Обратил ли ты внимание, читатель, что из современной российской словесности полностью исчезли описания природы? То есть разрушилась, приказала долго жить одна из родовых составляющих русской литературы, придававшая неповторимый, одной ей присущий аромат. Ужель сегодняшняя действительность настолько урбанизировалась, что природа стала как бы излишней в жизненной и духовной практике наших современников? Отнюдь. Как раз сегодня многомиллионное российское множество проходит поприще великого толстовского опрощения, постигает утраченную премудрость времен Авраамовых и стад его. Мириады соотечественников устремились в поля, леса и на огороды в поисках пропитания для себя и своих близких. Поговорите с любым из них, на любую, сколь угодно отвлеченную тему - и со второй фразы он перейдет к прогнозам на осенний урожай, предсказаниям хорошей или дурной погоды, поразит вас знанием вегетационных тайн помидорной рассады и философией капустной грядки, а затем с криком "я прозевал вечерний полив!" устремится на покамест еще ходящую электричку, прижимая к груди возлюбленный саженец.
Эта вынужденно-добровольная пантеизация целого поколения, его приобщение к первичным, эллинским истинам жизни представляет собою высшее, почти онтологическое достижение новых властей, о чем они скорее всего не подозревают. На необъятных пространствах миллионы соплеменников роют, удобряют, высаживают грибно-ягодные десанты и, таким образом, эволюционируют к "Homo agraricus" - на фоне более общей тенденции остального человечества к "Homo industriae".
Казалось бы, литература, являющаяся, по определению старомодного Белинского, формой национального и общественного самосознания, должна бы отправиться вослед,
Туда, где мой народ, к несчастью,
был, -
- ничего похожего! Новейшая писательская генерация двинулась в прямо противоположную сторону, сгрудившись на освещенных (пока еще освещенных) пятачках городского пространства. И добро если бы речь шла об осознанном, концептуальном урбанизме, уверенности в том, что "Записками охотника" тема "природы" окончательно изжила себя в русской литературе и ничего поучительного обитателю конца второго тысячелетия дать не может. Увы, дело не в природе, а в самих сочинителях.
Современный среднепишущий автор слеп, как крот, глух, как тетерев, и безводен, как пень. И, добавили бы мы, похотлив, как обезьяна, но опять-таки какой-то чернильной, гомункулообразной похотливостью. Отправьте их, подобно лермонтовскому Мцыри, в дебри и чащи языческого леса - и через неделю вы обнаружите на обочине проселочной дороги кучку зеленых от холода и голода недотеп, требующих на разные голоса, чтобы их немедленно доставили на твердь столичного асфальта, желательно в пределах Садового кольца или Невского проспекта. Таково именно население сегодняшнего Парнаса.
Западная культура с самых своих истоков была запрограммирована на городскую, "полисную" цивилизацию. Даже пантеизм одного из ее главных апостолов, Жан Жака Руссо, был насквозь литературен и умозрителен; по свидетельству современника, автор "Новой Элоизы" позорно путал ольху с липой. Но такова ментальность западного писателя. Она изначально антропоцентрична, ориентирована на окультуренную зону человеческого существования, и мы рискнем предположить, что восхищение европейских мэтров русской культурой было вызвано еще и тем, что она путеводительствовала по миру природы с таким же воодушевлением и пристальностью, как и по миру человека. (Кстати, слава Тургенева на Западе началась именно с "Записок охотника".) Сухая, картезианская натура европейца страдала и продолжает страдать недостатком стихийного, почвенного осязания жизни - и русская литература эту недостаточность ему восполняла. Когда же на постсоветскую печатную поверхность вылезли Джойсы и Миллеры отечественного розлива, они оказались ненужными ни "там", ни "здесь", если не считать специфического, космополитичного интеллектуально-клошарного дна, присутствующего в любой цивилизации и у любого народа. Это - мертвая вода искусства, и емкости ее суть гробы повапленные. Здесь свои авторитеты и идолы, мамлеевы и ерофеевы, своя, отравленная этой же водою литературная критика, "здесь птицы не поют, деревья не растут" и только слышатся завывания гипсового ветра пополам с ернической матерщиной по адресу всего, в чем Бог, природа и общество отказали этим несчастным по-своему людям.
Предоставим их самим себе. Литературный обморок нации не может длиться вечно. И потом, волею исторического случая нашими писательскими современниками оказались Владимир Набоков и Гайто Газданов - каждой их строки достаточно, чтобы восполнить зияющую пустоту, созданную сексуально-филологическими усилиями всех этих концептуалистов, метаморфистов, сатанистов, постмодернистов и как там они еще сами себя называют.
ЕРДИТЫЕ
АЗЯТ