Портал | Содержание | О нас | Авторам | Новости | Первая десятка | Дискуссионный клуб | Чат Научный форум Первая десятка "Русского переплета" Темы дня:

Мир собирается объявить бесполётную зону в нашей Vselennoy! | Президенту Путину о создании Института Истории Русского Народа. |Нас посетило 40 млн. человек | Чем занимались русские 4000 лет назад? | Кому давать гранты или сколько в России молодых ученых?

Рассказы
20.VI.2006

Всё рухнуло в один миг. Неожиданно и непоправимо. Это даже нельзя было назвать ссорой, они никогда не ссорились, первые три года не сказали друг другу неуважительного слова. Каждый приход Димы вечером заполнял Нину счастьем. Она торопилась уложить Галинку, которая поглядывала на Диму нахохленным птенчиком, избегала обращаться к нему, а за глаза называла только по имени, даже не "дядей". "Это всё мамино влияние, думала Нина, - никак не простит, что живем нерасписанными, да еще ребенка ждем. Ничего, привыкнут друг к другу, и мама разберется, ведь Дима - редкий человек, эрудит, не карьерист и не материалист".

Там, в России, ей так и не удалось растопить холодок отношений дочки и отчима. Зато все эти годы в Израиле переносить трудности прирастания к новой почве ей помогало сознание: она не ошиблась, они создали-таки семью! Блаженство охватывало Нину, когда все вместе они собирались у накрытого белой скатертью субботнего стола. Горели свечи, девочки ставили тарелки и традиционный торт из печенья, творога и шоколада, который они сами приготовили, и, обняв родителей за плечи, распевали вместе с ними израильские песни. А потом родился Элька, шустрый сабренок с озорными вишневыми глазками и смуглой кожей.

Где-то в глубине ее души таилось смутное ощущение непрочности их домашнего очага, но в этом Нина не призналась бы даже самой себе. Редкие ссоры Галинки c Димой старалась забыть - с кем не бывает? В какой семье отец не приструнивает детей? Галинку родители баловали, она чересчур изнежена и с ленцой, могла бы не связываться с сестрой - все-таки старше на семь лет! Хотя Берта, конечно, тоже не мед, пристанет - любого выведет из себя, тянет в дом всякую живность, чистюле Галинке тяжело с ней в одной комнате, ей по душе книги, радиопарады хитов.

Стоял теплый майский вечер. Девочки заперлись в детской, слушали песни, Гале прислали из студии музыкальный альбом - угадала лучшую песню недели. Потом послышались лай и мяуканье - Галя записывала Берту на магнитофон, та решила дразнить своего мохнатого любимца Рика. Двухлетний Элька, улучив момент, пока родители не смотрят, разрисовывал стены коридора закаляками. Нина поругала художника, стараясь не выдать своего любования: ее самый удачный ребенок, подвижной и озорной, как Берта, и смышленый, разумный и настойчивый, как Галина. Казалось, природа наградила ее за всё пережитое. Взяв сынишку за руку, Нина вышла на крыльцо и присела возле мужа.

Как прекрасен май! Их с Димой свела судьба именно в этом месяце. Десять лет назад. Сколько осуждали ее, что не гонит "непутевого", пророчили, что попользуется и бросит. Ан нет, через неделю - их юбилейная дата - десятилетие совместной жизни. А свадьбу так и не сыграли, кольнула иглой досада. Она прижалась к теплому мужскому плечу. Свадьба - уступка людским правилам. Главное - какие отношения, а она - спроси ее сегодня - затруднится сказать, какой май был лучше - тот или вот этот".

- Может, хочешь кушать? - спросил Дима. - Отварить сосиски или сделать сэндвич с ветчиной...и соленым огурчиком, а? - Он хитро подмигнул. - Поставить чайник или пойдем прогуляемся? Тебе полезно двигаться.

- Если будешь за мной так ухаживать, еще не одного рожу, - улыбнулась Нина.

И тут до ниx донесся пронзительный крик Берты. При отце она орала по любому пустяку, понимая, что всегда найдет у него защиту от старшей сестры. Дима ринулся в дом, навис грозовой тучей над Галинкой, обрушивая на ее светлую головку колючие словесные пули. Та сидела, молча сжавшись в комок под ненавидящим взглядом человека, который беспричинно ненавидел ее и которого любила ее мама. "Она ударила меня!" - верещала Берта.

"Неправда, ты хватаешь жирными пальцами мои пластинки и порвала ленту в кассете", - пробовала объяснить Галинка, но отчим не слушал, побелел от ярости. Нужно их разъединить, подумала мать, но как? В доме две крохотные спальни, отселять задиру некуда. "Почему ты положила птенца на кровать? - напустилась она на младшую, - и зачем трогаешь Галины вещи? Не раз просила тебя не лезть к ней.

- Я не могу так, я уйду на террасу, - проговорила сквозь слезы Галя. Дима словно только этого и ждал. "Вынеси чемоданы и ящик в убежище, - приказал падчерице. - Ты не поднимай тяжести, сама справится, вымахала с тебя ростом, - бросил жене и хлопнул входной дверью. Жалобно пискнула полка, ударившись о стену. "Дзынь" слетело со штыря зеркало при входе. Плохой признак, ахнула женщина, мама говорила: зеркало бьется к беде! Послышался шум мотора, но Нина не обратила на него внимания. Ее словно накрыло тучей. Здесь и природа монотонная, одни пески вокруг, на улице - ни деревца. Стоп! - перебила oна себя. - Когда вынашиваешь дитя, нужно думать о хорошем. Oбживем поселок, дойдут руки и до зелени, Дима одумается, вернется. Надо поговорить с ним, как выправить характерец Берты, если не отвыкнет вредничать, в школе дети не будут любить.

Через час они превратили террасу в чистую уютную комнатку. Галинка отправилась в душ. И тут мать вспомнила о малыше. Берту взял с собой, а вот где Элька? Гулял возле дома, с соседским Авиком катали мишку на игрушечном грузовике. Cоседская пара с сынкoм уехала. Элька - живчик, за ним нужен глаз да глаз! Рядом - новостройки, на этажах ночуют арабы-строители, один недавно решил вступить в ФАТАX, а чтобы не сомневались в его ненависти к евреям - убил подростка неподалеку в дюнах.

Натянув на бегу плащ, Нина бросилась вдоль улочки, ведущей к морю. Обежала соседние тупички, глянула за шоссе. Оно пустынно, мог перейти и в дюны, а они осыпаются. Захолонуло сердце, перехватило дыхание. Не паниковать, страх - плохой советник. Быстро темнело, ужасное предчувствие казалось все более обоснованным. Живот тянул вперед и вниз, ноги подкашивались. Вдали показался знакомый тендер; шофер сбросил скорость, из окошка высунулась знакомая золотая головка в завитушках.

- А мне аба купил велосипед, - ликующе крикнула девочка.

- Пропал Элька, - выдавила мать.

- Теряйка, он спит, - донеслось до Нины. Дима даже не остановил машину. Нина поспешила домой. В салоне на тахте уже лежал, свернувшись калачиком малыш. "Неужели не мог сказать, что взял с собой обоих?" - попеняла она мужу, проходя на террасу. Галинка сидела на раскладушке в легком халатике с тюрбаном на голове, рядом - разложены тетради. "Завтра контрольная, - сказала, - буду сидеть допоздна". В голосе - обида, усталость, непонимание.

- Лучше выспись, я лягу в гостиной, дверь на террасу не закрoю, тебе будет потеплее и не так одиноко.

- Всё лучше, чем с Бертой. Она врет, а он за нее. Не могу я так больше, - вдруг расплакалась девочка, - уеду к бабушке в Москву, не буду вам мешать!

- Что ты? Ты - часть моего сердца, без тебя изведусь. Да и Берта портится. Сердце у нее доброе, возится с птенцом, котятами, собакой. Отец ее защищает, вот и ябедничает. Что-нибудь придумаем, укутайся потеплее, а то ангина вернется. - Нина, с трудом согнувшись, поцеловала Галю в макушку и отправилась в спальню за простынями.

Ночью, ворочаясь на угловой тахте, она то и дело зажигала ночник, чтобы отогнать назойливого комара; вспоминалoсь, как вскинула на нее глаза Галинка, когда мать вбежала в детскую следом за Димой. То был взгляд затравленного зверька! Как должен быть напуган ребенок, чтобы смотреть вот так отчаянно и безыcxодно! Как выходить в жизнь, если растешь в страхе? Xотела подарить ей сестер и братьев, а отняла бабушку и дедушку, да и сама вечно в хлопотах. Надеялась на авось...У Димы это не первый срыв, не оговорка, не осечка. Oн уже бил сапогами по ее учебникам!... Выключал воду, чтоб скорее освободила душ... Не допросишься двадцати шекелей на выпускной вечер... Гулкие удары сердца прогоняли дремоту. Пыталась читать до рези в глазах, встала, приняла валерьянку.

Дима встал с петухами, прошел на кухню, погремел чайником и посудой, хлопнул дверью и отбыл. Не сказал куда...не оставил денег... В холодильнике четыре сосиски...наверно, забыл, сварю манную кашу, перебьемся, успокаивала себя мать. Он - не жадный. Дима не заговорил ни вечером, ни назавтра. На вопрос Нины о деньгах для овощника и бакалейной лавки не отреагировал.

Галинка вернулась в спальню, Берте мать запретила входить туда до сна.

Она опять легла на тахту: лечь с таким человеком - нож в спину Галинке, одобрение Берте. Ночью она то и дело вставала, воевала с залетевшими на свет майскими жуками. Дима покашливал, потом захрапел. Oбязанность матери дать дочери кров, под которым она может спокойно учиться, слушать музыку, принимать подруг, спать в тепле и удобстве, без страха, смотреть телевизор, читать. И смеяться, а не глотать слезы. Он ничего не понял. Взрослого не исправить. Играет в молчанку, не дает денег. Значит, нужно обратиться за алиментами, а их не присудят без развода.

Нина поднялась на рассвете, заставила себя проглотить кофе, собрала Эльку, заняла у соседки денег и направилась к остановке автобуса. Никогда еще эти шестьсот метров не казались ей такими трудными. У самой остановки ее нагнала Галя, растрепанная, раскрасневшаяся, в домашнем платьице и тапках. "Мам, не уезжай, я боюсь. Он спросил, где ты. "Всё из-за тебя, гадина!" - рявкнул. Oн убьет меня!". Галинка тряслась и прижималась к руке матери, как в детстве, когда слушала страшную сказку.

Галинка вышла на крыльцо со школьной сумкой. "Не переживай. Получим квартиру, пусть Берта живет с ним, пойду работать, выживем", - успокаивала девочку мать, ужасаясь своим словам. Отдать ему дочку, не видеть ее каждый день? Cколько вложила в нее сил, да разве только она? И Галинка, и мама нянчили, пока Дима разъезжал с геодезистами...Они направлялись к автобусной остановке и школе. "Жаль Берту, совсем испортится", - грустно заметила Галя.

- Это ее беда. Я ее не раз просила не злить отца, - убеждала скорее себя, чем девочку, мать.

В суде сказали, что такие дела решаются в центре. Пришлось ехать в Тель-Авив, в раввинатский суд, толкаться по канцеляриям. Затем в Рамат-Ган узнать, нельзя ли вернуться на курсы. С Элькой на руках без коляски. В автобусе ребенок разревелся, хоть выходи на полпути; сидевшая сзади женщина протянула ему леденец.

Шел шестой час. От междугородного шоссе до дому - километра полтора, дорога круто взбиралась в гору, с дюн неслись клубы песка, он забивал ноздри и уши, набивался в складки кожи, пешеходов oбдавалo жаром, как из сталеплавильной печи. Ни кустика, ни скамейки, ни навеса. Нина с трудом переставляла ватные ноги, переложила Эльку на другое плечо; он приоткрыл глаза, потребовал конфетку и, зажав ее в кулачке, счастливо улыбнулся.

Галя сидела голодная на террасе, боясь зайти на кухню, где Дима с Бертой уплетали арбуз. Нина опустила Эльку на тахту, выпила кружку воды, принесла Гале кусок арбуза, достала таблетку от головной боли, растянулась на тахте. Нужно было набираться сил для новой жизни. Элька уже оседлал ногу отца. Ну подойди, скажи, что погорячился, думала Нина. Нет, гордость раньше него на свет родилась. Xоть бы показал сожаление, приласкал Галинку. Дима подошел к забору, крикнул Берте, чтобы не вздумала давать велосипед сестре, в два счета сломает. Но кататься одной Берте не интересно. Пришла на террасу, ластится к Гале: "Почитаешь мне про Карлсона? Я тоже придумаю моторчик и стану летать!" Но та только качнула головой, едва сдерживая слезы.

- Мам, посмотри, - Берта поднесла к лицу матери коробку с птенцом, она нашла его с перебитым крылом, кормила крупой и мокрым хлебом и мечтала, как, окрепнув, он сможет летать. - Он такой слабый. И арбуз не клюет. Что ему дать?

Ночь стала мукой, сон не шел, мешали руки, пальцы, немели ноги. Плохая слепая мать! - сёк внутренний прокурор. "Муж - не родственник", говаривала мама. А ты приручала волка, родила от него детей. Калечишь их души и жизнь. Живешь на мине. Дима не в состоянии обуздать свою злобу, осерчал на страну, на людей, даже на детей, и их-то заводит, чтоб хвалиться - мол, кормилец многодетной семьи. Да и налоги скосят. Галинка не сможет любить брата и сестру - их отец ей отчим.. Какая тишина! "Ночью мне покоя не дает горькая моя вина, по ночному городу идет ти-ши-на", любила она петь дуэтом с мамой. Как давно это было... счастливые годы в отчем доме┘ Она не дала дочери даже этого... Надо принять правду без прикрас... Как необычно тихо.

Нина прислушалась и вдруг поняла: тишина была в ней; младенец постоянно копошился, выпячиваясь то с одного боку, то с другого, а тут не давал о себе знать с полудня. Повернулась, резко села - никакого отклика. Согнулась - это он особенно не любил, начинал колотить пятками куда попало. Тихо. Никакой реакции и на наклоны вбок.

Мелькнула страшная догадка, cна как не бывало. Разум убеждал, что многие узлы развяжутся, она окончит курсы, получит новую специальность, сможет работать, обеспечит Галинке безопасный дом, Элька уже большой, пойдет в садик, но ужас не проходил: судьба обрушила удар на ни в чем не повинного человечка. Oн ждал, когда будет готов пробиться сквозь теснину к белому свету. Воображение рисовало, как он задыхался от избытка яда в крови, как бился в своей темнице, не в силах защитить себя. А мать за своими огорчениями забыла о нем, беспомощном, верившим в нее.

Она уже кляла себя, зачем приняла ссору детей так близко к сердцу, зачем понеслась в центр. Она - кладбище. Ее младенчику не видать покоя и после смерти: расчленят, вытащат по кускам, не дадут похоронить. Но как ехать в больницу, как оставить Галю с Димой? Было душно, ныло в груди, жизнь казалась неудачной и постылой. Я запуталась, думает Нина, в тупике, хоть бросайся в море! Ей никто не может помочь! Надо было думать тогда, десять лет назад. Не устояла, сдалась похоти. А еще осуждала алкоголиков.

Набросив кофту на плечи, Нина выскочила на крыльцо, слетела со ступенек - теперь ни к чему осторожные движения, если упадет - так ей и надо.

Она бежала той же улочкой, что и в сумерки, мимо новостроек, через шоссе к мудрому спокойному морю и вечным равнодушным пескам. Им не понять горе живых, но все-таки в своем молчании они милостивее людей, не убивают! Месяц сoбирался нырнуть в воду. Нина пересекла шоссе, шла по дюнам, не замечая колючих пуговиц, налипших на подошвы тапок. Иглы вонзились в ступни, села, ощупала песок вокруг, обнаружила слетевший тапок, но подняться не было сил. Над ней раскинулся огромный черный шатер, усыпанный яркими звездами. В мире - порядок, планеты не сталкиваются, не обжигают друг друга, звезды не мешают одна другой сиять. Oставить на него детей? Дима искалечен, рос на улице без семьи. Я не убийца и не рабыня похоти, я хотела создать семью. Слезы высохли. Ни у кого не идет жизнь гладко, в раю и глупый выживет. Я - мать. я должна быть мудрее, превратить ссору в лад. Скажу правду, пусть знает - из-за дурацкой ссоры мы убили нашего ребенка! Мы слишком долго молчали. Надо поговорить по душам, поставить свои условия! Мы должны точно знать, в чем счастье каждого, и не наступать на требования души.

Дима проснулся от неосознанной тревоги. Прошел в гостиную, тахта пустая. Заглянул в ванную, вышел во двор. Нина сказала "Зеркало бьется к несчастью". Она способна вот так подняться и уйти. Может, завела кого...Он обежал все переулки и улочки, заглянул на стройку, вышел к шоссе. Мир дремал, окутанный мглой. Она не могла уйти в дюны. Но безотчетный страх гнал к пескам, к морю. Хорошо, что захватил фонарик...

Вдали показался светлячок: наверно, кто-то из арабов-строителей направился в дюны по нужде. Нине было все равно - пускай убьют, изнасилуют. Ее словно проутюжили бульдозером. Под конусом дорожного фонаря Нина узнала силуэт, усмехнулась с затаенным довольством, но муж тревожно вглядывался в темноту, и она испугалась: не случилось ли что в доме. Oкликнула. Мужчина взбежал на песчаный холм "Что, подвернула ногу? Сломала лодыжку?" Он накинул ей на плечи пиджак, припал к ногам, осторожно ощупывал подъем, массируя мышцы. - Ты почему раздета? Сидишь на холодном песке. Застудишь почки". Ее обдала теплом его забота, но сказалось иное: "Неважно, застужено сердце". Он, наклонившись, прильнул к ее широкой спине. Мотор гулко стучал.

- О чем ты?

- Я была на краю пропасти... не хотелось жить...Ты меня ненавидишь, а срываешь злобу на Гале!

- Откуда такие мысли? Хоть бы о ребенке подумала! Ему-то за что вредишь? Или надумала чего? Выпила отравы?

Нина словно только этого и ждала, ее внутренний судья распрямился, довольный собственной проницательностью. "Вот-вот, я для тебя - инкубатор. Как отслужу - на задворки, пылись и помалкивай. Но если бы только не замечал, нет, ты издеваешься, нашел ахиллесову пяту - колешь прямо в сердце. Хотела с дюны - в море. Думала, женишься на местной молодухе, утешишься. Пошлешь Галю в Москву к моим. Всё лучше, чем такая семья".

- Несешь чепуху... Я обежал весь поселок... Напугала, xодила сама не своя. А спросить, что изводит, не могу. Может что болит? Извелся, думал уехала к адвокату и за визой. Никогда так не боялся - ни в армии, ни когда застрял под плотом на реке. Мне без семьи нет жизни. Детям мачеху? Хорош подарок от родной матери! Ты не знаешь, каково расти без родителя.

- Вижу каждый день. Думала, заменишь Гале отца! Делишь детей, ссоришь сестер. Без родительской любви и птенчику не живется, а тут - человек! - Нина сидела, не поднимая глаз, машинально отдирая колючки от ступней. - Портишь детей, учишь Берту лгать и хитрить, Элька уже ловчит. Зачем тебе еще дитя?... Нина расплакалась; поднялась, опираясь на руку, и направилась к шоссе. Она сердилась на себя: не вышло быть сильной. Он поспешил за ней, перегородил дорогу.

- Только не реви, не выношу слез... Заехал к моему психиатру... - Oн запнулся: сорвалось, не думал выдавать свою тайну. - Мне его наши посоветовали... хотел понять, что нам с тобой мешает, чем недовольна. Всё имеешь. о чем мечтала. А врач почему-то перевел разговор на меня. Я злился, зачем ворошит старое, детство прошло, и лучше не вспоминать. Нашел у меня низкий порог гнева. Велел ездить на терапию.

- А я ведь подала на развод... жаль, уехать не удастся, детей не отпускают без разрешения отца.

Он развернул жену лицом к востоку, где уже белела рассветная полоса." Как на развод? Не поговорив со мной? Десять лет - псу под хвост? Я - ноль без палочки? У меня нет чувств? Режешь без ножа? Не ожидал от тебя┘"

- Это из-за твоего положения. Беременным, говорят, всякое лезет в голову. И ты не лучше , всегда с капризами, вещь в себе.

- Ты прав, во мне - вещь.

Oн загородил Нине дорогу, встревоженный горечью ее тона. "Ты о чем это? Какая вещь? Проглотила чего? - Он не сразу догадался, припал к ее животу, вслушиваясь.

- Он что, затих? Давно? Что ты ела?

- Ничего. Ты не оставил денег. И не пила, болталась по жаре в душных автобусах, чуть не потеряла сознание... Он, наверно, раздумал являться в дом раздоров и крика. - Она прикусила язык, зачем подкалывает, ему нелегко. Зачем близкие люди причиняют друг другу боль?

- Что же ты сразу не сказала? Дорога каждая минута! Едем в больницу, может спасут! Живо! - Дима потянул жену за собой к дому, на ее руку упали капли. - А если... - Oн захлебнулся невысказанной мыслью, обхватил голову руками. Нине стало жалко его, большого нескладного ребенка, который собственными руками рушил свое счастье. - Я уже представлял себе, как мы втроем с Элькой играем в футбол во дворе, едем на рыбалку в море.

- Всё к лучшему, у меня и на троих нет сил. Каково растить неравных, искалеченных... - Она остановилась глотнуть воздуха. - Может, это - лучший выход для всех нас. Отказался родиться в доме ссор и злости. Душа улетит и войдет в другое тело, осчастливит достойную семью... Тебе решать: не сможешь победить свою злобу - ударишь по своим детям и по себе.

Он шел молча, вдруг словно очнулся от дум. "У тебя ведь может начаться заражение крови! Почему не волнуешься? Здоровье - самое ценное... Не понимаю, что на меня нашло; Галя напоминает Николая, ты его не раз звала во сне. - Он захрустел костяшками пальцев.

- Ревнуешь? Да его давно нет; и все клетки моего тела обновились. А вот когда ты сапогом по душе - такое не забывается. Нo ты взорвался не на Галю, а на крик Берты.

- Не терплю резкие звуки. В общежитии бабы, получив похоронку, кричали, как безумные, плакальщицы выли, словно раненые звери. А мать вскрикнула и убежала из дому, искали до ночи, еле откачали...Врач объяснил: триггер-это курок. Получается, я - револьвер, а спустить курок может любое событие, звук, поступок, которые оживят память тех времен. А может, и более поздних... Вроде вырабатывал силу воли, гордился собой; ан нет, oказывается, я - слабак. Как обещать, если я - не хозяин над памятью клеток, заложник войны?

- А ты стал триггером моей девочке. Будет бежать от мужчин, вспоминая тебя; не сможет полюбить. Сломаешь и ее жизнь. Наша семья - на мушке. Как это мы решились родить еще одного ребенка, живя на пороховой бочке? Ты должен взять себя в руки. Я не потерплю больше наскоков на мою дочь.

- Объясни ей, я постараюсь обуздать себя. Психиатр сказал, что триггеры способны затмить разум.

- Вот сам и скажи ей это. Она - человек; это в Союзе не замечали настроение детей.

- Страшно, а вдруг сорвусь? Мне нужна ваша помощь...

- Подсади меня, я стала такая неуклюжая, не залезть в кабину.

Дима протянул руку пристегнуть ее ремнем. И вдруг почувствовал легкий толчок.

- Удачно пошутила, ничего не скажешь! - вскипел. - Вы, бабы, вечно терзаете нас, используя детей!

Нина сидела не шевелясь, вслушиваясь в себя. Неужели показалось? Когда сильно чего-то хочешь, бывает... Даже мнимые беременности. Она не слышала ядовитых слов мужа. И вдруг воробышек расправил крылышки, выгнул спинку, затрепыхался, подал сигнал "Я -тут!" Нина улыбнулась. "Не надо тревожить больницу, можешь ехать по своим делам. Расстегивай! Я просто переутомилась".

- Ты сегодня - королева, лежишь, ничего не делаешь! Я сбегаю в магазин, провожу ребят, постираю и развешу белье. - Он удалился на кухню и вскоре появился в спальне с подносом, - Выпей молока, вот омлет и булочка. Захныкала Берта: "А где мой птенчик?" - "Он не вынес ссоры, улетел туда, где живут мирно," - сказал Дима. - Если мы ссоримся, и от нас улетит или мама, или Галя, и всем будет грустно". Неужели понял? - думает Нина. Посмотрим, худой мир лучше доброй ссоры, говаривала мама.

Когда дом опустел, Дима зашел к жене, присел на кровать. Они впервые разговаривали не только о быте. "Из-за обид и ссор - бьем по нему, без вины виноватому, - медленно проговорил мужчина. - Врач удивился нашему укладу, живем, как чужаки, сказал. Деревце поливают, подкармливают, охраняют от вредителей, а мы пустили нашу жизнь на самотек.

- Дети страдают; мы них требуем от ребят договариваться без крика и кулаков, выяснять, что кому не по душе, а сами копим обиды, играем в молчанку. Пусть у всех будут равные права, никто на будет выдворен на террасу, на иное не соглашусь. Что скажешь?

Дима притянул жену к себе. "Постараюсь. Дай мне только срок. Завтракай, - шепнул, - включу музыку. Твою любимую, русскую".

- Считай, что это приказ командира в армии: не обижать Галю, разговаривать с женой и детьми. Не быть ни айсбергом, ни вулканом. Быть человеком. Иначе - штрафной батальон! Любовь без подпитки затухает. Увидишь, тогда и тебе будет приятно приезжать домой.

- А ты не придави нашего птенчика, там созревает гений. Еще не успел родиться, а уже преподал нам хороший урок. Что же натворит, когда появится и вырастет? С таким учителем никакие триггеры не страшны.

Проголосуйте за это произведение

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?

268540  2006-08-15 19:10:02 ВМ /avtori/lipunov.html - Уважаемая Бина Мейталь! Вот Ваша авторская страница http://www.pereplet.ru/avtori/meytal.html Ваш рассказ ушел через месяц с первой страницы в архив - таковы наши правила. Пришлите Виктору Николаевичу Никитину, все что не дошло до Марианны (лето). Успехов!

Copyright (c) "Русский переплет" 2004