07.10.2016
13:39

Потомки религии Вуду.

06.10.2016
16:02

Люблю себя ставить в трудное положение.

04.10.2016
10:40

Пути Господни... исповедимы.

03.10.2016
17:47

Завывание.

В эту минуту мне кажется, что я понимаю, завывающих от тоски собак. Или волков.

Минута эта – чтение таких слов у Александра Бенуа о художнике Герарде Терборхе (1617-1681):

"…живопись Терборха не французская. Лишь в XVIII веке французы, усердно изучая голландских корифеев, приобрели способность хоть отчасти подойти к той красоте тона, к той скромной, но абсолютно совершенной технике, которые отводят Терборху обособленное место даже среди величайших мастеров всей истории искусства” (http://fanread.ru/book/9485843/?page=42).

Не дано! Не дано ни чуять, ни ЗНАТЬ, что это значит: красота тона и совершенная техника.



Терборх. Урок музыки. 1668-9.

Тем более, судя по репродукциям, которые какими только ни бывают…

 

Попытаться, что ли выискать подробности об этой красоте тона и совершенстве техники в статье Бенуа? Пусть и о других картинах он пишет… На мой взгляд, они все одинаковы в этом плане.

Так. "…восхищаешься передачей… мягкого сверкания ее палевой кофты…".

Именно кофты. Не платья. Потому что платье сверкает не мягко. И им Бенуа не восхищается почему-то (я б, наоборот, восхитился б, если б смел, именно ослепительным блеском платья).



Речь, наверно, о месте "а". Потому что сверкание кофты на правом (глядя от нас) рукаве тоже не мягкое.

Далее. "…восхитителен и общий тон; глубина тонущей в сумраке комнаты".

Почему сумрак комнаты восхитителен? Может, из-за слова "тонущей"? Тонут постепенно. Так, может, Бенуа видит в комнате градацию многих тонов сумрака? – Их, действительно, аж пять: 1) открытая в комнату дверь слева, 2) правее от неё тень от неё на стене, 3) тон стены вне этой тени, 4) тон картин, висящих на той стене и тон мебели, стоящей у той стены, 5) тон рам тех картин. Это – градация, можно сказать, резкая. Есть и плавная – на полу. – Но неужели это называть восхитительным?

Может, всё же пренебречь словами Бенуа "абсолютно" и "величайших мастеров всей истории искусства" (занесло-де его) и подумать, что он на другой строчке своей же статьи сравнивает Терборха с современными ему французами? Кого он там упомянул? – Братьев Ленен.



В самом деле градаций сумрака меньше.

Но… Неужели можно всех обскакать на рисовании сумрака? – Вероятнее, что просто в ту секунду писания Бенуа захотелось о сумраке написать хорошо – он и написал.

И потом – там есть же ещё и "общий тон".

Он – если мыслимо его назвать словами – коричнево-зелёно-серый. Уход от него в чёрное (в сапоге) и в белое (в блеске платья) как-то в самом деле сродно этому коричнево-зелёно-серому.

Но. Ленены, если и пестрее (красные накидка, верх шляпы, пальто и ноги крайних слева детей), то настолько немного, что я не знаю, можно ли так Терборха превозносить.

Или всё-таки можно? У братьев как-то жёстко написано. А у Терборха как бы воздушной дымкой всё окутано. У братьев лица одинаково освещены, а у Терборха – по-разному.

Или я позволяю Бенуа себя убедить?

Или есть и объективное? Свет-то, и правда, у Терборха всегда "впереди — в противоположность Мирису, Гооху, Вермееру и другим, любившим изображать окна, из которых льется свет". Все трое голландцы. И у них, надо ждать, воздушной перспективы в комнате не будет? – Смотрим.



Вермеер. Офицер и смеющаяся девушка. 1657—1659.

Ну верно.

Или всё-таки я себе внушаю?

Но – далее. "Наконец, верх совершенства техники представляет из себя белая атласная юбка… встречающаяся на многих картинах Терборха и доставившая ему наибольшую популярность".

Ага! Я ж говорил!

Или Бенуа тут смеётся над простецкими людьми, раз "популярность"?

Вот и всё. Маловато. Притом я знаю Бенуа, читывал его. Он входит в раж, пока пишет о каком-то художнике, который ему нравится. И не выдерживает общей меры для "всей истории искусства". Поэтому имеет смысл почитать о Терборхе у кого-то другого. Ибо, когда я смотрю на Терборха, моя душа не вспыхивает. Это ж имеет свою причину?

Что пишет Эжен Фромантен? (А пишет он о картине "Лихой офицер")



Терборх. Лихой офицер. 1660-63.

"…лучших и наиболее умелых рисовальщиков голландской школы, по крайней мере в изображении человеческих фигур? Вот, например, ландскнехт Терборха — толстый человек в походном снаряжении, в кирасе, в куртке из буйволовой кожи, с большой шпагой, в сапогах с раструбами, с мягкой шляпой, валяющейся на полу, с толстым, багровым, лоснящимся, плохо выбритым лицом, с жирными волосами, маленькими, влажными глазками и широкой, пухлой, чувственной рукой, которой он предлагает золотые монеты, достаточно ясно говоря этим жестом о своих чувствах и цели посещения. Что знаем мы об этой фигуре, об одном из лучших кусков голландской живописи, какими владеет Лувр? Говорили, что написана она со всей естественностью, что выражение ее верно схвачено и живопись превосходна. Надо признать, однако, что слово “превосходна” малодоказательно, когда речь идет о причине явления. Почему превосходна? Потому ли, что жизнь передана тут с полной иллюзией действительности? Потому ли, что тут не упущена ни одна деталь? Или потому, что фигура эта написана гладко, просто, чисто, прозрачно, приятно для глаза, легко для восприятия, что письмо нигде не грешит ни мелочностью, ни небрежностью? И как случилось, что с тех пор, как стали писать одетые фигуры в их самом обыденном виде, в заданной позе и с модели, явно позирующей художнику, — как случилось, что никогда и никто так не рисовал, не моделировал, не владел красками?

Однако разве вы видите здесь руку рисовальщика в чем-либо другом, кроме достигнутого результата, исключительного по своей естественности, правдивости, полноте, тонкости и реальности изображения без всяких излишеств? Можно ли отыскать в картине Терборха хоть какую-нибудь черту, контур, акцент, которые служили бы ориентиром, заранее заготовленной вехой?

Обратите внимание на убегающую в перспективе линию плеч, на их изгиб, на длинную руку в ловко облегающем ее рукаве, покоящуюся на бедре, на высоко перетянутое поясом большое дородное тело, такое отчетливое в своей массе, но расплывчатое в своих внешних очертаниях. Обратите внимание на две гибкие кисти, которые, если придать им натуральный размер, стали бы удивительно похожи на слепки. Не кажется ли вам, что все это словно сразу отлито в форму, которая нисколько не напоминает те угловатые, робкие, неловкие или самоуверенные, неопределенные или геометрические штрихи, на чем построен обычно современный рисунок?" (http://www.e-reading.club/chapter.php/1026661/17/Fromanten_-_Starye_mastera.html).

Написано это в 1975 году. С гадливостью о современном рисунке – это об импрессионистах.



Ренуар. Автопортрет. 1875 г.

Субъективна эта гадливость, надо признать. Если дойти до понимания, что импрессионисты воспевали абы какую жизнь, пусть и самую ничтожную (что им, бедным, оставалось делать в этом трижды безумном мире?!), то так уничижительно о них не выразишься.

Конечно, победившим Испанию голландцам в XVII веке было радостнее в теме тоже абы какой, пусть и низменной, жизни. Это ж была победа не только военная, но и протестантской честности над католическим притворным благочестием.

Вот именно из-за пафоса победной непритворности (пусть и в низости) и получается, "что никогда и никто так не рисовал, не моделировал, не владел красками", не представлял собою "исключительного по своей естественности, правдивости" и заслужил у Фромантена все остальные похвалы.

Можно, наверно, даже Фромантена оспорить. Более ранние голландцы, рисовавшие скотину, трактиры и жратву, были ещё большими мастерами, потому что Терборх уже взял курс из крестьянской и мещанской низости по направлению к некой аристократичности. Вон, урок музыки уже стал рисовать. Не означает ли это "черту, контур, акцент, которые служили бы ориентиром, заранее заготовленной вехой"? Он уже заранее знал, что выберет темой высокое – искусство музыки.

За этим, в сущности мещанским идеалом вдохновляемом искусстве, следовали классицизм, романтизм (вдохновляемые высоким) и реализм. В последнем уже могли быть уловлены опять бестенденциозность, но и он дышал страстью социального открытия, что огромно. И только импрессионизм опять дошёл до абы какой жизни. Но уже на ужасном витке общественного строя. Вот и получилось со старыми мастерами и с Терборхом в частности, что "никогда и никто так не рисовал, не моделировал, не владел красками".

Восхождение до идеала, каким движим был художник, могло б меня успокоить. Но почему меня Терборх не волнует? А голландские натюрморты и импрессионисты – волнуют?..

Может, потому, что Терборх писал уже в конце освободительной войны (мир наступил в 1648). А те натюрмортисты – в разгар (у Хеда уже в 1630-м была утвердившаяся репутация). У них ещё была страсть в утверждении своего мещанского идеала (Гегель аж ошибочно их искусство назвал романтическим). То же – и с импрессионистами (такой ужас кругом – они нищими жили, – а они…).

Страсть-то я, наверно, и чуял. Потому и нравилось.

3 октября 2016 г.

01.10.2016
21:32

Провокация.

28.09.2016
13:59

Муки сомнений.

27.09.2016
11:14

Как изнасиловали Чуковского.

26.09.2016
22:41

Предлагаю переслать.

26.09.2016
20:22

Скандол со Стурджесом (Sturges).

25.09.2016
11:11

Разгадать Гольбейна.

17.09.2016
10:04

Туман неведенья.

16.09.2016
10:04

Снявши голову, по волосам не плачут.

14.09.2016
08:30

На цыпочках крадётся Цыпкин к нам.

10.09.2016
19:07

Авось кривая вынесет.

01.09.2016
19:49

Настырность.

28.08.2016
08:44

Почему мне не понравилось?

26.08.2016
13:57

Подгонка Мандельштама.

11.08.2016
16:02

Даёшь подсознательный идеал!

08.08.2016
16:49

Нехотя.

08.08.2016
08:03

Струсил?