Татьяна Калашникова
___________________________________________
* * *
Стихом расширив рамки прозы,
дождей подслушиваю речь.
Роняет небо капли-слёзы.
Так много слёз Не уберечь
и не собрать небес роптанья
и всхлипы горькие в одно, -
водой дождей сочатся, тайно
уходят на земное дно
сквозь капилляры почвы влажной
и застывают в монолит
утрат, вины однообразной,
болезней сердца и молитв.
* * *
Философично и безумно
строение твоей души.
Предосторожности разумной,
угрюмо-верным <Не спеши>
там непривычно и тревожно,
как в страшном сумрачном лесу,
где все - случайно, все - возможно,
где нету тропок, и спасут
от заблуждений в неизвестном
их - может, да, а может, нет,
где под скалой лежит отвесной
уже заблудшего скелет,
когтями ворон одинокий
уже не роет в животе...
В тот день не близкий, не далекий,
где всё - не так, и все - не те.
Неисчислимы лабиринты
в твоем непознанном мозгу.
Там неравны и вечно квиты
вопрос <Слабо?>, ответ <Смогу>.
Твоя душа - философична,
твой мозг - непознанно-велик.
И вместе с этим так привычно
ложится горьким на язык:
<Ты - одинок. Ты - состраданье
и вечный поиск, вечный путь
находок, разочарований
то в чем-то там, то в ком-нибудь>.
Дамоклов меч
Она сыграла свою роль
и удалилась по-английски,
зажав в кулак тупую боль,
в другой - редеющие списки
еще оставшихся долгов
ее немого предписанья
нести решением богов
дамоклов меч. В руке свисает
тупая боль - разящий гнев
иль невозможность отступленья
пред ощетинившимся тем,
что послужило разрешенью
негодования небес,
вложивших меч в ее десницу,
и...
снова изгнан вечный бес
из вечных стен, и снова птицей
душа свободно воспарит
освобождённого недуга...
<Болит рука, рука болит...>
Её оплачена услуга -
освобождённая душа
тихонько, чтоб никто не слышал
о слабости, едва дыша,
прощенья просит: <...Только тише>.
А покаравшая рука
сжимает боль еще сильнее...
Она уходит в облака,
под шагом звезды-угли тлеют.
Она сыграла свою роль
и удалилась по-английски.
За ней - её земная боль,
чужие лица, чьи-то списки.
* * *
О, юности забавные уроки...
О, юности напыщенный язык.
Он не родит пронзительные строки
и не сорвётся в онемелый крик,
не от восторга голову закинув,
с усилием жестокие тиски
дрожащими ладонями раздвинув,
освобождая уши и виски.
Он не расскажет небыли и были
о той любви, которая века,
юнца не замечая на кобыле,
на кляче посещает старика.
Cоната Молчания
Брату Володе
Пойдем со мной к реке. Прохладной тенью
покрой мои незримые следы.
Обряд святого воссоединенья
души усталой и речной воды
я покажу. Ни звуком и ни жестом
не беспокой лазурной пустоты.
Волшебный миг великого блаженства
не хочет слов, не терпит суеты.
Коснись реки тихонечко рукою,
доверься ей, расслабившись войди
в речную воду, душу успокоив
и позабыв, что за и впереди.
Закрой глаза. Какие ароматы!
Божественно! Вдыхай, вдыхай сильней.
Дыши водой, речной травой и мятой.
Ты - дух реки, дух ветра и полей.
Закрой глаза и слушай, слушай
Журчанье, лёгкий всплеск, сверчок
Ты - высший слух. Забудь про уши.
Вот-вот коснётся струн смычок.
Еще мгновенье и...
проникновенно,
пронзая неба облачную вату,
струится зычно музыка Вселенной.
Для нас звучит Молчания Соната.
На круги своя
Позвольте мне побыть теперь одной,
побыть собой, без слов и без названий,
на время стать ни другом, ни женой,
цепочку сняв из разочарований
поблекших звеньев с жемчугом любви
и связей родственных тяжелые браслеты,
натершие запястья до крови -
кровит рука у дочери-поэта.
Я материнства дорогую ношу
оставлю где-то в стороне на час,
все образы свои и маски сброшу,
что так гневят и умиляют вас.
Нагую непосредственность прикрою
прохладною, незримой пеленой,
которая не требует покроя, -
невидима, она всегда со мной.
Забуду, кто я и зачем на свете,
у памяти возьму отдохновенье.
Я - бестелесая - легка, как ветер,
как свежее речное дуновенье.
На травы лягу утренней росою,
сливаясь с изумрудностью полей.
Садов весенний цвет дождём омою
и птицею замру среди ветвей.
Потом незримых крыльев плавным взмахом
взовьюсь и тихо поплыву туда,
где отчий дом, где теплый детства запах,
где я была свободна и горда.
Взорвусь раскатистой живой грозою
над маленьким старинным городком
и в речку жадно упаду водою, -
река утихомирит сердце-гром.
А там, где берег ляжет травянистый
под Лысою знакомою горой,
явлюсь на сходку-шабаш ведьмой чистой,
сливаясь в пляс с нечистых сил гурьбой.
Пируя дерзко и сполна безумно,
пронзая телом с визгами костер,
взметнусь звездой в восторге полоумном
в заоблачный мерцающий шатер.
На небе удивительно спокойно
рассматривать земное бытиё,
так холодно и так совсем небольно
отметить: "Это <важно> - не моё".
Не беспокойтесь только понапрасну
на час, но, неоставленные мной.
Мы с вами точно знаем, - жизнь прекрасна,
а после, может, - небо и покой.
Еще минута, миг... Ко мне все ближе
земные слезы и ее поля.
Уже тревогу глаз любимых вижу,
спускаясь снова на круги своя.
Спасение души
Приготовьте мне лекарство.
Что болит? Не знаю. Здесь.
Здесь, куда ложатся тени
резких слов, где чья-то спесь
в гнёзда сонного сплетенья
ядовитою змеёй
всё откладывает яйца,
где широкой пятернёй
бронхи расправляют пальцы,
и куда застрявший ком
в горле, скатится слезою,
чтоб однажды вечерком
перекрыть всю грудь собою.
Дайте. Дайте мне лекарство!
Помогите притупить
боль несносную в сплетеньи
рук: утраченной любви
и безжизненных сомнений,
веры во Вселенский Смысл,
обесточенной надежды.
Не вздыхай и не молись, -
Смысла нет. Разбит, повержен.
Даже если сущий Бог,
то и он тебе, похоже,
не облегчит горький вздох,
не поможет. Не по-мо-жет.
По тонким прутикам спирали
Сыну
Ершистое дитя поэта -
поэт душой - мой старший сын.
Тебе, мой мальчик, дела нету
до поэтических вершин.
Тебе понять неинтересно,
что за рифмованной строкой:
сегодня - мать, вчера - невеста,
а завтра - сумрак и покой.
И верно, не спеши до срока
познать любовь, поверить лжи,
солгав, раскаяться жестоко,
вонзать холодные ножи,
литые вечностью измены,
в сердца любимых, чтоб потом
они твоей коснулись вены,
и окровавленным кнутом
несправедливых обвинений
хлестать в горячке, битым быть,
терзаться язвою сомнений,
просить, прощать...
и вновь любить...
По тонким прутикам спирали
своей судьбы тебе пройти
придется, сын. И, ох, едва ли,
все будет гладко на пути.
Выдерживай длину строфы
Выдерживай длину строфы.
Столбец в столбец шагай по жизни.
Шаг в сторону - и вот ты лишний.
Однообразные собратья
не пригласят тебя обратно.
Выдерживай длину строфы.
Выдерживай размер стиха.
Зачем тебе оригинальность?
Уже изрядно постарались, -
структуры бытия готовы,
не вставить мысль, не молвить слова.
Выдерживай размер стиха.
Идеи избранной держись.
Не смей сойти с ее дороги,
хоть кочки, хоть опухли ноги.
Избегни глупого соблазна
писать и жить разнообразно.
Идеи избранной держись.
Вычитывай упорно рифму.
При чем здесь чтение на слух.
Запомни: буква, но не звук,
людей казнила и спасала.
А звук? В нём что? В нем толку мало.
Вычитывай упорно рифму.
Следи внимательно за модой.
И обнажай души напрасно.
Наивным быть порой опасно.
Уж лучше мат или жаргон,
чем слог высокий в унисон.
Следи внимательно за модой.
Молчи, не спорь с авторитетом.
Не возражай, - себе дороже.
В душе покорчи молча рожи,
сожми в кармане фигу злобно,
считай её ножу подобной.
Молчи, не спорь с авторитетом.
- Выдерживай длину строфы.
- Строфы - графы...
- Выдерживай размер стиха.
- Стиха - греха...
- Идеи избранной держись.
- Держись - молись...
- Вычитывай упорно рифму.
- Не в рифму - рифма. А еще?
- Следи внимательно за модой.
- Сегодня мерзкая погода.
- Молчи! Не спорь с авторитетом!
- И после... буду я поэтом?
Рыцари страха
Вырвите, вырвите горькое жало,
горло надрезав, беспомощной злобой
грубо заточенным краем кинжала
страха и зависти. Вы - бесподобны!
Вы - бесподобны, клянусь. Продолжайте.
Тщательно выбрав пинцет по размеру
(нет, не держите, иглу не вонзайте
с парализующим в тонкую вену,
лучше вживую, будет больнее),
чтобы не вышло промашки случайно,
кожу раздвиньте теперь посильнее...
Что ж головами качаем печально?
Нет ничего? Нет ни жала, ни яда?!
Столько стараний и все - понапрасну.
Рыцари страха потупили взгляды:
<С кем не бывает? Ошибочка, ясно.
Выпьем по стопке и жертву зароем.
Пусть не узнают о трусости нашей.
Мы, как и прежде, - стальные герои.
Жертва уже ничего не расскажет.
С богом, пора, до рассвета осталось
Пару часов...>
И герои проснулись.
Жертва исчезла. <Нам все показалось?
Слава те, Господи>, - переглянулись.
* * *
Белый удивительный тюльпан -
жемчуга росы на лепестках.
Склонишься к нему, и ты пропал,
одурманен запахом цветка.
Очарован тонкой красотой,
хрупкостью, изяществом прожилок,
ты внимаешь прелести немой,
покорен, восторженен и пылок.
Но ещё мгновенье, и восторг
сменится твоим негодованьем:
как посмел какой-то там цветок
так привлечь к себе твоё вниманье(?!),
как посмел так крепко привязать,
взор ласкать и гордым оставаться(?!)...
Ты решаешь гордость наказать -
ей пришла пора повиноваться(!):
"Растопчу, - грозишь, - тяжёлым сапогом!
Белизну твою с землёй смешаю!
Пропадёшь в грязи моим врагом,
о пощаде скорой вопрошая".
Тишина в ответ. Молчит цветок.
Немота молчаньем откровенна.
А из-под земли ещё росток
прорастает к жизни новой веной.
"Ах, ты так?! Ну, получай же! Вот!
Что?! Болят надломленные стебли?!"
А тюльпан всё пахнет и растёт,
и собой всё шире землю стелит.
Втихомолку думает о том,
как же слаб и глуп его мучитель, -
вздумал грубым чёрным сапогом
гордое растение учить.
Немного строк
А завтра точно будет лучше, -
как все с начала, как с нуля.
Сойдуться, предоставив случай,
на небе звезды, и земля
простит ошибки, позабудет
плевки и битое стекло...
Все будет лучше, точно будет...
Дожди прошли и замело
сугробами тяжелой грусти
порыв вчерашний и восторг.
В глазах - тоска, на сердце - пусто,
а на листе - немного строк.
Соната Молчания (2)
Пусть не звонит телефон. Надоела
горе-вибрация - горе-гортань.
Серое в кнопках и циферках тело
не потревожит лазурную рань.
Пусть никакие другие прогресса
дети из пластика не зазвучат,
не потревожат меня, - поэтесса
хочет туда, где деревья молчит.
Там, где деревьям в ответ молчаливым
ветер по-своему тих, и река
рыбным шлепком замолкает игриво,
в ней отражаясь, молчат облака...
В этой сонате молчаний живого
мозг поэтессы покоен и чист,
в нем умолкает последнее слово,
мысль обрывается легким "Молчи".
Еще одна ступень
<Еще шажочек, детка, не робей...>
Глазёнки наполняются слезами -
споткнулась вновь девчушка-воробей
и, упираясь пухлыми руками,
встаёт тихонько, звука не издав.
И вновь шажочек...твёрже...
твёрже...
твёрже...
А в небе загорается звезда -
звезда Татьяны, на неё похожа.
За шагом шаг, то в гору, то с горы,
по краешку обрыва, по спирали...
А результат по-о-жизненной игры -
не слёзы, кровь под носом утирали.
Еще за шагом шаг... Пора к звезде.
По лестнице неровной безперилой.
Там выбиты ступени, и везде
преследует судейское мерило.
По лестнице. Провал - ступень - провал.
По лестнице. Попробуй оступиться.
<Ты прав. Он прав. Она была права...>, -
шипит в затылок безголосой птицей.
По лестнице. Назад уже нельзя.
Шаг вправо-влево - бездна и паденье.
Вперёд к своей звезде - одна стезя,
одна надежда на осбожденье.
Преодолев две трети, дай-да Бог,
не подвести до срока свой итог.
