19.06.2021
11:40

Сравнение серого с Серовым

18.06.2021
21:31

Анти Лёля Городная

17.06.2021
12:14

Почему покончил с собой Борромини

16.06.2021
12:47

Неожиданная нынешняя актуальность романа «В окопах Сталинграда»

15.06.2021
11:47

Поэтесса Слепакова

11.06.2021
10:36

"Патриотическое" стихотворение Ахматовой

10.06.2021
10:23

Бунт на корабле. (О «малых голландцах».)

09.06.2021
17:49

Его хвалят, хвалят. Лубенникова

08.06.2021
12:26

Прелесть зауми. (Фильм «Два в одном» Киры Муратовой)

07.06.2021
16:24

Польза глуховатости. (Фильм «С училища»)

06.06.2021
10:00

Попробуем разоблачить Кандинского

05.06.2021
09:07

Читается, всё-таки, эта Нечитайло

04.06.2021
16:15

Вот это уж точно не пойму?

03.06.2021
08:56

Колобок, который ото всех ушёл

02.06.2021
12:36

Не читайте про Нечитайло, правды не напишут

01.06.2021
17:02

Ненависть к нам Киры Муратовой. (Фильм «Чеховские мотивы»)

31.05.2021
10:27

Насмешник Юон

30.05.2021
19:38

Против Дмитрия Быкова 17

29.05.2021
16:33

Надо, Федин, надо...

…Пять-шесть произнести как бы случайных строк, Чтоб их в полубреду потом твердил влюбленный, Растерянно шептал на казнь приговоренный. Адамович

Интересно, что бы это значило: каждую следующую строку читаешь – совершенно не представляешь, что там будет.

"— …А вам что надо?

— Не знаю, туда ли я попал. Мне нужен начальник...

— Начальник? Вон туда. И короткий палец показал Андрею в дальний угол, на гроб.

— Он умер? — спросил Андрей.

— Да нет же, это совсем другой! Там вон, дверь. Красный, бегавший по стенам свет прыгнул Андрею на грудь, колыхнулся по лицу и соскользнул на пол. У камина, на просторном ковре, поджав под себя ноги, сидели трое. Скуластый черный человек с маслеными прямыми прилизанными волосами круто дернулся головой к Андрею и спросил с качким восточным акцентом:

— Что надо, товарищ?

Андрей подошел ближе и протянул свои бумаги”.

В Питере… поджав под себя ноги…

И то и дело какие-то словесные чудеса:

"Ее [Риты] не было слышно, но лицо ее — белое, с потрескавшимися, сухими губами, с тлеющим неподвижным взглядом — виднелось отовсюду, из каждого угла, как будто комнату заставили мутными зеркалами, не отражающими ничего, кроме этого лица”.

Рита приехала в Питер, не зная, где искать Андрея, и встречает его на улице – и это на фоне всеобщей какой-то слабой реальности не кажется удивительным.

А вот что это – подкрученность или нет: подозрительный мещанин Щепов, приютивший было Андрея, его выгнал из дома, так умер благоволивший Андрею какой-то просоветский профессор этажом выше, и освободилась – телепаю – квартира.

Хм. Ошибся. Щепов, надо понимать, остыл. – Ну хорошо. Подкрученности нет. А неожиданности не прекращаются. Вон, Щепов не выгнал. Просто занесло и вернулось. Бывает.

Зато подкрученность в очередной встрече на улице давно знакомых людей – какого-то немца и Андрея.

.

Я думал, что революционное время заставило всё описывать, словно повествователь в горячке. Но вот, вроде, скачок во времени куда-то назад. И там – то же:

"И гора кружилась, кружилась”.

Очень цветисто пишет Федин. Просто вкусно читать. Я только боюсь, не самоцель ли это?

.

Как и вся предыдущая непредсказуемость, так и мгновенно вспыхивающая рознь между друзьями, Куртом и Андреем, только из-за того, что началась война.

То есть всё – есть необъяснимость, - хотел сказать Федин?

.

При всей непонятности для автора всего видимого, что происходит вокруг, он прекрасно выражает дух времени в таком-то месте: в послереволюционном Петербурге (какое-то брезжущее пробивание во тьме света доброго будущего), в довоенном германском городке (упоение донельзя своей зажиточностью), исключительность в замке маркграфа… И не без тонкой авторской подначки там и сям.

Впрочем, я дочитал до банальной непонятности – как Андрей Старцов мог остаться жить в Германии в относительной свободе после начала войны, в ссылке в Бишофсберге? – Это, как оказалось, от моего неведения: "..нужно было только избегать говорить по-русски” (https://vkouznetsov.livejournal.com/145577.html).

Я читаю, и понимаю, что такое писательское мастерство: что ни образ – то кусок жизни. Вспомнился Лев Толстой…

Собственно, через наоборот Федин пишет, выводя дух времени: оптимизм в страшном Петрограде или жуть в брызжущем жизнью Эрлангене.

.

А это что за номер: как Мари могла написать Андрею, зная только его имя и фамилию? Нет, там, в Бишофсберге, все друг друга знают. Но Мари ж не знала и про Бишофсберг. Или не зря было написано:

"Вероятно, и здесь они о чем-то говорили, как говорили в крошечной комнате какой-то гостиницы, где их угощали пахучим грогом и веселым очажным огнем. Но Мари не запомнила ни слова из этих разговоров. Впрочем, одно слово — смешное, непривычное — осталось в памяти”.

Фамилия Старцов. – Так нет. Наверно, больше всё-таки.

Ладно.

Плохо, что повествование приобретает цель на какое-то время: как Мари и Андрей влюбились друг в друга. Прощай, неизвестность каждой следующей строчки.

.

Ах, как хорошо! Я ошибся. Всё случилось, как всегда у Федина, неожиданно. Мари и Андрей, движимые, - хочется сказать подсознательной, - любовью просто в одно время приходят (Мари чудесным образом знает, где это) в комнату Андрея. И… Их сводит одинаково переживаемое неприятие войны как таковой. Это 1916 год.

Хм. А фон некий – приятие войны патриотичными немецкими социал-демократами. С тонкой иронией автора над этим.

Вполне советский, получается, писатель этот Федин в своей какой-то глубине. – Понять бы ещё, каков его идеал и подсознателен ли он…

Что выражено точно, каждой строкой, но в порядке “между прочим”, так это выражено счастье жизни. Брызги шампанского.

.

Хорошо прерваться от такого чтения, лечь грудью на подоконник и спросить себя: а ну огляни пейзаж, скажи, что перед твоими глазами соответствует такому просто счастью жизни? Только чтоб не безусловная исключительность, типа ослепительного солнца и ярко-голубого майского полуденного, без единого облачка, неба. А ну? Что? – Вон – это колыханье густой зелени дерева напротив. Ветер – чуть прохладен. Я ж помню, как из-за такого колыхания, но при обещании дождя, я из дому не выходил. А всё остальное – не хочет лезть в глаза: оно не образ счастья жизни. Окурки на тротуаре, пятна машинного масла на асфальте двора для легковых, даже сами легковые, все чистенькие и сверкающие под солнцем, и белые линии границ на асфальте для каждой легковушки, но это ж норма, не обращающая внимание на себя. Ну и ровный гул от компьютерного вентилятора. – Абсолютная тишина б воспринималась исключением. А так – ни то, ни сё. – И в общем, хорош-шо!

.

Так. Андрей бежит из Германии. Хочет через Австрию попасть в Швейцарию. А там… - Значит ли, что в сюжете появилась цель – Россия, и теперь наступит определённость? Или, наоборот. Вон, его сняли с поезда, арестовали и посадили под надзор часового на ночь в некую хибару. – Как можно убежать? Это ли не опять неопределённость?

Хм. Посредством запросто. Конвоир же ходил, отвлекался смотрением за угол. Только одна подстроенность понадобилась: окно было просто прикрытым и отворилось бесшумно.

.

Я ведь чего от Федина жду? Такой странности, какая б мне открыла его подсознательный идеал, если таковой им двигал при сочинении.

И вот вопрос, как, перейдя границу Австро-Венгрии, проехав какое-то время по ней в поезде (пусть австрийские деньги ему помогла достать Мари), будучи ссажен и удрав, как Андрей смог попасть обратно в Германию и быть остановленным офицером цур Мюлен-Шенау, с которым помолвлена была два года назад Мари? Что и Андрей, и офицер знают и ценят художника Курта Вана, не так странно.

Так вот, не дурной ли это заворот: двойное удачное пересечение германо-австрийской границы и попадание к человеку, тесно знающему и Курта Вана, и Мари. И всё (пришлось посмотреть краткое описание) – чтоб мужчины встретились в будущем в России, перерождёнными? И всё – с авторским акцентом на просоветскость времени сочинения, когда (1922-1924) – очень строго говоря – отступление в НЭП даёт неясную перспективу, что будет и наступление советскости?..

Или, может, всё это сюжетное свирепствование не имеет для Федина цены ради… Чего?

 

.

Я перечитал начало и всё понял. Федин – как я. Живи я тогда, я б был меньшевик, ибо считаю, что нельзя было брать большевикам власть, ибо не время. Но. Уж раз взяли, то что: я откажусь от истории? Нет. Я горжусь, что моя страна была первой в истории человечества, которая попробовала установить царство Справедливости. Пусть и неверным способом и не получилось, но зато какая великая была цель.

Этому есть такое теоретическое (диалектическое) оформление:

"Фурсов: Безусловно, 20-е годы – это деградапция. Только в 30-е годы началось воспитание реальное новой элиты, создание, причем не на основе Мировой революции, а на основе патриотизма. То, что дал социализм, да, продолжаем то-то, то-то, то-то. В 36-м году появляется термин советский патриотизм. Но вот эти вот 8 лет НЭПа это безусловно фантастический период нашей истории. И его очень интересно сравнивать в 90-ми годами. Но только здесь вот какая вещь. НЭП это отпустили экономические вожжи и затянули политические.

Делягин: Стали создавать административные.

Фурсов: Совершенно верно. В 90-е годы отпустили экономические. Политические по сути тоже отпустили, только к концу 90-х стали подбирать, на самом деле подобрали уже в 21 веке. И в административном плане была деградация на самом деле.

Делягин: Не соглашусь, наверно. Да, формально-внешне – да. Примерно одинаково. Но. В 20-м году сохранилась управляющая система. Раздираемая внутренней войной. Но и правые, и левые, и троцкисты, и сталинские, и патриоты и все остальные, надо понимать… Впереди нам нужен коммунизм. Мы этого хотим.

Фурсов: Скажем так. В этом системном развале был субъект, заточенный на будущее. В этом принципиальная разница. И здесь…

Делягин: Поэтому разрушение не было тотальным. Те, кто выиграли гражданскую войну, отпустили вожжи, перегрызлись друг с другом, разжирели, разложились. Но они остались как структура. Структура была создана уже после гражданской войны” (Временная метка 47:34, https://vk.com/wall-27093602_18845).

За экстремизмом – будущее.

У Федина это так:

"И вот всего на этих днях, под Москвой, с Поклонной горы один приятель показал мне на новую радиостанцию. Башню выстроили во время революции. Она сначала обрушилась. Ее вывели снова. Негодными инструментами, закусив губы. Вывели. Волны ее достигают Америки.— Знаешь, — сказал мне мой приятель, — мы теперь выстроим станцию, волны которой опояшут весь земной шар. Москва подает — Москва принимает. Вокруг света.

Я тогда подумал, что это глупо. Но тут же посмотрел ему в лицо...

. . . . . . . . . .

Добрая воля, любовь, желание — всего этого слишком мало. А потом — этого вовсе и не нужно. Чтобы есть и пить, не нужно ни доброй воли, ни любви. Эти люди, в сущности, делают не больше того, что они должны делать по природе. Они ничего не замечают под ногами, они вечно — вперед и вверх. И с таким напряжением, точно они не люди, а какие-то катушки, румкорфовы катушки. Если им сказать про ржавые замки, лебеду и щебень, они ничего не поймут”.

Это слова Андрея Старцова, всегда бывшего против экстремизма.

Ему ещё и потому захотелось в уютную Германию (это была-де просто какая-то случайная мутация, что метнулась и Германия в экстремизм патриотизма). А не только к Мари, его настоящей любви.

А Курт Ван – экстремист в квадрате. И он в ультрапатриотизм шатнулся в 1914-м, и в революцию в 1917-м. И самосудом убил Старцова (уже кончилась гражданская война) за, в сущности, неэкстремизм. Ну дал Андрей запятнавшего себя кровью контрреволюционеру, Мюлен-Шенау, вернуться в Германию. – Так надо самосудом убивать за то?

Федин против экстремизма, но ему мила его глобальная цель – коммунизм. Живи он сейчас, он бы был копия меня, гордящегося великой пусть и ошибкой Ленина.

Потому он придал такую прелесть такому образу революционного времени, как неизвестность ближайшего шага. (Это ли не так называемый метельный стиль писателей, принявших революцию полностью?)

Здесь не повторение забавности плутовских новелл, а потом и романов, тихой сапой протаскивавших в сословное общество Средневековья ценность внесословных отношений. Забавность в глубине противоречила протаскиваемой принципиальной ценности серой жизни. А неожиданность и повышенная живость у Федина, наоборот, величию экстремизма соответствует.

И что-то мне шепчет, что это был именно подсознательный идеал Федина – скорый коммунизм. Он был против примитивного “в лоб” за коммунизм пролетарских писателей.

5 мая 2021 г.

28.05.2021
12:23

Соломон Воложин Ваш канал Ну, попробуем что-то высосать из якобы традиционного искусства