28.08.2020
13:35

Борисов-Мусатов: "Нет - венецианской школе!"

27.08.2020
09:44

Исключительная тонкость Мопассана

26.08.2020
10:18

И папа не велит...

25.08.2020
08:30

Формула импрессионизма

24.08.2020
08:13

Премия им. Кандинского снизошла

23.08.2020
09:11

На засыпку

22.08.2020
12:05

Про одну афонскую икону

21.08.2020
10:40

Что Нестеров ницшеанец, многих оскорбит...

20.08.2020
10:17

Жуть

19.08.2020
10:02

Пуантилизм выражает буддизм

18.08.2020
08:49

Неужели это открытие?

17.08.2020
12:57

О безумной сложности - просто

16.08.2020
15:22

Голь на выдумки хитра

15.08.2020
10:24

Негонимый Каллима

14.08.2020
08:58

Сближение

13.08.2020
09:02

Проверка

12.08.2020
14:27

Религии как бунт

11.08.2020
11:02

Второсортное искусство

10.08.2020
08:23

Одно спасение - что ошибки учат

09.08.2020
09:18

Без дипломатии

Дипломатия требует теперь, при непопулярности идеи коммунизма, помалкивать о нём. Но я человек антидипломатичный. Плевать мне, что я от этого проигрываю. За то я волен, как птица.

 

Есть крылатое выражение: “Человек рождён для счастья, как птица – для полёта”. Этика счастья… И поэтичность слов роль играет. – То ли дело: “Всё создано для торжества коммунизма в итоге”. – Не то, правда? Но дело не в красоте звучания, а в том, что этой идеей (благого для всех сверхбудущего – если аполитично) можно объяснить ну всё-всё в фильме С. Соловьёва “Спасатель” (1980). – А это такая сласть – одним и тем же объяснить всё-всё.

И в 1980-м коммунизм был уже достаточно стыдным словом, чтоб исповедовать такой идеал можно было естественно только, имея его в качестве подсознательного идеала.

Оно и хорошо. Потому что бессознательное теперь по силе равно тому, кто когда-то было самым-самым – Богом всемогущим. Он, думали, вселялся в художника, и тот творил из ряда вон выходящее, каждая капелька чего, как море – вкус моря, содержала идею целого.

При коммунизме ж работать будут роботы. А человеку что делать? – Жить в искусстве. – Самое то. Всё остальное как-то не конкурент по охвату собою всего человеческого существа. (Про любовь, правда, я не знаю, как сказать. Но для пользы разбора фильма можно любовь при коммунизме обойти молчанием.)

В СССР до такого понимания коммунизма официально не доходили. Труд считался первой потребностью. Но это была туфта. В СССР вообще было полно туфты. Вот фильм-то как раз и против неё.

Фабула кино – мама и в военкомате тоже – сказали в общем одно и то же: надо по традиции уход в армию отметить накануне и проводить в конце с друзьями и любимой девушкой. Чем Виля и занялся и осуществил.

А вокруг – СССР времени застоя, так называемого. При Хрущёве ещё была цель – коммунизм-де в 80-х годах, над чем все смеялись. А теперь и вообще какое-то бесцелье. И это как-то непереносимо тягостно. Шаблоны, шаблоны кругом. Виля мучается поиском, кто б согласился прийти посидеть за столом, где б найти какую-нибудь девушку. Ася мается из-за скуки меркантилизма своего мужа. Она и вышла за него по традиции: сделал предложение Ганин, а время замуж идти – вот и пошла. Любит учителя литературы Ларикова, но любовь как-то не бывает взаимной. Тот ей не отвечает взаимностью. И она топится. Лариков тоже тоскует – среди всеобщего меркантилизма высшее, проповедуемое им на уроках литературы, никому не нужно. Любовь Аси он не замечает и её за положительный результат своей работы не считает. И хочет уехать из города в Москву, где тоже заняться хочет меркантилизмом, диссертацией и обеспеченной жизнью профессора. Самодеятельный режиссёр химик Вараксин тоскливо снимает безнадёжный фильм о духовности, неизменном-де благотворном наследии хорошего преподавателя (Ларикова).

В этом Вараксине я вижу насмешку над собой, инженером, взявшимся спасать искусствоведение от официальных загнивающих искусствоведов с таким же нулевым результатом в просветительстве народа, которому не нужны сложности этой духовности.

А он не прав с насмешкой, режиссёр Соловьёв. Он сам допустил упрощение “Анны Карениной” своим Лариковым: романтический-де у Анны порыв из скучной, ограниченной шаблонами жизни, что во второй половине 19, что – по аналогии – во второй половине 20 столетий. На самом деле "нам кажется по привычке, что он [Толстой] противопоставляет чувство разуму, естество - ритуалу” (http://art-otkrytie.narod.ru/tolstoi.htm).

Не прав Соловьёв и относительно себя. Он думает про себя, что он движим идеалом трагического героизма (наподобие песням Высокого, умершего за три месяца до выхода фильма Соловьёва в прокат).

"Вараксин: Спокойно, по-человечески, просто. Знаешь? Вот как мне вчера [Вчера Виля, чтоб заманить знакомых на отвальную, сказал, что их будут снимать на телевизор; Вараксина же заинтриговал, что он, Виля, был бездуховной личностью, но…]… И про бездуховность, и про перелом. Внимание! Все готовы. Сними шапку [а шапка это парня, у которого Виля вчера увёл девушку, Олю, и схлопотал от него три пощёчины за совращение той, оставив ему свою шапку, как знак Вилиного унижения].

Виля: Не хочу.

Вараксин: Прочему?

Виля: Хочу в шапке.

Вараксин: Ну в шапке, так в шапке. Мотор!

Виляя: Ну ты что: правда убогий совсем? Так и не смекнул, что я тебя морочу? Ну какой, к чёрту, тебе от меня перелом нужен? Тошно мне, понимаешь? Голова болит. Ясно? Иди ты со своей философией знаешь куда? Знаешь, наверно? Вот туда и иди. Ну что вы с Лариковым про эту духовность заладили, как поп. Но тот ещё ладно, вроде бы, по специальности. Деваться некуда. Ну а ты? Ты кто? Химик? Вот и химичь себе на своём химическом производстве! – Оне-егины, Ча-ацкие, Татья-аны… Не могли ж они, мальчик, даром для тебя пройти? – Ну какое твоё дело, даром или не даром? Тоже мне инженер человеческих душ. Вот спроси ты у меня, что я вчера делал? Зачем по городу мотался? Унижался? Юлил? Друзей себе этих липовых искал? Тоже мне – крокодил Гена нашёлся. Ну, это ладно. Объяснимо. Скажем, для матери – ей приятно. Но дальше? Водку пил. Совершенно постороннего, можно сказать, человека в постель затянул. – Зачем? Вот спроси меня. – Не отвечу. Не знаю. А может, я ей этой ночью всю жизнь испохабил? И себе тоже. – Это как? А ты всё про добродетель свою щебечешь. (Уходит) Отстань, прошу. С твоей самодеятельности, видишь, с души воротит. – Да. Ларю привет передавай. Скажи: просил поцеловать его в щёчку. Благодарность за бесценные уроки. (Убегает, пиная ногой пустую консервную банку)".

Бунт, мол, думает про себя Соловьёв. Перелом совершился ж. После этой сцены. После спасения Аси, решившейся утопиться от безразличия Ларикова (только слова получились его слова о высоком). Что и утверждается прозорливыми (по воле режиссёра) Вараксина, скомандовавшего прекратить съёмку словами: "Враньё”, а ещё – тем, что у спасённой Аси зарождается любовь к Виле. А у него – к ней (он согласился послушать шевеление ребёнка у той в лоне).



И потому она пошла его провожать, и они стоят, как родные. И для того же Виля в начале фильма, из будущего, пишет маме, что последние два дня перед уходом в армию перевернули его жизнь. – Всё это у Соловьёва – от ума. (Вмешательство ума неизбежно.)

На самом деле этот фильм не бунт в духе непозднего Высоцкого, а переход из наивного оптимизма идеала трагического героизма сразу в сверхисторический оптимизм. – Будет коммунизм. И там будут-таки люди, все! жить искусством.

Но осознать это Соловьёву было не дано.

23 июля 2020 г.