|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
Человек в пути
06 февраля
2007 года
РУССКОГО ФИЛОСОФА
ПСАЛОМ 1
Где же Бог, Господи, где же
Бог!
ПСАЛОМ 2
Скажи нам, Господи, зачем мы живем!
Скажи нам, Господи, зачем мы вопрошаем!
Почему мы не можем просто существовать -
Как трава и ветер,
Как воздух и дым,
Как гладь речного покоя.
Почему мы мечемся и тоскуем,
Страдаем и томимся,
В сущности, не зная ничего!
Ты всадил в нас волю к жизни,
Посеяв страх и тревогу,
Недоумение и печаль,
Сомнение и скорбь.
И вот -
Наше отчаяние не знает предела.
Наша боль безмерна,
Наша тоска бездонна.
ПСАЛОМ 3
Где мы, Господи, где мы!
Как мерно проходят дни наши,
Как странно течет время;
Река времени, как река крови -
Потоки ее молчаливо несутся в холодную даль.
Небо над нами,
Земля под нами,
А мир наш, где он!
Высоко парит птица дневная,
Глубоко живет красный червь смерти.
Как посмею я окинуть взором мир этот, Господи!
Кто я такой, чтобы глядеть в небо и землю!
Но где мы, Господи, где мы!
Теряемся мы, ибо затеряны,
Теряемся мы, ибо потеряны.
Кто потерял нас, Господи!
Кто нас выбросил в холодную бездну солнца!
Ведь потеряны мы и брошены.
И мир не знает, что он такое,
И птица не знает.
А река времени как река крови,
Страшно течет в холодную даль тоски.
И не знает река, куда ей течь и зачем ей течь,
И красный червь смерти не знает, зачем он.
И человек не знает, Господи!
Ничего не знает человек, ничего.
Как же так, Господи,
Что человек ничего не знает!
Ты дал ему ум и глаза,
Дал и мир, чтобы увидеть его,
Но ничего не знает человек,
Потому что не знает, куда течет красная река времени,
И зачем красный червь смерти вершит свою работу.
И мир, Господи, не знает, где он, ибо не знает, кто он.
И есть ли, Господи, в мире кто-то!
ПСАЛОМ 4
Прокляты мы, Господи.
Прокляты уже существованием своим.
И нет нам благого исхода, и страшен наш путь,
И со скорбью влачим мы бесцельную пустоту дней своих.
И не знаем, как жить дальше, Господи,
Потому что не знаем, чем жить.
И вокруг - неприступная твердыня закона,
Неуничтожимый бастион зла;
Во всех - отчуждение и корысть,
Лицемерие и лукавство,
Страх и подлость.
Не к кому обратиться, Господи,
Некому поведать свою тоску,
Не с кем разделить и надежду.
Не многие понимают это,
Не многие признают беду,
В которой все мы, Господи.
Одни - надменно хохочут,
Пряча злобу свою вглубь прогнившей души;
Другие - гонят тебя как прокаженного,
Едва заподозрят неладное;
Третьи - равнодушно и "смиренно" принимающие все,
И "гордо" противостоящие судьбе;
Четвертые - утопают в роскоши и неге,
Скрывая свою трусость в наслаждении;
Пятые - делают вид, что слушают тебя,
В глазах же их мертвый блеск пустоты.
Идешь к себе и себя не находишь.
Научи же, Господи, жить во мраке без надежды на свет,
Жить во зле без надежды на добро,
Жить в пороке без надежды на добродетель,
Жить с "людьми" без человека!
Где, Господи, друг мой!
Где враг мой,
Где ближний мой и дальний!
Где разница в них,
И есть ли разница.
Разве дальний не ближний!
И кто был друг вчера,
Не может ли сегодня стать врагом.
И кого я искал прежде,
Найду ли ныне!
Думаю, Господи,
Нет никакой разницы меж людьми в сути их смертной,
Ибо смертная суть сближает их на полях зла.
Но одних Ты поставил ближе по родству их,
Других дальше,
Чтобы могли мы видеть уродство душ яснее,
Видя его в ближних своих.
И дальним не лицемерили
По могуществу их.
Видел я свежие цветы на могиле, Господи.
Что сказать!
Им там и место,
Это их слава.
Но человек, Господи,
Где его место, и где его слава!
Здесь ли!
Печаль и покой -
Цветы на могиле.
Печаль и покой -
Брат тишины и ровесник деревьев.
И тишина деревьев, скрывающих тлен,
И тлен, скрывающий суть.
Здесь ли счастье,
Здесь ли удел,
Здесь ли предел, Господи!
ПСАЛОМ 7
Кричать хочется:
Где Ты, Господи!
Где, Ты был, Господи, когда убивали наших братьев,
Когда терзали малых и слабых,
Когда пытали вдов и сирот!
Где же Ты был, Господи!
Или Ты так испытываешь сердца наши!
Или Ты хочешь сказать, что нет невиновного, -
И всяк несет свой камень зла,
И крест расплаты уже повис над ним.
Как вынести нам, Господи, бремя нашего неведения,
Столь непомерную ношу нашего жестокосердия!
Страшны дела, Твои, Господи!
Страшны они для нас,
Для нас, кто не может творить ничего,
Для нас, привыкших к себе.
ПСАЛОМ 8
Видел я вчера мертвого человека, Господи,
Когда в хорошем расположении духа возвращался домой.
Лежал он один в гробу своем раскрытом -
Желтый и понурый, одинокий и пустой.
Сжался он так, будто все несчастье мира вошло в него,
И застыл он в вечной муке своего распада.
Вот еще вчера ходил он в свете дня,
Бодрый и веселый, беспечный и спокойный.
И не знал он, что ожидает его завтра,
Что шлет ему черная тень неведомой судьбы.
Но впрочем, то был уже поживший человек,
Немало ходивший по свету, и все же.
Что есть человек, которому дано ходить и дышать,
Есть и спать, вставать и смотреть,
А он бездыханный, как жухлая трава осени, лежит и лежит.
Но то был поживший человек,
И близкие его стояли плотным кольцом тишины.
Стояли молча и смиренно, сжав свою тоску и не давая волю плачу.
Но вспомнил я молодую девушку, вот также лежащую в гробу,
И мать ее - обезумевшую и ополоумевшую,
Исторгавшую проклятия, которые лучше и не слышать смертному.
И никто не мог усмирить ее, Господи.
Все стояли, стыдливо опустив глаза, чувствуя и свою вину за это.
И молодая, как весна смерти, лежала недвижно,
Спрятав вглубь своей вечности тайну своего ухода.
И лишь молчание было ее ответом,
И лишь немые черты бросали страшный упрек стоящим,
А те в ужасе и стыде за свою жизнь отводили взгляды друг от друга.
ПСАЛОМ 9
Как печальна Отчизна моя, Господи.
Как тяжко страдает народ мой.
Как грустно влачит он бесцельные дни свои,
Обманутый и оболганный.
Опять иноплеменные беспутствуют на земле нашей,
Опять они устроили свой шабаш на местах,
Где покоится прах наших предков.
Ибо вся земля наша - могила наша и родина наша,
В ней наше упокоение, но в ней и наше воскрешение.
В ней наше падение,
Но в ней и наш Восход.
В который раз, Господи, осквернены души наши,
В который раз преданы наши святыни, поругана наша память.
Нам внушают, что безродны мы,
И мы молчим в ответ;
Нам лгут, что нет у нас величия,
И робко склоняем мы головы свои;
Нас заставляют покинуть дом свой,
И мы молча идем вон.
И опять Небо молчит,
И опять, Господи, отвернулся Ты от народа нашего,
Позволяя оскорблять и унижать его,
Поносить и готовить к погибели.
Ношу я смертность свою как вещую вещь мира,
Как тайную тайну бытия.
И когда придет час мой,
Выпорхнет из меня смертность моя
Птицей красной,
И полетит в белую обитель тоски.
И кинет меня в бездну вечного огня.
Вот, Господи, смертность моя -
Птица моя красная.
ПСАЛОМ 11
Где же Ты был, когда распинали нас?
Говорят, Ты стоял рядом,
Что кровь текла по Твоему истерзанному телу,
Когда терзали нас.
Что слезы страдания лились из глаз Твоих чистых,
Когда видел Ты горечь нашего бытия.
Ты скрывался в благодати своего Триединства,
Когда мучили нас,
Когда срывали кожу с наших тел,
Когда сжигали наших младенцев,
Когда топтали могилы наших предков.
Почему же Ты не стер с лица земли тех,
Кто не должен был бы даже родиться!
Как Ты позволил им надругаться над Святыней Святынь,
Надругаться над Собой!
Вот она - мертвая стена плача,
Вот он - скорбный стон горя,
Вот оно - кровавое марево зари,
Вот он - разум истины,
Безумием своим, сокрушивший добро.
Научи нас, Господи, терпеть неправду,
И не гневить сердца свои понапрасну.
Покажи нам кротость и мудрость Свою,
Научи нас божественному равнодушию к своей судьбе.
Не дай злобе окончательно низвергнуть нас
В ничтожность нашего ничтожества.
Ибо, Господи, как глупы наши стенания,
Как мал наш гнев пред Твоей милостью.
Как нелепо наше "добро" пред твоим "злом".
Накажи нас, Господи, еще сильнее,
Заставь нас мучиться еще страшнее,
Чтобы не было у нас соблазна устроиться здесь навсегда.
Где вы гонители добра, разрушители истины,
Где вы, патриархи зла!
ПСАЛОМ 13
Ничего нет в мире, что бы удивило нас, Господи,
Кроме самого мира.
Ни вне мира, ни над миром -
Ничего нет.
Только мир и есть мир, Господи.
И что будет после мира,
И что было до него -
Пустой звук.
Ибо и до и после мира, -
До после только мира,
Который есть,
И которого могло бы и не быть.
И поэтому непонятно, почему он есть, Господи,
Ничто не может быть удивительнее самого мира.
И Бог, Господи, не столь таинственен и удивителен.
Не удивителен Бог, но страшен;
Если есть Бог, то это страшно, а не удивительно.
Не удивительно, потому что мир уже есть.
И Бог всегда существует как что-то еще.
Всегда будет какой-то Бог, Господи,
А еще что-то, помимо того, что есть,
И есть страх и ужас.
Ибо как же Бог существует, Господи,
Когда уже существует мир!
Пусть Он существует вне мира,
Пусть Он существует в мире,
Пусть Он - мир.
Он как-то существует.
И это как-то Бога возможно только после мира,
В котором возможно хоть что-то.
И пусть Бог над миром,
Все же мир - отсчет,
В котором начинается и кончается
Эта наша таинственная одиссея бытия.
Так что же такое жизнь, если есть Бог!
Да и есть ли жизнь, если есть Бог!
ПСАЛОМ 14
Ты, Господи, ходи Своими путями,
А я буду ходить своими!
Обижен я на Тебя, Господи.
И обида моя велика.
Не понимаю я Тебя, Господи.
Как же нагл и нелеп человек, Господи,
В своих претензиях к Богу.
Как неблагодарна тварь к своему Творцу,
Как нечестив ропот скверного раба
К своему великодушному Господину.
Как терпишь Ты, Господи, не терпящих Тебя!
Как переносишь Ты тех,
Кто не переносит одного лишь Твоего имени!
Удивляюсь я Тебе, Господи!
ПСАЛОМ 16
Видел я улыбку младенца, Господи,
И обомлела душа моя.
И понял я, что вся тайна мира здесь.
Как светел и лучезарен взгляд того,
Кто томился сто месяцев во тьме чрева матери своей.
Как он мог выйти на свет!
Как он питался и дышал во тьме египетской,
Что зовется утробой женской.
Откуда знал он, как жить здесь,
Выйдя из глубины живота своей матери.
Как дитя человека превосходит всех детенышей животных тварей!
Как он мал и беспомощен,
Но как велик и страшен осмысленный взгляд его.
Как беспорядочны движения рук и ног его,
Но как целеустремлен и сосредоточен его взор,
Смотрящий туда, куда не проникает взрослое око,
Всегда упирающееся в смертную тьму этого мира.
И понял я в ужасе -
Как непричастен человек к рождению человека.
Как далек человек от всего того, что вершится без его ведома.
А без его ведома вершится все.
Ты, Господи, зачинаешь,
Ты, Господи, сохраняешь,
Ты, Господи, вынимаешь.
ПСАЛОМ 17
Как возможен другой человек, Господи!
Как возможен не я!
Не зря говорят: "чужая душа потемки".
Ибо, что есть, в сущности, другой человек!
Никто ведь не знает.
Вот все такие же, как и я,
Такие и не такие;
Слишком близкие и совершенно чужие.
И ничто более не чуждо, чем другой человек, Господи!
И это невыносимо.
Смотрит на меня брат мой -
И сколько в его взоре холодного отчуждения,
Сколько равнодушия и презрения.
А если и с интересом смотрит на меня ближний,
То лесть - мотив его.
Нет братства и понимания в единосущности нашей.
Нет любви и согласия;
Дух вражды и ненависти, подозрения и зависти, злобы и подлости -
Вот чем полны сердца человеческие.
А все потому, Господи,
Что непонятно, как возможен другой человек.
Чем он жив!
Подумаешь - и ужаснешься.
Ничто не близко в другом:
Все иное, все не то, все враждебно, все неприятно, Господи.
Ни за что никто не хотел бы быть другим,
Никогда жизнь другого не радость.
И ты заставляешь нас любить друг друга!
Смеешься Ты над нами что ли, Господи -
Себя вынести не можем,
Как вынесем друг друга!
ПСАЛОМ 18
Как темны ученые, Господи!
Как глупы они!
Как безумны.
Поистине нет более нелепого смертного, чем ученый.
Не понимают они, Господи, что не понимают.
И что не понимают они, тоже не понимают.
Почему не понимают - об этом нет и речи.
А те, кто понимают, прикидываются и лгут.
Ибо нет сегодня более мудреца,
Который мог бы обнажить пустоту ума своего,
И веселится в простоте сердца своего.
Ибо, зачем сегодня, наука, Господи, когда уже и так все неясно!
Неужели и сегодня для кого-то наука
Может быть все еще утешением и надеждой!
Как порой мелочны заботы человеческого духа.
Псом-рабом заскулить хочу я, Господи, у ног священников Твоих!
ПСАЛОМ 19
Видел я, как птица летит в небе, -
И ужас объял мою душу, Господи!
Как возможен полет ее,
Такой безжизненный и мерный.
Черная точка тоски как стрела заката -
Путь ее.
Взмах крыл ее как парус ненастья, -
В тени его жизни наши.
Крик ее в глухоту дня -
Знак свирепой участи,
Поджидающий нас на рассвете.
Зов ее неземной стати -
Намек на наше земнородство.
И воля ее -
Воля холодного ужаса,
Воля белого дня и желтого неба,
В которых нет нас.
И смотрел я, Господи, в то страшное небо,
Где птица вершила дело свое.
И понял я, что все во власти дня,
Имя которому - полет птицы.
И спасенья от него нам ждать нельзя,
Ибо взмах ее крыл -
Черная судьба наша.
И неподвластно ничему земному ее гордое парение.
Полет ее был столь недвижен и страшен,
Что подумал я, -
Вот смерть моя в ясном небе дня летит ко мне,
И ничто не препятствует ей.
Не мог я вынести этого ровного и спокойного полета ее, Господи,
Зачем Ты, Господи, послал этих птиц на погибель нашу!
ПСАЛОМ 20
Видел я в детстве, Господи,
Как уходивший свет солнца светил на стены домов,
И тоска восторга вошла в мою душу.
ПСАЛОМ 21
Как ничтожен порядок этого мира, Господи.
Как нелепы все цели человека,
Как беспомощны его стремления к истине.
Как пусты всякие движения к добру.
Как корыстны устремления к справедливости.
Как слеп человек, что не видит,
Что история - его провал,
И ничему не дано было свершиться.
Ибо уничтожил он сам благочестие своего страдания.
И дом бытия -
Уже не его дом,
И не пастух он более,
И не жрец.
ПСАЛОМ 22
Видел я опять мертвого человека, Господи.
Видел великую безответность в лице его,
И скорбь немого ужаса пронзила сердце мое.
И понял я, что перед гробом, вершится что-то непостижимое,
И прозрел я в истину о суете мимопреходящего мира,
О пустоте дней наших, грядущих в ничто.
Безмолвие мертвого -
Ответ нашей безумной радости,
Он - страшный упрек нашей беспечности,
И печальный урок нашей не мудрости.
ПСАЛОМ 23
Когда же сгинут с лица земли враги мои, Господи!
Пока они живы,
Вызывают они во мне гнев и ненависть,
И не могу я молиться о них живых.
Когда они умрут,
То как все мертвые,
Будут вызывать благоговение и страх.
И тогда я смогу сделать им доброе,
Молясь за них.
ПСАЛОМ 24
Никто не хочет спасения Твоего, Господи.
Не желают люди терпеть,
И свет им не выносим.
Что же такое люди, Господи,
И как я могу любить их!
ПСАЛОМ 25
Посмотрел я, Господи, на Солнце,
И увидел черное пятно -
Паука, терзающего живущих своим мнимым светом
И мнимой жизнью.
Ведь нет же, Господи, никакой жизни у тех,
У кого нет истинной жизни.
А кто смертен,
Какая ж у него истина!
Кто смертен, тот смертен -
Вот его истина,
И истина смерти - не истина жизни.
Кто же нас обманывает, Господи,
Кто нас держит в страхе и ложной надежде!
Где ж обрести истинную надежду!
На что ж мне надеяться немощному и лживому!
У кого искать опоры и поддержки, Господи!
ПСАЛОМ 26
Смотрел я, как закапывали человека в землю, Господи.
Да разве может быть большее проклятие для того, кто уже жил!
Кто обольстил нас, Господи, не дав ничего!
Как вынести это тем, кто еще жив,
Как жить тем, кто знает, что и их закопают!
И тех, кто закапывает нас сегодня -
Тех закопают завтра.
Доколе будет длиться это человеческое землекопание!
Кто откопает нас, и откопает ли!
О, Земля, ты как Солнце - два Ада для человека.
Кто ходил под Солнцем и радовался свету и жизни,
Кто ходил по Земле будет брошен в землю и навсегда сокрыт в ней.
Нет большего проклятия для того,
Кто хоть раз видел улыбку ребенка, закат дня, шум полей, восторг дождя.
Нет, Господи, воистину большего проклятия!
ПСАЛОМ 27
Но почему же, Господи, смертные по преимуществу живут так,
Как будто все происходит само собой,
Что будто бы все происходит ладно и правильно!
И они живут как бездушные животные, насыщая свою плоть,
Готовые сгинуть в любой день и час, так ничего и не поняв,
И в тоже время, боясь смерти, как самые низкие животные.
Что же это за существа, Господи,
В какой час они были созданы!
ПСАЛОМ 28
Я бы верил, Господи, кротко и наивно,
Да мне не хватает духа вынести зло.
Я бы верил, Господи, безропотно и тихо,
Да мне не хватает духа вынести свое непонимание,
Почему Ты не истребишь зло.
Я бы верил, Господи, нежно и спокойно,
Но я слишком многое не понимаю, Господи,
И, прежде всего, я не понимаю себя.
ПСАЛОМ 29
Почему Ты, Господи, еще терпишь тех,
Кто сегодня называет себя философами!
Почему не накажешь священников Своих,
А художников не предашь позору,
И ученых не выгонишь из дома науки!
Знаешь ли Ты, что они творят!
Ведаешь ли Ты, о чем они говорят и думают!
Видел я сообщество и понял, что это они убили истину,
Она погибла в сладострастных лапках и животиках этих мудрецов,
Не знающих ничего, кроме низкой своей нужды, липкой своей похоти;
Это они наводнили мир пустыми словами, и мудрость умерла;
Они преступники, ибо не позволяют искать истину тем,
Кто еще к ней стремится.
Как велики злодеяния тех, кто называет себя философами!
Они умертвили истину,
А художники умертвили красоту,
Ученые умертвили знание,
А священники все еще недостаточно жестоки и злы.
Покарай их всех, Господи,
Отними у них способность есть и пить,
И с ними будет то, что должно быть.
ПСАЛОМ 30
Лже-боги, Господи, лже-боги, кругом одни лже-боги!
ПСАЛОМ 31
Проснулся я однажды, Господи,
Светлым солнечным утром малым ребенком.
Что я увидел пред собой!
Увидел я то, чему нет названия -
Оно нависло белым маревом грусти над моей кроваткой.
И понял я, что никогда не пойму, куда и зачем попал.
Только пылающий горизонт манил меня!
Только там, я знал, таится нечто, только там.
Здесь же, понял я вдруг, Господи, ничего не будет.
Да и что может быть, кроме того, что есть!
ПСАЛОМ 32
Жизнь продолжается, Господи, пустая жизнь.
ПСАЛОМ 33
Где, Ты!
Я искал Тебя, странствуя по широким полям Твоего мироздания.
Где Ты!
Я искал Тебя в ночи, слыша глухие рыдания людей по своим умершим.
Где Ты!
Я искал Тебя среди брачного пиршества в пылу веселья.
Где Ты!
Я искал Тебя в пасхальном ликовании,
Возглашающих грядущее воскрешение.
Где Ты!
Я искал Тебя в бездонной глади ночного неба.
Где Ты!
Я искал Тебя в недрах земли, таящей скорбь и разлуку.
Где Ты!
Я искал Тебя в дивной тиши лесов и полей,
Средь пения птиц и цветения трав степных.
Где Ты!
Я искал Тебя в стане ученых, разведывающих глубинные тайны мира.
Где Ты!
Я искал Тебя в благодатной тиши монастырей.
Где Ты!
Я искал Тебя в человеческом сердце.
Где Ты!
ПСАЛОМ 34
Стал ли я мудрее после общения с Тобой, Господи!
Стал ли я добрее после общения с Тобой, Господи!
Стал ли я искреннее после общения с Тобой, Господи!
Стал ли я собой после общения с Тобой, Господи!
ПСАЛОМ 35
Завел Ты меня, Господи, в места странные и незнакомые,
И долго блуждал я в них и не мог никак найти дороги домой.
И было дело не ночью темной, но днем светлым и ясным,
И вокруг было множество людей,
Но не один не смог указать мне дороги домой,
Хотя я знал, что дом мой где-то рядом.
И вихрь дня закружил меня в страшном кружении своем.
И люди как чужие ходили, странно улыбаясь.
И снег блестел на дороге.
И долго бродил я в известной неизвестности и ужас охватил меня,
И возопил я тогда к Тебе, Господи: укажи мне путь,
И указал Ты мне.
Добрая женщина сказала кротко - да вот дом твой, совсем рядом.
Исполнилась душа моя тогда трепета и благодарности
И решил я жизнь свою посвятить служению Тебе.
ПСАЛОМ 36
Зачем, Господи, обижаешь смертных!
Они и без того обижены смертностью своею,
И нет у них сил постоять за себя.
Вот свою обиду они и возводят в злобу,
И злоба множится бесконечно,
И не видно конца ей,
Ибо смертные обижены двояко.
Я, Господи, полагаю
так:
Сущее существует.
И существует именно так,
Как оно существует.
И поэтому оно именно таково,
Каковым является,
Не является при этом ничем иным.
Не знаю, прав ли, не прав ли,
Но, Господи, думаю,
Что круг - поэтому круг,
И более ничего.
И он круглый беспричинно.
И беспричинность его круглости
Есть вечное основание его бытия.
И тайна круга - тайна самого Бытия.
Почему, Господи, круглое кругло,
Красивое красиво, сладкое сладко!
Потому, что оно таково.
И кто ищет причины - теряет суть.
И когда соль теряет силу,
Тогда распадается Бытие.
Только соль и держит Бытие в его силе,
И тайна соли - есть тайна самой соли.
И в этом все для человека, Господи.
ПСАЛОМ 38
Зачем смертные так любят страдания, Господи!
Не все любят страдания, но лучшие из них.
И страдают они за всех остальных,
И страдания их столь велики, что часто переходят в ропот.
Зачем только смертные так любят страдания, Господи!
ПСАЛОМ 39
Скажи нам, Господи, от избытка сил Твоих,
Доколе нам мучаться, доколе страдать,
Доколе нести смертность свою
И незнание свое множить!
Пусть благодать Твоя просветит нас,
Наставит на путь и отвратит от зла.
Поделись радостью Своей,
Поделись мудростью Своей.
Чтоб сократились дни нашей неправды.
Не даждь, Господи, боли перейти в ропот,
Горести в уныние,
Гневу во зло.
Пусть, Господи, свет Твоей правды
Коснется сердец наших,
Изнывающих и умирающих в тоске.
За что, Господи, покарал нас!
Исковеркал нас, осквернил нас.
Неправду свою знаем, но знаем ее не полно.
Почему Господи скрываешь грех наш,
Таишь тайну свою!
И непонимание наше нестерпимо.
Прости, Господи, немощные души наши,
Растворившиеся во зле и неправде.
Отпусти нас, Господи,
Не мучь и не терзай.
И раскрой нам всю правду Свою -
Как блеск солнечного дня,
Как тьму ночной ночи,
Как душу, не знающую страха.
Пусть великий День Скорби,
Станет великим днем радости.
Есть только эта жизнь,
Только эта жизнь и никакой другой жизни.
Но и эта жизнь не жизнь.
Где же жизнь, Господи!
Если нет никакой жизни
Кроме самой жизни,
Которая совсем не жизнь.
А вечная жизнь -
Что за жизнь!
Не поняли мы, что такое жизнь,
Не получили мы никакой жизни.
И находясь внутри жизни,
Не чувствуем уже никакой жизни,
Что ж такое жизнь, Господи!
ПСАЛОМ 41
Кто для Тебя Бог, Господи,
Кто Твой Бог!
Да и может ли у Господа быть Бог!
Бог Господа - что за Бог,
Ведь не Господь же Бог Он!
Так, кто ж Твой Бог, Господи!
Господи, Бог Твой где!
Ведь нет Господа без Бога,
И Господь есть Господь Бог.
Так кто ж для тебя Бог, Господи!
Скорблю я о Тебе Господи!
Что Ты за Бог, а все же Бог!
ПСАЛОМ 42
Как видны мне теперь, низины души моей, Господи.
Как много скверны собрал я.
Ужасаюсь, и не понимаю, кто я.
Благого дара отвергаю,
Ложь приемлю,
Над добром глумлюсь,
Храбрых презираю,
Подлых люблю,
Суетой наслаждаюсь,
Семя тли лелею.
ПСАЛОМ 43
Яростью своей, да не омоешь души моей, Господи!
Да не коснется меня рука гнева Твоего,
Да не увижу я лица Твоего хмурого,
Да не вниду в чертог Твоей печали, Господи,
Да не усну пред Твоими очами,
Да не умру в день радости великой!
ПСАЛОМ 44
Вот день.
Вот ночь.
Вот Ты, Господи.
Ты, Господи, как день и ночь едины.
Так и Ты, Господи!
Страшен день.
Страшна ночь.
Так и Ты, Господи, - страшен и един:
Един - потому что страшен,
Страшен, потому что един.
Тайна дня и ночи - Твоя тайна, Господи!
Ты, Господи - един день и едина ночь.
И едина тайна Твоя, Господи.
ПСАЛОМ 45
Живу, Господи, и не чувствую дней своих,
И не знаю времени.
И бытие мое шатко,
И сознанье распято,
И судьба не надежна.
Я, Господи, как сырая немота,
Как луч темный,
Как тень дождя -
Тронешь ее, и нет ее.
Не знаю, Господи, сколько живу,
Потому что не знаю, где я живу!
Все едино, Господи, -
День вчерашний, чем он лучше сегодняшнего!
И кто умер вчера, в лучшем ли он положении того, кто умрет сегодня!
ПСАЛОМ 46
Если б Ты видел наши страдания, Господи, то Ты бы их не допустил -
Так говорит наша добродетель;
Если б Ты сотворил мир, Господи, то сотворил бы Ты его разумнее -
Так говорит наша мудрость;
Если б Ты был Господи, Ты не дал бы нам умереть -
Так говорит наш разум;
Если б Ты был, - не было бы нас -
Так говорит наше тщеславие.
Мы есть, потому что Тебя нет, Господи, -
Так говорит наша вера.
ПСАЛОМ 47
Ложусь я в колыбель Гроба Господа моего,
Чтобы познать сердце Истины,
И отвратиться счастья земли.
Ложусь каждый день - каждый день восстаю.
И день новый -
День Гроба Господа моего.
Гроб Господа, что может быть слаще!
Гроб Господа, что может быть страшней!
Гроб Господа, кто еще укажет мне Правду!
Гроб Господа, кто утешит в день радости!
Гроб Господа, кто насадит алкание вечности!
ПСАЛОМ 48
Томлюсь я, Господи, -
И нечистоты духа бьют из меня ключом скверны.
Иной раз думаешь -
Хоть бы умер кто скорее.
Ибо скучно, Господи.
Если б умер кто, то скорбь развеяла бы тоску.
И зовешь смерть по немощи своей.
А когда кто умрет, то ропщешь и негодуешь,
И не хочешь уже никакой смерти, и гонишь ее.
А потом, опять скука, Господи.
И так все дни жизни - скука и скорбь, скорбь и скука.
Как выйти нам, Господи, из круга ада нашей жизни!
ПСАЛОМ 49
Ты, Господи, дал мне жизнь,
Одарил разумом,
И совестью почил меня.
Но жизнь моя, Господи, уходит в смерть.
Разумом я ничего не разумею,
А совесть - не преграда для зла.
И, Господи, в итоге не имею я ни жизни, ни смысла, ни добра.
Ничего не имею.
Ты дал мне все, не дав ничего.
Я все имею, но у меня ничего нет,
И я ничем не могу воспользоваться.
ПСАЛОМ 50
Странно, Господи, что мы рождаемся,
Странно, что умираем.
Странно, что живем.
Нас бы не должно быть, но мы есть.
Мы бы должны быть, но нас не будет.
Как постичь столь непостижимое!
В уме - пустота,
В сердце - горечь.
ПСАЛОМ 51
Жив ли Бог, Господи, жив ли!
ПСАЛОМ 52
Зла желаю Тебе, Господи.
Одного только зла.
Желание это - на дне всякого смертного.
И всякий смертный - на дне своего желания.
Но какое зло могу я Тебе причинить, Господи!
Все зло вернется ко мне, и буду я посрамлен.
Не испытываешь Ты зла, Господи.
Оно не пристает к Тебе никогда.
Только мы, Господи, испытываем зло,
Оно всегда с нами и в нас,
И не с кем нам разделить наше зло,
Вот и несем мы его одиноко и делим меж собой.
Что в нас желает Тебе зла, Господи!
Что в нас ропщет на Тебя, Господи!
Что в нас не хочет верить Тебе, Господи!
ПСАЛОМ 53
Долго, Господи, всматривался я в смертность мою,
И ужас объял меня.
Зачем, Ты, Господи, создал нас такими!
Или это мы сами сделали себя такими!
Но сделали же не без Твоего ведома.
И вот всматриваюсь я в смертность свою,
И что я вижу!
Ничего не вижу, Господи!
То-то и плохо, что ничего.
Что значит это ничего, этот ужасный мрак!
Значит ли это, что мрак и есть суть моя,
И сам я мрак и мрак окутывает меня со всех сторон.
Что за ужас эта смертность моя.
Что за хитрый паук,
Сосущий каждый миг сок моей жизни,
Оставляя меня в нечисти немощи и.
Горе нам смертным, Господи, горе.
И горе это столь велико, что его не залечит ни одно средство,
Ибо уже залечило бы.
И вот бредем мы по свету, облаченные в свою смертность,
Бредем как слепые во тьме, бредем, не ведая куда.
И хотя знаем конец свой ужасный, стараемся не верить в него,
Хотя бы не думать о нем до времени.
Пытаемся утешить и развлечь себя пустотой,
Обманываем сами себя и друг друга,
Лицемерим и лукавим на каждом шагу,
Притворяемся добрыми и счастливыми.
А мы ведь злые и несчастные.
И во всем виновата смертность наша,
Испортила она всё наше бытие -
Истребила надежду, посеяла раздор, внесла ложь.
Ничего не вижу, всматриваясь в смертность свою.
То-то и плохо, Господи, что ничего не вижу.
ПСАЛОМ 54
Уничтожь нас, Господи, уничтожь.
Зло и мрак - сущность наша,
Неужели Ты не знаешь об этом!
Сколько Ты еще будешь терпеть наш смрад!
Почему не уничтожишь нас, Господи!
Уничтожил бы уже нас давно.
Уничтожь нас, Господи, уничтожь.
Не может быть тварь доброй и свободной,
Не может тварь быть искренней и нелицемерной.
Сплошная ложь и зло, зло и мрак.
И нет исхода из тьмы нашей жизни.
Уничтожь нас, Господи.
Мы не станем никогда другими.
ПСАЛОМ 55
Погибает народ Твой, Господи, погибает!
Обманут и истерзан, оболган и поруган.
Доверчив, народ Твой, Господи, и бесхитростен.
Поддался соблазну жизни легкой,
А враги опутали его и погрузили во тьму житейскую.
Да и не нужен народ наш врагам нашим,
И хотели бы они стереть его с лица земли
И прилагают к этому всяческие ухищрения.
А народ наш, Господи,
Призван Тобой, просветить мир светом,
Но не светом времени, который есть тьма,
Но светом вечности, который есть суть.
Мешают ему, Господи, враги его.
Помоги, Господи, народу нашему.
Погибает народ Твой, Господи.
ПСАЛОМ 56
Почему, смертные, Господи, не противятся смертности своей!
Почему мирятся с ней!
Почему так беспечны!
Почему так глупы!
Почему не ищут света и Тебя не знают!
Только некоторые из смертных восстали против смертности своей,
И среди них только один, самый непримиримый.
И не для себя восстали, но для Тебя.
Ибо не нам нужна вечность, но Тебе.
И невечные мы Тебе не нужны.
Нам бы, Господи, пожить, да потлеть,
И как дым исчезнуть вовек,
Без следа и памяти.
Но, Господи, если смертный смирился со смертью,
То задавлен он смертностью своей;
И все дни свои проводит он в пустоте,
И ничего не стоят дела его в мире.
И жизнь его как тьма проклятия -
"Лучше б и не родиться тебе вовек,
А если и родился, то лучше сгинуть".
Вот и вся истина, истина смертного,
Смирившегося со своей смертностью,
И навлекшего на себя худшую участь из всех тварей.
Но разве то истина!
И стоило бы тогда миру быть!
Кто же усыпил человека, Господи,
Чтоб не стал он противится своей смертности!
Кто же соблазнил его принять свою смертность как данность,
И внушил ему, что конец его и есть закон,
Закон высший и неколебимый.
Смирился, Господи, смертный со своею смертностью,
И не правильно смирился,
Не смирением правды смирился,
А смирением страха.
И уже не смирился, но подчинился,
Вот зло и неискоренимо из мира.
ПСАЛОМ 57
Ухожу я от Тебя, Господи,
Но чтобы прийти к Тебе вновь.
Расхожусь я с Тобой, Господи,
Но чтобы вновь сойтись.
Ухожу не для того,
Чтобы омертветь в пустыне.
Ухожу, чтобы понять,
Есть ли жизнь без Тебя ад.
Ухожу, чтобы понять себя.
Но могу ли я понять себя без Тебя, Господи!
Не знаю.
Буду испытывать себя,
И потом вернусь.
Но примешь ли!
Но что-то гонит меня оставить Тебя.
Не Ты ли, Господи, сам гонишь меня!
Не Ты ли хочешь Сам испытать меня,
Что буду я без Тебя!
ПСАЛОМ 58
Замучены мы, Господи,
Собой ли, Тобой ли,
Кто знает!
Но замучены.
И каждый день - мука;
Начинается день - начинается мука.
Кончен день - сон отдыха, чтоб продлить мученья вновь.
И так вся наша жизнь, Господи,
Сплошная мука - от начала до конца.
И никто нас не убедит, Господи, что жизнь не мука;
Ибо мы не знаем, Господи, для чего мы живем,
Потому что не знаем, для кого мы живем!
ПСАЛОМ 59
Сидели мы, как сейчас помню, в круге дня, Господи.
И все было как всегда - спокойно и безмятежно.
Легкий ветер касался покрова нашей кожи,
И проникал глубоко в души.
И несуетно смотрели в голубую даль неба.
И все будто замерло в мире -
Деревья стояли неподвижно,
И птицы скрылись в тени листвы.
Редкий прохожий нарушал тишину,
И все было ровно и тихо.
Летняя прохлада совсем изнежила нас,
И предавались мы, Господи,
Непраздным размышлениям о сути бытия
И сущности нашей жизни.
Как вдруг услышали мы крик, Господи!
То был очень странный звук, похожий на крик,
Как будто кто-то крикнул совсем рядом с нами,
И раздался он словно из неведомого далека.
Как бы упало, что с неба,
И будто тяжкий стон из-под земли.
Переглянулись мы молча, Господи,
Недоумение и ужас были на лицах наших,
И безмятежность наша как дым вечерний -
Враз была развеяна.
Встали мы, Господи,
Чтобы удалиться каждому в свое одиночество
И предаться молитве и тишине.
ПСАЛОМ 60
Не верю я в веру, Господи!
Никто не верит, Господи, ни во что.
Все только видят и хотят видеть.
Самое пустое слово для человека - вера.
Обман это и обольщение.
Слишком низок человек, чтобы верить,
И достаточно лицемерен, чтобы делать то, во что верит.
Вера не только без дел мертва -
вера вообще мертва.
И Ты знаешь это, Господи!
И не вера Тебе наша нужна, этот пустой звук.
Лукавому и хитрому нужна вера,
Добродетельный так же нуждается и в разуме.
И только тому, кто выбрал подвиг и смерть,
Ты, Господи, открываешь пути свои.
ПСАЛОМ 61
Но разве виновата тварь, Господи, что у человечества нет цели!
Что лишь страх смерти и воля к жизни -
Единственные верные спутники на его пути.
В чем вина смертного,
Разве он повинен в том, что смертен!
Он смертен и поэтому творит зло,
И как творящий зло, он смертен, чтобы не творить зло вечно.
Но почему он изначально смертен!
Был ли он по рождению уже в некотором роде зол,
Чтобы стяжать себе смерть как наказание и проклятие!
Не правда, Господи, что смерть есть наказание за грех и зло.
Это потом человек стал злым и смертным,
И отныне он зол, потому что смертен, и смертен, потому что зол.
Но что было в начале!
Что случилось, Господи, что человек стал смертен!
Не чувствует человек за собой никакой вины.
Не виновна тварь в том, что зла и смертна.
Как вериги бытия - зло и смертность наша.
Даже, Господи, если и совершила тварь что-то противозаконное
Там, вначале времен,
То проклятие смерти не соизмеримо с этим.
Неужели, Господи, Ты скрываешь от нас вину нашу,
Действительную вину.
Что же сделал человек, Господи,
Что он как тень на земле -
Причастился благу бытия и распался тут же в прах.
И даже не заметил, что был.
Либо это насмешка, Господи,
Либо вина наша столь велика,
Что Ты щадишь нас -
И избрал всего лишь смерть нам наказанием.
Яд вины отравляет мою кровь, Господи,
Яд неизвестной мне вины.
Наша вина в том, что невиновата тварь ни в чем.
Она как раб и ребенок -
Что ей прикажут, то и делает.
И нет никакой свободы у твари,
Чтобы она могла совершить такое зло, расплата чему - смерть.
Смехотворна свобода наша, Господи,
Не верим мы в свободу.
И не можем мы постичь замысла Твоего,
Скрыта вина, скрыта и цель,
Да и наказания полного мы еще не знаем!
Что нам ждать,
Во что жить,
Что еще делать, Господи!
ПСАЛОМ 62
С ужасом вглядываюсь я, Господи, в пустоту дней своих ушедших.
Не знаю, за что ухватиться, и ни на что опереться не могу.
Хоровод дней игривой молнией промчал предо мною -
И вот я стою у гроба своей разрушенной жизни.
Что радость, что печаль, что приобретения, что потери -
Все едино, Господи.
Ничего не скопил я, ни добра, ни зла.
Словно через дырявое ведро утекла жизнь во мрак неизвестности.
Что мне взять с собой в смерть, Господи!
Что поможет мне в день скорби!
Кто утешит меня!
Мгла одиночества и пустоты окутала остывшую душу мою,
Смотрю я вдаль - ничего не вижу,
Смотрю назад - все тлен и прах.
А настоящее, как тень мертвой птицы -
Мелькнет черный лик ее и снова пустота.
Помню, Господи,
Как в младенчестве получил я скорбный намек на участь нашу.
Был день полный людей,
Как обычно одни сновали вдоль дороги,
Другие стояли на ней.
И вдруг - блеск солнца на каменной желтой стене, Господи!
И не то, что ужас и отчаяние охватило тогда душу мою,
Но чья-то несказуемая зыбь пронзила мозг мой.
И все вдруг приобрело неземной цвет какой-то красной тоски и тайны.
И ничего особенного не случилось,
Но понял я тогда - не то, все не то, Господи!
Или мир не для нас, или мы не для мира.
И стал я, Господи, с ужасом и подозрением всматриваться в мир,
И в людей в мире.
И понял я -
Все живут зря!
Не достигают ничего,
И пустота накрывает всех.
Как же так, Господи,
К чему стремимся, то не нужно нам,
А что нужно, к тому не стремимся.
Вот и стремятся все к пустоте,
Только одни идут к ней через "землю", другие через "небо",
Или одни через "тело", другие через "душу".
Одни говорят: нужен Бог и идут через Бога в пустоту,
Другие говорят: не нужен Бог и тоже идут в пустоту.
Пустотой Ты нас окружил, Господи!
Но дал тайну,
И тайна эта в солнечном отражении на стене дома в день людный.
Как вспомню его, так все мертвеет во мне, Господи.
И какая-то робкая надежда приходит.
А так, живу ли, не живу ли -
С ужасом вглядываюсь в пустоту дней своих прошедших,
И ничего не вижу в них, Господи,
Кроме солнечного света на желтой кирпичной стене.
ПСАЛОМ 63
Изменил я жене своей, Господи, -
И она изменила мне.
Другой раз изменил я ей, -
И опять изменила она.
Третий раз изменил ей я, Господи, -
И снова изменила мне она.
И исполнилось сердце мое гнева и протеста,
И хотел я возроптать на женщину:
Что за тварь и ничтожество жена моя!
Но вразумил Ты меня, Господи,
И понял я:
Я тот, кто развратил ее, предав соблазну плоть ее,
И невиновна жена моя,
И чиста пред Тобой.
Дурная природа играла в ней,
Но я бросил огня в солому,
И разжег пламя страстей.
На мне первородство греха!
И ходил я с тех пор меж людей, облитый грехом как грязью,
И зловонил я грехом, и смердил,
И страдал безмерно за сладострастие свое.
Изменил я жене Твоей, Господи, изменил.
ПСАЛОМ 64
Куда движется река времени, Господи!
Куда стремится поток бытия!
Куда ускользают дни наши!
Куда скрывается день!
Где таится ночь!
Куда исчезают народы!
Вот мир, Господи,
Он велик и таинственен,
И что мы в этом мире!
Мы видим ветер, колеблющий земную ветошь,
Мы слышим гром,
Мы радуемся, мы скорбим.
Но куда движется река времени, Господи!
Ведь движется же она куда-то.
И в ней тонет надежда наша.
И зачем она движется,
И как движется время!
Ведь не самовластно оно.
Самое страшное, Господи,
Что время может быть самовластным.
Если это так, то, кто мы!
Нужно ли нам плыть по реке времени.
Или мы - для иного!
Думаем о самом начале,
Ведь не безначально же время,
И ничего не можем помыслить,
Ничего не можем увидеть,
Тьма и бездна в начале,
Но тьма и бездна в конце,
Ведь не бесконечно же время!
Но река времени движется неумолимо,
И холодный лед тоски мертвит сердце.
Куда движется река времени, Господи!
ПСАЛОМ 65
После смерти Господь,
И только Господь!
ПСАЛОМ 66
Страшно мне отдаться Тебе, Господи!
Хочу быть с Тобою,
Но и собою хочу быть!
Когда исчезает лукавство -
Делаю шаг навстречу Тебе,
Но Ты гонишь меня и скрываешься.
Когда Ты призываешь меня -
Я не готов.
Отдавшись Тебе, потеряю ли все свое!
Не знаю Господи -
Ты молчишь.
Иные говорят: мы с Господом, мы в Господе.
Но вижу сердца их - нет в них Господа,
А иные живут так, как будто и нет никакого Господа,
Но вижу - живут в Господе.
Но мне страшно отдаться Тебе, Господи,
Что это будет значить для меня!
И не безумен ли я, Господи, спрашивая так!
Ведь я не знаю и того, что значит быть без Тебя,
Откуда же мне знать,
Что будет значить быть с Тобой.
Но страшно мне отдаться Тебе, Господи.
ПСАЛОМ 67
Возвращались мы с похорон, Господи,
Предали земле брата нашего.
Уныло брели вдоль улиц, облитых солнцем,
И люди смотрели молча нам вслед.
Долго мы шли, и мертвы были сердца наши.
День светлый,
Небо ясное,
Ветер свежий,
А брат наш томится в гробу -
Что с ним!
Видели мы, Господи, очи его закрытые,
Свинцом запечатан взгляд его сурово,
И мира он больше не увидит.
Как же так, Господи!
Вот мы идем по земле, пускай унылые,
Но мы идем по земле,
А он под землей!
И как будто никто не умирал раньше,
И более не умрет,
Как будто один он умер,
Вся смерть собралась в брата нашего,
Когда опускали мы гроб в могилу,
Вся тоска мира скопилась вмиг в нашем сердце.
И вот день светлый нам как насмешка,
Живущие как искушение.
Никто из нас не хотел смерти брата нашего,
Никто, Господи!
Что с ним, Господи!
Что с ним сейчас,
В это минуту страшную,
Не что будет потом,
Но что сейчас,
Когда он в гробу под землей,
И скоро тлен начнет работу свою.
Где же, Господи, брат наш сейчас!
Кто, Господи, вернет нам брата нашего!
Кто объяснит нам это странное и недвижное лежание в гробу,
Кто, Господи!
ПСАЛОМ 68
Позволь мне, Господи, совершить грех.
Только Ты позволяешь,
Ты и запрещаешь.
Ведь грех для Тебя не грех.
И что Тебе грехи наши.
Ты, Господи, источник нашей радости,
Ты - источник тоски.
Грех всегда совершить хочу я!
Но Ты подстреливаешь меня
Стрелой гнева Своего,
И я стою, сокрушенный и немощный,
Не совершивший никакого греха,
Но будто кроме греха ничего и не совершивший.
ПСАЛОМ 69
Вижу я, Господи, странную игру света и тьмы,
Непонятную смену дня и ночи,
Одинокое движение вещей,
И немое стояние покоя.
И перемена вещей есть перемена тьмы и света.
Есть свет, но есть тень,
Не есть ли тень - тень смерти!
И потому свет не есть свет.
И свет светит светом тени.
И тьма торжествует над светом.
И человек всегда внизу.
ПСАЛОМ 70
Дивен Бог во младенцах Своих, Господи!
Дивен и велик.
Величье Господа - улыбка младенца,
Святость его слава.
Величье Господа - плач младенца,
Никто не может остановить его.
Величье Господа - сон младенца,
Нарушивший его проклят будет вовек.
Величье Господа - пища младенца,
Молоко ее неземная суть.
Величье Господа - жизнь младенца,
Сокрушение разума и умиление сердец.
Величье Господа - невинность младенца,
Наша вечная вина.
Дивен Бог во младенцах своих,
Коими оправдается всякая тварь,
Живущая в мире.
ПСАЛОМ 71
Кто Бог, кто не Бог, Господи!
Как разобрать это!
Как уразуметь дивное многобожие Твоего единобожия!
Как Бог может быть не-Богом!
А ведь он не Бог, тот бог то,
Раз он позволил другим богам быть богами!
Если Бог есть Бог, то кто не-бог!
Тогда нет и не-бога, Господи.
А если нет не-бога, то нет и Бога.
Зачем Ты, Господи, Богом испортил нашу жизнь!
Ведь Бог-то и раскалывает Бытие,
Ведь Бог-то и вносит смуту,
Ведь Бог-то тянет нас куда-то!
Не будь Бога, не было бы тех, кто есть,
А кто есть, те уже не могут без Бога:
Не могут без Бога,
Не могут с Богом.
Бог делает наше существование тяжким и непонятным,
Позволяя смерти пожирать нашу жизнь.
Не будь Бога, были бы мы счастливы.
Ведь только Бог губит наше счастье,
Отравляя беззаботность.
Вот почему Бог, Господи, - враг человеку:
Могущий с немощными затеял состязание!
Вот потеха, Господи!
Но для вас Богов - потеха,
А для нас - история,
А в истории - смерть и пустота.
ПСАЛОМ 72
Как же, Господи, возможна смерть!
Ведь невозможна она,
Однако есть.
И ее невозможная возможность,
Что для нас!
ПСАЛОМ 73
Есть ли человек вершина, Господи!
И что выше человека!
Или человек - предел,
Предел и тупик,
И если человек не вершина,
То что вершина!
Ты, Господи, не в расчет.
Ибо Ты, - ничто для человека,
Ибо в Тебе, - ничего от человека,
И даже как человек, Ты, Господи -
Нечеловеческий человек!
Что Ты, Господи, можешь стать человеком,
Что ж с того,
Ты же Бог, Господи.
И как Бог, Ты можешь быть еще и человеком.
Но человек Богом - никогда,
Ты же знаешь, что бывает человеку за это.
ПСАЛОМ 74
Где печаль моя, Господи!
Где радость моя!
Не говорю, где скорбь моя.
Боюсь скорби и отвращаюсь от нее.
Понимаю пользу скорби,
Но бегу ее,
Отрекусь от правды, Господи,
Но скорбь не приму.
Кто во мне противится скорби!
Кто тот во мне!
Враг ли мой, друг ли мой!
Не знаю, Господи.
Знаю одно -
Когда скорбь, -
Нет ни меня, ни Тебя, Господи.
ПСАЛОМ 75
Видел ли Ты, Господи, глубину черного сердца моего!
Ту черноту, в которой гнездиться все мое.
Где та обитель света,
В которой предстоит умереть моей гордости!
Где та святыня, которая испепелит мою чернь!
Ведь несу я смертность свою как ветошь.
Живу ли я,
Не живу ли я -
Все едино, Господи.
И для солнца нет различия в том,
Кому дарить свет своей благодати.
В том-то и ужас, Господи,
Что свет светит на всех,
Живых и не живых,
Живущих и не живущих.
Светит ли тогда свет вообще!
Если ему безразлично на кого светить.
Был бы я солнцем,
Не стал бы светить всем.
А не высвечивает ли свет наш несветлый лик!
Вот и боится человек, Господи,
Света нетленного Твоего.
Ибо Твой свет - это свет света.
А свет солнца есть тьма.
И любят гады тьму,
И называют это светом.
И во мне тьма солнца растит смертность свою.
ПСАЛОМ 76
Кто не рожден, Господи!
Кто скрыт во чреве Бытия!
Кто не вышел в свет!
Я ли вполне рожден!
Я ли вполне жив!
Нет, Господи,
Хоть и рожден я,
Но едва ли жив,
И живя жизнью,
Ем хлеб смерти.
Как могу я сказать, что жив!
Да и кто жив, Господи!
Если рожденье есть рожденье в смерть,
И не истребишь Ты, смерть, Господи,
И держишь нас в недорождении.
ПСАЛОМ 77
Как хитер, ловок и умен я, Господи,
Как подл и изворотлив!
Никто не может уличить меня в моей низости,
Никто не увидит меня в моей мерзости.
И от себя я научился прятаться искусно,
Никто не знает, что я ношу в себе, и на что я способен.
Никто не знает, Господи, кто я есть!
Да и сам не знаю, Господи,
Знаю только то, что скрываю,
А скрываю я многое.
Всю мерзость и низость мира ношу я в себе,
Всю скверну скопил я в душе моей.
Нет ни одной светлой мысли в глуби моей,
Нет ни одного доброго движения во мне.
И живу я, Господи, как бы сам не свой.
Доброе несуществующее показываю,
Злое существующее прячу.
Человек, Господи, ларец мерзости,
Ты запрятал скверну мира вглубь человека.
И насадил приличие, что - лицемерие суть.
А иные называют это заповедями.
И вот умирает человек,
И смердит его плоть -
Это скверна духа выходит наружу.
Да и не умер еще человек,
А все ж каждый день сквернословит желудком своим.
А сквернословие духа - самое мерзкое,
Имя ему - человеческое добро,
Для которого, - человек есть высшая святыня.
ПСАЛОМ 78
Я, Господи, разумею так:
Если бы Бога не было -
Его бы не было.
А раз Бог есть,
То Он есть.
И как бы выдумали Бога,
Если бы не было самого Бога.
И выдумка Бога -
Есть выдумка самого Бога.
Никто не выдумает Бога, кроме самого Бога.
Да и кто, был бы тот, кто бы мог выдумать Бога.
Не был бы он тогда уже сам Богом.
Да и кому нужен Бог, чтобы его выдумывать!
Какая нужда в Боге тому,
Кто не хочет никакого Бога.
Смертному Бог не нужен,
Смертному нужен не-Бог,
И если смертный и выдумал что-то,
То он выдумал отсутствие Бога.
И кто говорит, что выдумали Бога,
Не понимает, что выдумали его, выдумывающего Бога.
И чтобы выдумывать вообще что-нибудь,
В том числе и Бога,
Нужно уже быть выдуманным и способным выдумывать.
И нельзя ничего выдумать, кроме того, что уже выдумал Бог!
И кто говорит, что если бы не было Бога, то Его бы выдумали,
Ничего не говорит, кроме того, что Бог наделил его глупостью
Выдумывать всякие нелепости.
ПСАЛОМ 79
Не всякая тень есть тень смерти.
Не всякое солнце есть Солнце Правды.
Гроздья тоски скопил я в ладонях моих.
Бережно храню я дар свой,
Когда наступает срок,
Раскрываю глаза навстречу алмазным лилиям жизни.
И вижу тихое брожение ветра
В пустоте зноя одинокого сердца.
И молчанье уст - знак нашего распятья.
Небо опять искрится зарей,
И молнии гнева своего
Шлет нам чужая природа,
И принуждает нас видеть,
То, чему лучше не быть.
Где тот, кому я мог бы подарить свое горе!
Где тот, кому я мог бы подарить свою смерть!
ПСАЛОМ 81
Как много ест человек, Господи!
Как ужасно много он ест.
И зачем он столько ест, Господи!
Ведь как мерзок человек, когда он ест,
Это - испражнение наоборот.
Что ж он делает, когда ест!
Он ест свою пустоту,
Себя ест.
И нет более достойного занятия для приличных людей,
Чем "прилично" есть.
И кто говорит: "я люблю хорошо покушать",
Тот подобен жабе и достоин петли.
Животные едят и пусть себе,
Еда - их благословение.
Но человек, которому надо есть один раз в семь дней
И пить раз в три дня,
Почему он так много и часто ест!
В еде губит он душу свою,
В поисках еды пропадают дни его.
И еда, Господи, ведь не есть хлеб насущный,
Ты знаешь.
И еда человека - мертвое семя смерти;
Ест человек и умирает сытым, так и не насытившись.
И какое благо, Господи, для человека голод.
Голод - рай для души, ищущей света и добра.
Пошли нам голод, Господи!
Господи, где же голод!
Где же тот голод, что разрушит скверну нашего тела!
Где тот голод, что спасет души наши!
ПСАЛОМ 82
Наверно умру я завтра, Господи.
И люди мои похоронят меня.
И какой прок от меня тем, кто придет после меня.
И какой мне прок от тех, кто был до меня.
Говоря умру завтра,
Не чувствую приближения смерти,
И завтра, Господи, всегда Твое завтра.
ПСАЛОМ 83
Как я хочу спать, Господи.
Как ужасно я хочу спать.
Спал бы я вечно,
Но день будет всегда,
А днем особенно хочется спать.
Какой же сон смерть,
Если я хочу спать, но умирать не хочу!
Что есть сон, Господи!
Что есть сон!
Как возможен сон, Господи!
Как возможен!
Кто мы такие, когда спим, если спим,
Да и спим ли!
Сон, Господи, соблазн для не спящих,
Сон сжимает жизнь до смерти,
Не будучи сам смертью.
И из смерти выделяется жизнь.
После сна уже ничто не достоверно.
После сна, Господи, мы уже не сами.
Нам не нужен сон, зачем сон!
Кто такой спящий!
Видел ли кто лицо спящего!
ПСАЛОМ 84
Вот люди, Господи!
Вот их добро и зло,
Вот их немощи,
Вот смертность.
Что они делают, Господи, что!
Что делают со своей немощью,
Что делают со своей смертностью!
Ничего не делают.
Во что дни свои злые вкладывают,
Ведают ли что-нибудь!
ПСАЛОМ 85
Когда бывает скучно, Господи,
Значит ли это, что мир пуст!
Ведь когда скучно,
То мир как бы плавится,
И нет в нем добра!
Но не только добра нет в нем,
Нет в нем еще и смысла!
А ведь как часто бывает скучно, Господи!
И как пустые люди боятся скуки!
Знают, что станет страшно.
И как мир, Господи, боится и ненавидит скуку,
Как гонит ее, мир-то этот,
А я ищу скуку, Господи,
Всегда ее ищу.
Потому что знаю, Господи,
Что скука - это Твоя скука,
И Ты сам, Господи,
И есть наша скука.
ПСАЛОМ 86
Как плохо, Господи, что в языке так много слов.
Как слова обманывают нас смертных,
Как обольщают нас, как соблазняют.
Больше всего ведь пустоты в словах.
И думают смертные, что посредством слов
Они чего-то значат, и что-то знают.
И странно, что вообще есть слова,
Эти струпья звуков,
И странен сам процесс говорения,
Кто, Господи, вложил в нас эту чудовищную способность,
Кто размыкает уста наши,
И язык заставляет шевелиться во рту!
Отними у нас дар этот страшный, Господи,
Мы не умеем им пользоваться.
Были бы немы,
Как могли бы мы лгать.
А то пустословие и сквернословие -
Вся мудрость наша,
И вся добродетель наша лишь слово,
Этот мертвый звук,
Мертвых людей.
Отними у нас, Господи, дар этот не нужный!
ПСАЛОМ 87
Ночная обитель Твоя, Господи, - дом мой!
Не выношу я света дня,
Ибо день света - не Твой день!
Что мы видим днем, что мы видим в дне!
Ты знаешь, что мы видим в свете дня не Твоего,
Мне дороже мрак, паче света, ночь паче дня.
Днем, Господи, мы видим мрак и ложь;
В свете дня не Твоего творится мерзость озверения,
И плоть хорохорится и хорошится.
И день не Твой подобен самой скверной ночи,
И поэтому, Господи, не являешься Ты в дне земном,
Где человек - суд и бог.
Прячешь, Господи, чистый лик свой во мраке своей чистоты,
Куда скверна дневного света не проникает.
И я хочу, Господи, как и Ты -
В Твою ночную обитель,
Вдаль от мрака дня
В день мрака,
День - только гладь бытия, не более.
День - только ужас голой сути.
День - только нераскрытая раскрытость.
День - только явь, которой лучше б и не быть.
День - только день, и ничего более, Господи.
Днем исчезает тайна и пошлое разлито повсюду.
Возьми меня, Господи, в ночную обитель Твою.
ПСАЛОМ 88
Боюсь я за Тебя, Господи!
Как бы эти снова не изгнали Тебя!
Как бы они не убили Тебя вновь!
Что мне сделать, Господи, чтобы спасти Тебя!
ПСАЛОМ 89
О, Господи, как много людей меня не любят!
Как многих я не люблю и презираю.
Сколько людей, меня не понимают,
И скольких не понимаю я.
Сколько людей желает мне зла,
И я в ответ того же.
Господи, нас бы не должно быть,
Но мы есть.
Почему, Господи!
Ведь пока мы все необоженные твари,
От нас можно ожидать чего угодно.
И накапливается желчь плоти ближних моих,
И отравляет мне одинокую радость мою.
ПСАЛОМ 90
И проклял я молодость свою, Господи!
Кабы знать, что молодость -
Худшее время нашей жизни.
Думал я сначала, что молодость - это наслаждение,
И предавался самым скверным и нелепым из них,
Какие только могла выдумать моя плоть;
Думал и то, что молодость - бездумье порывов,
И как незрячий искал дороги свободы,
Чтобы вырваться из плена презренной жизни;
Думал, что молодость - восторг разгорающейся жизни,
И все пути передо мной;
Думал потом, что сладостная неопытность - оправдание молодости,
Но горечь все подступала и подступала.
И понял я вдруг, что молодость - это проклятие,
Ведь молодость - это смерть детства,
Как же это может быть радостью.
Радость - детство,
Приходит молодость - и детство умирает.
И кто желает продлить молодость -
Тот желает продлить смерть,
Ведь морщины старости в молодости еще видней и страшней,
И как молодость может быть прекрасна,
Если это - смерть детства,
И молодой - это покойник,
В котором жизнь враз собрала всю свою скверну и нечистоту.
И в молодости зарождается семя вечной погибели нашей.
Как жалки и ничтожны те, кто сожалеют о молодости и тоскуют о ней,
И стремятся быть "вечно молодыми".
Жизнь этих существ - пуста вдвойне,
Ничего они не поняли, Господи,
Зачем Ты создал таких, печалующихся всю жизнь не о Тебе,
А о своей молодости!
Истинно, истинно, Господи, блажен тот, кто умер молодым,
Но похотливые люди ложно скорбят: он еще не познал.
Чего не познал, Господи!
Как глупы и ничтожны, любящие молодость,
И как смеют они говорить, дети - наше будущее,
Черви - их будущее,
Дети - наше будущее,
Будущее у тех, кто презирает молодость и любит вечность.
И когда умирают старики,
Они, люди этого мира, говорят:
Что ж, пожили свое, довольно,
Пора убираться восвояси,
Надо дать дорогу молодым.
И не видят кровавых слез стариков,
За которых теперь Господь мстит молодым,
Проклиная молодость их,
Всегда неудавшуюся,
И увядающую в горечь непрожитых лет.
ПСАЛОМ 91
Бессмертна ли душа наша, Господи, ой ли!
Бессмертие души - утешение для неверующих;
И кто верит в душу, а тело свое готов отдать на поругание могилы -
Тот предает Господа.
И даже, если и была бы бессмертна душа моя, как полагают языки,
То попросил бы я Тебя умертвить ее, Господи,
Чтобы не предавать тела своего.
Ибо, что душа без тела!
Паче после смерти человека -
Бесплотный дух, страшный призрак, калека Господа,
И зачем ей быть бессмертною, если нет уже человека.
Как безумны и лицемерны те, кто разрывают человека,
Боятся они человека целого,
Ибо - бездна человек,
И Тебя, Господи, они отрицают этим.
Оскверняют Тебя нелепым бессмертием души.
Были бы они богами, тогда сотворили бы такое.
Но Ты, Господи, сотворил,
И сотворил человека,
И когда смерть человеку -
То смерть всему человеку.
И страшно это Господи, и непостижимо,
И подлость наша хочет сохранить для себя хоть что-то после смерти,
И это есть недоверие Господу.
И не бессмертие души своей чувствую я, Господи,
Но вечность своего бытия.
Ибо Тебя я чувствую, Господи.
ПСАЛОМ 92
Верим ли мы в Софию, Господи!
Верим.
В кого же нам еще верить, если не в Софию.
София, Господи, премудрость и краса,
И Тебе, Господи, - не помеха.
А для нас смертных - оплот и утешение,
И не там ищут Софию те,
Кто хотят отнять у Тебя, Господи, Твою силу и благодать;
Ведь, София, Господи, не бог и не богиня,
И даже не Премудрость,
Ибо вся Премудрость в Тебе,
И дела славы - дела рук Твоих,
И безумен тот, кто хочет отнять у Тебя то, что Твое.
София, Господи, жена наша и мать, сестра и дочь.
И ее премудрость - краса ее,
И краса ее - ее премудрость!
И видит видящий Софию во мраке мира,
И свет разгоняет ужас,
И голос ее подобен журчанию ручья,
И пению утренних птиц,
Встречающих весело свежесть нового дня,
И стан ее как береза вечерняя - гибок и упруг,
И лик ее белее солнца белого,
И милость ее живительна как влага росы в мертвящую сушь,
И сила ее - чадородие.
И как безумны, Господи, ревнующие Софию,
И все их богомудрие -
Лукавый плод хитрых и темных измышлений,
Не видят они силы, красы и благодати.
Мы же, Господи, потому в Тебя и верим,
Потому что мы видим чудо Твоей Софии.
И когда служим Софии, не Тебе ли служим!
Тебе, Господи.
А те, кто ложно думают о Софии,
Хотят либо Тебя раздробить Софией,
Либо Тебя подменить Ею.
И все это ложь, Господи,
Неправы те, кто Софию отрицают,
Неправы те, кто Софию боготворит.
Ты дал нам Софию,
Чего ж мы можем еще просить у Тебя, Господи!
ПСАЛОМ 93
Где же прошлое, Господи, где оно!
Что за странное слово!
Что за страшное дело!
О чем вообще речь, Господи!
Где же таится прошлое,
Где прячется оно!
В языке, Господи.
В язык запрятали мы свое прошлое,
Языку мы отдали судьбу нашу.
А язык наш, хоть и дар Твой,
Все ж смертный он,
Боится он и не понимает.
Вот и испортили мы все наше бытие языком нашим,
И когда я смотрю на мир,
Что я вижу, Господи!
Я уже ничего не вижу, помимо того,
Что нашептывает мне язык мой лукавый, что я должен видеть.
И прошлое, Господи, самый большой соблазн для нас.
Химеры языка уводят нас вглубь нашего лицемерия,
И мы вдвойне прокляты.
Невозможно прошлое, и мы это знаем.
Но не можем без него, Господи,
Вот в чем скорбь наша,
Вот в чем наша беда.
И хочется крикнуть: избавь нас, Господи, от нашего прошлого!
Но не могу, Господи.
Обречены мы, Господи, смертностью своею на прошлое,
И ловушки языка всегда нас подстерегают.
ПСАЛОМ 94
Время Господа наступает!
Наступает время Господне!
Тварь во мне привычно трепещет,
Тварь во мне!
Ночь и мгла мою душу объяли,
Плоть мертва.
Только стон окаянный,
Из проклятой могилы нашей.
Кости сохнут,
Сознанье распято,
Стынет кровь,
Память ужасом дышит,
Неужели так страшен Господь!
Неужели так страшен.
Летний зной,
Зелень мира мертва,
Воздух желт,
Небо виснет петлей.
Яркий свет как молчанье,
Как молчание гроба,
Тоска!
Знаки тлена повсюду.
Бойтесь Господа все -
Бойтесь Господа птицы лесные,
Бойтесь Господа травы полей,
Бойся Господа всякая тварь,
Бойся Господа млад,
Бойся Господа стар,
Бойся Господа жив,
Бойся Господа мертв,
Бойся Господа пена морская,
Бойся Господа злая молва,
Бойся Господа слава людская,
Бойся Господа суета.
Бойтесь Господа - ваше проклятье,
Бойтесь Господа - ваше спасенье!
ПСАЛОМ 95
Кто таит меня в чреве мира!
Кто таит!
Кто хранит меня во мгле безмерной!
Кто хранит!
Кто покажет мне путь далекий!
Кто покажет!
Кто вернет мне свет разлуки!
Кто вернет!
Кто вернет нам все!
Кто вернет!
ПСАЛОМ 96
Вот человек, Господи.
Что еще о нем можно сказать!
Что еще можно сказать, кроме того, что он человек!
Не достаточно ли сказать, Господи:
Вот человек.
ПСАЛОМ 97
Как безмерно страдание мое, Господи!
Как велико и постоянно страдание мое.
Страдание мое - мой верный спутник,
Страдание мое - мой верный страж.
Куда бы я ни ступил - оно всегда со мной.
И будь то день ясный,
И будь то тьма полуночная,
И среди людей,
И в одиночестве тихом,
Всегда со мной страдание мое.
Оно как незримая сущность моя -
Мера добра, и мера зла,
Мера дел, и мера покоя,
И не могу я, Господи, свыкнуться с ним,
Не могу и разлучиться.
И радость без страдания не радость,
И горе - не горе,
И Ты, Господи, что Ты без страданий!
И кто я, Господи, без страданий.
Знаю, Господи, мои страдания - Твои страдания.
Твои страдания - мои ли!
ПСАЛОМ 98
И окинул я взором мир сей, Господи!
И удивлен был,
И поражен был,
И переполнилась душа моя восторга и ужаса!
Что этот мир, в котором мы пребываем, Господи!
Все как будто ясно и открыто,
Размерено и просто,
Все имеет свою форму и назначение,
И мельница бытия мерно вершит свою работу.
Но, Господи, чем больше вглядываюсь я в мир,
Тем больше не понимаю:
Ни Тебя, ни себя, ни мира.
Чем больше восторга - тем больше сомнений.
Вот дивное соцветие форм образует пестрый ковер мирозданья,
И все так чудно и стройно.
Все размеренно и неизбежно,
Но, Господи, чувствую странное волнение ума
И не могу вымолвить вопрос свой,
Не могу выйти из себя,
И в себе больше не могу.
Не могу принять ничего,
И ничего не могу отринуть.
Не могу ничего взять,
И не могу ничего отдать.
Не могу никого ни простить, ни обидеть,
Не могу никого ни осудить, ни оправдать.
Смущает меня все, Господи,
Все смущает.
Что этот мир, в котором мы пребываем!
ПСАЛОМ 99
Обезумел народ наш, Господи,
обезумел!
Не понимает, что творит,
Не знает куда идет,
И никуда не идет.
А все идет в пропасть,
И не просто идет, а летит стремительно,
Как утопленник с петлей на шее.
И как будто нравится ему это падение его,
И никто его не остановит.
Кто, Господи, остановит народ наш!
Когда он, Господи, прозреет,
И ярость охватит его,
И уничтожит он всех врагов своих сам,
Но не без Твоей помощи.
И посрамлены будут те,
Кто желал гибели народу нашему.
А гибели желали все,
Все живущие неправдой.
А пока, Господи,
Народ наш падает в низину скверны,
И не видит, что падает,
Думает, что так подобает.
Не подхватишь Ты его -
Убьется он насмерть,
Кто тогда скажет миру Правду,
Кто постоит за нее,
Погибнет тогда и земля Твоя, Господи,
И срок уж близок,
И не поймут тогда другие народы,
Что их спасение - через наш народ,
Да и не хотят они никакого спасения,
Смерти хотят они,
Вот и губят народ наш.
Помоги нам, Господи,
Обрести крепость
И явить миру Правду Твою Святую!
ПСАЛОМ 100
Всегда мы носим жало смерти с собой, Господи, всегда.
И оно готово поразить нас всякий раз:
Ходим ли днем ясным - оно при нас,
Спим ли ночью непроглядной - и оно уже здесь,
Веселимся ли, печалимся ли, скорбим ли, радуемся ли -
Жало смерти нашей всегда с нами.
Жало смерти нашей всегда при нас, Господи.
И как же мы можем жить, зная это, Господи!
Как смешны и нелепы пред Тобой все затеи нашей жизни,
Чего они стоят!
Какая им цена!
Никакой, Господи!
И ведь знаем это, а все ж чего-то делаем,
А жало смерти своей носим, и оно всегда при нас,
И не в силах мы его вынуть,
Глубоко оно в нас,
А где оно в нас, Господи!
Жало смерти то нашей!
Где оно!
В сердце ли,
В ноге ли,
Не знаем, Господи.
Блуждает оно по всему телу нашему,
И блуждает жало смерти, где хочет,
И не угнаться нам за ним,
И не укрыться от него,
И не поймать его вовек,
И вот так и ходим мы по миру,
Жалом смерти нашей пораженные.
И поэтому уже полуживые,
И уже полумертвые.
И жизнь наша - смерть наша,
А смерть наша - кто его знает!
Жало смерти всегда при нас, Господи!
ПСАЛОМ 101
Что за мрак, Господи, что за мрак!
Откуда столько мрака в мире,
Что за мир, в котором такой мрак!
Пусть бы лучше тогда один мрак,
А мира не надо.
А то ведь и мир есть, и мрак есть,
И не рассеивается мрак в мире,
Всегда он скапливается где-то.
Что это за мрак такой, Господи!
И что это за мир!
И не есть ли сам мир - мрак!
Как же так, Господи!
Не могу совместить мир и мрак.
Страшно мне, Господи,
Страшно и совестно - что мир есть и мрак есть.
Но Ты посылаешь мрак,
Не так ли, Господи!
Ты даешь мир и мрак в придачу.
И чем был бы мир без мрака,
Если один мрак, то мрак,
А то мир и мрак.
Не стоит ли нам, Господи, заглянуть во мрак-то поглубже,
Не стоит ли!
Может есть, что во мраке.
Но страшно, Господи,
Хотим мира, а мрака не хотим,
А почему бы нам не захотеть мрака!
Ведь мрак он и есть мрак,
И сущность мира, наверно, Господи, во мраке,
Если есть мрак.
Благослови, Господи, мрак мира нашего,
Чтобы мы обрели покой!
ПСАЛОМ 102
Благодать, Господи, благодать!
Куда не посмотришь: одна благодать!
Смотрю ли назад - благодать прошедшая,
Смотрю ли вперед - благодать грядущего,
Имя которой - неизвестность.
И сейчас, когда никуда не смотрю - одна благодать.
Сияние неба как теплая мякоть земли,
Бег времени как сладкий стон вечности,
Сияние светил, как просвет для наших могил,
И сладок каждый миг вздоха Твоей любви.
Пение птиц лесных - щебетание света,
Запах трав полевых - благовоние духа,
Все идет своим чередом,
Ибо никуда не идет -
И в этом благодать!
И не кто не отнимет у нас благодати Твоей, Господи!
ПСАЛОМ 103
Суетимся мы, Господи, суетимся.
Все суетимся и суетимся,
Суетится стар, суетится млад,
Суетится глух, суетится нем,
Все и вся суетится в круговороте дней,
А что еще смертные могут, Господи, если не суетиться!
Суета ведь есть спасение для нас,
Не ведающих цели и смысла.
Благослови, Господи, суету нашу,
Что бы мы делали без суеты!
И даже мудрецы наши и те суетятся,
Но на свой лад,
И во сне мы суетимся,
И в умирании,
И после смерти суетятся близкие наши,
И в суете топят тоску.
И кто бы мы были, Господи, без суеты!
И прокляни тех, кто проклинает суету,
Суета - наша сладость,
Суета - наша радость,
И суета есть праздник наш,
Ибо праздник обнажает суету бесконечно.
Суета и есть суть наша,
Ибо сути мы не знаем.
Суета замена сути,
И суть суеты в самой суете.
И нельзя сказать суета сует,
Но только суть суеты.
В чем, Господи, суть суеты,
Если суета и есть наша суть.
Вот мы и пришли, Господи, к сути через суету.
Благослови, Господи, суету.
В ней наше спасение,
В ней наше обетование.
ПСАЛОМ 104
Чего же мы ищем, Господи, ища Тебя!
Знаем что ли, чего ищем.
А не искать не можем.
И что бы мы не делали, Господи,
Всегда только Тебя ищем.
Тоскуем ли мы по умершим нашим -
По Тебе тоскует,
Томимся ли мы в боли,
По Тебе томимся.
Радуемся ли мы раскрытости мира -
О Тебе радуемся.
И даже те, Господи,
Которые и знать Тебя не хотят,
И отрицают Тебя, и бегут Тебя,
И они только о Тебе всегда и тоскуют,
Хотя сами об этом и не ведают.
Но, Господи, нам мало одного стремления,
Нам нужно знание.
Чего мы ищем, когда стремимся к Тебе!
Чего, Господи!
Не знаем.
Поиск Тебя - это поиск чего!
Стремление к Тебе - это стремление к кому!
Вечность, Господи, не предмет поиска,
Смертные боятся Вечности, и отрицают ее,
Не нужна им никакая вечность.
И не зная Твоей сути,
Мы в сущности ведь ничего не знаем,
Ибо твоя суть - суть всего.
Одно лишь стремление,
Один лишь поиск,
Или мы знаем, к чему стремимся,
Раз только и стремимся.
Что ж тогда человек, Господи, такое,
Если знает, то не знает,
И каким знанием мы знаем это.
Страшно, Господи, и непостижимо,
Но знаю одно -
Не будет никаких перемен больше,
Ибо Ты и есть перемена, Господи,
И перемена всех перемен.
А мы ищем только Тебя, Господи,
И в этот суть наша.
ПСАЛОМ 105
Во что нам верить, Господи, во что!
Говорят нам, тщетна вера ваша и мертва без дел.
Без каких дел, Господи!
Что это за дела, Господи, дела веры!
Если мы толком то не знаем -
Ни как верить, ни во что верить.
Пусто сердце наше,
И ум постоянно блуждает в мутных лабиринтах познания.
А дела безверия, что это тогда!
Простые дела простых и добрых людей - что это!
Как нам выйти к свету и истине,
Как обрести малое в вере,
И какие дела может творить тот, кто то верит, то не верит.
А если и верит, то не знает, во что он верит.
Что ж мы можем делать, Господи, к вере близкое!
Не заем.
Вот и делает всяк свою пустоту
На свой пустой лад.
И пустота в мире накапливается.
И пустота есть единственное в мире,
Пустота дел человеческих.
И во что же нам верить, Господи!
ПСАЛОМ 106
Когда же я научусь доверять Тебе, Господи!
Когда мое недоверие станет мне осиновым колом,
Когда я низведу свое недоверие в могилу нашей веры.
Недоверие, Господи, недоверие.
А совсем не маловерие или неверие.
А это еще хуже, Господи.
Плохо совсем не верить,
Плохо и верить мало,
Но хуже всего - верить и не доверять!
Оскверняю Тебя, Господи, я своим недоверием!
Жалки и ничтожны те, кто не верят -
Они тупые кроты, слепота их -
Проклятье их незначительности.
Презренны и те, кто то верят, то не верят,
Иначе - мало верят.
Они как расчетливые торговцы:
Что выгодно, в то и верят.
Но более мерзки пред Господом те,
Кто верят, но не доверяют Ему.
И потому хоть и верят, а живут в себя,
И вся жизнь их как сплошная кара,
Их ропот - самый страшный.
Доверься я Тебе, Господи,
Разве я был бы тем, кто я есть,
Разве бы я портил Твое добро и отрицал бы Твою благодать!
Разве бы я боялся отдаться Тебе и взять у Тебя то,
Что причитается мне по Твоему праву.
А так, не даешь Ты, Господи, мне мое,
И живу я сам не свой.
И питаюсь хлебом жизни чужой,
И проклинаю судьбу свою.
И поэтому не знаю, Господи, живу ли, не живу ли,
Где правда, - где нет,
Где жизнь, - где смерть.
Научи нас, Господи, доверять Тебе.
ПСАЛОМ 107
Встретил я очень старого человека, Господи.
И спросил у него,
Понял ли он, зачем жил так долго!
Может ли быть более тяжкое испытание для старого человека, Господи!
Может ли быть более жестокое.
И знаешь, Господи, что мне ответил этот человек!
Что он мне ответил!
Иной бы ответил так:
Прожил я хорошо и счастливо,
Не сделал никому зла;
И если бы мне довелось прожить жизнь заново,
То не изменил бы я в ней ничего;
Жизнь моя достойна и исполнена смысла,
И я вполне удовлетворен и ухожу с миром.
Как страшны такие люди, Господи!
Проклятье встретить их на своем пути, когда они еще в силе.
А иной так бы ответил:
Жизнь - пуста и бессмысленна,
Это - сплошной комок горя,
И убился бы давно, но страх держит меня!
И лучше б вообще смертным не родиться.
Как ужасны и такие люди, Господи,
И как много таких людей бродят по миру,
И горе тем, кто встретит их на своем пути в недобрый час.
А иной скажет так:
Мне все равно, для меня все едино,
Никогда я не думал ни о чем,
И сейчас думать не стану,
Живу одним днем!
Как пусты и нелепы и такие люди, Господи,
И как тяжко их встретить на своем пути.
ПСАЛОМ 108
Ликованием объята душа моя, Господи,
Когда вижу я красоты мира Твоего!
Когда я стою посреди летнего дня,
И благоухание трав и цветов успокаивает душу,
И тело приобретает крепость;
Когда деревья корнями уходят в глубокие родники земли,
А вершины их касаются лазоревой чистоты неба;
Когда ясная прозрачность воздуха - как дыхание светлой вечности.
Когда красота мелких тварей наполняет ум дивным созвучием слов;
Когда мерное слияние вещей образует стройное величие мироздания.
И все бы хорошо, Господи, кабы не смерть!
Одни говорят мне:
Не думай, смотри как умирает одна звезда, но вмиг рождается другая -
И это великолепно.
Другие говорят:
Смотри, как угасает день и всякое дыхание жизни в нем,
Но грядет новый, и это радость.
Третьи говорят:
Смотри, как ужасно гибнет тварь,
Но рождается вновь и вновь,
И нет этому конца.
Но, Господи, не в этом суть мира, полагаю.
Не в том,
Чтобы восхититься дивной череде умираний и рождений,
И предаться беспечности.
Не в том, Господи!
И уверенность моя граничит с ужасом,
И сам бы рад предаться беспечности текущего дня,
Но черный зной смерти не позволяет.
Есть плоть, есть и прах,
Есть стол, есть и гроб,
Ест лес, есть и могила,
Есть, Господи, радость влекущей любви,
Но есть, Господи, красный червь любви,
Съедающий душу и мертвящий тело.
И все бы хорошо, Господи, кабы не смерть!
И вот боль стала колом в моем теле,
И стал я весь болью,
А боль, Господи, Ты же знаешь.
И окинул я взором день светлый,
И взгляд мой уперся в пустой рот мертвой старухи,
Улыбавшейся мне призывно.
И стал искать я свежей красоты молодости,
Но нигде побег не дал нужного плода.
И решил отчаяться я, Господи,
Но не смог -
Стон мертвых костей ушедших напомнил мне о нашей судьбе.
И тлен, и красота даны нам, Господи!
И должны мы полюбить тлен и отвергнуть красоту,
Чтобы тлен не овладел нами.
ПСАЛОМ 109
Когда настанет день твой судный, Господи,
И ярость Твоя укротит нас!
Когда придет час Твоего гнева,
И безумие наше получит свое воздаяние.
Сколь долго мертвое солнце будет палить на мертвую землю
С мертвыми сердцами, доживающим на ней.
Когда же время остановит свой бессмысленный бег,
И вселенная вздрогнет в ужасе.
Придет ли миг, когда свет перестанет быть светом, а тьма тьмой!
Будет ли время прекращения безумного круговорота дня и ночи,
Солнца и луны, зимы и лета, жизни и смерти!
Будет ли хоть что-нибудь еще, Господи!
Что мы знаем, Господи, что мы знаем!
Мы знаем достаточно, чтобы просто жить,
Но мы не знаем того, чтобы правильно жить.
Глупец говорит, я знаю только то, что ничего не знаю;
Как велика, Господи, гордыня его!
Есть еще большие глупцы вещающие:
Как много нужно знать, чтобы понять, как мало мы знаем!
Как мелочны и ничтожны подобные суждения, Господи.
Неужели смертные еще не достаточно страдали,
Чтобы перестать искушать свою глупость:
Ведь мы не знаем, ни того, что мы знаем, ни того, что нам нужно знать!
А мы рассуждаем, что знаем, что не знаем, что можем знать.
Зачем нам знать, если не знаем, для чего знать -
Семя смерти скрыло от нас цель бытия,
И стремление знаний - ничто.
И мы не обладаем полным знанием, ибо не обладаем полным бытием.
И зачем нам все это знание, если мы не меняемся, Господи.
Довольно нам болтаться в болоте мелкой мудрости.
Пора нам стяжать зло,
Чтобы сущность бытия исполнила свою святую волю.
Не покой, Господи, но воля,
А воля покоя - и есть наше ничтожное знание,
А покой воли - безмятежность птицы, решившей умереть в небе,
И свершающая свой последний полет.
Так и мы, Господи,
Что нам наше знание,
Дай нам исполниться покоя Твоей святой воли,
Чтобы стать теми, кем мы еще можем стать.
Ужален я, Господи, судьбой, ой как ужален!
Что за собака судьба эта,
Как Ты ей позволяешь властвовать над нами!
Когда мы говорим, - это судьба,
Значит ли это, что Ты не причем!
А если Ты при чем, то причем тут судьба!
Не Ты ли судьба наша, Господи!
Тогда как ужасна судьба наша.
Верни меня, Господи, самому себе.
Потерял я себя в пучине жизни,
И нет мне возврата.
И заблудился я среди людей мне чуждых и враждебных,
И раскололась душа моя,
И рассеялся ум мой,
И память моя как воск вчерашний,
И ноги несут меня неведомо куда,
И глаза мои смотрят в пыль,
И кожа покрылась испариной смерти,
И волосы, как черви тоски, вьются зря,
И язык как мертвая плеть бормочет проклятия,
И сердце как разбухший паук, сосет и сосет ненасытно,
И пальцы как сучья тлена тщатся удержать вещь,
И руки обнимают тень и ловят пустоту.
Верни меня, Господи, самому себе.
Отойди от меня, Господи, отойди.
Прикосновение Твое опаляет недра мои,
И я - еле жив.
Не вынести мне благодати Твоей, Господи, не вынести.
Как умирающему от жажды вредит большая мера воды,
Как больному плохо от избытка лекарств,
Как злому не вынести добра,
Так и мне, Господи, страшно Твое присутствие.
Вредит мне дыхание Твое,
И голос Твой как молния страха,
Пронзает до основ сущность мою.
Про волю, не говорю, Господи,
Ты знаешь, что есть воля Твоя.
А мера моей жизни - всегда не исполнившийся срок.
Дай мне, Господи, насладиться неимением Тебя,
Позволь мне хотя бы миг не думать о Тебе,
Дай мне возможность жить,
Как будто бы нет Тебя вовсе.
Того просит моя тоска.
Так хочет воля моего проклятия.
Не всякий больной нуждается в исцелении!
Вот, что я понял, Господи.
Это против тех, кто говорит,
Что ж не исцелил Бог твой, умирающего.
Не всякий больной нуждается в исцелении, вот что.
Это не значит, что не всякий достоин исцеления,
Но не всякий нуждается в нем.
Для кого смерть - исцеление, а исцеление - смерть.
И, Ты, Господи, ведаешь, кому что полезно, а что - нет.
Ведь исцеление, Господи, не просто избавление от болезни,
Но, Господи, что-то большее,
А что - не знаю.
Только задыхаюсь от ужаса,
Когда прозреваю в то, что такое исцеление.
И уж не знаю, стал бы себе просить исцеления,
Зная, что несет с собой исцеление!
Видел ли Ты, Господи, ученых!
Как клопы облепили они творение Твое,
И ничего не разумеют.
Пьют сок пустоты,
Говорят о своем,
И довольны в паутине своих нелепиц.
И как кроты брезгуют солнцем,
Так и их, Господи, отвращает Свет.
Истина - смерть их,
А Тайна - проклятие.
Закон - их бог,
И ложь как спасение.
Вихрь мироздания взрывает пустоту вселенной -
Это не для них,
Сияние бездны раскрывает красный лик неба -
А им-то что.
И тихая заводь бытия внушает покой,
А жизнь и смерть для них - все едино:
Смотрят на мир, но мира не видят.
Идет ли дождь - они знают почему,
День клонится к закату, и они лукаво щурят свои глазки,
Умер ли кто, ножи их всегда наготове.
Вот разрушил Ты город нечистоты -
Они тут как тут, как трупные птицы чуют пажить.
И хлеб их работы - неведение,
А мы едим их плоды!
И кто же мы после этого, Господи!
Закормили они нас падалью своего ничтожества.
Отравлены, мы Господи, учеными истинами,
И в суету опрокинули жизнь нашу.
Понимаешь ли Ты, Господи, что Ты наделал!
Когда сотворил тварь эту смертную.
И тварь смердит и поныне.
Хорошо ли Тебе от этого!
Как можешь ты выдержать мерзость твари,
Неужели есть оправдание ее бытию!
Неужели они достойна чего-то еще, кроме уничтожения!
Где столько смирения, любви и покорности,
Чтобы видеть гнусность твари,
И не задавить ее как гадкого паука.
Тварь пачкает бытие своим присутствием.
Ты же, Господи, еженощно очищаешь его.
Кто же Ты, Господи!
Глядя на мир, могу понять могущество Твое,
Но глядя на тварь, не могу понять любви Твоей и кротости!
Плачу я, Господи, плачу!
Плачу я ночью, плачу я днем.
Плачу я в пути, плачу и дома,
Плачу один, и с людьми плачу,
Плачу в скорби, и в радости плачу.
Всегда, Господи, плачу.
Как нарыв в груди моей -
Нерастраченные слезы мои.
Как стон ушедших в день ненастный -
Тяжесть сердца.
И плач мой как дыхание,
И слезы мои как влага -
Живит сухую скупость дней моих непроглядных.
И плач, Господи, как бы сущность моя.
Не о грехах своих плачу,
Но сам не знаю, о чем!
Плачу, Господи, о том, чего нет -
Не только о том, чего уже нет,
Хотя о том тоже плачу.
Но плачу о том, чего вообще нет, но быть должно.
Почему не дал нам, Господи, всей полноты!
Почему нет у нас радости обладания всей полнотой.
Слезами заполняем мы пустоту жизни нашей,
И утешение приходит в смерть.
Скучно мне, Господи, смотреть на великое творение Твое.
Как ничтожно и несовершенно представляется мне оно,
Что ужас отчаяния охватывает меня.
Но несовершенство - не причина скуки,
Оно - причина тоски.
Причина же скуки в самом творении,
В его мерности и величии,
В его совершенстве и непостижимости.
Не то что есть, Господи, правда Твоя,
Ты - знаешь!
Но то, что может и должно быть, но чего нет,
И увы мне, Господи!
Пусть буду я проклят, и отвергнут на веки от света и тверди,
От радости и дыхания Твоего.
Пусть мрак подземельной тоски - моя вечная обитель,
И никогда мне не увидеть света любви Твоей,
Ни света земной любви,
Пусть радость и смысл навсегда покинут меня.
Но, скучно, Господи, смотреть на все творение Твое.
Как возможна его длительная пространственность
И пространственная длительность,
Как тягостно влачит оно свое бытие,
И при нем, смотрим с тоской на непостижимое движение горя,
Которое время суть.
И что толку в совершенстве и непостижимости,
Когда само мироздание внушает мне скуку.
Есть ли, Господи, в скуке смысл,
Или скука сама есть смысл.
В любом случае - не знаю,
А скука длится, покуда не исполнен день мой.
Дивлюсь я, Тебе, Господи,
Коль велико терпение Твое,
Коль безмерно милосердие и великодушие Твое.
Ты - отец,
Ты - создатель,
Ты - даритель,
Ты - податель.
И все же, Господи.
Терпишь Ты -
И наша тоска.
Терпишь Ты -
И страдание наше.
Терпишь Ты -
И рушатся города наши,
И гибнут народы,
И исчезают с лика земли Твоей.
Твое терпение - наша погибель,
Твой гнев - наше спасение.
Но терпишь Ты,
Ибо только Ты долго терпишь.
И долготерпение Твое - не наша добродетель.
Долготерпение Твое - закваска бытия,
И в терпении стяжается свет мира,
И хлеб земли родится в час долготерпения Твоего.
Но, Господи, терпишь Ты,
И мы гибнем.
Страшно нам Твое терпение,
Но и дивно оно для нас.
Все мы нарушили,
Ничего не исполнили,
Все отвергли.
И живем - всяк в себя и сам по себе,
Источаем зловоние душ,
И растрачиваем дары.
Но Ты, Господи, терпишь,
И род людской продолжает свое сквернобытийстование.
Сокруши, Господи, гнев мой,
Сокруши ропот и уныние.
Сокруши всякое мое,
Ибо и не мое оно,
И не Твое,
А невесть чье.
Мое ведь и Твое,
Но то, что моим считаю, не мне принадлежит.
Сокруши, Господи, все мое и не мое сокруши,
Сокруши все, что считаешь нужным.
Видел ли Ты, Господи, как смертные стремятся к счастью!
Напоминает мне это червя, выползающего на солнце.
И не то, Господи, плохо, что стремится человек к счастью -
К чему ж еще стремится тем, у кого нет ни разума, ни совести.
Но то, как они к нему стремятся.
И народ превращается в чернь, когда счастье полагает своей целью,
И страшна чернь, когда лишь одна чернь, стремящаяся к счастью.
И понятия о счастье у них нет должного,
Ибо за счастье они полагают собственное довольство -
А это мерзко.
И зря они говорят: счастье, счастье -
Только портят слово.
И человек теряет то благолепие своего образа,
Которое Ты дал ему как дар и знак!
И нельзя им вменить в вину незнание того,
Что смертный не может быть счастливым,
Но наказать можно за мерзость жизни,
Отравленной ядом сладострастного чванства.
И счастье смертного в том, чтобы понять свое несчастье,
Понять, увидеть и признать,
А признавшись, смириться и унизиться,
Унизиться, то есть унизить свою низость,
То есть унизить свою скверну и мерзость свою унизить,
И в этом есть счастье -
Счастье унижения своей низости.
Ослабла душа моя в томлении,
Иссяк ум мой в исканиях,
Ожесточилось сердце в зависти и злобе.
И вот не знаю, на что смотреть, что думать, что полагать.
Не ведаю, Господи, ни истины, ни смысла.
Застыл в тоске окаянной.
И лишь страх - мой спутник,
Лишь ужас - брат мой,
И темно в душе моей,
И тускло.
И не вижу ни истины, ни смысла.
Свет перестал быть светом, а тьма тьмой.
И дух моего дыханья оставил меня.
Помоги, Господи, помоги.
Страшна любовь, Господи, страшна,
Безлюбием чревата она.
Но безлюбие любви -
Не весь страх, Господи.
Страшна любовь, Господи,
Но страшна она не как смерть,
Если она была бы страшна как смерть,
Как хороша была бы любовь.
Но страшна любовь как любовь -
Когда стальной обруч тоски душит тебя,
И летний зной как истома сердца клонит тебя к закату.
Когда час молитвы делается горем,
И алая кровь страха медленно течет по исхудалым рукам.
Если бы любовь была как смерть,
То пропал бы я в ее черных недрах,
И был бы рад несказанно.
Ибо чего хочет смертный,
Забыться он хочет - вот чего хочет он,
Поэтому смертный, Господи, любит спать.
А любить он, Господи, не любит.
И еда, Господи, для смертного -
Прелюдия сна.
И сон -
прелюдия еды.
Что говорит смертный поутру:
Хорошо бы мне поесть сейчас.
А день свой он прерывает едой.
А к ночи, чтобы спать хорошо, ест за троих.
Но, Господи, тот, кто любит, теряет сон,
И еда ему как отрава.
Влюбленный не может забыться, Господи,
И вынужден он быть в ужасе предстояния перед светом.
И нет утоления голода любви,
И жажда ее самая страшная.
И ни сон, ни еда, ни смерть не в силах помочь тому,
В ком взошло семя любви.
И бежит смертный от любви в паутину своего дня.
И не хочет смертный любви,
Зная что ему тогда придется испытать.
Тишины хочу и покоя жажду -
Так говорит наша дурная плоть,
Испугавшись радости вечного дня.
Спаси и сохрани нас, Господи!
Спаси нас в тот час, когда не хотим спасения.
И сохрани нас в тот день,
Когда не ведаем своей гибели.
Но, Господи, не многие хотят спасения.
Почему же!
Чего же хочет человек, не желая спасения!
А ничего он не хочет.
Хочет он одного - ничего не хотеть,
И хочет он прожить жизнь незаметно -
И сгинуть.
Но как страшна эта истина, Господи, -
Истина нашего нехотенья.
И спаси нас, Господи, от нашего нехотения.
И сохрани нас он нашего неведения нашей опасности.
Безопасности хочет смертный,
И не знает он настоящей опасности.
И строит дом свой крепко, и охраняет надежно,
И внимателен к своему здоровью, и питается хорошо,
И желает жить долго и счастливо.
И, кажется, Господи, что будет он жить так долго и благостно.
И почему бы ему не жить так,
Ведь он не делает никому зла!
Но
откуда же тогда, Господи, эти цветы около жилища его,
Разбросанные
так страшно и одиноко.
Куда смотрят понурые их лепестки,
Где тот, который был рядом, и хотел быть долго.
И лежат цветы, Господи,
На серой дороге как мертвые птицы смерти,
И кричат они уныло.
Но только крик их - это тяжкий стон удушья,
И страх прохожих - их судьба.
Цветы, Господи, - вот удел смертного!
Спаси нас, Господи, и сохрани.
Царство и покой Господа нашего!
Царство и покой!
Где наше царство, Господи,
Где наш покой!
Нет у нас ни царства, ни покоя,
А так, Господи, сплошное безумие дней.
Величаво царство,
Величав и покой.
И кто достоин их, Господи, среди нас смертных.
Но смертные хотели бы царства и покоя,
Ибо знают, что это - истина их бытия,
И оправдание их жизни.
Но нет у них ни царства, ни покоя.
Но царство и покой Господа нашего, не хотят принять.
Нет смирения у них,
Нет воли,
Нет мудрости,
Нет и власти.
Ничего нет, Господи, у смертных,
Только спесь одна.
И вместо царства, что у них, Господи!
Руины сокровищ Твоих,
И вместо покоя -
Что же!
Да ничего нет у них вместо покоя.
Ибо велик покой.
И только великие достойны покоя.
И всякий покой есть покой величия.
А кто велик среди смертных, Господи!
Вот и нет у них никогда ни царства, ни покоя.
Лишь цепи страха,
И усталость духа.
Утомлены смертные безумием своим.
Вот и поем, и величаем
Царство и покой Господа нашего!
Велено было твари стенать -
И она стенает и по сей день!
Но Ты, Господи, что Ты Господи, повелеваешь!
Не ведаем мы воли Твоей, не разумеем плана дня Твоего:
Для чего солнцу то вращаться, то стоять,
Траве то расти, то отцветать,
И человеку, Господи, то умирать, то рождаться вновь!
Не ведаем мы, Господи, даже своего неведения.
Видим солнце - и что же,
Пусть круг его означает день наш.
Видим закат его - и что же.
Пусть тьма сокроет очи наши,
И предаст покою члены наши.
Видим всякую тварь -
И то радуемся, то изумляемся,
Но не ведаем мы, Господи, путей Твоих!
И путь наш, Господи, очень странный путь.
Как безобразно несем мы крест свой, Господи!
Как безобразно!
Да и не хотим мы вовсе никакого креста -
Ни своего, ни Твоего.
Зачем нам крест, ведь хотим мы жить по-человечески.
А люди креста не любят,
Люди креста не понимают,
Люди крест гонят и презирают.
Говорят так - случай, удача или счастье.
А чаще ропщут на судьбу,
Но креста не приемлют.
Ибо крест наш, Господи, это не только судьба наша.
Судьба - мелочь пред Крестом,
И крест - не удел.
Удел у всякой ничтожной твари, удел и у камня.
Но крест, Господи, страшен, в нем начертан путь наш вечный,
И определена мера нашей совести.
А как это вынести тому, кто отрицает совесть.
А когда говорят о Твоем Кресте -
То безумию речей нет конца.
Как невыносимо безобразно несем мы крест свой, Господи.
Но без Креста нет и жизни.
А значит и смерть нам будет не в радость и покой,
А станет вечным проклятьем непроглядной ночи.
Научи нас Господи, принять Крест свой
И извергнуть нечистоту счастья!
Пролетела какая-то птица в небе, Господи,
И как мне стало страшно!
Как темно стало мне,
Темно и страшно душе моей.
Полет птицы, Господи -
Самое страшное, что Ты сотворил.
Сотворил, чтобы страшить и изумлять нас.
Ибо птица в небе - знак неземной выси.
Что ж земля тогда, Господи.
И зачем птице летать в небесах,
А человеку ходить по земле,
А рыбе плавать в водах,
А червю под землей разъедать смрадные останки наши.
Птица в небе страшна своей недостижимостью,
И страшный изгиб крыл ее - намек на непостижимость.
Не от мира птицы, Господи, не от мира,
Зачем они только в мире пребывают!
Видел вчера я тень своей смерти, Господи!
Когда день был ясен, и солнце стояло в небе,
Когда легкий ветер касался свежей зеленой листвы,
Когда пение птиц беззаботностью наводило дремоту,
Когда светлое дыхание весны пробуждало порыв,
Когда станы юных красавиц кружили голову,
Когда мерный разговор лавочников вносил умиротворение и покой,
Когда дети смеялись, предаваясь беззаботности своей игры,
Когда корабли мерно заходили в свои гавани,
Когда луна осветила таинственным светом странно раскрывшийся мир,
Когда журчание ручья в прохладе леса было подобно райской картине,
Когда женщина несла коромысло, чтобы напоить свою семью,
Когда ученый муж вел мудрую беседу в круге своих учеников,
Когда вечерняя прохлада обещала райское наслаждение ночи,
Когда ремесленники трудились честно над своей работой,
Когда в мире все было ясно и спокойно,
Вот тогда, Господи, увиден я тень своей смерти,
Приютившейся среди созданного Тобой мира!
Одиноко мне, Господи, в мире Твоем многолюдном!
Страшно мне, Господи, одинокому
Жить в этом холодном мире одиночества.
Как одиноко одиночество мое, как безмерно оно, как безутешно.
И большее одиночество я ощущаю там, где более всего людей.
Их беспечность - угроза мне.
Они равнодушны и веселы, и как будто у них "все в порядке".
Но как страшны люди, Господи, когда они вместе и им весело,
Тогда одиночество мое не знает предела, и тоска моя не ведает исхода.
Не могу постичь я, Господи, сути своего одиночества.
Как же так, ведь и Ты есть и другие, а я все равно одинок.
И одиночество мое разрастается по мере увеличения Тебя
И по мере увеличения других.
Одиночество - удел мой и проклятие мое.
Но это и счастье мое.
Кем был бы я, не будь одинок.
Но люди боятся одиночества и прячутся в других,
И от этого становятся еще более одинокими.
Но принять Господи, своего одиночества невозможно.
Вот и обречены мы на вечную странность нашей жизни.
Всяк одинок, Господи, кто сознает себя и честен перед собой.
И суть одиночества не в том, что ты "один" или тебя "не понимают".
Нет, Господи, Ты обрек нас на одиночество как на путь наш в мире этом.
И не важно с Тобой ли
мы,
с другими ли -
Мы всегда одиноки в
темнице своей души.
Ибо Господи, не ведаем, кто мы,
И не знаем цели своего исхода.
А что мне еще делать в этом мире, как не мыслить смерть свою!
Ведь не трудиться же трудом смерти, чтобы пожинать плоды смерти!
Кто может указать на более благородное и достойное занятие!
Мысль о конце смешивается со всеми откровениями жизни.
Встречаю я утреннюю зарю,
Чья кровоточащая девственность омывает ночную грязь страхов,
И душа безмерно стремится в даль и высь.
Но мысль о конце обрезает у нее крылья,
И не может она воспарить на ту высоту, на которую бы хотела.
Встречаю я день -
И тысячи забот втягивают меня в свой омут нужды.
И появляется тысячи перспектив.
Но мысль о конце делает их все миражом и пустотой.
Вот близится вечер,
Тело алчет тишины и покоя,
И душа желает избавиться от мук совести,
Которая не единожды согрешила днем.
И вот уже благостный покров ночи близок,
Но мысль о конце не дает мне уснуть.
Как червь смерти пожирает она мое сердце,
И яд страха впрыскивает в мои вены.
И вот хочу я остаться наедине со своим концом.
Но и это ничего не дает.
Страшно, Господи, страшно!
Нелепо, Господи, нелепо!
Чудовищно, Господи, чудовищно!
Кровь стынет в жилах, когда помышляю конец свой.
Ничего нет чудовищнее, страшнее и нелепее этого,
Может кроме самого существования.
Не ошибаюсь ли я, Господи,
Что нелепее - жизнь или смерть!
Вот день.
Вот ночь.
Вот Ты, Господи.
Вот мир Твой.
Вот люди Твои!
Как чудно устроен день,
Как дивно устроена ночь.
В их смене - залог нашего бытия,
В их череде - тайна и ужас,
Красота и благолепие,
Восторг и умиление.
Бездна непостижимого разверзлась надо мной,
Когда я пытаюсь единым взором охватить мир Твой, Господи!
А где же я, Господи!
Я уже давно потерял себя,
И сам себя не имею.
Я уже тень самого себя
И призрак призрака!
Благо ли жизнь, Господи!
Не знаю.
Зло ли смерть, Господи!
Откуда мне знать.
Иные полагают, что знают и поучают других.
Иные стыдливо отводят взор.
Иные презренно смеются и выказывают себя негодяями.
Но где же суть вещей, Господи!
Нельзя ли говорить хотя бы о добре смерти,
И о зле жизни, чтобы приблизиться к чему-то.
Почему, Господи, самое очевидное так спутано и сокрыто от нас,
Почему у нас нет ясного мерила добра и зла!
И вообще добро и зло - что это!
Знаю, Господи, не обрету ответа,
И не потому, что ум мой слаб, как утверждают некоторые,
Или что жизнь коротка.
Нет, но полагаю, Господи,
Нечеловеческое, слишком нечеловеческое знание о добре и зле,
И границы наших знаний лежат по ту сторону совести.
Но кроме совести, Господи, ведь у человека и нет ничего.
У него нет знания, ибо предел знания - совесть.
А совесть о знании ничего не говорит.
Совесть взывает к страданью и моленью, Господи.
Вот, что открылось мне в горький час моих раздумий.
Встретил
я человека, Господи,
Который
всегда ходил Твоими путями.
Всегда весел и бодр был он.
Так было и в тот раз - добрая улыбка не сходила с лица его.
"Как протекают дни твои", - спросил я его.
Человек опечалился и ответил:
"Мать умерла моя, поэтому плохо, все плохо".
"Где же вера твоя, спросил я его, что ж Господь тебя не утешит"!
Улыбнулся он, и заспешил от меня поскорее.
Где же боль, Господи, где же боль!
Никогда я еще не испытывал настоящей боли.
А мне надо знать, сколько немощи во мне, а сколько величия.
Знаю, Господи, что боль - самый верный знак истины.
Блаженны те, кого посетила боль,
Ибо они вкусили от хлеба Правды Твоей!
Как ничтожны те, кто ищет облегчения боли,
Кто бежит и боится ее,
Кто просит сладкой смерти, лишь бы не мучаться.
Нашли на них, Господи, наслаждение,
Что не вынесет гнилая душонка их.
Пошли им сладости, чтоб им стало тошно от нее.
Пошли им здоровья,
Чтобы превратились они в сгустки мышц и крови без души и смысла,
Но где же боль, Господи!
Ужели в мире есть настоящая боль, и тот, кто сможет ее вынести!
Что муки тела по сравнению с муками души,
Что стоны раненых на поле брани по сравнению с плачем сердца,
Что страдания, потерявших органы свои по сравнению с теми,
Кто не сохранил верность.
Рожающая женщина ценнее полчищ актрис,
И крик младенца выше всего счастья мира.
Оплакивающая сына своего -
Роднее того, кого сожгли на костре,
О стон ее разбивается всякая истина.
Скорбь обманутой жены вернее,
Отдавших жизнь за "благо человечества".
Ловите
боль,
Ищите
боль,
Любите
боль -
и
не прогневается Господь на вас вовек!
Где же мир, Господи, где же мир!
Нам обещали покой и тишину, а вокруг тоска и тревога.
Нам обещали счастье, но горе - удел наш.
Нам обещали величие, но позором покрыты головы наши.
Нам обещали вечный мир, но лишь война - мать жизни.
Кто обманул нас так, Господи!
Где обидчик наш, Господи!
Позволь нам самими расправиться с ним.
Нам обещали свет, но тяжкий туман тьмы окутал нас.
Нам обещали знание, но головы наши пусты как помойные ведра.
Нам обещали красоту, но срам наготы - предмет вожделений наших.
Нам обещали истину, но она стала пустой мечтой самых лживых.
Нам обещали любовь, но ненависть и предательство суть в сердцах наших.
Нам обещали верность, но изменами стали души наши.
Нам обещали вечность, но цветы на могилах чахнут!
Видел я странное видение, Господи!
И уж не знаю, было ли то видением, или правдой очей моих.
Шел я один по долгой солнечной дороге,
И ни единого путника не встретил я на своем пути.
Солнце не щадило зноя своего,
И жажда сделалась во мне смертельной мукой.
Но нигде, Господи, не мог встретить я ни селения, ни колодца,
Ничего того, что могло бы утолить жажду мою.
А путь мой был еще очень долог,
И вечер не собирался склоняться на землю.
И тоска обуяла душу мою.
Потерял я тогда, Господи, и цель своего пути,
И даже охота к жизни во мне убавилась неимоверно.
Смерти, Господи, чуть не возжелал я.
И не столько жара была невыносима,
Сколько мертвое стояние одинокого солнечного дня.
Вспомнил я тогда слова мудреца, воскликнувшего:
"Светило, к чему бы свелось счастье твое,
если б не было у тебя тех, кому ты светишь".
И действительно, тогда почувствовал я, словно один я,
И даже Твое присутствие словно бы отдалилось от меня.
И подумал я, как, одинок я, Господи, в мире этом.
И вдруг, вижу вдали дерево и молодую женщину,
Сидящую с младенцем в руках под его живительной сенью.
Возрадовалось сердце мое, возликовала душа,
Думаю - вот человек и вот спасение мое.
Ибо не столько влага воды,
Сколько влага самого человека была бы для меня спасением.
И тогда, ускорил я шаг свой,
Чтобы скорее приблизить радость мою и спасение мое обрести.
Но, Господи, сколь черно сделалось в душе моей,
Когда я увидел, что это не молодая женщина
Со здоровым и живым младенцем,
Но мертвая старуха с обугленным поленом.
Тело ее уже перестало разлагаться,
И черви смерти засохли черным струпьям на лице ее.
В ужасе отшатнулся я от такого зрелища
И пустился бежать бегом лани, преследуемой шакалом.
И не помню, долго ли бежал я, как очнулся в ночном лесу,
Один, среди хищных зверей, алчущих живой крови и мяса.
Но опасности тогда не почувствовал я,
Страха смерти не было во мне,
Но было одно лишь жуткое сомнение и разочарование.
Не верил я в то, что под деревом была не прекрасная девушка,
Но страшная мертвая падаль, которую и человеком назвать нельзя.
Не верил я, и страхи пропадали мои, но усиливались сомнения.
Стал уже, Господи, не доверять я себя и своему слуху и зрению,
Стал полагать, что жара всему виной,
Что сотворила она со мной столь страшное видение.
И до сих пор не могу уразуметь,
Кого я видел живую красавицу или безобразного мертвеца.
Сижу, Господи, и теряюсь в сомнениях, и сердце полнится горечи и печали.
Что тогда мир наш, если мы не понимаем того, что мы видим,
А что видим, видим ли!
И сладкие желания наши оборачиваются горькой смолой тлена.
Сам ничего не смогу разрешить.
Помоги, Господи!
Каждую весну я жду
чуда,
Господи, но чудо не наступает.
Каждую весну чует сердце мое приближение какой-то неведомой радости,
Но где она!
Иные радуются просто солнечному свету,
Но нет в нем для меня утешения.
Ибо свет солнца - это и свет смерти,
И тлен вершится скорее под его действом.
И зоркое око видит солнечную черноту,
Готовящую живущих не для жизни, но для смерти.
Иные радуются зелени трав, свежести ветров,
Цветам и живности, появившейся весною.
Но нет, Господи, для меня в этом радости,
Ибо нет в этом последней радости.
И цветок, и трава, и живность ожидает одна участь -
Участь тлена.
И их скоробытное пребывание на земле не радость,
Но скорее насмешка и намек на проклятие.
Не долговечное не может быть счастливым Господи.
И каждую весну ищу я радости,
Но не той земной радости трав,
А радости вечного нетления.
И с весной почему-то связываю ее.
Но грядет осень, Господи,
И осень хороша,
Но круг проклятья нашей жизни повторится.
Где же, Господи, радость весеннего нетления,
Ибо тления весеннего не приемлю я.
Еще горше оно, -
Эта скоропреходящая радость минутного цветения.
И цветы полевые - могильные цветы.
И проклял бы я, Господи, весну эту,
Но Света ищет душа моя, Господи,
Света Весны Нетления!
Вот, Господи, мы ходим
пред Тобою, нагие и убогие.
Как лицезреешь Ты души наши, как ведаешь сердца наши!
Мы ходим, храня все сокровенное наше в глубине,
Думая, что никто не знает тайное наше.
Но Ты знаешь!
Что ж мы тогда, Господи, кто мы есть тогда,
Если ничего своего не имеем, ничего скрыть не можем!
Иные заблуждаются, думая, что никто не ведает их мерзкое,
А иные как бы нарочито мерзкое делают явным, и тем гордятся.
Где ж предел наш, Господи!
Где есть мы, и наше есть наше.
Или все наше не наше, а Твое,
Но тогда что!
А если наше все наше,
То зачем Ты видишь это!
И уже одним этим делаешь наше не нашим.
Не понимаем, Господи, кто мы,
Ибо не понимаем, что наше, а что нет.
Вот разгорается день, Господи -
Ты что ли его разгораешь!
Вот стоит гора, Господи -
Ты что ли ее держишь!
Вот идет путник по дороге -
Ты что ли его ведешь!
Вот ползет муравей с тростинкой -
Ты что ли ему внушаешь волю к существованию!
Вот истребляют народы друг друга -
Ты что ли им даешь силу и уверенность!
Не могу поверить Господи,
Что все существует за счет себя и живет каким-то самотеком.
Но, Господи, не могу поверить,
Чтобы Ты следил за всем, ведал каждой малой тварью.
Зачем Тебе это, Господи!
Зачем Тебе вникать в жизнь всякого ничтожества и им управлять!
Неужели у Тебя нет Господи более важных дел, чем пасти нас!
Почему молчишь Ты, Господи!
Почему Ты все время молчишь!
Разве молчание и есть способ Твоего присутствия в мире!
Почему Ты избрал такой мучительный для нас способ быть!
Твое молчание раздавило нас,
И многие из нас уже не верят в Твое Бытие.
Нет не глупцы они, не безумцы -
Молчанием Ты довел их до отчаяния,
И они потеряли веру и уже вряд ли обретут ее.
Долго ли, продлится Господи, Твое молчание!
Твое молчание как алмазная бездна -
Восхищает и безумит, трогает и вселяет надежду.
А что было бы с нами, если бы Ты заговорил, Господи!
Не испепелились бы мы тогда в благодати твоей речи,
Смогли бы вынести Слово Твое явленное.
Ты уж лучше молчи, Господи, а мы будем терпеть.
Нам ведь ничего не остается иного.
Терпение стало нашей добродетелью, Господи.
Ты приучил нас к терпению своим молчанием.
Ведь не спроста молчание Твое, Господи!
Тайну Свою хранишь Ты крепко.
Все ли во благо для нас, Господи, что Ты посылаешь!
Все ли мы должны смиренно сносить и терпеть!
Сомневаюсь я, Господи, что все.
Что-то ведь во благо, а что-то и нет.
И это ясно, Господи!
Но как узнать мне, Господи, что именно.
Туман неведения окутал жизнь нашу,
И мы ни видим ни смысла ни цели ни в чем.
Как нам понять, что от Тебя, Господи!
Видел я, Господи
старого,
видел и прокаженного, видел и мертвого я.
И что же!
Переполнилось сердце мое грустью и страхом,
Переполнилось тоской и унынием.
Стал я, Господи, размышлять о премудрости Твоей,
И премудрости Твоего творения.
Долго размышлял я, шел разными путями, испытывал многие думы.
Был близок к отчаянию, Господи,
Не мог свести начала и концы.
Ум мой в конце концов смутился и хотел я возроптать, Господи,
Но не стал.
Не стал и оставлять мира, как иные, в болезни, старости и проказе
И учить как избавиться от страданий.
Пусть, думаю лучше буду со всем этим, есть же и благо.
И Ты, Господи, лучше знаешь, зачем старому стареть,
Зачем прокаженному страдать, зачем человеку умирать.
Не ушел я от вопросов этих, Господи, в сень Твоей благодати,
Не стал скрываться от страшной правды бытия
В теплый уют Твоего творения,
Не стал говорить: "что от Господа - все хорошо".
Не все хорошо,
И сердце мое не перестало ныть при виде старости, болезней и смерти,
Но ушел я вглубь самого себя, что б не смущать других людей.
И понял я, Господи, как нечиста совесть моя, чтобы понять это!
Как несоразмерно, Господи, все наше сомнение,
Все наши вопрошания, да и весь наш восторг и благоговение перед тем,
Что Ты делаешь, Господи!
И тихая радость легкого уныния охватила душу мою -
И с этим я остался жить в мире и терпеть мир,
И ждать от Тебя, Господи, чего-то.
Страшно было в начале, страшно будет в конце, Господи!
Да откуда мы знаем, что было страшно в начале,
Разве мы помним это!
И почем нам знать, что будет страшно в конце,
Разве мы испытали это!
Крик младенца - не радости ли крик!
Стон умирающего - не благодати ли стон!
Все, Господи, со стороны видим,
Ни во что существенное сами войти не можем.
Вот и мечтаем впустую,
Впустую и тоскуем,
Впустую и страшимся.
В том-то все дело, Господи,
Что мы ничего не знаем, в сущности не испытав ничего.
Начала и конца сокрыты от нас, Господи,
Не Ты ли сокрыл!
Ты, Господи, и сокрыл,
А если, Ты что-то сделал, Господи,
Разве может это быть дурно!
Мы не знаем, Господи, и творим всякую суету.
Ну и пусть, Господи,
Ты же терпишь это,
И почему бы и нам не потерпеть своего незнания!
Знали бы начала и концы, делали что-нибудь другое.
А так, Господи, не ведаем, что творим,
Ибо Ты сокрыл от нас начала и концы.
И, наверное, правильно сокрыл.
Ибо кто мы такие,
Чтобы понять и испытать начала и концы.
С нас довольно и той меры,
Которую Ты сам определил.
Когда
я вижу мертвое тело, Господи,
Меня
охватывает страшное сомнение:
А
жил ли тот, чью страшную недвижность я вижу перед
собой!
А
будет ли еще жить, если немота навсегда проела его
существо.
И
что же делать, Господи, что думать в час сей жуткий.
Просить
утешения или предаться отчаянию,
Чтобы
потом обрести утешение!
Но
мертвое тело не только страх и ужас,
Но
еще и великое сомнение.
Сомнение
не только в том, что Ты не благ, Господи,
Что
допустил такое.
То
слишком мелкое сомнение, искушающее самые низкие души.
Сомнение
и не в том, а жива ли душа вне тела, и как она без
него.
Это
сомнение богословов - тех, кто привык жить за чужой счет,
И
чья искренность еще никогда не становилась раскаянием.
Сомнение
и не в "бытии Бога" на основании смерти.
Воистину
не благородны и не умны те, кто отрицает Бога, видя смерть
-
Благодарность
еще не стала их добродетелью,
И
яд низких испражнений отравляет их души.
Другие
сомнения посещают меня, Господи, когда я вижу мертвое
тело.
Но
я не могу их высказать, не разрушив себя, Господи!
Ад
и Крест - мои сомнения!
Буду
их любить, Господи,
И
сохраню в тишине скорби моей ускользающей жизни.
Не искушай меня больше, Господи, смертью - ни Твоей, ни моей!
Как Ты умер, как мог Ты умереть -
Для меня тяжкая могильная плита, раздавившая мой ум и сердце.
И черная кровь горя давно истекает из меня.
Как я умру!
Здесь, я, Господи, прихожу в отчаяние;
И сокрушен я, и поражен, и повержен.
Тысячу дум я обдумал о смерти,
Видел тысячу смертей,
Тысячу книг я прочел -
Все бесполезно, Господи.
Ничего не знаю о смерти.
Но если я ничего не знаю о смерти,
Что я могу, Господи, знать о жизни!
Сокрушен я, Господи.
В заповеди и молитвы обернули они проклятия свои.
Живут в себя и для себя и клевещут:
"Все от Бога", "Бог благ", "все хорошо".
Но кто, Господи, может так говорить!
Может ли так говорить тот, чья ненависть и злоба стали "добром",
Чей испуг стал равнодушием, чье коварство сделалось доблестью.
Не верю я им, Господи, не верь и Ты!
Клевещут они и проклинают, злобствуют и ненавидят -
И говорят: "Бог благ".
Знаю, Господи, что это так,
Ибо я - один из них.
И я - предатель рода людского,
Я - раскрываю тайное человека.
Я знаю себя, Господи, в нищете моей.
И что мои молитвы, Господи,
Что все дела мои -
Сам знаю им цену.
Знаю, что ты знаешь,
Но и я теперь сам знаю.
И как узнал, Господи, я цену словам,
И делам моим и моим молитвам,
То возненавидел я весь род людской.
Ибо таков человек,
И таким он пребудет до скончания века.
Могло бы быть так, чтобы Ты его не сотворил!
И чтобы тогда было, если б не было мира нашего.
Зачем Ты его сотворил, мир наш, Господи,
Зачем скрываешь цели свои от нас!
Куда ни гляну -
Нигде не вижу причин и оснований для существования.
К кому не обращусь -
Никто не знает, зачем мир.
Зачем мир, Господи!
Знаю, Господи, как нелепо вопрошание мое,
Как недостойно оно, как мало и ничтожно,
Но, Господи, Ты ведь знаешь,
Что незнание снедает души наши,
И огонь злобы распаляется в сердцах наших.
И чем печальнее мысли мои о мире этом и его началах,
Тем сильнее странное знание во мне, Господи.
Оно и странное и страшное, оно и безумное.
Но все же, думаю, что мира могло бы и не быть,
И то, что он есть -
Не от себя он есть, и мир не ведает о своих причинах и началах,
Мир как пустышка, как глупый сосуд суеты, какова цена ему!
И как бы не простирались бездны мира сего,
Как бы сложен и великолепен не был он,
Как бы прекрасен и таинственен,
Как бы бездонен и безмерен,
Но мир не от мира, и его могло бы и не быть.
И как подумаю, Господи, что это так,
Как вихрь стремительного ужаса охватывает ум мой,
И сердце погружается в теснину горя.
Значит, Господи, и не будет мира этого.
И это - суть истина мира, и истина мира -
Не есть истина самого мира.
Истина мира - против мира, ибо она не от мира,
А мира не было б, если б не воля светлая Твоя.
А воля Твоя - это Твоя воля,
И нет нам никакого к ней подступа.
И нет нам никакой награды за незнание наше.
И труды наши - суть проклятие наше.
Возблагодарить Твою волю нам нужно Господи!
Вот, что нам действительно нужно.
Прославить безмирность мира, и его бесконечную конечность.
И разум наш пустой -
Вот нам награда Господи.
Благослови наше незнание и нашу пустоту.
Зачем мир, Господи!
Что же это значит, Господи, что у человечества нет цели,
Что люди пока еще не знают, зачем живут.
Что живут они, повинуясь лишь одному чувству, одному желанию жить.
Не значит ли это, Господи, что они не ведают, что творят,
Живя только так!
Почему же, Господи, никто так и не понял цели своего существования!
Иные говорят: а нет никакой цели, живи для себя, а потом сгинь,
Когда придет время, и не будет тебя больше никогда,
И трава вырастет на могиле.
Но не верю я им, Господи,
Свое незнание и трусость возвели они в добродетель,
и счастье их стало их подлостью.
Презираю я таких, Господи, и не желаю делить с ними воздух и землю.
А иные говорят, что цель этого существования -
Подготовка к другому, более лучшему и возвышенному.
Но и этим не верю я, Господи.
Так говорят они от своей немощи,
Страшна для них жизнь,
Не могут они еще вынести всех страданий этой жизни,
Вот и отрицают они ее во имя другой, лучшей жизни.
Но, Господи, какая разница - та или эта жизнь!
Если мы ничего не поняли здесь,
Кто нас убедит в том, что мы чего-то поймем там;
И если мы не приняли эту жизнь,
Как мы можем надеяться, что примем ту, совсем неведомую.
И если цель не открывается во времени,
Как она откроется в вечности!
По-моему, Господи, те, кто надеются на вечность после времени,
А жизнь считают лишь школой и подготовкой,
Даже более глупы, чем те, кто ни на что не надеется.
Страшно, Господи, жить в неведомом,
Но страшно ведь жить в ведении,
Ибо как жалок и презренен "знающий" -
Его уверенность рождает отвращение.
И поистине все знающие суть самые незначительные люди.
Но я готов, Господи, еще терпеть ледяной холод неведения,
Я верю, Господи, что нет у существования никакой цели,
Даже существование ради него самого - и это не цель.
Ты положил, Господи, предел нашему пониманию!
Ты, Господи, отобрал у нас цель и смысл,
Тем самым Ты освободил нас,
И мы можем, поэтому еще понять самих себя.
Избавь нас, Господи, от всяких целей,
И дай нашей тоске испить до дна горький яд неведения!
И позволь нашему горю перерасти все границы
И заполнить существование своей кровью.
Где
же тот сладкий мед смерти,
Который
Ты приготовил для нас, Господи!
Не есть ли он уста и тело женщины, чья сладость сводит с ума смертных,
И за короткое обладание которыми многие отдают самое дорогое,
В том числе и душу!
Не есть ли он жажда познания и стремление обладать истиной,
Которые суть добродетели ученых!
Не есть ли он наш сон,
Вожделение которого и есть одна из главных целей существования тех,
Кто еще не привык достаточно бодрствовать!
Не есть ли он мудрость, которой тешат себя гордые, презирая всех,
Кто остался внизу!
Не есть ли он дружба,
В которой топят свое одиночество наиболее мелкие души,
Не способные вынести самих себя!
Не есть ли он добро, - та ценность, которая и поныне обольщает всех,
Не думающих о последних вещах!
Не есть ли он страх, который мучит тех, кто привык к солнцу,
И не выносит тайны ночной тьмы!
Не есть ли он покой, который составляет цель жизни аскетов и поэтов,
чье неведение равно их безумию!
Не есть ли он тишина, чья хитрость соблазняет самые слабые умы
И нестойкие души приводит в трепет!
Не есть ли он красота, чья сила есть сила бессильных,
И чья слава есть слава тлена!
Не есть ли он жизнь, которая иным негодяям кажется волей,
А иным и представлением, но большинству - сном и игрой!
Не есть ли он любовь - самое страшное и благородное в мире,
И поэтому являющееся уделом немногих,
Способных вытерпеть самое страшное горе!
Но не есть ли он, Господи, Бог, которым Ты совратил нас,
Навсегда посрамив наше ничтожество!
Ибо многие скажут: "Нет Бога",
Но кто скажет: "Нет Господа"!
Чем была бы наша жизнь, Господи, если бы не было войны!
Тогда был бы мир, но вечный мир подлецов и негодяев.
Мир без войны - это храм зла, это радость низких и веселье трусливых,
Это - беззаконие и мерзость без предела;
Войны не хотят те, кто не хочет Тебя, Господи!
Войны боятся те, кто боится Правды,
Войны бежит тот, для кого совесть - бранное слово,
Войну проклинают те, кто проклинает славу отцов своих и братьев своих,
Сложивших голову на поле брани,
Войну гонят те, кто гонят славу Твою,
Ибо Ты, Господи, в сущности своей воин,
И с нечестием ведешь Ты
нещадно войну Свою.
Что мне еще простить у Тебя, Господи!
Все есть у меня:
Вот брат мой - ужас,
Вот сестра моя - скорбь,
Вот дети мои - страхи,
Вот и жена моя - боль,
Где же отец мой, Господи!
Ты же один.
Твое одиночество - знак и клеймо человеческого нечестия.
Оттого и молчание Твое как тень проклятья,
Нависшая над обреченными.
Подлецы и глупцы лгут, что нет никакого Бога,
И что вера есть измышление для утешения;
Иллюзия - говорят они суть веры,
Забывая, что пошлость говорит в них,
И они суть - пустота;
Другие же, наиболее наглые и подлые, говорят,
Что Бог один, но путей к нему много,
И потому так много вер, как и языков,
И всяк народ говорит с Богом на своем языке,
На языке своей веры.
Но так говорит человеческая низость.
Почему же, Господи, так много вер!
Он как блеск мертвой звезды -
Слепит взор внутренним ужасом бездны;
Он как нагая невеста -
Безумным сладострастием влечет к себе;
Он как сдохший пес -
Смердит и отравляет всю округу.
Вот мы пьем, Господи, едим и веселимся,
Вот беззаботность коснулась сердец наших,
Но час последний близок, и уже кого-то нет среди нас.
Неизвестность последнего часа ужасает меня, Господи.
Когда зовешь его, он не приходит, хотя знаю, что близок он,
И где-то совсем рядом.
Когда не ждешь его -
Он тут как тут со скорбью своей.
Последний час, Господи, последний.
Что я буду думать тогда,
Что почувствую,
Куда возведу взор свой,
К кому протяну руки!
Как страшен последний час, Господи!
Он как роса надежды и пепел горя, как заря света и ночь тоски.
Неужели, Господи, последний час будет часом скорби,
И скорбь моя достигнет предела своего!
К чему тогда вся радость наша!
Не спасет она от скорби последнего часа.
Страшно, Господи, что близок час последний.
Страшна и ненадежна поэтому жизнь наша, Господи.
Последний час как меч острый -
Всегда опустится на главу мою внезапно.
Сколько не жди его, не откладывай его.
Он уже всегда здесь,
И его голос - самый верный,
И его истина - самая истинная.
Как бы долго и далеко ни блуждали мы и не скитались по миру,
Как всегда ужасающе близок наш последний час, Господи!
Как счастлив я, Господи, видеть, как растет во мне смерть.
Вот жил я, Господи, не чувствуя смерти своей,
И чем была моя жизнь!
Тенью тени, в которой я пытался забавляться бессмысленно,
И тщетно искать пустого.
Был я тогда, Господи, подобен слепцу -
Не ведал, куда держать путь свой,
И слушал таких же слепых поводырей моих - моих желаний.
А их много, и каждой тащит в свою сторону.
И стоял я мертвой стеной на месте,
Соляным столбом была недвижность моя.
А я то по глупости своей думал, что иду куда-то, и все хорошо.
И так бы и стоял я, Господи,
До скончания этого своего пустого века,
Пока ты не вразумил меня, послав мне болезнь.
И когда не было болезни моей -
Взор мой был подобен мотыльку -
Тысячу вещей видел он, и ни одну не познал.
А я то по невежеству своему думал, что знаю что-то.
И благословенна болезнь эта, которую Ты дал мне,
Чтобы прозрел я в суету ума своего
И в тщетность уразуметь что-то,
Когда во мне не было болезни моей, смерти моей.
И вот жил я все это время так, как будто и не жил вовсе -
Как ветерок в поле, как лист осенний, падающий на землю.
И смерти боялся, не зная чего я боюсь.
И тогда омрачалась эта пустая жизнь моя,
И страстно желала удовольствий.
И круг черного порока свершался заново.
И заново я стоял на месте,
И никуда не шел.
Но не на месте я стоял,
А все глубже погружался я в землю смерти.
И не было никакого спасения для меня.
И думал, что все так - и я так буду.
Но нет, Господи, вижу сейчас всю неправду мою, все зло свое, всю суету.
И благословенна болезнь эта, которую Ты дал мне.
Ты не просто дал, Ты одарил бесценным даром.
И теперь счастлив, видеть как растет во мне моя смерть,
И в месте с ней - как зреет моя радость нетления.
Тайна
и трепет.
Кто постиг ее, кто уразумел ее!
Где корень основ, где высь бездны!
Где бездна предела!
Кто видел ночь!
И в ней мертвую тень нашего горя.
Кто слышал крик!
Крик иволги над умершим рассветом.
Кто помнит женщину!
Женщину, оплакивающую двух сыновей, убитых сразу.
Тайна и трепет - наш предел,
Ибо ревность Господа проста и непостижима.
Дерзанья смертных - могила их, и надежда их да не воскреснет.
Роптания смертных - лютый зной, пепелящий больную плоть.
Гордыня смертных - погибель их, гниения их душ да обнажится.
Веселье смертных - проклятье их,
Заживо будут погребены в собственное тление.
Радость смертных - удел их, высоко стала печаль,
Одинок путь и неизбежен гнев Бога -
День печаль настает и нет укрытия.
Тайна и трепет да вселится в сердца наши.
Ты смиряешь меня Бытием Своим,
Укрощаешь свирепое зломудрие плоти,
Обрываешь яростные и вдохновенные полеты души,
Устрашаешь неистовое дерзновение духа.
Не даешь Ты мне, Господи, вздохнуть полнотой самовластья,
Не позволяешь мне творить тайное мое,
Препятствуешь веселию моему,
Крылья беспечности моей обламываешь,
Яд беспутства моего выпиваешь.
Ничего мне не остается своего, Господи, кроме Тебя.
Нет меня у себя.
Только Ты у меня, Господи.
Но если Ты, Господи, -
Собой уже быть не могу.
Ты, Господи, - пост мой вечный.
Пост и посох - удел мой.
И счастье да не приблизится ко мне вовек.
Безмерно прославь меня!
Ибо, кто еще достоин славы, кроме меня.
Славу имеют те, кто ее не заслужил,
А кто заслужил, тот ее не желает.
Я желаю славы, Господи.
Превыше всех хочу быть я, Господи,
Ибо я достоин и желаю.
Никто не верит в Тебя,
Господи, никто.
Всяк живет в свою утробу и умирает в свою падаль.
Один я, Господи, живу ради Тебя,
Один, Господи, верю, один страдаю.
Прославь меня за это, Господи,
И пусть посрамлены будут друзья мои,
Пусть желчь и злоба, зависть и ненависть погубят их,
Ибо не перенесут меня прославленного.
Но знаю, Господи, до времени Ты хранишь сокровище для меня,
До времени испытываешь меня,
До времени искушаешь мою плоть,
И желания мои истребляешь.
Чтобы стал я сильным, Господи,
И славой своей мог разрушить бесславное и презренное.
Чтобы славой своей мог уничтожить то, что заслужило уничтожения,
Чтобы славой свой мог одолеть врагов моих и Твоих,
Чтобы славой своей прославить Тебя, Господи,
Так, кто еще не славил Тебя до меня.
Все помыслы мои в могиле,
Все надежды мои там.
И чем бы мы были, Господи, если б не было у нас могилы!
Если б жили так, как живет человек.
Отвращаются смертные от могилы, от дома своего родного.
Но, отвращаясь от могилы, и от Тебя отвращаются.
И живут хуже червей могильных,
Хуже мух живут они,
Хуже всяких тварей, тварей неразумных и тварей бессердечных.
И бессердечие смертных самое тяжелое,
И могила их бы исправила,
Если б могли полюбить они могилу свою, дом свой.
А то ходят по могилам, топчут прах - свой прах,
И не хотят в могилу, а хотят над могилой.
Но, повержены они будут - всяк в свой срок,
И насильно будут водворены в отчизну свою вечную.
Как же Ты, Господи, воскресишь нас!
Как Ты восстановишь души и тела наши, из столь ничтожного праха!
Думаю и угнетается дух мой:
Будешь ли стараться для тех, кто пренебрег могилой своей!
Не знаю, Господи.
Не знаю и уповаю.
А кто в неправде! -
Все в неправде.
Кто сыны и дочери зла!
Мы - сыны и дочери зла.
Вот он - корень нашего проклятья,
Ибо мы не знаем, Господи, почему Ты попускаешь зло!
Знали б, Господи, где добро, где зло,
И почему - то добро, то зло.
Хотели б мы, Господи, жить по добру,
Да Ты не даешь нам этого,
Потому, Господи, что добро наше и не добро вовсе.
Вот и зло Твое, Господи, тогда добро для нас.
Зло, Господи, оружие Твое, меч Твой.
Злом, Господи, Ты не даешь злу возрасти.
Злом, Господи, Ты караешь, злом милуешь,
Зло, Господи, награда Твоя и спасение Твое.
И что зло для тех, кто творит зло!
Добро тогда зло, для хотящих творить зло,
И отрицающие зло - отрицают Тебя, Господи.
Ибо зло Господа - не суть Твоя, но меч гнева Твоего.
И Бог есть, потому, что зло есть.
Не было бы зла, чем бы мы были тогда злые.
Зло, зло, Господи, заставляет нас расторгнуть узы нашей корысти.
Зло, зло, Господи, заставляет нас оставить неправду нашу.
Зло, зло, Господи, разрушает мир наш, который есть ложь.
И для злых нужно зло.
И спасти нас может только зло.
И не как наказание, а как награду должны они принимать зло.
Зло опрокидывает все стремленья наши,
И все желанья наши - суть мерзость.
Ничтожны веления сердца нашего, и зло указует на это.
Но, Господи, томится душа в муках -
Зол ли человек от века, и что за зло сотворил человек,
Что
зло стало нашей сутью.
И
понял я, Господи,
Что
ничего нет стоящего в жизни, кроме самой жизни.
И плоха ли, хороша ли жизнь - неважно, Господи,
Важно то, что есть вообще жизнь.
Жизнь - это и есть самое главное "в жизни".
И смысл жизни - в самой жизни,
То есть не внутри жизни, в чем-то еще, что наполняет жизнь,
Но в самой жизни как жизни.
Не важно, чем наполнена жизнь,
Она всегда наполнена не тем, чем нужно.
И никто не может наполнить свою жизнь ничем правильным и истинным.
И наполняя жизнь, упускают саму жизнь.
А надо жизнью жить, и не "хорошо" или "правильно" жить,
Надо жить по-преимуществу.
Ибо ничего нет в жизни, что было бы не от жизни.
И никакой другой жизни нет,
И не надо другой жизни, ибо всякая другая жизнь -
Отрицание жизни как таковой.
И если есть другая жизнь,
То никакой жизни нет вовсе.
И те, кто хотят другой жизни,
По сути не живут, Господи, и не знают никакой жизни.
И отрицают Тебя как подателя жизни.
Ибо Ты даешь не две жизни,
И не много жизней,
Но жизнь как таковую.
И то, что лежит по ту сторону жизни, уже лежит по эту ее сторону.
Другой стороны нет, все другое не другое, а это.
И если понять жизнь как жизнь, то этим все будет сказано,
Этого будет уже достаточно.
И тогда не нужно будет ни другой жизни, ни вечной жизни, ни Бога,
Ничего того, что отрицает жизнь как жизнь.
Но те, кто отрицают Бога во имя этой жизни,
Те еще меньше знают, что такое жизнь.
Ибо их отрицание и есть желание другой жизни вместо этой.
И кто желает жизнь как жизнь, уже не отрицает, ни утверждает Бога,
Но жив только жизнью от Бога.
И он уже не желает не только другой жизни после этой жизни,
Он не желает никакой иной жизни вместо этой жизни.
И кто хочет другого или иного после или вместо - не получает ничего.
Но кто не желает ничего, кроме жизни, кроме той жизни, которая есть,
Если она жизнь - то уже жизнь вечная и божественная,
То он уже не потеряет ничего, ибо все имеет.
И благословит его Господь,
И раскроет Свою Благодать.
Вижу, Господи, как растет во мне зло.
Помню с младенчества, как зрел мой урожай неправды,
Как малое семя предательства было всажено в душу мою,
И ростки зависти всегда омрачали беспечность мою.
И с тех пор - рад чужой неудаче,
Не скажу горю,
Ибо горе - страх и скорбь, их тяжкое сретение.
И нет меня в горе, ни в своем, ни в чужом.
Но всегда омрачаюсь, видя радость ближних,
Смех и веселье их - как угли горящие мне на тело.
Их беззаботность - пытка для меня.
И счастье другого - тяжкий крест.
И когда творю милостыню, считаю прежде пользу для своей души,
Удел другого - не в мой расчет.
И когда хвалят меня - пробуждается во мне тиран,
А когда порицают меня - рождается во мне раб.
Когда доверяют мне - я словно царь,
Сидящей на троне своей корысти и злобы.
И когда умру я - лишь тень презрения ляжет на чело тех,
Кого я презирал и боялся.
Если Ты, Господи, к смерти не имеешь никакого отношения,
То почему мы имеем!
Что мы не дети Твои, что ли!
Есть ли смерть наша нужда, наш хлеб, наша вода!
Не знаю.
Но знаю, что смерть для нас как угол скорби, как стена принуждения,
Не добровольно мы идем на смерть.
Да и те, кто добровольно идет,
Все ж не по своей воле идет.
И никакой воли к смерти у нас нет, кроме самой воли.
Но, Господи, волосы с головы давно пали у тех,
Кто не перестает вопрошать о смерти.
И желаем мы, что бы вопрошание наше стало откровением.
Кровь и пот выступили на моем челе, Господи,
Кровь и пот.
Кровь и пот матери моей,
Кровь и пот моего отца.
Кровь и пот жены моей, Господи,
Кровь и пот дочери моей.
Кровь и пот сына моего,
Кровь и пот народа моего.
Кровь и пот, Господа моего.
Кровь и пот.
Умолкает душа моя, Господи,
Когда вижу я лица праведников Твоих.
Трепещет сердце мое, когда вижу храмы Твои великие,
Столпы их нетленные.
И радуется дух мой и скорбит о немощи своей.
Недостоин я, Господи, великолепия Твоих храмов,
Недостоин я благочестия священников Твоих,
Народа Твоего верного недостоин я.
Отщепенец я, Господи, горделиво живущий во тьме ночи своей жизни.
Своими путями хотящий найти путь правды.
Прими меня, Господи, в обитель Свою,
Сделай сопричастником радости избранных Твоих.
Ибо, кто я есть, Господи, сам по себе!
Могила скверны, ров тоски, пустое мудрование.
Возьми меня, Господи, и сожги кожу моего скверноверия,
Чтобы гарь человеческих нечистот
Никогда более не застила свет.
Да кто я такой, Господи!
Да никто.
Ничто - моя суть,
Нигде - мой дом,
Никогда -мой удел.
Так прочитал я, Господи, в книге судеб человеческих,
В которой нет мне места.
Ладно бы худая судьба, а то вообще никакой.
Никакой судьбы, Господи, никакой.
А страшно без судьбы.
У иного и судьба как ржавая медь,
А у иного как гладь ночной реки, под луной смирившей воды свои.
А у иного - скала, величава и горда,
Орел, птица небесная - не вьет себе на нем гнезда.
Хоть и дурные эти судьбы, но все ж судьбы.
Но как, Господи, жить без судьбы!
Кто начертал эту книгу судеб, кто!
То не проклятие,
И не трижды проклятие,
И не семидесяти семи проклятие,
То совсем ничего, Господи.
Но пустая судьба - это крест,
И крест - не судьба наша, но благодать и спасение наше.
Не
верь мне, Господи, я постоянно лгу.
Лгу, когда хвалю Тебя,
Лгу, когда ругаю,
Лгу, когда верю,
Лгу, когда не верю.
Лгу, когда мне страшно,
Лгу, когда мне хорошо,
Лгу, когда говорю, что ищу Тебя,
Лгу, когда говорю, что Ты мне не нужен,
Лгу, когда обличаю неправду,
Лгу, когда хвалю добродетель,
Лгу, когда браню людей,
Лгу, когда браню себя,
Лгу, когда говорю, что хочу света,
Лгу, когда говорю, что хочу тьмы,
Лгу, когда говорю,
Лгу, когда молчу,
Ибо не знаю, Господи, чего хочу я,
А человек есть ложь.
Что мой день!
Живу один лишь день,
И день этот, Господи, не мой день!
Встретил я Тебя, Господи.
Помню, брел я по пустым улицам нашего города,
Брел без цели и интереса,
И дорогу заливал яркий свет полуденного зноя.
В тени деревьев не было прохлады,
И воды рек не утоляли жажды.
И город наш как пепелище скверны
Раскинул чрево свое дневное.
И не было совсем прохожих,
Лишь тени умерших неспешно брели к своим могилам.
И трава, как солома неправды,
Глухим шелестом скорби стонала под ногами.
И ветер опустил крылья свои,
И умолкла всякая живая тварь,
Умолкла и погибла.
И брел я без цели,
Понуро склонив свою почти умершую голову,
И видел лишь камни, -
Величаво распростерли они тела свои огромные
Средь этого царства смерти.
И молчание их как молчание вечности -
Летний зной - их спасенье.
И земли сырой не было окрест.
Земля перестала быть землей.
И если б умер кто,
То нельзя было бы его погребать -
Черные птицы солнца склевали бы его запекшееся тело,
В котором уже не было бы крови.
И даже черви - и те не могли двинуться,
Толстыми, красными кольцами легли они вдоль дороги,
И чуть не преградили путь мой.
И остановился я и захотел уснуть.
Но не мог я лечь на земле - так горяча она была.
И уснул я стоя, и стал как обугленное дерево.
И стоял я долго, томясь злым сном одиночества.
Томился я как в преисподней, как в аду человеческого счастья.
И пенье птиц было б мне не утешением,
И ветер влаги не оживил бы меня,
И ласкание человеческих уст не возвратило бы мне жизни.
И стоял бы я так, согбенной черной вечностью
И сон неправды был бы мой удел.
Если бы в сумраке летних дней Твоих
Не встретил я Тебя, Господи.
Вот отец мой,
Господи.
Вот - мать моя.
Тихо идут они вместе, и нелегок путь их.
Идут они, склонив свои головы,
И путь их - дальняя река, одетая льдом.
И путь их - скала, недвижно стала она посреди жизни.
И путь их - лес, грибы жизни пища их.
И путь их долгий и трудный.
Тихо идут они вместе, склонив головы свои.
Как мудра и красива жена моя, Господи,
Как стройна и терпелива она.
Как серна лесная - пройдет и не оторвать взора.
Заговорит, и слушал бы день полный -
Журчание свежего ручья голос ее.
Как ласков взор ее, когда видит она мои прегрешения.
Ее же прегрешения - суть мелкий бисер.
И блеск изумруда - гнев ее,
А плачь ее - тихий смех ребенка,
И скорбь ее - повод для раскаяния.
Искушения ее - великие,
И хотели бы многие погубить ее,
Соблазнив прелестью плоти своей.
Но верность ее - гранит и меч,
Всяк погибнет, возжелав ее.
И вера ее - надежда и свет,
И свет этот - хрусталь правды,
Радость вечная - обитель ее.
Мои ли, Господи, Твои ли, не знаю.
Знаю одно - нет в мире большего чуда и благодати, нежели ребенок.
Всякое дитя как плод Божий,
Лучистый свет - его суть.
И плач его - звон Твоих святых колец,
И смех его - дар дивный нам.
И живится всякая тварь ребенком,
И ребенок веселит угасшие сердца.
Где большее, Господи, чем ребенок!
Думаю даже, не Ты ли это, Господи,
Умалился до такой малости и неразумия,
Чтобы сокрушить гордыню нашу,
Чтобы исторгнуть из сердец наших камни злобы,
И чтобы умилилась душа наша,
И радость вечности возвеселила бы ее.
Люблю, когда мне приносят дары, дары незаслуженные.
Люблю, когда хвалят меня без меры,
И воздают почести не по моим делам.
Люблю, когда лгут мне и льстят,
Когда злословят на других в присутствии моем.
Люблю, когда ублажают тело мое сладко,
И сон ночной люблю.
Люблю, когда клевещут на правду и неправда торжествует.
Люблю смотреть, как зло разгорается в сердцах и лицах,
Но более всего люблю, Господи, ублажать себя,
И верить в праведность свою.
Чему мы, Господи, молимся, молясь Тебе!
Чего мы, Господи, ждем, полагаясь на Тебя!
На что мы, Господи, надеемся, надеясь на Тебя!
Что мы, Господи, делаем, ходя под сенью Твоей!
Ищем ли мы Вечности,
Молимся ли мы Радости,
Ждем ли мы Благодати,
Надеемся ли мы на Милость,
Делаем ли мы Добро!
Нет, Господи, когда мы ищем,
Мы не знаем, что мы ищем.
Когда мы молимся,
Мы не знаем, что нам нужно.
Когда мы ждем,
То ждем мы только счастья.
Дела наши - суть к нашему наслаждению.
Неужели нет, Господи, того,
Кто действительно ищет, молится, ждет, надеется и творит!
То был бы, Господи, уже не человек,
А если бы он был бы не человек,
То кем бы он был тогда, Господи!
Неужели, Господи, был бы он.
Умолкают уста мои,
Не смею произнести имен того,
Кем бы мог быть тогда такой человек.
Страшно мне, Господи,
Неужели и мы не люди!
Кто мы, Господи!
Как будто умер кто,
Господи.
Такая страшная тишина и покой вокруг.
Привычное сделалось вдруг непривычным,
И черная молния тоски прожгла сердце.
И куда не гляну я - везде такая страшная тишина,
И этот страшный покой.
То покой горя, Господи,
Страшный покой.
И косые лучи солнца падают одиноко на поверхность привычных вещей.
И стоит в мире утрата.
И покой горя, Господи, - это страшный покой утраты.
Но ведь никто не умер, Господи.
Что же это!
То я умер, Господи,
Умер в тишине и покое страшного дня.
Умер, Господи, чтобы возвратиться к звону былой радости,
И растворить мертвое стояние дня
В блеске невечернего восторга.
Был бы я.
Что бы было тогда -
Не знаю, Господи.
Но было бы все по-иному.
Не было бы смерти и зла,
И справедливость была бы мерой труда человечьей,
Труда радости и желания.
Было бы счастье и достаток,
И сердца не ведали бы горя.
И горечь утрат - была бы не ведома бессмертным.
Солнце заливало бы нашу землю и не было бы места для ночи.
И девы юные ублажали бы наши тела,
Пока те не истомились бы в неге и сладострастье,
И не насытились бы наши души звуками дивной музыки всего мира.
И мир был бы мир, и война не коснулась бы его вовек.
И знания возбуждали бы нас,
И поиск истины стал бы нашим счастьем.
И стал бы человек тогда поистине человеком -
Сытым и довольным,
И сомнения бы не коснулись душ и сердец наших.
И творили бы мы добро без меры и устали,
И сохранили бы мы мир наш, тогда.
И познали бы миры иные.
Так было бы, если бы был я Бог.
И все было бы в мире нашем кроме Тебя, Господи.
Именем одним оправдан я, Господи,
Одним только именем.
И оправдан и помянут буду одним только именем этим.
Что за имя дивное дал Ты мне,
Не могу уразуметь, чем я заслужил имя такое.
В нем величие и могущество, милость и покой,
В нем радость и надежда, сострадание и утешение.
Когда возносится оно над миром, то трепещут подлые души,
И лицемерные гибнут в тине своего нечестия,
И сильные мира теряют силу свою, услышав имя это.
В имени этом - вся святость земли нашей,
Вся ее сила и слава.
И народ наш, Господи, именем этим будет спасен и оправдан.
И когда гнев Твой калечит наши души,
То имя это как щит и твердыня
Покрывает и спасает нас.
Страшно и непостижимо.
Страшно величие Господа!
В малых и слабых мира сего.
Страшно оно и в птице,
И в ветре страшно оно.
Страшно оно в камне,
Мертвым укором лежащем средь пыльной дороги.
Страшно оно в реках,
Чьи воды скрывают погибших в них без числа.
Страшно оно и средь бела дня,
Рассеченного черной молнией ужаса.
Страшно оно и в младенце,
Чей неразумный разум сильнее разума неразумных.
Страшно оно в женщине,
Чья нагота - погибель смертным, ищущим утешения.
Страшно оно зимой,
И всякий день страшно оно.
Страшно оно в жизни и в смерти.
Страшно оно в людях и зверях,
В птицах и насекомых страшно оно.
Страшно величье Господа!
Внемлите и смиритесь.
Одни сомнения.
Сам я - сомнение.
И Ты, Господи, сомнение мое.
Ты, Господи, самое страшное мое сомнение,
Ибо не в бытии сомнение это, а в сознании.
Сомнение в бытии - вовсе не сомнение,
А так, утешение для неразумных.
Но мое сомнение не дает мне поднять высоко главы моей,
И весело окинуть просторы Твои светлые.
Укроти, Господи, сомнение мое.
Укрепи, Господи, несомненность свою.
Кто слышал Имя Господа!
Кто видел Имя Господа!
Никто не знает.
Никто не слышал.
Никто не видел.
Но Имя Господа - основа основ и
Твердь тверди.
Имя Господа - правда правд и
Истина истин.
Имя Господа - бог богов и
Молитва молитв.
Имя Господа - небо небес
И свет света.
Имя Господа - сила сил и
Благодать благодати.
Имя Господа - измена измен и
Зло зла.
Имя Господа - тьма тьмы и
Ночь ночи.
Имя Господа - мрак мрака и
Мера мер.
Имя Господа - цвет цвета и
Тлен тлена.
Имя Господа - высота высот и
Предел предела.
Имя Господа - бездна бездн и
Величие величий
Имя Господа - красота красот и
Добродетель добродетели.
Имя Господа - жизнь жизни и
Вечность вечности.
Имя Господа - суета сует и
Суть сути.
Имя Господа - смерть смерти и
Младенец ведает его.
Да будут посрамлены
Не знающие
Не ведающие
Не слышащие.
Их незнание
Их не слышание
Их не ведение -
Суть злоба их.
Хотел я, Господи, покаяться Тебе,
Да не смог.
Как будто кто вырвал язык мой,
И на уста наложил печать немоты.
Злые мысли вмиг разлетелись как воробьи беспечности,
И дурные помыслы показались добродетелью.
И стою я средь людей - чище и не виновнее младенцев Твоих.
Что делать, Господи!
Храню веру Твою, Господи,
Но заповеди Твои никогда не соблюдаю.
Имею страх Твой, но не молюсь.
Благоговею, Господи, взирая на мир Твой,
Но храм не посещаю.
Отрекусь от Тебя, Господи,
Когда враги Твои наступят на меня.
Поцелую Тебя, Господи,
Чтобы спасти свою шкуру.
Отрекусь от Тебя, Господи,
Чтобы оставили меня в покое.
Буду рушить храмы Твои святые,
Жечь и уничтожать святыни,
Священников Твоих буду мучить и убивать.
Все это буду делать, Господи,
Но не отрекусь от Тебя в сердце своем, где всегда Ты.
Ибо, что мое зло пред Твоим Добром!
Что мое нечестие пред Твоей Праведностью!
Что мое отречение пред Твоей Жертвой!
Жалок и ничтожен человек, Господи.
Жалок и ничтожен в своем зле, неверии и предательстве.
Мы вообще слишком малы для предательства.
И по-настоящему никого предать-то не можем.
Весь наш гнев - гнев шакала пред Твоими очами,
Вся наша тоска - досада глупой бабенки, потерявшей платок,
Вся наша любовь - печаль юноши, впервые осознавшего страсть.
Но то-то и странно, Господи,
Как таких нас Ты терпишь и любишь, прощаешь и сохраняешь,
Да еще обещаешь спасти.
Кто же мы на самом деле, Господи!
Сколько смерти скопил я
в
душе своей, Господи.
Сколько разлуки.
Куда несу дар этот чудный!
С кем разделю сокровище свое!
Дни идут -
И горе медленно набирает свою силу.
Светит солнце -
И человек умирает под солнцем.
Вот люди сходятся на миг,
Чтобы разлучиться в вечность свою.
И что их встреча!
То не встреча,
А погребение живой души.
Но алмазы гнева Твоего -
Капли нашего горя -
Нещадно шлешь Ты.
И молчание летнего зноя -
Немое стоянье тоски.
И мы, несущие дар свой страшный
К подножию Твоей любви.
Выпала
и разбилась о твердь камня.
Как будто, кто выхватил ее из рук моих,
Ведь держал я ее крепко и уверенно.
И дивно мне, как она могла выпасть из рук моих,
Сколько раз я держал ее так же,
И разве хотел я ронять ее!
То была дорогая чаша, Господи,
То была чаша жизни.
Смотрел я, Господи, на утреннюю зарю,
И разгорался во мне утренний восторг.
Заря новой жизни поднималась во мне,
И прежние недоумения исчезали без следа.
Видел я, как величаво утреннее светило
Выкатывалось из преисподние ночной,
В которой мне пришлось пережить так много ужаса и тоски.
И понял я величие дня и значение ночи,
И увидел горизонт вечной радости.
С каждым мгновением небо озарялось кровавым светом,
Но не было в нем более тоски,
И кровь неба - это не кровь смерти,
Но словно кровь жизни новой,
Еще мне не ведомой и не постижимой.
Пробираясь сквозь пустыню больного Бытия,
Сердце ждет встречи с Тем,
Кого Ты, Господи, зовешь Сыном Своим.
И нужно еще стать ребенком,
Чтобы обрести свое человеческое сыновство.
Чтобы сквозь детскую чистоту и невинность
Принять благую благость Бытия
И радостную радость Вести.
И пускай, Господи, Таинственная Тайна
Навсегда сохранит сердца наши в умилении и восторге,
И никакая скверна жизни не отвратит их
От благого лицезрения Твоего Пречистого Лика.
ПСАЛОМ 186
|
Конечно, это лишь правило. Но в самом деле, не так уж много случаев, когда недосказанность несет больше смысла, чем слово произнесенное. Да и зачем, раз ты взялся что-либо сообщить миру, все это кокетство с многоточиями. Интересно, что в предагаемом тексте, многоточий вообще нет. Но ведь это и понятно: человек обращается не к нам.
|
|
|
Стихи прекрасны. Сообщите пару слов об авторе: где живет, где публикуется, где можно найти еще его стихи? Хорошую поэзию люблю, грешным делом. А это поэт. Суждения ваши о графоманах уместны были бы на симпозиуме психиатров, простите за выражение. Рассматривать с точки зрения литературоведения этот феномен следует сквозь призму видения авторов и созданных их воображением персонажей читателями. Именно так, никак иначе. Психиатры в принципе не способны читать художественные произведения и понимать заложенный в них художественный смысл. Они как раз-таки инстинктивно выискивают фобии в каждом слове автора и обязательно находят их, делая упор сознания своего на оных. Чем выше профессионально психиатр, тем ничтожнее он, как читатель. То, что в обыденном сознании толпы преобладала в отношении пишущих людей позиция психиатров и земского доктора (то есть врача широкого профиля, в том числе и психиатра) А. П. Чехова, написавшего знаменитый рассказ на эту тему, виновата элементарная зависть, широко распространенная в среде пишущих людей, и тупая уверенность самых ничтожных из них в том, что хлеб сей легок и сладок. Отсюда и использование вами и Воложиным этого термина с подразумением каждым из вас совершенно различных толкований этого слова. Если причитаться к суждениям исследователей мировой эстетики прошлого, к Кольриджу, например, или Гердеру, я уж не говорю о Гейне и даже нашего с вами современника Шкловского, то мы увидим, что в оценке качества литературного труда писателей такого понятия, как графоман, в их трудах не существует. Называть литератора графоманом неэтично, мелко и, по сути, самоунизительно. Мне, к примеру, совсем не по нутру статьи Варавы, я даже написал статью о нем, но не стал публиковать ее именно потому, что подтекстом там прозвучало то, что вы называете графоманией. А это не так. Он находится в мучительном поиске ответов на особо ему интересный осколочек единой Истины. Вправе ли кто осуждать его за это и признавать его книгу достоянием библиотеки графоманов? Уверен, что нет. Оттого хотя бы, что труд свой он предназначает обществу, которому служит, служит честно, без лукавства и без удовлетворения лишь собственного честолюбия. Работы его требуют внимания более глубокого литературного критика, чем я, но ни в коем случае не психиатра. Когда в 1981 году мой роман ╚Прошение о помиловании╩ был арестован КГБ, его текст был подвергнут ряду экспертиз, в том числе и судебно-психиатрической. И вот врачи сказали: текст графоманский, автор страдает раздвоением личности, ибо герой его романа беседует наяву с Дьяволом. Доцент Литературного института имени М. Горького СП СССР В. Лебедев в качестве эксперта по литературе назвал роман шедевром советской литератур, а беседы героя с Сатаной назвал параллельным сюжетом высшего порядка, переключающимся с двойной биографией и двойной жизнью героя и с наличием еще одного, едва ли не астрального плана в виде сказок, которые герой пишет на протяжении всей своей жизни. В настоящее время в странах, где этот роман издается, читается и рецензируется, существует лишь одна точка зрения лебедевская. Но при желании помочь Друзьям Гитлера засунуть меня в желтый дом, можно использовать именно психиатрическую точку зрения. Одна из странностей вашей профессии, Игорь, состоит в том, что существующая на протяжении двух с половиной тысяч лет философия так и не сформулировала точных и конкретных терминов и определений большинству слов, которыми она пользуется. Графомания всего лишь один из терминов психиатрии, взятых философами бездумно не из психиатрии даже, а из досужих разговоров обывателей, взявших, в свою очередь, оное из терминологии самой несовершенной из медицинских наук психологии. Да и сама медицина, честно признаемся, на девяносто процентов шарлатанство. То есть, если провести цепочку в обратном направлении, то термин ╚графомания╩ попадает в сленг философов из самого неблагонадежного из источников науки о том, как не лечить душевные болезни, а приглушать оные. Если исходить из этих позиций, то становится ясно, что ход ваших суждений, весьма интересных и познавательных, опирается на суждение изначально ложное для понимания характера и свойств литературного произведения: графомания болезнь психическая. Любой психиатр, к примеру, найдет у Пушкина фобию стремления к самоубийству в течение пяти минут чтения воспоминаний о последнем полугоде жизни поэта. А уж Лермонтова вообще весь мир сто пятьдесят лет признает мизантропом. А прочитайте: ╚Выходил один я на дорогу. Предо мной тернистый путь лежит. Степь тиха, пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит╩ А ведь написал это Михаил Юрьевич по дороге на Кавказ, за полгода до дуэли. Литературовед же вам скажет, что со стихотворением этим родился поэт вселенского масштаба. А ведь графоман. Из 26 неполных лет жизни писал 14. Писал порой о том, о чем не знал ни уха, ни рыла, ибо, как всякий воспитанник военного училища, ╚мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь╩. Уровень сознания Михаила Юрьевича раннего хорошо виден в стихотворении ╚Молитва юнкера╩: ╚ Я, Царь Всевышний, хорош уж тем, что просьбой лишней не надоем╩. С точки зрения морали второй трети 19 века, сие есть просто кощунство. И психиатры того времени должны были Лермонтова засунуть в каземат для умалишенных. Это очень ответственно разбрасываться терминами психологов людям, не имеющим к этой профессии отношения. Тут же найдутся такие, кто закричит: ╚Ату его! В камеру! В больничную палату! В смирительную рубашку! Пристрелить!╩ Ухо такого рода стайных чутко слышит именно подобные слова. Только что прошло на ДК письмо Чайки по поводу статьи Варавы. Я практически на все сто с ней согласен. Но что произошло бы, если мы вместе начали обвинять автора этой статьи в тех грехах, которые перечислила она? Пришли бы к тезису о графомании. То есть круг бы замкнулся. Или не так? Валерий
|
|
