|
|
|
15.01.2004 |
|
|
15.01.2004 |
|
|
15.01.2004 |
Полисы в России и мире 21 века
|
|
15.01.2004 |
Сколько должен стоить дом в России? 100, 100, 100 и 25.
|
|
15.01.2004 |
Где взять средства на дом для каждой семьи?
|
|
15.01.2004 |
|
|
15.01.2004 |
|
|
15.01.2004 |
Страна-сад. Программа развития России на 21 век.
|
|
15.01.2004 |
|
|
11.01.2004 |
С кем вы, прокуроры России? Или готовит ли ЖКХ 2005-37-й год
|
|
10.01.2004 |
|
|
10.01.2004 |
|
|
10.01.2004 |
Что мы настроили, как мы строимся и как надо строиться
|
|
10.01.2004 |
Столица России должна стоять на Тихом океане
|
|
04.01.2004 |
|
|
29.12.2003 |
Гуманизм против человека.
|
|
28.12.2003 |
Новая книга Юрия Крупнова - "Россия между Западом и Востоком. Курс Норд-Ост"
|
|
09.12.2003 |
Победа Кремля, поражение России?..
|
|
17.11.2003 |
Поместная урбанизация Авторы: Александр Кривов, Юрий Крупнов,
Урбанизация есть способ и тип городского развития. В разные времена урбанизация одного типа может резко отличаться по внешнему виду от урбанизации другого типа. Создание массовых поселений на основе поместий будет являться урбанизацией, поскольку предполагает в качестве основной задачи сохранение и наращивание сложной городской жизни, интенсивного общения и удобства коммуникации. С другой стороны, продолжение инерции урбанизации, которая сложилась в середине прошлого века на основе многоэтажной панельной застройки и централизованных инженерно-коммунальных инфраструктур, последовательно и неотвратимо ведёт уничтожению городской жизни. Парадоксально, но это так. Антиэкологичные, недолговечные и необеспеченные энергоресурсами, оказывающиеся в перманентном аварийном состоянии микрорайоны с каждым годом всё в большей степени будут переставать создавать городскую жизнь. Перебои с подачей воды, газа или электричества, установка в дома <буржуек> для примитивного автономного существования в плохо отапливаемых квартирах, уничтожающее качество жизни увеличение времени на поддержание жилья в более-менее пригодном состоянии, нарастающий разрыв между ненавистным <городом> и плохо устроенной и периодически обворовываемой дачей - всё это будет приводить к закономерному парадоксу, когда внешне микрорайоны всё больше и больше будут похожи на города и всё меньше и меньше будут являться ими по существу. То есть то, что будет выглядеть привычным нам городом и урбанизацией, окончательно превратится в дезурбанизацию. Да, нам следует понимать, что в настоящее время наряду с повальным разгромом российской деревни уже пошёл процесс столь же повальной дезурбанизации, т.е. фактического отказа от городской жизни. Даже в крупных городах всё чаще можно видеть на глазах разрушающиеся дома. А уж бродящих как напоминание бомжей или людей, занятых исключительно выживанием на дачах или прямо вокруг своих больших городских домов, горожан, переходящих на <подножный корм>, полна сегодня вся страна. Происходит такое уравнивание города и деревни, которое не могло и в страшном сне присниться ни основателям марксизма-ленинизма, ни всем тем, кто повторял их заветные слова о <преодолении различий между городом и деревней>. Однако, полагаем, было бы принципиально неправильным проглядеть за этими ужасами мировую проблему и всемирный нам с вами культурно-творческий вызов, и, проглядев их, свести всё к плохим <коммунистам> или к нелучшим <демократам>, которые своими реформами и вогнали окончательно страну в эту повсеместную мерзость запустения. Как бы мы ни относились к советскому прошлому, но простая справедливость требует указать на то, что в 60-е годы стали понимать и поднимать стремительно вырастающую проблему отсутствия в стране осмысленных форм городского обустройства - урбанизации. И с тех позднесоветских лет пока ничего лучше не придумано, чем две модели нестандартной урбанизации, связанные с отношением города и деревни. Первая модель - это создание городов-спутников - вынесенных за черту основного большого города таких же по сути микрорайонов с многоэтажной панельной застройкой. Вторая модель - сселение так называемых <неперспективных> деревень и укрупнение <перспективных> деревень - центральных усадеб - и постройка на их базе агрогородков. Что такое агрогород? Вот как описывал в 1980-м году образцовый агрогородок Верхнюю Троицу в Калининской области (теперь - Тверская) писатель Олег Ларин. <В центре посёлка высилась белоснежная вертикаль - гостиница. Справа и слева её поддерживали лёгкие, распластанные - из стекла и бетона - конструкции школы, Дома культуры, административно-хозяйственного центра, полукружье жилого массива. У жителей Верхней Троицы были почти все современные удобства - газ, ванна, электричество. Собственно говоря, это был уже не совсем сельский житель, хотя и не вполне городской. Он уже перерос тот смысл, который мы по привычке вкладываем в слова <крестьянин>, <земледелец>. Но в нём по-прежнему жила тяга к земле, и поэтому в новых двухэтажных домах архитекторы предусмотрели вместительный подвал, кладовку, сушильные шкафы. И возможность разбить перед окнами небольшой садик >[1]. Надо отдать должное Олегу Ларину - он сумел описать не столько ход выполнения планов громадья того странного времени со сталинскими замахами и брежневскими силёнками, сколько фундаментальную и органическую проблему нашего индустриального бытия конца прошлого века. Посмотрите, как внимательно и тревожно описывал он саму ситуации, в которой возникала идеология агрогородков. Вот что говорит писателю коренной житель мезенского, на Русском Севере, села Жители: <Здесь колхоз был когда-то, <Красный охотник> Натуральное хозяйство вели. Масло хорошее делали, много скота содержали. Угодья, каких поискать!.. А потом всё пошло шиворот-навыворот. Сначала продавец уехал, потом фельдшер, учитель. За ними и остальные тронулись. Последними жителями долго оставались Кирин Капитон Онуфриевич и Кузьмин Самуил Михайлович, оба охотники. Но и им скоро наскучило в одиночку - осенью семьдесят четвёртого разобрали свои дома и перевезли их в Усть-Кыму Деревню жалко, конечно. А что поделаешь. Время такое >. И писатель размышляет: <Старый избяной быт, полумеханизированный способ хозяйствования пришли в непримиримое противоречие с духом научно-технической революции, с культурными запросами людей, а главное - сдерживал дальнейший ускоренный рост сельского хозяйства Трещит по швам прежний хозяйственный уклад, корнями своими уходящий в тёмное язычество. Новый облик деревни теперь определяет молодёжь. Она без грусти и сожаления бросает тихие <родовые гнёзда> и перебирается туда, где её энергия и способности найдут более высокий коэффициент полезного действия, - в большие сёла, на центральные усадьбы колхозов и совхозов Из пятидесяти с лишним сёл и деревень в Лешуковском районе перспективными признаны не более двадцати. Остальные населённые пункты либо умрут сами по себе, либо переедут на новые места, либо заново отстроятся, либо станут опорными пунктами для новых лесопромышленных предприятий Сселение мелких деревень в крупные конгломераты - это не самоцель: основная задача, говорится в известном постановлении ЦК КПСС и Совета Министров СССР <О мерах по дальнейшему развитию сельского хозяйства Нечернозёмной зоны РСФСР>, - покончить с затянувшейся отсталостью сельского хозяйства Сселение бесперспективных деревень диктуется временем и будет проходить по плану социально-экономического развития каждого района. Процесс этот сложный, мучительный, противоречивый, вызывающий бесконечные споры и сомнения. Клубок проблем связан, как гордиев узел >[2]. Гордиев узел до сих пор не развязан и не разрублен. Проблема на сегодняшний день не только не утратила своей актуальности, но и, прямо наоборот, стала первой и главной проблемой. Вряд ли кто-либо в здравом уме решится утверждать, что само по себе разграбление страны, её деиндустриализация и дезурбанизация являются решением проблемы новых укладов жизни, или что выживание основной массы российского населения за счёт дач и огородиков в свободное от торговли импортными шмотками время - это и есть наш <большой скачок> прямиком в постиндустриальное общество Именно от успешности решения урбанистической проблемы - т.е. определения перспективных укладов жизни и градостроительства в 21 веке - зависит наша судьба. Либо мы станем процветающий страной - либо сами себе обеспечим гарантированное выбытие и вычёркивание из истории. Поэтому так и важно понимание и знание размышления лучших людей позднего советского времени о том, где и как буквально жить. И именно благодаря тем прошлым попыткам, мы сегодня имеем возможность уяснить для себя важные вещи. Прежде всего, то, что наивно-технократические надежды на научно-технический прогресс ничем не хуже наивно-рыночных надежд на всесильную <невидимую руку>, которая, мол, сама, в силу прогресса экономических интересов улучшит старый быт и создаст новый, а также несравнимо осмысленнее и перспективнее толстовско-упрощенческих движений <назад, к природе>, этих жизнерадостных уходов в никуда (типа <культа Анастасии> и <родовых имений> в чистом поле, пропагандируемых талантливым и умным Владимиром Мегре). Также ясно, что технократический подход можно и нужно проблематизировать, указывая на все его экологические и духовные и культур-антропологические ограничения. А вот рыночная и <природная> романтика проблематизации не подлежит, поскольку за ними на деле стоят деиндустриализация и демодернизация, вгоняющие нас в каменный век и превращающие страну в центральную Африку или амазонскую Латинскую Америку с сибирскими морозами. А, главное, ясно то, что старые уклады требуют не высмеивания и изничтожения, а замены на уклады новые, которые должны быть как минимум столь же надёжны и человекосообразны, а, лучше бы, на порядок экологичнее и эффективнее с бытовой и экономической точек зрения. С этой точки зрения, нельзя не отметить фундаментальных ошибок программы построения новых поселений типа агрогородков. Во-первых, в основе идеи агрогородков лежала не градостроительная и не социально-культурная основа, а исключительно производственная. В данном случае исходной установкой было <дальнейшее развитие сельского хозяйства>. Концепции и нормы качества жизни выступали вторичными или просто боковыми, производными от индустриальной организации и образующего поселение производства. Тут следует заметить, что и нынешнее упование на исключительно экономическую основу является столь же оторванным от видения нужного качества жизни и некомплексным, а поэтому заведомо тупиковым и проигрышным. Во-вторых, новые поселения не рассматривались в качестве ядер новых укладов и узлов новых инфраструктур. И уж тем более, никто не думал о цивилизационном и формационном характере назревших проблем и преобразований. Ведь достижение определённого благополучия вкупе с официальными установками <гуляш-коммунизма> - каждому по потребностям, от пуза согласно хрущёвской программы построения коммунизма - не было переведено из только системы потребления в системы нового труда и нового досуга. Не было понимания того, что возникающая позднесоветская социальность внутренне противоречива и даже конфликтна, что требуется невообразимо смелый проект совсем новой, по-революционному новой социальности. Население стало неудержимо в материально-потребительском плане выводиться в сопоставление с западным образом жизни, а новых собственных и оригинальных укладов создано не было. Стал возникать смертельный разрыв между быстро растущими западными аппетитами и советской производительностью и устроенностью. Возникла, как определяет это профессор С.Г. Кара-Мурза, проблема соотнесения <городского потребительства> с <крестьянским трудолюбием>, трудовой мобилизации - с разнообразием потребностей. <Советский проект потерпел поражение как выражение крестьянского мессианизма в уже городском обществе <среднего класса>. Сконцентрированный на идее <сокращения страданий>, в осуществлении которой советский строй достиг замечательных успехов, он авторитарными способами нормировал <структуру потребностей>. Быстрая смена в ходе урбанизации <универсума символов> и потребностей (особенно в среде молодежи) вошла в конфликт с идеологически предписанными нормами. Узость этих норм при резком увеличении разнообразия потребностей сделала <частично обездоленными> едва ли не большинство граждан. Крамольное недовольство общественным строем стало массовым. Хотя это недовольство не означало антисоветизма и не приводило к требованию сменить его фундаментальные основания, его смогли использовать те социальные группы, которые были заинтересованы именно в ликвидации советского строя (прежде всего ради присвоения собственности)>[3]. В-третьих, и самое главное с точки зрения возникающих перед нами сегодня в России задач, частный тип урбанизации, связанный с тесной многоэтажной панельной застройкой и с сселением жителей с разных концов районов в райцентры или центральные усадьбы, был необоснованно, некритически и нетворчески принят в качестве единственно возможного, в качестве не частной урбанизации второй половины XX века, а в качестве единственно возможной и не требующей конкретизации и пояснений. Такое представление о панельно-централизованной урбанизации как урбанизации вообще, соответственно, было методично протранслировано через монографии (наука), кадры (образование) и промышленность (строительные производства и системы строительного машиностроения) и материализовалось в тех городах и стройкомплексе, которые мы имеем сейчас. Обратите внимание, даже в глубоких рассуждениях С.Г. Кара-Мурзы, процитированных выше, урбанизация понимается как единственно возможный процесс - прежде всего, в смысле переселения жителей из деревень в города, т.е. тот великий и мало осмысленный ещё исход и превращение крестьянской России в <рабоче-городскую>. Такое понимание, безусловно, законно, однако <занимает> столь важный технологический термин <урбанизация> под иную задачу - описать тектонические сдвиги, вызванные индустриализацией и ростом сознания российского населения, ту, по определению геополитика В.Л. Цымбурского <городскую революцию>, которая началась ещё в XIX веке и продолжается до сих пор и не связана напрямую только с большими городами[4]. <Городская революция>, утверждает В. Цымбурский, - вовсе не синоним урбанизации, скопления человеческих масс в городах и умножения числа самих городов. Тем более я не увязываю этого понятия с индустриализацией, как многие экономисты, историки и демографы, для которых, видать, история мира началась не раньше, чем 300-400 лет назад. О процессах российской истории, подготовивших большевизм и в нем обретших свое продолжение-инобытие, ведомо достаточно, чтобы признать: полтора века России, примерно с 1830-40-х гг. являют единую, пусть и дифференцированную внутри себя, эпоху, смысл которой - переход от стадии аграрно-сословной к городской, в перспективе, видимо, - корпоративно-городской Я нахожу совершенно верной мысль Н.А. Бердяева, что большевизм впервые в нашей истории создал прочные основания для <обуржуазивания> - или <бюргеризации> - России. Кстати не менее прозорливым является и его прогноз о рискованности такого социального результата <не для коммунизма только, но и для русской идеи в мире>. Практически все известные цивилизации возникали как общности аграрно-сословные. И почти все они в какой-то срок переживали стадию городской революции, когда горожане с отдаляющимся от аграрного цикла бытовым укладом и мирочувствованием, с особой экономикой и личностными эталонами, трансформируют культурно-идеологическую, а иногда и политическую жизнь народа или группы народов, составляющих этническое ядро цивилизации. В этой жизни как ключевая фигура духовно утверждается человек, избирающий, по замечательному определению культуролога и лингвиста В.Н.Топорова, <тот парадоксальный, как бы против самого себя направленный способ бытия, когда он не пашет и не пасет (и не живет по преимуществу данью пашущих и пасущих - В.Ц.), но, оторвавшись от природы, ... может создавать богатства и новые условия своей жизни из ничего, даром... т.е. из самого себя, по своей воле (своеволие как нарушение космического закона), по своим желаниям и потребностям (отсюда мотив эгоистичности городов) с помощью ремесла, обмена, торговли - впервые без санкции природы и космических сил>. Самым наглядным примером того, как цивилизационная городская революция выливается в революцию политическую, может служить социальная борьба в Греции VII-VI вв. до н.э., приведшая во множестве городов-полисов торговый и ремесленный демос к торжеству над земельной знатью и культурно маргинализовавшая древнегреческую <хору> - как таковую. Или союз английских и французских королей с городами на заре европейского Нового времени, преодолевший феодализм и утвердивший форму национальной государственности с конвергенцией <обуржуазивающегося> дворянства и культурно возобладавшего <третьего сословия>[5]. Вот этого масштаба в несколько сотен лет, на который указывает В. Цымбурский, и не хватило социалистическому градостроительству периода <развитого социализма> для правильного понимания стоящих перед страной проблем. Однако, из этого следует только одно: если нам и сегодня не хватит подобного масштаба, то вряд ли нам имеет смысл надеяться на восстановление страны, тогда <ловить> нам нечего. Однако, ни в коем случае, нельзя недооценивать сегодня эти завоевания социалистического градостроительства. Да, сегодня описания агрогородов выглядит несколько странноватыми, однако нельзя не видеть в попытках того времени (70 - 80-е годы) найти наиболее соответствующий тому обществу жизненный уклад и его градостроительную форму. Смысл и целенаправленность таких попыток должна быть нами сегодня осмыслены, изучены и усвоены - если, конечно, мы, как страна, готовы перестать ныть без конца и оправдывать собственную разруху внешними условиями и помехами. Почему это всё так важно для нас сегодня? Потому что мы стоим перед крайней необходимостью организации и <запуска> принципиально новой волны урбанизации, урбанизации не только абсолютно нового типа и вида, но и <несущей> на себе новую цивилизацию и новую формацию жизнеобеспечения. Вместе с тем, этот настоятельно необходимый <космический рывок> в сфере градостроения не может начинаться <с нуля>, на основе отрицания или просто незнания предыдущих попыток. Любое развитие может быть реальным только через воспроизводство и таким образом преодоление предыдущих укладов. И серьёзное изучение советского опыта (как и мирового, и исторического российского, разумеется), всех этих по своему замечательных <агрогородков> является обязательным условием серьёзности наших намерений и нефиктивности наших будущих побед. Мы сослались вначале этой главы на широко тиражируемый в советское время тезис о <преодолении различий между городом и деревней>. Тезис этот является чрезвычайно заезженным и, при неправильном прочтении, ведёт к разрушению как деревни, так и города. Ведь самый примитивный и наиболее часто используемый смысл любого <преодоления различий> состоит в том, чтобы уравнять разные ясные сущности в некоем одном общем типе - невыразительном и нередко просто убогом. Русский философ Константин Леонтьев ввёл даже понятие поровнения, чтобы определить характер антикультурной и разрушительной работы, уничтожающей своеобразие и уникальность и порождающей серое ничто, нежить по-русски. С другой стороны, хотим мы того или не хотим, новая урбанизация и должна решить задачу выведения нас из тупика сегодняшнего разрушения и непрочности как деревни, так и городов. И эта новая урбанизация должна стать не средним арифметическим между городом и деревней, а абсолютно своеобразной и принципиально новой формой принципиально новой городской жизни, которая наилучшим образом решает копившиеся десятилетиями, а, скорее всего, и столетиями проблемы. В обычном представлении марксистский тезис о необходимости уничтожения противоположности между городом и деревней означает постепенное превращение села сначала в поселки городского типа и, затем, в большие города. Такое понимание, разумеется, не только нереалистично, но и неправильно. Причем, оно является именно индустриальным, а не марксистским или коммунистическим. Так, в начале прошлого века наш великий мыслитель и ученый Дмитрий Иванович Менделеев писал: <Русские люди начали в большом количестве стремиться в города... Эволюция эта, по мне, такова, что против нее просто смешно бороться, а окончиться она должна лишь тогда, когда, с одной стороны, города станут расширяться... когда внутри их появятся большие парки, сады и пр., т.-е. в городах будут стремиться не только к тому, чтобы жизнь была по возможности здоровой для всех, но и было достаточно простора не для одних детских скверов и спортивных игр, но и для всякого рода прогулок, а, с другой стороны, в деревнях, в фермах и т.п. внегородских поселениях будет скопляться такое число жителей, что и там придется строить многоэтажные дома, и вызовется потребность в водопроводах, уличном освещении и т. п. городских удобствах. Все это приведет с течением времени к тому, что вся страна, достаточно тесно населенная, покроется частым сплоченным населением, а между жилищами будут, так сказать, огороды или сады, необходимые для произведения питательных веществ, да фабрики и заводы, производящие и переделывающие такие вещества>[6]. Но мысль Менделеева как всегда шире и смелее любых рамок своего времени. Фактически, уже сто лет назад он вводил представление о возникновении сплошной поселенческой ткани и о необходимости новых форм жизни и деятельности. Сегодня уже очевидно, что речь должна идти не об уравнивании городских и деревенских условий, а, наоборот, о планировании такого цивилизационного сдвига, когда качество внешне деревенской новой городской жизни станет безусловно опережать привычные нам крупные города и выступать зоной мирового качества жизни. Мы считаем, что в основе новой российской урбанизации должен лежать принцип расселения семей родовыми поместьями или усадьбами в составе определяемых транспортными инфраструктурами поселений со свободной и наиболее органичной для данного места формой. Такую урбанизацию мы предлагаем называть поместно-усадебной. В основе поместной урбанизации лежит, прежде всего, обязательное противодействие дезурбанизации и сохранение всего разнообразия и сложности существующих форм городской и сельской жизни. Заметьте, и сельской жизни, в деревнях в том числе - поскольку без восстановления и подъёма деревень никаких новых городов как и поддержания старых у нас в России не получится. Однако это сохранение не самоцель, а средство для создания широкого спектра типов городов и кардинального поднятия российской городской культуры в целом на невиданную доселе высоту. Поместная урбанизация призвана преобразовать ландшафт нашей страны. Нам не удастся полностью сохранить чисто природные или даже сельскохозяйственные ландшафты. Нам нельзя оставлять в сегодняшнем виде и неперспективные крупные города. Не ломая и не разрушая, а мощно наращивая инфраструктуры всех типов, мы должны разорвать фатальную зависимость сельских районов и пригородов от расстояния до мегаполисов, а вместе с тем не потерять и нарастить <посаженную> на природную основу речек и лесов органику малоосвоенных сегодня мест. В ближайшие десятилетия мы должны из второстепенных пригородов создать города нового типа. Большинство возникающих в настоящее время экологических или <альтернативных> движений видят в убегании от современной городской жизни едва ли не главную свою задачу и смысл. Чрезвычайно модными являются <пейзанские> настроения - опроститься и уйти в природу, бросить вредные города. Для нас дело не в дезурбанизации, т.е. отказе от городских форм жизни. Наоборот, возникает задача проектирования новых форм расселения и организации жизни на территории, конструирования систем расселения и зонирования территорий в интересах всех сфер жизни и нового <класса> помещиков. В итоге возникает не дезурбанизация, а движение за особый новый тип урбанизации - движение за поместную урбанизацию. Очевидно, что поместная урбанизация может осуществляться прежде всего за счёт правильного учёта и зонирования земли. На первое место в технологической организации поместной жизни выйдут автономные системы жизнеобеспечения (новое ЖКХ). Качество жизни прежде всего будет зависеть от качества инфраструктур, т.е. их функциональности, минимальной затратности, стабильности и простоты эксплуатации. Приоритетным станет зонирование земли по железным и автомобильным магистральным дорогам, которые задают транспортную основу, <несущие> для коридоров развития на основе новой урбанизации. Десять - пятнадцать километров по обе стороны железнодорожных путей составляют зону активной жизни. Такой территориально распределённый вдоль железных дорог <город> или своего рода городская <ткань> может расселять помещика и в значительном удалении от мегаполиса или крупного города (до 100 и 150 км). Но это не является критическим и требует правильного планирования труда и критического пересмотра всех сторон привычного нам - заметим, индустриального - образа жизни. С нашей точки зрения, именно подобная <тканевая>, <растянутая> в пространстве и и малоэтажная поместная урбанизация является наиболее соответствующей российской истории и традиции. Вот как, к примеру, описывает ситуацию с урбанизацией домонгольской Руси историк Владимир Махнач: <В XII веке Запад был еще сельским, хотя там уже были большие города, Русь же скандинавы называли <Гардарики> (страна городов). И этих городов в домонгольской Руси было примерно 400 (они известны по упоминаниям, хотя место некоторых неизвестно до сих пор). Я сделал небольшую экстраполяцию, и у меня получилось, что в городах жило от 1/5 до 1/4 населения Древней Руси. Мы не скоро вновь достигли такой цифры - только в XIX веке! Конечно, это были не совсем такие города, какими мы их себе представляем (и в этом тоже было большое отличие Древней Руси от Запада). Русский город был значительно более связан с сельской местностью, с пейзажем и с сельским хозяйством>[7]. Но не обязательно ходить так далеко. Ещё в середине позапрошлого века даже Москва представляла из себя зелёное и малоэтажное пространство традиционного русского города. Вот как выглядела Москва для возвращающегося в неё Онегина стихами А.С. Пушкина:
Но вот уж близко. Перед ними
Ну! не стой, Это два раза <сады> да ещё и огороды были в пушкинское время обычной частью
московского ландшафта. Лето в столице О! сдвинул бы на миг один И, мира вольный гражданин, И напитает воздух чистый Вот Андрей Белый описывает своё детство последней четверти XIX века в романе <МОСКВА>. Табачихинский переулок! Дома, домы, домики, раздомины, домченки: четырех-этажный, отстроенный только что, угловой; за ним - кремовый, в разгирляндах лепных; деревянненький, синенький; далее: каменный, серозеленый, который статуился аляповато фронтоном; карниз - приколонился; полинялая крыша грозила провалом, а окна ослепли от ставней; дом прятался в кленах, его обступивших и шамкавших с ветерницею; светилось краснолапое дерево над чугунною загородкою; плакало в троттуар: краснокапом. Тянулся шершавый забор, полусломанный; в слом глядели трухлявые излыселые земли; зудел свои песни зловещий мухач; над спиной неизвестного смурого зипуна; и рос дудочник; пусто плешивилась пустошь; туда привозили кирпич (видно стройку затеяли, да отложили); но - далее: снова щепастый заборик, с домишкой; хозяин заохрил его: желтышел на пропеке; в воротах - пространство воняющего двора с желклой травкою; издали щеголяющий лупленою известкой, дом белый, с замаранным входом, с подушками в окнах. Там около свалки двушерстая психа, блохачка, подфиливши хвост, улезала в репье - с желтой костью; и пес позавидовал издали ей - мухин сын; с того лысого места, откуда алмазился битыш бутылок, подвязанной пяткой хромала тяжелая барамбабина потроховину закидывать; здесь сушняк привалили к конюшне; отсюда боченок-дегтярка, подмокнувши, темный подсмолок, воняющий дегтем, пустил; здесь несло: сухим сеном, навозом и терпкостью конского пота; тютюн закурил сивоусый какой-то: наверное, - кучер; он мыл колесо шарабана; и таратаечный мастер пришел разговаривать с ним. Брошенный тебе в лоб Табачихинский переулок таков, гражданин! Таким был, и остался; нет; желтенький домик, заборики - разобрали на топку. Напротив, перебежать мостовую - кирпично-коричневый каменный дом, номер шесть, с трехоконной надстройкой, с протертыми окнами; фриз изукрасился изузорами и гирляндами четырех модильонов карниза фриза, поддерживаемого капителями гермочек, меж которыми окна смежилися занавесочки из канауса синего и прикрывали стыдливо какую-то жизнь; виделась переблеклая зелень сада; подъездная дверь (на дощечке: Иван Иваныч Коробкин) > Разбросалась она развысокими, малыми, средними, бесколонными и колончатыми колоколенками над сияющими златоглавыми, одноглавыми, пятиглавыми, витоглавыми церковками елизаветинской, александровской и прочих эпох; в пылищи небесные встали зеленые, красные, деревянные, плоские, низкие, или высокие крыши оштукатуренных, или выложенных глазурью, или одетых в лохмотья опавшей известки домин, домов, домиков, севших в деревья, иль слитых, - колончатых, бесколонных, балконных и рокококистых - с лепкой, с аканфом, с кариатидами, поддерживающими уступы, карнизы, балконы, с охотами на зверей, заполнявшими фронтонные треугольники: домов, домин, домиков, составлявших - Люлюхинский, Неграбихинский, Табачихинский и Салфеточный переулки; и - далее: первый, второй, третий, пятый, четвертый, шестой и седьмой Гнилозубов с Торговою улицей. Улица складывалась столкновеньем домов, флигелей, мезонинов, заборов - кирпичных, коричневых, темно-песочных, зеленых, кисельных, оливковых, белых, фисташковых, кремовых; вывесок пестроперая лента над троттуарами засверкала большим савостьяновским кренделем; там - золотым сапогом; и кричала извозчичьей подколесиной, раскатайною тараторой пролеток, телег, фур, бамбящих бочек, скрежещущих ящеров - номер четвертый и номер семнадцатый >.
А уже в начале прошлого века, через почти сто лет после того, как онегины жили среди московских садов, Марина Цветаева в стихотворении <Домики старой Москвы> гневно изобличала безобразные изменения той старой Москвы: Домики с знаком породы,
А вот уже репортёрское свидетельство газеты 1910 года: <Уничтожаются до последнего кустика когда-то многочисленные московские сады >[8]. Интересно, однако, что, как отмечает М.Н. Нащокина, несмотря на наступление многоэтажно-индустриальной урбанизации, <в Москве в начале прошлого века не только не прекратилось, но даже расширилось строительство особняков в центре города. Самим своим существованием особняк с крошечным садиком и необходимыми службами (а нередко его строили с отступом от линии застройки вглубь участка, например, особняки С.Т. Морозова, М.С.Кузнецова, А.И.Дерожинской и др.) как бы сопротивлялся происходившему обезличиванию городской ткани и вопреки неумолимой логике урбанизации утверждал жизнеспособность и предпочтительность традиционного <посемейного> - по сути <усадебного> - типа расселения в Москве>[9]. Своеобразие тысячелетней российской градостроительной традиции и её архетипов настолько сильно, оригинально и отчётливо, что даже идеолог представления о России как стране, в которой никогда не было городов (<города в России не было и нет>[10]) доктор культурологии, профессор Московского архитектурного института В. Глазычев невольно описывает Москву как именно особый и оригинальный сугубо российский город и образец российской поместной урбанизации. <Несколько сложнее на первый взгляд обстоит дело с древними и при этом разраставшимися поселениями, форма которых отразила в себе наслоения многих времен, что и создает немало иллюзий. Конечно же, первенство здесь бесспорно принадлежит Москве, которую уже в конце XV в. заезжий итальянец Амброджо Контарини весьма удачно определил как terra di Moscovia или даже il resto di terra, четко отличая от нее il Сastello, т.е. Кремль. Заметим, что лишь в завещании Ивана III Москва была определена как вотчина наследника, хотя в действительности отношения собственности сохранялись еще в запутанности. При самом же строителе Успенского собора стольный град все еще был рыхлой агломерацией вотчинных владений не только членов обширного великокняжеского дома, но и служилых князей, и старомосковского боярства, и нового боярства, прибывшего в Москву вместе с бывшими удельными князьями. При каждом из этих княжеских или боярских дворов возникали собственные ремесленные слободы, не говоря уже о полях, лугах и огородах. Позже происходит шаг за шагом выдавливание, так что монопольная позиция Великого Князя и его двора была закреплена - не столько, впрочем, за счет какой-то радикальной перепланировки, сколько отъемом или переемом собственности - иногда с компенсацией, чаще без таковой. В любом случае и во времена первых Романовых стольный град был необычайно широко раскинувшейся рыхлой агломерацией слобод, разделенных полями, вспольями и лугами. Если за несколько столетий Китай-город все же стал своего рода даунтауном, частично воспроизводя не только форму, но и структуру бытия европейских аналогов, то уже на Белый Город европеизация смогла посягнуть всерьез только после наполеоновского пожара. Не лишено интереса проследить, с какой последовательностью terra di Moscovia продолжала и продолжает воспроизводить собственную структуру, несмотря на смену династий и режимов. Популярное в прошлом веке суждение о Москве как большой деревне неверно по существу - она была и остается рыхлой агломерацией слобод (частью агропромышленных, как Измайлово или Коломенское, и промышленных, как Гончары, или полупромышленных-пустырных, в целом занимающих до 40% площади юридического города), а также <сел>, частью - жилых или спальных, к которым уже в наши дни все добавляются новые: сначала Теплый Стан и Битца, а теперь и Жулебино, и Южное Бутово. Terra di Moscovia продолжает процесс наползания на Московский край, очевидным образом стремясь поглотить его весь без остатка >[11]. Чем же так не нравится этот сложный российский город, город городов? Что стоит за заявлениями В. Глазычева о том, что нонурбан? Только одним - тем, что они не подходят под западную, европейскую схему. И то, что Глазычевым обозначается как <слитность города со страной, невыделенность его тела из ее массы> является единственным способом жить в России - и, главное, способом необычайным и ни в чём не уступающим любому другому способу жить в любой другой стране. Слова советской песни Забота у нас такая, забота наша простая также подчёркивают эту слитность. Да, слитность. Благодаря этому и существует тысячу лет Россия. А иначе бы была давно Впрочем, не будем обижать никакие другие страны или регионы. Поместная урбанизация при этом может и должна реализоваться не только в виде совершенно новых поселений на незастроенных ранее землях, но и на основе уже существующих деревень, посёлков и городов, как бы <по>, <поверх> них. Такая урбанизация является отличной как от деревенского, так и привычно городского типа расселения. Однако эти привычные и хорошо известные нам типы - <город> и <деревня> - являются не только преобладающими на ближайшие годы формами жизни, но и очень удобными идеальными полюсами, т.е. теми знаниями, которые могут помочь при проработке содержания и форм поместной урбанизации. Во-первых, мы должны, так или иначе, при продвижении поместной урбанизации воспроизвести высшие достижения и качество жизни в деревне и городе, т.е. взять всё лучшее. Во-вторых, очень удобно представлять процессы новой поместной урбанизации не только в виде осуществления лучшего из городской и деревенской жизни, но и в виде реконструкции существующих поселений всех типов. Например, можно рассуждать о том, как в деревенских условиях обеспечить <городские удобства> и быт. А можно и, наоборот, рассуждать о том, как в городах проводить разуплотнение застроек, снижение этажности, озеленение и другие деревенские и <природные> вещи. Так, к примеру, можно и нужно, думать о применении по отношению к существующим крупным мегаполисам радикального озеленения, организации своего рода <зелёной революции>. Тут происходит такое уравнивание города и деревни, которое не могло и в страшном сне присниться ни основателям марксизма-ленинизма, ни всем тем, кто повторял их заветные слова таком слиянии. Впрочем, никто сегодня не в состоянии описать то, что будет через пару другую десятилетий. [1] Олег Ларин. Мезенские сюжеты. Очерки. - М., <Советский писатель>, 1980, сс. 138 - 139. [2] Там же, с. 135. [3] Поражение советского проекта и возможность нового социализма> - http://www.e-journal.ru/p_diss-st1-6.html [4] Вадим Цымбурский. <Городская революция> и будущее идеологий в России. Цивилизационный смысл большевизма. - <Русский журнал>, 4 Июля 2002, - http://www.russ.ru/politics/20020704-tzim.html [5] Там же. [6] Д. Менделеев. К познанию России. - М.: 1906 г., стр. 61 - 62. [7] Владимир Махнач. Русский Север: Кровь и дух. - http://www.moskvam.ru/1999/02_99/maxnach.htm [8] Нащокина М. В. Неоклассические усадьбы Москвы. - в <Русская усадьба. Сборник общества изучения русской усадьбы> - вып. 3(19) / Иванова Л.В., Е.Г.Никулина, З.К.Покровская, и др. Науч. ред. и сост. Л.В. Иванова.- М., Общество изучения русской усадьбы, 1997.- 391 с.; с илл.- с. 67. Работа представлена на ресурсе www.archi.ru [9] Там же. [10] В. Глазычев. Слободизация страны Гардарики. - в сборинке < Иное. Хрестоматия нового российского самосознания>, 1995, - http://www.russ.ru/antolog/inoe/glazych.htm/glazych.htm [11] В. Глазычев. Слободизация страны Гардарики. - в сборинке < Иное. Хрестоматия нового российского самосознания>, 1995, - http://www.russ.ru/antolog/inoe/glazych.htm/glazych.htm
|
|
17.11.2003 |
|
| 1|2|3|4|5|6|7|8|9|10 >> |
 |
Редколлегия | О журнале | Авторам | Архив | Статистика | Дискуссия
Содержание
Современная русская мысль
Портал "Русский переплет"
Новости русской культуры
Галерея "Новые Передвижники"
Пишите
|
© 1999 "Русский переплет"
