- Танечка! - прошептал Виктор, быстро поворачиваясь на тихое, еле слышное шуршание у себя за спиной.

- Танечка, наконец-то! Я так ждал тебя сегодня!

Белое легкое облачко, едва различимое в сумраке мастерской, медленно двинулось к Виктору, принимая знакомые, пока еще не очень ясные очертания.

Виктор радостно протянул к облачку руки: бесплотный образ худенькой светловолосой молодой женщины с широко расставленными глазами, прячущими улыбку, слегка размытый и колеблющийся, вырисовывался все четче.

Облачко остановилось над мольбертом.

- Это новая картина? - спросила Таня. - Я ее не видела у тебя вчера.

Виктор кинул беглый взгляд на мольберт. Господи, какая тоска!.. Он совершенно разучился писать. Или никогда не умел.

Одни и те же осточертевшие то солнечные, то дождевые пейзажи, так умиляющие и восхищающие ничего не смыслящую, попросту не волокущую в живописи публику, которую Виктора так и тянет облапошить, подсунуть полную ерунду и хреновину вроде нынешней.

- Бредятина! - сказал Виктор. - Мрак! Ты заметила, я пишу все хуже и хуже...

- Тебе кажется! - Таня опустилась пониже, и мягкое белое облачко закрыло Виктора целиком, отгородив от мира - вот странно! - воздушностью и согрев своим удивительным, нежданным теплом.

Виктор блаженно закрыл глаза: он тосковал без этого тепла и начинал жаждать его, лишь только Таня покидала мастерскую.

- К несчастью, мне никогда ничего не кажется. Даже ты, - пробормотал

Виктор. - Ты опоздала сегодня... Почему ты не спрашиваешь, для чего я тебя так ждал и что случилось?

Таня улыбнулась и вздохнула.

Облачко закачалось, пощекотав Виктора по лбу кончиками пальцев.

- Потому что я все давно знаю, - объяснила Таня. - Он опять шел за тобой сегодня до мастерской от магазина, думая, что ты его не замечаешь.

Виктор быстро открыл глаза и нервно переплел пальцы.

- Да, конечно! - крикнул он возбужденно. - Шел как привязанный! И прятался за углами и уцелевшими телефонными будками, словно последний дурак! Но не это главное!

Виктор тупо уставился на свои ноги: разношенные шлепанцы прорвались и в прореху выглядывал босой палец.

- Не это главное, - сникнув, устало повторил Виктор. - Танечка, по-моему, я сегодня узнал его... Это тот самый, помнишь?..

Он тоскливо взглянул на Танино окаменевшее неподвижное лицо.

- Их было двое: рыжий, повыше и потоньше, и черный, какой-то вертлявый, дерганый, с юркими глазками. Впрочем, тоже дохляк. Это он, Таня.

Облачко отлетело в угол комнаты и почти скрылось в темноте среди сваленных грудой набросков, эскизов и подрамников. До старой кучи у Виктора никак не доходили руки, и иногда он даже не мог вспомнить, что за работы там валяются.

Таня молчала.

- Ты не хочешь отвечать, - тоскливо сказал Виктор. - Я понимаю... Или ты думаешь, что мне все-таки кажется и я ошибся?

- Ты не ошибся, - прошелестела Таня. - Это действительно он: маленький и вертлявый. Но как ты узнал его? Ведь прошло почти двадцать лет!

Виктор встал и прошелся по комнате.

Облачко не двигалось, пристально наблюдая за ним.

- Мне трудно тебе объяснить, - запинаясь, начал Виктор. - Я и тогда-то его не шибко разглядел: ночь, лес, дождь, один глаз почти совсем заплыл... Но понимаешь, я художник... Я - это природное качество - могу замечать и запоминать самые мельчайшие и невидимые для других человеческие черточки, характерные особенности, жесты, манеру поведения. Он двигался пугливо, осторожно, постоянно озираясь. Он напоминал мне игрушку с набитыми ватой руками и ногами, которые плохо сгибаются и подчиняются, лишенные всякой прочной основы. Хотя бы проволоки или деревяшки.

- Но он тогда очень боялся, - тихо напомнила Таня.

- Правильно говоришь, правильно, - согласился Виктор. - Но он и сегодня такой же. Боящийся. Трясущийся. И двигающийся на ватных подгибающихся ногах шаркающей походкой. Он весь словно расшарнирен и по-прежнему нелепо размахивает руками. И юркает глазками... Это ведь он, да, Таня?

Таня кивнула и отделилась от стены, медленно приближаясь к двери.

- Не уходи! - в ужасе вскрикнул, бросаясь за ней, Виктор. - Куда ты намылилась так рано? Я ведь ничего еще не успел тебе рассказать!

- Я не ухожу! - Таня повернулась к нему и опустилась на диван. - Рассказывай и не бойся сделать мне больно. Я давно уже не ощущаю ни страха, ни безнадежности, ни разочарования. Там, откуда я к тебе прихожу, душа успокаивается и становится глухой к земным страданиям. Над ней больше не властны никакие муки. Прошло почти двадцать лет...

- Но они для меня ничего не изменили! - резко перебил ее Виктор.

- Потому что ты здесь, а я - там! - Таня подняла глаза вверх. - Ты слишком много пьешь, Витя, так нельзя.

Таня повела подбородком по направлению вереницы пустых ярких бутылок, гордо выстроившихся вдоль грязной стены.

Виктор усмехнулся и погладил бороду.

- Можно, нельзя... Мне давно уже все можно. С той минуты, когда я убил тебя... Тебя и себя заодно. Как мне поплохело, когда я увидел тебя в первый раз светлым облачком над мольбертом! Сейчас самому смешно вспомнить! По-моему, месяц назад, под Рождество. Верно?

- Верно-то верно, - вздохнула Таня. - Ну и пьян же ты был тогда!

- Да я и сегодня не трезв, - радостно подхватил Виктор.

- А тогда, действительно, Танечка, ты уж прости, я нарезался с Лешкой до чертиков! И когда ты явилась ко мне неясным призраком, решил, что у меня началась белуха и пора сдаваться врачам. Хорошо, что ты меня вовремя успокоила. Теперь даже не знаю, что бы я делал без твоих ежедневных визитов!

- Жил бы как прежде, - жестко сказала Таня. - Как другие живут.

- А как другие живут? - снова подхватил Виктор. - Я ведь ничего в этом не секу! Забившись сюда, словно в нору, когда удалось наконец заиметь сей роскошный подвал в качестве мастерской, я забыл обо всем на свете! Веришь ли, Танечка, я писал, писал, писал, сутками не выходя отсюда!

Таня спокойно кивнула.

-Я весь оброс, отощал, стал похож на сумасшедшего, - продолжал Виктор. - Впрочем, возможно, не просто похож... Дочка носила мне еду, заявлялись девки, тоже что-то таскали, пробовали меня обласкать и обстирать. Ни фига у них не получалось. - Виктор неопределенно хмыкнул. - Потом, наконец, притащилась Анька. - Виктор сморщился. - Мрак! С очередным скандалом, от которых я и рвался сюда, будто конь на привязи. И вот слинял все-таки... "От жены, от детей..." Ну, расскажи мне, как другие живут? Тебе ведь "сверху видно все", о чем даже в песне поется. Я так и знаю...

- Не паясничай, Витя, - попросила Таня и засмеялась.

- Зачем тебе другие? Тебе хорошо теперь только одному.

Виктор растянулся рядом с ней на диване и закурил. Таня отодвинулась и, брезгливо поморщившись, отвела от себя рукой тонкую синюю струйку дыма.

- Ты завсегда не переносила этот запах, - заметил Виктор. - Прости, но ужасно хочется подымить! А еще ты никогда не душилась. Как выпускница Смольного. Я не успел спросить тебя, почему.

- Тоже не переносила запах, - лаконично ответила Таня. - А как ты расцениваешь мое возникновение здесь? Как вполне естественное явление?

Виктор покосился на нее.

- Не пытайся сделать из меня ненормального, - грубовато буркнул он. - Этот номер не пройдет - я патологически здоров. И что, собственно, странного в твоих визитах ко мне? Дело-то житейское: убийцу всегда посещают жертвы в виде привидений. Открой любой роман и увидишь, что я прав. Все путем!

Таня грустно вздохнула.

- Значит, ты в порядке? - задумчиво спросила она. - Тогда поговорим о твоем преследователе. Ты ведь хотел говорить со мной именно о нем.

Виктор хлопнул себя ладонью по лбу и вскочил.

- Как видишь, не побрал, - философски заметила Таня. - Так что же ему нужно от тебя? И как он тебя тоже узнал? Ведь он наверняка не художник.

- Я думал, ты сама мне расскажешь об этом, - растерялся Виктор. - Моя мозговушка не первый день бьется в догадках...

- Я? - удивленно сморщила лоб Таня. Она явно дразнила его и над ним издевалась. - Очевидно, потому, что "мне сверху видно все"? Боюсь, Витя, что ты перепутал меня с Большой советской энциклопедией.

- Ничего советского больше нет, Танюша, ты отстала от жизни, - тотчас легко расквитался с ней Виктор.

- Хотя многие старые названия почему-то сохранились в виде формальности и отзвуков прошлого. ТАСС, например, Ленинградский вокзал, станция метро "ВДНХ " и газета "Московский комсомолец". Странно, как быстро все кануло в историю! Буквально за несколько лет, - Виктор покрутил босым пальцем в дырке шлепанца и провертел отверстие пошире. - Но в любом случае ты знаешь значительно больше меня. И как все странно совпало: сначала явилась ты, потом этот исподтишковый человек... Так как же все-таки он меня узнал?

Таня смотрела пристально и строго.

- Я не люблю, когда у тебя появляется этот суровый взгляд, - пробормотал Виктор. - Улыбнись и расскажи...

Таня улыбаться не захотела, а небрежно проронила сквозь зубы:

- Посмотри на себя в зеркало, Витя. Видишь шрам над левой бровью? Разве ты забыл, откуда он взялся? Тот маленький замахнулся тогда на тебя ножом, но ты сумел вовремя перехватить его руку. Маленький был очень силен, хотя и дохляк на вид, как ты говоришь. Ему удалось полоснуть тебя ножом по лбу. Кровь залила все лицо... Преступники всегда хорошо помнят и безошибочно узнают следы своих рук. И своих жертв тоже, Витя.

Виктор смущенно потер лоб.

- Забыл, - пробормотал он в растерянности. - Обо всем совершенно забыл... Как же так? Действительно, шрам на роже... Танька, я окончательно спиваюсь! И некому меня вытащить из опасной трясины! Хоть ты помоги! Ведь меня попросту засосет!

Он картинно протянул к облачку руки.

Таня еще больше посуровела и нахмурилась.

- Ты ведешь себя, как мальчишка, а тебе уже сорок лет, Виктор! - серьезно и грустно констатировала она.

- Да что ты говоришь! Так много? Какой ужас! - ерничая, воскликнул Виктор. - Спасибо, что напомнила: и об этом я тоже без тебя ни за что бы не догадался!

Таня осуждающе покачала головой.

- Не дурачься, Виктор! - строго велела она. - Не изображай из себя клоуна! Иначе я немедленно уйду!

Угроза возымела действие. Виктор мгновенно пришел в себя и даже чуточку протрезвел, оторвав вожделенный взгляд от недопитой бутылки.

Он быстро и ловко задвинул ее ногой под диван и объявил, подняв вверх руки:

- Я перестал! Прости меня, Танечка! Ты ведь знаешь, на меня иногда находит!

- Если бы только иногда! - усмехнулась Таня. - Так что же, твой преследователь подходил к тебе, заговаривал?

- Да нет, - вздохнул Виктор. - Он только постоянно молча крадется за мной, хотя давно уже наизусть выучил дорогу к мастерской. Никак не могу понять, что ему от меня надо...

Виктор встретил этого обтрепанного немытого мужичонку с темными бегающими глазками, по виду совсем спившегося, в винном отделе гастронома, где всегда покупал себе водку или пиво.

Пока он рассматривал пеструю колонну бутылок, выбирая себе "подружку" на вечер, мужичонка терся возле так близко, что Виктор заподозрил в нем обычного карманника.

На всякий случай он перекинул сумку на грудь и окинул мужичонку внимательным взглядом.

Ничего особенного. Обыкновенный забулдыга и пропойца, которых он перевидал на своем веку тысячи. Правда, почему-то чересчур пристально вглядывается в Виктора, но мало ли что, может, уже не раз здесь встречались. А может, и пили когда-нибудь вместе в соседней подворотне, кто знает. Иногда Виктору требовалось глотнуть тут же, не сходя с места.

Виктор расплатился, сунул бутылку в сумку и пошел к выходу. В дверях он зачем-то оглянулся: мужичонка стоял у стойки бара и смотрел на художника странными вспоминающими глазами. Что ему там привиделось?

Виктор плюнул с досады и пошел к мастерской. Пройдя два дома, он опять обернулся: испуганный мужичонка шарахнулся за дерево.

Так, подумал Виктор, за мной начали следить. Иногда случается. Что бы это значило?

В груди неприятно заныло, ноги застыли, сумка сразу сделалась невыносимо тяжелой и стала давить на плечо и оттягивать руку.

Кому нужно за ним наблюдать?

КГБ вроде бы больше нет, контрразведку вряд ли может заинтересовать его неприглядная, далекая от политики особа, да и подобных Штирлицев не держат даже в России.

Не обратилась ли его вторая жена Анька, полная идиотка, к помощи сыскного бюро на предмет выявления любовниц и соперниц?

Да нет, вряд ли этой законченной дуре придет в ее бестолковку нечто подобное. И где ей найти такое бюро, и где, главное, раздобыть деньги? Хотя Виктор отстегивает на детей немалые куски каждый месяц... Впрочем, ему в голову лезут настоящие глупости: ну разве уважающая себя фирма возьмет в сотрудники подобного типа? А если это камуфляж?

Виктор содрогнулся и снова, слегка повернув голову, уже на ходу, не останавливаясь, скосил глаза назад: обтрепанный мужичонка упорно плелся за ним, нелепо болтая нескладными руками и неловко передвигаясь по льду и снегу.

И Виктор понял, еще ничего не поняв, что пришла беда.

Незадолго до встречи со спившимся "сыщиком" в мастерской появилась Таня.

Танечка Сорокина, Танюша, его первая и единственная любовь, его страшная и никому не известная тайна, хранимая им без малого двадцать лет.

Ох, как набрались они тогда с Лешкой под европейское Рождество! Хлестали все подряд и давно сбились со счета, устав тыкать пальцами в бутылки, стоявшие пустыми у стены.

Позвонила Анька и разоралась в телефон, требуя, чтобы Виктор, - алкаш, скотина, опять пьян в дымину, нажрался как свинья! - немедленно бросил Алексея и ехал домой.

- Могу бросить только тебя, если ты так настаиваешь на определенном поступке! - легко согласился с ней Виктор и аккуратно опустил трубку.

Больше он ее не поднимал.

В декабре у Виктора открылась наконец долгожданная выставка на Кузнецком.

Сколько лет он добивался и ждал этого момента, а увидев свои имя и фамилию крупными буквами на огромном полотне, чуть не заплакал в голос, как ребенок.

Он, Виктор Крашенинников, на Кузнецком!

Однако его радость оказалась преждевременной и недолгой. Если раньше пробиться сквозь отборочные комиссии всемогущего Союза художников было попросту невозможно, если нельзя было даже представить себе свободное существование ни частных художественных салонов, ни вольных распродаж, то теперь уже невозможным стало совсем другое: та безумная, волнующаяся, рвущаяся в залы толпа любителей, ценителей, поклонников, - называйте, как хотите! - которая часами обвивала прежде Манеж и разносила

Кузнецкий и Волхонку. Толпу не страшили и не пугали морозы, она готова была стоять в жару и под ураганным ветром. Но то раньше...

Сейчас в Манеже продавались либо импортные тряпки - дешевая распродажа! - либо дорогие автомобили, а Виктору Крашенинникову, который выпустил свой первый в жизни каталог, пришлось довольствоваться почти пустым залом, где стены с ним поделила Тата Крохина, удивительно талантливая и самобытная художница и жутко страшная баба.

Своя в доску, Тата бродила по блестящим полам Кузнецкого, оскалившись в улыбке во всю длину и ширину огромного рта, и повторяла:

- Ну ты подумай, Витюха, прорвались на Кузнецкий! Сподобились! В кои-то веки! Ну ты только подумай!

- Поклонниц ему захотелось, батюшки! - насмешливо фыркнула Тата. - По шлюхам соскучился! Неужели давно не видал? Ну пойди прогуляйся, тут недалеко! Ты радуйся, что на Кузнецком висишь! Ведь висишь же, Витька! И я заодно!

- Вишу, вишу, - уныло согласился с ней Виктор. - Я вижу, что вишу. Но радости от этого почему-то никакой не испытываю.

Он сидел на подоконнике с ногами, курил, несмотря на строгие и категорические запреты администрации, и грустно смотрел в окно на заснеженный и скользкий Кузнецкий.

Наконец прибежала Анька-зараза в каких-то новых сапогах на жутких каблучищах - и когда только покупать успевает? И как она шею себе не сломала с их помощью на стеклянно-обледеневшем склоне?

Привела с собой раскосое татаро-монгольское иго - сыновей-погодков Петьку и Ваньку, которые с дикими воплями и криками, пугая до полуобморока старушек-смотрительниц, сразу начали носиться по шикарному паркету, пытаясь догнать друг дружку.

Анька-стерва на сыновей никакого внимания не обращала и принялась расцеловывать Виктора, сияя от гордости и счастья: ну как же, муж висит на Кузнецком!

От жены невыносимо пахло косметикой и духами.

Никак не прореагировав и на это, Анька радостно, ликующе похлопала ладошками с ярко-красными ногтями и пропела:

- Ах, как чудно, Витюша, как прекрасно! Скоро приедут мои подруги! Я всех пригласила!

"Надо сматываться. Подруг мне ни за что не вынести", - мгновенно сообразил Виктор и незаметно для жены мигнул Тате.

Та поняла его без единого слова и тут же охотно, с видимым удовольствием отправилась показывать Аньке выставку.

Более бесполезного занятия было трудно представить. Анне - и что-то объяснять! Но Тата - свой парень и знает про Виктора все, кроме одного: как погибла почти двадцать лет назад ее лучшая подруга Таня Сорокина. Но этого не знает никто. И не должен знать.

Таня... Да будь она жива, разве когда-нибудь Виктор подошел бы близко к Аньке и даже к Оксане, своей первой жене?

Однако пора делать ноги, пока Тата развлекает и отвлекает его прекрасную половину.

И Виктор рванул в мастерскую.

Дальнейшее он тоже помнил достаточно хорошо. Через полчаса заскочил Алексей с извинениями, что опоздал на открытие выставки, и они принялись пить.

Надо же отметить такое событие! Потом их уже увлекло, захватило, и начались дружеские объятия, откровения, словоизлияния... Алексей, старый школьный друг, алкоголик и добрый парень, у которого Виктор в свое время увел Аньку - просто так, от нечего делать - был жонглером и постоянно разъезжал с цирком по стране.

Изредка появляясь в град-столице, он всегда первым делом спешил к Виктору - раньше домой, теперь в мастерскую. Выслушивал все новости, рассказывал свои, узнавал про мальчишек, к которым искренне привязался, а потом пил, пил, пил по-черному, забывая числа и дни недели и засыпая часто прямо за столом, уронив свою рано облысевшую большую голову.

- Твой приятель мне надоел! - взвилась как-то Анька.

- Он такой же мой, как и твой! - отпарировал Виктор. - Забыла, что ты с ним спала? Только Алексей, в отличие от меня, оказался проницательным и дальновидным и хорошо понимал, чем ему грозит жизнь с тобой!

- Ну, положим, спился он без меня! - заявила Анька.

- Зато я - с тобой! - легко нашелся Виктор. - Результат один и тот же, зато условия ох какие разные! Слишком неравноценные и, понятно, не в мою пользу, заметь!

Анька, конечно, разоралась. Виктору ей даже отвечать иногда не хотелось, дура есть дура.

...Да, здорово они тогда надрались с Алексеем.

Пришла Тата и немного посидела, раскурив сигарету и плеснув себе в чашку чая. Она давно была хорошо знакома с Алексеем.

- Мальчики, - неожиданно заметила она, - по-моему, вы кое-что не разглядели в Анюте.

Виктор так и подскочил, чуть не опрокинув свой стакан.

- Это чего же такого мы с Алексисом, два слепца, не разглядели в драгоценной Анюте? - мрачно спросил он, приблизив лицо к Таткиному, безобразному и родному. - Не въехал! Неужели в ней все-таки сокрыта некая тайна, о которой никто не подозревает? Загадочное нечто?

Тата безмятежно улыбалась, давно привыкнув не слышать его пьяного бреда.

- Алешенька, - ласково сказала Тата, решившая вдруг напомнить о морали, - ты напрасно отпустил Аню от себя...

- А-а! - грозно зарычал, оскалившись, Виктор. - Стало быть, это я ее испортил? Это ее так изуродовала жизнь со мной?!

- Витюшенька, - совсем разнежилась от горячего чая Тата, - ее никто не уродовал. Это вы сами себя водкой искорежили до безобразия.

- Таточка, ты не права, - кротко возразил Алексей.

Выпив, он становился настоящим телком.

Виктор счел необходимым серьезно возмутиться и принять решительные меры. Крохина, хоть и свой парень, но явно превысила сегодня всякие полномочия.

- Татусик, ты бы лучше свалила отсюда быстренько подобру-поздорову, - дружески посоветовал он. - Пьяный я за себя не отвечаю и собственные поступки не контролирую, заметь!

- Давно заметила, - коротко отозвалась Тата и без всякого выражения посмотрела Виктору прямо в глаза.

Он дернулся, покраснел и торопливо придвинул к себе недопитый стакан.

Вспомнил, как летом, совершенно одурев от жары и пьянки, трахнулся с Таткой. И не экспромтом.

Предварительно он поспорил на бутылку с Алексеем, уверявшим, что Тата - девушка и трогать ее не стоит.

- Тебе, конечно, лучше знать, - вежливо ответил Алексей. - Но я думаю иначе.

- Спорим! - закричал в возбуждении Виктор.

Алексей спорить согласился, но неохотно, и потом вспоминал о дурацком пари без всякого энтузиазма.

Обработать Тату было несложно, Виктор проделал это за шесть секунд.

Жара стояла чудовищная. Только в подвальной мастерской Виктора можно было немного отдохнуть и взбодриться после бесконечного расслабления и размякания под лучами обезумевшего июльского солнца.

Сюда приходили спасаться от солнечных ударов и перегрева все его приятели и, конечно, девки. В них у Виктора никогда не было недостатка.

Скромно сидя в уголке на табуретке с сигаретой в руке, Тата доброжелательно разглядывала подруг художника и оценивала их позже очень по-своему.

Расхристанный Венька Туманов валялся в одних трусах на диване и каждую забежавшую знакомую Виктора встречал нетрадиционным и лаконичным откровением:

- Мне нужна женщина!

- Бывает, - равнодушно утешил Виктор.

Видавшие виды подруги и натурщицы презрительно фыркали, даже не опускаясь до диалога.

- В эдакую жару? - с интересом спросила Тата. - Да еще отобрали горячую воду! А тебе не приходит в голову, что ты им как раз не нужен?

- Такого быть не может, Татусик, даже в жару! - поведал Туманов. - Просто у Витьки неудачный подбор кадров и на мою долю вечно ничего не остается! Почему ты не заботишься о судьбе одинокого друга, Витюша? И объясни, каким образом находишь себе такое количество юбок? Некоторых я знаю, но за последнее время твоя команда здорово пополнилась!

Виктор нехотя, с трудом оторвался от мольберта, вытер потный лоб тыльной и относительно чистой стороной ладони и взглянул на Туманова.

Венька был на десять лет моложе Крашенинникова, расхлябанный, неорганизованный и очень способный художник. Виктор относился к нему как к сыну или младшему брату, втайне обожал, никому не признаваясь в своей страсти, которую хорошо чувствовал Венька и готов был возиться и нянчиться с Тумановым без конца и без края.

- Все делается по вдохновению, - объяснил Виктор неопытному Веньке. - Экспромтом. Одну ягодку беру, на другую смотрю, третью примечаю, а четвертая - мерещится. Чем меньше задумываешься о тактике и стратегии, тем ближе победа и безупречнее результат! Классные девки, заметь!

- Да, ничего, - согласился Туманов. - Что скажешь, Татусик?

Тата широко улыбалась, огромный рот расходился от уха до уха, мгновенно превращая все ее небольшое худенькое личико в один страшный чудовищный оскал кривоватых зубов и бледных, высоко открывающихся десен.

- У длинной брюнетки слабоваты мышцы, - внезапно флегматично заметила Тата. - Для натурщицы, Витюша, не подходит. У рыженькой неправильная посадка головы - очень некрасиво. У пышной блондинки в зеленом - сильный сколиоз, бочок кривоват, но скрывает полнота. А кудрявая девчушечка косолапа, писать лучше без ног и сидя.

Виктор в изумлении уставился на Тату. Во дает!

- Или лежа! - захохотал Венька. - Ты прирожденная художница, старуха, и опасная женщина! Насквозь видишь все физические недостатки соперниц! Шпаришь как по-писаному!

Тата невозмутимо улыбалась во весь рот.

- А почему соперниц? - спросила она. - У меня их не может быть!

Венька в восторге задергал в воздухе голыми волосатыми ногами.

- Поистине так! - завопил он.

- Тебе нет равных! Ты неподражаема! Я тебя обожаю! Давай чмокнемся, Татусик!

- Давай, Веня, - легко согласилась Тата и даже не привстала со своей табуреточки. - Ты не устаешь от этого калейдоскопа лиц, Витя?

Виктор осторожно положил кисть. Может быть, сегодня и попробовать выиграть бутылку у Алексиса? Выгнать к чертям Веньку, и...

- Я скучаю без них, - объяснил Виктор. - Завсегда начинаю тосковать, вспоминать жен, детей, неудавшиеся браки, какие-то нелепые любовные истории, страсти-мордасти... Прокручивать в голове уже давно разыгранные сцены и отработанные ситуации. Как будто можно что-нибудь вернуть и переиграть заново. Девки меня здорово отвлекают от ненужных и лишних воспоминаний. Но все мои девушки одноразовые, как шприц, поэтому часто приходится менять.

- Зачем тебе такие развлечения, Витя? - спросила Тата. - Венечка может развлечь болтовней значительно лучше.

- Не ревнуй его, Татка! - закричал Туманов. - Он неисправим! И развлекать его я вовсе не собираюсь! Давай лучше я напишу твой портрет!

- Давай, - так же легко и бесстрастно согласилась Тата, не пошевелившись. - Я подарю его Вите. Когда начнем?

- Немедленно! - решил Туманов. - Отойди от мольберта, мазила, я буду писать Татку! Все равно ты не можешь создать ничего путного!

Виктор тут же использовал подходящий момент и разыграл возмущение.

- Отдохнул - и проваливай, балаболка! Ты мешаешь! - жестко заявил он. - У меня работа, а Тата будет мне петь. Я люблю работать под ее мурлыканье.

- Никуда я отсюда не уйду! - нагло заявил настырный Венька. - Только если ты мне найдешь смазливую мордашку из числа своих многочисленных поклонниц. Ну позвони кому-нибудь, Витенька, я так страдаю без женского тепла и ласки! Даже Татка и та не хочет меня целовать!

Виктор обозлился уже по-настоящему.

- Веня, - сказал он с тихой нарастающей угрозой в голосе. - Не испытывай так долго мое терпение! Оно не беспредельно. Ты что, сам девку себе найти не можешь? С каких это пор?

- А на горшок тебя сажать не надо? - заорал взбешенный Виктор.

- Для него просто нужного размера не найдется, - тихо объяснила Тата.

Молодец! Виктор посмотрел на нее одобрительно.

- Ты слишком хорошо знаешь анатомию, Татусик, - грустно закончил Туманов. - Это вредно. Вообще ты давно заучилась, а лучше всего было рожать детей. Таких же, как ты, зубастеньких и страшных.

Татке почему-то никто не стеснялся говорить в глаза правду об ее внешности.

- Ну зачем ей дети? - удивленно заметил жестокий, как все мужчины, Виктор. - Что она будет с ними делать? Разве что приспособит кисти мыть!

- И то правда! - согласился Туманов, встал с дивана и сунул ноги в сандалии.

- Мне скучно с вами, - сообщил он. - Дай телефончик, Витюша, и я тут же исчезну!

Виктор понял, что иначе от него не избавиться. Он достал записную книжку и начал медленно, задумчиво ее листать. Венька и Тата наблюдали за ним.

- Только хорошенькую! - вновь умоляюще заканючил Венька. - Не рыжую! Не слишком длинную! И не худую!

- Смотри-ка ты, он еще предъявляет претензии! - восхитился Виктор. - Заткнись, неудачник! А впрочем, выкладывай, какие размеры груди и бедер тебя удовлетворят! Если знаешь!

Венька умолк и всерьез призадумался, соображая.

- Не ссорьтесь, мальчики! - сказала Тата. - Вы так мило смотритесь рядом...

- Бери ручку, бабник! - заорал Виктор. - И пиши! Грамоте еще разумеешь? Зовут - Наташа, телефончик следующий... Бедра - девяносто шесть, ножка - тридцать восьмая, рост - метр шестьдесят девять, грудь - третий номер. Вообще, не помню, черт ее знает, может, и четвертый... Давно не видел. Раньше была не рыжая.

- А что сказать? - трепетно заглядывая в глаза Виктору, спросил, прикидываясь полным идиотом, Венька.

В жизни его больше всего устраивала эта роль. Но Туманов частенько переигрывал.

- Правду, Венечка, - нежно посоветовал Виктор. - Одну чистую правду и ничего больше. Скажешь, что окончательно завязал со сном, едва узрев ее в кино или на именинах у тети, что истомился, исстрадался и скоро сойдешь с ума без ее белых ручонок. И что если она немедленно с тобой не увидится, отравишься яблочным компотом семилетней давности из ближайшего коммерческого ларька. Тогда она поймет, что дело серьезное и шутить не стоит. А теперь дуй отсюда, юбочник!

- Нет! - твердо заявил с металлическими интонациями совершенно обнаглевший и избалованный Венька. - Я позвоню ей от тебя и, когда окончательно улажу свою несчастную судьбу, удалюсь к возлюбленной!

Туманов нахально прихватил с пола телефон и поволок его в соседнюю комнату. Дверь за собой он закрыл плотно, с сожалением отметив, что замка нет и запереться невозможно.

Виктор сердито сел на диван и взглянул на спокойную Тату.

"Осточертело! - с горечью подумал он. - Осточертело все, Татка! По фигу наши бесконечные хахоньки и смешки! Ни разу не поговорили серьезно! Не умеем, что ли? Или не хотим? Почему мы все готовы осмеять и тут же превратить в шикарный фарс? На хрен сдалась эта дурацкая манера вечно острить и иронизировать! Впечатляет во всех отношениях. А на деле юмор и ирония - полнейший примитив, которым все давно овладели. Начитались, нахватались, наслушались... КаВеэНы, джентльмены... Не Бог весть какая наука! Переняли чужой опыт - с ним жить легче. Ох, не мне бы рассуждать! У самого рыло в пуху!"

- Ты будешь пить со мной, Тата? - спросил он.

- Девушка непьющая, негулящая, зато курящая, - отозвалась Тата. - Нельзя же быть совсем без достоинств.

И она туда же!

- Ах да, совсем забыл! - сказал Виктор. - Ну и память у меня стала! Но все-таки странно, что ты не научилась пить, проведя в нашей компании свои лучшие годы! Венька уйдет, а ты останься!

Тата кивнула. Спешить ей особо было некуда: дома никто не ждал, в холодильнике, как всегда, пусто, работать в такую жару не хватало сил.

Они долго молча курили, пытаясь понять, о чем договаривается Туманов с не рыжей Наташей.

- Кто она? - спросила Тата.

- Без понятия! - отмахнулся Виктор. - Не все ли равно? Шлялась какая-то сюда непрерывно, потом вдруг исчезла. И слава Богу! Вроде бы студентка... Ну да, кажется, иностранный язык изучала. То ли испанский, то ли немецкий. А может, оба сразу...

Тата усмехнулась.

- А грудь ты ей сам вымерял? - спросила она.

- Подарок ко дню рождения доставал: бюстгальтер от Кардена! - завопил Виктор. - Ну что ты пристала, в самом деле, зараза, тебе делать нечего? Пойди лучше глянь, чем этот урод там втихую занимается? Телефон, что ли, трахает?

Тата подошла на цыпочках к двери, ловко бесшумно ее приоткрыла и долго стояла, наблюдая. Потом она осторожно закрыла дверь и вернулась на свою табуреточку.

- Лежит с Наташей, - лаконично доложила Татка.

- Что? - возмутился Виктор. - Как это лежит?! Он уже там разлегся? Пусть немедленно встает и убирается! Я хочу остаться с тобой вдвоем!

Тата меланхолично курила. Она не принимала слов Виктора всерьез, потому что ее саму никогда всерьез не принимали. Тата давно рассталась с надеждами и иллюзиями, давно точно оценила и правильно себя поняла, примирившись с собой и своим положением с такими же легкостью и спокойствием, с какими делала все остальное.

Чтобы жизнь не стала ей в тягость, Тата много лет назад научилась ничего не ждать, ничего не хотеть и ни о чем романтическом не думать.

Это была ясная, бесхитростная и прямая натура. Работящая, как лошадь, и на удивление милая в своем безобразии.

Согласно изложенной теории Крашенинникова, Бог создал Татку как и следовало создать. В единственно возможном, правильном и подходящем варианте. Почему же все-таки она всем всегда казалась на редкость некрасивой?

Виктор внимательно рассматривал Тату.

Сколько лет знакомы - а вот на тебе, до сих пор не нашел времени хорошо разглядеть!

Но Татка Крохина... "Ужастики" Хичкока.

Виктор неуверенно еще раз оглядел ее. Глазу даже не за что зацепиться. Нет, похоже, он напрасно спорил с Алексеем: придется ставить бутылку. Ничего с Таткой у него не получится, и выяснить ее физиологический статус экспериментальным путем не удастся.

Совсем как с Венерой: не хочется - и все! Два полюса, а реакция одинаковая - нулевая.

В это мгновение дверь распахнулась и возник красный и распаренный от духоты Туманов с телефоном в руках.

- Быстро же ты успел рассказать ей о своей несчастной жизни! - порадовался Виктор. - Я думал, ты едва добрался до семилетнего возраста.

- Я ухожу! - торжественно провозгласил Туманов. - Она меня ждет!

- Да что ты говоришь! - воскликнул Виктор. - Номер удался? А я всегда считал, что у тебя омерзительный голос, особенно по телефону!

Туманов, не отвечая, быстро собирал свою сумку.

- Вениамин! - строго сказала Тата. - Купи цветы!

- Ты права, старуха! - весело кивнул Туманов. - "Миллион алых роз..."

И исчез.

- Позвони, миллионер! - крикнул ему вслед Виктор. - Поделись впечатлениями! Цветы запоздалые...

До десяти вечера он работал как одержимый. Тата варила ему кофе и тихо сидела в углу, покуривая и наблюдая за движениями его руки.

Наконец Виктор швырнул кисть на пол.

- На сегодня пора завязывать! Выдохся! - объявил он. - Накрывай на стол, Кроха! Там кое-что осталось на кухне, поищи!

С заданием Тата справилась наилучшим образом. Вообще Виктор с удивлением обнаружил за один вечер, что раньше совсем не знал Тату. Она могла быть незаметной, тактичной, аккуратной и даже хозяйственной. Да она всегда была такой! Но вот спать с ней...

Проклятое пари не выходило у Виктора из головы.

Что они как дети: спорить! Не все ли равно, в конце концов, был кто-нибудь у Таты или нет? И зачем вообще ему это выяснять? Для чего?

Но бутылка на столе постепенно пустела. Тата упрямо не пила, а Виктор быстро пьянел не только от водки, но и от жары.

- У тебя на кухне тараканы, - сообщила Тата, ловко уплетая маслины одну за другой.

- Нужно вызвать дядю из фирмы, чтобы он все здесь облил.

- Неплохо бы и меня заодно, - охотно поддержал ее Виктор.

- Для человека это безвредно, - проинформировала Тата.

- Какая жалость! - искренне посетовал Виктор. - Так хочется нанюхаться какой-нибудь дряни и сдохнуть! Но убивать живое преступно! Тараканы - они же смешные, усатые! А маленькие вообще совсем глупые - включаешь ночью свет, а они, спасаясь, бегут прямо на тебя! Ничего еще не соображают! А ты - убивать!

Сказал - и внутренне содрогнулся. Сразу сжался в комок. А Таня? Но о ней никто ничего не знает...

Татка ухмыльнулась и достала сигарету.

- Давай трахнемся, Тата! - бухнул Виктор, словно шарахнулся с моста в холодную апрельскую воду. - Только обещать многого я тебе не могу: пью запоем! Сама знаешь! Анька давно на меня всем знакомым жалуется. Но вдруг у нас с тобой что-нибудь получится.

Тата не удивилась и снова не пошевелилась. Она смирно сидела, пуская синие кольца дыма и рассматривая их с интересом экспериментатора.

Виктор ждал ее ответа со страхом: сейчас согласится, а у него действительно ничего не выйдет. Такое случалось уже не раз! И чего только девки ждут от него, чумные, полоумные, на мужиках помешанные! Каких сексуальных достижений и подвигов?

Тата встала и аккуратно погасила сигарету о блюдечко.

Виктор чувствовал, что именно этим все и кончится.

Он сидел, безразлично катая по столу хлебные шарики. Для чего он ввязался в такую дурацкую историю? Зачем ему Тата? Ему давно никто не нужен. Только мольберт.

В комнате стояла глухая тишина. Неужели Татка там что-то делает: сидит, лежит, раздевается?.. Черт ее знает! Она не звала, не двигалась, совершенно никак себя не проявляла. Может, умерла? Хорошо бы...

Виктор вздохнул и медленно встал, словно собираясь на собственную казнь. Ноги не слушались, очевидно, жара не спадала даже к вечеру, становясь еще опаснее, чем днем.

Тата тихо лежала на диване, глядя в потолок и пуская вверх синие колечки дыма. Она была все же хороший, надежный игрок, мастерски тренированный жизнью. А такого тренера поискать...

- Ты не бережешь свое здоровье! - сказал Виктор, садясь рядом. - О чем все время напоминает Минздрав!

- Ты тоже его не сильно охраняешь! - ответила Тата, улыбаясь колечкам. - Я давно хочу спросить, откуда у тебя этот шрам?

И Тата показала на лоб Виктора. Не слабо! Нашла время спрашивать!

- Упал пьяный! Память отшибло? Вы же меня выхаживали! - тут же быстро сориентировался и обозлился Виктор. - Сильно запойный, сама сообразить не в состоянии?

Тата с удовольствием полюбовалась дымком. Хитрая тварь! Хотела проверить прежнюю версию?

- Прямо в надбровье угодил, - сказала она. - Похоже на разрез... Стекло, что ли? Как-то странно оно лежало на земле... Скорее, торчало... Она действительно чересчур хорошо представляла себе природу человеческих аномалий. И что-то подозревала. Но если молчала столько лет, то не будет выступать и дальше. Интересно, какие мыслишки бродят в ее головешке по поводу странной Таниной смерти?

- Без понятия, - отрезал Виктор. - Давно дело было. Тата протянула узкую, даже в такую жару невспотевшую ладошку, некрасивую и костлявую, такую же, как она сама, и провела по лбу Виктора.

- Ты допил свою бутылочку? - поинтересовалась Тата.

- Нет, а что, надо допить? - ответил Виктор вопросом на вопрос и очень обрадовался. - Если надо, то мне это раз плюнуть!

- Тащи сюда! - велела Тата. - Я тоже буду!

Удивленный Виктор принес бутылку, и они ее прикончили в два счета. Тогда его уже окончательно развезло от водки и жары, и он без сил шлепнулся рядом с Татой. Пахло табаком и масляными красками.

- Руки хоть бы вымыл! - укорила Тата.

- Не отмываются! - буркнул Виктор. - Сама знаешь, чистюля! А не нравятся ручки - выкатывайся! Найдем другую, более покладистую. Ишь, требования предъявляет!

Чего от него можно было требовать?

Татка хмыкнула, меланхолично погасила о стену сигарету и стала его целовать. Странненькая, она удивительно это делала: словно собиралась посвятить новому увлекательному занятию все оставшиеся дни, тотчас отбросив все остальное, лишнее и ненужное.

Другие девки всегда что-то имели про запас, думали и говорили о посторонних вещах, не умея или не желая принимать всерьез никаких близких отношений.

Одна размышляла о собственной красе, другая - о достоинствах Виктора, Анька, например, обожала в постели ввернуть что-нибудь умное о живописи - ну эта совсем без мозгов!

А у Татки ничего про запас не хранилось: вот она, вся перед тобой, какая есть.

Тата лишь посмеивалась, целуя его перепачканные в краске пальцы, потом потянулась по руке вверх к плечу, потом стала осторожно спускаться к груди и животу...

Когда она дошла до бедра, Виктор вздрогнул.

...Алешка, конечно, проиграл. Но сказать ему сразу об этом Виктор почему-то не решился, а вскоре Алексей опять надолго уехал на гастроли.

И только зимой, после открытия выставки, когда они так страшно перепились, Виктор вскользь неохотно обронил несколько фраз. Мог бы и вообще промолчать.

Алексей слушал грустно, повесив унылый длинный нос, и молчал.

Виктор быстро и тревожно взглянул на приятеля. В последнее время его настроение не радовало Виктора.

В пьяном экстазе Крашенинников часто начинал, чаще, чем следовало, каяться и бить себя кулаками в грудь: ведь лишь он, сволочь и алкаш под названием друг, виноват в одиночестве Алексея! Он, проклятый и свободный от любых норм морали, распущенный и вол ьный в своих желаниях художник увел у Алексея Аньку! Зачем он только это сделал? И себе на горе, и ему на беду.

Как же все тогда случилось?

Смешная и забавная давняя история...

Анна тоже была художницей. Плохонькой, конечно, ни то, ни се. Курьез. Но упорно пробовала оформлять журналы и книги и рисовать для газет. Получалось у нее скверно. Поэтому денег зарабатывала крохи, а жила в основном на помощь родителей. Ну, и как водится, спала в редакциях со всеми подряд. Шлюшка подзаборная.

Где ее подцепил Алексей, теперь не вспомнить. Наверное, в какой-нибудь пьяной компании. И тоже, наверняка, увел у кого-то. Кто был до смерти рад от Анюты избавиться.

Началось со звонка Алексея, попросившего помочь найти работу его хорошей знакомой слишком серьезным и необычным для него тоном.

- Что, правда хорошая? - живо заинтересовался Виктор.

- Да, - строго подтвердил Алексей. - Очень хорошая девушка.

Виктор давно не слышал от него подобных заявлений.

- Ну, давай, приводи скорей! - закричал он в трубку. - Знакомь! Что ж ты ее прячешь от приятеля? А лучше всего прихватим ее с собой завтра к Гере. Зачаливайте ко мне в одиннадцать, отсюда вместе и отправимся!

- Нет, ты не совсем понял, - вежливо возразил Алексей. - Я очень плохо тебе объяснил. Дело в том, что я уже отводил Аню к Гере в издательство, но она там как-то не прижилась. Не пойму, отчего. Ты посмотри ее рисунки...

Виктор поскучнел: вмешиваться в дела Геры - главного художника издательства и старого верного друга - не входило в его планы.

- Ну ладно, приходите вечером, - вяло, уже без всякого энтузиазма пригласил он. - Посидим, выпьем...

Аня произвела на Виктора неважное впечатление. Он безошибочно понял, почему юное дарование не вписывалось в корректный и безупречный по вкусу отдел Георгия.

Она вносила туда пустое смятение, отнюдь не связанное с сердечными волнениями и глубокими чувствами. Так случайно брошенный камень тревожит спокойную гладь пруда.

Анюта трясла длинными волосами, непрерывно, быстро вертела круглой головой во все стороны и пискливо, пронзительно чего-то требовала. Хотя ей казалось - только просила. В данном случае - просто посмотреть ее рисунки.

От художницы невыносимо несло духами и пудрой, к которым примешивался стойкий запах пота, и в квартире Виктора мгновенно стало нечем дышать.

Уступив желанию и просьбе Алексея, Виктор все же сам сводил Аню через несколько дней к Гере и понаблюдал за происходящим.

Прекрасно зная все роли и исполнителей, Крашенинников хорошо и достаточно четко заранее спроецировал в уме ситуацию.

Венька Туманов тут же буквально влип в кресло и сделался на удивление маленьким и почти незаметным. Леонид притворился слепым, а Гера - глухим.

- Что? Я ничего не вижу, - быстро повторял Леонид, сдвигая очки на самый кончик крупного пористого носа. - Подойдите ближе. Совершенно не вижу, Анечка, что вы тут сегодня принесли. Знаешь, Гера, у меня стало совсем плохо со зрением, ты посмотри лучше сам!

- Что? - моментально включился в игру Гера. - Ничего не слышу! Грипп на ногах недавно перенес, теперь осложнение на уши. А все работа проклятая, здесь, видно, и умрем... Что? Что? Говорите громче!

Бедная, ничего не понимающая, окончательно замороченная художница перешла на невозможный визг.

Туманов прошептал, что он в столовую, бросил на Виктора полный укоризны взгляд и исчез.

Гера бестрепетно посмотрел Ане в глаза.

- Оставьте, - сказал он, - я лучше изучу набросочки позже. Все равно я не смогу сейчас с вами объясниться. Надо, видно, к лору в платную. У тебя нет там знакомых, Витюша?

Виктор развлекался, с трудом сдерживаясь, чтобы не заржать. Сцена была разыграна классно, на самом высоком профессиональном уровне.

Художница смотрела жалобно, беспомощно. На миг Виктору стало ее искренне жалко, и это мгновение оказалось роковым .

- Анечка, - сказал Виктор, - подождите, пожалуйста, меня в коридоре. Я немного потолкую с ребятами.

Аня послушно кивнула и торопливо вышла.

Дышать стало полегче.

Пока Виктор, не зная, как лучше приступить к скользкой теме, болтал о пустяках, а безупречно воспитанные и корректные Леня и Гера слушали и отвечали, вернулся хитрый и подлый Венька Туманов.

- Бедняги! - пожалел лицемерный Венька коллег. - Совсем эта идиотка заморочила вас своей болтовней!

- Ты хорошо устроился! - сказал Леонид, поправляя очки. - Хоть бы раз посмотрел ее страшные рисунки с бредовыми подтекстовками!

- Нет! - в искреннем ужасе замахал руками Туманов. - Если вы не видите и не слышите, то я не умею читать - и все!

- А как же такого кретина взяли на работу? - заинтересовался Леонид.

- Я скрыл самый темный факт своей биографии от отдела кадров! - бодро и радостно поделился Туманов. - Подобные данные не для анкеты! Кстати, там и графы такой нет! Ну, колись, Витюша, для чего ты приволок вдруг к нам с собой эту прелесть? Неужели втюрился? А мы от нее уже совсем обалдели!

Гера тактично молчал, просматривая какие-то записи.

Виктор чувствовал себя очень неловко.

- Простите, ребята, - сказал он виновато. - Действительно, глупо. И девка дурная. Какой-то ходячий парфюмерный магазин. Но очень просил Алексей, вы его знаете.

Леонид поправил спадающие очки.

- Случай тяжелый, - констатировал он. - Сделать ничего нельзя. Даже при нашем огромном желании и прекрасном отношении к тебе и Алексею. Ты видел ее работы?

Виктор нехотя кивнул.

- Не знаю, как быть, - пробормотал он.

- Я обещал Алешке... А тут абсолютно дохлый номер. Вымыть бы ее для начала...

- Это неплохо! - согласился Туманов. - Но держать кисть в руках она не научится даже чистая! Объясни сие как-нибудь Алексею!

- Ладно, пойду, - Виктор встал и с тоской глянул на дверь, за которой его с нетерпением ожидала благоухающая Анюта.

- Подожди, Витя, - вдруг сказал Георгий, отрываясь от своих бумаг и открывая ящик стола. - Погоди минутку...

Виктор с облегчением сел, хотя прекрасно понимал, что никто, даже Гера, помочь ему ничем не сможет. Он просто тянул время, оттягивая неприятные минуты объяснения с Аней, а потом - с Алексеем.

- Она умеет делать копии? - спросил Гера.

- Да не знаю я, ребята, чего она умеет! - простонал Виктор. - Взялся на свою голову!

- Ну, пусть попробует, - решил Гера. - На большее пока рассчитывать трудно. Вот телефон, скажет, что от меня. Будет работа и неплохой заработок.

- Гера, ты просто спас меня! - прошептал растроганный Виктор.

Он знал настоящую цену своим друзьям, но сегодня Георгий превзошел самого себя.

- Заходите в любое время! - пригласил Виктор. - Без семьи я теперь вечера коротаю.

Гера и Леонид смотрели задумчиво и понимающе.

Зато Венька тут же заявил, что придет в субботу и не один. И справился насчет ночевки.

- Ты бы свалил куда-нибудь, старичок, на ночь! - без обиняков предложил откровенный Венька. - К Алешке, например. У него, правда, нынче есть эта телка лохматая, ну да как-нибудь устроитесь! Мне очень нужно, старичок!

- Звони, я постараюсь! Общий привет! - радостно ответил Виктор и, сжимая в кулаке драгоценный листок с телефонным номером, выскочил в коридор.

Аня неподвижно, столбиком стояла возле окна. "Как суслик в степи, - почему-то подумал Виктор, - только лапок впереди не хватает".

Так чего же он и Алексей не смогли разглядеть в Анюте? Что там говорила о ней Тата?

Лучшая подруга его Тани... Он всегда инстинктивно выбирал похожие имена.

- Чтобы ненароком не ошибиться в постели! - ржал грубый Венька.

Виктор долго рассматривал в тот день Аню. Они вместе болтались по Москве, покупали Виктору краски, потом посидели у него дома - подвальчика тогда еще не было.

Неприютная грязная квартира Виктора, превращенная им в мастерскую после отъезда первой жены Оксаны с дочкой, производила ужасное, как казалось Виктору, неприятное, отталкивающее впечатление.

Но Аня пришла в восторг.

- Как у вас хорошо! - благоговейно шептала она, бродя по замызганным красками комнатам.

Вообще Анна состояла всего из двух эмоциональных крайностей и легко переходила от полнейшего щенячьего восхищения и счастливого повизгивания к грубой ругани базарной торговки, владеющей всеми нюансами и оттенками русского мата. По сравнению с ее скандалами, которые она профессионально, мастерски закатывала Виктору последние несколько лет, меркли все крутые специфические выражения Веньки и случайных собутыльников Виктора, подцепленных им в соседних дворах и подворотнях.

Где только она научилась такой отборной брани?

Виктор сошелся с ней абсолютно случайно, словно во сне, а когда наконец проснулся, было поздно.

По рекомендации Геры Аня отправилась в какую-то шарагу, которая, впрочем, довольно исправно и честно - Гера веников не вязал! - давала ей задания и платила деньги.

Работал он истово, яростно, отчаянно, иногда сутками напролет, и его удивительные картины, созданные необычностью фантазии, странностью восприятия и парадоксальными сочетаниями красок завораживали, останавливали, приковывали внимание даже тех, кто совершенно ничего не понимал в живописи.

Аня тоже в ней мало понимала, но убежденная, что знает все, стала восторженным шепотом рассказывать о Викторе подругам и без конца таскать ему свои работы.

- А-а, Анечка! - говорил, стараясь сохранить видимость вежливости, Виктор, открывая ей дверь и с отчаянием думая о пропавших нескольких часах у мольберта. - Что нынче покажете?

Анюта входила в квартиру со священным трепетом и доставала рисунки. Скуластая, с раскосыми глазками, она смотрела испуганно и влюбленно и по-прежнему невыносимо пахла духами и кремом. Рисунки не подлежали никакой критике. Жалея Алексея, Виктор просто не решался давать им оценок.

Он вздыхал, тер лоб и начинал втягивать воздух ртом, с трудом удерживаясь от вспышки. Ну и удружил ему Алексис! Хороший подсунул подарочек! Подсуропил кикимору! И ведь теперь никуда от нее не денешься!

- Вы подрались с кем-то? - с робким почтением однажды спросила Аня, глядя на его брови. - У вас такой шрам...

- Жуткий бандит был, - доверительно сообщил Виктор. - А шрам специально сделал, чтобы девушек пленять. Слышали песню про шрам на роже, который им всего дороже?

Аня такой песни не слышала, она родилась значительно позже, но узнав про "бандитское" прошлое Виктора, стала еще больше благоговеть и млеть перед ним. Видимо, автор песни был блестяще знаком с девичьими извращенными вкусами и непростой психологией.

Как-то Виктор заскочил поблагодарить Георгия за Анну.

Тот сдержанно, вежливо кивнул.

- Ты знаешь, я всегда готов для тебя сделать все, что могу, - сказал он. - И очень хорошо отношусь к твоему Алексею. Как он?

- Все мотается по гастролям, - ответил Виктор. - А Анюту, видишь, оставляет на мое попечение.

- Недоумок! - тут же радостно заржал неотягощенный культурой Венька. - Хуже попечителя найти невозможно!

Туманов, конечно, тоже не слишком вписывался в Герин отдел, но Веньке все прощалось за талант. И попал Вениамин к Гере благодаря Крашенинникову.

- А что тебя, собственно, во мне не устраивает? - озлился Виктор. - Ношусь с ней как с писаной торбой, без конца смотрю рисунки и даю советы! На работу вот с помощью Геры пристроил! И травлюсь ее духами чуть ли не ежедневно, заметь! Рискуя собственным здоровьем!

- Это Алешка рискует потерять свою даму! - снова ликующе сообщил Венька. - За тобой не заржавеет!

Гера корректно молчал, в разговор не вступая.

- Да кому она нужна, эта патлатая? - заорал, не выдержав, Виктор. - Ты за кого меня принимаешь?

Венька принимал Виктора за него самого.

В один несчастный для Крашенинникова день он неожиданно для себя, словно им руководил кто-то неведомый и желающий ему только зла, запустил грязную пятерню в Анькины лохмушки.

Она замерла.

В постели она сначала тоже благоговела и трепетала от восторга и почтения. Но это быстро исчезло, испарилось без остатка.

Сказать о случившемся Алексею ни он, ни Аня никак не осмеливались. Да и гастроли сильно затянулись, а когда Алексей наконец вернулся, Крашенинниковы уже оформили свои отношения.

Виктор не стал бы форсировать события, но Анька затеялась немедленно рожать, и он отступил перед суровой и настойчивой необходимостью.

Виктор долго боялся встречаться с Алексеем, посмотреть другу в глаза было теперь страшно, почти невыносимо.

Но Алексей, просто и спокойно, пришел к ним сам, когда уже родился Петька, а всклокоченная Анька в растерянности и смятении первого материнства металась между ребенком и Виктором, абсолютно не понимая, что ей надо делать.

Алексей смирно сидел на кухне и улыбался обычной, кроткой и милой улыбкой. Он с умилением наблюдал за мечущейся Анькой и восхитился, увидев крошечный сверточек у нее на руках.

Сверточек с силой выкручивался и заходился в крике, маленькое красное личико кривилось, беззубый рот распахивался до ушей.

- По-моему, ты мне изменила и родила не от меня, а от Татки. Смотри, как похож! - доверчиво поделился с Аней Виктор.

Его юмора она никогда не воспринимала и горько запричитала, жалуясь Алексею.

- Вот он все шутит и шутит, все смеется да смеется, а я совсем ничего не знаю и не умею! И научить меня некому!

- Привыкай к самостоятельности! - отрезал Виктор. - Твой же ребенок!

- Но и твой, в конце концов! - завизжала Анька в тон вопящему сверточку. - Ты ничего не хочешь делать и ничем не желаешь мне помочь! Тебе бы только рисовать с утра до ночи!

- А тебе - мазаться! - не остался в долгу Виктор. - Ты хоть бы ребенка пожалела, ему недолго задохнуться в таком воздухе!

Алексей выслушал все пререкания молча и тихо исчез. На следующее утро он явился с двумя маленькими бутылочками грудного молока - у Ани своего не оказалось и кормить Петьку было нечем.

Заспанный Виктор вышел на звонок, чертыхаясь, и, ошеломленный, застыл. Алексей покачивался в дверях после вчерашнего перепоя, от него резко несло перегаром, но пальцы цепко держали прозрачный пакет с драгоценным грузом.

Сонная нечесаная Анька вылезла из комнаты с орущим Петькой на руках и вытаращила раскосые глазищи.

- Это что? - пролепетала она.

- Молоко для Петеньки, - объяснил улыбающийся Алексей. - Выяснилось, у соседки своего девать некуда. Она его в раковину выливала. Я сказал, зачем же в раковину, лучше давай мне. Вот, держи, буду каждый день привозить, пока в Москве...

- А как ты доехал? - сумрачно поинтересовался Виктор, поглаживая бороду. - На ногах ведь едва стоишь!

- На такси, Витюша, - успокоил его Алексей. - Ну, конечно, на такси. Да завтра, ребята!

Он возил им грудное молоко месяца два, до отъезда на очередные гастроли. Анька к тому времени удачно перешла на активное прикармливание, а потом и совсем перевела Петю на кефир, творог и смеси.

Через год родился Ваня. Его сразу познакомили с импортными кашками.

Алексей исправно посещал Крашенинниковых, когда бывал в Москве. Он подолгу возился с татаро-монгольским игом, показывал фокусы и жонглировал тарелками, вызывая неизменный бурный восторг и восхищение. Ребята его ждали, скучали без него, постоянно о нем спрашивали, а едва Алексей появлялся, буквально прилипали к гостю и ходили за ним, как пришитые.

Завидев Алешу в дверях, Петька и Ванька одновременно летели к нему, усердно толкаясь локтями, и вцеплялись в него всегда определенным образом: Петька - справа, Ванька - слева. С раннего детства у юных Крашенинниковых левая нога Алексея была только Ванькина, а правая - Петькина. Строгая принадлежность никогда не нарушалась.

Родительских скандалов мальчишки словно не слышали, но явно отдыхали от них лишь с приходом Алексея, который одним своим мирным видом и кроткой доброй улыбкой утихомиривал все страсти: крики ненадолго прекращались.

Правда, супруги поодиночке жаловались один на другого Алексею, и он терпеливо выслушивал каждого.

С переездом Виктора в мастерскую заходить к Ане Алексей счел неудобным и поэтому во время его посещений Виктор приводил мальчишек в подвал, где они очень любили бывать.

- Так что же это мы с Алексеем недоглядели в Анюте? - повторил Виктор, постаравшись стереть в памяти ту единственную ночь, проведенную с Татой.

Она, улыбаясь, встала и начала натягивать сапоги,собираясь уходить.

- Растерянности, - объяснила Тата. - Анюта оказалась в этой жизни растерянной и до сих пор все никак не может сообразить, что, к чему и почему. И не осознает, где ее настоящее место. Может быть, возле детей, у плиты - не знаю, но каждому важно найти занять свое собственное, ему одному предназначенное. Иначе - мрак, как ты любишь повторять, Витюша. Поэтому она мучается, мечется, не понимая, чем себя занять и что предпринять.

- Кто мучается? Аня?! - Виктор насмешливо округлил глаза. - Ты слишком далеко зашла в своих выводах! Умная женщина - это что-то страшное, заметь! Вот уж где поистине мрак!

- Я оставляю вас вдвоем, мальчики, - сказала, закутавшись в шубку, Тата. - Не пейте больше, вам на сегодня уже вполне достаточно.

Она ушла. Алексей терпеливо, с добродушной улыбкой, выслушивал жалобы Виктора, а потом заснул прямо за столом. И тогда впервые появилась Таня...

Белое облачко, едва очерченное возле стены, сначала показалось Виктору дымком от сигарет.

"Накурили, - подумал он, - хоть топором вырубай. Клубится, как из трубы".

Виктор вяло помахал в прокуренном воздухе рукой, лениво пробуя развеять дым, но он сгустился еще сильнее и начал принимать человеческие очертания. По всей вероятности, женские.

Виктор похолодел. Сердце на мгновение остановилось, а потом застучало со скоростью падающего с крыши камня.

"Допился, крыша поехала, - мрачно констатировал он. - А чего, запросто! Самое оно! Видения, призраки, глюки... Это конец. Надо бы разбудить Алешку... Или не надо? Он-то все равно ничего не увидит. Ну что ж, с непрошеными гостями надо знакомиться."

- Крашенинников, - с трудом разодрав склеившиеся непослушные губы, сказал Виктор и склонил голову, стараясь не глядеть на таинственное облачко. - Привидение, насколько я понимаю?..

Он едва дотянулся до сигареты - руки и ноги словно парализовало - и закурил. Чуточку полегчало.

- Ты не узнаешь меня, Витя? - низким женским голосом с удивительно знакомыми интонациями произнесло привидения и подплыло ближе. - Разве ты забыл меня? Хотя прошло уже без малого двадцать лет...

Алешка безмятежно спал и ничего не слышал.

Виктор вгляделся - неясный в полусумраке подвала и зимнего вечера облик. Чей-то образ, странно знакомый и близкий, настойчиво вырисовывался в этом колеблющемся сгустке, рожденном причудливой игрой теней и его собственного воображения. Сместилось и потекло назад время, потеряли устойчивость стены, смешались формы, грани и очертания мебели и картин, рухнули все материалистические основы. Мысли, на секунду смешавшись, неожиданно стали ясными и четкими.

Страх придавил Виктора к стулу всей своей невыносимой тяжестью и болью открытия: он узнал...

- Таня... - глухо прошептал он. - Танечка... Где ты была столько лет? И почему пришла именно сегодня?

Таня вздохнула и опустилась на диван.

- Это долго рассказывать, - сказала она. - У нас еще будет много времени впереди. Если хочешь, я буду приходить к тебе часто. Алеша спит?

- Да, - встрепенулся Виктор. - Разбудить его?

- Не нужно, - сказала Таня. - Я долго следила, думала, он уйдет, но все-таки не утерпела. Я пришла поздравить тебя с выставкой. Ты ждал ее столько лет!

- Спасибо, - ответил понемногу приходящий в себя Виктор. - Вот, видишь, наконец, дождался... Правда, никакой радости это событие не принесло. По-моему, его никто даже не заметил!

- Ну почему же? - возразила Таня. - Его заметили. Просто люди сейчас слишком поглощены другими занятиями, но все увлечения проходящи. А ценности на Земле неизменны и непреложны, чем бы их не пробовали на время заменить. Замена неравнозначна. У тебя там есть одна картина...

Таня замолчала, задумавшись. Виктор ждал, с трудом пробуя осмыслить происходящее. Он сошел с ума, нарезался до белухи или просто соприкоснулся с другим миром, о существовании которого всегда подозревал, но которого до сих пор никогда не ощущал в реальности?

Что же здесь действительно реально?

- Это странная картина, - снова заговорила Таня. - Я ее очень хорошо запомнила. Мир на ней остался у тебя отгороженным тремя стенками будки-автомата старого образца, теперь таких уже нет, четвертая - стена дома. Жизнь словно сосредоточилась в маленьком стеклянном пространстве, где будто плавает в воздухе аквариума без воды девушка с бледным и уставшим лицом.

Она счастлива, сияет, светится, улыбается и верит тому, что ей говорят... Кто с ней разговаривает? Уж не Туманов ли?

Виктор удивился.

- Откуда ты знаешь Туманова? Вы с ним незнакомы! А когда ты сегодня была на выставке? Я не видел тебя там...

- Я все про тебя знаю, но это неважно, - задумчиво сказала Таня. - Просто для тебя пришла пора меня увидеть. Расскажи мне, как ты жил без меня все эти годы. Словно мне ничего неизвестно. Сможешь представить? Я хочу слышать тебя и говорить с тобой. Я скучала без тебя, Виктор...

- А я... - начал Виктор и внезапно осип. - А я... - продолжал он хриплым пропитым голосом. - Я вообще не жил без тебя, Танечка... С тех пор, как я... как ты... ушла туда... далеко-далеко... навсегда... насовсем... я больше не знаю, что такое жить... спал, ел, работал. Да, вот видишь, творил, создавал картины. Иногда даже неплохие. Я женился, разводился, опять женился. У меня появлялись дети. Я заводил любовниц. Разброд и шатание.Без конца и без края... Семья для художника - экологическая среда.

Таня слушала внимательно и спокойно, не перебивая.

- Но я никогда не жил без тебя по-настоящему... Мне всегда были позарез нужны деньги. Деньги, деньги, деньги, всюду деньги без конца... Жены и девки то просили, то требовали, в зависимости от характера, дети росли. Шмотье, колбаса, гарнитур в гостину... И мое винище вдобавок. И я ходил по издательствам и унижался, ходил и унижался... Да... Оформить книгу - это невеселая задача, Танюша, а выклянчивать ее на оформление - совсем тоска. Пока не окреп и не вмешался в мои дела Гера. Ты его хорошо знаешь.

Таня молча кивнула.

- Потом пришла слава, - Виктор брезгливо поморщился. - Какое противное, мерзкое, отвратительное слово! "Что слава? Яркая заплата"... Или зарплата, что в принципе одно и то же... А теперь я совсем схожу с круга, видишь, я окончательно спиваюсь, Танюша.. В полном раздрызге! Но пока еще кисть из рук не выпускаю! Может, это и есть пресловутое счастье? Ты не знаешь? Конечно, банальность, но заметь, до каждой банальности надо сначала дорасти. И что такое на Земле счастье, Танюша? Печорин считал, что это насыщенная гордость. Всего-навсего. Насыщенная гордость, и больше ничего. Умнейший человек был. Ты знаешь, кто такой Печорин?

Таня ничего не отвечала. Алексис мирно спал.

Виктор осторожно, с опаской покосился на диван: с кем же он так упорно разговаривает? Но облачко было на месте, слегка покачивающееся, немного расплывшееся в сумраке подвала, но все же довольно четкое и очевидное.

"Да, пить нужно бросать, и немедленно, - решил Виктор. - Может, срочно "зашиться"? Вон Леонид сколько лет назад сподобился, с тех пор - ни капли. Дачу построил, собаку завел, жена плакать перестала..."

Виктор вскочил и бросился к ней. Облачко испуганно взвилось под потолок.

- Таня, - простирая вверх руки, хрипло забормотал Виктор, - Таня, ты все-таки многого не знаешь... Я очень прошу тебя сейчас не уходить, а потом проведывать меня как можно чаще! А оттуда... где ты находишься... звонить нельзя?

- Почему нельзя? - засмеялась Таня. - Очень даже можно! И повременную оплату пока не ввели! Но я опять же боялась тебя испугать! И для меня лучше, если я буду приходить - я хочу тебя не только слышать, но и видеть! Согласен?

- Да! - завопил Виктор. - Да, Танюша, конечно! Ты придешь завтра? Не забудешь?

Таня кивнула, улыбнулась, и облачко стало медленно таять в прокуренном воздухе подвала.

Когда Алексей наконец поднял голову от стола, его поразило лицо Виктора: отсутствующим выражением, блуждающей улыбкой и сияющими от счастья глазами приятель напоминал наркомана или сумасшедшего. Он был абсолютно трезв, словно сегодня ничего не пил, сидел, опершись на руки, и мурлыкал себе под нос:

- "Но только нас соединить паром не в силах, нам никогда не повторить того, что было..."

Алексей подозрительно, с тревогой осмотрел Виктора.

- Ты что это, Витя? Вроде бы и не ложился? - осторожно спросил он.

- Я понял, Алеша, что еще не вечер, хотя первый тайм мы уже отыграли, - странно ответил Виктор. - Но обязательно будет второй, и вообще потом могут дать дополнительное время. Я очень на него рассчитываю, Алеша.

"Надо срочно звонить Ане, - решил перепуганный Алексей, - или нет, не стоит, она только ударится в панику и снова начнет кричать. Вызову Туманова и Геру. Насчет врачей решим с ними вместе".

"А вдруг она больше никогда не придет?" - неожиданно подумал Виктор и взглянул на Алексея с бесконечным отчаянием, сменившимся последней надеждой.

Нет, Таня не должна его обмануть. Она просто не сможет этого сделать. Его Таня, Таня Сорокина, которую он сам убил почти двадцать лет назад темным августовским вечером.

Единственная любовь Виктора на Земле...

Он не подозревал, что способен на убийство.

Да и кто всерьез будет предполагать в себе такую возможность? Бывает, конечно, но редко. Достоевского с его болезненными теориями и бредовыми идеями Виктор не любил.

С Таней он познакомился в студенческой компании, куда и ее, и его привела Татка, сокурсница Виктора.

В крохотной передней, где двоим можно было разойтись, только стукнув друг друга боками, Виктор, снимая куртку, успел запросто раскланяться с большинством знакомых и незнакомых морд, то и дело высовывавшихся из комнаты: кто пришел?

Неожиданно за спиной что-то тихо, еле слышно зашелестело, точь-в-точь как теперь, появляясь, всякий раз шуршало облачко.

Виктор стремительно обернулся. И застыл.

- Как памятник самому себе! - живописала потом Татка, воссоздавая в подробностях эту впечатляющую незабываемую сцену.

- А почему у тебя глаза желтые? - тут же спросил незнакомку Виктор. - Да еще с рыжими точками посередине!

Смешные, словно хной крашенные глаза.

- Потому что осень, - откликнулась она. - Все желтое!

- Они у тебя что, в зависимости от сезона? А зимой у тебя какие будут? А весной?

Незнакомка улыбнулась. Рыжие точки превратились в тире.

- А ты, оказывается, дотошный! Зимой и увидишь, какие. Время терпит?

- Вполне! - радостно согласился Виктор и сразу же свободно положил руку на ее плечо.

- "Первый вальс я прошу вас со мной!"

- Вальс! - фыркнула наблюдавшая за ними с большим интересом и любопытством Татка. - Это тебе не дом графини Безуховой! Будут только танцы-манцы-прижиманцы! Ничего другого столичная жилплощадь нынче не позволит!

- Да что ты говоришь? Как же это я так лопухнулся, лапоть? - воскликнул Виктор, не отрывая от незнакомки глаз. - А я ведь явился сюда как раз в расчете на первый бал Наташи Ростовой! Пилил, валенок, на другой конец Москвы под проливным дождем!

- Перебьешься! - нелюбезно заявила Татка. - А вот скажи лучше, ну не красавица ли у нас Таня?

Спрашивать этого не стоило.

Сердце вдруг с грохотом обрывающегося лифта стремительно метнулось вниз, и Виктор сильно засомневался, вернется ли оно на свое место.

- Не красавица! - бестактно брякнул он. - И не дай Бог!

Уже тогда у студента-суриковца вырабатывалась индивидуальная теория красоты и формировалось своеобразное к ней отношение.

Таня по-прежнему невозмутимо улыбалась.

- Ты грубый, Витя! - грустно сказала Тата. - И на комплименты не способный! - она гордилась подругой, как собственным произведением. - Но самое плохое, что ты, будущий художник, не в состоянии видеть истину!

- Это не факт, - буркнул Виктор. - Итак, она "звалась Татьяна..." Отвали, Татка! Не видишь, у нас намечается любовь! И ты нам, пожалуйста, не мешай!

Татка прыснула и исчезла.

- Ты забыл спросить у меня согласия, Витя, - спокойно произнесла Таня.

- Согласия? - искренне изумился Виктор. - На что? На первый танец, что ли?

- Ну хотя бы, - кивнула Таня. - Ты как-то слишком быстро запрягаешь...

- Есть такое дело...Не люблю терять зря время, - признался Виктор. - Было бы куда ехать! Ты смотри на окружающее проще! Думаешь, с течением времени что-нибудь меняется?

- Иногда бывает, - заметила Таня. - Например, твои прежние понятия и убеждения.

- Правильно говоришь, правильно! - весело подхватил Виктор. - Вот из-за них-то и кажется, что все вдруг изменилось. А изменились всего-навсего они одни!

- Значит, по-твоему, нет вечных убеждений и понятий?

- Конечно, нет! - Виктор решительно положил ей на плечи вторую руку. - Так ты идешь? Народ там уже развлекается вовсю, а мы с тобой торчим в передней, как два пня на опушке!

- Иду! - согласилась Таня с непонятной улыбкой. - Очень хочется послушать, что еще захватывающего и нового ты мне поведаешь.

В маленькую комнатенку набилось столько народу, что танцевать можно было не иначе, как прижавшись друг к другу крепко-накрепко. Виктора такой вариант вполне устраивал. Что устраивало Таню, он выяснять не желал.

В этой восхитительной тесноте и давке никто никому не мешал и никто ни на кого не обращал внимания, все были заняты только собой и своей партнершей или партнером.

- Хочешь, я тебе свою жизнь расскажу? - спросил Виктор, крепко прижимая к себе Таню, и начал, не дожидаясь неинтересующего его ответа. - Я один раз целых четыре дня девочку любил. Это у меня рекорд был! Больше четырех дней мне не удавалось. Я ее в театре увидел. С родителями. На "Синей птице". Папа толстый и мама тоже, бегемотов ужасно напоминали, а у нее, знаешь, совсем тоненькие ручки и ножки. Сквозные прямо. И она с бантами. Я за ней из театра до дома шел. Узнал, где живет, и три дня у подъезд караулил. Ждал, когда она пройдет. Всех жильцов наизусть выучил. На четвертый день она прошла только. А мне уже надоело к тому времени. Ей бы раньше пройти... Так все и кончилось.

- Ну, теперь я, по крайней мере, знаю, на что мне рассчитывать! - спокойно заметила Таня, выслушав рассказ и улыбнувшись одними глазами. - Всего лишь на четыре дня! Отсчет начинать с сегодняшнего? Так что тебе никогда не придется узнать, Витя, какие меня глаза зимой! А уж весной тем более!

- Это не факт, - заявил Виктор. - Просто я малость лажанулся в расчетах. Нерасчетливый я, глуповатый!

- Это видно! - откровенно уронила Таня.

- Ах, вот вы какая, оказывается, миледи! Вострая!

Виктор остановился, но вокруг тут же стали на него шипеть, а Татка даже нарочно больно наступила каблуком на ногу, и он, легко лавируя между танцующими, подтащил Таню поближе к окну. Там он быстро спрятался вместе с ней за шторой и взял в ладони ее лицо. Рыжие крапинки были совсем рядом, близко-близко, смешные и яркие.

Хлопнула форточка и прикусила штору.

- Отдай, нехорошо! - сказал Виктор форточке. - Вы нагло и дерзко ведете себя, мадам! И вы тоже!

Теперь он уже обращался к Тане.

- Тебя нужно писать пастелью, - задумчиво продолжал Виктор, рассматривая ее. - Да, я сильно лопухнулся с тобой, валенок! Чего-то недоучел! Что бы это могло быть? Ты не знаешь?

Таня молчала и смотрела на него так, как она одна на Земле умела: насмешливо и понимающе.

- Поедем ко мне? - вдруг предложил Виктор. - У меня матери сегодня дома нет: ночует у тетки.

Он явно торопил события.

- Ну вот! - со вздохом разочарования отозвалась Таня. - А я-то надеялась, что ты способен на более увлекательный вариант!

- Не увлекает? - живо заинтересовался Виктор. - Неужели вы, такая юная и прелестная, уже столь пресыщены, мадам, что вас не в состоянии увлечь на редкость обаятельный и талантливый отрок?

- В ход пошли комплименты! - заметила Таня. - Только непонятно кому!

- Чтобы понравиться вам, я способен на все: даже найти несуществующие достоинства в своей серой особе! - продолжал охваченный азартом игрока Виктор. Его явно заносило на волне вдохновения. - Повелевайте мной, миледи! Я готов на любой поступок, и моя жизнь теперь целиком в вашем распоряжении! Могу даже упасть к вашим ногам! - и Виктор сделал решительную попытку это изобразить.

Попытку Таня хладнокровно пресекла.

- Ты слишком увлекся. Паяцев я люблю только в оперном исполнении. Желательно в итальянском, - холодно объяснила она. - И я уже ухожу.

Виктор молча отправился за ней. Они вышли из подъезда.

Мелкий, точно просеянный через сито осенний дождик спугнул со скамейки кошку.

- Ну, а ты чего идешь? - скорбно обратился Виктор к дождю. - Тебе чего надо? Не видишь, мы гулять вышли? И ты нам, пожалуйста, не мешай.

Дождь не послушался.

- Не стыдно? - грустно спросил его Виктор и повернулся к неслышно идущей рядом, тихой Тане. - А свой телефончик ты мне дашь?

Дождю стыдно не было. Таня молчала, словно раздумывала, стоит или не стоит давать номер телефона.

- Твердыня! - пробормотал Виктор. - Бастилия! Но, если мне не изменяет память, и ее взяли, Танюша! Вот только не помню, приступом или осадой?

Поотшибало память!

- Сбросили атомную бомбу! - сообщила Таня. - Одну - на Хиросиму, вторую - на Нагасаки, а третью - на Бастилию! Вот как обстояло дело, Витюша!

- И все янки проклятые? - легко продолжил обрадовавшийся Виктор. - Неужто до таких кошмариков додумались? Вот ведь до чего докатились!

- Они самые, Витюша! - подтвердила Таня. - Империалисты окаянные! И загнивающие! Во Вьетнаме сперва здорово потренировались!

- Какой бы мы отличной были парой, - неожиданно вполне серьезно, резко изменившимся тоном сказал Виктор и остановился. - Мы с тобой очень подходим друг другу, заметь!

- Что-то пока не замечаю, - прохладно отозвалась Таня, продолжая идти. - Из чего это следует? И слова переврал...

- Ты обидно равнодушна ко мне, Татьяна! - заявил Виктор, отправляясь за ней.

- Уж как я ни стараюсь, как ни бьюсь, просто из кожи вон лезу, чтобы тебя пленить и очаровать, а многого не достиг! Все мои усилия пропадают втуне!

- На Земле ничего не пропадает совсем и не возникает из пустоты, - философски изрекла Таня. - А скажи мне, художник, что ты рисуешь?

- Пишешь, - мягко поправил ее Виктор и улыбнулся в темноте так, чтобы Таня его улыбки не увидела. - Рисуют дети. О художниках принято говорить "пишут". Как о писателях. Даже не знаю, почему. А пишу я сейчас триптих о войне...

Соврал он спокойно, легко, сам не зная, для чего, просто так, по привычке непрерывно бойко болтать, сочинять и выдумывать.

- Будешь мне позировать?

- В качестве жертвы Освенцима? - бесстрастно справилась Таня, и словно доказывая справедливость своих слов, прикоснулась к нему худым, остро выступающим бедром.

Растерялся даже находчивый Виктор, хотя сразу же быстро, почти автоматически прижался к бедру потеснее.

- Ну, Таня, - пробормотал он, - это уж слишком... Почему именно жертва?

- А тогда кто же? - продолжала Таня. - Я тоже очень пытливая. И мне ведь нужно знать, на что я иду, и хорошенько выяснить все обстоятельства, чтобы решить, соглашаться или нет. Стало быть, во мне тебе видится образ юной партизанки с одухотворенным лицом? Или какой-нибудь Анки-пулеметчицы? То бишь Таньки-летчицы?

- Таня, - вдруг снова останавливаясь, тихо сказал Виктор, - а мы с тобой действительно очень подходим друг другу. Ты подумай... Я говорю абсолютно серьезно.

Это и впрямь была редкая для него серьезность.

Таня покосилась на кавалера. И пообещала подумать.

На том они в первый их вечер расстались.

Листок был на месте.

Едва добравшись до квартиры, Виктор бросился звонить. Уже прокрутив диск, он мельком взглянул на часы: поздновато. Она, должно быть, уже спит.

Но Таня взяла трубку почти сразу. Правда, голос у нее был сонный.

- Это я, - сообщил Виктор и умолк.

Желтый фонарь за окном смотрел на Виктора странными Таниными глазами, одновременно насмешливыми и печальными. Она одна умела так смотреть.

- А я - это кто? - поинтересовалась Таня. - "Я" бывают разные!

- Винни-Пух! - представился Виктор. - Я тут гулял-гулял без тебя под дождем, очень соскучился и решил позвонить! Прости, что поздно!

- Прощаю, - сказала Таня. - Но не очень понимаю, почему ты так быстро заскучал. Мы же распрощались вроде бы час назад!

- Да я и сам не слишком понимаю, - честно признался Виктор.

- Захотелось - и все! А потом я забыл спросить, где ты учишься и откуда знаешь Татку!

- Это серьезная причина для позднего звонка, - согласилась Таня. - Я уже оценила твою тягу к знаниям. Отвечаю по порядку: учусь во ВГИКе, а с Таткой мы в детстве жили рядом на даче. У ее родителей своя, а мои там несколько лет подряд снимали. Я удовлетворила ваше любопытство, сударь?

- Не совсем, - заявил Виктор. - Ты что, киноактрисой будешь?

- Не совсем, - в тон ему отозвалась Таня. - Учусь на сценарном, так что буду всего-навсего писать сценарии для кино. Что вас еще интересует в моей биографии? Отчество? Национальность? Вес?

- Ну, твой вес я и так прекрасно знаю, - неожиданно заявил Виктор и тут же выпалил точное число. - Не ошибся?

- Не-ет, - изумленно протянула Таня. - Это потрясающе! Как ты догадался?

Виктор удовлетворенно хмыкнул.

- Я же говорил, что я талантливый, но ты не верила, - сказал он. - Я еще и не то могу! А у Татки где дача, в Простоквашине?

- Нет, в Муми-доле. Места замечательные! И муми-троллики кругом! Хочешь набиться в гости? У них теплый дом, можно ездить весь год, только, по-моему, они на зиму закрывают.

- Ну, его легко открыть, - в раздумье произнес Виктор. - Меня, кажется, осенило! Да, это настоящая мысль! Но я расскажу тебе все завтра, Танюша! Спокойной ночи!

Виктор долго тихо, неподвижно сидел с телефонной трубкой в руках, слушая короткие гудки отбоя и вспоминая стремительно пролетевший вечер, начавшийся Таней и Таней окончившийся.

- "Чтобы день начинался и кончался тобой", - пожелал он телефонной трубке и опустил ее на рычаг.

Теперь предстояло осуществить внезапно родившийся замысел.

На следующее утро Виктор разыскал Татку в институтских коридорах еще до начала лекций и, неучтиво схватив ее за рукав, решительно оттащил в сторону.

- Ты сбрендил? - спросила откровенная и тоже не очень вежливая Татка. - Можно было бы и поделикатнее обращаться с дамой!

- Татусик! - зашептал, не обращая внимания на ее реплику, Виктор. - Скажи мне, как поживает Таня?

- Нет, ты окончательно ополоумел! - возмутилась Татка. - Вы только вчера вечером с ней расстались! Позвони, в конце концов, и спроси!

- Почему ты завсегда такая жестокая, Татулечка? - грустно спросил Виктор. - Я еле-еле дожил до утра, с трудом дотянул, чтобы узнать у тебя, как там Танюша, а ты кричишь... Я любознательный!

- Уже сто раз слышала! - крикнула Татка. - Таня хочет замуж за дядю Володю! Съел?

- За какого дядю Володю? - растерялся Виктор. - Сосед, что ли? Или папашин друг?

- Сам ты папашин друг! - отпарировала Татка.

- За дядю Володю из вечерней сказки "Спокойной ночи, малыши!" Усек, туповатый? Говорит, что человек, который так любит детей, должен быть очень хорошим.

- Не факт, - пробормотал Виктор. - А что, она тоже любит детей?

- Не детей, бестолочь, а хороших людей, в данном случае - дядю Володю! Дошло наконец?

- Тата, - сказал вдруг Виктор, резко меняя тему, - послушай меня, Кроха! Это очень серьезно, то, что я тебе сейчас скажу! И это должно остаться между нами! Ну да ты никогда не выдашь, я знаю! Так вот, у тебя есть дача! Подожди, не перебивай! - он сделал молящий жест, и она умолкла, уже собравшись его прервать. - Я сейчас объясню! Мне нужны ключи от твоей дачи! Там ведь осенью никто не живет, правда? Я умоляю тебя всеми святыми, Татка!

- Неужели ты уговорил Таньку? - в замешательстве прошептала Тата. - Но это просто невероятно! И она что, согласилась? За один только вечер?

Виктор шел напролом, забыв обо всем на свете.

Он знал лишь одно: если не выиграть сегодня - значит, не победить никогда.

- Да! - соврал он легко и вдохновенно.

Его несло все дальше, и нервы закручивались до предела, содрогались в неистовом напряжении, не давая уже возможности остановиться или хотя бы ненадолго задуматься.

- Да, Татка, она согласилась! И я не знаю теперь, что мне делать... Ну войди в мое положение!

Прикусив губу, ошеломленная Татка долго молчала.

- Ну, ты даешь! - наконец прошептала она, как-то сразу поникнув и сжавшись. Или ему только показалось? - Я ничего не хочу обещать тебе, Витя, но я попробую... Подожди несколько дней. Хоть это ты можешь сделать?

- Могу, - сказал, мгновенно расслабившись, Виктор.

Что с ним случилось сегодня, надо же! Словно моментальное короткое безумие!

- Я могу подождать несколько дней. Но ты только очень постарайся, я прошу тебя, Кроха!

В его голосе звучала такая страстная мольба, что Татка, знавшая Виктора не первый год, изумилась по-настоящему и сбилась с толку. Она не предполагала в Викторе, легкомысленном и забавном, всегда всех развлекающем, даже малейшей возможности каких бы то ни было чувств, не говоря уже о глубоких и серьезных.

Видно, Татьяна здорово пленила пустомелю-Витеньку. Но дача...

Татка надолго задумалась, посвятив этому занятию целый день. Ей очень хотелось помочь Тане и Виктору, но как все же взять ключи у родителей? Что бы такое придумать, что выдумать пооригинальнее для разъяснения ситуации?

Не бухнешь же предкам с ходу, что вот, дескать, у Танюшки с Витюшкой нежданно-негаданно окаянная и нечаянная любовь приключилась, и что теперь хата им позарез необходима, потому как и у нее, и у него дома родители, как известно...

До воровства Тата опуститься не могла: оно было слишком унизительно для Крохи.

А если сказать, что у нее самой любовь вышла?

Тата вздохнула и посмотрела на себя в окно аудитории.

Нет, это чересчур даже для ее родителей: и они не поверят.

Оставался единственно возможный и приемлемый вариант: Гера. На него не распространяется запрет Виктора о соблюдении строжайшей тайны.

Гера был сыном закадычных друзей Таткиных родителей, тоже художников, поэтому его Тата знала, казалось, с самого дня своего появления на свет.

И Гере, всегда столь безупречному, столь безукоризненному в поведении и учебе, ни в чем не откажут обожающие его Таткины родители. А Гера, в свою очередь, не сможет отказать Виктору, своему лучшему другу и любимцу.

На перемене Татка с непроницаемым лицом отвела Геру в сторону.

- Ты знаешь, что такое бремя греха? - напрямик спросила она Геру.

Сероглазый, крепенький, но очень пластичный в движениях Георгий отнесся к вопросу абсолютно хладнокровно.

- Ты хочешь, чтобы я наконец это познал? - полуутвердительно осведомился он с полным самообладанием.

- Значительно хуже, - не моргнув глазом заявила Татка. - Я предлагаю тебе совершить двойной грех: преднамеренно обмануть многих и сознательно уничтожить свою хрустальную репутацию. В общем, под ударом может оказаться вся твоя дальнейшая судьба!

- Не темни, Нателла, и не занимайся словоблудием, а скоренько выкладывай, в чем дело, - сказал Гера. - Мне очень некогда!

Татка быстренько изложила суть: чтобы помочь Виктору, Гере предлагалось стать Таниным воздыхателем и фиктивным любовником, сгорающим от страсти, а ради него Таткины родители согласятся на дачу, ключи и все такое прочее...

Гера удивленно пожал плечами.

- И что ты тут плела несусветное о грехе и репутации? Сказала бы просто сразу: Витьке нужно! И все! Расфилософствовалась! Аж напугала! Я уж Бог знает чего подумал! А это же святой обман! Значит, план действий таков...

Гера моментально изложил примерное содержание их беседы с Таткиными родителями.

- А Таня? - робко пискнула Тата.

- При чем тут Таня? - удивился Гера. - Ее совершенно незачем вовлекать даже в святую ложь. Она вообще ничего не должна знать обо мне.

- Но, Гера, - попыталась несмело возразить Тата, - как же так? Ты ведь не учитываешь, что обман может открыться... то есть не сам обман, а про тебя и Таню... Понимаешь? Совсем я с этим Витькой запуталась!

- Да, с ним запутаешься! - согласился Гера. - Но твое опасение несерьезно: Таня не в курсе событий, а мы с тобой будем немы, как гипсовые статуи. Ну не Витюша же нас выдаст! Не враг же он самому себе!

- А мои предки? - спросила Тата.

- Предки? - Гера задумчиво сдвинул брови. - Предки... Но каким образом? Скажут моим? Это не страшно... А кому еще?

- Ой, ну мало ли кому! - заныла Татка. - Я не знаю кому, но это вполне вероятно! И в институте могут узнать, что ты с Таней, и дойдет до нее, и тогда...

- Ну, хватит! - решительно прервал ее Гера. - Так можно додуматься Бог знает до чего! Не нужно столько фантазировать! Сегодня я буду у вас часов в семь. Подготовься морально и скажи своим, что у меня к ним очень важный разговор. Поняла?

- Поняла, - вздохнула Тата. - И зачем я только ввязалась в это дело, ты не знаешь?

Тата растерялась от неожиданности и затопталась на месте.

- Что ты знаешь? - подозрительно спросила она. - Нет, уж лучше говори, я от тебя все равно теперь не отстану!

Гера внимательно осмотрел ее с ног до головы и еле слышно вздохнул: он совершил непростительную, столь редкую для него ошибку.

- Ты сама напросилась, Тата, - нехотя выговорил он.

- Говори немедленно! - закричала Тата и вцепилась в его рукав. - Иначе я тебя никуда не отпущу!

- Потому что ты... любишь... этого обалдуя, - медленно и четко проговорил Гера. - Не совсем так, как я... Любишь абсолютно бескорыстно, ни на что не рассчитывая, и готова для него сделать все, о чем бы он ни попросил. Прости, Тата, ты очень честный и добрый человечек... Я не должен был тебе ничего говорить...

Татка отпустила его руку. Она стояла молча, будто осмысливая полученную информацию, и покусывала обветренные шершавые губы.

Правда, еще было какое-то время впереди, еще теплились слабые, неясные трепетные искорки ожидания... Но в его жизни вдруг появилась Таня. И уповать стало совсем не на что.

- Я жду тебя в семь, - тихонько сказала Тата, не поднимая глаз. - Ты куда-то торопишься, иди...

Гера помялся немного, виновато глянул на Тату и исчез.

Вечером он явился с цветами.

Гере и Тате казалось, что они все достаточно хорошо продумали и их план вполне реален.

Они сильно просчитались.

Ни он, ни она не понимали и не учитывали слишком многого, да и не могли по молодости многое учитывать и понимать.

Татка, поглощенная только собой и своими мыслями, не подозревала о тайных, никогда не высказываемых желаниях и надеждах родителей, особенно мамы, увидеть дочку замужем за Герой. Побольше бы Крохе проницательности!..

Узнай Гера с Татой об этих планах, они, конечно, очень бы удивились и растерялись: у каждого из них были свои собственные твердые проекты будущего жизнеустройства.

Родительских расчетов они просто не принимали во внимание, не желая и задумываться над их существованием, поэтому, усевшись за празднично накрытый стол - Крохины всегда встречали Геру по-особому - тотчас решительно приступили к выполнению поставленной задачи.

Тата усиленно замигала отцу, и тот, подвинув Гере салатницу, с интересом спросил:

- Ты о чем-то хотел поговорить с нами?

- Да, - Гера кивнул и поправил салфетку, аккуратно заправленную за узел галстука. - Скорее, попросить. Но дело сложное, непростое. Мне не очень удобно, Геннадий Михайлович...

Гера помолчал и для вида опустил ресницы, Татка тотчас сделала то же самое.

Родители с надеждой переглянулись. Неужели и в самом деле их мечты и надежды могут сбыться? Уже сбываются?.. Да, конечно, Тата слишком некрасива, даже не поймешь, в кого такая уродилась, но разве в этом дело? Если бы женились только на красивых, Земл давным-давно бы обезлюдела.

- Мне действительно очень неловко, Геннадий Михайлович, - повторил Гера и посмотрел Крохину прямо в глаза. - Но, понимаете, мне крайне необходимо какое-то время пожить одному. Отдельно от родителей... Что весьма важно именно сейчас. И я решился - простите меня, пожалуйста! - попросить у вас разрешения воспользоваться до весны вашей дачей.

- Дачей? - удивленно переспросила Надежда Николаевна. - Я думаю, это не проблема. Правда, Геннадий? Ты хочешь там писать на природе?

Как далека она была от истины!

Но Татка тут же воспользовалась моментом и с готовностью ухватилась за нечаянно подсказанную мысль.

- Да! - радостно завопила она, изо всех сил подмигивая Гере. - Он хочет жить один в лесу!

Отец проницательно глянул на Татку и постарался скрыть усмешку.

- Один ли? - весело спросил он.

- Ну, а если даже и нет? - смело заявила Татка. - Что, это карается законом?

Родители вновь переглянулись, пытаясь осознать полученную информацию. Какую роль играет здесь дочка? Неужели...

Они не могли себе представить, что перед ними сидят просто две хитрые, ушлые, пронырливые сводни в женском и мужском обличье. Два человечка, бесконечно преданных и верных третьему, явно не заслуживающему и сотой доли подобной преданности.

- Разве вы будете возражать, если Геру навестят там приятели? Или приятельницы?

Татка дерзко, бесстрашно шла напролом, отбросив всякую дипломатию. Чего стесняться, в самом деле? Здесь все свои!

- В конце концов, он же не может сидеть там бирюк бирюком и сосать лапу! - без околичностей заявила она, по-быстрому расправляясь с рыбой.

- Дочь, ты совсем заморочила нам с матерью голову, - сказал Крохин, улыбаясь Гере. - Работать - это я прекрасно понимаю, покой и тишина - тоже понимаю, но к чему ты приплела сюда приятелей и приятельниц?

Гера уловил, что Татка сделала роковую ошибку и сейчас все испортит, если немедленно не вмешаться. В воздухе реяла еще неясная, но вполне ощутимая опасность. Природное чутье подсказывало насторожившемуся Гере, что правды о его любви здесь никто не ждет и даже не хочет, что она здесь будет совершенно лишней и жестокой, а поэтому нужно как можно скорее, без лишних слов и не вдаваясь ни в какие подробности, остановиться на предложенном самими же Крохиными варианте. Обалдевшая, попросту свихнувшаяся от любви Татка уже совсем ничего не замечает, целиком одержимая одной лишь святой мыслью устроить счастье своему драгоценному фигляру Витеньке. На нее рассчитывать нечего.

- Да, Геннадий Михайлович прав, Тата, - сказал Гера, одарив Татку суровым и холодным выразительным взглядом. - Ты говоришь какие-то несуразности, нелепости, извини! Я собираюсь работать - и больше ничего!

Татка смешалась и испуганно, растерянно замолкла, ничего не понимая.

Крохины опять многозначительно посмотрели друг на друга.

Кажется, дети не хотят выдать своей тайны, но нечаянно уже ее выдали, неопытные, глупые. Не так плохо, как кажется. Пусть попробуют жить вдвоем! Глядишь, что-нибудь и получится!

И Гера получил желанные ключи, смутно подозревая нехорошее, но все же не догадываясь, что стал с этой минуты близким Крохиным человеком и претендентом на руку их дочери. И его новый, неведомый ему самому статус мог грозить самыми непредвиденными осложнениями.

На следующий день Тата с Герой вручили ключи онемевшему, покрасневшему и взмокшему от неожиданного счастья и избытка чувств Виктору.

- Спасибо, ребята! - наконец еле выговорил он. - У меня просто нет слов...

- Благодари Татку! - сдержанно отозвался Гера.

Татка молчала, внимательно рассматривая свои туфли.

Ключи поставили вконец зарвавшегося и изолгавшегося Виктора в тяжелое и крайне двусмысленное положение.

Ведь Таня даже не предполагала о его далеко идущих и уже почти осуществленных планах. И как теперь ей сказать об этом? Не брякнешь же сразу, что вот, дескать, у Татки, как известно, пустует дача, а ключи от нее лежат у Виктора в кармане... Даже золотой ключик Буратино и тот отпирал только определенную дверь, а тут дверь к Таньке... Как и чем ее открыть?

Но Виктор не любил и не умел откладывать выполнение намеченного.

Пробормотав свою излюбленную фразочку, гласящую "уж если я чего решил, то выпью обязательно", Виктор, не дрогнув, позвонил Тане и бесстрастно предложил прогуляться за город.

- Погода чудная, - поделился он. - Золотая осень. Пушкинско-левитановская. Поэтому есть прямой смысл прошвырнуться.

- А куда намыливаешься? - спросила практичная Таня.

Отважный Виктор на мгновение замялся.

- А в незабвенный Муми-дол твоего детства! - дерзновенно выпалил он. - Ты мне его и покажешь! Идет?

- Идет, - удивленно протянула Таня. - Но почему именно туда?

- Хочу устроить для тебя не просто приятную прогулку, но и воскресить приятные воспоминания, - заявил Виктор. - Разве ты не хранишь свои детские впечатления?

- Какой альтруизм! - пропела Таня. - Забота необыкновенная! Даже подозрительно!

Но несмотря на подозрения, Таня поехала с ним за город.

Замызганная субботняя электричка была полупустая: осень не располагала к загородным экскурсиям, и уже почти все дачи стояли притихшие и наглухо заколоченные на зиму.

Таня приютилась у окна, сосредоточенно вглядываясь через грязное, заплеванное осенними дождями стекло в желто-красные леса, медленно и плавно проплывающие за окном. Осень - смутное желтое время...

Виктор часто убегал в тамбур покурить, чтобы оттуда без помех разглядывать уставившуюся в окно Татьяну. Он очень нервничал, абсолютно не готовый к дальнейшим действиям.

- Ты авантюрист по натуре, Витька, - говорила Тата.

Она была совершено права.

Сегодняшняя авантюра готовилась провалиться.

Едва ступив на знакомый перрон, Таня радостно засмеялась и шлепнулась на влажную, темную от сырости скамейку, собиравшуюся вот-вот развалиться.

- Как здесь хорошо! - сказала она, закинув назад голову.

Вязаная шапочка забавно съехала набок.

Серое низкое небо нависло над землей, будто собираясь с ней слиться в любовном, но холодном объятии. Проносился леденящий недобрый ветер, на ходу обрывая листья и терзая одежду на редких смельчаках, по той или иной причине отважно устремившихся на природу.

Виктор рисковал сегодня ничуть не меньше их.

- "Какое небо голубое!" - задумчиво констатировал он, с отчаянием глянув вверх. - Боюсь, что я переоценил наши возможности и чересчур доверился утверждению, что "у природы нет плохой погоды".

Он зябко поежился и сунул руки в карманы. Добраться бы поскорее до Таткиной дачи, включить отопление, сесть, согреться, слопать что-нибудь, выпить...

Припасы хранились у Виктора в объемистой сумке. Но Таня, как оказалось, не смущалась непогодой, поэтому счастье было невозможным.

Она неторопливо прогулялась по пристанционному лесочку, а затем двинулась куда-то влево, прямо в густой, мокрый, глухо и угрожающе шумящий лес.

По данным, полученным Виктором, Таткина дача находилась в прямо противоположной стороне.

Виктор стиснул зубы и, проклиная самого себя, вяло поплелся вслед за Таней.

- Эй, осенняя девушка! - окликнул он ее. - Куда движемся?

- А куда глаза глядят! - беззаботно отозвалась Таня. - Они у тебя куда глядят?

- Как раз не туда, куда ты идешь! - решительно заявил Виктор. - Там холодно и грязно!

Таня остановилась и с недоумением посмотрела на Виктора.

- Но ты же сам звал меня в лес! - удивленно сказала она. - Кстати, под деревьями совсем нет ветра! А грязно... Ты же в резиновых сапогах! Или ты предполагал, что здесь с опережением графика наступила весна?

Виктор понял, что окончательно зашел в тупик, влип, как последний дурак, олух, попросту зарвался.

На что он рассчитывал, выклянчивая ключи от этой паршивой дачи? Обвести вокруг пальца сразу и Татку, и Геру, и Таню?.. Не многовато ли? Кажется, он наколол только самого себя. Да, он глуп. И нахален. Самоуверен. Валенок сибирский... Мрак!

Виктор снова нервно закурил, обжег пальцы о спичку и выругался сквозь зубы.

Таня спокойно шагала вперед по скользкой, грязной дорожке, и под ее ногами послушно втаптывались в сырую раскисшую землю размокшие листья.

Теперь уже Виктор начинал злиться на нее. Он ее ненавидел.

Что за странная, в самом деле, взбалмошная девица: в лес предложил прогуляться - пожалуйста! С превеликим удовольствием! Чумовая какая-то! Лезет в грязь. Прет, как трактор, по бездорожью! Куда, зачем? Ни о чем не спрашивает, ничем не интересуется... Кажется, готова здесь и поселиться в чистом поле, уж заночевать во всяком случае...

- Таня! - в отчаянии крикнул Виктор. - Таня, ну остановись хоть на минуту! Послушай меня!

Таня остановилась. Она безмятежно повернула к Виктору разрумянившееся от ветра, очень довольное лицо и улыбнулась. Глаза с рыжими крапинками...

- Я слушаю тебя, Витя, - весело сказала она.

Что он мог ей сказать? О чем поведать?

Виктор злобно осмотрел ее: сама не своя от счастья! Девка с прибабахом! И чего она нашла в этой промозглой сырости и слякоти?

- Ты еще не придумал, что хочешь мне сказать? - тотчас усмехнулась догадливая Таня. - Тогда напиши пейзажик. Видишь, я вполне овладела твоими терминами! Смотри, как красиво!

И она повела вокруг рукой.

Виктор глянул мельком: и впрямь было очень красиво. Только вот задача у него на сегодня поставлена несколько иная.

- Я обманул тебя, - мужественно бухнул Виктор.

Врать дальше не имело ни малейшего смысла.

- Это как? - не поняла Таня. - Заманил в лес, чтобы съесть, как Красную шапочку?

- Почти, - с трудом признался Виктор. - Я хотел не в лес...

- А куда же? - Таня в недоумении наморщила маленький нос. - Ничего не понимаю... Ты бы лучше выкладывал все сразу, Витя. Иначе нам не разобраться. Мне давно уже кажется, что ты как-то странно себя ведешь. И слишком много куришь.

Виктор посмотрел на нее. Глаза цвета подсолнечного масла...

Бесполезняк! Напрасно он это затеял, лапоть! Таня ни за что не согласится жить с ним на пустой даче. Обманул всех, всем наврал... Дубина!

- Я хотел... предложить тебе погреться, - неуверенно пробормотал Виктор.

Таня удивленно качнула головой.

- Выпить, что ли? Мне не холодно! Но попозже можно! Да что с тобой, в самом деле, Витя? Ведь ты опять чего-то недоговариваешь!

- У меня ключи от Таткиной дачи! - выпалил Виктор. - Там можно бывать когда и сколько угодно!

- Сначала врать научись! - доброжелательно посоветовала Таня. - У тебя очень неважно получается.

- Это правда, Таня! - закричал Виктор. - Чистая правда! Хочешь, пойдем туда прямо сейчас? Я замерз, устал, ну его к чертям собачьим, твой холодный промокший лес! Я негодяй, Таня, подлец, но я собирался не гулять, а пить с тобой вдвоем на Таткиной даче!..

Виктор опустил голову и умолк. Если бы только пить...

Он ждал чего угодно: взрыва, негодующего крика, мордобоя, немедленного ее отъезда в город и всякого разрыва едва начавшихся отношений навсегда...

Таня с большим интересом и удивительно хладнокровно выслушала его, не перебивая, а потом подошла близко-близко и спокойно остановилась рядом. Она с детским любопытством заглянула снизу ему в лицо и невозмутимо спросила:

- Дорогу знаешь?

- Какую дорогу? - не понял Виктор.

- К Таткиной даче, облапошник! Ты и впрямь умом не вышел, только ростом!

Таня прошла мимо Виктора и, не оборачиваясь, двинулась по направлению к поселку. Виктор тупо поплелся следом, плохо сознавая, что происходит.

Дача, до которой они дошли в полном молчании, оказалась очень симпатичным и ухоженным срубовым домиком на кирпичном фундаменте. Ярко-зеленые наличники окон чуть виднелись сквозь доски, наглухо забившие их на зиму. Мокрые яблони в саду сбросили на плечи нежданных гостей прозрачные капли и захлопали уцелевшими листьями.

- Как давно я здесь не была! - сказала Таня и провела ладонью по сырой стене. - А окна тоже можно открыть?

- Посмотрим, - неопределенно ответил Виктор, не глядя на нее и доставая ключи. Он чувствовал себя отвратительно: впору самому себе набить морду, все бросить и вернуться в Москву. Таня тихо стояла рядом и ждала.

Замков было немало, но справился Виктор с ними без труда.

Дверь открылась, слегка скрипнув, и сразу потянуло нежилым запахом, пылью и ароматом дерева, который Виктор не ощущал уже очень давно.

Он блаженно втянул в себя чистый свежий аромат.

- Так пахнет тишина и пустота! - прошептал он. - Жить в деревянном доме - это сказка!

- А жить с тобой - тоже сказка? - деловито поинтересовалась Таня, истинное дитя своего времени. - И про что же? Про теремок или царевну-лягушку? Про художников сказок не писали.

- Это ты узнаешь попозже, - вновь обретая утраченное нахальство, заявил Виктор. - Сначала осмотрим наше будущее жилище.

Они вступили в дом, как в храм, осторожно ступая по крашеным половицам. Полы тихонько поскрипывали под ногами, почти глухую темноту едва прочеркивали слабые полоски тусклого света, кое-где пробивающегося сквозь щели в плотно закрывших окна деревянных щитах. Постепенно из мрака стали выступать очертания мебели. Таня различила лестницу наверх, обнаружила кухню с холодильником, а в комнате Виктор увидел маленький радиоприемник и телевизор.

- Не боятся, что ограбят? - спросил он.

- Боятся, - откликнулась Таня. - Но вывозить все каждый год и привозить потом обратно очень сложно. Рискуют!

- Ничего, зато мы теперь поработаем у Крохиных сторожами, - сообщил Виктор. - Как думаешь, не содрать ли нам с Татки двойную плату за охрану?

- Попытайся, - сказала Таня. - Не помню, где здесь зажигается свет...

В темноте она долго шарила рукой по стене в поисках выключателя и наконец нашла его.

Вспыхнул абажур под потолком, и они оба замерли от восхищения.

Дом Крохиных напоминал волшебную избушку, созданную руками и стараниями Надежды Николаевны, оформителя-графика, и Геннадия Михайловича, мастера по резьбе. Обставленный деревянными фигурками и корнями, превращенными в людей и животных, аккуратно обкленный яркими обоями с ягодно-грибной, тоже осенней тематикой, чистенький даже сейчас, несмотря на отсутствие хозяев, дом казался каким-то фантастическим видением, которое наверняка исчезнет, едва выйдешь за порог.

- Вот уж где поистине сказка! - выговорил наконец Виктор.

- Да, здесь изумительно! Как давно я здесь не была! - повторила Таня. - Раньше все выглядело совсем иначе.

Она опять начала что-то искать.

- Что ты ищешь? - Виктор попытался перехватить ее на полдороге к кухне. - Посиди немного, не колготись!

- Сейчас, Витя, минутку, - озабоченно сказала Таня. - Надо включить отопление и принести воды. Хотя вообще, кажется, делали водопровод... А окна мы раскрывать не будем: так даже интереснее, правда?

Виктор кивнул, разгрузил сумку и с облегчением сел под абажур. Неужели действительно он наконец вдвоем с Таней на этой нежданно-негаданно возникшей даче, в лесу, и кругом никого, и можно делать, что хочешь, и бывать здесь хоть каждый день?

В такое трудно было поверить.

Таня возилась на кухне, щелкнула отоплением, налила в чайник воды, что-то перемыла под краном и вернулась в комнату с грудой посуды.

- Здесь все есть для жилья! - радостно объявила она. - Теперь показывай, чем ты там отоварился?

- Разным продуктешником, вон, смотри! - Виктор ткнула пальцем в стол, вытянул длинные ноги и царственно скрестил руки на груди.

Он несомненно приходил в себя.

Дом нагрелся быстро, и они с удовольствием сняли резиновые сапоги, куртки и свитера.

Опять раскрасневшаяся, на этот раз уже от тепла, еды и водки, Танька была жуть как хороша!

- А что наверху? - спросил Виктор, не отрывая от нее глаз и заедая водку колбасой подозрительного вкуса и цвета. Другую-то где взять?

- Наверху, Витя, - спокойно ответила Таня, - у нас с тобой будет спальня.

Виктор подавился проклятой колбасой, сделал неловкую попытку вдохнуть и неистово закашлялся.

- Тебя постучать по спинке? - осведомилась Таня. - Кушать надо осторожнее, Витя, и медленнее. Нельзя глотать, как собачка, непрожеванные куски. Йоги рекомендуют делать тридцать три жевательных движения на один кусочек.

Виктор с трудом отдышался и с досадой махнул рукой.

- А тридцать два можно? - хрипловато спросил он.

- Я справлюсь в книжечке. У меня дома есть, - мелодично отозвалась Таня. - И тогда отвечу на твой вопрос. Давай заведем собачку!

Да, все-таки она совершенно чумная!

- В таком разе Татка будет платить деньги за охрану ей, а не нам! - буркнул Виктор. - Мечтаешь быть дамой с собачкой?

Таня покачала головой.

- Просто я боюсь здесь жить, Витя. Здесь как-то очень уж тихо, тревожно, никого нет. Без тебя я вообще здесь не останусь ни за что даже на час.

- А зачем тебе без меня здесь оставаться? - пожал плечами Виктор. - Домушник я, никуда из избы не шастаю. Уезжать и приезжать будем только вместе.

- А ночью? - спросила Таня и пугливо посмотрела на заколоченные окна. - Ведь кругом ни души...

- Да что с тобой? - Виктор подвинул свой стул ближе к Тане. - Затмение нашло? Давай рассуждать: ну что с нас можно взять? Сапоги резиновые? Украсть у нас с тобой совершенно нечего! А если вдруг полезут грабить дом, то обнаружат нас и убегут. Испугаются хотя бы от неожиданности.

Пытаясь успокоить Таню, Виктор даже сразу как-то не отметил, что она уже прекрасно и четко распланировала их совместное будущее, не задав ни единого вопроса и не смутившись ситуацией ни на секунду.

Дошло до него внезапно. Он вдруг осознал, насколько легко и просто она на все согласилась, и замолчал, не столько обрадованный, сколько насторожившийся.

Так ведь мечтал, так рвался уговорить ее остаться на даче, а теперь напрягся, поскучнел и задумался. Что таится за этим невозмутимым, бесстрастным согласием без слов: не давнишняя ли привычка принимать подобные предложения свободно, шутя, не усматривая в них ничего особенного? Будничные, обыкновенные, естественные отношения мужчины и женщины...

- А как ты объяснишь дома свое отсутствие по ночам? И отсутствие вообще? - испытующе спросил Виктор.

- Почему тебя это беспокоит? Это мои трудности, - лаконично ответила Таня. - Давай рассуждать, как ты только что предлагал: я тебя не спрашиваю, откуда у тебя ключи, не интересуюсь, что ты наплел приятелям, наверное, кому-то еще, может быть, Тате. Наверняка тоже пришлось выдумывать и обманывать. Почему вдруг тебя потянуло на выяснение моих нравственных принципов и отношений с моралью? А вдруг я вообще круглая сирота и сама за себя отвечаю?

Виктору стало стыдно и противно.

- Правда что ль? - бормотнул он. - А так на сиротку не похожа! Ты права, Таня, какая-то бредятина в голову полезла! Не знаю, что со мной происходит... Вообще я очень сильно прибалдел, увидев тебя. Что-то случилось с мозговенным аппаратом. У тебя волосы пахнут сентябрем...

Таня тихо засмеялась.

- Теперь осталось лишь выяснить, как пахнет сентябрь! Да, у тебя впрямь с головкой не очень!

- А мы выйдем сейчас и понюхаем! - предложил Виктор. - Но лучше мы понюхаем его утром. Таня, я хочу наверх! В конце концов, мы даже еще не посмотрели, что там находится!

Он вскочил и схватил Таню за руку.

- Ты уже сделала тридцать четыре жевательных движения! - закричал он. - Я подсчитал: одно даже лишнее! И вообще с твоей йоговской теорией ты скоро можешь превратиться просто в корову! Симпатичную, конечно, но все-таки жвачную. А наверху тоже тепло?

- Да здесь везде тепло! - засмеялась Таня, вставая. - Только знаешь, Витя, запри сначала, пожалуйста, дверь. Там есть большой засов изнутри и защелка.

Опять она боялась! Что-то с самого начала беспокоило ее, тревожило, не позволяло безмятежно находиться в доме, с легким сердцем говорить, сидеть, ужинать...

Таня снова настороженно оглянулась на окно, потом на дверь, словно к чему-то прислушиваясь.

- Как тихо! - сказала она. - Как в склепе!

- Ну что ты, Таня! Это же прекрасно - спокуха! Ты хочешь, чтобы вокруг нас гудели ополоумевшие машины, выли милицейские сирены и гомонила безумная толпа?

Виктор тщательно закрыл дверь, задвинув действительно очень большой, тяжелый и прочный засов, и повернулся к Тане.

- Теперь все в порядке? Или тебе еще чего-то не хватает для душевного спокойствия? Зато потом сочинишь шикарный сценарий про то, как двое жили на даче! И назовешь "Двое вышли из леса".

- Оригинально! - насмешливо пропела Таня. - У тебя явный дар к сочинительству, не отягощенному своеобразием. Но, в общем, Витя, ты впрямь обладаешь удивительной способностью претворять в жизнь самые нереальные свои планы и добиваться почти неосуществимого.

И она стала быстро подниматься вверх по крутым ступенькам узенькой лестницы. Виктор догнал ее посередине, сделав несколько гигантских шагов, и первый распахнул дверь на второй этаж.

Перед ними была маленькая комната под треугольной крышей, все убранство которой составляли синие шторы на окне, диван у стены и низкий светлый резной столик, явно любовно сработанный руками Геннадия Михайловича.

Таня бочком приблизилась к дивану и, вдруг пронзительно завизжав так, что Виктор даже вздрогнул от неожиданности, опрокинулась навзничь, перекувырнулась через голову и грациозно сделала "березку", вытянувшись по стенке.

- Здорово! - искренне восхитился Виктор и взлохматил свои волосы пятерней. - Тебя хоть узлом завязывай! А что вы еще умеете, мадам?

- Пожалуйста, мадемуазель! - неожиданно поправила его Таня. - Она умеет многое! Узнаешь потом! - и подозвала его шепотом. - Пойди сюда, Витя, ближе, ближе! Сядь!

Он послушно, с большим удовольствием опустился рядом с ней, Танька молниеносно приняла позу лотоса - как это у нее так ловко получалось? - и сказала свое уже ставшее привычным и почти надоевшим:

- Витя, я боюсь!

Виктор с трудом удержался от вспышки.

- Ты снова за свое! Таня, ну давай опять рассуждать! - взмолился он. - Окна забиты, дверь заперта, я исполняю роль цепного кобеля, к счастью, пока без цепи! Ты просто капризничаешь! Прости, родная, но красивые женщины всегда несколько нервозны. Красота никому еще не давалась так просто. Давай лучше сядем с тобой рядком, приклеимся друг к другу, может, твои страхи окажутся напрасными и лишними. Честное слово, мне и так тяжело, а ты еще со своей неврастенией!

- Да я не того теперь боюсь! - заявила Танька.

- Не того?! - завопил, потеряв последнее терпение, Виктор. - А чего же еще, родная?! Ты мне совсем заморочила голову!

- И нечего орать! - гордо вскинула подбородок Танька. - В конце концов, это ты меня заманил сюда гнусным обманом, и как раз только я имею полное право кричать, но я молчу! А ты бесишься! Дать тебе водички для успокоения? Валерианочки, кажется, нет, но можно поискать на кухне!

Виктор выпрямился, сделал несколько глубоких медленных вдохов и постарался взять себя в руки.

- Я весь внимание, - произнес он довольно спокойно и нервно переплел пальцы. - Рассказывай, чего ты теперь боишься, балда!

- Тебя! - заявила Таня.

Так, приехали!

Виктор застонал в голос. Зачем он связался с этой придурочной девкой? На кой она ему сдалась? Плюнуть и забыть!

- Таня, - едва владея собой, сказал Виктор, - ты что, меня за дурака держишь? Ты сама, по своей воле, - не на аркане же я тебя сюда затащил, потрясая пистолетом! - пришла на дачу. Сама заявила о том, что будешь здесь жить. Сама, наконец, поднялась наверх! И теперь косишь под Мальвину! А я у тебя вообще работаю Карабасом Барабасом! Не строй, пожалуйста, из себя идиотки, а из меня - страшилу!

- Я и не строю, - со вздохом отозвалась Таня. - Просто, понимаешь, это очень трудно тебе объяснить, ты не поймешь...

- Я еще не совсем законченный дебил! - недобро сообщил Виктор. - И постараюсь тебя понять!

- Ну, постарайся, - Таня снова вздохнула. - Дело в том, что у меня никого еще никогда не было... Вот...

Виктор нервно дернулся и нехорошо засмеялся.

- Ты складно врешь, - сказал он. - В отличие от меня! Сразу видно, сценарист из тебя выйдет классный! Для чего только, не понимаю! Сама посуди, разве в это можно поверить?

- Ну вот, я же говорила! - очень расстроилась Таня. - Уж поверь как-нибудь!

- Пожалуйста, - просто сказала Танька и сбросила через голову кофточку. - Ты абсолютно прав и совершенно логичен. Мне нечего тебе возразить. Я вообще не понимаю, почему ты потерял даром столько времени, которым так дорожишь!

Нет, она все-таки полоумная!

Ошеломленный Виктор разом остыл и притих, чувствуя, как в Танькиной детской безоглядности и открытости тают без следа его гнев и ненависть, и ему захотелось просто прижаться к ее щеке щекой и о нее потереться.

Словно угадав его желание, Таня с готовностью вытянула вперед острый подбородок. Она была очень смешная, - как он сразу этого не увидел! - запутавшаяся в своей решимости и ребяческих страхах и почему-то вдруг безотчетно доверившаяся Виктору тотчас и навсегда.

Таких глупых, неподдельных и неопытных он совсем не знал. Ему постоянно попадались хитренькие, ловкие, умелые... Они напоминали ему детскую игрушку, калейдоскоп, от которого невозможно оторваться, цветной и яркий, беспрерывно меняющийся, но неизвестно для чего предназначенный, лишенный всякого смысла и сути существования. Фуфло!

Таня сидела в позе лотоса - как ей удавалось так долго и легко? - и выжидательно смотрела на Виктора.

Глаза цвета подсолнечного масла...

На ней была хлопчатобумажная маечка, похоже, мужская, тоже очень смешная, и вся Танька была забавная, милая, неразумная...

- Ну что мне с тобой делать? - искренне вырвалось у Виктора. - Ты ведь совсем ничего еще не соображаешь! Ну зачем ты со мной поехала, зачем?!

- Не нужно было? - удивленно и растерянно спросила Танька. - Мне уйти? - и тут же сообразила что-то своей бестолковкой. - Ага, значит, теперь уже ты меня боишься? - уличила она его. - Или ты действительно дурак и впрямь не понимаешь, почему я с тобой поехала?

Наступила долгая напряженная тишина.

Стало слышно, как монотонно долбит по крыше упорный дождь и стонут под ветром деревья.

Таня непроизвольно втянула голову в плечи, представив себе, как плохо сейчас за окнами.

- Родинку нарочно нарисовала? - тихо спросил Виктор, осторожно прикасаясь пальцем к впадинке между ключиц: здесь удивительно точно, прямо в самой серединке, притаилось круглое коричневое родимое пятнышко.

- Написала, художник! - важно ответила Танька. - Рисуют дети. А родинки пишут...

- Родинки не пишут, балда! Их целуют - и больше ничего! Ничего больше... Понимаешь, писательница?.. Ты абсолютно ничего не понимаешь... Вообще-то я тоже... Нет, все-таки это замечательно, что у Татки оказалась такая роскошная пустая дача...

Виктор проснулся неожиданно, словно от удара, и очень рано. Он всегда просыпался ни свет ни заря, особенно после выпивки.

Внизу по-прежнему горел свет: они забыли его вчера погасить. Дождь, кажется, перестал, и только ветер изредка пробовал постучаться в дом, но делал это достаточно тактично и осторожно, видимо, боясь разбудить Таню.

Она спала без подушки - заявила, что очень полезно! - у самой стенки, прижавшись к ней спиной и подтянув колени к животу, розовощекая и тихая. Казалось, она во сне даже ни разу не пошевелилась, во всяком случае, Виктор ночью этого не почувствовал.

Он встал и осторожно спустился вниз погасить свет. Спать больше не хотелось.

Где же тут выключатель? Наконец-то...

Виктор закурил и побродил босиком по комнате от стола к окну и обратно. Огромная в темноте, комната уходила в бесконечность, потолки казались невероятно высокими. Теплый деревянный пол чуть слышно поскрипывал под ступнями и издавал великолепный непередаваемый запах: так необыкновенно может пахнуть только дерево. Оно всегда живое и теплое, и его нельзя убить, даже срубив. Вот металл, тот всегда пахнет отвратительно, после него очень хочется поскорее вымыть руки с мылом.

Виктор включил тихонько радио. Он без него просто не мог жить: у каждого свои дурные пристрастия!

Для начала ему сообщили, что в Москве уже шесть тридцать утра и идет дождь, а потом затосковал голос певицы, уверяющей, "что надо только выучиться ждать, надо быть спокойным и упрямым". Его сменил другой, не менее нежный и мелодичный, который тотчас стал утверждать, что "сердце не проведешь, его нельзя провести".

Суть дела они усматривали довольно правильно.

Итак, необходимо немедленно уяснить для себя кое-какие вопросы.

Вопрос первый: почему Таня с ним осталась?

Неужели только из-за проклятого детского любопытства, которое в определенном возрасте ох как хочется удовлетворить? И разве до Виктора было не с кем? Уж во ВГИКе-то?!

Тьфу, привязалось!

Вопрос третий: почему же Таня, в конце концов...

Нет, это невозможно!

Виктор встал и снова прогулялся до окна. Радио актуально проинформировало о том, что "за окном то дождь, то снег".

Слушатель с досадой выключил любимую развлекалочку и пошел наверх.

Таня лежала так же тихо у стенки, но услышав его шаги, легко открыла глаза, словно и не спала вовсе.

- Это вопрос! - глубокомысленно пропела Таня. - На него так сразу, с ходу, не ответишь! Мне надо подумать! Только с овсами придется повременить до весны! Сейчас сыро и холодно!

- Вот видишь, как все непросто в нашей жизни! - Виктор завалился с ней рядом, блаженно закрыл глаза и положил ее теплые ладошки себе на щеки. - Вообще, знаешь, я давно мечтаю написать исследование или даже целый трактат, монографию о песенном поэтическом творчестве! Это целина непаханая, которую поднимать и поднимать! Кладовые народной мудрости! И сколько потрясающих открытий! Ошеломляющих до дрожи в коленках!

- Может быть, ты сделал неправильный выбор и ошибся профессией? - спросила Таня и погладила его по волосам. - Но сейчас по сценарию тебе полагается замурлыкать от удовольствия и восторга, а ты молчишь и лежишь, как бревно, из которого не получится даже Буратино! И я тебя боюсь!

- Так! Началось! - простонал Виктор и зажмурился поплотнее, изо всей силы. - Уже прямо с утра! Ты не могла бы, родная, повременить со страхами хотя бы до вечера? Вечером мы поедем по домам, к мамочкам, и там ты наконец придешь в себя и успокоишься! Скажи, Танюша, у тебя никогда не бывает навязчивых идей?

Таня снова серьезно надолго задумалась, но ответа найти не смогла или не захотела и вместо этого живо поинтересовалась:

- А у тебя?

- Есть немного! - тут же честно раскололся Виктор и взглянул на нее из-под прищуренных век. - И одна из них, самая надоедливая и неотвязная: почему ты осталась со мной, Таня? Для чего тебе это было нужно? Ведь не просто же так, я надеюсь!

- Надейся! - засмеялась Таня. - А что, мы теперь будем выяснять твой животрепещущий вопрос или все-таки сначала что-нибудь съедим? Ужасно хочется чаю!

- Чаю нет! - заявил Виктор. - Завалялось немножко водяры! Еще не всю вылакали!

- Водку? С утра? Это уж слишком! - Таня легко спрыгнула с кровати и объявила. - Глазки пока не открывай, я скажу, когда можно! Потом я буду делать зарядку, а ты тем временем сообразишь нам завтрак! Придется пить кипяченую водичку, она полезная!

До полудня они возились дома: мылись, доедали остатки вчерашнего ужина, слушали радио и смотрели телевизор: плясали разудалые смазливчики в армейских сапогах из ансамбля Александрова и заламывались в тоске разномастные певички с плачущими от изобилия туши ресницами и жирно-влажными ртами. Виктор приходил в дикий восторг и наслаждался зрелищем до бесконечности, объясняя, что других-то талантов все равно нет и не будет, значит, радуйся тому, что имеешь.

Потом он взялся со знанием дела разглагольствовать о вкусе.

- Конечно, ты ханжа! - тут же влезла Таня. - Давно известно!

- Есть такое дело, - согласился с ней Виктор. - Народная мудрость гласит, что о вкусах не спорят и на вкус и цвет товарищей нет. Нет и не надо! Но за фигом мне эти сплошные товарищи на безвкусицу? Глаза уже намозолили!

- Мне тоже! - опять быстро вставила Таня. - Может, прошвырнемся на природу?

- Можно и прошвырнуться, - неохотно согласился Виктор. - Чего не сделаешь ради тебя!

Он, нехотя переставляя ноги, выполз вслед за ней на крыльцо, и остолбенел. Действительно, как он вчера не увидел эдакой красоты?

Дождя не было. Мокрые деревья бережно хранили холодные капли на оставшихся последних листьях и тихо шелестели. Желтый, наполовину облетевший лес застыл и казался живым существом со своими тайными, колдовскими мыслями, чарующей душой и явно неземным происхождением.

Входить в него было страшно.

- "А лес стоит загадочный", - тут же вспомнил Виктор.

Мешающая загадка разом исчезла.

Таня досадливо дернула плечом и сморщила нос.

- Это поэзия, Танюша, - проинформировал Виктор. - Другой, увы, тоже не имеем.

- Так заимей! - возмутилась Таня. - Что значит не имеем? Заведи свою собственную! Не так уж сложно! А сейчас давай мне руку, иначе я поскользнусь и упаду в грязь, и пойдем!

- Куда глаза глядят? - спросил Виктор, спускаясь с крыльца, и снова пристально вглядываясь в желтое окружение.

- Вот именно! Но заруби себе на носу: еще одна идиотическая песенка - и я тебя стукну!

- Правда что ль? И очевидно, как раз по носу?

Виктор взял ее за руку и осторожно повел к волшебному лесному видению.

- Вот тогда и узнаешь! - сказала Таня и глубоко вдохнула в себя сырой осенний воздух.

Как же там пахло тогда, в том мокром пустынном осеннем лесу! Как же там было уютно и тихо и как не хотелось уходить, когда Виктор, мельком глянув на часы, буркнул сквозь зубы:

- Нам пора, Танюша!

Они молча вернулись в дом. Прибрались и сложили вещи. Выключили отопление, свет и проверили краны. Так же молча закрыли все замки и двинулись на станцию.

Почему они тогда не разговаривали друг с другом? Не хватало слов, сил, не было желания? Все уже переговорили? Ерунда, чушь! Устали друг от друга, от самих себя, перегрузились впечатлениями и эмоциями?..

В полупустом вагоне Таня снова тупо уткнулась в окно - любимое занятие! - а Виктор отправился курить. Из тамбура он видел ее очень хорошо, какую-то побледневшую, задумчивую, со странным, нехорошим, еще незнакомым ему выражением лица.

Непонятная задумчивость ему понравилась не слишком.

Виктор торопливо погасил сигарету и вернулся в вагон, сел рядом и поделился откровением:

- Очаровательна, как всегда очаровательна! Так говорила о себе Пеппи Длинныйчулок. Постарайся проникнуться ее убеждением, оно подходит тебе как нельзя кстати. А поэтому нечего столь пристально и тревожно изучать свою физиономию в стекле. Все равно там плохо видно. Если хочешь, я могу подарить тебе зеркальце, которое будет беспрерывно талдычить, что ты на свете всех милее. Годится?

Таня через силу улыбнулась, но от окна упорно не отрывалась. Это Виктору и вовсе не глянулось.

- Давай теперь решим с тобой, Танюша, когда мы приедем сюда опять, - продолжил он, делая вид, что не заметил ее настроения. - До субботы далековато, за такое долгое время я устану ждать, соскучусь и вконец осатанею без желтого леса. Странно, что я не замечал раньше, какой это красивый и богатый оттенками цвет! Может быть, в среду?

Он заглянул ей в лицо, и его охватила настоящая тревога, почти паника: что произошло? В чем он провинился перед ней?

- Как у тебя складывается жизнь посреди недели? - беззаботно спросил Виктор.

- Она вообще никак у меня никогда не складывается, - с удивительным для нее пессимизмом заявила Таня. - В шесть на вокзале, у расписания.

- В пять, - осторожно поправил ее Виктор. - И я тебе еще, конечно, позвоню.

Таня ничего не ответила.

Два дня он прожил как во сне.

- Что-то ты сбледнул с личика, Витюша, - оповестила его наконец потерявшая терпение Тата. - И очень напоминаешь каменное изваяние. Песен не поешь, к девицам не пристаешь и даже водку не пьешь! Что бы это значило?

- Депрессуха, - буркнул Виктор. - Жуткий депрессушник одолел, сама видишь! Ни песни, ни девки, ни водяра уже не помогают! Если я умру, Татусик, ты сильно будешь плакать?

- Размечтался! Кретин! - обозлилась невыдержанная Тата. - Вечно придуриваешься!

- С этим не поспоришь! - охотно согласился с ней Виктор. - И разве тебе до сих пор неизвестно, что каким я был, таким я и остался? Хотя ничто не вечно под луной, Татка! И вдруг в один прекрасный день я неожиданно поумнею!

- Ну, это вряд ли! - безапелляционно объявила Тата. - Горбатого могила исправит! А мечтать не вредно!

- Нет, ты все-таки действительно здорово огрубела, Татусик! - вздохнул Виктор. - Видимо, наше общество, особенно мое, на тебя шибко дурно повлияло! Парировать научилась, язвить, пускать шпильки! А девушка должна быть нежной и ласковой, словно предрассветный цветок , когда на нем еще не высохла ночная летняя роса и испуганно дрожит прозрачными капельками, отражая синее небо и зеленую траву!

- А как насчет стихов? - заинтересовалась Татка. - По ночам не пишем? Бумагу пока не переводим?

Растут стихи, не ведая стыда,

Как желтый одуванчик у забора,

Как лопухи и лебеда, - прочитал Виктор и отложил кисть в сторону.

Татка изумленно открыла рот.

-Ты стихи мои требуешь прямо...

Как-нибудь проживешь и без них, - категорически заявил ей Виктор и добавил:

Подумаешь, тоже работа, -

Беспечное это житье:

И выдать шутя за свое,

А после подслушать у леса... - и осекся, замолк, вспомнив лес, избушку на курьих ножках, Таню... Что случилось с ней, с этой ненормальной?

- А я думала, ты только дурацкие песенки можешь цитировать, - удивленно заметила Тата. - И уж никак не рассчитывала на Ахматову.

- Меньше думай! - посоветовал Виктор. - Моя любимая поэтесса, между прочим! И потрясающая женщина, заметь! От ее портрета в синем у меня просто дрожь в коленках!

Вечером он позвонил Тане.

Мама сказала, что она еще не возвращалась из института.

Перезвонил через час.

Отец сообщил, что ее пока нет дома.

Круглая сиротка!

Наконец в одиннадцатом часу трубку взяла Таня.

- Поздно шляешься! - доложил ей Виктор.

- Дело житейское! - в тон ему отозвалась Таня. - Что нового?

- Выучил новый стишок, - сказал Виктор. - Вот послушай:

Мы живем, точно в сне неразгаданном,

На одной из удобных планет...

Много есть, чего вовсе не надо нам,

А того, что нам хочется, нет...

Перехожу к настоящей поэзии, как ты мне в воскресенье приказывала!

Таня немного помолчала.

- А кто это? - озадаченно спросила она, не слишком обремененная колоссальными знаниями.

- Ага, будущая сценаристка, я-то думал, что ты начитанная девочка! Как я ошибся! - обрадовался Виктор и тут же сделал великодушный жест. - Впрочем, нельзя объять необъятного! Это Северянин! А что нового у вас, мадам? Вы не забыли о назначенной на завтра встрече?

- Я завтра не могу, - сказала Таня.

- Если тебе мама не велит, мы можем не целоваться, а заниматься чем-нибудь другим, не менее увлекательным, - не растерялся Виктор, но в висках противно заныло.

- Витя, перестань! - попросила Таня. - Мне трудно тебе объяснить, но ничего не получится...

- Значит, тебе опять трудно мне что-то объяснить? Можешь не объяснять! - не выдержал и озлобился неопытный в сфере дипломатии Виктор. - Спокойной ночи!

Он со всей силы ударил по рычажкам отбоя.

Как они только не сломались!..

Потом он позвонил Татке и сообщил, что в среду, а может быть, и в четверг, на занятия не придет: дела. Если сможет, пусть она его отметит как присутствующего.

- В пятницу ждать? - осведомилась Тата.

- "Только очень жди", - попросил Виктор и бросил трубку.

Теперь предстояло узнать адрес этого проклятого ВГИКа...

Танину аудиторию он разыскал без труда.

Мимо пробегали довольно импозантные ребята и премиленькие девушки, видимо, будущие кинозвезды. В другое время Виктор занялся бы их изучением, но сейчас ему было не до того.

Наконец он высмотрел Таню, бредущую чересчур невесело и одиноко в толпе своих жизнерадостных однокурсников, суетливых, как вермишель в кипящем супе.

- Что ты здесь делаешь? - изумилась Таня, забыв ответить на приветствие.

- "А день был какой? Среда!" - вразумительно ответил ей словами любимого барда Виктор. - И мы с тобой едем сегодня в лес! Не понимаю твоего удивления! "Вчера говорила, навек полюбила, а нынче не вышла в назначенный срок!"

- Никуда мы не едем! - сердито возразила Таня. - И я уже тебе все популярно как раз вчера объясняла!

Таня оскорбленно поджала губы.

- Ах, нет?! Большая неожиданность и нечаянная радость! - Виктор загнул один палец. - Значит, первое объяснение у нас отпадает! Чудненько! Это вполне меня устраивает! Ты заболела? - он окинул ее взглядом. - Непохоже, выглядишь одурительно, - и загнул второй палец. - Что-нибудь случилось дома? Безумные страдания по поводу навсегда утраченной девичьей чести? Или нечто подобное? Но, к сожалению, Танюша, это все равно рано или поздно должно было случиться, уж поверь моему жизненному опыту!

Таня с трудом удержалась от смеха.

- Убоище! - сказала она. - Ты невыносим!

Наконец-то заговорила, обрадовался Виктор.

- В общем, выразительно! - одобрил он. - Значит, и здесь у нас все в порядке? Мама уверовала, что ты в субботу заночевала в общежитии у тутошней Брижитт Бардо? Тогда в чем же дело?

- Витя... - начала Таня и вдруг покраснела, как спелая помидорка. - Ты просто невозможный, Витя! Привязался, как кашель!

- Спасибо за сравнение! - поклонился Виктор. - Звучит довольно впечатляюще! Но не радует.

И тут Танька заревела. Слезы у нее закапали странно, - все у нее не по-людски! - брызнули прямо отовсюду, словно вовсе не из глаз. В одно мгновение бледная мордашка стала мокрой, и теперь намокал воротничок кофточки, предательски темнея больше и больше.

Он вытащил из кармана платок, но Таня уже торопливо, всхлипывая навзрыд, вытиралась ладошками и шарфиком, не глядя на Виктора.

Тогда он молча взял ее за рукав, крепко ухватив повыше локтя, и повел к выходу.

Она шла не сопротивляясь, доревывая по пути остатки слез.

Внизу Виктору каким-то чудом, просто по наитию, удалось сразу же найти пустую аудиторию, втолкнуть туда Таньку и закрыть дверь с помощью стула.

- На сегодня занятия кончились! - сообщил он, усаживаясь и величественно скрестив руки на груди. - Все женщины истерички, и ты, родная, увы, не исключение. Чего тебе-то не хватает? Ну ладно, в нашем распоряжении имеется не более каких-нибудь десяти, от силы пятнадцати минут на выяснение отношений, потому что дальше, боюсь, местные Мастрояни начнут ломать дверь. Итак, выкладывай быстро и толково: почему т ы ревешь, что случилось и в чем моя вина? Я пока ее за собой не ощущаю!

Таня тоже села и закрыла ладошками лицо.

Ладошки были очень ничего себе, острые от длинных ногтей и вполне подходящие для какой-нибудь картины Виктора. Надо учесть на будущее.

- Витя, - пролепетала Таня, - я не знаю, что случилось...

- Не знаешь? - Виктора передернуло. - И поэтому ревешь?

Он тяжко вздохнул и посмотрел в окно. Ну хорошо, пусть она никогда ничего не знает, это прекрасно, она ненормальная, но что с ней делать дальше? И с собой заодно...

- Не знаешь? - медленно, стараясь не сорваться, повторил он. - Мрак! Ты, безусловно, хочешь, чтобы я овладел всеми нюансами и тонкостями мудреной работы следователя! В твоих словах явно чего-то недостает, Танюша, заметь! Боюсь, что логики! Но у вас ее, очевидно, не преподают!

Дверь тихонько потянули из коридора.

- Таня! - ультимативно сказал Виктор. - Давай рассуждать серьезно, все шутки в сторону: объясни мне, наконец, только в темпе, в чем все-таки дело, видишь, к нам в дверь уже ломятся твои сокурсники или преподаватели, что еще хуже. Для чего ты капризничаешь? Это типично женское поведение!

- А вот... - прошептала Таня, - вот у меня как началось кровотечение, так никак не останавливается... Уже пятый день...

Виктор вздрогнул от неожиданности и качнулся на стуле. Он ожидал чего угодно, но только не этого.

- Ну положим, четвертый, - уточнил он. - Считать-то хоть научись! Чему вас только учат... А может, так и должно у тебя сейчас быть? А?

Он осторожно взглянул на Таню.

Она отрицательно помотала головой.

- Да-а, - пробормотал Виктор. - Тут ведь я не специалист. Анатомию-то в нас вдалбливают, а вот насчет физиологии слабовато... И, понимаешь, какая штука, у меня ведь до тебя никогда еще таких дурочек не было, мне почему-то всегда везло на тертых, стреляных, разбитных, которые виды видали, прошли огонь, воду и медные трубы...

Таня моментально отняла руки от лица, прищурилась и пристально посмотрела на Виктора с нехорошим любопытством.

- И много их у тебя было, тех, что виды видали и прошли эти самые медные трубы?

- Чертова прорва! - выпалил Виктор и осекся. - То есть нет, я сдуру совсем не то ляпнул, я вообще-то уже не очень помню, одна или две... Какая разница...

Он окончательно запутался, смешался и замолчал, снова осторожно поглядев на Таню.

Она сидела пряменькая, притихшая и размышляла о чем-то очень своем, серьезно осмысливая полученную информацию.

Неожиданно оказалось, что она начинает косить, когда сильно нервничает. И этот ее косящий, убегающий к переносице левый глаз почему-то стал слишком болезненным, почти кровоточащим открытием.

Виктор не мог его спокойно видеть и на время уставился в окно.

- Я не думала... - прошептала Таня растерянно, - что ты... такой...

- Бабник! - заботливо подсказал ей Виктор. - Подходит?

- Совсем не подходит, - удивленно отозвалась Таня. - На тебя глядя даже не подумаешь...

- Они сами вяжутся! - легкомысленно объяснил суть дела Виктор, на секунду оторвавшись от окна.

- А я? - и Таня вдруг снова вся мгновенно покрылась слезами. - Я, значит, тоже сама тебе навязалась? Так теперь получается? Выходит так, да?!

В дверь вежливо постучали. И Виктор понял, что пришла пора действовать.

И Таня неожиданно послушно встала и пошла за ним: и к телефону, и в магазины, и на вокзал. В электричке, совершенно обессилевшая, она тотчас заснула у Виктора на плече и спала почти до самой станции.

Он сидел тихо, стараясь не шевелиться и изредка посматривая на нее.

Таня едва ощутимо дышала ему в шею, иногда по-детски всхлипывая во сне.

Что случилось с ним, беззаботным, легким, мало задумывающимся Виктором? Пел бы свои любимые песни и дальше, читал бы стишата, нес околесицу...

Пустой вагон раскачивало, заносило и то и дело бросало на поворотах, как пьяного.

Неизвестно откуда взявшиеся неудовлетворенность, шаткость, словно земля неожиданно заколебалась под ногами, неуверенность в самом себе и неприятная опустошенность, осознанная внезапно, резко, на одном дыхании, мучили Виктора несколько последних дней. И больше всего - своей непредсказуемостью и необъяснимостью появления. Что вдруг на него накатило?

"Исчезли юные забавы, как сон, как утренний туман..."

Правда что ль исчезли? Нет, так не бывает. Не должно быть, во всяком случае! Почему, отчего, с какой стати? Что на него нашло в самом деле?

И не понять ничего, и не достучаться, не добраться до тайного смысла смутных, неясных, бродивших в нем предчувствий и ощущений, каких-то намеков на что-то - на что? - в преддверии новых, неизведанных доселе глубин, открытий, постижения чего-то - чего? - к чему раньше было невозможно по какой-то опять же совершенно непонятной причине даже просто приблизиться.

Казалось, он уходил от своего прежнего бытия, вроде бы с ним прощался. Только реально ли такое? Можно ли распроститься с ним навсегда, на веки вечные, уйти с концами? Ерунда, чушь! Отбросить и забыть прошлое невозможно, отказаться от него - тем паче.

Однако неслабо лажанулся ты, братец: растрепанные чувства налицо. И не тянешь ли снова пустышку? По крайней мере, раньше ты хотя бы не задумывался над этим...

- Таня, мы приехали! - шепнул Виктор ей прямо в маленькое ухо: и оно тоже вполне годилось для картины.

Таня встала, потерла глаза и, не глядя на Виктора, вяло поплелась к выходу. Точно так же полусонно и неосмысленно она побрела от станции к поселку.

Виктор наблюдал за ней с нарастающими беспокойством и тревогой. Он совершенно не представлял, что делать, как вести себя в той непростой, сложной ситуации, в которой оказался впервые. Может, все обойдется, а если нет? Кто его когда-нибудь учил, как нужно обращаться с девушками? Самые необходимые и элементарные знания у нас всегда по фигу. До всего приходилось доходить своим умом, а с мозговушкой у него, как известно, напряженка. Так дураком темным и помрет.

- Ты не знаешь случайно, - спросил Виктор, забирая Танину ладошку в свою, - как полностью звали Чука?

- Кого? - изумилась Таня и на мгновение остановилась.

- Чука, ну помнишь, у Гайдара, - "Чук и Гек". Так вот Гек, - это, наверное, Геннадий, а вот как Чук?

Таня недоуменно наморщилась, пытаясь отгадать непростую загадку. Виктор, очень довольный, вышагивал рядом и посматривал по сторонам. Пусть отвлечется, иначе будет без конца зацикливаться на одном и том же!

- Ничего не придумала? - справился он, выждав для порядка какое-то время. - Плохо, Сорокина! Вы очень неважно подготовились к экзамену!

- Откуда ты знаешь мою фамилию? - опять удивилась Таня.

- "Подумаешь, бином Ньютона!" - усмехнулся Виктор. - У Татки спросил. Как же нам быть с Чуком?

Таня засмеялась и развела руками.

- Тогда перейдем ко второму вопросу. Откуда эти строки: "Заплаканная осень, как вдова в одеждах черных, все сердца туманит..."?

- Ты здорово вырос в моих глазах! - с уважением сказала Таня.

- Как?! Еще?! Да что ты говоришь? Не может быть, Танюша! Больше просто некуда! - и Виктор в ужасе выразительно поднял руки над головой. - Смотри, какая оглобля!

Таня снова засмеялась.

- Но почему в черных одеждах? Осень ведь не черная...

Виктор искоса взглянул на нее.

- С этим не поспоришь. Очевидно, больше относится к вдове. Авторское восприятие. Не напрягайся. Возможны варианты, пожалуйста:

Скинуло кафтан зеленый лето,

Отсвистали жаворонки всласть!

Осень, в шубу желтую одета,

По лесам с метелкою прошлась.

Больше устраивает? Кедрин.

- Ну, Витя! - жалобно сказала Таня. - Ты окончательно подавил меня своей эрудицией. Это уже просто невежливо и некрасиво!

- Есть немного, - честно подтвердил Виктор. - Только не эрудицией, а памятью. Эрудиция здесь не при чем. А мы уже пришли!

Виктор достал ключи, дом показался ему каким-то родным и близким.

- Избушка, избушка, стань к лесу задом, ко мне передом, - пропел Виктор перед дверью. - Не мешало бы придумать пароль: если вдруг я отлучуь ненадолго, что мне произносить, вернувшись, для тебя у входа? "Ваша мама" - банально, "Почтальон Печкин" - тоже, может быть, "Скажите, как его зовут?" И ты скажешь, если, конечно, не перепутаешь меня с каким-нибудь своим другим прихехешником.

И дернуло же его за язык!

Таня вздрогнула, лицо у нее снова испуганно вытянулось, левый глаз закосил.

- Куда ты собираешься уходить? Я одна без тебя тут ни за что не останусь!

Пошло - поехало! Чурбан, сам виноват!

- Все, закончили! Отбой! - распорядился Виктор. - Я никуда уходить не собираюсь! Шутки у меня просто дурацкие! И песни тоже! Кто это написал: "Вы просите песен: их нет у меня!"?

- Ну, это я как раз знаю! - заявила Таня. -Ты слишком низко опустил планку!

- Можно снова поднять на недосягаемую высоту, - Виктор стал разгружать сумку. - Мой лапки, а я буду вскрывать наши банки и резать сыр.

- А твои лапки в мытье не нуждаются? - Таня села поближе к включенной батарее, не раздеваясь и сжавшись в комочек, пытаясь побыстрее согреться.

- Стерильные от рождения! - Виктор опустился на пол возле нее и начал растирать ее пальцы. - Ну что с тобой? Ты же вся дрожишь! Ни леса сегодня не хочешь, ни красоты, ни гулянья! А ведь дождя как раз нет!

- Потом, - тихо отозвалась Таня и снова опустила голову ему на плечо. - Ты сделай все без меня, ладно? Очень хочется есть...

Она долго не могла наесться и вместе с Виктором напилась, наверное, впервые в жизни. Он посмеивался, скрывая тревогу и замечая с несмелой просыпающейся надеждой, как она потихоньку розовеет, снимает с себя теплую кофточку, начинает улыбаться, а желтые глаза затягиваются туманной поволокой легкой одури и беспамятства.

- А ты, родная, оказывается пить злорова! По-моему, тебе достаточно! Давай на сегодня завязывать! - сказал наконец Виктор, наклонившись к ней. - Женский алкоголизм - страшная штука! И неизлечимая, заметь!

- Ну надо же, сколько ты знаешь! - протянула Таня. - С виду и не скажешь!

Ее совсем разморило и клонило ко сну: глаза почти закрывались, а ладони с невероятным трудом поддерживали отяжелевшую мордашку под подбородком.

И тут Виктор с ужасом сообразил, что ей нельзя было давать пить; нет, он все-таки законченный кретин! От страха у него похолодели руки, и утешало только одно, если это можно было назвать утешением: пьяная Танька неспособна заметить его испуга. И ведь не спросишь же у нее ничего! Если только так, невзначай поинтересоваться...

Но и того сделать не удалось: едва добравшись до чердачка, Таня рухнула на диван и моментально заснула, уткнувшись носом в стену. До утра она опять не пошевелилась - как ей только удавалось? - и тихонько блаженно сопела, удивительно довольная и спокойная.

Виктор почти не спал. Едва коснувшись щекой подушки, он тут же открывал глаза, в страхе смотрел на безмятежно посапывающую Таньку и снова ложился. И опять вскакивал. Наконец ему это надоело, и он так же, как несколько дней назад, пошел вниз покурить и уже привычно побродить от окна к столу и обратно.

А вдруг она у него истечет к утру кровью? Разве здесь дозовешься на помощь? Лес кругом. На дачах давно никого нет. А вдруг... Да нет, непохоже. Спит вроде себе и спит. Или сама ничего не замечает? Ведь она совершенно пьяная!

К утру Виктор дошел до состояния настоящего нервного истощения.

Водки больше не было, сигареты, как назло, кончились, зато за окнами начинало слабо сереть: сквохзь щели пробивались блеклые лучики.

И Таня наконец открыла желтые глаза.

Виктор сторожил ее пробуждение, ждал его и панически боялся: такого страха он никогда в своей жизни не испытывал.

Таня потянулась и посмотрела на него с недоумением.

- У тебя болит голова? - озабоченно спросила она. - У меня должен быть с собой анальгин. Принеси мою сумочку.

- Ничего у меня не болит, - отказался Виктор. - Это так просто...

- Сначала научись врать! - посоветовала Таня и безошибочно отметила: - Так просто подобной морды не бывает! Теперь тебе придется мне объяснять, что случилось! Пришел твой черед!

- Не бери в голову! - отозвался Виктор, пристально изучая розовую со сна мордашку. Вид вполне удовлетворительный. Или ему только кажется? - Лучше будем завтракать! Правда, ты вчера слопала почти все наши припасы и выхлестала всю водчонку, но до вечера, думаю, продержимся. Мы и не к тому приучены! Родились и выросли в непростых условиях!

Потом они ели, смеялись, слушали радио, бродили по лесу - все было так, как несколько дней назад. Только Виктора никак не отпускало внутреннее напряжение, он был словно заведенный до отказа булильник, который почти перекрутили второпях, едва не сломав пружину.

Вечером Виктор уехал с Таней в Москву, ничего толком не осознав и не выяснив.

Всю обратную дорогу Татьяна безмятежно мурлыкала об институте и подругах. Виктор не понял абсолютно ничего: процесс восприятия оказался непосильным.

В пятницу в институте Татка сразу же разлетелась к Виктору, но увидев его тяжелый, еще поугрюмевший за это время взгляд, сильно заколебалась и вовремя передумала.

Зато Гера рискнул не задумавшись.

- Я хотел тебя попросить об одном одолжении, - сказал он, будто ничего не замечая. - Пригласи меня, пожалуйста, к себе на дачу в субботу или в воскресенье! Я буду не один. Понимаешь, совершенно некуда деваться, а так получится поездка за город! Вас там не совсем залило дождями?

Виктор стиснул зубы.

Знал бы Гера, что его лучший друг вляпался как последний дурак, как сопливый мальчишка, не знакомый с непредсказуемой идиотической техникой женских крючочков, пуговок и кнопочек и абсолютно не представляющий, что у лифчика застежка может находиться где угодно. Что он попросту влип, лопоухий тренированный осел, молниеносно снимающий, нигде никогда не зацепив, колготки с любых ножек, но совершенно ничего не умеющий и не знающий. Перестарался... Как расскажешь об этом и кому? И с кем теперь посоветуешься? Ни с Герой, ни с Алешей невозможно. Разве что с Таткой... И стыдно, и смешно...

- Заметано! - ответил, замявшись лишь на мгновение, Виктор. - Вечером созвонимся и договоримся о встрече. Поедем вместе?

Теперь и вовсе отступать было некуда. Затылок наливался тупой неприятной тяжестью.

Или наврать Герке, что они с Таней уже расплевались и на даче больше не живут? Совсем дурь...

Мрачно набычившись, Виктор подошел к Татке.

- Ты не знаешь, как там поживает Таня? - спросил он, глядя в сторону. - Как она себя чувствует?

Татка вытаращила глаза.

- Ты опять совсем обалдел? Допился до умопомрачения? - без всякого намека на вежливость спросила она. - Да ведь ты видишь ее значительно чаще, чем я! Или... - она пристально вгляделась в лицо Виктора. - Или... Что-то случилось? Вы поссорились? Ну вы даете! Так быстро?

В глубине души Татка ликовала.

- Иди за мной! - хмуро приказал Виктор Татке, и она послушно отправилась за ним, сияя от счастья во весь свой огромный рот.

Виктор привел Татку прямо в ректорат. Секретарша Риточка, едва увидев вошедших, тоже расцвела весенней солнечной улыбкой.

- Шеф на месте? - угрюмо поинтересовался Виктор.

- Нету, Витюша, - глядя на него с обожанием, ответила Риточка. - Недавно уехал.

- Тогда сделай милость, оставь нас здесь вдвоем минут на пять наедине с телефоном. Нужно срочно позвонить.