Старые фотографии.
Глава вторая. Шимановские. Блуменфельды.
В этой главе нельзя не упомянуть о связях между семьями Блуменфельдов, Шимановских и Нейгаузов. Слишком тесно переплелись их судьбы, слишком близко они породнились. Когда в Европе или США открывается очередная <тусовка имени Нейгауза>, мне, как правило, задают один и тот же вопрос: <Кем приходился Кароль Шимановский твоему деду?> Если я начинаю объяснять всю связь Шимановских с нашей семьей со своей немецкой занудностью (наверное, единственное влияние немецкой крови!), люди, как правило, <открещиваются>, в своих рекламах упоминая лишь слово "cousin". Еще бы, тут черт ногу сломит Поэтому процитирую отрывок из воспоминаний деда о прадеде: в Елисаветграде < он сейчас же подружился с многодетной семьей Михаила Францевича Блуменфельда, учителя истории и французского языка в реальном (так и хочется сказать <конкретном>, Г.Н.-мл.) училище, на дочери которого Ольге Михайловне (моей будущей матери) он и женился через несколько лет. Женой деда Михаила Францевича была Мария Шимановская (дочь польских помещиков), сестра родного деда знаменитого впоследствии польского композитора Карла Станиславовича Шимановского (Karol Szimanowsky). Близкие родственные и дружеские отношения, основанные на общности культурных запросов и главным образом на непреодолимом (почти поголовным) тяготении к музыке, связывали эти три семейства: Шимановских, Блуменфельдов и Нейгаузов>. Когда я родился, дед хотел назвать меня в честь Шимановского Карлом. Отец воспротивился. Сказал, что ни <р>, ни <л> он четко не выговаривает, и будет звать меня <Ка >. Дед махнул рукой, и сказал: <Ладно, пусть будет Генрихом. Надеюсь, к роялю он не прикоснется.> К сожалению, дед ошибся Два раза мне намекали на мое, якобы еврейское, происхождение. Впервые, лет 30 назад, Володя Крайнев убеждал нас с сестрой, будто в наших жилах течет еврейская кровь. При этом он ссылался на Шимановских. Дескать, от имени <Шимон>. Игнорируя их дворянское происхождение. Несколько лет назад Витя Деревянко привел другой аргумент. Будто Блуменфельды не могли не быть евреями. Я, собственно говоря, был бы и не против, но их <доказательства> - слишком хлипкие. Во многих книгах перед именем Феликса Михайловича стоит слово <фон>. Не думаю, чтобы это свидетельствовало о его дворянском происхождении, но факт остается фактом: Ф. Блуменфельд, как и его родная сестра (моя прабабка) Ольга носили в себе и австрийскую и польскую кровь. Обалдеть можно от такого <коктейля> (особенно, учитывая казачью кровь со стороны моей матери, если, конечно, таковая национальность вообще существует ) Хотя - посмотрите на фотографию Феликса Михайловича. Типичный польский гусар от музыки. Даже усы закручены как-то по-польски. Так и хочется к сюртуку пририсовать саблю. Никак не могу понять, что связывало его с <Могучей кучкой>. Заглядываю в старый советский музыкальный словарь и читаю: <Блуменфельд Феликс Михайлович (1863 - 1931), русский советский (!? - Г.Н.) композитор, пианист и дирижер, профессор Петербургской и Московской консерваторий, дядя Г. Нейгауза. <Могучая кучка> - творческое содружество русских композиторов демократического направления, окончательно сложившееся в 1862 году в Петербурге.> Как же, <демократическое> Когда Ф.М. осмелился робко сказать Римскому-Корсакову о Рихарде Штраусе: <Вы знаете, это все-таки талантливо и прекрасно инструментовано>, последовала уничтожающая отповедь: <Ну, в таком случае Вы погибли для русской музыки!> Если кого-то заинтересует его творчество, рекомендую просмотреть сайт http://home.wanadoo.ne/ovar/blumen.htm Он дружил с самим Антоном Рубинштейном, Н.А. Римским-Корсаковым, А.К. Глазуновым, М.А. Балакиревым, был гениальным (без преувеличения!) пианистом. (Знаменитый музыкант и премьер-министр довоенной Польши И. Падеревский говорил ему: <Вы могли бы держать весь мир в Ваших лапах!>, но Блуменфельда подобная карьера мало устраивала. Учителю прославленного Владимира Горовица, более <скромного> Натана Перельмана и других великих музыкантов, Феликсу Михайловичу слишком тесно было оставаться в узком кругу чистого пианизма). Я не устаю восхищаться его произведениями. Мои любимые сочинения Ф.М. - сюита <Из жизни танцовщицы> и леворучный этюд. Он написал этот этюд, переиграв правую руку в теннис (в отличие от своего брата, пианиста Станислава, умершего от инфаркта во время его очередного шулерства при игре в преферанс.) Моя бабка, З.Н. Пастернак, будучи ученицей Ф.М, всю жизнь провела за игрой в карты. Теперь уже не кажется странным, почему в нашей семье азартные игры стали своего рода традицией
А чего стоит одна запись В.В. Софроницким блуменфельдовских <Двух лирических отрывков>, ор. 47! К сожалению, их не удалось перекачать с пластинки на компакт-диски, качество записи не позволило Мой прадед, его первый учитель, наблюдал за ростом Ф.М., и рассказывал, как он уже в девять-десять лет не отрывался от рояля, читая с листа все что ему попадалось под руки, вечно музицируя, увлекаясь и увлекая других. Он умер в 1931 году, и, по словам отца, это была первая панихида, на которой он, четырехлетний ребенок, присутствовал Видимо, блуменфельдовская авантюрная жилка преследовала дядю моего деда до конца его жизни. Он то хотел стать банковским служащим, то ездил на вагнеровские фестивале в Байрейт, то работал дирижером Мариинской оперы в Питере, то дирижировал первыми постановками опер Римского-Корсакова, то писал фортепьянные произведения, симфонии, камерную музыку, квинтеты, квартеты, то возил нашу семью на исполнение вагнеровских опер в Германию, предварительно проигрывая на рояле эти оперы целиком, от начала до конца, и объясняя каждый лейтмотив В своих воспоминаниях дед рассказывает, как Прокофьев впервые исполнял свои <Сарказмы> в Петрограде, в 1915 году: < Затем мы все вместе попросили играть Прокофьева. Он охотно подошел к роялю, поставил на пюпитр ноты - это были только что написанные <Сарказмы> в рукописи Затем мы кольцом окружили Прокофьева. Как раз за его спиной оказался Феликс Михайлович Блуменфельд и, вскинув на нос пенсне, стал через голову Прокофьева смотреть в рукопись. Сергей Сергеевич хотел уже начать играть, но вдруг повернулся к Блуменфельду и сказал: <Феликс Михайлович! Вы лучше в стороне станьте, я боюсь - Вы меня вдруг кулаком по голове ударите>. Все засмеялись, Феликс Михайлович махнул рукой, но все-таки немного посторонился > Впоследствии, несмотря на <кучкистскую> тоталитарность, он с радостью наблюдал за музыкальным ростом молодого Прокофьева, и неожиданно полюбил позднего Скрябина. А ленинградец Софроницкий говорил о нем: < Это, знаете, какой музыкант был! Теперь таких уже нет!> Наверное, действительно, нет Я осмелюсь сравнить его работоспособность и плодовитость с периодом музыкального барокко и Шубертом. Конечно, это <перегиб>, но по объему его работы - вполне сравнимо. Нам бы, бедным, масштаб его таланта. Лучшее исполнение сюиты <Из жизни танцовщицы> я слышал в 1988 году в исполнении А. Наседкина. Какое счастье, что произведения Ф. Блуменфельда все еще звучат на русской эстраде. Ну да не только о нем речь Речь о его сестре, моей прабабке, Ольге Михайловне Блуменфельд, в замужестве - Нейгауз. Несмотря на смешение различных кровей, она была именно той некрасовской русской женщиной, которая <коня на скаку остановит>. Ласковая, мудрая, красивая, любящая мать становилась зверем, когда дело касалось ее фортепианных уроков. Дед вспоминал: <Моя мать, как и все Блуменфельды, музыкально очень одаренное существо, должна была с четырнадцатилетнего возраста давать уроки музыки Она прекрасно читала с листа легко, свободно и очаровательно играла в те минуты, когда она была свободна от уроков и домашних забот, в характере ее преобладали дружелюбие и благожелательность, обращение ее с людьми было изысканно вежливое, и светское (в этом отношении она была столь же <хорошо воспитана>, сколь плохо был воспитан мой отец . Достаточно было послушать один урок моей матери, чтобы убедиться, что здесь что-то неладно: из доброй, вежливой, чувствительной женщины она превращалась моментально в злую, свирепую <учительшу>, ей ничего не стоило больно ударить ребенка карандашом по руке, ущипнуть его за локоть, крепко распластать своей рукой ручку несчастного балбеса на клавиатуре Все это сопровождалось гневными, повышенно-громкими наставлениями и восклицаниями, часто переходящими в крик. Но как только кончался урок, происходила удивительная метаморфоза: мать тотчас же становилась опять вежливой, добродушной, даже ласковой, если же ученику удавалось мало-мальски хорошо приготовить урок, что случалось довольно редко, мать награждала его яблоком или конфетой, шутила с ним, была нежна и весела.> (Господа преподаватели фортепиано! Нуте-с, рискните сегодня стукнуть по руке ученика карандашом! Из здания полиции вы выйдете в лучшем случае сутки спустя. Не говоря уж о потере источника дохода. Тут никакое яблоко не поможет...Г.Н.-мл.) А вообще прабабка была именно той личностью, без которой ни один способный музыкант не смог бы самореализоваться. Вряд ли прадед мог бы в свободное время создавать проекты дуговых клавиатур, переводить русскую поэзию на немецкий и размышлять о новой системе нотной записи, если бы в быту ему не помогала его любящая и верная жена. (Кажется, Бог наградил меня почти такой же ) Иногда спрашивают: <откуда Г.Г. получил свою виртуозность? Неужели сам <наработал>? Нет, не сам. Он признавался: <я унаследовал от матери немного блуменфельдовско-шимановской легкости>
Ну, а что сказать о ближайшем друге и родственнике деда, Кароле Шимановском? То, что он был гениальным композитором, знают многие. Особенно - скрипачи. Я же больше люблю его фортепианный цикл <Маски> (вторая пьеса, <Шут Тантрис>, посвящена деду), Второй скрипичный концерт, Четвертую симфонию, Вторую и Третью сонаты для фортепиано, поздние мазурки. С детства был влюблен в его си-бемоль минорный этюд, ор.4. Как-то отец сыграл его с листа и засмеялся: <чистый Скрябин!>, в доказательство проиграв скрябинский си-бемоль минорный этюд, ор.11. Тогда я просто удивился: неужели возможен такой плагиат? Но потом сравнил годы написания обоих этюдов, и понял, что Шимановский попросту не мог знать это сочинение Скрябина. (Зато как похожи пассажи в левой руке на знаменитый cis-moll'ный этюд Шопена, ор. 25!) Сейчас я очень люблю играть эти этюды вместе, подряд. Публика уже знает, что никакого плагиатства тут нет, и просто получает удовольствие. А вот и его единственный портрет, работы нашей родственницы Доры Пшишыховской. С этим портретом связана тоже довольно смешная история. Пока отец жил в Переделкино, это творение висело в пастернаковской рояльной. После смерти отца я забрал его к себе в Москву. А когда надумал уезжать, обратился к дедовскому ученику, А.Золотову, тогдашнему замминистру культуры СССР, с просьбой дать разрешение на вывоз этого любительского полотна. Мало ли кретинов служило в советской таможне Андрей категорически отказался. Сказал: <я не позволю вывозить национальное достояние. Скоро мы откроем музей Нейгаузов. И вообще, это - не твоя собственность. Это - собственность русского государства>. Прошло около тринадцати лет, а никакой музей все еще не открыт. И вряд ли скоро откроется Поэтому моя жена (которая тоже способна <в горящие избы входить>) приняла единственно верное решение. Хоть и довольно авантюрное, чтобы не сказать <бандитское>. Она выслала своему израильскому брату посылку с какими-то подушками и одеялом. А между подушек вложила этот портрет. И сказала: <Не оставлять же нашу реликвию советской сволочи. Найдут - черт с ними. Либо нам - либо никому!> Болваны-таможенники с радостью приняли посылку с подушками, даже не поинтересовавшись тем, что лежит внутри. Так что сейчас этот портрет гордо висит в моей израильской квартире. Раньше польские издательства неоднократно помещали этот портрет в своих публикациях о Шимановском. Сейчас уже не поместят. Не надо было Золотову шутить с нашей семьей. Опасно. А вдруг сейчас там работают те же таможенники? Да они ему голову оторвут за недостаток информации
Кароль Шимановский учился в прадедовской школе. Хотя, судя по переписке, лучше всего чувствовал себя в родовой усадьбе <Тимошовка>. В 1919 году он, первым сообразив, чем грозит ему октябрьский переворот, переехал в Варшаву, где и умер в 1937 году, не дожидаясь раздела Польши. (Примерно тогда же в Германии осталась родная сестра моего деда, Наталья Нейгауз.) До этого они вместе с дедом, Блуменфельдом и выдающимся скрипачом П. Коханьским обколесили почти всю Европу, а во время революции были буквально под дулом пистолета <приговорены> к культурно-просветительской деятельности красными бандитами. Я и хотел и не хотел бы жить в это время. Почему не хотел бы - каждому понятно. (Дед пишет: <В Елисаветграде, после ухода австрийцев и поражения петлюровцев (мы все эти прелести испытали, даже краткую махновскую интермедию, даже погромы григорьевских банд Наш город, как и многие другие на Украине, был временно занят деникинцами >). Дело дошло до того, что деда даже призвали в ряды русской армии из-за непризнания Россией дипломов <вражеских> австрийской и берлинской академий, но вскоре освободили с <белым билетом>. А почему я хотел бы жить в это смутное время? Да потому, что дед вспоминает: <Елисаветград никогда еще не переживал такого <расцвета> музыкальной жизни, как в это лето 1918 года Мы с Карлом Шимановским, скрипачом Липянским, композитором и лектором Вл. Дешевовым и, вскоре умершим, скрипачом Б. Гайсинским образовали МУЗО при местном Наробразе Концерты, устраивающиеся нами в большом красивом зале бывшей женской гимназии, имели такой успех, что местные остряки говорили, будто на них появляются даже расстрелянные. С Карлом Шимановским я изображал на двух хороших роялях произведения симфонической музыки: <Ромео и Джульетту>, <Франческу>, <Шехерезаду>, <Тамару> етс., некоторые симфонии Бетховена и Шумана, скрипичные сонаты и трио Бетховена етс., сестра моя и я играли много сольных вещей, Балановская пела романсы и арии; я помню, что был даже вечер, посвященный Мусоргскому и Вагнеру, где я играл Увертюру из <Мейстерзингеров> в переложении Бюлова, некоторые номера из <Картинок с выставки>, а Балановская с одним певцом (фамилию забыл!) пела из <Хованщины>, <Бориса Годунова>, даже <Смерть Изольды> из <Тристана>. (Черт Не будь я израильтянином, с удовольствием сыграл бы листовские транскрипции Вагнера. Но его антисемитизм меня бесит гораздо больше, чем восторг от его музыки. Г.Н.-мл.) Аккомпанировал неизменно К. Шимановский>. Вы можете представить себе такого рода <фестиваль> в наше грубое время?! Да еще - в течение одного лета!? Правда, те годы были не менее грубыми. Чтобы не сказать - более Эх, родина, родина! До чего же я тебя недолюбливаю! Прямо как-то не по христиански! Ну что стоило деду с Блуменфельдом смыться куда-нибудь в Европу? Идеалисты А сколько родни расплачивалось за их решения травлей, допросами, тюрьмами, дурной наследственностью И это - после их работы в Италии, Германии, Австрии, Польше. После международного признания. Даже думать об этом противно
