23.04.2018
09:51

Не прогорел ли Гарин?

19.04.2018
12:57

Пушкин и его подсознательный идеал в 1830 году.

16.04.2018
12:57

Плюнули в душу.

12.04.2018
14:06

Выверт.

10.04.2018
20:04

Бабский.

10.04.2018
15:12

Да, в коммунизм нам! Но всем и без крови!

08.04.2018
12:12

Битва с Битовым.

31.03.2018
17:18

Оп-пу-петь!

28.03.2018
22:34

Целенаправленный поиск.

26.03.2018
10:21

Позволить себе, что ли?..

23.03.2018
18:19

Серюзье.

20.03.2018
17:45

Полное отчаяние.

18.03.2018
15:17

Ох, грешен я, грешен!

16.03.2018
16:33

Пофигизм ли у Ерофеева.

13.03.2018
15:11

А вдруг...

12.03.2018
14:03

Хорошо, когда ничего не понятно.

07.03.2018
16:43

Закусив удила.

05.03.2018
09:12

Вектор.

Мысль имеет обыкновение появляться в разных головах.

Мне когда-то пришло в голову проиллюстрировать художественность по Выготскому в виде геометрической суммы векторов в восприятии деталей художественного произведения. Параллелограммом сил. Составляющие – противочувствия от “текстовых” противоречий, результат их сложения – третье переживание, катарсис.

И вот, спустя годы и годы, я натыкаюсь на ту же мысль:

"…часто для понимания поэтического мира произведения в персоналистском аспекте важнее всего даже не объективная природа того или иного единства, а субъективный взгляд — изнутри, а не извне, — который и делает объектное субъектным. Но таких “изнутри” может быть много, в зависимости от количества и разности смотрящих субъектов. В соотношениях эти взгляды перекрещиваются и создают сложные структуры и призмы видения событий. Их конфликты — часто структурные узлы новых идей, дорогих самому автору больше прямых высказываний, — подобно тому как два вектора при столкновении могут дать результирующий третий.” (Меерсон. Персонализм как поэтика. СПб. 2009. С. 27).

Вот бы ещё пример мне когда-нибудь бы встретить!..

Нет примера. Только намёки на "результирующий третий”.

"Когда в “Джане” Платонова мы долго читаем об изнурительном путешествии Назара Чагатаева по пустыне, а потом встречаем предложение “Черепаха увидела приближающегося человека”, то нов для нас этот приближающийся человек, а не черепаха, хоть он — Назар, а ее в тексте мы встречаем первый раз” (Том же. С. 29).

А вы ни в жисть не поймёте этот намёк. Столкновение текстовых противоречий – пожалуйста, вот – я подчеркну (только Меерсон, наверно, имела дело с каким-то переводом повести “Джан” - её цитата не повторяет подлинника):

"Несколько дней Чагатаев потратил на блуждание по этой своей детской стране, чтобы найти людей… Лишь однажды он лег среди дневного пути и прижался к земле. Сердце его сразу заболело, и он потерял терпение и силу бороться с ним; он заплакал …

Чагатаев поднял голову… маленькая черепаха томительно глядела черными нежными глазами на лежавшего человека”.

Да, сталкивается: 1) "детской стране” с 2) "черепаха глядела”. Неновость скудости жизни в такой пустыне для не потерявшего терпение Чагатаева (1) – с новостью Чагатаева для черепахи (2). Сверхаскетизм жизни людей в такой пустыне (1) – с отсутствием аскетизма жизни черепахи в такой пустыне (2).

Так какова геометрическая сумма такого столкновения? – Нужно среднее между сверхаскетизмом и отсутствием аскетизма.

Вы ни у кого, кроме меня, не найдёте в одной статье, чтоб описывались и составляющие, и результат их взаимодействия.

Прочтите повесть и посмотрите разбор её тут - http://art-otkrytie.narod.ru/platonov1.htm . Вы согласитесь, что я верно описал "результирующий третий” вектор.

 

Или вот ещё пример у Меерсон же:

"Достаточно вспомнить рассказ Чехова “Гриша”, где точка зрения мальчика двух с половиной лет кажется нам самоочевидной именно благодаря тому, что она дана не в первом, а в третьем лице. Самоочевидна же она настолько, что, когда рассказчик говорит, что “через бульвар перебегают две большие кошки с длинными мордами, с высунутыми языками и с задранными вверх хвостами”, нам стоит усилий представить себе, что речь идет о собаках, а названы они кошками потому, что кошка Грише знакома, а собака — нет” (Там же. С. 34).

Тут Меерсон тоже ни раскрывает словесно, ни намекает на "результирующий третий” вектор. Её интересует обращённость к подсознанию читателя псевдокосвенность речи. А что есть ещё более важное указание на подсознательный идеал Чехова – тем паче молчок.

А зачем Чехов прибег к чему-то, затруднившему читателя?

Чтоб проакцентировать читательскому сознанию, что у Гриши-то – несчастье, а не счастье (от новизны выхода из комнаты на бульвар, из малого и знакомого мира в большой и незнакомый).

А акцент на несчастье (всё-то – неверно у Гриши получается) – см. http://art.otkrytie.narod.ru/chehov41.htm – Чехову зачем?

Чтоб, если и не до сознания читателя, то как-то всё же дошло, КАК плоха Эта жизнь вообще, а не только у Гриши. И – сталкиваются осознаваемое счастье первой прогулки (1) с неосознаваемым несчастьем всей и всяческой жизни (2). И что в результате? – Подсознательное авторское (больного чахоткой Чехова) счастье принципиально недостижимой Иной жизни.

 

Им, учёным, нельзя опускаться до такой вольности, как примысливание содержания к тому, что абстрактно называется "результирующий третий” вектор. Абстрактно говорить – можно. Конкретизировать – ни-ни.

И знаете, почему? – Нет, мол, материального носителя этого третьего вектора. Посему предмет не может, мол, быть объектом науки. Мне один знакомый кандидат филологических наук, защитившийся не где-нибудь, а в Пушкинском доме (а пушкиноведение считается дошедшим до фундаментальной категории) впрямую заявил, что не знает, что такое художественный смысл.

Такой же простой факт, как повторяемость художественного смысла (подсознательного идеала) в соседних по времени создания художественных произведениях, для учёных как бы не существует.

А ведь повторяемость явлений – это первейшая предпосылка возможности научного подхода к ним. Возьмите любое произведение Чехова, и вы в каждом увидите, что оно сочинено человеком, ждущим скорой смерти от туберкулёза, и, тем не менее, имеющего мужество оставаться с позитивным идеалом, пусть и принципиально недостижимого (в пику христианству), но иномирия, где смерти нет.

 

Игнорирование наукой об искусстве понятия художественный смысл (особенно – отождествления этого смысла с подсознательным идеалом) служит плохую службу той же науке об искусстве:

"…присутствуют все элементы манипулятивности субъектной организации — от конфликтов точек зрения героев и различных рассказчиков между собой до вовлеченности читателя в драматичную неполноту каждой из этих точек зрения и тем самым в их конфликтную неувязанность между собой — вплоть до развязки. Этот диапазон включает и путаницу между разными точками зрения и между “объективными” фактами и субъективным видением того или иного героя. Особая мастерица здесь — Агата Кристи: ее рассказчик описывает субъективную реакцию того или иного персонажа на событие — например, найденный в квартире труп — как удивление, а потом оказывается, что “объективно” это реакция самого убийцы. Например, швея приносит заказ в дом и в полном и неподдельном — то есть нарративно правдоподобном и ничем не опровергнутом в контексте — шоке обнаруживает труп заказчицы. Такова завязка. Развязка же в том, что детектив, добродушная старая дева мисс Марпл, по найденной рядом с трупом булавке для портняжной примерки обнаруживает, что убийцей и была эта швея. Таким образом, Кристи с редким нарративно-авторским цинизмом манипулирует уже нашей, читательской, субъектной реакцией” (Там же. С. 30).

Лишь одно слово "цинизмом” прорывается в оценку детектива как околоискусства.

Вот я смотрел на днях фильм “Ловушка для одинокого мужчины” (1990, режиссёр Коренев).

Даниэль (Караченцев) играет обаятельного и бесхитростного человека в горе от исчезновения жены (очень богатой), окружённого наглыми и не прячущими своих корыстных намерений (захватить богатство) заговорщиками (его женой, которую Даниэль не признаёт за жену, местным кюре и другими). Циничность авторов по отношению к зрителю в том, что авторы до поры до времени не всё в Даниэле показывают (в остальных персонажах, показывая – опять как бы – всё их нутро). Убийца-то жены – Даниэль. А наглые партнёры – просто разыгрывают сценарий следователя, желающего, чтоб Даниэль признался.

Так авторы обращаются к подсознанию зрителя, чтоб из-за “псевдокосвенной” авторской речи персонажей зритель принимал эти речи за истину (Даниэля – честным, а остальных – подлыми обманщиками). Авторы не делают таких (честных) пассажей, как Платонов и Чехов, которые выводят подсознание восприемника в сознание, чтоб у восприемника возник "результирующий третий” вектор, который сам – подсознательный и имеет характер идеала. Нет. Они, детективщики, занимаются не выражением для подсознания восприемника своего авторского подсознательного идеала. Они, детективщики, заняты морочением головы читателю и зрителю.

Похожесть на неприкладное искусство в детективе только одна. И там и там происходит некое дразнение чувств. У Платонова и Чехова они – истинные, те самые (перечитайте), что я оцифровал 1 и 2. А у Кристи и Коренева – обманные с истинными. Это последнее происходит для развлечения. Вполне себе осознаваемая авторами цель. А не то ЧТО-ТО, что мучило Платонова и Чехова, пока они не самовыразили это невыразимое произведением, противоречиями 1 и 2.

13 февраля 218 г.

04.03.2018
19:36

Украина - не Россия.

03.03.2018
13:05

Стесняюсь восторга...