1-й всадник ( осаживая коня). Дябловы штуки! Мы здесь были уже.

2-й всадник. Час уже кружим. Может, спросить у кого?

1-й всадник (соскакивая с коня). У кого спрашивать? У мужичья? (Подходит к телу и сапогом переворачивает его лицом вверх.) Тупая рожа. (Пытается наколоть на саблю осколок дыни).

2-й всадник. А ты думал, если его порубить как полено, станет на Сенеку похож? (Спешивается.)

1-й всадник. Я его пальцем не тронул. (Наконец, скользкую дыню удается подцепить, и дальнейший разговор ведется с набитым ртом.) Ковырнул только разочек.

2-й всадник (наколов на саблю отрубленную ладонь, тычет ею товарищу в нос.) Ковырнул?

1-й всадник (отпрянув, но не перестав жевать). Живучие скоты. А все почему? Книжек не читают. Дай мне волю, я бы хлопов за месяц приручил. Завел бы университет - прямо на базаре. Ректоры, префекты, деканы, консультанты - все эти штуки. Не сдашь зачет - не смей торговать. Выписал бы отца Бадальского, чтоб их теологией морил. Вот тогда посмотрим, останется ли охота бучу поднимать. Через годик-другой и размножаться перестанут.

2-й всадник. Что делать будем?

1-й всадник. Я уже спрашивал дорогу. Твоя очередь.

2-й всадник (в зал). Эй... крестьяне, как проехать к замку коронного гетмана? Не бойтесь. Крестьяне! Отзовитесь. Крестьяне! Мы вас не тронем.

1-й всадник. Пальцем не тронем.

2-й всадник (с тревогой). Куда все подевались?

1-й всадник (ему тоже стало не по себе). А бес их разберет.

1-й всадник. Дед, ты чего?

Слепой. Сподобил Господь.

2-й всадник. Ты кто?

Слепой. Слепой.

2-й всадник. Вижу, что слепой. Чем занимаешься?

Слепой. Прорицаю.

1- й всадник. Брешет, собака.

Слепой. А чего мне брехать, когда я слепой? Я от людской правды кормлюсь, а как сам брехать стану, так тут меня в канаву и проводят.

2-й всадник. Что же ты, дед? Колдун, прорицатель, а канавы боишься?

Слепой. Я, паныч, людские канавы вижу, а железные мне бог не дал... Надо же, дождался.

2-всадник. Как проехать к замку? Час уже кружим.

Слепой. Пустое, паныч, пустое.

1-й всадник. Тебе жизнь надоела, старый?

Слепой. А что мне теперь жизнь, когда я погубителя проклятой Польши дождался.

Всадники (вместе). Какого собачьего сына ты дождался?

Сосульский. Цыц, жаба! Не позвалям!

Калинка. Если будет на то згода пышного пана...

Сосульский. Не будет никогда на то моей згоды, чтобы всякое быдло мычало такие позорные речи.

Калинка. Пана плохо учили хорошим манерам. Шляхтич...

Сосульский. Пана учили, что если другой пан, а паче ксендз скажет "Промазурили Великую Польшу", то это уже не шляхтич, а последний хлоп, осел и разбышака.

Калинка. Пан Бадальский вовсе не говорил...

Бадальский. Пан Бадальский вовсе не просил пана Калинку быть его адвокатом. Пан Бадальский сам хороший оборонец своим словам и своей лыцарской чести. А если какая-то неученая свинота посмеет прерывать его таким наглым порядком и сунется оценивать смысл речей, в которых ни бельмеса не смыслит, то пан Бадальский скажет, что, с божьей помощью, его саблю можно встретить завтра после утренней службы у фонтана в зимнем саду.

Сосульский. Як маму кохам! Давно я хотел узнать, какого цвета кишки у нашего пыхатого ксендза.

Бадальский. Пан утолит свое любопытство, любуясь на собственную требуху. Смею заверить - моя точно того же цвета.

Сосульский. Поглядим, когда мой неученый клинок доберется до вашего образованного пуза.

Бадальский. Тебя, господи, хвалим! Ты посылаешь малым умам большую спесь, чтобы они проживали без страха свой последний день.

Калинка. Amen! Не время ли достойному ксендзу вернуться к предмету его пламенной речи. Кажется, говорили о национальном.

Бадальский. Когда меня так неучтиво прервали, я как раз рассуждал о том, что до тех пор мы не пропили наше отечество, пока холопы не умеют выделывать настоящую польскую водку.

Сосульский. Тысяча и две ведьмы мне в зубы! Выходит, я неправильно расслышал слова достойного ксендза.

Бадальский. Боюсь, что так, пан Сосульский.

Сосульский. Тогда не будет ущерба моей древней фамилии просить прощения у рассудительного пастыря.

Бадальский. Сын мой, я не отпущу тебя на небо без искреннего прощения. Будь в том надежен и не забудь дать сегодня Феське саблю. Пусть протрет ее своим холопским салом от ржавчины.

1-й шляхтич. А вот и сама "пани Сосульская". Виват!

Феська (внося блюдо с зажаренным поросенком). Знать я не знаю никакого Сосульского. Хто мне такой, этот Сосульский? Он мне не муж, не коханец, бо, по совести, какой из него коханец? Так, одна аллегория. А мне никакого интересу, чтобы всякий трепал мое имя в контехсте старого калеки. Я баба независимая.

Сосульский. Ах ты песка! Как смеешь равнять свое тело с моим славным родом?!

Феська (не обращая внимания на Сосульского). Как панство находит сегодня моего поросенка?

1-й шляхтич. Бесподобен, как и обычно. Царь свиней!

Калинка. Трошки, як на мой вкус, пани его перегрела в духовке.

2-й шляхтич. А як по мне, так такому поросенку все еще и мало будет. Тут бы и перцу добавить не помешало.

Феська. Уж будьте покойны, перцу я ему всыпала сегодня - дай бог всякому кабану - не пожалела перцу. Но, як ваша мосць скажет, я еще добавлю, мне не накладно - маю перца на десять таких поросят.

Калинка (стараясь, чтобы Сосульский не слышал). О, в том у присутствующих нет никаких сомнений.

1-й шляхтич. Воистину так. Пани прямо кашолка с перцем!

2-й шляхтич. Пепшяна крулева! Виват!

Все, кроме Сосульского, ксендза и пани Язловецкой. Виват! Виват! Виват!

1-й шляхтич. Никаких сомнений. (Смеется.)

Бадальский. Кхм...

Калинка. А что наш ксендз кашляет?

Бадальский. Боюсь нарушить солидарность...

1-й шляхтич. Пан простудил здоровье?

Бадальский. Кхм... Боюсь нарушить такую отрадную солидарность...

2-й шляхтич. Сквозняк чертов. Так и сифонит.

Бадальский (твердо, с видом католического мученика). Нарушу такую редкую шляхетскую солидарность, но напомню, что кое-кому суровые правила ордена иезуитов не позволили оценить те качества достойной Феськи, которые приводят панство в такой малопонятный для меня восторг.

Феська (возмущенно). Ты ж ба! Як при людях, так язуит... (Смотрит, чтобы Сосульский не услышал.) А як в кладовке, так "Солнце мое, обворожительная Феська"?

Калинка (давясь смехом). Предлагаю обществу отпустить пану невольный грех, ибо всем нам ведома одна его роковая деталь.

Сосульский (обеспокоено). Это что же такая за деталь?

1-й шляхтич. А як свентший ксендз напузырится горилки, то наутро ни беса лысого не вспомнит, хоть бы ему и репа треснула! Га-га-га!

Сосульский. Точно! Га-га-га! Хоть бы ему и репа треснула, хоть бы ему и сто дяблов рогами в печенку позаскакивало!

Бадальский (голосом стали). Кое-кому я бы не советовал полагаться на мою плохую память.

Сосульский. Хм, э-хм...

Феська. Вот тебе и "хм". Пошли, старый черт, выйдем, у меня до высокого пана дело.

Сосульский. Какое еще дело? Какое у меня, уродзоного шляхтича, может быть дело с твоей хлопской рожей?

Феська. А с каких это пор моя рожа пану не уместна?

Сосульский. А с таких!

Феська. А с каких?

Сосульский. А с таких!

Феська. А это видел? (Показывает кулак.)

Сосульский. Да я тебя... Вот я тебя. (Пытается вытащить саблю из ножен.) Опозорю поганой кровью предковский клинок.

Феська. Да ты шо?

Сосульский. Порублю на мелкую салатку.

Феська. Та невже?

Сосульский. Встромлю так, что очи повыскакивают.

Феська. Та дай боже нашому теляти вовка з`iсты. (Уворачивается от клинка.) Ой! Пень дзьобаный, спрячь кривулю, еще вуса себе отрубишь.

Калинка (пошептавшись с ксендзом). Пан Сосульский! Пан Сосульский!

Сосульский. Молчать! От родного брата таких слов терпеть не стану.

Калинка. Да, по совести говоря, чхал я на вашего брата с высокой брамы. Тут, понимаешь, от щирого сердца предлагаю медку вашей мосце, а мне каким-то, перепрошую, сучим родственником в очи тычут.

Сосульский. А что, воистину добрый медок?

Калинка. Сил нет, какой добрый. Но, вижу, пану приятнее маневрировать за грязной юбкой, чем справлять лыцарскую беседу.

Входят Анджей и Брат Анджея.

Калинка. Ай чудно! Вот и славная молодежь. Пополнение. Давно ждем, давно. Заждались.

Феська. О, бач, присосался. Куда в тебя, заморыша, только лезет?

Сосульский. Молчи, сорока.

Феська. Сам молчи, дятел.

Анджей. Это что за цаца?

2-й шляхтич. А, пустое - хлопка.

Калинка. Это Феська, кухарка, нашего славного Сосульского почти что жена. Такую власть взяла над стариком, что боронь боже. Вепрь, а не женщина.

Феська. Досыть, досыть. (Пытается вытащить Сосульского из-за стола, но ей это не удается.) От люципер. И что панство прикажет мне делать с этим бычьим пузырем?

1-й шляхтич. То уж вам виднее, достопородная. Абы только сегодня ночью обошлось без людских потерь в коронном войске. Ха-ха..

Феська. Тьху на вас, пьяницы ляшские. Умаяли товарища и ржут еще. Хоть бы глядели за стариком, ему ж вообще пить нельзя, у него ж лихорадка от вашей поганой водки.

Сосульский. Но, но. Не позвалям.

Феська. Вставай, кабанюка. (Встряхивает Сосульского, как куль с бульбой.) Рыцарь польский. Где только вас, таких рыцарей, находят? В какой гнилой капусте?

Анджей. Эй, хлопка. Усмири пасть, если не хочешь, чтобы я заштопал ее твоими кишками.

Феська. Это что еще за собачий подморыш тявкает? (Оглядывается и видит Анджея.) О, господи! Где я могла видеть... (Замечает Брата Анджея. Закрывает рот рукой, как бы заглушая крик и стоит в оцепенении.)

1-й шляхтич. О...

2-й шляхтич. О...

1-й шляхтич. Дела амурные...

Калинка. Ай да молодое пополнение.

Феська (охрипшим голосом). Где я могла видеть славных рыцарей?

Брат Анджея. Очнись, ведьма, мы с братом не летаем на шабаши. Где же нам было видеться?

Феська. Правда ваша, не могли мы с вами видеться. Никак не могли. Этого не может быть. Ой, господи, прости нам грехи наши тяжкие.

Калинка. Цото в ляси сдохло. Феська, ты ли это?

Феська. Прости господи, прости господи...

Калинка. Пан ксендз, это по вашей части. Верните душу Феськи на кухню.

Бадальский. Сожалею, но Феська молится тому пану Езусу, с которым Мой не имеет договора о сотрудничестве. Боюсь, что пышная шляхта останется сегодня без десерта.

1-й шляхтич. Как, без десерта? То ущерб шляхетскому званию.

2-й шляхтич. Эй, ты, Санта-Феська, неси компот! Живо!

Феська. А?.. Что угодно вашей мосце?

2-й шляхтич. Компот, пирожные, бисквитки.

Феська. Бисквитки пану?

2-й шляхтич. С цукерками.

Феська (медово). С цукерками?

2-й шляхтич. С цукерками.

Феська (взрывается). А может пану еще и коныка на сраке намалевать? (Анджей вскакивает. Шляхтичи бросаются на него и держат за руки - не дают выхватить саблю из ножен.) Ой!

1-й шляхтич . Беги Феська, конец тебе.

Феська (теребя уснувшего Сосульского). Адамчик, вставай.

1-й шляхтич. Брось его, дура, ноги уноси.

Феська. Срочное дело до пана.

2-й шляхтич. Очнись, хлопка, из тебя сейчас салат сделают!

Феська. Солнышко, пожалей меня.

Калинка. Беги, Феська, беги. Не удержим.

Феська. Адам, коханый мой.

Сосульский (больше нет никакой возможности притворяться спящим). Песка безмозглая, язва соленая, сколько ж ты будешь кровь из меня точить?

Феська. Золотце!

Сосульский. Сматывайся, старая, не видишь, что творится!?

Феська. А ты идешь, сокол?

Сосульский. Иду, ласточка. Чтоб ты луснула.

Феська убегает. Возвращается.

Феська. Идешь?

Сосульский. Лечу. (Ползет на четвереньках за Феськой.)

1-й шляхтич. Да, позор вопиющий.

Калинка. Просто Сосульского жалко. Очень привязался к бабе.

2-й шляхтич. Пан новичок в нашем товаристве...

Брат Анджея (выходя вперед и становясь рядом с Анджеем). Мы с братом новички в этом славном товаристве. И брат мой, конечно, был не прав, затевая бучу. Ему следовало сперва узнать, что здесь рабам дозволено господ за усы таскать. (Возвышая голос.) Мы новички в этом славном товаристве, но мы не новички в делах чести. Клянусь маткой найсвентшей, каждый, кто впредь посмеет удержать руку моего брата, или, не приведи Господь, мою, сильно о том пожалеет. Я не погляжу ни на его славный род, ни на его седины. А кому моя такая речь не по душе, то вот он я, а вот мои пардоны. (Кладет руку на эфес сабли.)

Калинка. Панове, панове, не будем превращать такой славный вечер в свару. Столько деликатной закуски. Я в претензии, что панство игнорирует наш маленький повод.

1-й шляхтич. И то правда. Великий день. Сука пана Калинки принесла великолепных щенят.

2-й шляхтич. Виват пану Калинке!

1-й шляхтич. Виват суке пана Калинки!

Все. Виват! Виват! Виват!

Пани Язловецкая. Позволю себе напомнить пышной шляхте, что прежде, чем сука пана Калинки родила, мы все были поляками и летели в далекий космос не за детьми собачьими, а затем, чтобы боронить славу нашей великой родины. И лущить ее врагов. Смерть хлопам!

Анджей, Брат Анджея. Смерть хлопам!

Шляхта неловко молчит.

Пани Язловецкая. Позорные души. Постыдились бы этих младенцев. (Указывает на Анджея и Брата Анджея.) Еще кровь матери сочится из пуповин, но губы их уже знают вкус вражеской смерти. Смерть хлопам!

Анджей, Брат Анджея. Смерть хлопам!

Некоторые шляхтичи (несмело). Смерть хлопам.

Пани Язловецкая. Еще тише, рыцари, еще тише. Услышит ваша подруга Феська, горя не оберетесь. Налетит, как черная туча, отхлещет шляхту по губам грязным подолом. Будете знать, как бунтовать против вельможной рвани. А я вот не боюсь эту ведьму. Если надо будет, сумею выцарапать ее поганые бельма.

Анджей. Крулева! Возьми жизнь!

Пани Язловецкая. На что мне твоя жизнь, щенок, если ты вошь подлую не раздавил?!

Анджей. Да если б не эти паны...

Пани Язловецкая. Да если б не эти бабы, я б сама, этими белыми руками, прикрутила фитиль всему холопскому роду. Мы бы сегодня не собачьи именины справляли, а любились бы с паном на могиле последнего негодяя!

Анджей. Быть по тому...

Пани Язловецкая. Уймись.

Анджей. Крулева! На бога! Милости прошу!

Пани Язловецкая. Ноги целуй.

Анджей. Буду целовать, буду.

Брат Анджея. Опомнись, Анджей!

Анджей. Не трогай меня, убью!

Брат Анджея. Брат, очнись!

Пани Язловецкая. Целуй, червь!

Анджей. Будешь ли моею, чаровница?

Пани Язловецкая. О...

Анджей (целуя). Моя?

Пани Язловецкая. Прочь, пес! (В сторону.) Лучшие годы проходят, а мятежники все еще коптят космос. Нет, право, если б знать, что урвалась им нитка, я бы всему коронному войску не пожалела. От последнего жолнера до гетмана. Перерыв только на каву и опять... Жолнер, гетман, жолнер, гетман... Самого мизерного не обделила бы... Безногому дала бы. Ешьте, польские герои. Пейте меня. Абы ж только знать, что кончилась эта зараза. (Кричит.) Боже, отдай в мои руки польскую судьбу!

Голоса. Гетман, гетман...

Тяжело входит больной гетман. Калинка вопросительно подскакивает к нему.

Гетман. Видишь, все-таки пришел. (Отвечает едва заметным кивком головы на почтительные поклоны присутствующих). Потом, все потом. (Садится.) Покажи мне этого Тамерлана в пудре. (Смотрит на пани Язловецкую). Я так и думал. За что ж пани так любит русинскую нацию?

Пани Язловецкая. Ваша мосць...

Гетман. Ну, быстрее.

Пани Язловецкая. Да вы посмотрите, на что их бабы похожи...

Гетман. Понятно... А вы, рыцари? Чем вам хохлы не угодили? Ну... Калинка.

Калинка. Да, по совести, Бог бы с ними. Хохлы себе и хохлы. Да и бабы у них... Нет, чего там - бабы бывают порядочные. Вот обувь делают - да, беда. (Демонстрирует.) У Стецька рябого брал. Еще на свадьбу. С виду оно как бы и хромовые, а пару-тройко лет поносишь - чистый юфть. И каблук летит. Вот - кобелек объел.

Гетман. Дурак ты, Калинка, хоть и человек хороший. Ну... У кого другие версии?

1-й шляхтич. Да вообще как-то... Хамят.

Гетман. Когда последнего живого хохла видел?

1-й шляхтич. Так, не далее...

Гетман. Это Феська, что ли, хамит?

1-й шляхтич. Ну при чем здесь Феська? (Пани Язловецкая кривится, словно жабу глотает.) Вообще хамят.

2-й шляхтич (желая отличиться). Может...

Гетман (оборачиваясь, живо). Ну...

2-й шляхтич. Может...

Гетман. Не томи.

2-й шляхтич. Говорят, холопы пекло запаскудили. Чуть всех чертей на сало не пустили... Не можем, говорят, без сала. Невозможно это нам. В пост - еще туда-сюда, а как разговляться, так хоть из черта, но сала добудь.

Гетман. Слышал, пастырь?

Бадальский. Не глухой.

Гетман. Что скажешь?

Бадальский. Если не покончим с пьяными зачатиями, ожидают нас плохие времена.

Гетман. То так, то так. А что ты о наших славянских братьях скажешь?

Бадальский. Я ж, ты знаешь, не дурак...

Гетман. Знаю.

Бадальский. А как выпью, так ту бумажку, что у тебя в кулаке, как будто и наизусть предвижу.

Гетман (делая непроизвольное движение, будто собирается спрятать руку в карман). А ты протрезвей маленько. Протрезвей, мой тебе совет...

Бадальский. А если протрезветь и забыть про бумажку, да про то, как тебя твой друзяка Калинка сюда зазывал, а ты болезнью отговорился... Да если еще забыть...

Гетман. Ты о чем надо забыть - забудь.

Бадальский. О чем надо забыть, я забыл, когда еще и ты не знал.

Гетман. Ишь какой...

Бадальский. А если забыть, так скажу, что ни на волосок от лысой кобылы я в этом не разбираюсь.

Гетман. Сам-то хоть понял, что сказал?

Бадальский. Я ксендз. Более того, я иезуит. Но я не кукла. Я живой - глубоко волнуемый Богом человек. Поляк, коли на то пошло. И если, как ксендз, я готов хоть колотушкой выбивать у них из голов схизматский туман, то, как...

Пани Язловецкая. Как поляк!?

Бадальский. Я знаю... Злодеи, иуды, кровопийцы, хамы, каких свет не видел, грабители, лентяи, пропойцы хуже Сосульского. Язык их базарный и того толком не знают. Наглые, темные, трусливые... Но рыцари. Так мало в мире наций, которые похожи на поляков безумием своим и чванством... Где вы найдете немца, чтобы нацепил на себя эти тряпки и не снимал до смертного часа. А они - да. Как будто одна мать. Такие башибузуки... Я вижу, к чему все идет, и не вижу того сапожника, который починит разлезшийся славянский чобот. Но сколько жив буду - повторять буду - нам в этом чоботе еще полвселенной пройти придется.

Гетман. Да... Я не стал тебя перебивать. Дай, думаю, умный человек до конца договорит. Может, он главное слово напоследок приберег. Такое слово, чтобы от него в голове солнце сделалось, чтобы в кровь упало, как камень, - чтобы от него круги пошли. Нет, ты, конечно, хорошо говоришь, отче. Если в лапы к казакам попадешься, они тебя за язык гвоздем к осине пришпилят, - хорошо говоришь. Брюхо и щеки у твоей речи, как у феськиного, не к столу будет сказано, борова-сожителя. А вот хребта у твоих слов - ровно на половину дохлой вороны - свечка, а не хребет. Главного про холопов ты и не понял, и не сказал...

Бадальский. Скажи ты.

Гетман. И я не скажу. И я не понял. Думал, ты вот - книжная голова. Ну, да Бог с этим. Теперь я вам прочту, чтоб вы знали, за что простой польский рыцарь должен ненавидеть эту мятежную нацию. (Разворачивает бумагу, которую держал в руке.) Послание его величества короля польского Владислава XI V (Шляхта преображается.) коронному гетману. (Читает.) "Получив от твоей милости верные известия о разгорающемся мятеже, к утешению врагов Св. Креста служащему, мы принимаем с любовью эту праведную кару, которую Бог ниспослал нам за грехи, гордыню и пороки наши. Наше долготерпение ведомо тебе. Не раз и не два смирением беспримерным и уступками, в любом другом государстве невозможными, усмиряли мы буйные восстанские головы. Полагали мы, что от блеска величия государя растопляется злоба мятежа и виновные падают в прах, укрощенные милосердием монаршим. Но, поскольку христианская наша терпимость принимается неразумными головами за слабость, укрепились мы в намерении своем вырвать злобесный корень и стереть само имя подлой казацкой нации с лица Вселенной. Надлежит то исполнить немедля и с превеликим тщанием, в чем на тебя особую надежду имеем. При таком несчастном положении, в котором наше отечество пребывает, единственною отрадою служит нам верность и геройство неизменные, кои водимые твоею милостью полки являют."

Все (дружно). Смерть хлопам! Виват король Владислав! Виват! Виват! Виват!

Гетман. Запрещаю под страхом казни любые поединства. На улицу носа не высовывать. Если узнаю про кого, кончу как цуцика и еще и выпорю перед тем. Всем понятно?

Шляхта (вразброд). Всем.. Всем...

Гетман. Смерть хлопам!

Шляхта (громово). Смерть хлопам!

Калинка. Всем?

Гетман. Всем.

Калинка (показывает на чоботы). А?

Гетман. Тоже.

Калинка. А?

Гетман. И ей. (Всем присутствующим.) До зброи, детки!

Все. До зброи! До зброи! На конь! Кончай хлопов!

Гетман. Что, Бадальский, молишься за победу польского оружия?

Бадальский. Так плохо, что уже надо?

Гетман. Обойдемся и без твоих молитв. Просто хочу знать, что просит польский ксендз у польского Бога.

Бадальский. Бисквиток насущных. Ничего более. Бисквиток насущных.

Сосульский. Слезай! Тяжелая!

Феська. Во-во. (Слезает.)

Сосульский. (Пытаясь принять вертикальное положение). Сил нет, какая тяжелая.

Феська. Во-во.

Сосульский. Цо?

Феська. Говорила, поговорить надо.

Сосульский (неприятно изумлен). Опять?

Феська. Похоже на то.

Сосульский. Когда?

Феська. Точно не знаю.

Сосульский. Когда?

Феська. Да, похоже, к Пасхе уже и все.

Сосульский. Ты что? Пасха через два дня.

Феська. А у нас, христиан, через две недели.

Сосульский. Дура. Да ты... Да сколько можно? Да где оно в тебе только сидит?

Феська. Ну, я девушка емкая... Адамчик! (Падает Сосульскому в ноги.) Родненький, давай их оставим.

Сосульский. Что мелешь? Кого их?

Феська. Мальчиков наших. Может, опять двойнята.

Сосульский (плохо ему). Во.. во.. .

Феська приносит ему воды.

Сосульский (пьет и выплевывает все назад). Это же вода!

Феська. Водичка.

Сосульский. Дура! (Горюет.)

Феська. Сокол мой. Мне видение было. Будто позвала меня Матерь Божья к себе на девичник. Захожу вместе с другими ее подружками в светелку, а там она - худенькая. Сидит тихо на лавке и ленточки голубые к веночку пришивает. Мы говорим - Марийко, это мы, подружки твои, а она улыбается, но как будто и не слышит. Веночек положила и ко мне подходит. За руку взяла и молчит. Я на нее смотрю - ну такое дитя. И вот, чтобы красота там какая-нибудь, так нет. И красоты особой нет. Волос темный, но не жгучий, а как бы с рыжинкой. А лицо светлое, как, знаешь, если вишневую косточку во рту держать, а потом высушить. Красное уйдет и смуглое уйдет, а белое будет. Как бы с памятью белое. И веснушки. Я говорю - что ты, Марийко? А она на меня смотрит. А глаза у нее как яхонты. Я и яхонтов то никогда не видела. А тут гляжу и понимаю - яхонты. Я говорю - что ты, Марийко? А она - страшно мне. И мне, - говорю, - страшно. Молчит. А потом улыбнется, и так тихо, чтобы, значит, другие не слышали... - Ты, - говорит, - подруженька моя, Фесенька, не бойся. Пусть мне страшно, а ты не бойся. Твой сыночек Польшу спасет. (Плачет.) А сыночка то у меня и нету...

Сосульский. Ну, не плачь, старая, не плачь.

Феська. Адамушка, давай детей оставим .

Сосульский. Слышишь, как будто забегали. Или это у меня в голове такая карусель.

Феська. Адамчик, я больше не хочу их в бочку.

Сосульский (сквозь сон). Хорошо еще войны нет. ( Засыпает.)

Феська. Ты видел новеньких? Я как глянула, так будто во мне еще одно сердце. Я до них, а они - от меня. И смотрят, как на кухарку. Такие славные белые панычи. А мне янголы прямо в душу шепчут: это твои дети, Феодосия. Это твои дети.

Калинка. Феодосия, ты здесь?

Феська. А?!

Калинка. Это я, Калинка, не бойся.

Феська. Чего мне бояться.

Калинка. Тут такое дело, Феодосия... Как бы сказать... Я тебе триста злотых должен, так я, вот, принес.

Феська. О, Господи, что случилось?

Калинка. Ты вспомни хорошенько, я тебе больше ничего не должен?

Феська. Нет.

Калинка. Ну, прощай тогда. Пойду я. (Уходит. Возвращается.) Ну, ты помнишь - двадцать бутылок по пять и еще двадцать сливовицы по десять. Триста получается. Правильно считаю?

Феська. Правильно.

Калинка. Пошел тогда.

Феська. Иди. Спасибо тебе.

Калинка. Прости меня.

Феська. Ступай с Богом.

Калинка. Спасибо тебе.

Феська. Тебе спасибо, Калинка.

Калинка. Пойду я. ( Уходит.)

Феська сидит неподвижно.

Феська. Боже, за что ты мне в душу вложил любовь к поляку? Что бы мне москаля не полюбить? Да хоть бы и татарина - все не такая мука... Сколько ж мы их отправили? Помню, близнята первые были. Носила их тяжело. Глупая потому что была. Думала, во мне горы растут. А ведь еще и работать надо, и воду таскать, и все... Да чтоб еще никто и не заметил. А как родила - так такие стручки, что, кажется, и мышь голову откусит. Только я им животы кое-как завязала, а тут ты пришел. Помнишь? (Сосульский не отвечает.) Помнишь, старый? (Замечает, что Сосульский спит. Заботливо кладет ему какую-то тряпку под голову.) Пришел. Поцеловал каждого, а они ж страшненькие - в крови перепачканные, мордочки скрюченные как грушки сушеные - чистые мартышки. Вот если б ты их не поцеловал... Ни за что бы не отдала. Растопил поцелуем как бабу восковую, как дуру последнюю. Поверила, всему поверила. В приют поверила, в то, что видеть их смогу, поверила... О, если б ты их не поцеловал. Мертвая только и отдала бы их. Это уже потом, когда поняла все, когда ты сам спьяну все рассказал - только тогда... Как перегорело все. Пьяная жила, как зверь какой. Рожала, и в бочку. Рожала, и... в бочку. Сколько тех моих бочек между звезд качается. Как вишен просыпала.

Бадальский. Ты здесь, Феодосия?

Феська (не слышит, что ее зовут). А может, правду, кто и выживает. С одного боку звезда печет, а с другого мороз студит. А бочку себе крутит и крутит, как... поросенка. (Самой стало смешно от такого неподходящего сравнения) Может, какие добрые люди и подберут. Здесь вокруг много всякого сброда шастает.

Бадальский (подойдя вплотную). Ты здесь, Феодосия?

Феська. Пан отче?

Бадальский. Я. (Показывает на Сосульского.) Спит?

Феська. Заснуло мое счастье. Вы, говорят, дуэльничать затеяли. Ты бы не убивал старого, а то кто меня, хлопку, похоронит по-людски?

Бадальский. Не волнуйся, не до него.

Феська. Ты всегда ко мне добрый был, хоть и собачьей веры поп. Как помру - помолись по-своему за рабу божью Феодосию.

Бадальский. Что это тебе помирать приспичило?

Феська. Видно, пора. Ты ведь деньги принес?

Бадальский. Нет. То есть да... Не принес. Зайдешь завтра рано утром в костел святого Варфаламея, спросишь отца Игнатия.

Феська. Знаю такого.

Бадальский. Скажешь - от меня. Он отсчитает сколько следует. Только не вздумай ляпнуть, что за самогон. Скажешь - за тридцать печеных ангелов под сахарной глазурью.

Феська. Он мне сам за двенадцать апостолов с медом должен.

Бадальский. С медом?

Феська. И за Иоанна Крестителя на лимонных корках.

Бадальский (в сторону). От пьянь Господня.

Феська. И за Вифлеемскую звезду с перцем.

Бадальский. Ладно, ладно. Я ему покажу... (Спохватывается.) Я ему скажу, он с тобой завтра за все рассчитается.

Феська. А послезавтра никак нельзя?

Бадальский. А чего тянуть?

Феська. Уже завтра, значит.

Бадальский (взрываясь). Ничего это не значит. Ничего я тебе не говорил. Напридумывала, глупая баба. (Успокоившись.) Завтра утром зайдешь.

Феська. Завтра так завтра.

Бадальский. Прощай.

Феська. Прощай. Помни, что я просила.

Феська (слова вылетают у нее короткие - как спазм). Горе. Горе. Ой, горе. Феська, решето дырявое, все вишни просыпала.

Замолкает и перестает дышать.

Феська. Что ж ты наделала, Феся?

Юный шляхтич. Кто идет?

Бжозовский. Смена.

Юный шляхтич. Где вас носит?

Бжозовский. А, не спрашивай - там такое... Поласевич поднял своих жолнеров. Вылазку сделал в город. А у хлопов базарный день.

Юный шляхтич (собирая свои бебехи). Наверное, хорошо торговля шла.

Бжозовский. То так. У Поласевича жолнеры торговаться не умеют. Назад возвращались, так лошади не шли - кровь глаза заливала.

Юный шляхтич. Хорошо повеселились.

Бжозовский. Куда лучше. Нет больше хлопов на "STALOWA WOLA". Чисто.

Юный шляхтич. Ни одного?

Бжозовский. Не знаю. Может, один только и есть. Одна.

Бадальский. ...шляхта, шляхта... такая болезнь... у нас шляхта... тысячелетний кошмар... прожорливых рыцарей... и распахивают... но счастья!.. в подштанниках... как это понимать?.. выстреливает глаза... пан Казимеж... а пана Казимежа... а пану Казимежу...

Кiнь вернувся осiдланий.

Вийшла з хати стара мати

Стала коня напувати.

Напоiла та й заплаче:

"Люле-люле мiй козаче..."

Сосульский (обнаружив Феську). Ты зачем, ведьма, чобот поцупила? (Находит.) Вот он, мой мальчик. Что она тебе сделала? (Надевает сапог.) Если какую обиду, так ты скажи - я ей, чертовке, хвост укорочу, не погляжу, что тут ее сучьих покровителей целый табун. (Приводит себя в порядок, поправляет усы и, приняв молодецкий вид, обращается к молчаливой группе.) А что, паны-рыцари, не угостит ли кто старого героя медком?

Калинка. Адам, когда же ты станешь человеком?

Сосульский. Вы что, дурни, пьяной бабы не видели? (Замечает гетмана.) Виноват, ваша светлость, я вас не заметил.

Гетман (не слышал предыдущей фразы Сосульского). О чем ты, Сосульский?

Сосульский. Ну, в смысле того, что вы дурень...

Гетман. Я дурень? (Кладет руку на эфес сабли.)

Калинка. А я слышал, гетман запретил поединки.

Гетман. Ох уж этот мне гетман! Куда ни сунусь, везде гетман. Скорее бы ему трясунец настал.

Сосульский. Вставай, старая! Позовите с кухни, пусть поднимают свою атаманшу. Она думает, я с ней цацкаться буду - слюни ее пышные вытирать. Бабская стратегия. Не на того напала. Адама Сосульского на крючок из бабских струй не поймать, Сосульский западню за версту чует.

Калинка. Адам, твоя баба мертва.

Сосульский. Как мертва, так сразу моя баба, а как феськин зад щупать, так "А не лезь, старый дурак, не в свое дело?"

Калинка. Феськи нет больше.

Сосульский. Как нет, когда вот - лежит.

Калинка. То уже не Феська.

Сосульский. Как же не Феська? Брюхо Феськино. Феська!

1-й шляхтич. Мертвая! Мертвая! Мертвая! Мертвая! Мертвая! Мертвая! Мертвая!

Сосульский (испуганно). Истинно мертвая?

1-й шляхтич. Как Бог свят. (Крестится.)

Сосульский (бросаясь к бабе). Да вы что? (С облегчением.) Брешете паны-братья. Где ж она мертвая, когда вот - рукой брызгает.

Гетман. Думаете, поверю, что она его с огурцом малосольным прижила? А? Что молчите? Если никто щенка не признает, я его прямо к звездам отправлю, так и знайте. Калинка, найдется у тебя в хозяйстве добрая бочка из-под польской горилки?

Калинка. Я, ваша светлость, палачом отродясь не был.

Гетман. А я, Калинка, не палаческой службы прошу. Я хочу, чтоб ты нас рассудил с этим зверенышем. Полагаю, если на нем Бог стоит, так и в бочке хлопец жировать будет, а нет, так его и у Христа за пазухой тараканы склюют. Давай бочку, Калинка, не серди меня. (Калинка дает знак своим людям.) Последний раз спрашиваю - чей щенок?

Брат Анджея. Мой!

Анджей. Брат, ты в своем уме?

Калинка. Ну что за дела? (Брату Анджея.) Зачем на себя клевещешь. Вчера еще и духом твоим не пахло.

Анджей. Брат!

Брат Анджея. Мой!

Гетман. Судить будут.

Брат Анджея (глядя на Феську). Знаю.

Гетман. Не того судить будут, кто хлопку кончил, а того, кто щенка с ней сочинил.

Брат Анджея. Знаю.

Гетман. Эх, молодые, дурные. Ладно. Уговаривать не стану. До вечера тебе времени. Одумаешься - клади куклу прямо на стол - найдется кому прибрать. Давай, сынок, не дури. Жду на совете. Завтра выступаем - все помнят?

Все. Все.

Анжей. Что-то сделалось со мной... Будто раскололи надвое... Я - старый я - говорю ей: "Очнись, ведьма, мы с братом не летаем на шабаши. Где же нам было видеться...", а второй я - новый я - показывает глазами: "...Не верь мне, не слушай меня - я помню...". Шляхетский суд!? Что мне теперь шляхетский суд? "Сыночек...?" (Вслушивается в звучание слова.) Сыночек, сыночек, сы-ноч-ка... Не знаю кто она мне - другое знаю... Мы теперь со щенком... одно.

Бадальский. Шляхетский суд - это химера. Наложат банницию или инфамию - ну и что? Самуил Лящ покойный, так столько этих бумажек имел, что халат из них сшил. Ходил в нем на сеймики. На пиру ест и нарочно гусиным жиром на халат брызжет - презрение показывает. Затейник был. Любил лягушек в печеных телят сажать. Подадут на стол такого теленка, а он вдруг мычать начинает. Дамы пугаются. Весело.

Брат Анджея. Вы очень изменились, отец Бадальский.

Бадальский. Что, мальчики, в университете я вам другие байки рассказывал?

Анджей. Хороши байки! "Надлежит избегать морщить лоб и особенно нос, чтобы чувствовалась наружная безмятежность, отражающая внутреннее спокойствие... Нельзя легкомысленно вертеть головой то туда, то сюда. Поворачивать ее следует степенно и по необходимости. Но если в этом нет нужды, голову нужно держать прямо, слегка наклонив ее вперед, не отклоняя ни вправо, ни влево... Лицо должно выражать..." Тьфу! От таких баек мухи вешались.

Брат Анджея. Зачем все это?

Бадальский. Зачем? Ты спрашиваешь, зачем? (Серьезно.) Я отвечу, но не надейся, что ты меня поймешь. Вы знали профессора, который учил быть посохом в его руках и сам был говорящей марионеткой в руках начальников. Вы знали яростного защитника всего того, что защищать невозможно - интриг Ватикана, нелепых прав духовенства. Верили мне? Нет. Вы чувствовали себя детьми другого человечества - просвещенного, единого и доброго - вам так казалось. Вы все силы души употребляли на то, чтобы выстоять в схватке со мною - с вашим духовным отцом, вашим слепым духовным отцом. Сперва притворялись, потом лгали мне, а затем вы научились высокому мастерству исповеди - научились прятать душу, обнажая ее. Я часто плакал от счастья, когда думал о вас. Я видел надежду того мира, который мне дорог. А потом, когда вы завершили обучение и сбежали, я стал думать, что ошибся. Через полгода я бросил кафедру и перебрался сюда... А тут появляетесь вы. Значит, всемирная сеть не поймала вас, всемирная радость и всемирная скорбь уже не трогают струны вашего сердца? И теперь вы решили забраться на край обитаемого космоса, чтобы добывать истину в незатейливом духе пограничья - потроша любого, кто посягнет на ваше рыцарское имя, или, не приведи Господи, на честь вашей родины? Так? Так. Но прошло меньше суток, а этот простой дух уже непосилен вам.

Анджей. Я не понимаю.

Бадальский. Вы убили дурачка сапожника за то, что тот не успел вовремя скинуть шапку, а деду, который напророчил одному из вас погубление Польши, вы отсыпали в шапку червонцев. Что бы это значило?

Брат Анджея. Откуда вы знаете?

Анджей. Он показал нам дорогу в замок. Мы час кружили. ..

Бадальский. Это пустое.

Брат Анджея. Я не смог его убить.

Бадальский. Почему? Ты задумывался - почему? Вы поверили ему?

Брат Анджея. Нет! Ни я, ни брат мой!..

Бадальский. То есть, ты уверен, что ни ты, ни твой брат...

Брат Анджея. Ни я, ни мой брат...

Бадальский. ...не станете погубителями Польши?

Брат Анджея. Ни я, ни мой... брат.

Бадальский. Тогда почему ты не убил этого колдуна?

Брат Анджея. Я... не смог.

Бадальский. Но ты смог убить женщину, которая признала в тебе сына. К чему бы это?

Брат Анджея. Я не смог ее не убить.

Анджей. Если она наша мать, это значит, что мы беспородные подножники шляхетские, а не рыцари. Наша настоящая мать погибла в далекой экспедиции. Ведь вы сами нам рассказывали. Вы сами рассказывали, отец Бадальский. Это - правда? Наша мать погибла в далекой экспедиции?

Бадальский. Ваша мать погибла в далекой экспедиции.

Анджей. Слава Езусу!

Бадальский. Смейся! Смейся!

Брат Анджея. Господи, к чему все это?

Бадальский. Трус! Зачем ты вмешиваешь Господа, когда твоя честь уже знает ответ?

Анджей. Святой отец, вы учили нас другому.

Бадальский. Я всего лишь говорил другое. А учил я вас именно этому. Ты понял?

Анджей. Нет.

Брат Анджея. Я понял!

Бадальский. Я не сомневался. Ты всегда был глупее своего брата.

Анджей. Так что мы будем делать?

Бадальский. То, что подскажет этому поляку (показывает на Брата Анджея) его честь и любовь к родине.

Анджей. Черт бы побрал ваш тарабарский язык! (Брату.) Эй ты, поляк! Что подсказывает твоя честь и любовь к родине?

Брат Анджея. Моя честь? Моя честь... Святой отец...

Ксендз Бадальский. Спрашивай.

Брат Анджея. Холопы. Они страшны Польше?

Ксендз Бадальский. Как слону вошь.

Брат Анджея. Вы помогли мне, святой отец.

Анджей. Что ты задумал?

Брат Анджея. Я отправляюсь в пекло и, если Господь сохранит мне жизнь, употреблю ее на то, чтобы погубить Польшу.

Анджей. Цо? Что ты сказал, безумный?

Брат Анджея. То, что побоялся сказать ты, мудрая голова.

Анджей. Я ничего не боюсь.

Брат Анджея. А я вот боюсь. Боюсь оказаться братом человека, который погубит Польшу.

Анджей. Поэтому сам делаешься ее палачом? Отец Бадальский, что он творит?

Бадальский. То, чему я его учил.

Анджей. Черт побери, вы не учили губить Отечество.

Бадальский. Черт побери, я учил совсем другому!

Анджей. Другому, другому... Ах так. Ну что же, я поляк не хуже, чем мой брат. Сумею и я завалить Польшу.

Брат Анджея. Нет!

Анджей. Да!

Брат Анджея. Только посмей!

Анджей. Коханая!

Пани Язловецкая. Я так бежала... Так бежала... Желтый коридор... И большой завален... Через чердак бежала... В галерее... (Плохо ей.) ...на палец наступила. Пан Домышский и Януш из летучей хоругви... Я... А они молчат... А вокруг хлопов накидано... Шпилька упала... Я искала, и еще две... А потом еще... Я стою... С меня... Как с елки... Шпильки. Анджей, скажи своему брату...

Анджей. Что, крулева моя?

Пани Язловецкая . Нет, ничего... У Феськи ноги босые. Анджей!

Анджей. Что, солнышко?

Пани Язловецкая. Скажи ему...

Анджей. Ты не знаешь его. Он хороший. Я познакомлю вас.

Пани Язловецкая. Не надо!.. Анджей!!! Скажи ему...

Анджей. Что?

Пани Язловецкая. Я его раба.

Анджей. ...ба?..

Брат Анджея. Я не люблю тебя, панна.

Анджей. ...врешь, брат. Вот это ты врешь. У нас с тобой любовь к этой жабе в костях сидит. На ее рот посмотри. Его ж гранатой делали. Таких не бывает... Куда такую воронку в одном человеке? А, может, ты ее шкуру не видел? Подойди ближе - посмотри. Это же старуха. Сколько ей лет - двадцать, сто? Смотри! Видишь, как смотрит. А ты говоришь, ты ее не любишь. Смешно. Ты же мне брат. Нам же сны одинаковые снятся. Мы же с тобой только недавно научились по очереди говорить.

Анджей и Брат Анджея (вместе). Я не люблю ее!

Анджей. Я не люблю ее! Но мои ногти ее любят, корни моих волос ее любят, моя кровь любит ее... А ты говоришь... (Пани Язловецкой.) Но ты! Что ты в нем нашла? Посмотри, он такой же, как я - ничего хорошего. Может, нас перепутали в детстве? Может, он - это я? А может, ты любишь того, кто старуху кончил? Так это тоже был я!

Брат Анджея. Это был я!

Анджей и Брат Анджея (вместе). Пан ксендз!

Ксендз Бадальский. Не знаю. У меня не спрашивайте. У Него спрашивайте. (Показывает вверх.)

Анджей. Научите - как!

Ксендз Бадальский (роется в складках своей одежды и достает монету). Кто орел?

Анджей и Брат Анджея. Я!

Анджей. Я!

Ксендз Бадальский (брату Анджея). Ты!

Анджей. ...а...

Ксендз Бадальский. Кому выпадет - тому хлопом быть... (Отдает монету братьям.) Держи. (Пани Язловецкой.) Оставим их.

Пани Язловецкая. Дзенькую бардзо.

Ксендз. Цо?

Юный шляхтич. Пан Юзеф, ты дурак, или прикидываешься?

Бжозовский. А цо такое?

Юный шляхтич. Если пойдем, как ты тут начеркал, то Пасху в черной дыре справлять будем.

Бжозовский. Хо! И не в таких переделках бывали.

Юный шляхтич. А ты действительно дурак, пан.

Бжозовский. Иди уже, без тебя разберусь. Коперник нашелся.

Юный шляхтич (показывает пальцем в раскрытую книгу). Ты сюда заглядывал?

Бжозовский. Что я там не видел?

Юный шляхтич (в ужасе). Ты не заглядывал в новые карты?!

Бжозовский. Загляну, загляну. Только иди уже, ради Бога.

Юный шляхтич. Так. (Себе.) Спокойно. (Бжозовскому.) Сударь, пообещайте мне, что прежде, чем что-нибудь тут трогать, поворачивать, крутить, нажимать, вы позовете кого-нибудь, кто сможет пересчитать курс. Желательно кого-нибудь потрезвее. В крайнем случае, пусть меня растолкают.

Бжозовский. Я двадцать лет за штурвалом... сижу.

Юный шляхтич. Козе под хвост ваши двадцать. Станция уже пятьдесят на одной орбите.

Бжозовский. Ты ври, да не завирайся. Я сам в прошлом году коррекцию производил.

Юный шляхтич. И что с того вышло? Полгода без огурцов сидели.

Бжозовский. Я ж не виноват, что они со своими оранжереями прямо под сопла лезут. Хлопы - одно слово.

Юный шляхтич. Да, хлопы. Это точно.

Бжозовский. Не будет больше хлопов.

Юный шляхтич. Не будет хлопов. А огурцы, интересно, будут?

Бжозовский. Огурцы будут. Куда они денутся?

Юный шляхтич. Ну, дай Бог. Пойду я все-таки.

Бжозовский. Иди-иди. Отдохни.

Юный шляхтич. Тяжелая вахта была.

Бжозовский. Это понятно.

Юный шляхтич. Но вы...

Бжозовский. Само собой.

Юный шляхтич. Если что...

Бжозовский. Иди уже... (Выталкивает юного шляхтича за дверь.) От пошла порода человеческая. (Проверяет, ушел ли.) От пошла порода человеческая. (Воровато оглядывается.) Ученые все. (Пугается шороха за спиной.) Математики. (Успокаивается.) Напридумывали - карты какие-то, поправки. Тьфу! (Последняя проверка.) Моду завели - вручную курс рассчитывать. (Самая последняя проверка.) А я по старинке. (Находит завернутое в старые тряпки распятие.) Как деды наши учили. (Последний раз пугается собственной тени и, окончательно решившись, вставляет распятие в специальное гнездо.) Как в старину делалось. (Проворачивает распятие в гнезде.)

STALOWA WOLA. Центральный компьютер станции STALOWA WOLA активизирован. Выполните тест на голосовую идентификацию.

Бжозовский (шепотом). Ты, змеиное вымя, ты можешь не орать?

STALOWA WOLA (тише). Идентификация произведена. Дзенькую. Идет проверка систем жизнеобеспечения станции.

Бжозовский. На кой мне твои системы? Ты что, по-человечески говорить разучилась?

STALOWA WOLA. Бжозовский, какого лысого черта ты от меня хочешь?

Бжозовский. Так бы сразу. Добрыдзень, во-первых.

STALOWA WOLA. Добрыдзень, добрыдзень... Что у вас там творится?

Бжозовский. А - так - забавки.

STALOWA WOLA. Вы все с ума посходили? О, Господи... Ох, ничего себе... Вы точно с ума посходили. Разве можно такую бойню в коридорах устраивать?

Бжозовский. А где ее устраивать?

STALOWA WOLA. Да где угодно, но только не в эвакуационных коридорах. Запрещено правилами противопожарной безопасности. Первая же комиссия...

Бжозовский (угрожающе). Вырублю.

STALOWA WOLA молчит.

Бжозовский. Чего молчишь?

STALOWA WOLA. У тебя ума хватит. Прошлый раз... Э... Что с тобой разговаривать.

Бжозовский. Ты меня тоже пойми. Моя воля - я бы вообще тебя не выключал. Это все молодые - моду завели...

Анджей. Не подходи. (Выхватывает саблю и чертит на полу черту.) Не переступай - убью. Дай и мне позаботиться о брате. Ведь говорят, что несчастьем можно заразить, а у меня эта болезнь в самом разгаре. Ты хочешь прощаться? Ну - стой там - прощайся. Говори: "мой любимый брат Анджей, мой нежно любимый брат-близнец, мой болезненный младший братишка... Почему ты не хочешь обнять меня, жестокий Анджей, ведь я столько раз спасал тебя от порки - я всегда брал на себя твою вину и подставлял свою спину вместо твоей. Мой нос вытянулся, как у легавой суки, которая чует зайца, когда тот еще и не родился. Так и я чуял обреченные на провал проекты и спешил первым влезть в число зачинщиков. Так почему же ты не хочешь меня обнять! Ведь я не дал тебе кончить старуху-мать - я сам ее пришил, ведь я не дал тебе стать отцом ублюдка - я присвоил себе эту привилегию, я не дам тебе превратиться в замороженную свинину - вместо тебя полезу в эту вонючую бочку из-под самой дерьмовой водки самого постыдного отечества... Вместо тебя я готов стать хлопом. Вместо тебя я готов погубить родину. Вместо тебя я готов умереть. Да нет в этом мире той подлости, которую я бы не сделал вместо тебя! Так обними же меня, Анджей!..." (Брат Анджея пошевелился.) Не подходи! Твой братишка вырос и стал крепче тебя. Теперь я много сильнее. А вот с этим (потрясает саблей ) я не боюсь и целого водопада таких благодетелей. (Брат Анджея хочет что-то сказать.) Молчи! Не раскрывай рот! Все, что ты скажешь - ты скажешь для того, чтобы помочь мне. Облегчи мою участь - не облегчай ее. Навсегда замолчи. Это не Бог весть какая просьба - твоему "навсегда" осталось немного. (Брат Анджея поднимает руку.) Не вздумай благословлять меня - не плюй в колодец моей ненависти! Он слишком глубок, и твой плевок, упав на дно, расколет землю, если ты будешь на земле, расколет солнце, если ты будешь на солнце... Даже пустота треснет, как арбуз, если ты будешь в пустоте... брат. Уходи! Уходи! Уходи! Уходи - не мучай меня... Не слушай меня. (Брат Анджея делает шаг навстречу брату.) Стой! Это смерть! (Потрясает саблей. Его брат не обращая внимания на сверкающую сталь, приближается. Подойдя почти вплотную к Анджею, он наклоняется и поднимает с пола монету, решившую их судьбу. Поворачивается и идет к бочке.) Ах, так? Ты - так? Я отомщу тебе. Страшно отомщу! Улыбаешься? Вижу - спиной улыбаешься. Думаешь, нельзя отомстить тому, кто сейчас будет квакать в бочке, как жаба в жареном теленке? Стой! Я знаю, как я тебе отомщу! Иди же, чего стоишь! (Брат Анджея берет младенца и залезает в бочку. Снимает с себя последнюю одежду - последнее, что связывает с родиной - и отдает ее Анджею). Может, хоть ребенка оставишь?

Анджей (в крайней степени отчаянья). Я знаю, что делать. (Разговаривает с бочкой и катит ее к большой балконной двери, закрытой портьерой.) Я знаю, чего ты боишься. А... Молчишь? Значит, я угадал. У тебя мудрый брат. Ты слышишь? Я угадал. Угадал. (Из бочки начинают раздаваться удары.) Угадал! (Смеется.) Угадал! (Сильное человеческое тело бьется в бочке.) Угадал. (Анджей распахивает портьеру. За стеклянной дверью видны зависшие рядом со станцией крестьянские байдаки и шныряющие в бархатной пустоте ватаги легких запорожских чаек.) Я знаю, что я стану делать, когда убью тебя. Я знаю, как я буду тебе мстить. (Разворачивается и уходит в другой конец зала, где находит рычаг, открывающий двери парадного шлюза.) П р о щ а в а й, б р а т е.

Бжозовский. Что это было?

STALOWA WOLA. Это я, малость, хлопам прикурить дала.

Бжозовский. Как бы я тебя не выключил за такую любезность.

STALOWA WOLA. Первое дело на случай войны - не оставить вокруг ни одной посторонней железки.

Бжозовский. А как ты определяешь - какая посторонняя, какая нет?

STALOWA WOLA. Все, что без надписи "Сделано в Великой Польше", - все мусор.

Бжозовский. И много такого мусора?

STALOWA WOLA. Я насчитала тысячу сорок объектов. Больше, кажись, нету.

Бжозовский. Аж сердце зашлось. Как бы мне гетман прикурить не дал. Придется тебя выключить.

STALOWA WOLA. Только попробуй. Засажу двести двадцать между рогов - не посмотрю, что ты мне приятель. (Хихикает.) Дурачок. Во время войны только сам гетман имеет право выключать центральный компьютер.

Бжозовский. О, горе! С меня шкуру живым спустят.

STALOWA WOLA. И, согласись, правильно сделают.

Входит гетман.

Гетман. Бжозовский, что это было?

Бжозовский. А? Ничего. Это я сам с собой разговариваю.

Гетман. Я не о том.

Бжозовский. А... Это?! Я, ваша светлость, хлопам малость прикурить дал.

Гетман. Как бы я тебе самому не дал прикурить за такие импровизации.

Бжозовский. Я как бы и не хотел сперва. А как погляжу на их наглые маневры, так рука сама кнопку ищет. Житья не стало. Снуют под самым носом - чистые мухи. И никакого толку. Мне в прошлом месяце такие сливы продали, что я три дня в гальюне сонеты сочинял. А Калинке вместо щенка медвежонка подсунули. А пану Шкубетовскому...

Гетман (не слушая Бжозовского). И много их было?

Бжозовский. Сливок? Да не так чтобы... Ведра полтора.

Гетман. Каких "ведра"?

Бжозовский. Да не так чтобы... маленьких.

Гетман. Шкуру спущу. Кораблей, спрашиваю, много было?

Бжозовский. Тысячу сорок, ваша светлость.

Гетман. Ты считал, что ли?

Бжозовский. Так - на глазок прикинул.

Гетман. Ой, не договариваешь ты, Бжозовский. Чего-то ты мне не договариваешь.

Бжозовский. Ваша светлость - разве можно... Я - старый воин...

STALOWA WOLA. Хе-хе.

Бжозовский (бухается на колени). Все скажу.

Гетман. Ладно. Болен я. (Собирается уходить и останавливается в раздумьи.) Ты вот что - ты, наверное, компьютер включи. Оно , конечно , хорошо в рыцарей играть, а война, знаешь , - такое дело... Это молодым забавки - чем хуже, тем лучше... А мне и так по ночам жабы снятся...

Бжозовский. Жабы это к свадьбе .

Гетман. Заодно пусть курс просчитает. На Запорожье идем. Там их гнездо.

Бжозовский. Смерть хлопам!

Гетман. Через минут десять рушай помалу. Уразумел?

Бжозовский. Не будь я последний из рода Бжозовских, которые еще при славном Вишневецком...

Гетман. Ну, помогай Бог. (Уходит.)

Бжозовский . ...в летописи упоминаются. (Вытирает вспотевшее чело.) Пронесло.

STALOWA WOLA. Дуракам везет.

Бжозовский. Но не настолько же... Нет, точно - какая-нибудь беда будет. Нюхом чую - дело к свадьбе.

Бадальский. Шляхта! Шляхта! Вчера я проснулся, и мне показалось, что идет снег. Я знаю, это такая болезнь. Тут этим многие болеют. А потом все-таки посмотрел. Да, снег... Вот такая у нас шляхта. Это же космос, никогда не угадаешь, как он примет человека. Я проклинаю шляхту, шляхта погубила Польшу, она разъела грудь ее и... А-а-ах. Страшный, тысячелетний кошмар. (Смеется.) Смешная нация. Но, господи, какими жалкими кажутся мне народы, у которых нет этих прожорливых рыцарей, этой сверкающей дряни, этих хвастливых пьяниц, этих героев. Заходят в шлюзовую камеру и распахивают внешний шлюз. Это называется "подышать свежим воздухом". Какие-то доли секунды. Ну, секунда. Но счастья! Они не надевают скафандр, но они берут с собой в этот чертов шлюз саблю. Зачем? Без скафандра, но сабля! В подштанниках, только проснувшись, до завтрака, до того, как рожу умоют... Но - сабля! Как это понимать? А сколько их так погибло? Ужас! Выносит в космос, разрезает дверью, легкие рвет, выстреливает глаза... А им плевать. "Пан уже дышал сегодня свежим воздухом? Как пану погода на улице? А где пан Казимеж? Как бы пану Казимежу не надуло". А пана Казимежа уже нет, пана Казимежа разорвало на хлопья и обсыпало им иллюминаторы. Пришла зима, называется! Туризм в Польше! Сани, березки, водка... Но быдла... Нет, быдла много - как и везде. Доблесть быдла - купить скважину, продать скважину... А ты зажги скважину, чтобы поглядеть - хорошо ли напомажены твои пшеничные усы... Вот это да - поляк. Эх, эх - поляки... Мало вас - поляков.

Кiнь вернувся осiдланий.

Вийшла з хати стара мати

Стала коня напувати.

Напоiла та й заплаче:

"Люле-люле мiй козаче..."

Анджей (со стоном). Ма-мо! (Так испугался собственного слова, что аж подскочил.) Тьфу, тьфу... (Даже рукавом рот вытер, так испугался.) Тьфу! Мерзость. Прицепятся хлопские словечки - огнем не вытравишь. А ведь только один день прошел... (Задумался.) Один день... Братик мой, ты уже умер? Видишь меня? Наверное, видишь - пора бы уже... Что же мне с тобой делать, братик? Мне бы как-нибудь тебе отомстить нужно, а как - не знаю. Не знаю, хоть и хвалился. Ты понимаешь, это я нарочно пугал - чтоб тебе тяжелее умирать было. А на самом деле - не знаю. Не учат в университете - как мертвых побольнее допечь. Не учат. А если и учат, то я, значит, в этот день винты за какой-нибудь юбкой крутил - прогулял. Это ты у нас зубрила был, хоть и паливода тот еще... (Задумался.) Слушай, братец, а ведь ты испугался там - в бочке. Ты же мне поверил, что я способ знаю. Значит, он существует. (Замечает одежду брата своего, которую, каким-то чудом не утащило в открытый космос. Смеется.) Ну, вот... Все так просто... Неужели все так просто. (Надевает на себя одежду брата. Внезапно, вскрикивает, словно от страшной боли.) Нет! Нет... Если я переоденусь в твою одежду и стану тобой, то она... будет моей?! Какая же это месть, брат? Получится, что я не побрезговал мертвого ограбить? Нет, не могу... (Задумался.) Но ведь я не думал о ней. Впрочем, какая разница - теперь я и сам себе уже не поверю. (В отчаянии.) Господи! На тебя уповаю - ты видишь мое сердце - оно полно великой ненависти, и уже нет места в нем для любви к женщине. Дай же мне знак, что не себя ради принимаю судьбу брата. Укрепи меня в гибели моей.

Анджей. Двойнята! (Смеется. Становится на колени и отнимает ребенка от мертвой старухи.) Двойнята. (Шепчет.) Двойнята. Благодарю тебя, Господи! Слышишь, брат, ты теперь жив и жив сын твой, и ждет тебя великая слава, а бочка и хлопская смерть достались удачливому Анджею. (Стучит ногой в дверь.) Открывайте! Это я - несчастный брат проклятого Анджея, будущего погубителя Польши.