Тютчевские восклицательные так настолько уже прочно ассоциируются с именем великого поэта, что начинать стихотворение этим словом рискованно и небезопасно. Должны быть существенные мотивы для такого решения. У Тютчева так в двояком смысле (утвердительного междометия как синонима слова да! и начала развернутого сравнения/противопоставления) встречается 5 раз. Дважды притом в начале не только строфы, но и всего произведения. На двести с небольшим стихотворений (включая переводы) это немало, особенно учитывая, что каждый из пяти случаев представлен опытом, чрезвычайно важным для русской поэзии в целом и поэзии Тютчева в частности. Многие помнят их наизусть. Вопреки урокам литературы в средней школе.

Как это ни странно, но некое оправдание для начального так все же находится. Тютчев, так сказать, присутствует здесь: характерными словосочетаниями, всем словарем стихотворения, своеобразным пантеизмом его, двумерностью изображаемого мира, параллельными рядами сопоставлений и все это на фоне типичной для тютчевского времени рифмовки, типичного четырехстопного ямба, типичного рефлектирующего письма о звездах, душе, воде, звуке-

Но тут-то и понимаешь (понимаешь почти сразу, а вот чтобы объяснить, надо помучаться), что, грубо говоря, Тютчев здесь только на уровне такой своеобразной цитаты живет. В ином его нет. Цель достигается прямо противоположная, хотя до пародийности пока еще дело не доходит.

Во-первых, при кажущейся простоте произносимых слов высказывание не достигает той ясности, которой хотелось бы, когда имеешь такой набор конструктивных элементов стиха. Ничего не поделаешь, Тютчев приучил!

Инверсия в первой строфе никак не помогает вникнуть в содержание, приходится ломать голову и говорить для этого прозой: Поющий дух любви (сквозь мертвенную млечность смысла) постиг бесконечность терпкой буквы, еще предчувствующей стих. Согласитесь, пришлось встать на голову (или наоборот, с головы на ноги), чтобы понять- нет, еще не смысл сказанного, а только то, как предложение построено. В смысл еще надо вникнуть, но этого делать уже не хочется, поскольку уже, как говорится в таких случаях, вся страсть прошла. Это же вам не проза, здесь дело быстро кончается, даже длинная баллада читается за один присест.

Разумеется, есть стихи, которые не сразу понимаешь, а уже начинаешь любить их, и только потом всматриваешься и во второй, и в третий план, и в потаенный смысл. Стихи не обязательно плохи, если они непонятны. Но здесь явно не тот случай. Синтаксис просто пугает.

Такова же и третья строфа. Кто объяснит мне, что к чему относится в длинном ряду слов, стоящих в родительном падеже свет-ткани отраженья//Души - ответ. А ведь еще и ткань тончайшая, и душа трепещущая. И звездный свет почему-то собирает ответ, чего я понять решительно не могу.

Обидней всего то, что Суходольский вполне владеет, что называется, техникой версификации. Есть поразительные по красоте примеры:

Что такое вас их? Это какой-то дурной немецкий, не говоря уже о полной невнятице смысла и несуразице синтаксиса в словосочетании вас их грядущего.

Строка Грядущего пронзая муть мне кажется еще плохим переводом. О чем это я? Представьте себе, читаю я перевод на русский какого-нибудь стихотворения, и все вроде бы хорошо, да вот строчка одна корявая. Гляжу в оригинал, и ну, конечно! там ведь совсем о другом. Так и здесь. Уверен, в оригинале этой строки сказано о чем-то другом, сказано более четко, более правильно, не столь расплывчато, мысль лучше сформулирована, она просто ищет своего выражения в словах.(Понимаете, дорогие мои! не самовыражение - предел стремлений, а выражение в словах такого вот "неизреченного" еще "оригинала". Боюсь, что грядущего пронзая муть - плохой перевод в мысль изреченную посетившей автора (причем, посетившей задним числом) интуиции, связанной с рисунками Модильяни и Ахматовой. Ведь всё на свете перевод. Вопрос только, насколько удачный. Веденяпин в своей рецензии говорит об "общей невнятности". Я бы предложил рабочий термин "плохой перевод". Ибо невнятность бывает разного рода. Невнятность Суходольского вовсе не равновелика невнятности mpt. А некоторые очень даже "внятные" стихи, ну, например, Асадова Эдуарда, столь любимые десятиклассницами (не всеми, конечно, не всеми-) вряд ли уж столь желанна и хороша. Но вот назвать их "плохим переводом" вполне возможно.

Вернемся теперь к тютчевскому Так! Почему именно тютчевскому?

Вот у Вяземского в одном стихотворении три раза Так!:

Почему же все-таки вспоминается именно Тютчев? Да просто потому, что его примеры более, что ли, хрестоматийны. Попросту говоря, гений Тютчева виноват. Из риторической фигуры его Так! превратилось в некий авторский знак, в своеобразную товарную марку. Как, впрочем, и зачин есть (Есть в осени первоначальной-, Есть некий час, в ночи, всемирного молчанья-, Есть и в моем страдальческом застое- ну и так далее).

Если выйти за пределы собственно тютчевской поэтики, то же самое можно сказать и о других зачинах. Начинать стихотворение словом Когда, восклицанием Нет! - значит, брать на себя ответственность, тяжести которой можно ведь и не вынести. Нужно быть конгениальным русскому поэтическому письму всего 19-го и доброй половине 20-го века. Впрочем, многие про себя так и считают. Что ж, исполать!

PS

Сожалею, что пришлось пока остановиться на одних только недостатках стихов Юрия Суходольского. Нужно и важно разбирать также то, что удалось. Надеюсь еще вернуться к этим стихам.

Алексей Прокопьев