На прилавках лучших питерских магазинов появилась книга: Дмитрий Быков. Оправдание. Роман. М., 2001. Издательство <Вагриус>. 300 С. Тираж 5000 экземпляров. Автор - поэт, эссеист, публицист, теперь и романист - широко и заслуженно известен как в сетевой так и в <бумажной> литературе. Натурально, после выхода книги в свет Быков стал подвергаться бездоказательным, но злым, едким, нахрапистым нападкам. Поздравим автора: он присоединился к славной плеяде: В.Пелевин, Б.Акунин, М.Веллер, над творчеством которых не глумится в сети разве что самый ленивый.
Нашелся бы один честный человек, который прямо заявил: Дмитрий Быков печатается в <Новом мире>, <Огоньке>, <Собеседнике>. Он - искрометно умен и остроумен, талантлив, жовиально весел, его обожают барышни и дамы - я ему завидую так, что мурашки по коже идут и холодком виски подергивает. Нет, молчок, все какие-то дамские придирки к стилистическим погрешностям и прочая мура.
Любезный читатель, ты уже привык к тому, что я пописываю только о выдающихся книгах. Роман Быкова - из этой дивной когорты. <Оправдание>, несомненно, большое событие в современном литературном процессе. Отечественная словесность мощно стартует в начальном году нового столетия. Книга исключительно умна, трагедийна, хорошо выделана, печальна и жестока. Никакого сюсюканья с читателем, с первых страниц - хук и в левую, и в правую челюсть.
О чем роман? Процитируем издательскую аннотацию: <Писатель предлагает свою, фантастическую версию печальных событий российской истории минувшего столетия: жертвы сталинского террора (выстоявшие на допросах) были не расстреляны, а сосланы в особые лагеря, где выковылась порода сверхлюдей - несгибаемых, неуязвимых, нечувствительных к жаре и холоду. И после смерти Сталина они начали возникать из небытия >. Гм, фантастика, нет, скорее утопия, перетекающая в антиутопию, сам разбирайся, читатель, если возжелаешь.
Автор очень молод, однако он великолепно реконструирует стиль той жизни, гнетущую печаль и истероидную веселость, сам разреженный воздух сталинской эпохи. Я хорошо помню смерть тирана, читал траурные полосы в <Правде> (мне еще пяти лет не было), в моей семье никто не плакал. Отчетливо вспоминаются разговоры домашних. Словосочетание <Погиб в ежовщину> употреблялось несравненно чаще, чем нынешнее <Они отдыхали в Турции>. В разговорах все время возникала зловещая формула: <И стены имеют уши>. Все было, все прошло, но все может вернуться.
Иногда формулировка <Погиб в ежовщину> заменялась иной: <Дали десять лет без права переписки>, что означало: расстрелян. По мысли Дмитрия Быкова, многим, не сломавшимся на пыточных допросах, усатый Хозяин даровал новую жизнь. Да, метафизика-фантастика, блин. Когда я читал роман, то внезапно вспомнил одну поразительную историю. У моего отца был возлюбленный им отчим, на тринадцать лет моложе бабки, финский коммунист, сделавший карьеру в Красной Армии. Понятно, в годы оные финну дали <десять лет без права переписки>. Отец логично полагал, что отчима расстреляли. Бабушку с паспортной фамилией Саволайнен, разумеется, выслали, она больше не вернулась в Москву. Все рутинно и неинтересно. А вот и нет! В 1969 году мой покойный отец увидел старика-отчима по телевизору, который рапортовал о производственных успехах дальневосточной зверофермы, где директорствовал. Отец - аж вскрикнул: лицо, жесты, манера говорить, специфический акцент (я свидетель). Батюшка мой обрадовался, но разыскивать отчима наотрез отказался. Опыт жизни в стране советов кое-чему научил военного врача-полковника. В приведу фрагмент из письма романиста ко мне: <Вас уже не удивит история о том, как в сороковом году из осужденных /к расстрелу/ собрали отряд стрелков-смертников. Сын одного из этих стрелков разыскал меня после выхода романа Вот так, как сказано у Маршака, "врешь-врешь, да ненароком и правду соврешь">. В марксистско-ленинской эстетической парадигме принято думать, что литература отражает жизнь, нет, скорее, наоборот, через десятилетия жизнь отражает литературу.
Ключевой в книге является глава шестая. Кстати, именно с нее можно начинать читать роман, а потом все <Оправдание> подряд. Эта глава представляет собой чрезвычайно глубокий и занятный, скажем так, трактат, срывающий покрывало Изиды с сакральной тайны советской власти. С 13 лет я размышлял над этой грозной загадкой: грезилось нечто туманное, глуповатое, мол, абсурдность, бессмысленная жестокость, зверство и прочая ерунда. И вот на пятьдесят четвертом году жизни, сподобил Господь, я понял все, писатель мне все объяснил и разъяснил (С. 254-259). Еже писах - писах А что объяснил - не скажу, как партизан на допросе, сам, читатель, разбирайся, только сам. Измерена глубина завораживающей бездны, сделан ее чертеж, предъявлены стереоскопические фотографии. Сталинские ужасы были парадоксальным образом привлекательны, величавы, мыслительно насыщены. Их реконструкция в отдельно взятом сибирском поселке мельчает, истончается, переходя в пародийно-зеркальную ипостась. Мысль о слепой советской Немезиде, карающей кого ни попадя, мне всегда казалось дурацкой. Автор прав: <Никакого разумного основания у выбора не было, но был количественный показатель, непременный процент, обусловленный не статистикой, а гармонией > (С. 16). Сталин <брал всех> (С. 55). <Империя упраздняла добро и зло, деля всех на последовательных палачей и столь же последовательных жертв, и в этом была ее несравненная, ностальгическая милая цельность> (С. 61).
Докладываю (доношу - в советском обиходе) о том, что у романа весьма динамичный сюжет. Отчасти <Оправдание> - <роман воспитания>, образ главного трагического героя-alter ego автора дан в <развитии>, Слава Рогов отковывается и стремительно душевно взрослеет. Скажу интригующе о том, любезный читатель, что на страницах романа ты встретишься с Исааком Бабелем, Ильей Эренбургом, Юрием Олешей и Порфирием Ивановым, основателем духовно-телесной оздоровительной секты. Книга посвящена памяти прекрасного поэта Нонны Слепаковой.
Читатель, помнишь ли ты анекдот. Дворнику, поразительно похожему на Карла Маркса, НКВД приказывает сбрить окладистую бороду. Он говорит сотрудникам <органов>: <Бороду я сбрею, но умище-то куда дену>. Вот и Дмитрий Быков не может от него избавиться. Приведу пару фрагментов. Главный герой <любил дачу за то же, что и все книжные дети его времени: тут было искаженное, отдаленное напоминание об усадьбе, свидание с той книжной родиной, которая для всякого думающего человека давно уже свелась к пейзажу, потому что все остальные столкновения с ней были слишком скучны или страшны> (С. 43). Как просто и как сложно.
И еще цитата, поразившая меня какой-то животной правдой. Говоря о костоломных допросах, писатель восклицает: <Часто балованные дети и изнеженные дамы оказываются выносливее самых упрямых и красношеих простолюдинов, потому что презирают жизнь, а любят по-настоящему только пирожные> (С. 91). О, как это верно: друзья мои сидели за <политику>, умирали от болезней, но держались истово. А к пирожным надо добавить - стихи, музыку, живопись.
Закругляюсь. Роман Дмитрия Быкова - выдающееся событие-явление. Даровал же Господь автору дар тяжелый и грозный. Кутья с поминок по русской литературе давно прогоркла, нужно выбросить ее псам. Пора накрывать стол для пира!
