Постнеклассическая трагедия,
или Критика критики
Заметка вторая. <Плохо!>
<К Топору зову Русь...>
Н.Г.Чернышевский
Эх, залетные, поскакали по оврагам-буеракам... Критик Виктор Леонидович Топоров заморочен-заворожен Большим стилем (гранд-стилем) советской литературы. Вика отнюдь не одинок: в его славной компании такие разные люди, как писатель Владимир Сорокин, культуролог Борис Гройс, литературовед и философ Игорь Смирнов. Советскую <разрешенную> литературу я на дух не выношу, однако, помню, какое впечатление на меня в детстве производили московские сталинские <высотники>-<высотки> (и жутко, и сладко, и сопля из левой ноздри вытекает, и живот от щенячьего восторга пучит).
Все прошло, все пройдет. Лет пятнадцать тому назад член Союза писателей был по петровской Табели о рангах, не слишком модифицированной большевиками, чиновником четвертого класса, Действительным статским советником, в армии - генерал-майором, на флоте - контр-адмиралом. Братва, никто не поверит, но и квартиры давали. Были времена былинные, да сгнили. Через всю книгу Топорова шелковой нитью проходит некая метафизическая тоска (сумление и томление души) по тем баснословным временам. Не уверен, что автор это полностью осознает.
Сказанное относится к двум статьям <Слава (так !) и дело. К 70-летию со дня рождения Валентина Пикуля> (июль 1998 г.) и <Юрий Трифонов: другая жизнь> (сентябрь 2000 г.). На Виктора иногда нападает <некая куриная слепота> и взгляд вострый гасит. Помню, как лет тридцать тому назад он с пеной у рта советовал мне прочитать (сходить в театр и посмотреть на киноэкране) какую-то пьесу какого-то Гельмана про то, как работяги на партийном (!!!) собрании отказались от премии. Вся пьеса <Протокол одного заседания> и состояла из презентации данного партийного собрания. Я не шучу. Этого Гельмана недавно по телевизору показывали: демократии нас учит. Сынок у него шустрый, Маратом кличут (хорошее ласковое имя). Верной дорогой идете, товарищи.
Статья об историческом романисте заканчивается так: <...Валентин Пикуль предстает в сегодняшнем свете здравомыслящим, серьезным и занимательным историческим писателем, - предстает кривым, которого в царстве слепых по всем канонам следует провозгласить королем (С. 319). Витя, не будет Пикуль, Царствие ему Небесное, королем потому, что он варвар, лгун, ксенофоб (историософия Пикуля чудовищна) и малограмотный чудак. Не мы ли с Тобой в годы оные поражались тому, что ему в лом было нанять аспирантика из Пушкинского Дома, который бы за три ночи снял все невероятные фактические ошибки в любом его романе (кроме <Баязета> - ПЕРВЫЙ исторический роман Пикуля: все сделано-выделано на совесть). Вика, ну, какая у Пикуля <антисоветскость> (С. 313). Издатель, кинувший Тебя на <бабки> (Ты упоминаешь его фамилию в книге, а я умолчу), в годочки ОНЫЕ служил в Агентстве печати <Новости> (была такая гебистская организация для одурачивания западных лохов; помнишь, какие мистер X газетки издавал в Дании, Новой Зеландии, Канаде и т.д.), многократно приезжал в Питер забирать в Лениздате тома сочинений Пикуля на финской бумаге, с золотым обрезом и в кожаном переплете, для членов Политбюро. Думаю, что члены Полютбюро читать или не умели, или не могли, так их жены и аппаратчики читали. А верхнее чутье у них на <антисоветчину> было лучше, чем у пойнтеров. Вика, ни один человек моложе тридцати пяти лет книгу Пикуля никогда в руки не возьмет, ибо НЕИНТЕРЕСНО и ЛЖИВО. Касторка не водка <Флагман>, много не выпьешь.
В статье о Трифонове Виктор Леонидович несколько монотонно и занудно курочит крапивное интеллигентское семя. Приведу пару <забойных> цитат: <...трифоновские герои - и им подобные - стали прорабами перестройки - и безнадежно профукали ее. Вот затеяли обновление литературы - и похоронили ее на переделкинской свалке. Вот разоблачили все, что можно, и все, что нельзя, оставив себе самим лишь самое заветное. И вот, кроме отвращения, способны нынче вызвать только недоумение: интересно все же, почему вы такие поганые?> (С.326). Господ слабонервных покорнейше прошу в ладоши не хлопать. <Через большое горнило сомнений его анафема прошла> (заменим у Федора Михайловича слово <осанна>). Виктор Леонидович - не мелкий фраер, а крупный, один из культурнейших (во всех смыслах этого богатого обертонами слова) литераторов нашего поколения. И перед этим: <Догадался Трифонов... это не хорошие люди - не исключительно хорошие, но и не исключительно плохие, а более или менее нормальные> (С. 325). Вика, все люди на всем свете ОДИНАКОВЫЕ...
Поправочка. Юрий Трифонов ни о чем не догадался. Догадался В.Л.Топоров и еще один... (умолчу). Критик изволит писать: <А Трифонов возвращается. Для него начинается другая жизнь> (С. 327). Вика, взор Твой подагра что-ли туманит, но она на глазки не влияет. Какой Трифонов, окстись. Статья опубликована три года назад. Кому сейчас нужны тексты литературного барина с кривой ухмылкой и робкой фигой в кармане. Бронебойный бронепоезд советской литературы продан на металлолом за копейки, а подводная лодка, команду которой составляли московские кофеманы-корефаны, иллюзионисты-аллюзионисты, болевшие хроническим триппером нанайской борьбы с брежневской цензурой, уж добрых лет двенадцать тому назад потонула в фекалиях. Ну, какой вменяемый человек (кроме профессионального писателя, чья дееспособность под большим вопросом) купит том Трифонова? Да и литератор лучше купит водки. <Поднимите фижмы>... у Вия. Эти детские жмурки с недетской железной машиной никому ни на тугрик монгольский и <лингам золотой> Федора Сологуба не нужны. Кстати, о Сологубе. Все его стихи-романы (гениальные) многократно изданы-переизданы. А на них никто, включая Виктора Леонидовича, ни малейшего внимания не обратил. А Сологуб - не Трифонов.
Топоров - первый запевала в хоре плакальщиков-восхвалителей БЫЛОЙ литературы. Подкатываем к третьему акту постнеклассической трагедии. Я уже не раз писал о том, что мне, <духовному растлителю молодежи>, <певцу> Пелевина-Сорокина-Татьяны Толстой-Суворова-Житинского-О`Санчеса-Хлумова-Крусанова-Акунина-Юзефовича-Ивантера и иных <строкогонов>, нравится современная русская литература. Цветет и пахнет ЕЙНАЯ узорчатая сложность. Вино молодое бродит и мочой отдает. Дозреет в мехах козлиных и бочках дубовых: <букет>, цвет, запах и крепость с ног валить будут.
Третий акт. Еще раз приведу маленький <кусочек> из статьи о Трифонове: <Вот затеяли обновление литературы - и похоронили ее на переделкинской свалке>. Странно как-то: похоронили, а критик издал толстый том фельетонов о современной литературе. Ничего: выбралась Русская Литература из-под мусора, пьяная Старушка убогая, как законная жена Ставрогина, изнасилованная натурально Чубайсом, Паненка-Полонянка, с юбкой разодранной жирными пальцами (чьими - понятно).., водочки выпила, травки критической покурила, правда, не в критические дни, ибо в 1991 г. миновали оные, скромные зеленые рубли в лифчик сладострастно <сховала> и заплясала на костистых, с густопсовой шерстью лапах контрданс. Выражаясь простецким языком, этот танец - сакральная мистерия для неофитов, охватывающая эйдетическую сущность и исторически разнородные состояния <русскоязычного стрекулиста-щелкопера> и в ЭТОМ СМЫСЛЕ ориентированная на эпос Гомера, а одновременно и на <Краткий курс истории партии "Единая Россия">.
Тут-то мы, <с последней прямотой> <шершавым языком плаката>, как на допросе в ВЧК, спросим Виктора Леонидовича: <Чем вы занимались до 1991 года, а? И еще: <Кого Вы вербуете в кавалеры и подружки Великой Русской Литературы>, белой медведицы нашей духовности, воспаленной и саднящей, как Гондурас? С кем Вы, Виктор Топоров? Пора разоружиться перед партией Зигмунда Фрейда-Зюганова-Жириновского. Только не надо ля-ля про пустынника Серапиона и собачью будку из кошачьей кости.
О кавалере-покровителе ожившей покойницы. Витя <комиссарит> в жюри весьма престижной премии <Национальный бестселлер>. Ну, есть там разномастные литераторы и прочие демократические дурачки для блезиру, но премию присуждает понятно кто, руководствуясь революционным правосознанием. Вика любит потешиться над литературными плутами (и московскими, и питерскими), которые дарят премии друг дружке по беспардонному блату (см., к примеру, фельетон <Как в Питере пилят "Пальмиру". Физиология литературной премии> (С. 400-406)). Борзо написано, яростно, хлестко, зло... тррррррр по клавиатуре, и полный абзац...
В прошлом году лауреатом <Национального бестселлера> стал Александр Проханов (роман <Господин Гексоген>), главный редактор достославной газеты <Завтра>. Отвязанная газета, с пубертатной эстетикой, основанной на пионерских страшилках. То, что патриоты-государственники, твердые зюгановцы и мягкие макашовцы, берут лавэ НЕПРИКРОВЕННО у Бориса Абрамовича, - не мое кошачье дело. А вот так звезды сошлись, что Витюша много печатался в прохановской газете и в литературном приложении к оной... Алхимия... Красный лев гужуется-публикуется у ЖЕЛТОГО жука-скарабея запасливого. Теория вероятностей, блин, и постмодернистская этика-эстетика (это о награждении богоданного вождя - идеолога <левых>)...
Мягко попеняю Виктору Леонидовичу, приведу два финальных абзаца из своей рецензии на роман Проханова: <Неловко мне, не с руки как-то, но вынужден сказать, что книга прокопчена зловонным антисемитским дымом. А вот это уже никуда не годится, ибо Россия претендует на почетное место в семье цивилизованных стран...
Удивляюсь я своим коллегам - членам жюри литературной премии "Национальный бестселлер", многих из которых знаю. Ну-с, получит Проханов семь тысяч долларов, ну, будет книга издана премиальным тиражом 50 000 экземпляров. Дело хорошее, правда, не Божие. С милой улыбкой и потаенным кукишем присудили премию идейному людоеду: мол, китч, карнавал, постмодернистский центон и прочая белиберда. Невинные литературные игры и, несомненно, виновная совесть. Да и на самом деле роман Проханова нельзя назвать плохим, он метафизически содрогателен и ужасен, как медитация об аде. Воля ваша, пацаны и дамы. Только помните вещие слова Петра I: "В России и небывалое бывает". Так вот, если "ИХНЯЯ ВОЗЬМЕТ", не причитайте и не верещите, когда вас за волосы повлекут на Лобное место. "Отсекать головы" - так и только так - навязчивая идея-мечта <коммунопатриотов>. И еще добавлю: в книге есть искренние слезы о России и неподдельное бесовско-люциферианское величие > (Василий Пригодич. Роман-скандал, или Роман-пасквиль // London Courier, 2003, N 184, 7-20 March. P. 22).
А в чем коренится <третий акт> постнеклассической трагедии художника? А в том, чтобы в женихи-покровители-осеменители Отечественной словесности принудительно навязать таково <пушистого>, сладкоголосного бюль-бюль Генштаба, нужно ЕЕ ненавидеть. Не просто не любить, а ненавидеть яростно, наотмашь, и финкой в бок.... Трагедийно, мистично и романтично (так теперь говорят на голубом глазу), когда художник ненавидит Мать-Литературу, коей он вскормлен, оперен, вразумлен и в мир печальный на заработки спроважен. Полтора года назад Проханов был забытым прозаиком-маргиналом, теперь он, лауреат, сэр-пэр и коллежский советник, не сходит с телеэкрана, бабачит и тычет, стрекочет и угрожает. И лжет, лжет, лжет. Будь его воля, он бы Виктора Леонидовича пристрелил на месте: ИМ ни в коем случае не нужны ДОБРОСКЛОННЫЕ союзники.
Подруливаем к четвертому акту (у меня, как у Иосифа Виссарионовича: пункт первый, второй и т.д.). Ладушки. Похоронили гады-интеллигенты литературу, поглумились, откопали и... снова поглумились. Мрак и туман. Ни черта не видно, снег с дождем. Возрадуйтесь, бражники и блудницы. Серебряный горн Виктора Леонидовича протрубил <зорю>: на мглистом небосклоне российской духовности, простите за употребление табуированной лексики, появился краешек Солнца. Дева-отроковица грядет в ризах белых: ИРИНА ДЕНЕЖКИНА. Прошу любить и жаловать.
А при чем тут Топоров? Притом... - он, главный редактор издательства <Лимбус Пресс>, совокупно с директором оного господином Тублиным по-черному пиарят и по-белому раскручивают юное целомудренное сверхдарование. Барышне посвящена, к примеру, апологетическая статья Саши (так!) Денисовой <ТаТу русской литературы> (Огонек, 2003, N 37, 13-19 октября). Господин Тублин с ходу заявляет, что <на прошлой Франкфуртской ярмарке Денежкина была звездой номер один и затмила нобелевского лауреата Кертеса> (С. 35). Вообще-то в нашей корпорации принято за базар отвечать, ну, да, ладно: начальство, ДИРЕКТОР.
Барышня-прелестница и плутовка, учится на третьем курсе факультета журналистики Большого питерского университета, издала книжку (читатель, догадайся, в каком издательстве - правильно), оная переводится на иностранные языки для услаждения тамошних лохов. Бывают натуральные говорящие фамилии: ДЕНЕЖКИНА. Милейшая девушка, ростом 180 сантиметров. Все на месте. Все при ней. Мадмуазель соперничала с Прохановым в сладострастном обретении премии <Национальный бестселлер>, но пролетела. Читатель, мы с тобой лохи лопоухие, но не возникает ли у тебя мистического прозрения-озарения-воспарения по поводу того, КТО получит искомую премию в будущем году? В этом году премия присуждена каким-то рижским литературным отморозкам.
Саша Денисова простодушно пишет, что нашу Офелию <отыскал среди ДЕСЯТКОВ ТЫСЯЧ БРАТЬЕВ, которые любят литературу как никто, Виктор Топоров> (С. 35). Вот врут журналисты: Виктор Леонидович прегрозен и преленив, посему он, ежели и полистал с полчасика творения гениев на сайте <Проза. Ру>, то с омерзением бросил это богомерзкое занятие. Да и Интернет Витюша подключил совсем недавно... Впрочем, я допускаю мысль, что Ирочка вышла из головы Виктора, аки Фаина Паллада из зевесовой...
Ну-с, любезный читатель, пора тебя ознакомить с фрагментом изысканной прозы Зинаиды Гиппиус XXI века: <Гамлет был щуплый децл. Наркотой не увлекался, не бухал, как конь, но иногда пиво с водкой в пополаме пил [примечание рецензента: гуманитарный <Ёрш> - бодрящий напиток, веселящий дух скорбный, но огорчающий телесную возбужденность]. А вообще чувак был прикольный, без ботвы, без всякого отстоя. Только тормоз. Вроде ему Офелия нравилась и он ее письмами по инету заваливал типа "Киска моя, я тебя хочу". А в реале расшевелить его было сложно: гнал всякую муть, что все гопы вокруг, мажоры и мудаки. А она втрескалась конкретно. Хотела трахнуться с ним, а он - ни фига. Ну и, короче, у нее крышКа поехала, она взяла и типа с собой покончила. Ваще у Гамлета до фига и дома проблем было. Рудаки у него были притырочные, а мазер вышла замуж за чужого дядьку, и тот все время бухал и дома себя вел типа как основной, а Гамлет никак забить на это не мог и все думал: "Чтоб ты сдох, чмо!" Ну, короче, стал думать, чего бы отмочить, чтобы дядькиной спокойной жизни конец наступил. И такую чисто дичь придумал, что вообще капец> (С. 35).
Яду мне, яду... Больше и сказать нечего. Однако скажу. Проблематика шекспировской драмы изложена исчерпывающе. Толстой с его занудным пересказом <Гамлета> в <антишекспировском> трактате почивать изволит. Вот он, господа, новейшей русской сверхлитературы <чистейшей прелести чистейший образец>. Кушать подано, пипл все схавает. Братва, а барышня-то голая, кинут ее взрослые дядьки, потешатся и на мороз выкинут. Заплатив, правда, сполна и по-честному.
<Огонек> приводит милые ответы на вопросы наливающейся соком (роман пишет сейчас) прозаИКЕССЫ: <Любимый певец: ДеЦл. Любимый фильм: <Пуля>. Любимая еда: Orbit White. Хобби: бухать. Мечта: сняться в клипе с ДеЦлом, стать женой его же; замочить всех лысых, бритых и плешивых> (С. 35). Вот она в порфире венчальной Василевская-Серебрякова-Драбкина нового века в одном флаконе. Виктор Леонидович пописывать изволил о том, что Анна Ахматова была вдовой русской литературы. Вот Витюша и привел за ручку прихотливому, глупому и небритому русскому читателю НЕВЕСТУ-НАДЕЖДУ. Читатель, ты только не подумай наивно, что барышня - дура. Что-ты, родной. Эта умная, проворная и чрезвычайно смекалистая девчонка-растаманка просто понты кидает. Все просчитано, все продумано в корыстном расчете ошарашить старых литературных козлин (типа меня) и юных восхвалителей (типа Виктора Леонидовича). Дедушки, позолотите ручку, и... благодушно позолотят.
Сбежал я в минувшую среду с писательского собрания: гвалт какой-то бессмысленный и беспощадный. Натурально, виделся с Виктором Леонидовичем, доложил, что вторую статью о нем обдумываю. Шел я по Невскому домой и лишь в ЧЕТВЕРТОМ по счету магазине купил книгу великую (продано, братва): Ирина Денежкина. Дай мне! (Song for Lovers). Сборник рассказов и повестей. СПб. Издательство Лимбус Пресс. 2003. 224 С. Тираж 5000 экземпляров. Цена 103 рубля. Прочитал. Да, это вам не <Божественная комедия> сурового ДантА, не сюсюканье про Биче. Посильнее, покруче и позабористее будет. На задней крышке - ударный слоган <Юная Франсуаза Саган из Екатеринбурга. Виктор Топоров>.
Несколько цитаток. Некий Денис произносит, как Манфред, богоборческий монолог: <Маменькиных сынков развелось до <...> [ломаные скобки везде принадлежат рецензенту-пуристу]. Всяких сопляков понторылых, которые за папика прячутся. А ты выйди один на один со мной, чмо, вот и поглядим, кто крутой.... Чмыри позорные... Мажоры... Вые< .> всех, и все. Всех, на < >, в армию> (С. 27). Образчик романтической дискурсивной коммуникации троих: <Ты кому вчера дала? - спросил Олег, зажигая сигарету. Сощурился, подул в сторону. - Тохе. - Я не помню, - честно сознался Антон. - Ну и иди на < >...> (С. 103). Вот прелестное любовное стихотворение в прозе: <У него поехала крыша, и все внизу напряглось> (С. 125). А вот элегантное воспоминание о будущем весталки Марты: <Марк положит меня на кровать и принесет из кухни ножик с красной ручкой. Ножиком он выковыряет мне глаз и кончит в эту дырку. Потом пойдет на кухню, выпьет кофе и вернется. Выковыряет второй глаз. Опять кончит> (С. 195). Цепляет? Нет! Нет! Нет! Девушка-скромница, однако, своим аккуратным носиком, как волчица молодая, чует конвертируемый литературный мейнстрим. Нате, жрите!
Барышня-то, поверь, читатель, остро талантлива, слово чувствует, во рту перекатывает, нити серебряные плетет, но вот дяденьки бородатые небескорыстно подвигают ее писать всяческую чушь. Не Франсуаза Саган, выпустившая первую книгу в 19 лет, а, увы, Феклуша Сазан. Ежели бы я писал статью персонально об Ирине Денежкиной, то я бы назвал опус так: <Надежда БабкиНЫХ русской словесности>. Читатель-то бедный, как верблюд, право, что ему в лоб положат, то и жует.
А о чем пишет-то Феклуша? Да о любви юношеской винной и невинной. Наше с маститым критиком поколение мучительно познавало Огненную Тайну Пола. Мы, как тетерева глупые, считали себя провозвестниками-протагонистами Сексуальной Революции. Почитал я мисс Денежкину и огорчился: у нас был просто-напросто местечковый сексуальный бунт (ну, баловались, баловались, конечно, но не так, не без страха и трепета). А эти дети, выросшие под рекламу кондомов-прокладок, балуются совсем иначе. Какая Тайна Пола сейчас - отстой и капец. Теория <стакана воды> бессмертной большевички мадам Коллонтай (соитие - драматическое ВСЕГДА - у нее - как стакан кока-колы выпить) живет и побеждает. Однако страдают дети, как все дети, мужая и болея, больше нас. Пошлейшая романтика была для нас сладким обманом-туманом-диваном. Вика, я все помню, но в отличие от Тебя ничего не расскажу. И еще впал я в изумление трансцендентное вот по какому поводу. Мы пили безмерно в студенческие годы, но работали: писали конспекты, курсовые, которые потом были опубликованы в академических изданиях, Виктор Леонидович, в частности, переводил Рильке, П.Целана и т.д. А эти - новые - ни хрена не делают, <бухают>, баклуши бьют и бессистемно случаются, как <кролы> М.Б.Ходорковского. Исполать дети, правда, расплата за эти легкие дионисийские игры бывает тяжелой, хароново-церберской (<На выбор - кладбище, дурдом>). Славно, что детки пиво-водку кушают (какие там пепси-джин-тоники-сидры), а не убийственные советские портвейны. Читатель! Помнишь гениальный элегический дистих: <Кто пьет портвейн розовый, тот ляжет в гроб березовый>. Добавлю от себя: <Кто пьет водку с пивом, помрет молодым и красивым>. Ирочка может спросить: А чего вы, дедульки некрашеные, как волки, седые, не померли пока до поры? Отвечаю. Доченька, здоровье у нас было преизбыточное, питание отменное, вода и воздух отравлены не были и т.д. В те годочки не то, что про СПИД, а и про аллергию мещанскую никто не слыхивал. Так-то.
Герои Ирины Денежкиной почему-то опасаются сдавать <зарубу>. Это так теперь прозывается курс истории зарубежной литературы (при нас он назывался <зарубежкой>). Объемный и сложный курс. Виктор Леонидович преподает на филологическом факультете теорию художественного перевода. Вот и поднатаскал бы деток-журналистов по <зарубежке>. Ой, как не помешало бы мадмуазель Денежкиной почитать разномастных маркиза де Сада-Флобера-Гюисманса-Пруста-Томаса Манна-Гессе-Джойса-Борхеса и т.д. А из наших - извольте список: Лев Николаевич Достоевский-Чехов-Бунин-Белый-Сологуб-Михаил Кузмин-Пастернак-Фурманов-Н.Островский, Вс.Вишневский, С.Бабаевский, ну, ясен пень, Пикуль-Трифонов. Начинать, конечно, нужно с творений обожаемого Виктором Леонидовичем Даниила Гранина...
Бывают честные читатели, надеюсь, что и Ирочка такая. Мальчик, студент .............. факультета Большого императорского университета заказал мне <уроки>: натуральный курс лекций по <зарубе>. Это мы моГЕм.! Мальчик честный. Говорит мне: дедушка Кот, все читают Пелевина и Коэльо, все восторгаются, а я ничего не понимаю. Я в ответ: Сынок, это их проблемы, а не Ваши. Утешил, он и успокоился. А вот в текстах госпожи Денежкиной все понятно, все прозрачно, все ясно, как в луже мочи, отражающей звезды. В луже моча, но в ней пляшут, переливаясь, иные миры. Новый мир, новая литература, новый гранд-стиль.
Книжка Денежкиной снабжена поразительным послесловием. Просто полный, братцы, ататуй - панихида с танцами. Пара цитаток: <Материал, с которым работает автор, как будто предполагает... такой ключ прочтения. Это внутренняя жизнь девушек и юношей пубертатного, по преимуществу, возраста, озабоченных проблемой выбора объекта, а также использованием наличествующего у них сексуального влечения> (С. 211). Еще: <Все эти фразы вроде "Так что, девочки, нам-то спокойно пожить удастся, а вот этому Валерочке - < >. <Это за три п< .>, Нигер" и прочие ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫ отнюдь не употреблением обсценной лексики. В них отчетливо улавливается СУХОЙ и СТОЙКИЙ аромат НОВОЙ языковой игры, подобной той, что возникает в современном американском авторском кино у Джармуша, Тарантино, Брэддока и прочих. Слово в этой языковой игре не является ВИНЬЕТКОЙ, не может употребляться как ЭПИТЕТ или даже как ПРЕДИКАТ. Это абсолютно КОНЦЕПТУАЛЬНЫЙ язык, состоящий из СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ и ГЛАГОЛОВ, через игольное ушко "маленьких различий" (!!!!!!!!!!!!) ПРОРУБАЮЩИЙСЯ в суть вещей> (С. 214; ломаные скобки, восклицательные знаки - мои, выделено - мной). Яду мне, яду...
Послесловие подписано: ИМЯРЕК (имя дамы-патронессы не назову), кандидат философских наук, доцент кафедры онтологии и теории познания СПбГУ. Аз, погрешил на Вику, мол, он сочинил в общем-то элегантный пародийный отзыв на диссертацию <Обсценная лексика в творческом наследии В.И.Ленина>. Сердце, однако, дрогнуло, проверил по росписи университетских чинов: есть такая партия, есть такая дама-онтолог, читающая следующие курсы: История и аналитика чувственности, Онтология и теория познания, Опыт чтения как герменевтическая проблема. От сердца и ума желаю доцентше защитить докторскую диссертацию по герменевтической проблематике творчества Ирины Денежкиной.
Вот он - четвертый акт постнеклассической трагедии художника. О, как же нужно презирать Мать-Словесность, каким гнусным быдлом считать придурковатого читателя, чтобы императивно-властно-принудительно ВТЮХИВАТЬ такое, а? Большевики (Троцкие-Авербахи-Ермиловы), а уж тем паче Чубайсы-Гайдары-Явлинские-Березовские себе ничего подобного не позволяли. Господа, девочку погубите ни за что, ни за грош, ни за чих. А.Н.Житинский покровительствует студентке того же факультета журналистики Ксении Букше. Там все честно-благородно-по-офицерски, ибо Букша - состоявшаяся ПИСАТЕЛЬНИЦА... Эх, в иудейском праве есть такое жуткая догма: невиновен, но наказуем Небесами...
В трагедии должен быть эпилог. Вот он - мой рифмованный текст, посвященный тридцатидвухлетию Виктора Леонидовича и составленный в Судаке (Коктебеле), где мы славно гужевались в золотые годы золотого застоя (так теперь принято пописывать):
В. Т.
Сними мишурное обличье.
Побудь в раздумье недвижим.
Яви таимое величье
Не только близким, но чужим.
Ведь маска площадного мима
Навек не скроет хитреца.
Картон в чаду огня и дыма
Пронижет аура лица.
И все увидят, холодея,
Что, нарушая общий строй,
Под балахоном лицедея
Бредет трагический герой.
За ним на фуре в пестрых лентах
Везут нехитрый гардероб,
И серебро для монумента,
И эшафот, и тесный гроб,
Ведро чернил, полпуда грима,
Реприз дубовый поставец,
Тугие крылья серафима,
И поэтический венец...
Друзья склонятся горделиво.
Враги рассеются, как дым...
И ты уйдешь неторопливо
На небо вечно молодым.
9 августа 1978 года
Ставим точку. Еже писах - писах.
Василий Пригодич,
Член Литературного фонда
Уподобляясь орденоносцам, перечисленным в <заметке второй>, подписываюсь неизвестным читателю <титлом>.
17 ноября 2003 г.
СПб. Утро туманное, утро седое...
