлекаются на свет клинописные дощечки, берестяные грамоты, краледворские рукописи, копии копий тайных договоров - и очередная героическая конструкция готова.
Не осталась в стороне и новейшая еврейская интеллигенция. Из нее тоже выделился отряд профессиональных плакальщиков, певцов горя народного и обосновался в ряде еврейских изданий по обе стороны океана. Зайдите в любой восточно-западный литературный салон - и вы обязательно наткнетесь там на Еврея. Подчеркиваем, на Еврея с Большой буквы, явившегося в это собрание, чтобы поражать умы и сердца присутствующих напоминанием о Холокосте. Кругом вселенский треп, новогодние поздравления, обсуждение последних шедевров писательской артели "Остракон" - наш Еврей на посту. Ему всего этого сверкающего и переливающегося карнавала жизни не нужно. У него одно на уме: "евреев обижают". Он из лона матери явился, чтобы глаголать единственное это. Другие пьют радость бытия, веселят душу, становятся чемпионами удачи, любимцами публики, Ярмолинцами, чертями в ступе - но не он. "Бу-бу-бу" - бубнит он свое горестное "евреев обижают", наводя зеленую тоску на собственных соплеменников. Он болен своим еврейством - и заражает им здоровое еврейское большинство. Он таскает его, как улитка свой горб. Бойтесь его, еврейские люди. Закройте слух и бегите его унылых увещеваний.
А есть другие мастера патриотического глаголания. Назовем их "коротичи". Они, как библейская полова, несомая ветром. Они тоже готовы вопиять о страданиях евреев, но только если почуют, что на этом можно сделать гешефт. Их еврейство - кажимость. Сущность же в другом: урвать под шумок как можно больше благ для себя лично, а там хоть израильская трава не расти. Они - ряженые. Они согласятся крайнюю плоть пришить обратно, если за это заплатят. Они были коммунистами, прогрессистами, постмодернистами, сегодня стали сионистами, но никогда, заметь, дорогой читатель, не опускались ниже того жизненного уровня, за которым предполагается потеря элитной квартиры, престижной иномарки и двойного гражданства. "Евреи - это я". Когда начался исход советских евреев на Землю обетованную, где сии оказались? Совершенно верно, отнюдь не на Голанских высотах, а в сытой и благополучной Америке, чтобы вешать там лапшу на уши "богатым и добрым евреям" рассказами о страданиях под игом советской тирании. Скажи такому, что он низкий человек - он закричит "евреев обижают!" и будет кричать до тех пор, пока не урвет какую-нибудь льготу, компенсацию, сохнутовский паек. Они любят свою историческую родину - но на безопасном расстоянии.
Но мы отвлеклись от Дины Рубиной и ее романа. Ее тоже мучает проблема национальной самоидентификации, и так же, как для автора этих строк, любое решение этой проблемы оказывается гипотетическим. Каждая попытка писательницы осмыслить пассионарный иммигрантский порыв русских евреев заканчивается сплошными вопросами:
"...Вот многие считают: рухнула империя (советская - В. С.), поэтому и повалили, покатились, посыпались из нее потроха - людское месиво. /.../
А, может, для того и полетели подпорки у очередной великой империи, чтобы пригнать Божье стадо на этот клочок извечного его пастбища, согласно не сегодня - ох, не сегодня! - составленному плану? Еврейский Бог не барабашка: читайте пророков /.../
Как бы то ни было, все это обрушилось на небольшой, но крепкий клочок земли, грохнулось об него с неимоверным шумом и треском; кто расшибся вдребезги, кого - рикошетом - отбросило за океан. Большинство же было таких, кто, почесывая ушибы и синяки, похныкал, потоптался, расселся потихоньку, огляделся... да и зажил себе... курилка..."
Советский Союз был развален Всевышним Ягве, чтобы евреи вернулись, наконец, куда им положено? Дерзкое предположение. Но совсем не курилками и не занудными иммигрантскими башмачкинами предстают они у Дины Рубиной. А фантазерами, авантюристами, чудаками, больше которых не сыскать в мировой литературе. Сказать ли, что Рубина пишет вымышленный мир, фольклорную фантазию в духе Шолома-Алейхема? Да нет, они слишком узнаваемы, эти недавние советские евреи. Биографический и автобиографический пласт романа несомненен. За каждым персонажем угадывается его жизненный прототип. " Знакомые незнакомцы", как сказал бы о них Белинский. В Советской России они прятали свое языческое естество и косили под законопослушных граждан, а тут дали волю своим изначальным инстинктам и сотворили уникальную общность, где истовый патриотизм уживается с кощунственными хохмами по его поводу. В Израиле Рубиной свято все - и ничего не свято. Там благочестивый ортодокс продает посуду с призывами к оральному сексу, а матерщинник и циник Боря Каган рыдает над свитками Торы, эпизоды шекспировского звучания перемежаются базарным гвалтом, столетняя небожительница сыпет скабрезными воспоминаниями, а Танька Голая (в буквальном и переносном смысле) оказывается самой целомудренной обитательницей "русского" поселка. Его обитатели лелеют приход Мессии, а сами с удовольствием поспешают в пучину Содома.
Именно в "русском" поселке все и происходит. Оттуда уезжает на работу и возвращается в свое наспех сколоченное фанерно-гипсовое пространство большинство персонажей романа.
Кто они по профессии?
Евреи. По-другому не скажешь. Врачи, музыканты, журналисты, бизнесмены, торговцы, хабадники, но менее всего люди физического труда. Характерно, что даже знаменитую террасу своего "Махане руси" выложили не они сами, а нанятые из соседнего селения арабы. Арабы, впрочем , тоже оказались отнюдь не гениями строительного труда, и после первого же ливня терраса стала сползать в обрыв. Вот таким же ненадежным, зыбким, наспех сколоченным предстает временами и Израиль Дины Рубиной, где никто не хочет трудиться руками, но толкователями Торы и продавцами воздуха готовы трудиться все. "Вы когда-нибудь видели работающего еврея?" - спрашивает писательница устами своего кошмарного Бори Кагана. Мне, прикарпатскому туземцу, отсюда не видно, такова ли на самом деле русско-израильская алия. Я имею перед собой только романный текст, из которого явствует, что самым трудолюбивым персонажем является Ангел-Рая, создавшая всеизраильскую авантюру под названием Русский Духовный Центр. Авантюру? Ну, это как посмотреть. Неистовая предприимчивость бывшей советской библиотекарши приводит к тому, что упомянутый Центр становится социально-психологической отдушиной для тысяч иммигрантов, берегущих свое проклятое, благословенное, беспощадное и героическое советское прошлое - и да не бросит в них камень тот, кто не принимал в этом прошлом никакого участия. Вот эти ветераны Великой Отечественной войны, бряцающие орденами и медалями, или те, кто жизнью и смертью служил беспощадным богам Революции, или "добрые и богатые евреи", обеспечивавшие благополучную эмигрантскую старость юдофобу Ивану Бунину, или физики, создавшие атомное обеспечение советской империи - ты бросишь в них камень, дорогой читатель?
То-то и оно. Есть евреи, и есть жиды, учит роман Дины Рубиной. Вторые отвратительны, первые достойны лучших похвал. Парадокс в том, что персонажи Рубиной соединяют это в единственном числе. Горчайший пьяница Гриша Сапожников оказывается в романе скрупулезным исполнителем Завета, а Главный экскурсовод Иерусалима Агриппа Соколов готов распродать по камешкам Элеонскую гору. Можно ли любить таких евреев?
Невозможно. Но когда о них пишет художник, чье сердце уязвлено высокой жалостью и любовью, моральная арифметика перестает действовать.
Роман уморительно смешон. Чтобы убедить в этом тех, кто его не читал, пришлось бы превратить эту статью в цитатный парад. Просим поэтому поверить нам на слово, но от двух соблазнов отказаться не в силах:
Вот журчит популярная радиопередача "Скажем прямо!", которую ведет Вергилий (!) Бар-Йона, в прошлой жизни - Гена Коваль, уроженец азербайджанского Газли. В студию приглашены адвокат, политические деятели, прогрессивная интеллигенция.
"В атмосфере полной идиллии и единения сердец обсуждаются способы давления на правительство, условия для создания русского лобби в кнессете и прочие весьма увлекательные перспективы.
- Итак, продолжаем передачу, - говорит приветливо Вергилий. - Слово очередному нашему радиослушателю. - И включает прямой эфир."
Лучше бы Гена Вергилий не делал этого. В передачу вламывается грубый "ватик" - старожил, патриот, старина-резервист Армии Обороны Израиля, противопоставляющий себя пришлым наглецам.
"Я хочу, чтоб эти б... замолчали навсегда! - четырехстопным хореем рявкает невидимый оппонент.
И пока длится легкое замешательство и ведущий обескуражено покашливает, тот переходит на прозу:
- Мы здесь холодали и голодали, мы воевали и ничего не требовали! А эти б... советские, чтоб они сдохли, вчера приехали, и тут же подай им, понимаешь, хер на блюде!
- Ваша точка зрения... э... э... - торопливо и заискивающе бормочет Вергилий, - безусловно , заслуживает внимания...
- И ты умолкни, б... такая!
Так что Вергилию доставалось."
Приносим извинения за то, что французы называют "энергией стиля", но что написано пером, не вырубишь топором.
"Платили сотрудникам "Русского голоса" унизительные копейки, и примерно раз в полгода дирекция теле- и радиовещания распространяла леденящие кровь слухи о закрытии радиостанции /.../
Тогда на очередную демонстрацию перед резиденцией премьер-министра выходили несколько тысяч пенсионеров. Бряцая медалями и орденами, полученными за победу над гитлеровской Германией, они разворачивали огромные плакаты, на которых метровыми буквами было написано: "Мы еще живы!" и "Руки прочь от радиостанции "Русский голос!"
Неподалеку, в тени платанов, белела уютная палатка голодающего поэта Гришки Сапожникова.
Над ней висел плакат: "Я не ем уже тринадцать суток!" - что, кстати, могло быть и чистой правдой. Как многим алкоголикам, Грише есть было необязательно /.../
Особенно жарко полыхало в Гришиной груди чувство социальной справедливости, когда у него было нечем опохмелиться, тогда палатка под платанами белела особенно зазывно, а друзья советовали дополнить надпись на плакате, в смысле - "и не пью!"
Но вынуждены прервать цитату, иначе пришлось бы цитировать весь роман до конца.
Роман Рубиной превосходно организован. Это - настоящий роман. В нем есть сюжетный напор, эпический разлив характеров и событий, микрокосм частных человеческих существований и макрокосмос Большого Израиля. Он заканчивается сценой гомерического застолья, длящегося целые сутки, превращающегося в повальную пьянку, изобилующую фейерверками, передравшимися миллионерами, пожарами, падениями в овраг, полицейским нарядом и появлением жертвенного козла! Все это происходит за день до Йом Кипура, который описан так, что у читателя (во всяком случае, у пишущего эти строки) перехватывает в горле. Повторим это описание. И сдержим слезы. Если сможем:
"Все население Неве-Эфраима собиралось здесь, все сто двадцать три семьи. Шел "Видуй" - молитва, которую читает каждый от имени всего народа. Женщины сидели наверху, на галерее с резными деревянными перилами, и смотрели вниз, на мужчин - белые кипы, белые плечи, несколько винтовок, перекинутых через плечо, поверх талеса.
Стонали, качались, просили и каялись мужчин поселения Неве-Эфраим:
"За грех, который мы совершили перед Тобою по принуждению или добровольно,
И за грех, который мы совершили перед Тобою дерзостью,
И за грех, который мы совершили перед Тобою злым умыслом против ближнего /.../
- За грех, который мы совершили перед Тобою распутством - выводил Рабинович, чистый и искренний, как стеклышко /.../
- И за грех, который мы совершили перед Тобою ложной клятвой,
За все это, Бог прощающий, прости нас, извини нас, искупи нас!"
..........................................................................................
...В синагоге "русских", которую и синагогой трудно было назвать - так, подвальное помещение с плохой вентиляцией, - вообще невозможно было протолкнуться. В адской духоте молились рядом Перец Кравец, Агриппа Соколов, Ури Бар-Ханина, раввин Иешуа Пархомоский /.../
Бледный, с катящимися по скулам каплями то ли пота, то ли слез, раскачиваясь и никого не замечая, молился гер Ури Бар-Ханина.
Он был кругом вииоват. Он был виноват перед всеми: перед родителями, которые так и не поняли и не приняли все, что он совершил со своей жизнью, перед Борей, который вновь оказался без работы, а, главное - виноват, страшно виноват перед Зиной /.../ И в гибели этого нерожденного сына, как и во всем остальном, виноват был он, и только он один.
И за все это в грозный Судный День в тяжкой духоте, сглатывая пот и слезы, молился гер Ури Бен-Ханина /.../
И до накаленных на Божьей наковальне ослепительно белых звезд, в черную бездонную утробу Вселенной - из переполненных по всей земле Израиля синагог - возносились к открытым Вратам Милосердия плач и ропот, мольба и ужас - вопль стыда и покаяния."
Остановись, читатель. Сожми голову руками и переведи дух. Согласись, это - великий текст. Это хорал, молитва, ярость раскаяния и стыда, поэзия и плач все вместе.
...Вместе со всеми молится Боря Каган, которого в очередной раз выгнали с работы.
"Рядом с Ури, с молитвенником в устах, с нелепо сидящим на нем талесом, стоял Боря Каган. Вообще-то в гробу он видал этих нашкодивших за год жидов вместе с их долбаным Судным Днем. Но вечером Юрик молча нацепил на Борины плечи талес и чуть ли не силой выволок его из дома /.../
Кто же этот Боря, постоянный персонаж романа? Матерщинник, богохульник, наркоман, антисемит(!), позор еврейской родни. А кто Ури Бар-Ханина? Да тот самый "Юрик", который всю жизнь спасал Борю Кагана, вытаскивал его из постыднейших историй, вырвал из наркотического ада и перетащил с собою в Израиль. Он был Юркою Барановым, русским мальчиком, вундеркиндом, Моцартом математики, он блистал на олимпиадах, затем на международных конгрессах.
Он принял еврейскую веру, он стал е в р е й .
"Боря молился не Богу, Твердыне Израиля, в которого он не верил. Он молился своей собственной Твердыне, Юрику, которого любил больше, чем Бога, больше, чем родную сестру и племянников, и, конечно, больше, чем самого себя. Искоса время от времени он взглядывал на друга, и ему было страшно....
...Бледный, с катящимися по скулам каплями то ли пота, то ли слнз, раскачиваясь и никого ие замечая вокруг себя, молился Ури Бар-Ханина".
Мелодраматично? Как сказать. Не более, чем история Савла, ставшего Павлом.
Вот это парадосксальное сочетание высокого с низким, смешного с трагическим составляет высшее достижение романа. "Смех сквозь слезы" - так увидеть и так писать жизнь умеют немногие. Дина Рубина сумела.
В любой, уважающей себя рецензии, положено найтись ложке дегтю. Не будем нарушать чистоты жанра и укажем на роковой изъян, преследующий роман от начала до конца. Это образ писательницы N. В нем, разумеется же, угадывается сам протагонист. Просто поразительно, как чувство вкуса и такта изменяет автору, стоит появиться на сцене этой кинематографической комбинации из Бичер Стоу, Этель Войнич, Маргрет Митчелл и Наташи Ростовой. Писательница N аккумулирует в себе все лучшие черты женщины. Она беззащитна, мужественна, тонка, прозорлива, изыскана, иронична, - добавляйте сюда любой эпитет в превосходной степени, и вы не исчерпаете комплиментарного ряда. И, разумеется, именно ее поражает пуля собственного сына, предназначенная для арабской террористки. Роман, только что выведенный на уровень и высоту героической саги, исторгший высокие слезы и катарсис единодушного сопереживания - проваливается в никуда, в дешевую мелодраматическую концовку. Ах, Дина Рубина, вы этого не писали, а мы не читали. "Кому много дано, с того много спросится"; невозможно писать историю народа, полагая его главной Мириам единственно себя.
Короче говоря, автор сего решительно не согласен видеть в "писательнице N" главного положительного героя романа. Автор сего предпочитает остаться с теми, кто окружает ее на протяжении всего этого полифонического повествования о судьбах разночинного еврейского множества - грешного, мятущегося, избывающего свои дни на самом "умышленном" (Достоевский) клочке земли, именуемом Израилем.
Финал романа открыт. Что будет с сынами израилевыми в третьем тысячелетии о рождества Христова; восстановят они свою духовную мышцу в средиземноморском котле народов или будут снова пожраны ими - на это в романе нет ответа. Но пишущий эти строки присоединяется к звучащему библейской грубостью императиву одного из персонажей романа: "Работай. Будь евреем, б...".
Ставший на время чтения романа обитателем Израиля, автор сего в жизни не слышал более мудрого лозунга.
Д и н а Р у б и н а , Вот идет Мессия!, М., 1999, с. 185.
2 Т а м ж е , с. 123-124.
3 Т а м ж е , с. 20-21.
4 Т а м ж е , с. 81 - 82.
5 Т а м ж е .
6 Т а м ж е .
Что говорят об этом в Дискуссионном
клубе?
| 293353 |
2010-07-19 00:32:00 |
| Рива
|
|
- Извините, вобщем не по существу, но город Газли разве не в Узбекистане?
Большое спасибо за Вашу статью, Вы так прочувствовали роман! Я читала все произведения Дины Рубиной раньше, а после того как уже год живу в одном городе с ней, снова перечитываю и так остро и пронзительно все ощущается...
|
|
ЕРДИТЫЕ
АЗЯТ