|
10.01.2001
16:40 |
Вячеслав Курицын, литературный человек Курицын называет себя "литературным человеком". Как верно! Беспрерывно пиша или, как сказал бы Страннолюбский, выделяя из себя тексты, Курицын являет собою тип законченного лексикомана, для которого игра со словами и текстами есть цель и высшее наслаждение жизни. Послушайте:
"Тезис о том, что всякое искусство, в том числе искусство признающего этот тезис, есть воля к тотальной власти, может порождать разные индивидуальные тактики. Впрямую сталкивая Поэта и Милицанера, Пригов признает, что поэт, не актуализировавший свою тотальность в реальную власть, ниже Милицанера..."
...Ну и так далее. Так сказать, не хочешь - не читай, а врать не мешай. Уникальность Курицына в том, что он практически неуязвим для полемических возражений. Иные его абзацы вполне читабельны и вызывают здоровую зависть. (Кстати - вот незадача! - это как раз те редкие абзацы, где он пишет не о литературе, а о себе), иные же превосходят своей неразборчивостью его первый и единственный роман ("Сухие грозы: зона мерцания"), который В. Новиков назвал даже не текстом, а набором фраз - но стоимость и оценка им же написанного Вячеслава Курицына, похоже, не волнует совершенно. Он везде и нигде, этот вдохновенный игрок в бисер, клипмейкер, филологический забияка, а, впрочем, не только филологический. То он появится с подбитым глазом на ярославском литературном семинаре, то с энтузиазмом сообщит собравшимся, что поэт Иван Жданов проломил ему голову, то посетует на похмелье, чтобы тут же броситься в похмельную какофонию слов и фраз, в которой, впрочем, угадывается некая сверхзадача: отвоевать побратимам по духу как можно больше печатной площади, на которой уже прочно прописался он сам. Поразительно это умение Курицына писать о каком-нибудь романе, которого никто не только не читал, но и в глаза не видывал, как о явлении, известном просвещенному большинству по обе стороны океана. Прием, вообщем, не новый, но Курицын прокатывает его постоянно. Так постепенно создается альтернативная литературная территория, где Лев Толстой числится умалишенным старцем, а Пушкин - виртуальным симулякром. Так и видишь эту виртуальную реальность: по улице Айзенберга прогуливаются головоногие концепты, дует гипсовый ветер, в углу выясняют отношения прозаик Недотыкомка и поэт Нетопырь. И страшно, и смешно, честное слово. Не совсем только понятно, зачем нужны Курицыну его бесплотно-бесплодные филологические провокации. Судя по биографическим деталям, там и сям разбросанным по его сочинениям и по фотограифии на его сайте, он отнюдь не рахитичное дитя слова, а здоровенный детина, способный принять на грудь до килограмма. Только что он долго и нудно морочил нам голову своими дискурсами, интеретекстами и романами какого-то загадочного Б. Урглюмова, как вдруг: "Не идеи вспоминаются... Как впервые привел ребенка в метро и показал эскалатор, и как ребенок попросил проехать еще, а тебе было некогда, а скорее, просто неохота, и ты отказал ребенку. Как приезжал два раза в месяц из Москвы на Васильевский остров, и спешил на Пятую линию, и плакал, сколько у тебя впереди всякого счастья. Ну, и всякие ясные вещи: колотье в груди, глухие рыданья в подушку, молчаливая пустота, разматывающаяся от живота, когда понимаешь, сколько всего и какого именно может случиться"
Как славно! Ведь истинный Вертер. И не надо бы этого ернического сбоя в середине пассажа, и так и хочется сказать словами Аполлона Григорьева: "Ты бы, Вячеслав, в этом роде так и писал!"
Не хочет. А хочет непременного эпатажа, заскока и выверта. Но за этим таится определенная мировоззренческая позиция. Курицыну претит высокий стиль, названный ядовитым Набоковым Литературой Больших Идей. Курицына хлебом не корми, а дай разобрать до винтиков любой литературный факт, вывернуть его наизнанку и продемострировать читателю, что внутри ничего на самом деле нет. Его программная статья называется "Великие мифы и скромные деконструкции". В ней с воодушевленим констатируется уход из руской литературы великих названий и имен, и ее заселение декструктивным текстовиками, например, Вс. Некрасовым и самим Курицыным. В этом геростратовом бдении Курицын не знает устали. В отличие от своих однодельцев, всех этих литературных хиляков типа Игоря Яркевича, Курицын публикуется и в "Знамени" , и в "Октябре", и в "Новом Литературном Обозрении", и в "Литературной газете", и в "Независимой газете", и в Интернете, далее везде. И везде непременным пересмешником, манипулятором, литературным Скарамушем. Он разменивает любое литературное серебро и золото на медный пятак - зачем? - затем, что он так устроен. Такова его психологическая структура. Ну, не могут подобные люди иначе, как пририсовать знаменитости усы, а на званом обеде запеть петухом и скроить гримасу.
С другой стороны трудно найти в наше время человека, так преданного литературе. Курицын живет, дышит и питается ею. Он непременный участник всех литературных перфомансов, какие только затеваются на европейской территории России. Букеры, Антибукеры, Дебюты, Триумфы - везде вы обнаружите нашего фигуранта.
Он архиватор и энциклопедист новейшей российской словесности. Он ее гуру, штабной мозг, Смотрящий Глаз. Пишущий эти строки ведет студенческий семинар по литературе в Сети. Мои студентки, трепеща, решили вписать комплимент в Гостевую книгу Георгия Жердева. Чуть ли не на следующий день этот факт был прокомментирован Вячеславом Курицыным! Как он успевает одновременно находиться во всех точках литературного пространства, непостижимо уму. Он возмущает и восхищает одновременно. Без него уже не обойтись. Хотите узнать, что, где, когда,- идите на его сайт (это целая цивилизация) и наверняка найдете искомое.
...Мы, кажется, начали за упокой, а кончаем во здравие. Но такова эта уникальная личность. На взгляд пишущего эти строки, противоестественная. Но вполне допускаю, что Вячеславу кажутся проивоестественными такие типы, как я. Я не признаю его кумиров. Все эти симулякры, концепты и дискурсы представляются мне мертвой водой искусства, интеллектуальной графоманией, механическим апельсином, тредьяковщиной на новый лад. Для меня даже самая сверкающая культура знака менее важна, чем культура смысла.
А для Курицына наоборот.
И на этом мы с ним расстанемся.
|
ЕРДИТЫЕ
АЗЯТ