Риточка вопросительно глянула на Тату, недоуменно пожавшую плечами, потом с беспокойством на Виктора и с готовностью встала.

- Конечно, Витюша, - сказала она. - Говори столько, сколько тебе нужно.

И бесшумно исчезла.

- Набери Танин номер! - так же мрачно велел Виктор Татке. - Если подойдет она, передашь мне трубку, если нет, спросишь, где она и когда будет.

Тата вздохнула - что же с ненормальным разговаривать! - и подчинилась. Выслушав ответ, она повесила трубку и повернулась к Виктору.

- Что? - крикнул он ей прямо в лицо, не выдержав напряжения и рванув ее за плечи. - Ну что тебе сказали?!

Тата в испуге отшатнулась.

- Что с тобой в самом деле, Витя? Ты и впрямь не в себе! Сказали, что она в институте. Мама подходила...

Виктор судорожно выдохнул и устало, в изнеможении опустился на стул. Длинные колени торчали в разные стороны до середины комнаты. Татка стояла рядом, дергала его за рукав и повторяла с тревогой:

- Витя, тебе плохо? Да что с тобой! Ты меня слышишь, Витя?

Виктор тяжело, с трудом поднялся и благодарно провел рукой по Таткиным волосам.

- Нормалек, Татусик! Со мной все чудненько! Это факт! Большое тебе спасибо за звонок!

Он вышел в коридор.

Риточка тотчас отделилась от стены и радостно метнулась к нему навстречу.

Он остановился лишь на мгновение.

- Мерси, "чижик мой, бесхвостый и смешной!" - торопливо поблагодарил он. - Прости, я шибко нынче не в форме... Но это скоро пройдет.

- Витя, - прошептала, млея от счастья, Риточка, - ты почему-то стал забывать меня... Ты заходи почаще, Витя...

- Зайду обязательно, - пообещал Виктор и приветственно махнул на ходу рукой. - Прямо на днях, поэтому "не надо печалиться, надейся и жди..."

Стремительно отмерив коридор огромными шагами, он тут же отключился от реальности, не замечая, что Татка и Рита внимательно смотрят ему вслед. Он помнил только одно: Таня.

Виктор едва дотянул до вечера, чтобы ей позвонить.

- "Ты жива еще, моя старушка?" - с наигранной бодростью справился он.

- "Привет тебе, привет!" - ответила сильно поднаторевшая в общении с ним "старушка", очевидно, неплохо знакомая только с поэзией рязанского русокудрого отрока.

Услышав ее вроде бы не внушающий опасений голос, - хотя черта лысого там по телефону разберешь! - Виктор отважился на большее.

- Ты в порядке? - безразлично поинтересовался он и затаил дыхание. - Не слышу исчерпывающего ответа. У тебя все в норме?

- Да-а, - не слишком уверенно протянула Таня. - Наверное...

- Что значит твое идиотическое "наверное"? Да или нет? Говори толком! Ты в состоянии объясняться вразумительно? - начал понемногу выходить из себя Виктор.

- Мне неудобно отсюда, - тотчас заломалась Татьяна. - У телефона короткий провод, до моей комнаты не достает. В общем, ты не беспокойся. Все обошлось.

- Ага, - выдохнул наконец Виктор. - Ты молоток! Таня, завтра нам придется принимать гостей. Получилось все довольно неожиданно, я тебе сейчас объясню. Только, пожалуйста, выслушай все до конца, не перебивая и без дурацких комментариев. Отказать Герке мне было невозможно...

К сообщению Таня отнеслась довольно спокойно.

- То-то я удивилась, как тебе легко удалось получить ключи, - сказала она. - Значит, вы обманули Таткиных родителей? Нехорошо!

- С этим не поспоришь! - покладисто согласился Виктор. - Но хуже всего то, что мы подарили им несуществующую надежду. Они спят и видят выдать Татку замуж за Геру. "Большой секрет для маленькой компании". Я совершенно случайно узнал сие от матери, она близко знакома с Надеждой Николаевной, так что мы все там в одной упряжке!

- А давай выдадим! - вдруг загорелась вдохновением Таня. Озарило ее! Ну надо же! Вот уж совсем некстати! - Это будет здорово!

Виктор замялся.

Нет, все-таки она малость вывихнутая, по фазе сдвинутая! Неужто совсем глаз нет? На Кроху без слез не взглянешь.

- Ох и умна! С Таткиными данными? Бесполезняк! - нехотя констатировал он.

- Почему? - искренне изумилась Таня. - Татка же прелесть! Не увидеть это может только слепой!

Да, ее предстояло еще учить и учить.

- А разве ты не знаешь, что мужчина видит как раз не глазами? - осведомился Виктор.

- Ка-ак? - прибалдела Танька. - А чем же? Ушами, что ли?

- Родная, у нас с тобой намечается настоящий ликбез! - сообщил Виктор. - Подожди, возьму сигарету! А теперь слушай сюда! Ты малость перепутала, это женщина любит ушами, запомни раз и навсегда! Что же касается зрения, то женщина видит, не глядя, а мужчина смотрит, не видя! Мужчина вообще женщину в упор не видит, понятно говорю? Он, например, никогда не в состоянии описать, в чем она была одета. Да и какая разница, в конце концов! В чем-то там была, и то ладно! Тут все рукава, рукава, а тут - все пуговицы... Главное - какая она раздетая.

- Издеваешься? - грозно спросила Татьяна.

- Ну что ты! Помилуй Бог! И не думаю! - по-настоящему испугался Виктор. - Как можно в столь серьезном вопросе? Я просто пытаюсь тебе объяснить азбучные истины, будущей сценаристке это полезно! Ты вообще должна изучать действительность и хорошо знать жизнь! А ты ее совсем не знаешь! Так вот, вернемся к нашим баранам: женщину не видят, ею проникаются, ощущают, как бы тебе доходчивее объяснить, чтобы ты поняла... А-а, вот, нашел, это как в нашей с тобой заколоченной избушке: там прекрасно всегда чувствуешь тепло солнца за окном, которое в дом едва пробивается. Заметишь один только лучик и сразу представляешь все остальное. Ты усекла хоть что-нибудь?

- Наверное, - задумчиво сказала Таня.

Опять ее неповторимое "наверное"! И не мог же он ей в самом деле рассказать самое главное: что Татка давно влюблена в Виктора и вовсе не мечтает о Гере, а втихомолку ждет, пока сумасбродный Витенька перебесится, пока он свое отгуляет, и надеется, безумная, хотя ей-то уж надеяться совершенно не на что...

- А что из себя представляет Гера? - спросила Таня.

- Гера - это улыбка чеширского кота, - буркнул Виктор.

- Кого? - вновь изумилась Таня. - С тобой чем дальше, тем интереснее!

- Есть такое дело... И еще увлекательней будет! Просто здорово! - скромно заверил ее Виктор. - "Алису в стране чудес" читала? Так вот, если помнишь, но ты, видать, ни черта не помнишь, там был хитрый кот - он исчезал, а улыбка оставалась. Это Гера. Дошло?

Таня помолчала немного. Сейчас скажет "наверное". Но она произнесла неуверенно:

- Почти...

- Ну, в общем, увидишь - поймешь, - заключил Виктор. - Значит, мы завтра играем роли приветливых хозяев, можешь пока дома потренироваться. Главное, порепетируй мытье посуды. У тебя пока с этим делом не очень. А насчет улыбок проконсультируйся с какой-нибудь своей Клавкой Кардинале, у нее есть специальный курс по мастерству. До завтра!

Утром они встретились на вокзале. Был удивительно тихий теплый светлый день, один из тех, что осень, уходя, иногда вдруг дарит на прощание.

Гера появился подтянутым, выбритым и одетым, хоть и спортивно, но так продуманно и аккуратно, словно рассчитывал не на распутицу и непролазную грязищу глинистого леса, а на асфальтовые дорожки в парке "Сокольники". Возле него терлось какое-то прелестное создание в светлой курточке.

Виктор увидел их издалека.

У Геры премилая крошка, отметил он про себя.

Таня поправила съехавшую набок пуховую шапочку и важно, церемонно протянула Гере руку. Гера руку поцеловал.

Виктор искренне восхитился, хотя знал Геру далеко не первый год.

Да, силен мужик, ничего не скажешь! Это врожденное, никуда от природы не денешься! Дал же Бог человеку! Ручонки целует запросто, словно всю жизнь только сему и обучался.

Крошка по имени Ниночка была несколько смущена и жалась к Гере. Интересно, что Гера наплел ей про Виктора и Таню?

Очевидно, помня вчерашние наставления Виктора, Таня тут же взялась развлекать гостей. Она моментально разболталась, как любимое Витькино радио, которое на сей раз не выключишь, и говорила бесконечно, выложив уже через пятнадцать минут немалые подробности о себе, о Викторе, о подругах и о даче. Конечно, что могла.

Виктор слушал ее с наслаждением, вытянув длинные ноги и терпеливо дожидаясь, когда она наконец перейдет от пустого трепа к животрепещущим интимным деталям, время от времени с интересом поглядывая то на Геру, то на Ниночку.

Гера был привычно вежливо-внимателен и непроницаем, - даже надоело! - а Ниночка проявляла очевидное любопытство.

Может, взять да и жениться на Таньке? Будет болтать вечерами всякие глупости... Научится в конце концов готовить и делать все остальное, что женщине положено. Заодно и в постели тоже. Да, кстати... Виктор покосился на Геру и приглашающим жестом вытащил из кармана сигареты.

Они вышли в тамбур, и здесь Виктор без всякого вступления и околичностей предложил:

-Тебе не оставить теремок до понедельника? Мы с Танькой можем умотаться вечером в город! К сожалению, понимаешь, в доме всего только один диван...

Гера взглянул спокойно и невозмутимо.

- Спасибо, но сегодня не стоит, - сказал он. - Я скажу, если будет надо.

Ну как же, от него дождешься! На нем сломались бы наилучшие следователи мира!

- Это вряд ли! - Виктор с удовольствием затянулся. - Я тебя чересчур хорошо изучил! Деликатность, Георгий, это болезнь, от нее лечиться надо. С хамством то же самое. Две стороны одной медали. Лечению поддаются с трудом и бесследно не проходят. Но делать попытки необходимо. Иначе каюк.

Гера задумчиво выслушал рассуждения друга и ничего не ответил. Потом они покурили молча.

Виктор рассматривал мило беседующих девушек. У Таньки опять съехала набок шапка... Хоть бы в стекло на себя полюбовалась, дуреха... А Нина очень подходит Гере. По всем параметрам. Ему только такая и нужна: маленькая и тихая. Послушная, как кролик.

- Иначе хана, - повторил Виктор и наклонился к Гере. - Послушай меня, Герка, я давно собираюсь тебе сказать, но все никак не решался. Но теперь, когда мы ввязались в эту сомнительную аферу с дачей, ты должен быть в курсе дела. Видишь ли, Таткины родители, которые тебя обожают... Ты хоть это-то знаешь, приятель?

Гера сдержанно кивнул.

- Ну слава Богу, не совсем темный!.. Так вот, они давно мечтают одну мечту, а именно: женить тебя на Татке. Усек? Поэтому ключики, выданные тебе, рассматриваются там несколько иначе... По их сценарию на дачке проживаешь ты вместе с Таткой. К общему удовольствию и восторгу.

Гера не спускал с Виктора серых красивых глаз. И ни малейшего в них замешательства.

- Я что-то заподозрил, когда был у них в последний раз, - сказал он. - Нечто такое странное промелькнуло... Неощутимое, почти неосознанное... А как ты об этом узнал?

- Случайно, как же еще! - неохотно отозвался Виктор. - Мать встречается иногда с Крохиными, черт ее знает зачем, по работе вроде, ну и бросила в разговоре пару фраз... Между прочим.

Мать Виктора, художница, ученица самого Фалька, родила Виктора очень поздно и растила одна, рано предоставив его самому себе и занимаясь в основном своими картинками и делами. Писала воспоминания и о Фальке.

- Я знаю, - сдержанно сказал Гера. - Она задумывается совсем о другом.

Не слабо! Неймется Герке, что ли?

Виктор дернулся и покраснел.

- И очень напрасно! Ты когда-нибудь прекратишь? Это уже подлянка, не улавливаешь? Запрещенный прием. Мы так не договаривались!

- Ты слишком часто меняешь привязанности! - сказал Гера. - Вот теперь Таня... Очень приятное существо.

Какого хрена ему надо?! Никто не нуждается в его характеристиках и проповедях.

- А ты не напрягайся! - закричал Виктор, вминая недокуренную сигарету в стенку. - И не суйся не в свое дело! Моя личная жизнь тебя не касается! Ты едешь себе на дачу и езжай дальше спокойненько! Лирические отступления к теме не относятся!

- Относятся, Виктор, - спокойно возразил Гера. - Еще как относятся! Ты просто не желаешь признавать этого.

- Да, не желаю! - Виктор вытащил вторую сигарету. - Куда я их на свой страх и риск отнесу, там они и будут! По щучьему веленью, по моему хотенью! Непонятно говорю?

- Да нет, почему же, очень даже понятно! - вздохнул Гера. - Было бы понятно тебе самому...

Расфилософствовался! Надоели все до смерти!

- "Поучают, поучают, поучают! - пробормотал Виктор. - Поучайте лучше ваших паучат!"

Гера отвернулся к окну.

Поезд набирал ход, так жутко громыхая на поворотах, что приходилось сильно сомневаться в его надежности.

Девушки мирно беседовали.

- Опять меня занесло черт знает куда, - с досадой проворчал Виктор и виновато взглянул на Геру. - Плюнь и забудь, ладно? Я тебе уже стольким обязан, а веду себя как скотина последняя...

Гера усмехнулся.

- Никак не получается, Витька, ни на тебя плюнуть, ни тебя забыть, - сказал он. - Ну ладно, я, но вот что девушки в тебе находят?

- Если б я знал! - пожал плечами Виктор. - Может, их просто длинные прикалывают, они всегда торчат на виду! А потом, со временем, здорово втягиваешься в ситуацию, сживаешься с ней, просто ей проникаешься, и уже кажется, что должно быть только так и не иначе.

- А от них ты не устаешь? - поинтересовался Гера.

- Я тебя умоляю... Чего нет - того нет! Во всяком случае, пока, - Виктор мельком взглянул через стекло на беспечно болтающую Таньку. - Вроде бы... - и он странно замолчал.

- Почему вроде бы? - спросил Гера, выбрасывая окурок.

- Да нет, ничего! - Виктор открыл дверь из тамбура. - Ничего особенного! Мы уже почти приехали...

Станция встретила их тем же поздним осенним солнцем и тишиной.

Танька опять заблаженствовала и размякла. Ей сегодня так нравился весь окружающий мир, что Гера начал чересчур внимательно посматривать то на нее, то на Виктора и улыбаться куда-то в сторону.

День проплыл как в сказке. На удивление теплый, какой-то задумчивый и нереальный, неземной день.

Танька оголтело носилась по дому, словно ею выстрелили из пистолета, поспевая повсюду: и на кухне, и за столом.

И Виктор был в полном недоумении от ее резвости, проворности и ловкости, а Гера только продолжал улыбаться стенкам.

Ниночка вела себя тихо, как солнце на закате, но когда вечером мнимые хозяева проводили гостей на станцию и вернулись обратно, Виктор громко вздохнул с откровенным облегчением.

- Уф, надоели! Наконец слиняли! - сказал он, усаживаясь, закуривая и вытягивая длинные ноги. - "Ох, нелегкая это работа!" И ты совсем избегалась! Гоняла, как атом, потерявший электрон! А чего ты теперь никак не уймешься? Присядь хоть на минутку, не колготись!

Он схватил ее на ходу в охапку и зажал между коленями.

- В конце концов, имею я право остаться наедине с любимой женщиной?

- Имеешь, имеешь, - быстро согласилась Таня. - Только мне так очень неудобно. Дай мне сесть по-человечески.

Нет, она никогда ничему не научится!

Виктор со вздохом выпустил ее и безразлично спросил:

- Ну, как тебе Гера? Не показался?

- Почему не показался? Даже очень! - оживленно отозвалась Таня. - Элегантный, галантный, просто удивительно, что вы с ним дружите, - такие разные! Но Нина ему совершенно не подходит, вот ни чуточки!

Виктор иронически прищурился.

- Ох, и умна! Разные, одинаковые... Что ты в этом смыслишь? И почему же она ему не подходит? Они как раз замечательная, прекрасная, редкая пара! Герка просто телепатнул, вычислив Нинку в толпе!

- Что значит "пара"? - возмутилась Таня. - Как пара туфель, что ли? А любовь?

- Ты все чересчур упрощаешь, - не слишком уверенно сказала Таня. - И почему бы тебе не поучиться у приятеля вежливости? Ты ведь даже не умеешь нормально разговаривать с женщиной!

Виктор положил ноги на спинку соседнего стула и допил оставшуюся водку.

- Никогда и ни у кого не собираюсь ничему учиться! - отчеканил он. - Полюбите нас черненькими... Пойди-ка сюда! Я соскучился по тебе, Танька!

- Не пойду! - закапризничала Таня. - Сначала еще нужно выяснить, пара мы с тобой или нет!

- Ну и как ты будешь это выяснять, умница-разумница? - Виктор полюбовался синеватой антенкой дыма, медленно поднимающегося к потолку. - И как долго? А что ты будешь делать, если обнаружишь ненароком, что мы все-таки не пара?

- Пока не знаю, - заявила Танька. - Ни того, ни другого, ни третьего! Но это не имеет никакого значения.

- Как мало ты знаешь! - Виктор задумчиво погладил ладонью синий дымок. - Просто ни хрена! А что вообще, по-твоему, имеет значение? Боюсь, что до этого ты тоже пока еще не додумалась.

Таня ничего не ответила, вдруг притихнув и печально опустив подбородок на руки.

Виктор бросил на нее беглый взгляд. Смешная, беззащитная, глупая сыроежка осенняя...

- Ты сидишь, как Аленушка у пруда! - добавил он. - О чем ты сейчас думаешь?

- О тебе, Витя! - неожиданно сказала Таня. - О тебе я могу думать?

- Да что ты говоришь? - Виктор с интересом повернулся к ней, резко крутнувшись на стуле и едва не опрокинув его вместе с собой. - И что ты обо мне такое надумала?

Таня еле сдержалась от смеха.

- "Кто сидел на моем стуле и сдвинул его с места?" - радостно закричала она. - Витька, ты сейчас упадешь!

- "Знать не можешь доли своей", - промурлыкал Виктор.

- Это не факт, - передразнила его Таня и глянула своими странными, одновременно веселыми и грустными глазами. Она одна умела так смотреть. - А если обратиться к гадалке?

Виктор осторожно вытянул длинную руку и потрогал ее за нос. Ничего, не развалилась. Даже не отодвинулась. Можно попробовать еще... Сидит тихо и молчит. Словно ждет чего-то. Да чего от него дождешься, от идиота необструганного? Склеил чувиху, валенок!..

- Таня... - глухо и быстро заговорил Виктор, опуская ноги на пол. - Понимаешь, какая вышла история... Только ты, пожалуйста, не смейся, хотя я, конечно, ужасно смешон и все такое прочее... Но теперь я сам начал бояться... И ничего не могу с собой поделать. Я боюсь тебя!

Танины глаза сделались размером с медные пятаки. И по цвету похоже.

- Кажется, ты слишком много сегодня выпил, - озадаченно сказала она. - Может быть, тебе сделать крепкого чая?

- Да, чефира бы неплохо! - одобрил предложение Виктор. - Только ты снова ни черта не поняла! Я боюсь к тебе даже прикасаться после всего, что случилось, а ты со своим чаем! Он что, поможет? Если поможет, то давай!

Таня тихонько хмыкнула, потом засмеялась, а потом громко захохотала, откинув назад голову. В милой ямочке между ключиц Виктор снова увидел эту коричневую круглую родинку, которую там на редкость удачно нарисовали...

Он встал.

Танька заливалась так, что абажур над столом зашевелился бахромой в такт незнакомой мелодии, отбрасывая на стены странные противоестественные тени.

- Ты надолго? - спросил Виктор, наклоняясь к ней.

- Сейчас... - с трудом выговорила она, давясь от смеха. - Подожди чуточку, скоро отсмеюсь...

Виктор с досадой махнул рукой.

- Я не об этом! Опять не поняла, бестолкушка! Ты здесь, со мной, надолго?

Он едва справлялся с захлестывавшей его нежностью к Таньке.

Она совсем залилась в хохоте.

- Очень... своевременный... вопрос! - прорвалось у нее. - Навсегда!

- Навсегда? - Виктор рывком поднял ее со стула на руки. - Повтори, что ты сейчас сказала?

- Отстань! - завопила Танька, болтая ногами. - Ты же... меня... боишься!

- С этим не поспоришь! - опять согласился с ней Виктор. - И ничего не могу с собой поделать. "Давай бояться вместе!" Но я хорошо запомнил то, что ты сейчас мне ответила! При случае я тебе это напомню!

Разве Виктор мог тогда предполагать, что она окажется столь страшно, зловеще права?..

Они прожили на Таткиной даче до самого мая, пока, наконец, Крохины не начали собираться что-то там сажать на огороде.

Зимой они ходили на лыжах до абрамцевского музея, постоять у врубелевской скамьи, как говорила Таня.

Заметенные снегом маленькие здания музея казались затерянными и забытыми в этом мире, лишними и никому не нужными. Спрятанная под ненадежной охраной стеклянного купола врубелевская скамья возвышалась на холме над снеговыми просторами странным, непонятным сооружением.

Танька стояла рядом с Виктором, положив подбородок на лыжную палку, и задумчиво молчала. Ветер косматил и выбивал волосы из-под ее пуховой шапочки.

Несмотря на свою природную гибкость и пластичность, Таня оказалась совсем невыносливой и быстро уставала, с трудом поспевая за Виктором по лыжне. Но характер при этом проявляла удивительный.

Виктор посмеивался, оборачиваясь и ожидая, что она вот-вот попросит остановиться отдохнуть или возвратиться назад. Иногда из вредности, для проверки, он умышленно наращивал темп, но Таня упрямо шла сзади, стиснув зубы, выбиваясь из последних силенок, и пощады не просила. "Из чего только сделаны девочки", - ухмылялся про себя Виктор.

Только уже вернувшись на дачу, Таня останавливалась перед крыльцом и застывала, совершенно измученная, беспомощно повиснув на палках и не в состоянии даже снять лыжи.

И Виктор, проклиная в душе и себя, и ее, расстегивал ей крепления, развязывал шнурки на ботинках и втаскивал на руках в дом, маленькую, слабую, беззащитно прижавшуюся к нему всем телом...

- Ну что? - спрашивал он, искоса поглядывая на нее и накрывая на стол к обеду. - Завтра с утра побежим?

- Обязательно, - бормотала Танька, буквально сваливаясь на стул. - Я только посижу чуть-чуть, ладно?.. А ты порежь нам колбаски-альбиноски...

- Как водится, - согласно кивал Виктор. - Тренируйся, бабка! К весне свободно сдашь на мастера спорта!

По утрам он будил ее, напевая "а была она солнышка краше". Танька открывала сонные глаза.

- Ну что там передавало твое радио? - спрашивала она.

- Так, информировало, - отвечал Виктор, прижимаясь к ее плечу. - Говорило всякое разное... Вещало. Надеюсь, хоть нынче-то я тебе приснился?

- Не-а, - отзывалась, потягиваясь, бесчувственная и чересчур честная Танька. - Ты ведь знаешь, мне никогда не снятся сны.

Иногда их навещали Гера с Ниночкой, приехал как-то Алексей, от которого Таня пришла в такой же восторг, как от Геры.

- У тебя замечательные друзья, - сообщила она.

- Есть такое дело, - охотно подтвердил Виктор. - Сказочные, былинные. Три богатыря с картинки. Ведь Алеша-то у нас по фамилии Попович, а Гера по отчеству - Никитич, один я только сбоку-припеку ...

- Правда, что ль? - повторила озадаченная Танька его любимый вопросик. - Или так плохо врешь на ходу?

- Святая истина, - заверил ее Виктор. - Для выдумки уж больно примитивно, да и у меня с этим делом слабовато, правильно говоришь. Окромя всего, Геркина фамилия - Сумнительный. Ну разве такое придумаешь?

Танька расхохоталась.

Однажды без всякого предупреждения заявилась Татка.

"Сразу здорово поплохело, - подумал Виктор. - И чего ей неймется? На дачу намылилась! Делать нечего! Проветриться решила, подышать свежим воздухом!"

- Без хозяина и дом сирота, - доброжелательно поведал он Татке и поинтересовался: - Чем порадуешь?

Татка неопределенно и вяло пожала плечами. Она без конца терзала и мучила цепочку на груди и выглядела весьма неважно: скучная какая-то, унылая, неулыбающаяся. Царевна-несмеяна.

Но Таня подруге очень обрадовалась и защебетала, зачирикала, словно не замечая Таткиного настроения. Она водила Татку за собой в лес, закармливала дрянными консервами и тщетно пыталась разговорить. Получалось плохо.

Виктор угрюмо таскался за девчонками, размышляя над тем, как сильно стали тяготить и обременять его в последнее время люди. Сплошняком не в кайф. Все, кроме Таньки. Это диагноз. Она неслабо колданула, видать. Присухой такое дело в народе зовется. Простодушная вроде на вид, бесхитростная, а вот подишь ты! Облапошила мужика и радуется. Вон как заливается!

Таня звонко смеялась, усиленно развлекая Татку.

Далась ей эта любимая подруга!

Ну что с ним опять происходит? Татка, которая подарила ему ключи от лесной избушки... Безотказная Татка, которая без колебаний бросится грудью на амбразуру, если Витюшке понадобится... И даже на нее он понес!

Но справиться с собой Виктор не мог: его снова круто заносило.

Только с отъездом Таты вечером в город тяжелый груз свалился с его плеч.

- С Таткой что-то неважно! - объявила ему, проводив подругу, Таня. - Она стала совсем неозвученная! В чем дело, как ты думаешь?

- Не драматизируй, Таня! - посоветовал ей Виктор и пристально осмотрел пустую бутылку: неплохо еще выпить! - Ты бы лучше поговорила с ней мягко, по-женски, если уж тебе так чешется все разузнать. Глядишь, она бы и раскололась!

- Ты нечуткий! - заявила Таня. - И невнимательный.

- С этим не поспоришь! - с готовностью подтвердил Виктор. - У меня с чуткостью давно напряженка! Мрак! А сейчас я очень паршиво себя чувствую...

Таня посмотрела недоумевающе.

- Перепил, что ли? - неласково поинтересовалась она.

- У тебя только одно на уме, бестолковая! - не выдержал и озлобился Виктор. - Молчала бы лучше, больше бы толку было! Перепил, перепил! Сиди и не выступай! Я, может, уже давно тяжко хвораю, а ты и не видишь ничего, шибко внимательная!

- Чем это? - с некоторой тревогой спросила Таня. - Вроде непохоже... Ты прости, я действительно ничего не заметила.

- Как водится! - мгновенно остывая, буркнул Виктор. - Ладно, не бери в голову! Проехали! Это я так, сдуру ляпнул! Здоров, как дикая зверюга!

- Скорее, как твой художественный прототип Илья Муромец, - хитро поправила его Танька.

Виктор засмеялся.

- Правильно говоришь! Ох, и умна! А теперь просвети меня насчет своего творчества: я до сих пор в глаза не видел ни одного твоего даже самого куцего сценария! Или какого-нибудь рассказенка! Почему бы тебе не доверить мне свои творения?

- Э-э, нет! - отрицательно помотала головой Танька и скорчила недовольную гримасу. - Лучше потом, как-нибудь в другой раз. Ты ведь тоже не показываешь мне своих картинок!

Виктор вздохнул.

- Да я и пишу-то сейчас очень мало, уже разучился, поди, начисто, так что хвалиться нечем!

- А почему мало? - удивилась Танька.

- Какая вы все же недогадливая, сударыня! - Виктор подхватил ее со стула и усадил к себе на колени. - Когда ты наконец хоть чуток подумаешь? Это ведь ты мне свет застишь, разве тут с тобой теперь может быть нормальная работа?! Но лучше быть без ума от женщины, чем без женщины - от ума...

Таня очень смутилась и растерянно провела ладонью по лицу.

- Я ни при чем, - прошептала она. - И я вовсе не хотела тебе мешать!

- С этим не поспоришь! - покладисто согласился с ней Виктор. - Но все приключилось без вашего хотения, мадам! Такое случается! И не слишком редко! Можете рассматривать мое заявление как официальное признание в любви!

Танька вдруг снова сильно закосила, левый глаз заторопился к переносице, и у Виктора нехорошо застучало в висках.

- Ты что, бестолкушка? - он зажал ее между колен. - Ну что ты, глупая? Я вроде никаких гадостей тебе на сей раз не говорил!

- А как же тогда поступить с твоей теорией о парах? - ловко сориентировалась и поймала его на слове Танька. - Ведь любовь-то и не нужна, помнишь? Что мы теперь будем с ней делать, а, Витя?

- Ты молоток, - перебирая ее волосы, отозвался Виктор. - И вовсе не промах, опять я с тобой лопухнулся! В который раз! Что это прямо никак у меня ничего не вытанцовывается, а раньше было все так гладко, как по ниточке... Может, без тебя я бы и прожил всю свою жизнь на халяву, без всяких тормозов... Фиг его знает, было бы мне лучше!

Он задумался и замолчал, уткнувшись носом в Танькины волосы. Витя на распутье...

- А вот что я вспомнила, - сказала она, - почему ты не прочитал мне ни одного стишка про зиму? Неужели не знаешь?

- Такого не бывает, Танюша, - отозвался Виктор. - О зиме так о зиме, пожалуйста:

Приди! Чтоб снова снег слепил,

Чтобы желтела на опушке,

Твоя дубленочка с опушкой.

Могу еще:

Время года - зима. На границах спокойствие. Сны

Переполнены чем-то замужним, как вязким вареньем.

И глаза праотца наблюдают за дрожью блесны,

Торжествующей втуне победу над щучьим веленьем.

- Ну, ты даешь! - восхитилась Таня. - Откуда ты столько знаешь?

- Я ничего не знаю, - медленно ответил Виктор. - Абсолютно ничего и ни о чем. Просто ловко пускаю пыль в глаза, создаю имидж, видимость. Шибко выгодное дело! Хотя в башке у меня одна только дурь. Поцелуй меня, Танька!

- И это тоже дурь? - спросила она, прищурившись. - Насчет поцелуя?

- А вот это как раз не факт, - пробормотал Виктор. - За фигом на тебе вечно столько тряпок? В доме ведь африканская жара... Начхали, Танька, мы с тобой на советы классика, который заклинал "не ходите, дети, в Африку гулять!" И ничем хорошим наше непослушание не кончится...

Кто ему тогда подсказал эту вещую мысль?

На все лето теремок пришлось покинуть, вернув его на время хозяевам, и тут как раз начались неприятности: Гера признался Виктору, что Таткины родители в полном недоумении и замешательстве тщетно зазывают его к себе в гости - почему бы ему не приехать туда, где он провел около года? И он просто не знает, что ему делать. Ехать для отвода глаз не хочется и врать очень противно.

- Да, крепко я тебя подставил, - невесело и виновато сказал Виктор. - Угораздило идиота... Теперь не расхлебаешь. А что Татка?

- А что Татка? - пожал плечами Гера. - Словно ничего не происходит, пишет себе какой-то портрет соседки в лиловом платке и уверяет родителей, что я просто очень занят.

- Бредятина! Мрак! - проворчал Виктор. - Лажанулись мы с тобой, Герка!

- А самое плохое, Витя, - продолжал Гера, - что я собираюсь жениться. Кстати, не забудь: двадцатого ты должен быть у нас.

- Что-о? - прошептал ошарашенный Виктор и судорожно взлохматил пятерней волосы. - Ты ведь в курсе наших обстоятельств: ни у меня, ни у Таньки невозможно... И если избушка на курьих ножках отпадет... Ты же нас без ножа зарежешь! Я раньше всегда по чужим хатам ошивался. Тебе вступило жениться? Шибко приспичило? Что, Нинка без штампа не дает? - Виктор накалялся все сильней. - Или ты туфли без примерки покупаешь? Такие дела с кондачка не делают! Кому бумага-то вшивая понадобилась? И еще так спешно! Может, дитя по неопытности ненароком заделали?

Его охватил ужас.

Неужели он больше никогда не будет подниматься по утрам на чердачок, чтобы разбудить Таньку и доложить ей, что "один раз в год сады цветут"?

А она не распахнет ему навстречу глаза в ржавую крапинку и не засмеется, окинув взглядом его длинную нескладную фигуру? И не удивится: "ну зачем так много мне одной?"

И самое поразительное, что действительно одной...

Гера выслушал пламенную отповедь Виктора совершенно бесстрастно, ни на мгновение не изменившись в лице.

- Ты все сказал? - поинтересовался он, когда Виктор умолк.

- Что? - спросил Гера.

Виктор заметался в поисках ответа. Конечно, пока предложить ему нечего.

- Обман не может продолжаться вечно, - сказал Гера. - Но в конце концов, зачем Крохиным знать, что я женился? Я попрошу родителей не говорить.

И этот полоумный! Нет, Виктору положительно везет на сумасшедших друзей и подруг!

- Думай, что говоришь! - прорычал он, как загнанный зверь. - Мы и так уже чуть ли не год Крохиным мозги компостируем! Нам больше не увидеть ключей, как своих ушей! А ты, кстати, рискуешь навсегда потерять любовь и уважение Таткиных родителей!

- Что поделаешь! - развел руками Гера. - Это все равно должно было когда-нибудь случиться!

Ну да, он всегда очень четкий и рассудительный!

- Ох, и умен! - безнадежно проборомотал Виктор. - И, натурально, прав. Я сам во всем виноват, впутал тебя и Татку...

- Положим, меня ты не впутывал, - уточнил Гера. - Это Нателла постаралась при моем полном согласии. Но мне кажется, еще ничего не потеряно и можно на ходу кое-что поправить. Ты слишком быстро скис, Витя, а надо искать выход.

Легко ему рассуждать!

Виктор взглянул на друга с ненавистью.

- Что ты понимаешь? - начал он, снова закипая, но обстановку разрядила Татка, которая и спасла Виктора на краю последнего отчаяния.

Она появилась улыбающаяся, в чем-то несусветно ярком, и с ходу попросила:

- Не ссорьтесь, мальчики! Вам не идет! А что случилось?

Выяснив суть дела, она презрительно фыркнула.

- Делов-то куча! - весьма интеллигентно сказала она, вздернув плечи. - Теперь я ключи уворую для тебя, Витюша, но только в августе! И пускай Герочка женится, ты ему не препятствуй. Дело хорошее!

- Ничего хорошего, кроме плохого, - машинально прокомментировал растерявшийся Виктор: даже от Татки он не ждал подобного жеста.

- А как же твои моральные принципы? - не к месту поинтересовался Гера.

- К чертям собачьим! - энергично высказалась Татка. - Были бы вы счастливы, мальчики!

Она всегда была своя в доску.

Все лето Виктор провел как в тумане, словно в нехорошем тревожном сне. Он страшно мучился, не видя подолгу Таньку, а встречаться им было абсолютно негде. Разве что в парке на скамейке...

Совершенно одурев к вечеру от жары и одиночества, Виктор звонил Тане и требовал, чтобы она немедленно вышла на улицу.

Испуганная его тоном Танька тотчас прилетала к метро.

- Таня! - бросался к ней навстречу Виктор. - Ради всего святого скажи: какая разница между глаголом и сказуемым?

- Балда! - смеялась Танька. - Ты просто урод, Витя!

В следующий раз он изобретал совсем другое.

- Танечка, родная, как говорить правильно: укра'инский или украи'нский?

Или стонал:

- Таня, умоляю, "не думай о секундах свысока!"

- Просто глупо! - наконец обиделась Таня. - У тебя что, нет других тем для разговоров?

- Это и паровозу понятно, - ласково объяснил Виктор. - И никогда не было. А где мне их взять? Бедного мальчика воспитывала программная литература и советская песенная классика! Поэтому я и вырос таким дебилом! Так что я тебя поздравляю: ты здорово прокололась с выбором!

Он наклонился к Тане, осторожно поцеловал ее в нос и нежно сообщил, глядя в глаза:

- "Ты - моя мелодия!"

- А хотелось бы быть музой! - нагло завяила Танька. - Какой-то там мелодии - еще, кстати, неизвестно какой - для меня маловато!

- А ты капризна, родная! - заметил Виктор и тут же попросил с чувством: - Ну тогда "стань моей сиреною!"

Таня наморщила нос и поощрительно улыбнулась: сирена ее устраивала значительно больше.

- Уже занятнее! - сказала она. - Продолжай!

Виктор молчал.

- Неужели иссяк запас песенной классики? - изумилась Таня. - Или ты выдохся? Не подсказать ли тебе что-нибудь?

- Я тебя умоляю, - пробормотал Виктор и вдруг нервно стиснул Таньку ладонями так, что она жалобно ойкнула от боли и неожиданности.

- Таня, - заговорил он быстро и напряженно, - я не доживу до осени без тебя, я, наверное, скоро сойду с ума, или заболею, или застрелюсь. Или не знаю что... Сдохну как собака. Но я не могу тебя не видеть, не слышать, не чувствовать... Это просто невозможно, Танька. Мне обрыдло общаться с тобой по телефону! Придумай что-нибудь, ну пожалуйста! Ну у тебя же наверняка есть Брижиттки с квартирами!

Таня прикусила нижнюю губу и притихла.

- Брижиттки есть, - прошептала она, - а квартиры - фига!

- Почему же ты у меня такая недогадливая, родная! - застонал Виктор. - Непронырливая! Почему ты до сих пор не обзавелась дочкой Герасимова в качестве подружки?

- Потому что у него нет дочки! - отпарировала Танька.

- Да что ты говоришь? - изумился Виктор. - Шибко неудачно! А я так на это рассчитывал!

- И вообще ты, очевидно, забыл, что у меня есть Татка с дачей! - завяила Таня.

- Еще неизвестно, у кого она есть: у тебя или у меня, - пробормотал Виктор. - Татка - это наше общее народное достояние!

- Не паясничай, Витя! - строго, с легким раздражением попросила Таня. - Надоедает иногда!

- Я сам себе тоже иногда надоедаю. Еще как! - пробормотал Виктор. - "И в кого такой я уродился, трудно мне с характером моим..." Но труднее всего мне без тебя, Таня...

Придумать они так ничего и не смогли.

До августа Виктор удивлял мать тем, что постоянно болтался дома.

- Скажи, Витя, - спросила она, водя кисточкой по холсту в своей комнате, - почему ты перестал куда-нибудь ходить? Ни к Гере, ни к Алеше.

- Герка женился, у него теперь семья, дети, - мрачно сообщил Виктор.

- Да? - искренне обрадовалась мать. - Это замечательно! И кто же у него родился?

- Неведома зверюшка, - хмуро известил Виктор. - Ты лучше не приставай ко мне, мать, я сейчас бешеный.

Вечером он, как всегда, позвонил Тане.

- Депрессушник заел, - пожаловался он. - Берет верх депрессуха проклятая! Сладу с ней нет! Наверное, я скоро умру... Ты хотя бы придешь меня хоронить?

- Дурак! - возмутилась Таня. - Тебе нужно было идти вместе с Алексеем в цирк!

- Меня туда не взяли из-за роста, - грустно доложил Виктор. - Я свободно достаю рукой до купола, если встану на цыпочки. Там сказали, что "во флоте вы нужны, послужите для страны!"

- Почему же ты не последовал мудрому совету, а полез в художники? - осведомилась Таня.

- Любезность за любезность, - отозвался Виктор. - Потому же, почему и ты, презрев судьбу простой советской домохозяйки и даже не научившись мыть тарелки - они у тебя всегда после мытья жирные, заметь! - двинулась в сценаристки! Ну-ка, скажи быстренько, как правильно пишется "бессребреник"?

- С тремя "з"! - заявила Танька. - И отцепись от меня!

- Ни за что! - ответил Виктор. - Я назло тебе из последних сил дотяну до августа, все-таки выживу и доползу до нашего чердачка!

Танька повесила трубку.

Август выдался на редкость холодным и дождливым, видимо, специально для Виктора. Да и Надежда Николаевна погрустнела и стала как-то неожиданно прихварывать после свадьбы Геры, чем несказанно удивила родную дочь.

Поэтому уже в десятых числах Крохины уехали в Москву, и Татка молча принесла Виктору ключи.

Он как безумный рванулся к Таньке.

- "На Пушкино в девять идет электричка, - сообщил он с порога. - Послушайте, вы отказаться не вправе: кукушка снесла в нашей роще яичко, чтоб вас с наступающим счастьем поздравить!"

Танька засмеялась.

- Ты неисправим! - сказала она. - Но утром я не могу.

- И это ответ? - возмутился Виктор. - "Спешу к вам, голову сломя. И как вас нахожу? В каком-то строгом чине! Вот полчаса холодности терплю! Лицо святейшей богомолки!.. И все-таки я вас без памяти..."

Последнее слово Виктор проглотил и уверенно заявил:

- Сможешь! Иначе я за себя не ручаюсь! А что такое "саламата"?

- Витька, уймись! - закричала Таня, отталкивая его от себя. - Завтра утром к нам приезжает мамин двоюродный брат из Ташкента, и я должна...

- Перебьется! - холодно оборвал ее Виктор. - В восемь я за тобой заеду, смотри, не проспи! Иначе я увезу тебя с собой в ночной рубашке!

И снова был их маленький волшебный чердачок в лесной избушке, и снова осень, смутное желтое время, когда хочется все бросить, обо всем забыть и поселиться в теремке навсегда, до скончания жизни. "И пускай на них люди зарятся!"

...Тот день ничем не отличался от остальных.

С утра дождя не было, и, заскочив домой только наспех пообедать, они бродили по лесу почти до самого вечера.

Танька беззаботно собирала в букет опавшие кленовые листья, а Виктор вышагивал следом, тихо, чтобы она не слышала, мурлыкая: "Милая моя, солнышко лесное..."

Двое вышли из леса неожиданно: один маленький, тряпичный, второй повыше и наоборот, словно одеревеневший.

"Железный дровосек", - подумал, увидев его, Виктор и совершенно неуместно ляпнул:

Таня удивленно оторвалась от листьев.

- Кто? - спросила она.

- Без понятия, - протянул Виктор. - Кто-то...

Почему-то ему сразу стало не по себе и в животе неприятно заныло, засосало...

В осеннем воздухе запахло тревогой.

Двое приближались к ним.

- Таня, - начал Виктор, но не успел закончить.

Двое, быстро окружив их, встали с обеих сторон, как бы пробуя отрезать им путь к отступлению.

Танька недоуменно озиралась.

Виктор показал ей глазами: встань на всякий случай сзади меня, но маленький разгадал его взгляд и цепко схватил Таню за руку.

Виктор прикинул свои возможности: конечно, их двое, и вероятно, у них имеется что-нибудь серьезное в карманах, но он все-таки выше и сильнее. Вот Танька... Вечно она со своей нерасторопностью.

Плохи наши дела, Танюша...

- Что нужно, мужики? - спросил он, стараясь говорить спокойно и уверенно.

Вокруг - ни души. Из-за холодов и дождей поселок обезлюдел до весны.

- От тебя - ничего, - ответил, с трудом ворочая языком, - наркоты, что ли, насосался? - "железный дровосек". - Ты дуй отсюда, да поскорее!

Виктор сделал шаг в сторону Тани. "Дровосек" тотчас последовал за ним.

- Разбежался! - обнадежил его Виктор. - Дурь обсуждению не подлежит. Мы уйдем отсюда только вместе!

Маленький нехорошо засмеялся.

- Объяснись с ним, Толик, - сказал он, не выпуская Таню.

Она стояла, по-прежнему не понимая, что происходит.

"Дровосек" придвинулся вплотную к Виктору на "железных" ногах, тупой и тяжелый.

- Что смотришь, мальчик, ударить хочешь? - поинтересовался у него Виктор.

- Хуже будет, - пообещал "дровосек", наконец с трудом родив одну фразу.

- Это вряд ли, - ухмыльнулся Виктор. - Если только тебе...

И тут же почувствовал, как свинцовый кулак вошел в солнечное сплетение.

- "Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее..." - прошептал Виктор, с трудом выпрямляясь.

Боль была острой, но вполне терпимой, и Виктор, спружинившись, сильно заехал "дровосеку" в лицо. Его преимущество сейчас состояло в том, что маленький не мог придти на помощь корешу, иначе ему пришлось бы отпустить Таню.

Но то же самое сообразили и эти двое.

Маленький быстро повернулся, и Виктор не успел заметить, что произошло, только Таня, мгновенно побледнев, медленно стала оседать на землю.

- Ах, так?! - прошипел, зверея, Виктор. - Ну, ребятки, пеняйте на себя!

Он никогда в своей жизни - ни до, ни после - не дрался злее, яростнее и ожесточеннее, чем тогда. В тот момент он был способен на что угодно, на самое страшное, потому что потерял всякий контроль над собой.

Краем глаза Виктор держал в поле зрения Таньку - как она? Вроде малость оклемалась, но двигается слабовато.

Маленький догадался, что Таня в любом случае от них никуда не денется, и присоединился к "железному дровосеку".

Левый глаз Виктора совершенно заплыл. Несмотря на немалый рост Виктора, "дровосек" ухитрился разбить ему в кровь лицо, и она теперь стремительно заливала рот, непрерывно вытекала из носа - может быть, он был уже сломан, кто знает...

"Дровосек" дрался уверенно, но заторможенно, как в замедленных кадрах, что все-таки было очень похоже на наркоту, и это придавало Виктору силы. Он должен справиться. Но то же самое понял и маленький. И тогда он вытащил нож.

Да, Виктор ловко успел перехватить его кисть, но неудачно согнулся, и нож полоснул выше левой брови. Кровь совершенно залила лицо, не давая смотреть.

Плохи наши дела, Танюша...

Виктор начал терять силы.

Очевидно, они поранили ему руку, потому что страшно болело левое предплечье.

Маленький потянул "дровосека" за собой: Виктор уже опустился на землю, и с ним, вроде, все было ясно.

Но сознание не покидало его, и двое все-таки просчитались.

Виктор с трудом кое-как вытер кровь и поднял голову: Таня опять страшно косила. В глазах, устремленных на него, казалось, не было никакого выражения, но Виктор хорошо сознавал, что произойдет, если его сейчас прирежут или он хотя бы на время отключится.

Он не может отдать им на растерзание свою Таньку. И он им ее не отдаст.

Правой, еще более-менее благополучной и послушной рукой он машинально пытался нащупать возле себя камень, но, как назло, ничего похожего не находилось.

"Дровосек" железной хваткой рванул Таньку на себя, и Виктор медленно начал подниматься. Теперь ему нужно было только успеть.

Прежде чем эти двое что-нибудь сообразили, Виктор в несколько огромных шагов настиг их и почти не задумываясь, что делает, в вакууме отчаяния сомкнул пальцы на тонком Танькином горле. Круглая коричневая родинка между ключиц...

Он не отдаст им Таньку.

На него смотрели глаза с рыжеватыми крапинками. Левый страшно косил... Они все понимали. И сознание потихоньку меркло в них, оставляя Таню навсегда.

Виктор не слышал, как истошно орали эти двое, тщетно пытаясь отодрать его пальцы от Тани.

Она уже была мертва, но разжать рук он никак не мог.

Матюгаясь, маленький старался ему помочь. Зачем, Виктор не понимал.

- Ты псих, шизанутый! - орал маленький. - Бежи отсюда скорей! Тронулся, видать, он, Толик! Давай уходить, пусть он сам тут разбирается!

Но они почему-то медлили, топтались на месте, все тише и тише матюгаясь.

Виктор осторожно опустил Таню на мокрые листья и лег рядом. Сквозь кровь, заливавшую лицо, он смотрел на ее быстро застывающий профиль: маленький нос, приоткрытый в последнем удушье рот, прилипшие ко лбу волосы... Широко открытые глаза цвета подсолнечного масла... И букет смятых кленовых листьев, собранный ее руками.

Виктор с трудом дотянулся и положил ей его на грудь.

- Ты, парень, чего, и вправду не в себе? - спросил маленький.

Похоже, "дровосек" даром речи вообще не владел.

- Ты зачем девку порешил?

Виктор глянул на него из-под припухших век.

- Чтобы ты не порешил, сволочь! - прохрипел он и попробовал встать.

Видно, было нечто такое в движениях и взгляде Виктора, что вдруг испугало их, хотя теперь они, вооруженные, свободно могли прирезать его, едва стоящего на ногах.

Но они почему-то испугались. Маленький начал усиленно, суетливо озираться, как и раньше, и неуверенно попятился.

- Отваливаем, Толик! - сказал он. - Ну его на хер!

Они исчезли так быстро, словно провалились сквозь землю. Ушли куда-то в лес известными лишь им тропами.

Ветер шевелил кленовые листья на Таниной груди. Тишина навалилась смертельной, невыносимой, невероятной тяжестью.

- Таня, - сказал Виктор и снова опустился на землю. - Танечка, родная, встань, а?.. Хочешь, я тебе помогу?.. Я ведь сильный, ты знаешь, я могу отнести тебя в избушку... В воскресенье приедет Алеша. Ты же его любишь, Таня... Он удивится, если вдруг не застанет тебя здесь. А Татка просила каких-то яблок из сада... Она любит красные... Таня, хочешь, я больше никогда в жизни не буду петь дурацкие песни и читать стихи?.. Тебе ведь это не нравится, правда?.. И мне тоже... А листья надо погладить утюгом, тогда они будут стоять у нас долго-долго... Ты только встань и увидишь, как все будет хорошо-хорошо...

Он прижался к Таниному плечу и застыл. Он не знал и не помнил, сколько прошло времени, только в полной темноте начался дождь, осторожно застучал по веткам, и Виктор очнулся от холодных, секущих лицо капель.

Его бил озноб. Таня лежала рядом, бесконечно близкая и страшно далекая.

- "Где, в каких краях, встретимся с тобою..." - прошептал Виктор и снова попробовал встать.

Все тело болело, но кровь почти остановилась, запекшись на щеках твердой отвратительной коркой.

Дождь шел все сильнее, а он "смывает все следы", подумал Виктор.

Сознание стало неожиданно ясным и острым: теперь нужно уходить.

Конечно, возникнет вопрос о том, как Таня сюда попала, и ведь Тата, Гера, Алеша, Нина отлично знают, с кем она здесь жила. Нет, уходить нет смысла. Виктор опять лег, уткнувшись носом в землю.

Он должен быть с ней, пока их не найдут. Если сам не подохнет к тому времени. Ну не ползти же ему в милицию, которая, кстати, неизвестно где находится. И вокруг ни души.

Но он ошибался.

Как в дурном сне, перед ним вдруг возник тот маленький, тряпошный. Почему-то он был один, без своего кореша, и тоже, казалось, дрожал в ознобе.

Виктор решил, что ему мнится, мерещится, что просто начинается бред, но потом вдруг уверовал: маленький существует.

Он присел на корточки возле Виктора и забормотал быстро-быстро, пугливо озираясь:

- Парень, ты слышишь меня, парень? Ты чего тут разлегся, ведь заберут!

- "Оттого, что лес - моя колыбель, и могила - лес!" - прошептал Виктор. - Не убеждает? А я думал, ты вернулся, чтобы меня пришить! Без забот, без хлопот! Потому что вовремя не успел! И это самое лучшее, что можно придумать! И тебе спокойно, и мне хорошо! Давай, друг, действуй, а?

- Поднимайся, слышь? - повторял маленький, словно до него не доходил смысл сказанного Виктором. - Вставай и бежи! Тебе есть где схорониться? Ехай в город! У тебя там живет кто? Или с нами пойдем! Но это хужее, лучше ты сам куда-нибудь спрячься! Нас не найдут, а ты чего-нибудь про себя выдумай по дороге! Я как лучше хочу, парень! Слышь, эй! Или ты совсем тронулся?

Виктор с трудом разлепил затекшие веки. Чего он так старается? И кто из них двоих действительно тронулся?

- "Где ж ты, времечко лихое, когда можно было жить разбоем, да-да! Неужели это время не вернется никогда?" - сипло пропел Виктор.

Маленький испугался не на шутку.

- Ты чего это... вроде как поешь? - спросил он, совершенно ошалев.

- "Нам песня строить и жить помогает!" - уведомил Виктор. - А тебе, мразь, чего здесь нужно? Ты чего тут все вякаешь? Ты свое дело уже сделал, подонок, хочешь докончить, так я ведь ничего не имею против! Валяй, только поживее! И с концами!

Маленький обрадовался и тут же успокоился.

- Ну, заговорил по-человечески наконец! - сказал он. - А то ни черта не поймешь! Не то стихи, не то песни! Все странные какие-то! Ты поспеши к первой электричке, хочешь, я доведу? Ничего здесь не трогай, следов, слышь, не останется! Только уходить надо по-быстрому! Смывайся, парень, я ведь тебе добра хочу!

Виктор засмеялся.

- Добра хочешь? - переспросил он и сел. - Ты мне хочешь добра?! Звучит превосходно! Впечатляет во всех отношениях! Надо же, как мне неожиданно повезло: встретил в лесу друга! "Только раз бывает в жизни встреча", слыхал?

Руки судорожно, непроизвольно сжимались в кулаки, и маленький поджался и испуганно попятился.

- Ты чего, а? - забормотал он. - Ну ты чего, психопат? Никогда чокнутого такого не видал.

И Виктор внезапно догадался, что произошло: из жертвы он превратился в глазах маленького в сообщника, в точно такого же преступника, убийцу, висельника, стал своим, родным, близким человеком, с которым можно и нужно закорешить, которому необходимо помочь. Поэтому он удостоился чести быть спасаемым.

Виктор усмехнулся. Ему наконец удалось встать и выпрямиться во весь рост. Он сделал шаг, с трудом стараясь не упасть, но маленький опять исчез, вновь как сквозь землю провалился. Тогда Виктор думал, что навсегда...

Словно в бреду, он добрался до станции и забился в пустой холодный вагон первой электрички. Всю дорогу он провел в тяжелом полусне. В Москве от него в страхе шарахались ранние прохожие, а милиционер на перекрестке возле дома Алексея вежливо поинтересовался, не нужна ли его помощь.

Виктор улыбнулся разбитыми губами и ответил, что с ним все в порядке, нормалек.

Домой он, конечно, заявиться не рискнул, а у Алексея только что родители отбыли в отпуск на юг, поэтому, не размышляя, Виктор двинулся к приятелю.

Алексей тихо ахнул и отступил, открыв дверь, но не задал ни одного вопроса.

- Алексис, - сказал ему Виктор, с трудом открывая рот, - я должен пожить у тебя какое-то время. Неплохо бы вымыться и облиться йодом. Или зеленкой. Что имеется.

Алексей молча быстро раздел его и начал приводить в порядок, как умел.

Лицо сильно щипало, но Виктор молчал.

Особенно тяжко ныла левая рука.

- Врача бы, - осторожно предложил Алексей.

- Ни в коем случае! - отрезал Виктор. - Дай водки, и побольше! Можно аспирину. И чая.

Потом начался бред.

Как выяснилось позже, Татка категорически отказалась отправить Виктора в больницу, а Гера и Алексей молчаливо с ней согласились.

Знакомого врача приводил Алеша.

Сквозь густой молочный туман, опутавший его как пеленкой и не дававший ни нормально двигаться, ни почему-то даже дышать, Виктор изредка с трудом различал Таткин большой рот, Нинкины беленькие, низко спадающие на лоб кудряшки, серые глаза Геры...

Чьи-то руки, кажется, Алексея, часто переворачивали его, меняли повязки и простыни, что-то кололи... Кто-то поил его из ложки: на вкус жидкость была кислой и очень приятной. Один раз из молока выплыло вдруг лицо Надежды Николаевны, но, возможно, это ему только померещилось.

Виктор пришел в себя вечером: комната приняла свои привычные очертания неожиданно, из-за стены доносились приглушенные голоса. Говорили Алеша и Гера.

- Эй! - попробовал крикнуть Виктор.

Получилось что-то слабое, противоестественное.

- Эй, там, на палубе! Придите кто-нибудь!

Они появились оба как по команде.

- Наконец-то! - сказал Алексей с видимым облегчением. - Думали, жив не будешь.

- Что, совсем на ладан дышал? - заинтересовался Виктор. - Значит, "как я выжил, будем знать только мы с тобой?" Сейчас встану, погоди!

- Да ты обалдел! - кинулся к нему Алексей. - Я тебе встану! Быстро у меня схлопочешь!

- Грешно бить такого лядащенького! Соплей зашибить запросто! - объявил Виктор, с трудом пошевелив левой рукой. - Где это я так здорово гвозданулся?

- А ты разве ничего не помнишь? - с тревогой спросил Гера. - Где и как все случилось?

- Пьян был в дымину, - откровенно признался Виктор. - Шибко нализался где-то на халяву... Собирался на дачу... Но, видно, не доехал... По башке чем-то саданули и по морде съездили. А поезд ушел, платочками помахали.

Он врал, презирая себя и себя ненавидя, но что-то мерзкое, гнусное, гаденькое в его душе, вроде того маленького человечка в лесу, диктовало ему сейчас свои жесткие условия, заставляя лгать, изворачиваться, выкручиваться... Только бы не дознались правды... Теперь он уже ее не хотел и боялся.

Гера и Алексей переглянулись.

- Виктор, - нерешительно начал Гера. Алексей отвернулся к окну. - Мы должны сказать тебе, Виктор... Ты очень долго болел. Таню убили недалеко от дачи, в лесу... В тот самый день, когда ты... В общем, тебя там тогда как раз почему-то не оказалось...

А был ли мальчик-то? Может, мальчика и не было... Навязчивый мотив.

"Я был! - хотел закричать Виктор. - Я как раз был там и это я, я, своими руками, вот этими самыми грязными лапами убил ее, задушил, потому что на мгновение сошел с ума и подумал, что так будет для нее лучше! Но это невозможно теперь никому объяснить! Да и, наверное, не нужно..."

- А листики? - спросил он.

Как он мог забыть про ее букет?

Алексей и Гера беспокойно посмотрели на него.

- Какие листики? - осторожно спросил Гера.

- Желтые... Ну, те самые, что она так любила всегда собирать... Кленовые, кажется... Где теперь эти листики? Куда они подевались?

Серый взгляд Геры стремительно потемнел, а Алексей присел на стул возле дивана.

- Витя, - тихо попросил Алеша, - постарайся взять себя в руки. Наверное, не нужно было тебе сразу говорить... Тебя действительно ударили по голове?

- Без понятия, - пробормотал Виктор. - Вероятно. Видишь, вся морда опухла. А может, это я сам за камень зацепился...

И он снова начал бредить, пролежав пластом еще несколько дней.

Таню похоронили без него: молчаливые и сумрачные друзья Виктора сделали все, что необходимо.

Следствие быстро зашло в тупик, и ничего выяснить не удалось.

Ни Алексей, ни Гера, ни Тата не сказали следователю, что Таня жила на даче с Виктором. Тата просто объяснила, что ее лучшая подруга детства иногда брала у нее ключи.

Виктору трудно было до конца понять, почему они так поступили: то ли смутно догадывались о чем-то, что-то подозревали и не хотели ворошить зловещую темную тайну, то ли невероятно устав, стремились уберечь его и себя и поскорее освободиться от тягостных подробностей, выяснений, допросов.

Да он и не хотел ничего выяснять: стало быть, так распорядилась судьба, так она пожелала, дама капризная и своенравная во всех отношениях.

Виктор встал только в октябре, когда на улице уже начиналась ранняя зима с первым мокрым, ласковым снегом и слякотью под ногами.

Он даже не пошел к Тане на кладбище.

Он запил сразу же, страшно, по-черному, отказавшись от всяких контактов, встреч и знакомых. Словно отрезал прошлое, обрубил.

Пил он беспробудно до самой весны, и только усилиями Геры, Татки и их родителей Виктору разрешили в порядке исключения сдавать сессию позже. Впрочем, в институте довольно охотно пошли навстречу: уже приближалась защита диплома, и Крашенинникова - этот подающий большие надежды талант - старались вытянуть как могли.

Почерневший, обросший, страшный, с отеками под глазами, Виктор целыми днями валялся на диване, потягивая из бутылки водку и не поднимая телефонной трубки.

По ночам его мучили страшные сны. Налетали, как комары, стайками, и каждый норовил укусить побольнее, до крови. Долгие, до того терзающие сны, что ложиться спать вечером иногда было страшно.

Почему-то в этих тяжелых, бредовых сновидениях он кричал, долго, упорно в чем-то обвиняя Таню, размахивал кулаками и грозил убить.

Сам себя во сне он очень жалел: бесприютный, несчастный, оборванный, с незаконченными работами, отчего-то голодный и постоянно мечтающий выпить.

Он плакал ночью некрасивыми, пьяными, тоскливыми слезами и все обвинял Таню и спрашивал без конца, почему она ушла и не хочет вернуться, ведь он пропадет без нее, как она не понимает этого?

В одном ее имени, если произнести его медленно, нараспев, всегда таилось для Виктора что-то необыкновенно милое, тайно притягательное, редкое. Ну послушайте сами - Та-а - ня-я! Целая музыкальная фраза - Та-а - ня-я! Целая симфония, целая жизнь - Таня, Таня, Таня!..

Виктор терзался и мучился воспоминаниями, как зубной болью, понимая, что его больной зуб нельзя ни вылечить, ни удалить.

Как-то вечером зашла Тата. Виктор пожалел, что открыл ей.

Она неслышно разделась в передней, сняла сапоги и вошла в комнату.

Мельком взглянув на Виктора и ничем не выдав своего впечатления, она уселась, широко, безмятежно улыбаясь во весь рот, и аккуратно расправила вокруг себя юбочку.

- А где мама? - спросила она как ни в чем не бывало.

- Не выдерживает моего вида, - объяснил, снова укладываясь на диван, Виктор. - Она ведь уже совсем старенькая. А посему часто сбегает от меня к родственникам и знакомым. В данный момент пребывает у тетки. Ты как-то слишком быстро добралась ко мне из института, Кроха! Разве что перелетела сюда на крыльях любви!

Его откровения всегда доставались окружающим очень больно.

- Ну к чему это, Витя! - спокойно сказала Татка, стараясь не обращать ни малейшего внимания на его тон.

- Так, ни к чему! Ни к чему особенному! Сдуру ляпнул! - с досадой сказал Виктор. - Сигарет-то захватить не догадалась? Тебе чего от меня нужно, Нателла?

Он не особенно следил ни за своими речами, ни за мыслями.

- Ты бы посещал иногда любимое учебное заведение, - осторожно посоветовала Татка.

- Ништяк, "отряд не заметил потери бойца!" - заверил Виктор, но на всякий случай поинтересовался: - Чем еще порадуешь?

- Там все скучают без тебя, - хладнокровно продолжала Тата. - Особенно нежный привет передавала Рита.

- А-а! Это мы уже сто раз проходили! - поморщился Виктор. - Так ты притащилась сюда ради ее привета? Не слабо!

- Не только, - сказала Тата. - Мне захотелось тебя повидать, имею я, в конце концов, на это право или нет? Выглядишь чудненько... Знаешь что, давай я на время останусь у тебя! Мамы нет... Уберу тут все, вымою. Приведу в порядок. Буду тебе готовить, я умею.

Тоном и обликом Татка живо напомнила Виктору жену декабриста.

Лицо ее сияло.

- Не напрягайся! - тут же предал Татку Виктор, разом обесценив эту редкую верность и убив охватившее ее вдохновение. - Устал я от знакомых, Кроха... Мне все обрыдло. Валяюсь тут - и лафа! Не боись!

Татка снова бережно пригладила пеструю юбочку. Не дай Бог, сомнется!

- Диплом на носу! - сообщила она.

- Неужели? - изумился Виктор. - Как это я все начисто перезабыл? Хорошо, что хоть ты мне напомнила!

Он протянул руку и достал из-за дивана недопитую бутылку.

- Пить будешь?

Тата отрицательно покачала головой.

- Надо полить цветы, - сказала она. - Они у тебя совсем завяли...

Виктор сделал несколько глотков и запустил в Татку пустую бутылку.

Она пролетела в нескольких сантиметрах от ее головы и благополучно приземлилась на пол, с жутким звоном разлетевшись на множество осколков.

"Жаль, - злобно подумал Виктор. - Неплохо бы еще одну укокошить".

Татка не шевельнулась.

- Уйди, не отсвечивай! - неласково попросил Виктор. - Пустышку тянешь! А если бы я тебе сейчас заехал по кумполу? Ухайдакал бы запросто! Сплошная дурь в башке...

- К тебе завтра собираются Гера с Ниной, - тихо сказала Тата, не глядя на Виктора.

- Пусть застрелятся! - порекомендовал он. - Еще и Нинка впридачу! Они меня уже совсем затрахали! Давно пора на меня начхать, никак не доходит?

- Когда ты болел, - с маниакальным упорством гнула свое Тата, - Нина не одну ночь провела в Алешиной квартире. Мы с ней чередовались, потому что мальчики не справлялись.

- А я просил вас об этом? - взвился Виктор. Он сел и посмотрел на Татку с откровенной ненавистью. - Просил?! Лучше бы вы дали мне сдохнуть от пневмонии и заражения крови, чем теперь цепляться и лезть со своей хреновой заботой и ни на фиг не нужными разговорами! Вы мне все осточертели, надоели до смерти! Видеть вас не могу! Так Герке и передай! Спекся я, соображаешь? Башкой-то ведь звезданулся! Далась вам всем эта опека над убогим, если я вовсе о ней не мечтаю!

- Хватит! - закричала вдруг Татка и вскочила. - Я тебя уже полчаса выслушиваю!

Она подлетела к Виктору и яростно, бешено заколотила костлявыми кулачками по его плечу.

- Ты негодяй, Витька! Ты просто настоящий мерзавец и сволочь! Хочу погибнуть и погибну! Нечего со мной возиться! - Татка очень похоже передразнила интонацию Виктора, и он машинально отпрянул и замолчал, ошеломленный и подавленный ее натиском.

- Что ты тут бесконечно изображаешь Наташу Ростову, отказывающую князю Андрею? В истерика превратился, в тряпку! В бабу ненормальную! Сцены всякие разыгрываешь! На тебе плохо сказывается пристрастие киностудий всего мира к мелодрамам! Ему, видите ли, все надоело! Чего ты этим добьешься? Да нам тоже уже все до смерти надоело, заметь, как ты любишь говорить! Нельзя так распускаться, Витя! И тебе никак нельзя бросить сейчас институт, ну нельзя, понимаешь?!

- Можно, нельзя... Огорошила! - проворчал притихший Виктор, снова ложась. - Мне все давно можно... И что ты колотишь по плечу, дура, оно у меня только недавно зажило! Опять изувечишь и снова лечить придется! Ты этого хочешь?

- А ты чего хочешь? - спросила разумная и догадливая Татка.

Виктор ничего не мог ответить на ее выпад. Чего он хочет? Да ничего, пожалуй... Впрочем, нет, водчонки неплохо... А еще горячего чая.

- Чефира бы, - пробормотал он. - Похвалялась, что умеешь готовить...

- Ну ладно, - отходя от него и чуточку остывая, сказала хмурая Татка. - Чефира так чефира! Только пить его ты будешь на кухне, поэтому с дивана придется встать!

- Заметано, - буркнул Виктор. - Встану. И пойду. Чего еще от меня требуется?

- Пока ничего, - Татка повернулась и пошла на кухню.

Вскоре оттуда донеслось позвякивание посуды и свист закипающего чайника, поплыли вкусные запахи.

Виктор поднялся и посмотрел на себя в зеркало. Ну и рожа! Риточка передавала привет? Ишь ты, еще не забыла!

Он пригладил пятерней волосы и вышел на кухню.

Татка уже наливала чай.

- Откуда дровишки? - спросил Виктор, оглядывая неплохо сервированный стол. - Неужто это все было у нас в доме?

- Заглядывать иногда в холодильник надо, - посоветовала Татка. - И в шкаф.

- Раз уж ты пришла, давай с тобой обсудим, Татусик, один шибко занимающий и волнующий меня в последнее время вопрос, - сказал Виктор, придвигаясь поближе к столу. - Ты, как большой мастер в живописи и женщинах, должна в этом прекрасно разбираться! Объясни мне, наконец, для чего бабам столь тщательно продуманная система лифчиков и кофточек? У них и без того довольно приятные округлости, заметь!

Татка с большим удовольствием прожевала конфету и поощрительно посмотрела на Виктора. Положительные сдвиги налицо!

- У кого как, - трезво оценивая свои данные, сказала она.

Виктор засмеялся.

- Правильно говоришь, Кроха! Но система распространяется на всех без исключения!

- На то она и система, - философски заметила Татка. - Что собираешься создать для диплома?

Виктор не имел об этом ни малейшего представления.

- Без понятия! - буркнул он. - С трепетной и хрупкой надеждой жду, когда ты мне что-нибудь предложишь!

Татка прищурилась.

- Я подумаю, - пообещала она. - Ты можешь еще посоветоваться с Герой.

- Не нуждаюсь! - проворчал Виктор. - Со всеми советоваться! "Жираф большой - ему видней". Это я так, сдуру брякнул! По закону жанра! Все равно создам очередную нетленку, которая навсегда прославит меня в веках и обессмертит мое имя у восхищенных потомков. Я потрясаю любое воображение!

- Есть такое дело, - охотно согласилась Татка, снова передразнив Виктора. - Ты потрясный всегда и во всем. Хочешь еще чаю, Витюша?

- Ну давай, - Виктор подвинул к ней свою пустую чашку. - Стало быть, завтра заявится Герка со своей половиной... И как они там живут-поживают?

- Замечательно! - сообщила Татка. - Весной у них должен кто-то родиться!

Виктору стало мучительно стыдно. Значит, Нинка, беременная, возилась с ним почти два месяца, как проклятая, а он... Нет, он действительно негодяй! И Татка... Добрая, бескорыстная, ничего для себя не требующая Татка с глазами, как у затравленного зверя...

- Я постиг наконец, чего я хочу, осознал, - сказал Виктор, не желая сдаваться самому себе. - "Лечь бы на дно, как подводная лодка..."

- Неоригинально! Да еще столько думал! - критикнула Татка и тут же великодушно обнадежила. - Но ты не тушуйся, жизнь очень переменчива! Глядишь, головенкой оклемаешься!

Назавтра с утра Виктор постарался пить поменьше: все-таки придут гости, и не просто гости - любящие его и преданные ему люди. Вот только он давно уже не похож на человека...

Гера, как показалось Виктору, стал за это время еще красивее и сероглазее. Зато Ниночка здорово подурнела, вся пошла коричневыми пятнами и постоянно, словно невзначай, украдкой, думая, что никто не видит, прикладывала руки к животу и ласково к нему прислушивалась. Выражение лица у нее при этом было совершенно отсутствующее.

- Отпускаешь бороду? - невозмутимо спросил Гера, увидев заросшего Виктора. - А тебе пойдет, правда, Нина?

- Да, очень хорошо, - тут же с радостью поддержала его Ниночка, явно не заметившая никакой бороды. - Все девушки будут без ума.

Неожиданно подсказанная идея понравилась Виктору.

- Они уж и так давно без ума, - пооткровенничал он. - Я очень рад, что вы пришли, только, - он помолчал, - только угощать мне особо вас нечем. Разве вот этим... - и он помахал в воздухе очередной бутылкой.

- Спускаюсь вниз лишь за водярой и еще в почтовый ящик, - объяснил Виктор.

- Ждешь писем? И откуда? - поинтересовался Гера, доставая из сумки какие-то пакеты.

Идеальный муж! Жене настоящая везуха!

- С того света, - брякнул Виктор и неловко закурил, обжигая пальцы и не думая о Нинкином пузе.

В комнате сразу же наступила напряженная, неестественная тишина. Нина отвела глаза. Гера достал из шкафчика посуду и молча поставил на стол тарелки и чашки.

Виктор побарабанил пальцами по подоконнику.

- Я хотел посоветоваться с тобой насчет диплома, - смущенно пробормотал Виктор. - Я напрочь к нему не готов... Кисть в руке полгода не держал...

Гера поднял на него серый спокойный взгляд.

- Это не забывается, как велосипед, - сказал он. - Возьмешь и поедешь. Вопрос только в теме. Здесь, как сам понимаешь, без конца возникают сложности: постарайся ни с кем не конфликтнуть, что ты хорошо умеешь делать, а найти компромиссное решение.

- Обтекаемый вариант, - подытожил Виктор. - Например, улыбающийся дворник с метлой на фоне утренней розовой зари или молодой токарь у станка с ослепительными брызгами искр из-под обтачиваемой детали. Еще краше строительница БАМа с куском сияющего под летним солнцем рельса на могучем плече. Частушку я тут недавно сложил, завлекалочку: "Приезжай ко мне на БАМ, я семью с тобой создам! Нарожаю трех мальчишек, в ПТУ их всех отдам!"

Нина залилась смехом.

- Рабочий и колхозница... Девушка с веслом... - продолжал Виктор. - Ну, мы все это уже давно проходили! Хочется чего-то новенького!

- Придумай! - Гера спокойно повел плечами. - Тебе ли искать темы и спрашивать совета!

- Конечно, мне, а кому же еще? - проворчал Виктор. - А давай я напишу тебя вместе с пузатой Нинкой! Назовем "Будущее страны"! Потянет на "отлично"!

Нина покраснела.

- Тоже не ново, - совершенно бесстрастно отверг предложение Гера. - От тебя просто стыдно слышать такое!

- Ну тогда голую Ритку с подписью "Портрет комсомолки"!

Нина хихикнула.

- Форма не соответствует содержанию, - невозмутимо возразил Гера.

- Да что это на тебя никак не угодишь? - возмутился Виктор. - Сыскался критик на мою голову! При чем тут форма? Главное - идея! Кстати, форма там вполне ничего! Всему соответствует! И что ты вообще понимаешь в формах? Это как раз моя основная специальность!

Нина снова засмеялась.

- Ну вот и займись! - строго посоветовал Гера. - Займись хоть чем-нибудь, Витя, с валянием на диване пора завязывать! Я абсолютно серьезно!

Виктор взглянул на него: да, все правильно. Пора завязывать!

- Кажется, "опять весна на белом свете"? - неуверенно, почти робко, спросил он. - Я догадался по одному верному признаку: в квартире наконец начало работать отопление. К маю батареи обязательно раскалятся до предела: будут гореть сэкономленные за зиму лимиты.

- Ты угадал, - сказал Гера. - Действительно, весна. Я думаю, мы завтра сходим втроем в кино. Не возражаешь?

В июне, когда диплом уже благополучно миновал все подводные рифы и течения, Виктор встретил Оксану.

Он увидел ее на улице и пошел за ней следом, словно привороженный: как художника, его всегда привлекали необычные цвета и сочетания, а у девушки были настоящие сиреневые глаза.

Он хорошо знал, что такого не бывает, и решил проверить.

Виктор догнал незнакомку, сделав несколько огромных шагов, и вежливо произнес:

- Прошу прощения, сударыня, нельзя ли задать вам всего лишь два вопроса?

Она повернулась к нему. Виктор вздрогнул: настоящие сиреневые и, что самое странное, Танькино спокойное выражение во взоре.

- Два - можно, - невозмутимо произнесла она.

- Скажите, а бывают ресницы еще длиннее? - выпалил Виктор первое, что ему пришло на ум.

Девушка помолчала мгновение.

- Второго уже не нужно, - ответила она и двинулась дальше.

Но Виктор отстать от нее не собирался. Он бесцеремонно растолкал острыми локтями мешающую ему толпу и заорал:

- Ресницы! Эй, ресницы! Послушайте! Вы же обещали ответить на два вопроса, а не ответили ни на один! Это нечестно!

Рядом засмеялись. Девушка обернулась. Ни тени удивления в Танькином взоре. У Виктора больно сжалось что-то в груди и никак не хотело отпускать.

- Хотите честности? - спросила она. - Хорошо, задавайте второй, я отвечу оптом!

- Как вы относитесь к сексу? - бухнул Виктор.

Она не успела даже возмутиться.

- А вас не Таней случайно зовут? - вырвалось у него.

- Но это уже третий, незапрограммированный вопрос, - сказала девушка. - А могу я в свою очередь задать вам всего один?

- Можете, - разрешил Виктор. - Вы все можете...

- Кто это проводит такой симпатичный тест: институт психологии, Академия наук или радиостанция "Юность"?

- Я больше люблю "Маяк", - поделился Виктор. - А тест сугубо индивидуален, но не слышу индивидуальных ответов.

Она смотрела изучающе и насмешливо. Виктор рассчитал правильно: девушка была молода и грубым словам необучена.

- Вы всегда знакомитесь подобным образом?

- Впервые в жизни, - откровенно признался Виктор. - Стоп! Это тоже второй вопрос. А как же условия игры?

Девушка чуть заметно улыбнулась.

- Я не умею так быстро решать столь неожиданные задачки!

- А я могу подождать! - тут же заявил Виктор. - Три дня!

Девушка улыбнулась пошире.

- Почему именно три?

- Потому что во всех сказках и художественных произведениях всегда считают до трех. Волшебное число! На третий день вы должны дать мне ответ!

Она посмотрела озадаченно.

- Какого ответа вы от меня ждете?

- Ну, это и паровозу понятно! - заявил Виктор. - Вы мне нравитесь! А я вам?

- По-моему, вы увлеклись! - задумчиво сказала она.

- Да, меня иногда заносит! - разоткровенничался Виктор. - Зато я талантливый и нежный! Скромность в данном случае ни к чему!

Девушка прикусила губу, чтобы не засмеяться.

- Вы сумасшедший? - спросила она.

-Есть такое дело!- легко согласился с ней Виктор. - А вам нравятся только нормальные?

- Вы наглый, - отметила она.

- Я откровенный, - поправил ее Виктор. - Вы просто невнимательны! И я очень боюсь, что вы сейчас уйдете, и я вас больше никогда не увижу!

- Ну и что? - пожала плечами девушка.

- Как что? Как что?! А вдруг вы - моя судьба?

- Я тороплюсь, - не слишком уверенно заявила она.

- Судьба всегда торопится! Закон жанра! Давайте встретимся вечером, Таня...

- Меня зовут Оксана, - сказала она.

- Наконец-то! - обрадовался Виктор. - На один, хоть и незапланированный вопрос, вы все же ответили. Я жду вас в семь у метро "Парк культуры".

Он ни минуты не сомневался в том, что она придет. И она действительно пришла.

- Кто это был с тобой вчера в "Октябре"? - спросил Виктора на следующий день Гера. - Мы с Ниной случайно видели, но решили не подходить. Где ты ее нашел? Настоящая красавица!

- С этим не поспоришь! - пробурчал Виктор. - Действительно настоящая, породистая. Увидишь такую и сразу же захочется ее накормить, напоить и спать уложить! Самая обыкновенная красавица, и все! Никакая! И не искал я ее вовсе. Таких сколько угодно, как она! Тыщи!

А Таня только одна...

Но фортуна в очередной раз перетряхнула перед ним ящик с лотерейными билетами: ну, опять тяни!

И Виктор с готовностью запустил туда лапу: что еще приготовлено на его долю, что еще осталось у судьбы про запас?

Он кое-что в состоянии у нее пока вырвать, выцыганить, не задумываясь о том, что его ожидает дальше. Не надо зацикливаться на одном и том же! Что там дальше, что дальше... Да какая в общем-то разница!.. Дальше - тишина...

Он еле дождался следующего, второго Таниного появления. Он вообще не ложился тогда спать, а только болтался босиком по мастерской и ждал ее, ждал, ждал...

Облачко возникло снова совершенно неожиданно.

- Я думал, ты больше никогда не придешь, - тихо сказал Виктор. - Что ты вчера мне просто показалась, померещилась... Первый и последний раз в жизни... Алешка ничего не заметил.

Облачко покружилось под потолком и остановилось.

- Значит, она была красавица, - задумчиво произнесла Таня. - И ты, наверное, ее любил...

- Ну да, если, конечно, это называется любовью, - без всякого удивления отозвался Виктор. - Было, а потом прошло... И колокола уже давно по той любви отзвонили. Как ты думаешь, Танюша, почему я тогда вдруг так скоропалительно женился?

- Ты же сам только что объяснил, - сказала Таня и опустилась пониже. - Ты был влюблен...

- Влюблен?! - Виктор скорчил удивленную гримасу. - Я тебя умоляю! Влюблен... Да нет, ерунда! Мало ли что я сдуру брякну! Хотя девка, конечно, оказалась прикольная. Нужен был кто-то, и ничего больше. Чтобы рядом кто-то болтался... Жест отчаяния! Я просто задал ей вопрос поэта: "Когда ж ты, Оксана, полюбишь меня?" А она взяла и ответила! Вот и все! Почему-то девушка слишком быстро и легко постигла предложенную мной игру в тесты. Вопрос - ответ, вопрос - ответ... Я жил тогда по инерции, не обремененный никакими стремлениями, усилиями и обидами. Впрочем, я до сих пор так живу... Я и женился по инерции. Это страшная сила, чудовищная, я не знаю на Земле ничего более безумного и зловещего, Танюша! Люди по инерции совершают самые трагические поступки и самые жестокие ошибки в своей жизни! Мне очень поплохело без тебя! Выпал в осадок... И все это знали и обо всем догадывались, но делали вид, что у меня все хорошо и прекрасно. Мрак! Просто деваться было некуда от этой массовой догадливости и прозорливости! Какие они все - и Гера, и Алексис, и Татка, и Нина, и их родители! - были умные, тонкие, сообразительные! До тошноты, до отвращения, до того, что мне иногда хотелось самому себе заехать по физиономии, а заодно съездить по уху Герке с Алешкой за эту никому не нужную, бессмысленную, светскую чуткость и осторожность, с которой они со мной обращались, за эту проклятую интеллигентность! Что толку-то мне было с Оксаниной бесподобной красоты? Одна только радость появилась: Ксения тут же проглотила арбуз! А я очень хотел ребенка.

Таня засмеялась.

- Танюша, - потянулся к ней Виктор, пытаясь обнять легко проплывающее между пальцами, скользящее облачко, - Танюша, скажи, почему у нас с тобой не было детей?

- Странный вопрос! - удивилась Таня. - Ты разве забыл, Витя, что сам всегда этого панически боялся и принимал всяческие меры?

Она снова засмеялась.

- А я тебя часто нарочно пугала, что просчиталась и теперь уж неперменно тебе кого-нибудь рожу...

- Господи, какой же я был дурак! - простонал Виктор.

- Ну почему же был? - лукаво поинтересовалась Таня.

- Язва! - отметил Виктор. - Но Ксения обладала одним немаловажным качеством, которое я всегда ценил в женщинах превыше всего: умением промолчать и не задавать лишних вопросов. Момент, Танюша, я сниму трубочку... Кто-то ко мне ужасно рвется.

Он подошел к телефону.

- А-а, это ты, - лениво сказал Виктор, - а я, понимаешь, не сразу врубился. Хочешь меня увидеть? А какой у тебя расклад? Нет, я сегодня до упора... Да пойми ты, кукла, что у меня стоит срочная работа! Там конь еще не валялся! Да, это значительно важнее! Только не начинай выяснять отношения! Твое настроение мне по фигу!

Виктор раздраженно повесил трубку.

- Видишь ли, Танюша, - медленно сказал он, закуривая, - даже в сказках не всегда бывают счастливые концы: Лиса все-таки съела Колобка, растаяла Снегурочка, рухнул теремок!

Он улыбнулся.

- Услышав в первый раз "Теремок", двухлетняя Танька заревела как безумная! Я ее с трудом успокоил. С тех пор всегда выбирал сказки только с чудесной развязочкой. В этой счастливой концовочке есть свой глубокий и прекрасный смысл, который мы часто недооцениваем и недопонимаем. Дети - куда более чуткие существа.

Когда родилась дочка, Виктор был потрясен, увидев, что перед ним не просто крохотное создание, а уже настоящая, только очень маленькая женщина: с женскими ножками, вытянутыми пальчиками, четко обрисованной талией. Он думал, что такого не бывает на свете.

- Давай назовем ее Таней, - предложил он Оксане.

- Ну что ж, - неопределенно согласилась она.

Виктор обрадовался, что родилась девочка, именно ее он и ждал втайне.

- Девочка - это ювелирная работа! - хвастливо заявил он Гере, у которого подрастал сын. - Очень стараться нужно! А парень что? Тяп-ляп - и сляпал!

Снимая на лето для Таньки дачу, Виктор всегда избегал Ярославской дороги, он вообще не любил площадь трех вокзалов.

Оксана воспринимала все совершенно спокойно: мало ли у кого какие бывают странности!

Жили в Опалихе, потом в Новом Иерусалиме. С утра до вечера Виктор пропадал с этюдником в лесу.

В институте Виктор сильно увлекался пейзажем и обнаженной натурой.

- Тайное становится явным! - смеялась Татка.

Лучистые, словно светящиеся изнутри девичьи и женские тела на его полотнах приводили зрителей, студентов и преподавателей в замешательство и недоумение.

- У Вити волшебная кисть, - позже любила повторять Оксана.

Ее сиреневые глаза и розовые плечики на фоне глухой кирпичной стены потом не раз выставлялись, и в конце концов Виктор срочно загнал их за бешеные деньги: Гере было нечем расплатиться за кооператив.

Но прославился Виктор детским портретом Танюшки, который обошел выставки чуть ли не всего мира, и своим непревзойденным "Жонглером".

Искаженное, смещенное в застывшей, мертвой улыбке, смятое, мелово-бледное лицо жонглера, неестественно вытянутая, слегка размытая, словно колеблющаяся в воздухе тонкая фигура в черном трико и руки на переднем плане - необычно узкие и большие, с удлиненными слабыми пальцами, белые и прозрачные...

Виктор играл и забавлялся с размерами, как ребенок с конструктором, составляя из совершенно неподходящих на первый взгляд то громоздких, то крохотных деталей вполне определенную и точную по смыслу и содержанию вещь.

Подбрасывал жонглер более чем странные предметы: в воздухе кружились, перекрещиваясь, ножи и кольты, обнаженная красотка в весьма вызывающей позе, грудной орущий ребенок в перевязочках, растрепанная, открывшаяся на лету книга, написанная на кириллице, простыня, джинсы фирмы "Левис", радиоприемник, зеркало, гроздь бананов, котенок, тарелка с бифштексом...

Даже Татка замялась, а Гера начал переминаться с ноги на ногу, впервые увидев "Жонглера".

А Венька сел тогда на стул напротив холста и надолго умолк. Вывести его из состояния тупой задумчивости удалось с трудом и очень нескоро.

Затем последовали знаменитые "Базар" и "Цыганята" Крашенинникова.

Ну, торговцев он обожал писать и раньше: их всегда было много в его набросках и этюдах.

Но "Базар" вызвал самые разноречивые мнения.

Толстая торговка с мешками и корзиной, где переливались на осеннем солнце золотые яблоки, грязная, в красном платке, с узкими отталкивающими щелочками глаз, широко расставила ноги в сапогах под широченной юбкой на переднем плане.

- Фу! - с отвращением сморщившись, прошептала когда-то Оксана в качестве характеристики новой картины и вдруг тут же исправила саму себя. - Почему, Витя, ее так хочется пожалеть?

- Жалей лучше себя! - буркнул в своем стиле Виктор.

Эта его баба... Любимый образ, предмет его грез и мечтаний.

При взгляде на нее зрителя словно ударяло, пронзало непонятной, неясной болью, еще очень далекой от прозрения, проникновения в суть и постижения подлинного страдания, исходящего из этих глаз щелочками, от этих немытых, красных, по-мужицки грубых и шершавых короткопалых широких рук, от этих искривленных в зазывающей гримасе тонких губ...

И неловко ступала навстречу зрителю девушка, расположившаяся рядом с толстой торговкой и протягивавшая совсем другие яблоки: маленькие, сморщенные, с коричневыми бочками... Юная, с нагловато-откровенным взглядом и некрасиво, неумело двигающаяся, потому что одна нога явно короче другой...

И третья: в нелепой розовой шапке с помпоном и ярко накрашенным, криво и наспех, ртом, лузгающая семечки - шелуха во все стороны! - взмахивающая руками и что-то говорящая единственному покупателю - старичку с палкой...

И яблоки, яблоки, яблоки, круглые, большие, румяные и гниловатые, зеленые, желтые, пятнистые, с листиками и ветками... Изобилие плодов и корзин, к которым склонилось тонкое, сломанное почти пополам дерево, осыпающее на землю свои последние листья...

Потом появились "Цыганята".

Черные, заскорузлые от грязи, дерзкие, с привычным нахальством пристающие к прохожим и не просящие и выклянчивающие, а требующие милостыню, босые, полуголые, мальчики и девочки в лохмотьях, с живыми и нехорошими, ярко блестящими глазами... И малыши, спящие прямо на горячем летнем асфальте.

"Цыганят" купил какой-то бизнесмен из Штатов. Он долго громко смеялся, глядя на картину, потом поведал на ломаном русском - нам бы так болтать по-английски! - как его в России два раза ограбили, сильно избив, и увез картину за океан. Заплатил в валюте.

Летними полднями в Опалихе Виктор задумчиво изображал березки и осины, не понимая хорошенько своих замыслов.

Но очень скоро, почти подряд, появились еще две знаменитые работы Крашенинникова.

"Ночная смена".

Голубой вагон первого поезда метро - пять тридцать пять утра. Они едут с работы домой, отдохнуть до вечера - уставшие, поникшие, сонные жрицы любви, "ночные бабочки" с размытой, расплывшейся косметикой и в мятых дорогостоящих туалетах.

Возможно, у них впустую, понапрасну прошла ночь, даром только время тратили, старались, завлекали, кокетничали...

Модно причесанные головки бессильно клонились на тонкие плечики. Они невероятно устали, вымотались, выдохлись, и никто никуда не повел, не накормил, не напоил, спать не уложил, и совсем ничего не удалось заработать...

Завтра, а скорее всего, даже сегодня, они снова выйдут на работу в ночь...

"Новый Арбат" повторял излюбленную тему художника.

- Чего они ждут, папа? - задумчиво спросила подросшая Танюша.

- Алых парусов, - с ходу сориентировался Виктор. - Грина читала?

- На Новом Арбате? - усомнилась неглупая девочка.

- Да их можно ждать где угодно! - махнул рукой Виктор. - Даже на борту космической ракеты!

- Ты всегда четко понимал, что такое социальный заказ, - сказал ему Гера, рассматривая новые полотна. - Как сильно он теперь изменился...

- Да, - подтвердил Виктор. - Стал жестким и жестоким. Совсем таким, как я... Нынче все на продажу.

Гера искоса взглянул на него.

- "Но если звезды зажигают..." - медленно начал он.

- "Значит, это кому-нибудь нужно!" - со смехом подхватил Виктор. - Прифартило мне в одном когда-то, Герка: ни за что ни про что выиграл у судьбы друзей! Они мне слишком многое прощали... Но хоть в чем-то мне должно было повезти!

Гера ничего не ответил, пристально изучая гетер Крашенинникова.

В выходные дни в Опалиху часто приезжали гости: Оксанины подруги, Гера с Ниной и сыном, большим приятелем Танюшки, еще кто-нибудь...

Алексей тогда почти два года жил у Виктора - Оксана не возражала - и с удовольствием возился с Танюшкой. Из-за большой семьи брата Алеше приходилось ютиться с родителями в восьмиметровой комнатенке, а Виктор долго этого спокойно наблюдать не смог.

Татка почти не появлялась: на какое-то время она исчезла из жизни Виктора и возникла позже, потом, уже в послеоксанины и преданютины времена.

К приезду гостей Оксана готовилась тщательно, наряжала Таньку и говорила Виктору одно и то же:

- Оденься, пожалуйста, прилично!

Приличным на ее языке назывались джинсы с металлическими заклепочками и обязательным лейблом на правой ягодице и свитер, связанный Оксаной на спицах наугад от рукава без всякого фасона и размера.

Но к бороде Виктора это шло как нельзя лучше и полностью соответствовало Оксаниному представлению об облике и стиле начинающего приобретать известность художника.

- Так надо, Крашенинников! - было любимой фразой Оксаны, и возражать и спорить дальше становилось бесполезно.

За годы жизни с Оксаной у Виктора не появилось ни ненависти к ней, ни озлобления. Одна только бесконечная усталость, постоянное плохо скрываемое раздражение и желание как можно реже бывать дома.

Как все нервные, эмоциональные, всыпльчивые люди, Виктор часто менялся буквально на глазах: пропадала вдруг улыбка, словно смытая чем-то, появлялись резкие, глубокие морщины на лбу, лицо темнело, превращалось в неподвижное, деревянное, сухое.

Оксана, хотя и привыкла к таким резким изменениям, все равно всегда пугалась, умолкала и напряженно, недоуменно, потерянно смотрела на это любимое, странно вдруг изменившееся, ставшее чужим и непонятным ей лицо.

Что не мешало ей повторять привычное: "Так надо, Крашенинников..."

Однажды Виктор услышал, как Оксана на кухне спокойно сказала дочери, видимо, в ответ на просьбу:

- А я не жена Форда и не дочь Рокфеллера! Ты считаешь, отец много зарабатывает?

Из кухонного крана ритмично капала вода - его давно пора было чинить, но у Виктора никак не доходили руки.

- Прикрути кран, Ксеня, умоляю! - крикнул Виктор. - Не могу слышать эту вечную монотонность! И вообще пойди сюда!

Оксана спокойно вошла в комнату.

- Думай, что говоришь! - злобно посоветовал Виктор жене, когда она плотно закрыла дверь. - Что ты плетешь о моих заработках?

Оксана изобразила холодное недоумение.

- Ты отлично знаешь, Витя: я давно одеваюсь по принципу "донашиваю то, что имею". Таньке в ее возрасте этого недостаточно. И ее можно понять.

"Да, пора завязывать", - подумал Виктор.

Таня прекрасно ориентировалась в отношениях родителей, легко оценив сложившуюся обстановку.

Избалованная и матерью, и отцом, каждый из которых совершенно бессознательно стремился захватить дочь целиком, она четко усвоила свою роль: роль девочки, которая пылко любит родителей поодиночке и никогда - вместе, и разграничила роли родителей.

В шесть лет она потребовала от отца доминанты в отношениях с ней и попутно объяснила ему, что он совсем не знает жизни, а дом - это всего-навсего стены. Отец доминанты не пообещал, а вспылил. Таня осталась довольна.

Впервые попав на дачу, Таня, городское дитя, была ошеломлена. До сих пор она пребывала в твердой уверенности, что первые, вторые и третьи петухи - совсем разные птицы, что они просто точно сумели распределить между собой роли и разделились на всю жизнь на первых, вторых и третьих...

"Нет, Танюша, - подумал тогда Виктор, - они не смогли бы такого сделать. Это мы сумели сейчас разыграть свои роли и хотим играть их до конца. И - никаких других ролей... И какую же роль играют здесь наши желания? Мое? Или Оксаны? И мои безответные проклятые вопросы..."

Виктор понимал, что в браке с Оксаной им не хватило именно игры. Жена воспринимала все чересчур серьезно, сложно и вместе с тем односторонне, однозначно. А ему, абсолютно иному по натуре, нервному и непостоянному, тяжело было жить, втиснувшись в узкую схему, строго очерченную бестрепетной рукой ни в чем не сомневающейся Оксаны. Это была воплощенная доминанта.

Оксана прекрасно знала, что Виктор ей изменяет. Постоянно и Бог знает с кем. И смотрела на это сквозь пальцы. Бесконечные измены были в ее представлении обязательной составляющей нравственного облика и сути художника, его творческой натуры. Куда же без них?

Зато позже Оксана с наслаждением играла роль - надо успеть отыграться за всю жизнь! - несчастливой в замужестве женщины, целиком посвятившей себя ребенку, Виктор - роль порядочного и честного человека, который хоть и не любит жену, но должен остаться формально порядочным по отношению к ней. Иногда повышенное, больное чувство долга доводило его почти до крайностей: он шел по улице, сжимая в руке автобусный билет, не решаясь бросить его на асфальт и озираясь в поисках урны. С этих истерзывающих его дурацких мелочей начинались более серьезные, почти трагические, психологические дебри.

Было - а потом прошло...

Семейная жизнь явно не сложилась, и длить ее долее было мучительно и бессмысленно для всех.

Да, любовь давно уже исчезла, но оставалась привязанность, привычка, прочная спаянность тоской, которую усиливала и усугубляла четкость, налаженность и бесполезность их совместного существования.

За годы их запутанных и сложных отношений, одновременно и вязких и радостных, им не раз приходила в голову мысль об окончательном разрыве и невозможности жить под одной крышей.

"Душа - увы - не выстрадает счастья, но может выстрадать себя..."

- "Товарищ, я вахту не в силах стоять", - сказал как-то вечером Виктор Оксане. - Ты ведь умная баба...

Да, она была куда понятливее Анюты.

Они разошлись.

В последнее время Виктор стал с каким-то удивлением и настороженностью присматриваться к Тане, изредка посещавшей его в мастерской.

Пятнадцатилетняя Таня за полгода из девочки превратилась в непонятное, загадочное, пугающее своей суровостью и недоступностью существо.

Вытянувшись за одно лето, узкокостная, словно иголка, изумляющая уже одной неестественной худобой и поразительным сходством с отцом, Таня несла себя осторожно, как хрустальную, будто постоянно прислушивалась к чему-то в себе и боялась разбить что-то хрупкое и нежное. Она смотрела вокруг с надеждой и тревогой, сама вся воплощенная надежда и трепетное ожидание... Это была новая, тихая Таня.

Она бесшумно усаживалась на табуреточку в мастерской и внимательно рассматривала новые работы отца.

- Тебе нравится? - осторожно интересовался Виктор.

Дочка молча кивала и отводила глаза.

Ее явно шокировали обнаженные женщины на картинах отца.

Она сжималась, втягивала голову в плечи, с пренебрежением отворачивалась, стараясь не смотреть, но ничего не могла с собой поделать: взгляд поневоле словно прилипал к этим голым, спокойно сидящим или лежащим красоткам, и Таня, с ужасом замечая собственную бесконтрольность, продолжала пристально, внимательно, исподлобья разглядывать их прелести.

Виктор наблюдал за ней с улыбкой.

Дочка выросла и вот теперь настойчиво, упрямо пыталась осознать окружающее и близких, оценить их характеры, поведение, поступки, постичь мысли и желания, проникнуться их ощущениями и чувствами. Понять отца, которого что-то упорно заставляет писать этих женщин, а их - безмятежно раздеваться перед ним чуть ли не ежедневно. Вон их сколько!

Таня вздрагивала, окидывая взглядом мастерскую, и снова непроизвольно втягивала голову в плечи.

Виктор незаметно улыбался.

Он отдавал ей часто все деньги, которые имел при себе, чем приводил Аньку в состояние безудержной ярости.

Выслушав ее очередную злобную тираду в свой адрес, Виктор односложно флегматично ронял:

- Это диагноз, Анюта! И достаточно точный! Говорят, у нас в поликлинике есть хороший психотерапевт!

Облачко тихонько коснулось лица Виктора.

- Тебя по-прежнему одолевают женщины?

Виктор досадливо сморщился.

- Простаивают... "Посмотришь с холодным вниманьем вокруг", "как много девушек хороших" у нас не занято, Танюша... Ну и жалко становится! Только теперь они уже все только искушают без нужды и ничего не пробуждают... Мрак!

- Разве? - лукаво спросила Таня.

- Это факт. А когда-то, казалось, молния в джинсах не выдержит и полетит ко всем чертям! Но поезд ушел, ручками помахали, - и Виктор опять попробовал обнять ее. - Скажи мне, Танька, - он вдруг осип и глотнул с трудом, - а с тобой... никак нельзя... Ну ты сама понимаешь...

Таня засмеялась.

- Ты же сказал, что никто ничего не пробуждает!

- Ты к этому "никто" не относишься! Так, значит, никак? Невозможно?..

Танька легко вздохнула и отлетела от него.

- Дурачок! - нежно сказала она. - Ты двигай своей бестолковкой, шевели!

Виктор размял в пальцах новую сигарету.

- Знаешь, Танюша, что я понял: жена - вовсе не женщина для постели!

Таня фыркнула.

- Ты сделал потрясающее научное открытие! - сказала она. - Как в известном анекдоте про лошадь!

- Да нет, ты не въехала! - махнул рукой Виктор. - Просто всякое чувство, если оно даже и было, улетучивается, испаряется очень быстро, моментально, а дальше поем песню: "Что нам остается от любимых? Что нам остается от любви?" Там и ответ имеется: "остается что-то непонятное..." Короче, ничего не остается. Поэтому нельзя рассматривать жену как любовницу, заметь! Это просто товарищ по оружию, соратник в борьбе. А не получилось товарища - не получилось семьи. Неплохо?

- Да, сильно сказано! - согласилась Таня. - Ты молоток!

А вот еще послушай:

Шейх блудницу стыдил: "Ты, беспутная, пьешь,

Всем желающим тело свое продаешь!"

"Я, - сказала блудница, - и вправду такая,

Тот ли ты, за кого мне себя выдаешь?"

- Ты полюбил Хайяма? - спросила Таня.

- Не то слово, - протянул Виктор. - Не полюбил, а просто не мыслю себе ни дня без его строчки... "По образу и духу своему!" Вот еще:

Тот, кто следует разуму, - доит быка,

Умник будет в убытке наверняка!

В наше время доходней валять дурака,

Ибо разум сегодня в цене чеснока.

Луноликая! Чашу вина и греха

Пей сегодня - на завтра надежда плоха,

Завтра, глядя на землю, луна молодая

Не отыщет ни славы моей, ни стиха.

- Ищешь себе оправдания? - резковато поинтересовалась Таня. - Неплохо устроился!

- С этим не поспоришь! - согласился Виктор. - А что? Дело хорошее! Все ищут, и я тоже. Не вижу в том греха... Все путем! Знаешь, Танюша, когда я сделал предложение Оксане? Я ведь тогда по-настоящему спивался, сейчас это просто лютики-цветочки, детские забавы, Анька не понимает... Я напивался до того, что Оксане приходилось водить меня в сортир... Сам я не справлялся. Да-да, ни со штанами, ни со своей штукой. Не гримасничай и не морщи нос... В один такой вечер я и сказал ей: "Выходи..." Выходи - это от слова "выход". Выход из положения.

- Значит, ты просто искал человека, который бы тебя водил в сортир? - жестко спросила Таня. - И нашел наконец! Красавицу Оксану с сиреневыми глазами! Неплохой вариант, заметь! Беспроигрышный!

- Да, я мужик не промах! - подтвердил Виктор. - Только не нужно делать из меня скотину! Я сам прекрасно знаю, что представляю из себя - дуб дубом! - но не более того! Ты куда это намылилась? - с тревогой крикнул он.

- Мне пора, Витя, - отозвалась Таня. - К тебе собирался сегодня зайти Алеша...

- Да, Алексей, божий человек, - пробормотал Виктор. - Как же я виноват перед ним... Иногда мне кажется, Танюша, что на свете больше не осталось людей, перед которыми я бы не был виноват! "В чем был и не был..." Ты, Алеша, Гера, Татка, Оксана, дети, Анна, в конце концов... Когда ты придешь?

- Завтра, как всегда, - ответила Таня.

Облачко медленно таяло, исчезая в воздухе.

- Покорми Алешу, он голодный, - шепнула Таня, уходя. - И не пейте слишком много... Пожалуйста.

Алексей почему-то явился вместе с Анькой.

Виктор выразительно крякнул.

- "Визит дамы"! - прокомментировал он. - Чему обязан вашему посещению? Ты зачем из дома замелась?

Аня молча кивнула на Алексея.

- "Но разведка доложила точно", - заверил Виктор. - А кому ты подкинула татаро-монгольское иго, ласточка?

- Что это тебя вдруг взволновали дети? - тут же вспылила Анна. - Неужели ты еще помнишь об их существовании?

- Поневоле, - объяснил Виктор. - Хотя бы по тем кускам, что я тебе ежемесячно отстегиваю. И немалые, заметь!

- Трогательно! - сказала Анна, села и закурила, закинув ножку на ножку. - Деньги - это единственное, о чем ты еще помнишь! И то слава Богу!

Виктор внимательно осмотрел ее. Надо признать, еще вполне прилично выглядит, запросто может произвести впечатление. В общем, у него довольно интересная на вид молодая жена, а что глуповата - так это сразу не заметно. Только если откроет рот.

- "Лишь бы ты была довольна", - нежно промурлыкал Виктор и глазами показал Алексею на укромный уголок: там пряталась заветная бутылка.

Алексей развел руками и моргнул в сторону Анны. Ну и дурак! Зачем привел? Далась ему эта дурында!

Виктор подошел к чистому холсту и неторопливо стал его догрунтовывать. Не терять же с Анютой время зря!

- Что-то новое? - спросил Алексей.

- Собираюсь, - неопределенно ответил Виктор. - Все же попробуй сосредоточиться и ответить на мой вопрос, Анюта. Что тебя привело ко мне? Ты здесь нечастый гость.

- Ты сам в этом виноват! - заявила Аня.

- Не обольщайся! - охладил ее пыл Виктор. - У тебя просто странная манера обращать все мои прекрасные поступки и благие намерения в страшные преступления перед тобой, а также перед лицом моей собственной совести.

- С благими намерениями ад был вымощен! - выпалила Анька.

Виктор хмыкнул и взглянул на нее, довольно талантливо изобразив уважение. Начитанная! Понахваталась где-то.

Алексей сидел у стола и улыбался. Блаженненький! Чего он там наболтал про Виктора Аньке, что она сразу же сюда прилетела, как оглашенная? Дура серая!

- Ну, ребята, - сказал Виктор. - Мне эта игра в прятки или в жмурки уже надоела! В третий раз спрашиваю, чего примчались? Я вроде в порядке, и баб здесь, как ни странно, Анюта, нет. Так что никаких очевидных поводов для ревизии не усматривается...

Анна беспокойно завозилась на стуле и перемигнулась с Алексеем явно в поисках помощи и поддержки.

- По-моему, ты устал, - неуверенно начала она. - Выставка отняла у тебя много сил. Нервное и физическое перенапряжение. Тебе нужно отдохнуть, Витя...

Виктор посмотрел на нее с искренним изумлением. Что за необычная забота о человеке? Подозрительно... Ох, этот Алексис! Чего он ей там только наплел?

- Так недолго и заболеть, - настойчиво продолжала Анна. - Тебе нужно взять отпуск и куда-нибудь уехать...

И вовсе неожиданно! Что происходит?

- А как же девки? - задумчиво спросил Виктор. - Окстись, Нюся! Можно ли спокойно и равнодушно отправлять мужа прямо в объятия разных вертихвосток? Вот уж не предполагал, что ты способна искушать судьбу! Это рисковое дело, Анюта, игра с огнем! Я могу в момент сорваться с катушек долой и загулять в хвост и в гриву! А тогда все - с концами! Смекаешь, мать?

Аня посмотрела на Виктора как-то непривычно грустно и даже с некоторой лаской.

Алексей молчал.

- Ты уже давно с катушек долой, - прошептала Анна. - С кем ты тут один разговариваешь по вечерам, Витя?

Ах, вот оно что! Дело прояснилось!

Виктор с досадой оттолкнул мольберт, едва не свалив его, и с ненавистью взглянул на Алексея. Хитрый, черт, и как здорово притворяется! Просто мастерски! Недаром в цирковом училище обучался!

- Что ты несешь, Анюта? Офонарела? - взвился Виктор. - Бестолковкой-то хоть немного шевели! Сама знаешь, запойный я, а с пьяного какой спрос!

- Почему ты отказался ехать в Италию? - спросила Анна. - Тебя как раз сейчас приглашают! Два раза такие предложения не делают!

- "Не нужно мне солнце чужое", - пооткровенничал Виктор и снова придвинул к себе мольберт. - А насчет предложений тебе виднее. У тебя в данной области очень богатый опыт.

Это был удар ниже пояса, запрещенный прием.

Алексей перестал улыбаться и провел ладонью по краю стола.

Виктор проклинал себя в душе и пожелал самому себе поскорее сдохнуть. Но его уже снова заносило, теперь никак не остановиться.

- Хороший человек, Алексис, - это не профессия! - заявил он. - И напрасно ты на нее рассчитывал! На дивиденты Сонечки Мармеладовой в наше время не проживешь! И ни в какое другое тоже!

- Виктор, прекрати! - крикнула Аня. - Я напрасно к тебе пришла! Но я очень беспокоилась!

Далось ей проклятое беспокойство!

- Ты лучше озадачивайся детьми, - порекомендовал Виктор. - Чем они там у тебя целый день занимаются?

- Ползают по-пластунски! - заявила Аня. - Их Алеша научил, и они теперь в восторге от нового занятия! А тебе их даже научить нечему! Разве что водку жрать!

- Ну, этому и Алексей научит запросто, в два счета, не боись! - обнадежил ее Виктор. - Только чуточку позже! У вас еще есть время для других мероприятий!

Анька встала и выпрямилась. В глазах у нее мерцали прозрачные слезинки, которые делали ее краше и привлекательнее.

Виктор снова с удовлетворением осмотрел ее.

- Клоун! - крикнула Аня.

- Не по адресу! - холодно ответил Виктор. - Клоун вон сидит! - и он кивнул в сторону Алексея, который даже не изменился в лице и все так же добродушно улыбался. - Не дрейфь, я еще не сошел с ума! И детей пока могу обеспечивать, малюя свои бесконечные картинки, которые почему-то так впечатляют толпу и идут нарасхват! Я там опять загнал кое-что... Деньги на кухне, можешь взять.

- Неужели ты так никогда и не научишься разговаривать со мной по-человечески, Витя? - тоскливо спросила Анна.

На мгновение ее даже стало жалко. Виктор вовремя поймал себя на этом опасном чувстве и пресек его на корню.

- Чтобы разговаривать по-человечески, нужно по-человечески жить, - объяснил он. - А я живу как попало. И с кем попало!

Этого Анька не вынесла. Всхлипнув в голос, она рванулась к дверям, наспех накинула свою роскошную дубленку - между прочим, подарок Виктора! А что, он шубенку бабенке купить не может? - и хлопнула дверью.

Наступила тишина.

Виктор спокойно, меланхолично догрунтовывал холст. Алексей все так же неподвижно тихо сидел у стола.

- Выпьем? - предложил ему Виктор, не глядя в его сторону.

- Давай, - согласился Алексей.

Они молча сели напротив друг друга.

- Тебе что, больше всех надо? - спросил Виктор. - Объясни, Алеша Попович, зачем ты сеешь панику в женских ранимых сердцах? Или ты и впрямь решил, что я сдвинулся?

- Я ничего не решил, Витя, - осторожно сказал Алексей. - Но мне вас обоих очень жалко...

- Да ты лучше себя пожалей! - заорал, срываясь, Виктор. - Ты посмотри на себя, Алексис! Ни кола, ни двора, вечно гастроли дурацкие, какие-то фокусы! Пьянки бесконечные! И не улыбайся так, я прекрасно понимаю, что не мне бы такое говорить, да ведь больше-то сказать это некому! Кто, кроме меня, выскажет тебе правду-матку в глаза?

- А зачем мне правда-матка, Витя? - удивленно пожал плечами Алеша. - Да и тебе она тоже как-то ни к чему!

- "Все говорят, нет правды на Земле, но правды нет и выше", - прокомментировал Виктор, залпом отхватывая полстакана. - Ты веришь в привидения, Алексис?

Алексей пристально посмотрел на Виктора.

- Нет, Витя, - честно сказал он. - Я вообще мало во что верю.

- А я так вообще ни во что, - хмыкнул Виктор. - И уже довольно давно. Слушай, Алексис, давай я тебя женю! Тебя и Веньку Туманова заодно! Ему тоже пора! Сыграем сразу две свадьбы! У меня кадров - навалом!

- Ну какая жена выдержит мои бесконечные гастроли? - резонно возразил Алексей.

- Да, твои гастроли даже я не выдерживаю! - согласился Виктор и допил стакан до конца. - Тебе нужно с ними завязывать! Ты бы подумал на досуге!

- Витя, - вдруг решившись, сказал Алексей. - Я бы хотел поговорить с тобой об Ане...

О, Бог мой! Об Ане! Мало он, видно, Алексея расчихвостил!

Виктор постарался взять себя в руки и разлил остатки водки.

- Я весь внимание, - сдержанно сказал он. - Говори. Совсем достал! Может, ты как раз на ней хочешь жениться? Оптимальный вариант. Детей можете забрать себе. И вам уже больше стараться не нужно!

- Витя, - повторил Алексей, не обращая внимания на его тон. - Ане тяжело с тобой, но она тебя любит...

Юродивый! Алексей - божий человек...

- А мне с ней легко? - начал закипать Виктор. - Конечно, я не подарок, но ведь и Анна - девушка с характером! Живет по принципу: "Тот, кто громче скажет "Гав", тот всегда и будет прав!" Попробовал бы ты сам!

- Я пробовал, - тихо отозвался Алексей. - Ничего страшного...

Виктор с интересом взглянул на приятеля и прочитал:

Брось молиться, неси нам вина, богомол,

Разобьем свою добрую славу об пол.

Все равно ты судьбу за подол не ухватишь -

Ухвати хоть красавицу за подол!

- А может, ты меня выручишь? На предмет Аньки?.. Глядишь, она малость подуспокоится...

Алексей пристально рассматривал клеенку на столе.

- Ей не нужен никто другой, Витя, - тихо сказал он.

- Тьфу! - плюнул Виктор. - А ты у нее об этом спрашивал? Спрашивал?! Нет?! Тогда что же лепишь свои заключения? Нужен, не нужен! Она сама не знает, кто ей нужен! Уж во всяком случае она мне явно не нужна! Ни в каких отношениях!

Он опять не рассчитал силу своего удара.

Алексей понурил лысоватую голову с унылым носом.

- Не привык к несовпаденьям? - спросил Виктор. - А давно уже пора!

- А Тата? - вдруг спросил Алексей, не поднимая головы. - А как же ты с Татой?

Виктор дернулся, как от пощечины, и снова покраснел.

- Ну что Тата?! Что Тата? - заорал он, бабахнув кулаком по столу.

Пустые стаканы испуганно вздрогнули.

- Ты лучше этой темы никогда не касайся, Алешка! Тата - это совсем другое, и не нужно ее ни с кем путать! И вообще это была чистая случайность, понимаешь, урод, абсолютная неожиданность, не имеющая ни малейшего отношения ко всему остальному в моей, в ее и в твоей биографии! И в Анькиной тоже! Чернобыльский взрыв!

- Он как раз имел самые страшные последствия для всех, - отозвался Алексей.

Ох, и умен! И рассуждать умеет! Сколько их, таких, выискалось на голову Виктора!

- Ну ладно, ты хоть закуси чем-нибудь! - остывая, поторопился он сменить тему. - Ты же совсем ничего не ел!

Виктор вспомнил, что Таня просила накормить Алексея.

В кастрюльке, заботливо укутанной кем-то из девок в полотенце, что-то еще оставалось со вчерашнего дня.

Виктор распеленал кастрюлю и задумчиво поковырял вилкой в макаронах: вдруг там притаилась котлета? Котлеты не было.

Пустые макароны Алексей жрать не станет. Придется ему остаться голодным, не судьба...

Виктор вернулся в комнату.

Алексей встал, собираясь уходить.

- Куда ты? - попробовал удержать его Виктор. - Посиди еще, может, я какую жратву еще обнаружу...

- Нет, мне пора, - отказался Алексей. - Извини меня, Витя, за дурацкий разговор. Не нужно было... Может быть, что-нибудь передать Ане?

- "А жене скажи, что в степи замерз", - машинально порекомендовал Виктор. - Я в полном порядке, приятель, не бери даже это себе в голову! Проехали! Когда придешь?

- Через два месяца, - ответил Алексей. - Я завтра уезжаю на Волгу: Ярославль, Нижний Новгород, Самара, Саратов, Волгоград...

Знать бы тогда, что Виктор видит Алексея последний раз в своей жизни...

Вечером завяилась одна из очередных шалашовок Виктора, и следом за ней - Венька Туманов с бутылкой.

- Вы что, сговорились? - с интересом спросил Виктор, любовно и нежно оглядывая Веньку. - Что-то ты давно не заглядывал, дружище! Тебя, как всегда, непросто отнять от женской груди! Как продвигается роман с Наташей?

Шалашовка по имени Нелька села и закурила, с любопытством приготовившись слушать о романе. Кажется, именно она вчера варила здесь макароны и жарила котлетки.

Странно, что их привлекает, этих потаскушек, в Викторе?

Как с мужика с него теперь фиг поимеешь, насчет монет - то же самое: все-таки трое детей, не шибко разбежишься!

А вот подишь ты: шляются и шляются без конца, словно снежинки, падающие с неба! И что только ему с ними делать, гербарий, что ли, собирать?

Венька открыл бутылку и сполоснул под краном стаканы.

Нелька положила на стол коробку шоколадных конфет.

- Смотри-ка! - восхитился Виктор. - Хочешь устроить мне сладкую жизнь? Венька, налетай на халяву, иначе я мигом все слопаю!

Он очень любил сладкое, и его знакомые девушки почему-то моментально узнавали об этом необычном для мужчины пристрастии и начинали таскать ему шоколадки и карамельки.

- И так уже зубов нет, - заявил прямолинейный и бестактный Венька. - А туда же: конфеты! Смотри, диабет наживешь! С Наташей, к сожалению, кранты!

- Как кранты? Опять не в кайф? - поразился Виктор. - У вас все столь чудненько разворачивалось! Ты, видимо, "любви ее не понял" и не разобравшись в тонкой и ранимой женской душе, нажал не на ту струну!

- На ту самую! - заверил его Венька и закусил водку конфеткой. - Но насильно мил не будешь и сердцу не прикажешь!

Чувствовалась крепкая школа Крашенинникова.

- Понимаешь, старик, она у тебя какая-то чокнутая, и чего ты мне ее подсунул, не понимаю! В театр желает ходить на премьеры и в Киноцентр! Ну, я сходил пару раз - тоска смертная! И цены в буфете такие, что на полбутерброда девушке не хватает! Уж я не говорю о пиве для самого себя! И показывают одну сексуху!

- Ну, ты даешь! - воскликнул Виктор. - Да тебя просто где-то сглазили! Бедный мальчик! С каких же это пор тебе стала невыносима сексуха, несчастный?

Нелька хихикнула и тоже, не теряясь, слопала сразу две конфеты.

- С каких, с каких, - проворчал Венька. - С тех самых... Она ведь у тебя только смотреть ее здорова, а как до дела - так в кусты!

- Наташка?! Улет! - изумился Виктор. - Да ты что?! Это рыжая Наташка в кусты?!

- Да никакая она давно не рыжая, сто раз тебе уже объяснял! - с досадой воскликнул Венька. - Ты абсолютно все перепутал! Я ее рыжей и не видал! Это тебе, может, повезло! В общем, она твердит про женскую гордость, как заведенная.

Виктор поставил стакан на стол. Нелька веселилась вовсю.

- А ты, часом, ничего не перепутал, Венечка? - осторожно спросил он. - Конечно, девушки не должны так просто сдаваться... Это все верно. Но ведь вы с ней знакомы уже полгода, а дело не продвинулось ни на миллиметр вперед. Гордость! Слово-то какое выдумала! Откуда только взяла? В словаре, что ли, рылась? А чего ж ты тогда вопил тут мне недавно в телефон, что она прелесть?

- Да она ничего, - неохотно подтвердил Венька. - Но не в этом смысле... А так, внешние данные...

- Ты мне мозги не компостируй, недоделанный! - заорал Виктор. - Чего теперь, прикажешь тебе новую потаскушку искать?

- Я найду, - вдруг спокойно сказала Нелька. - Эта беда поправима.

- Голубушка моя, Нелечка! - запричитал вне себя от радости Виктор. - Ты просто спасла меня от страшного несчастья! Понимаешь, отказать этому оболтусу я не в силах - люблю дурака! Чем он всячески и пользуется! А девки уже теперь не по моей части! В тираж вышел!

Нелька ласково положила Виктору в рот конфету.

- Нарисуй на листочке свой телефончик, Венечка! - попросила спасительница. - И уже вечером - в крайнем случае, завтра - она тебе позвонит.

- А она ничего? - спросил придирчивый Венька. - В смысле внешности? И всего остального...

- Останешься доволен, - коротко заявила Нелька. - А теперь мне пора приготовить гению ужин и обед на завтра. Ты ведь наверняка уже все уплел, Витюша?

С Венькой Виктора познакомила Оксана.

Из школы, где она преподавала литературу и русский, Оксана как-то привела длинного патлатого мальчика в рваных джинсах и сказала Виктору свое обычное:

Талантливый ребенок смотрел нагловато и вызывающе. Рисунки у него оказались действительно на редкость хорошими.

С той поры Виктор, необъяснимо плененный и очарованный юным дарованием, опекал его, везде и всюду буквально водил за руку, помогал и советами, и в учебе, и позже - в устройстве на работу к Гере.

...Неля удалилась на кухню.

Венька проводил ее задумчивым, затуманенным взором.

- Слушай, а с этой... нельзя? - шепотом спросил он. - У нее очень веселенький носик!

- Ты что, сексуальный маньяк? - не выдержал Виктор. - Неужели тебе все равно с кем? Давно пора образумиться, Вениамин, и прийти в себя!

Приходить в себя Венька не желал.

- У меня сложный переходный возраст, - заявил он. - Когда спрос превышает предложение!

- Любой возраст сложен по-своему, - отпарировал Виктор. - И не дури, предложений сейчас навалом! Любая согласна, только выбирай! Ты просто капризен, как девушка!

- Я - брезглив, - разоткровенничался Веня. - И напрасно ты думаешь, что мне все равно с кем. Трудность как раз в том, что это мне далеко не все равно. А где твоя машина, Витюша? Я что-то давно ее не вижу.

- Гниет под домом, - пожал плечами Виктор. - Я же всегда в дымину пьяный, куда мне за руль! Напрасно и покупал! Да еще и чини ее без конца, "к равнодушной отчизне прижимаясь щекой"! Хочу загнать, да все руки никак не доходят! Может, купишь? Я дешево отдам. Будешь потрясать нестойкое девичье воображение, предлагая "поедем, красотка, кататься!" А на Наталью нажимай: что она у тебя как северное сияние? Мерцает вдалеке... Мы ее приспособим импортные гигиенические тампоны на ТВ рекламировать! Вполне по параметрам сгодится! И денег, глядишь, кучу заработает! На них тогда себе требуемого прихехешника и наймет!

Из кухни появилась Неля и поинтересовалась, что больше любит Виктор: гуляш или котлеты?

- Котлеты! И гуляш! А макароны можно совсем не варить! - объявил Виктор.

- У тебя как в ресторане! - восхитился Венька. - Нет, я тебе жутко завидую, Витюша, тебя бабы любят! За что они тебя любят, Витюша?

Нелька не стала дожидаться ответа и снова ушла на кухню к котлетам.

- Это сложный вопрос, - заломался Виктор. - В двух словах не расскажешь.

- Можно в трех, - великодушно разрешил Венька. - Страшно интересно узнать, чем ты их так припаиваешь раз и навсегда? Только не начинай с банальностей типа "чем меньше женщину мы любим!" Это уже всем давно известно и смертельно надоело!

- Любить за что-то нельзя, приятель, - задумчиво сказал Виктор. - За что-то можно только не любить. Любят потому, что любят - вот и все! А девки до сих пор хвостят, фактик налицо. И вместе с тем полное фуфло! Но ты зря в таком напряге дуешь вслед за мной по той же самой дороге: дорогу нужно выбрать совсем другую, Вениамин! Свою собственную, заметь! Ты похож на меня, за то и держим, и это страшно! Доходит?

- А кого ты так напряженно ждешь? - спросил Венька.

Виктор вздрогнул. И этот со своей проклятой интуицией и тонкостью!

- Ты чересчур догадлив. Это вредно для здоровья, - буркнул Виктор. - Развивать тебе дальше теорию моего обаяния или обойдешься?

Он ждал Таню. Но Таня придет только завтра. До него еще нужно дожить и скоротать вечер. Здесь подойдет любое времяпровождение.

- А действительно, почему ты не поехал в Италию? - спросила, едва появившись, Таня.

И она вроде Анны!

- Только не заявляй мне, пожалуйста, что отпустить тебя "не хочет Родина твоя", она как раз очень хочет тебя отпустить.

Виктор засмеялся.

- Подаешь надежды, Танюша! Эту песню раньше было неплохо исполнять хором у ворот посольства, особенно привлекать она должна сексуальные меньшинства и вообще всех не спокойных в сексуальной области господ!

- Почему? - удивилась Таня.

- Ты невнимательна к деталям, Танюша! Там есть великие слова: "а душа ждет не дождется, чтобы ночь пришла!"

Таня улыбнулась.

- А в какую сторону ты хотела бы меня исправить?

- Ну, например, в сторону Италии. В данном конкретном случае. Разве тебя не привлекают красоты Рима, Милана, Венеции и творения древних мастеров?

- Не привлекают! - отрезал Виктор. - Ни на одно мгновение! Зачем мне, Танюша, чужая земля? Я хочу каждый день видеть тебя и говорить с тобой, а ведь ты не будешь приходить ко мне в Риме!

- Глупый, ну куда же я денусь? - усмехнулась Таня. - В Риме, конечно, не буду, а вот как только ты вернешься сюда...

- Нет! - закричал Виктор, не дав ей закончить фразу. - Я боюсь, Танька, что ты вдруг исчезнешь, снова пропадешь, что я тебя больше никогда не увижу и не могу, не хочу остаться без тебя даже на какое-то время! Хрен с ней, с Италией! Что я там не видал?

- Я думаю, что ничего, - резонно заметила Таня.

- Ну и плевать! Каждому свое! Перебьюсь как-нибудь! И вообще "давно пора понять настала, что слишком призраки люблю!"

- Снова радиостанция "Маяк"? - осведомилась Таня.

- Она самая! - Виктор подошел к картине у стены. - А знаешь, Танюша, я ведь продал ту девушку в автомате-аквариуме... За бешеные деньги. Тебе жаль?

Таня пожала плечами.

- Ну почему? Все продается и все покупается. И тебе ведь нужны деньги, у тебя дети...

Виктор недобро посмотрел на нее.

Таня засмеялась.

- Но иногда, Танюша, она выдает прямо языковые перлы, такие лексические находки, которых я от нее никогда и не ждал! Полный атас! Знаешь, когда до нее впервые дошло, что я трахаюсь с кем попало направо и налево, она выдала феноменальную, способную потрясти воображение любого филолога фразу, я навсегда запомнил! Анна орала, что кого же это я обольстить сумел: челюсть, как ковш экскаватора, глаза жидкие! Правда что ль?

И Виктор машинально провел рукой по своему подбородку.

- За бородой не слишком заметно ковша! А глаза? Ну, ей виднее! Собака лает - караван идет... Давно бы сделал ноги, да куда и зачем? Недавно читал прекрасного поэта и, видать, очень умного человека, нашел у него верлибр про меня и Анну. Представляешь, всего три слова, но какие: "Осознал. Содрогнулся. Привык." И ничего больше!

- А зачем ты, Виктор, написал за нее несколько работ, с которыми она вступила в Союз художников? И даже не содрогнулся? Слишком привык? - холодно спросила Таня.

Виктор покраснел и опустил голову, побалтывая в стакане водку.

- Убудет меня, что ли? - пробормотал он. - А ты тоже, оказывается, можешь быть жестокой, Танечка! Ну, все правильно! Все та же страшная сила инерции, как в случае с Оксаной... Она затягивает меня, Таня, тащит за собой, волочит, как щепку в водовороте... У меня давно уже нет сил ей сопротивляться. Не все ли равно? Знаешь, - он оживился, - я расскажу тебе кое-что очень интересное, о чем мало кому известно! Но это святая правда, поверь мне! Один художник, так, не слишком даровитый, но весьма шаловливый - он давно уже в Штатах, о нем даже Довлатов в своей книге упоминал - так вот он вступил в Союз художников с рисунками Гитлера!

- Как это? - растерялась Таня.

- А очень просто! Где-то нашел копии - он пронырлив, как ящерица! - и представил, переписав, как свои работы. Самое оно! Прошел на ура! Я видел: очень неплохие пейзажи. Гитлер все больше природу изображал. Вообще, видать, способный был юноша: рисовал, на скрипке играл... Тоже, я слышал, талантливо. Родители прочили ему карьеру музыканта. Образованный, заметь! Так что талант ничего еще не оправдывает, Танюша...

- Писал, философ, а не рисовал! - лукаво поправила Таня. - Кто меня обучал тонкостям русского языка?

Виктор ухмыльнулся.

- Зачем ты назвал ее Таней? - спросила Таня, отодвигаясь в сторону.

- Видимо, я просто не знаю на Земле никакого другого женского имени - только одно твое, - пробормотал Виктор. - Хочешь, я вас познакомлю?

- Не надо, - сказала Таня и отодвинулась еще дальше. - Она испугается.

Он осекся и замолчал.

- У тебя был такой застывший профиль, словно из слоновой кости, а глаза смотрели в небо, которое непрерывно сыпало и сыпало холодным дождем... И я лежал возле тебя, уткнувшись в твое плечо и все ждал, все надеялся, как безумный, что ты вот-вот встанешь и засмеешься... А рыжие точки превратятся в тире...

Таня не ответила. Облачко неподвижно стояло в воздухе у стены.

- Бедный мальчик! - наконец прошептала она. - Почему ты прячешь мой портрет?

Виктор вздрогнул.

- Откуда ты знаешь? О твоем портрете не знает ни одна живая душа! Я не показывал его даже Алексею!

- Ты забыл, как сам утверждал, что "мне сверху видно все"? - усмехнулась Таня. - Ты мог бы получить за мой портрет огромные деньги. Он великолепен!

- Нет! - в ужасе закричал Виктор, вскакивая на ноги. - Ты кощунствуешь, Таня! Я никогда бы не смог его продать, даже если бы мои дети умирали с голоду!

- И даже Танюшка? - спросила Таня.

Виктор помрачнел.

- Это вопрос на засыпку, - пробормотал он. - Нельзя ставить меня в такие тяжелые условия! Танюшка... Это какое-то неземное существо, знаешь, вроде русалочки! Иногда мне самому кажется удивительным и противоестественным, что у меня родилась такая вот малышка... Росинка на лепестке утреннего цветка... Что с ней будет, Таня, в этой проклятой житухе? Я так боюсь за нее!

- Обалдуй! - ласково сказала Таня. - С ней будет все хорошо! А у Геры, кажется, один сын?

- Да, - оживился Виктор. - Знаешь, Танюша, из Георгия получился изумительный муж и отец! Впрочем, этого следовало ожидать. Он все всегда делал изумительно! "Сероглазый король"! У пацана была страшная аллергия, и Гера таскал его по врачам, чуть ли не по всей нашей огромной стране, списывался со всеми травниками, по-моему, даже в Тибете, кормил его по строжайшей диете и вытащил, в конце концов! Сейчас все нормально. И с Ниной он живет душа в душу... - Виктор снова заугрюмел. - Не то что некоторые... Не будем пальцами показывать! Останься со мной, Танечка!

Взгляд его стал умоляющим и жалким.

- Как это, Витя? - не поняла Таня. - Каким же образом?

- Да очень просто, Танечка! Ты будешь здесь, со мной, всегда - только и всего! Все путем! Не будешь уходить и возвращаться, а поселишься в мастерской, потому что, когда ты уплываешь, я занимаюсь лишь одним: жду тебя! И очень боюсь, что ты вдруг когда-нибудь не придешь...

- Нет, Витя, к сожалению, это невозможно, - грустно сказала Таня. - Только не вопи, что "в любви ничего невозможного нет!" Видишь, как здорово я натренировалась рядом с тобой!

Виктор мрачно хмыкнул.

- Невозможно, - повторил он. - Что ты как неродная? А если я тебя не отпущу? - он встал и решительно приблизился к облачку. - Никуда не отпущу тебя - и дело с концом! Черт возьми, об этом ведь тоже по радио без конца поют!

- Не дури, Витя! - попросила Таня. - И не пробуй меня задержать - у тебя все равно ничего не получится! И потом, как же ты объяснишь друзьям и Танюше мое нахождение здесь?

- Плевал я на друзей! - сказал Виктор. - Мне нужна только ты! - и он, потянувшись вверх, с силой стиснул облачко обеими руками. - Теперь тебе не уйти от меня!

Но это была действительно бесполезная и смешная затея. Облачко легко проскользнуло у Виктора между пальцев, ежесекундно меняя свои очертания и форму, то вытягиваясь, то сжимаясь, и поплыло к двери.

Виктор стоял, опустив голову, несчастный, растерянный, красный...

И Таня остановилась.

- Витя, я обещаю тебе придти завтра в это же время, - сказала она. - Мне совсем не хочется тебя огорчать, но иного варианта не существует. Прости...

Облачко растаяло.

Назавтра он впервые заметил того мужичка, встречи с которым стали повторяться со зловещей регулярностью.

Наконец он рассказал о нем Тане.

- Что ему от тебя надо? - повторила вслед за Виктором Таня, грациозно покачиваясь рядом. - Трудно сказать. Этого не знаю даже я. Но я думаю, тебе лучше не задаваться подобным вопросом. Не бери в голову. Лучше расскажи, как продвигаются дела с исследованием поэтического песенного творчества.

- А оно уже почти закончено! - оживился Виктор. - Правда, обрастает с каждым днем новыми детальками и подробностями, но это уже мелочи. Песни, Танюша, делятся только на несколько категорий: во-первых, временны'е.

- Вре'менные? - не поняв, переспросила Таня.

- Нет, не поняла, - терпеливо пояснил Виктор, - именно временны'е. Что это значит? А это о быстротечности времени. Ну, там, например, "дни летят, не вернуть их назад" и "годы летят, наши годы, как птицы, летят". Стало быть, всегда в полете, но, с другой стороны, "мои года - мое богатство". Некоторое расхождение во мнениях. Ну, это пустяки. Слишком много внимания к седине, вот где беда: "Мои виски уже в снегу, а сердце снег еще не тронул...", "Поседею, побелею, как земля зимой", "Снегопад, снегопад, не мети мне на косы", "У тебя на висках седина, и моя голова стала белой", "Голова стала белою, что я с ней поделаю", "Пусть у меня на волосах лежит, не тает снег..." Конечно, кому что нравится, каждому свое! И, безусловно, хрестоматийное "а за окном то дождь, то снег!" Достаточно?

- Вполне, - засмеялась Таня. - Надо же иметь такую завидную память!

Таня тихо смеялась. Облачко покачивалось и слегка расплывалось.

- Вникла? - поинтересовался Виктор и торжественно перешел к следующему пункту: - Утешительные песни: "не переживай, всякое бывает", "не грусти: все еще впереди", "не надо печалиться: вся жизнь впереди, вся жизнь впереди, надейся и жди", "Грустить не надо, пройдет пора разлуки", "Радость ли встретишь, горе ли встретишь - только тряхни озорной головой", "не унывайте, пройдет три года", "Радость у нас впереди, позади - печаль", "Верю, что увидимся с тобою мы, чтоб не расставаться никогда" и "Если верить ласточкам, завтра будет радостным, завтра будет радостным, завтра будет праздником..." Это все оптимисты высшего разряда, Танюша, не нам чета! В них жива святая и светлая вера в будущее! Встречу они почему-то всегда назначают в одно и то же время: в девятнадцать ноль-ноль! "Жду тебя на том же месте в понедельник в семь часов" и "Завтра снова назначим мы встречу в семь часов у Никитских ворот"! Иногда они даже терзаются вопросами типа: "Что тебе подарить?", "А где мне взять такую песню?", "Ну как же так могло случиться, что мы не виделись давно?", "Зачем ты снова повстречался?" и "Куда уехал цирк?"

Хотя на последний вопрос ответ как раз хорошо известен: цирк с Алексеем уехал на Волгу! Вообще ездить мы любим: то "сяду в скорый поезд", а потом "на дальней станции сойду", то "я еду за туманом", а то уже с вполне серьезными намерениями "увезу тебя в тундру!" Тебе не надоело?

- Продолжай! - сказала Таня. - Где и когда я еще смогу услышать подобный детальный анализ?!

- Нигде! - горделиво согласился Виктор. - Я могу болтать до бесконечности, но сам уже устал, поэтому заканчиваю. Остро ставится проблема начала. Тут и вопрошают: "С чего начинается Родина?", и утверждают: "Все начинается с любви" и "Утро начинается с рассвета" - ну, это у кого как! - и просят: "Чтобы день начинался и кончался тобой!" Вообще просьб и молений в песнях, Танюша, неслыханное множество. Видно, у нас очень неблагополучно обстоит дело с удовлетворением самых простейших человеческих потребностей. То и дело слышишь бесконечное: "Поговори со мною, мама", "Позови меня", "Позвони мне, позвони", "Пообещайте мне любовь хоть на мгновение", "Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко", "Возьми меня с собой", "Приходи, я все прощу", "Что-нибудь скажи по части отношенья нашего", а также "Дай мне руку, я в судьбу поверю", "Подари мне воскресенье", "Подари мне платок", "Подари мне лунный камень", "Подари мне добрый день"... С подарками все время напряженка. И варианты: "Ищи меня по карте" и "Если нам с тобою по пути, руку дай скорее". Ну, про руку уже, кажется, тоже было... Принцип прост, как кусок бумаги: "раз словечко, два словечко - будет песенка!" А уж из песни, как известно, слова не выкинешь!

Таня тихо смеялась.

- Как хорошо ты смеешься! - прошептал Виктор. - Ты вообще все делаешь хорошо...

- Раньше это относилось только к Гере! - насмешливо заметила Таня. - Ты нас с ним случайно не перепутал?

- Тата, - задумчиво повторила Таня. - Она по-прежнему любит тебя, Витя?

Виктор покраснел и отпрянул от нее.

- И как давно ты догадалась об этом? - резко спросил он. - Раньше, чем начала со мной спать, или уже потом?

- А ты вообще сделал вид, что не догадался, - отпарировала Таня. - Иначе не мог бы так себя вести.

- Это как же - так? - недобро спросил Виктор. - Выходит, я плохо себя вел? Таня, я знаю о себе все, но не нужно без конца тыкать пальцами! Ты-то уж могла и воздержаться! Как я себя вел... Да как всегда! Ничего нового! Но заметь, Танюша, - Виктор вдруг засмеялся и прищурился, - ведь подлянка-то как раз не в том, что я сделал, а в том, что я это делать перестал! Не продолжил! Самая страшная тупиковая ситуация в этой жизни, когда тебе без конца талдычат: "Ждите ответа..." И ты, как последний дурак, его ждешь... Хотя Татка в чем-то крепостная по характеру и зависимость ей даже кстати, - Виктор покосился на Таню. - Но она не знает, Танюша, и ты тоже, что я уже человек конченый. Перегоревший. Сломанный. Несостоявшийся в любом смысле. И женщины мне отныне больше не нужны... Вот такие пирожки с котятами...

- Что-то новенькое в твоем лексиконе, - заметила Таня. - А все остальное...Ты повторяешься, Витя, это становится неинтересным, уж извини. В попытках сбросить с себя тяжесть вины ты обращаешься к привычным и отработанным способам. Ты неизобретателен. Сейчас ты опять скажешь, что я умею быть жестокой?

- Это и паровозу понятно, - пробормотал Виктор. - Вчера я гадал на Пришвине, открыл книгу - два слова: "Ничего особенного". Вот и ответ. Полный атас...

Облачко стало медленно подниматься к потолку.

- Мне пора, Витя, - сказала Таня. - Как ты там говорил: "завтра будет радостным?"

- "Если верить ласточкам", - дополнил Виктор. - А ты веришь им, Танюша?

- Ласточек сейчас нет, они все улетели до весны, - логично отозвалась Таня. - Поэтому и верить пока некому. Но если ты мне дашь руку, я в судьбу поверю! Примерно так, кажется?

Виктор с готовностью протянул ладонь и блаженно закрыл глаза.

Легкое, теплое, родное прикосновение... Мимолетное, как порыв ветра.

И все... Облачко исчезло, растаяв в воздухе.

Виктор вздохнул, с тоской огляделся по сторонам и бросился на диван, нащупав рядом сигареты.

"Я тебя никогда не увижу, я тебя никогда не забуду..." Основные постулаты конца ХХ века.

Дожить бы теперь до утра...

Он опять ждал Таню.

Насчет Татки Виктор как в воду глядел. Она явилась прямо с солнышком, словно по заказу. Аккуратная, чистенькая, улыбающаяся во весь огромный рот. Живой укор его вовсе не больной совести.

- Как ты тут без меня, Витюша? - поинтересовалась она таким тоном, словно они расстались вчера заполночь после интимно и мило проведенного вечера, далеко не первого в их жизни, а сегодня утром, по обыкновению, встретились снова.

Виктор взглянул на нее с любопытством исследователя. Почему форма так часто и жестоко не соответствует содержанию? Природа не стремится к совершенству и гармонии? Но для чего, с какой целью? Разве не лучше претворить, наконец, в жизнь абсолютно все теории об идеальном человеке, оставшиеся до сих пор лишь на бумаге? Осуществить стремление народов и наций всех времен...

Увы, не получается...

- Иди к черту! - посоветовал Татке Виктор.

Он не успел еще с утра опохмелиться и поэтому был зол и опасен.

Татка дружескому совету не вняла.

Вместо этого она села на табуреточку и достала сигарету.

- Давай я помою тебе окна, Витюша, - предложила Татка. - Сто лет немытые! Я очень люблю мыть окна! Трешь себе тряпочкой, трешь, и вдруг мир за окном становится совершенно другим, вроде бы незнакомым, в совершенно иных красках и тональностях!

- Тебе придется потерпеть до весны, Татусик! - сказал Виктор, с трудом сдерживаясь, и тоже закурил. - Зимой ни один нормальный человек окон не моет!

- А когда ты здесь видел нормальных? - резонно спросила Татка. - Над чем нынче работаешь?

- Она должна вдохновлять тебя, Витюша, а не меня, - логично заметила Татка. - И, по-моему, вполне! Когда начнешь писать?

- Уже начал. Намалюю запросто! И толкну за бешеные деньги! - буркнул Виктор. - Тебе что, тоже звонила Анька?

- Нет, мне звонил Алексей, а еще раньше - Гера, - сказала честная Татка. - Ты что, Витя, сходишь с ума?

- Есть немного, - покладисто согласился Виктор. - Это мне раз плюнуть! В два счета! "Уже безумие крылом души закрыло половину, и поит огненным вином, и манит в черную долину". Похоже, по-твоему? А почему, собственно, тебя это так удивляет? Ну Анька, понятно, она от природы туповата, а ты-то уж могла бы и сама обо всем догадаться!

Татка встала и подошла к мольберту. Он был чист и нетронут, как первый снег в ноябре.

- Мама испекла пирог и просила тебе его передать. И кланялась, - сообщила она. - Ей очень понравилась твоя последняя работа: современная Аленушка у пруда. Ты любишь сказки.

Виктор засмеялся.

- А-а, эта! Ништяк! Большое спасибо передавай Надежде Николаевне. "В вашем доме..." - запел он и в страхе осекся. - Знаешь, кто мне позировал для Аленушки?

Тата провела ладонью по девственно чистому холсту.

- Предположим, знаю, - сказала она. - Какая разница? Твоей девушке на картине совершенно наплевать на все: и на себя, и на окружающих, на своего хахаля, на лес, на пруд... Ей "все равно, что за него, что в воду..." Она отталкивающая и жалкая одновременно. Ты самым необъяснимым образом умеешь передать жуткое и неразрывное сочетание страдания и омерзения личности. В этом твоя сила и неповторимость.

- Правильно говоришь, правильно! - одобрил ее Виктор. - Даже слушать приятно! А где обещанный пирог? Тащи сюда, пока не засох у тебя в сумке! Сейчас мы его с тобой слопаем! Это нам пара пустяков.

Татка принесла аккуратный пакет и выложила пирог на тарелку. Потом поискала нож.

- Нельзя жить бирюком, Витя! - заявила она, протягивая ему блюдце. - Тебе лучше бы переехать на время к Ане!

- Вкусно? - спросила Татка.

- Просто замечательно! В самый кайф! - с набитым ртом отозвался Виктор. - Каждый день бы так!

И поперхнулся. Черт его за язык дернул! Несет, не подумав!

Татка прореагировала короткой информацией о том, что в стране инфляция и ежеминутно баснословно растут цены на муку, сахар и яйца, а потому каждый день такое невозможно, увы...

Слава Богу, кажется, обошлось! Впредь соображай, старый дурень!

- Знаешь, Витя, что я вдруг обнаружила в мужчинах? - поделилась Татка.

Любопытно, что она там еще обнаружила?

- Я поняла, - продолжала она спокойно, - что вам нужна женщина только в одном-единственном качестве.

Виктор покраснел и снова чуть не подавился пирогом. Все-таки опасно жевать слоеные крошки!

- Это... в каком же, объясни! - попросил он, откашлявшись.

- В качестве няни, - со вздохом сообщила Татка. - И больше ни в каком ином. И тебе, и Венечке, и Алеше, и даже Гере, и всем остальным, моему отцу, например, нужны только верные, преданные, добрые нянюшки, вытирающие носы и рассказывающие сказки. Арины Родионовны.

- И чтоб кашку варила, - добавил Виктор.

- Ну да, само собой! - кивнула Татка. - Кашка обязательно! Манная, овсяная, гречневая - ты какую больше любишь, Витюша?

- Всякую! - ответил Виктор, доедая пирог. - Дай еще кусочек, Татусик, и побольше! А что, если изобразить пирог в разрезе и внутри с людьми? "Много-много птичек запекли в пирог!"

- "Семьдесят синичек, сорок семь сорок!" - закончила Татка. - И что они будут у тебя в пироге делать?

- А фиг их знает! - задумчиво ответил Виктор, принимаясь за второй кусок. - Чего-нибудь будут... Еще не въехал... Придумаю - скажу! Или можно другое: российская дорога, которая вечно эх! И которую мы никогда не выбираем. В России вообще две основные особенности: дураки и дороги. Ну с дураками я кое-как уже разобрался, теперь остается путь счастья. Надо подумать.

Татка посидела еще немного и стала собираться.

- Я провожу тебя, - сказал Виктор, вставая. - Прошвырнусь до гастронома, посмотрю что-нибудь пожрать и выпить.

- Там сегодня очень холодно, - предупредила Татка.

- Ничего, прорвемся! Мы к трудностям привычные - без них нам и жизнь не в жизнь, - обнадежил ее Виктор. - И не можем ждать милостей от природы. И вообще ни от кого. С милостями в нашем обществе давно напряженка.

Они вместе вышли на улицу. После подвальчика солнце ослепило, заставив на мгновение зажмуриться. Когда Виктор открыл глаза, знакомый мужичонка пугливо шарахнулся за дерево. Снова караулит! В груди опять нехорошо заныло.

- Кто это? - безразлично спросила Татка, проследив его мимолетный взгляд. - Неприятный тип... Уж не собутыльник ли, Витюша?

- Предпочитаю спиваться в одиночку! - объяснил Виктор. - Сосед по дому! Часто встречаемся!

- А почему он прячется от тебя? - не отставала настырная Татка. - Словно боится... Чем это ты так напугал его?

- Я тебя умоляю! - буркнул Виктор. - Ну что ты к нему привязалась? Тень отца Гамлета! Понятно?

- Угу! - сказала Татка, кивнула и внимательно посмотрела в сторону дерева, за которым скрывался подозрительный тип.

- Нельзя тебе жить бирюком, Витя! - повторила она.

- Можно, нельзя! Заладила, как скворец! Совсем достала! - взорвался Виктор. - Мне все можно! И пойдем быстрее, а то гастроном могут закрыть на обед!

Он прекрасно знал, что магазин торгует без перерыва.

Проводив Татку до метро и купив кое-что выпить - обед приготовила Нелька - Виктор медленно отправился назад.

Ноги двигались с трудом, плохо подчинялись ему, совсем не слушались. Не оставляющее его дурное предчувствие, ощущение близкой беды придавливало к земле и заставляло часто останавливаться.

Возле мастерской топтался хорошо знакомый мужичонка. Пути обратно не было.

- Ну заходи, гостем будешь! - сказал не выдержавший напряжения Виктор, понимая, что продлевать эту неизвестность и безысходность невозможно.

Необходимо завязывать. Нужен какой угодно, но конец. Пусть даже самый жуткий, непредсказуемый.

Мужичонка продолжал смущенно топтаться на месте. Хиляк, конечно, но их тогда было двое...

- Не боись! - успокоил его Виктор. - В подвале тебя не встретят ни установки "Град", ни группа "Альфа".

- В подвале живешь? - оживился мужичок.

- И живу, и работаю. Художник я, - пояснил Виктор и начал отпирать замок. - "Ах, Настасья, ты, Настасья, - запел он, - открывай-ка ворота! Открывай-ка ворота, принимай-ка молодца!" Вперед - и с песней!

- Жену Настасьей зовут? - снова вроде как обрадовался мужичонка. - Имя хорошее...

- Целина ты неподнятая! - сказал ему Виктор. - Не слыхал, что ли, романс по радио? Известный, между прочим...

- Да нет, - втягивая голову в плечи, ответил мужичок. - Не припоминаю... Вроде не слышал... А слова хорошие!

Пристально оглядев его еще раз, Виктор впустил гостя в мастерскую и закрыл дверь.

- Раздевайся и проходи! - пригласил он. - Будь как дома! Тебя как величать?

- Петром, - тихо ответил мужичонка.

- Чудненько! - сообщил Виктор. - У меня так старшего сына зовут. А младшего - Ванькой.

- Богато живешь! - с завистью сказал Петр. - Двух пацанов заимел. Хорошо...

- Еще и дочка имеется, - похвастался Виктор. - Старшенькая, от первого брака. Садись, чего топчешься! Пить будешь? Вон еще пирог остался.

Виктор вынул из сумки бутылку и поставил на стол.

Петр с изумлением и каким-то безотчетным благоговением и животным страхом осматривался вокруг.

С одной стены на него спокойно и ласково смотрела обнаженная женщина, с другой - странные, едва очерченные головы. Всюду валялись подрамники, этюдники, посередине стоял мольберт... Одна большая картина изображала летний глухой лес с таинственным неземным животным на переднем плане.

- Чудно у тебя! - пробормотал ошеломленный Петр. - Никогда такого не видал! Бабы голые... А ты зачем их рисуешь? Я все никак понять не могу, почему все художники так любят их малевать?

- Не малевать, а раздевать! - поправил его Виктор, разливая водку. - Две большие разницы, как говорят в Одессе! Они, друг, все сексуальные маньяки от природы, соблазнители по натуре и насильники по духу! Пока своего не возьмут, не успокоятся! Богема! Слыхал?

- Не слыхал, - растерянно сказал Петр, бочком присаживаясь к столу. - А ты всегда днем пьешь?

- Не всегда, но часто, - пооткровенничал Виктор. - Ну а ты, дружище, дело пытаешь али от дела мотаешь? Ты чего за мною ходишь, как приклеенный? Узнал, поди?

- Узнал, - еще тише сказал Петр и опустил голову. - Как только увидел... И ты меня тоже признал сразу...

- Есть такое дело! - признался Виктор. - В два счета! Только из этого факта, приятель, еще ничего не следует! Мало ли кого я в своей жизни узнал на свое горе и несчастье!

Петр в некотором замешательстве помолчал и робко пригубил стакан.

- Пей и ешь! - великодушно разрешил Виктор. - Жри на всю катушку, раз пришел! "Тебе - половина, и мне - половина!" Что ты как каменный гость? А чего-то с тобой кореша твоего не видать? Бутылку бы с ним втроем разверстали!

Петр беспокойно заерзал на стуле.

- Толика? - неуверенно спросил он.

- Ну, может, и Толика, уж не помню теперь, - развел руками Виктор. - "Железного дровосека"! Наркоты, что ли, ненароком нюхнул многовато?

- Засветился он, - нехотя объяснил Петр. - Попался на фальшивых накладных в магазине. Говорил я ему: дело опасное! С бумагами лучше не вязаться!

- Это факт! - согласился Виктор. - С людьми куда спокойнее: пришил - и гуляй, Петя! Или Толик! И чего: сидит он теперь, поди?

- Да нет, - так же неохотно ответил Петр. - В одиночке три года назад повесился... Недосмотрели.

- Не дожил, значит, до победы, - сочувственно сказал Виктор. - Прими мои соболезнования! Ишь, бедолага! А на вид таким железным казался! Жаль! Смотались бы мы сейчас втроем на Клондайк, глядишь, золотишка бы себе намыли... Паспорта нынче не проблема.

- Ты про какую победу? - недоуменно спросил Петр.

- Ну, до освобождения, - пожал плечами Виктор. - А ты, я смотрю, туповат, браток, вроде моей второй жены Анны.

Петр вдруг снова заулыбался.

- Имя хорошее, - пробормотал он. - А где она сейчас у тебя?

- А где ей быть? - Виктор сделал еще один глоток из стакана и закурил. - Дома, с пацанвой сидит. Меня проклинает. Денег мало, пьяница, развратник - то да се. Давно плешь мне проела. Сам, небось, знаешь, как это бывает. Плохо живем! Мрак!

Петр участливо взглянул на Виктора.

- Ну, а ты-то женат?

- Не успел, - пробормотал Петр.

- Ну, ты загнул! Времени не хватило? - удивился Виктор. - Так это быстро делается: раз, два - и готово! Уже весь по уши в дерьме! Полный атас! Нерасторопный ты, брат, как я погляжу! А этот твой, "дровосек железный", тоже не успел?

- Не утешаешь, значит, вдову? - засмеялся Виктор. - Нечуткий ты, Петруха! Слушай, что ты все жмешься, как неродной! Пей и ешь на халяву, вон еды пока навалом! Нелька вчера чего только не наготовила!

- А Нелька - это кто? - осторожно полюбопытствовал Петр.

- Да так, шалава одна, - неопределенно отозвался Виктор. - Шастают тут всякие приблудные... Еще не вечер, но первый тайм мы уже отыграли. Не обращай внимания, мелочи жизни. Ну, а чем же ты все это время занимался, Петро, если даже минутки не нашел, чтобы бабу уговорить? Небось, тоже воровал и по тюрьмам мотался?

Петр неожиданно обиделся, и лицо его потемнело.

- Ты ври да знай меру! - сказал он, потихоньку закипая негодованием. - Зачем мне воровать и сидеть? Я свой срок один раз отмотал и больше туда неохота! Работаю теперь сантехником в РЭУ, деньги есть. Чего мне надо-то?

- Афоней, значит, будешь! - обрадовался Виктор.

Петр беспокойно завозился на стуле, с недоумением глядя на Виктора.

- У меня как раз бачок протекает, не посмотришь? Бутылку я тебе уже заранее поставил! И ванна у меня ни к черту не годится! Я в ней сдуру кисти отмачивал, перепортил всю на фиг! А потом и вовсе выкинул! "Ну, а этот забулдыга ванну выпер на балкон..." Вознесенский обо мне лично написал! Не слыхал о таком?

- Не слыхал, - с уважением сказал Петр. - Прямо так о тебе и написал? Ишь ты! Да, а как тебя зовут? Сколько сижу, все не спросил...

- Бывает, - хмыкнул Виктор. - И я тоже хорош! До сих пор не представился! Позвольте отрекомендоваться, - он встал и шаркнул ногой. - Виктор Крашенинников собственной персоной! Завсегда к вашим услугам!

- Витюха, значит? - обрадовался Петр. - Хорошее имя!

Что он все так радовался именам? Забавный тип!

Виктор сел и снова закурил.

- Куришь? - он подвинул Петру пачку. - Пользуйся!

- Дорогие! - почтительно оглядывая коробку, сказал Петр. - Богато живешь! За твои картинки хорошо платят?

- Есть такое дело, - пробормотал Виктор. - Жаль, Петруха, что я к тебе раньше не подошел: у меня выставка была на Кузнецком, пригласил бы тебя посмотреть! А теперь закрылась.

- Ну ничего! - утешил Петр. - Другая будет. Тогда и приду!

Виктор пристально осмотрел его сквозь синеватый табачный дым.

- Значит, закорешили мы с тобой? - спросил он вполне утвердительно. - Это приятно! Уговорим бутылку-то? Еще одна имеется! Все за тебя решать надо...

Петр поежился.

- Пьешь ты много, Витюха! Даже я и то так сразу не могу...

- Ништяк, привыкнешь! - утешил его Виктор. - А у меня оправданьице найдено, вот послушай:

Если я напиваюсь и падаю с ног -

Это Богу служение, а не порок.

Не могу же нарушить я замысел божий,

Если пьяницей быть предназначил мне Бог!

А квартирка-то своя имеется?

- Неужели! - тихо отозвался Петр. - Сам отделал всю и обставил!

- И баба есть? - Виктор снова налил Петру и себе.

Петр как-то странно сморщился.

- Неужели... - пробормотал он без прежнего оттенка уверенности и гордости. - Да тоже крикливая попалась, вроде твоей Анюты, пью, дескать, я много, ругаюсь... Уйти все к кому-то грозится.

- Песня знакомая! - согласился Виктор. - А ты наплюй: все равно последние верные жены ушли за декабристами в Сибирь! И сколько сидим, я от тебя пока ни одного бранного слова не слыхал! Может, заливает подруга? Они все врать здоровы! И вообще, заметь, к вопросу об этой самой ненормативной лексике так просто не подступишься. Какая разница, нормативная она у тебя или нет? Главное, чтобы поступки твои были нормативные, жизнь нормативная, душа! А лексика? Тьфу! Поверхностный слой, как пыль на земле! Суть - в ее глубине!

Петр снова глянул на Виктора с уважением.

- А твоя-то... скоро придет? - спросил он осторожно.

- Это ты про кого? - наморщил лоб Виктор.

Он уже начисто забыл свое сообщение о Нельке.

- Да вот, - неуверенно проговорил Петр, - Неля, что ли...

- А-а, эта! Старая клюшка! Орешек мне не по зубам - и так уже четыре коронки, - махнул рукой Виктор. - Ништяк, не бери в голову! Придет, не придет! Без разницы! Вот Танюша, да, эта скоро появится, - он быстро глянул на часы. - Очень скоро, Петруха...

У Петра растерянно вытянулось лицо.

- Ты про Танюшу не говорил, - сказал он. - Это у тебя еще одна, что ли? А Анна как же?

- Таня... - прошептал ошарашенный Петр. - Так ее Таней звали...

- Ну да! - кивнул Виктор. - Только не талдычь, что имя хорошее: очень надоело, понимаешь? Смени пластинку!

Лицо у Петра стало на глазах меняться, темнеть от страха, съеживаться, сморщиваться... Он весь застыл на стуле, превратившись в мраморное изваяние алкаша, судорожно вцепившегося в стакан с водкой.

Виктор окинул его профессиональным взглядом. Неплохо бы сделать набросок, картина очень впечатляющая: строитель капитализма в России! Герой нашего времени! Коммунизм не состоялся, социализм создать не удалось, так теперь, глядишь, здесь чего-то получится!

- Так она не умерла тогда, что ли? - робко, неуверенно спросил Петр. - В лесу-то?

- Почему не умерла? - невозмутимо сказал Виктор. - "Уж если я чего решил, так выпью обязательно". "Какой бы мы красивой были парой, когда бы не было...", - он пристально взглянул на Петра. - Похоронили ее, браток, только без меня, с двусторонней пневмонией я тогда валялся, без сознания, с двумя вывихами и сломанным носом по твоей милости! С температурой за сорок! Чуть Богу душу не отдал! Но оклемался! Себе на горе, людям на беду!

Лицо Петра приобрело какой-то страшный землистый оттенок.

- Так как же... - начал он и осекся, не в силах продолжать.

- Темнота ты, Петруха! - посетовал Виктор. - И с подсознанием у тебя большая напряженка! О Фрейде, небось, не слышал? Оно, впрочем, и к лучшему! К чему себе голову чепухой забивать!

- Чокнутый ты! - в страхе прошептал Петр. - Я и тогда уже заметил...

- Не дрейфь, Петро, я в полном порядке! - успокоил его Виктор. - На учете в диспансере не состою, так что дееспособен и за свои поступки отвечать по закону обязан!

- А родители твои где? - вдруг спросил Петр.

- Ты чего это о родителях вспомнил? - удивился Виктор. - Всю биографию хочешь знать? Отца никогда не видел, а мать десять лет назад умерла. Она у меня старенькая уже была, я у нее родился под завязку, единственный поздний ребенок.

Петр как-то сразу обмяк и посмотрел участливо.

- Я тоже без отца рос, - сообщил он. - Из Твери я... Тут недалеко.

- А это действительно недалеко! - обрадовался Виктор. - Я знаю Тверь: чудесный городок! Старинный, сказочный, волшебный! На Волге! А какой у вас там музей Салыткова-Щедрина! В жизни нигде такого не видал?

- Кого музей? - недоуменно спросил Петр.

- Салтыкова-Щедрина, темнота! - повторил Виктор. - Неужели не читал? В школе же проходили!

- Не помню, - пробормотал Петр. - Это давно было! Я потом сразу в армию попал... Ты не служил?

- Бог миловал, - сообщил Виктор. - Я от армии в институте косил. Ну, валяй дальше! У нас с тобой сегодня получается вечер под названием "Расскажи мне о себе". А чего ты назад в Тверь не вернулся? Видать, чтобы любимый город спал без тебя спокойно?

Петр снова съежился, сжался в грязный плотный комок. Свою водку он так и не допил, и Виктор подумал, что он сильно загнул по поводу своего пьянства.

- В армии... - пробормотал Петр. - Ты не служил, не поймешь... Я молодой был, тосковал шибко... И женщина у меня до армии была, Зоей звали.

- Хорошее имя! - тут же вставил Виктор.

Петр глянул на него с ненавистью.

- Заткнись ты! - сказал он. - Что ты понимаешь?! Я не мог тогда без нее... Но это так поначалу казалось... Я просто без бабы обезумел... Когда молодых, здоровых мужиков отрывают на два года от баб - это подонство, Витюха. Один у нас, грузин, вешаться надумал... Спасли. И под суд отдали. А мы с Толиком сбегли. Ночью как-то ушли, под Москвой мы стояли, тут недалеко...

- Думали, не поймают? - поинтересовался Виктор.

- Так ведь не поймали же! - воскликнул Петр. - Самое смешное, что так и не поймали! Лето было, ночью мы в лесу спали, тепло... Потом вечером женщину увидели... Молодую... с двумя сумками... Она на дачу к себе, видно, шла с электрички. Ну мы ее... того... сам понимаешь... Сначала Толик, потом я... Я не хотел убивать, но Толик убедил, говорит, ведь выдаст, дубина! И ремнем своим солдатским задушил! Очень быстро все получилось!.. Ремень вот только мы там Толиков забыли... Боялись долго потом... Но все обошлось...

- У нее осталось двое детей, - негромко сказала Таня. - Мальчик и девочка. Пяти и четырех лет. И они все время вечерами спрашивали, когда же придет мама...

- Танюша! - радостно вскочил Виктор и взлохматил двумя руками волосы. - Танюша, наконец-то! Ну вот видишь, Петро, я же говорил, что она обязательно скоро придет!

Петр судорожно вздрогнул и вцепился в стул, словно боялся с него свалиться. Глаза у него стали совершенно дикими и безумными. Он пугливо озирался, в ужасе косясь в угол, куда обращался Виктор. Кажется, ничего не видно: темно, пыльно... Грязные стены с картинами...

- Танечка, смотри, кто к нам пришел! - радостно продолжал Виктор. - Его зовут Петей. Парень вполне ничего, неплохой, мы уже о многом с ним без тебя потолковали. Салтыкова-Щедрина любит! Прямо страницами наизусть шпарит!

Таня улыбнулась.

- Не веришь? Правда-правда! Жизнь у него тоже не задалась, баба попалась мерзкая, прилипчивая, как лейкопластырь! Мрак! Хочешь с ним побеседовать?

- Не о чем, Витя! - холодно отказалась Таня. - Ну о чем нам с ним говорить, сам подумай!

- О любви! - объявил Виктор. - Это самый наболевший и нерешенный вопрос в его неудавшейся судьбе. Расскажи ему, что есть любовь на Земле, Танюша, а то он до сих пор не знает! Или лучше мне ему рассказать?

- А ты знаешь? - спросила Таня.

- Ну, ты даешь! - протянул Виктор. - Кому же об этом знать, как не мне? Богатый жизненный опыт, изумительная теория и такая же практика!

Таня молчала.

Виктор неожиданно опустил голову, сделал два неверных шага к столу и тяжело сел, почти рухнув на табуретку.

- Прости меня, Таня, - прошептал он, закрывая руками лицо. - Я сам не знаю, что говорю... Опять перепился... Но я так ждал тебя! А тут этот... Все пасется возле мастерской и пасется. Ну я и не выдержал, взял и пригласил его зайти... Думал, хоть развлекусь.

- Развлекся? - поинтересовалась Таня.

- Более чем, - глухо ответил Виктор. - Я кругом виноват, Танюша... Прости, я опять за свое. Ты знаешь, я вдруг подумал сегодня ночью: а ведь жизнь каждого из нас проходит на Земле лишь в четырех трагедиях. Сначала - "Красная шапочка", потом - "Ромео и Джульетта", затем - "Маскарад", и наконец - "Сто лет одиночества". Я подбираюсь уже к самой последней. Но, видимо, я чересчур увлекся третьей. Хотя человек всегда чудовищно одинок на Земле. Любой. Каждый. Независимо от возраста и обстоятельств.

Виктор отнял руки от лица и посмотрел на Петра, совершенно серого от страха и ужаса.

- Ну ты, братец Кролик! Чего ежишься? Поди, уже обоссался со страху? Я ведь тебя честно предупреждал, падла, что она придет! Она и пришла! Чего ж ты весь так скукожился?

Петр ничего не отвечал.

Виктор подошел к нему и с силой рванул со стула вверх. Петр не сопротивлялся и беспомощно, испуганно повис в его огромных руках, болтая в воздухе тряпочными ножонками.

- Не качок ты, дядя, и не в кассу въехал! - бесстрастно констатировал Виктор. - А вот теперь объясни мне, паскуда, что у тебя там дальше по заданному сценарию? Для чего ты за мной без конца шляешься? Тебе чего от меня нужно, мудила?

Петр по-прежнему не отвечал, только пугливо болтал ножками да серел еще больше.

- Оставь его, Витя! - брезгливо сказала Таня.

- Нет, сначала я из него всю душу вытрясу! - пообещал Виктор. - А потом удушу! Опыт уже имеется! Ты это хорошо помнишь, мудак?

- Это... ты ее... убил! - неожиданно прохрипел мужичонка. - Мы бы... не стали!

- Во дает! - воскликнул Виктор и от изумления выпустил Петра из рук.

Тот шмякнулся на пол, как мешок с сеном, и с трудом сел, потирая ушибленное колено.

- Значит, не стали бы, говоришь? А что бы вы тогда сделали с ней, интересно?

Петр испуганно покосился в угол. Там ничего не было видно.

- Я не могу... при ней... - пробормотал он.

- Ничего, говори, я разрешаю! - великодушно распорядился Виктор. - Ей тоже интересно знать!

Петр совсем стушевался и напоминал полураздавленного дрожащего червяка.

- Ну... это... - пролепетал он. - Ты сам знаешь... Побаловались бы... а потом отпустили...

- Сомневаюсь! - сказал Виктор. - Ведь как говорил твой мудрый и дальновидный Толик, она бы вас выдала! Странно только, что вы меня тогда не порешили на месте! Неплохо бы! Ну, потрепался - и будет! - он снова схватил Петра в жесткие объятия. - Побаловались бы они... Отвечай, скотина, а зачем ты тогда возвратился ко мне в лесу? Навестить шибко захотелось? Соскучился? Ну и как, проведал? Почему не пришил, гнида?

Таня молчала, спокойно наблюдая за происходящим.

- Я не собирался... тебя... убивать, - с трудом выговорил Петр. - Веришь, нет? Я чего-то сильно испугался тогда, а Толик вообще был плохой: травкой он баловался, ты верно заметил... До сих пор не знаю, где он ее доставал, денег-то ведь не было... Из дома, что ли, получал? После тебя... после того... в лесу... мы бросили все, ушли с того места, на юг подались... Три года мотались... Одно время с табором. Без паспортов, без денег, без одежи... Искали нас, да не нашли... Уж так вышло. Документы потом нам приятель Толиков в Ростове сделал. А сел я по другому делу, за драку.

- Ну это почти то же самое! - усмехнулся Виктор и поставил Петра на ноги. - Шрам видишь? Твоя работа! Только ведь ты, сволочь, ни на один мой вопрос так и не ответил! Посоветуй мне, Танюша, что лучше с ним сделать? Придушить, разрезать на куски, утопить в ванне? И концы в воду! Но сначала, конечно, изнасиловать!

Ошарашенный Петр содрогнулся.

- А ванны у тебя нет, ты говорил, - прошептал он.

- О-о, мы делаем успехи на пути науки и знаний! - усмехнулся Виктор. - Это прогресс! Скоро начнем читать Агату Кристи в подлиннике! С такой-то памятью! Значит, ванна отпадает, дружок, тебе опять очень повезло, подонок! А какую смерть ты предпочитаешь, приятель? Можешь выбирать в виде последнего слова! Танюша одобрит любую! Тебе кранты!

Облачко плавно покачнулось в воздухе и подплыло к Виктору поближе.

- Я не за тем к тебе пришел, - пробормотал Петр.

- Хрен ли! - безапелляционно заявил Виктор. - Конечно, "никто не хотел умирать!" И она тоже! - он вытянул руку по направлению к облачку.

- Ты знаешь, что такое милосердие? Вот почему, например, я ее убил? Акт милосердия, и больше ничего. И убить тебя - это тоже милосердие по отношению к людям, на Земле живущим. Понятно говорю? Да-да, не пугайся так! Из милосердия нужно и должно убивать! Например, дать раковому больному, кричащему от предсмертной боли, большую дозу снотворного - милосердие, а не дать - преступление! Но это все глас вопиющего в пустыне! Медики проповедуют ложный гуманизм, а миллионы шариковых им с благоговением внимают! Ты знаешь, Танюша, я ведь даже не ходил на твою могилу!

- Ну какая разница! - прошептала Таня.

- Разница есть! - возразил Виктор. - Сначала люди грызут друг друга, едят поедом, сжирают себе подобных и, наконец, отправляют, кого могут, на тот свет, а потом приходят на могилы каяться! Вот для чего им нужны могилы! Замаливать грехи, как в церкви! Это очень часто бывает! Потому что все-таки звонит колокол! И каждый раз, что справедливо замечено, по тебе. Напоминая, как в сказке про Золушку, что "ваше время истекло..." Мое время тоже истекло, Танюша... "Аннушка уже купила подсолнечное масло! И не только купила, но и пролила его!"

- Но это ты, а не я ее убил! - истерически завопил вдруг Петр. - Ты, а не я! И ты, а не я, должен за это ответить!

- Ага, уже что-то новенькое! - констатировал Виктор. - Наконец мы приблизились к цели твоего визита: "остаются еще на Земле должники!" Стало быть, ты желаешь, чтобы я расплатился за содеянное? Отдал, так сказать, долги? Идея замечательная, прекрасная, просто-таки гуманная до крайности! Достоевским, случаем, не увлекаешься? "Преступление и наказание", например, Раскольников, Свидригайлов, Лужин?.. Стало быть, ты мечтаешь наставить меня на путь истинный? "Эскадрон твоих мыслей шальных..." А тебе не приходит в твою дурную голову, мразь, что в этом случае и ты сам чистеньким не останешься? Толика-то уже нет, а вот ты пока еще за каким-то хером существуешь и на двух ногах до сих пор корячишься!

Петр злобно взглянул на Виктора.

- Со мной в тюрьме мужик один сидел, - сказал Петр, - соображал здорово... Вот он один раз следователю и заявил: почему, дескать, только мы сидим, когда все воруют? Тот в крик: как это все, что ты мелешь? А он: ничего я не мелю, а докажу! Вот, например, сочинил писатель плохую книгу и получил за нее немалые деньги - не воровство? Режиссер снял халтуру - не кража? Генерал привел солдатиков строить себе дачу - это как называется? Следователь так и скис, чего отвечать, не знает... Заткнул его за пояс тот мужик.

- Смотри-ка ты! Теоретик! - хмыкнул Виктор и задумчиво погладил бороду. - Голова! А теперь давай с тобой разберемся, невинный! Баб насиловал? Сколько их там на твоем счету? Толик ремнем их душил, а ты присутствовал? Молчал? А меня разве ты не убил, тварь, в тот осенний день в подмосковном лесу? Разве я после того жил, мог жить, как ты себе это представляешь, скотина? Ну, это, конечно, не твои трудности, понятно! Тебя беспокоила твоя собственная судьба, что вполне естественно! Но о своей душе ты хоть раз-то подумал?! Хоть раз о ней вспомнил, о несчастной и в грязь затоптанной?! Как перед Богом ответ держать будешь, поганец?

- Я потому и пришел к тебе, - прохрипел вдруг Петр. - Грех искупить...

- Это каким же образом? Не въехал! - прищурился Виктор. - Прощенья, что ли, просить станешь?

- Нет, - пробормотал Петр. - Я должен... заставить тебя... покаяться... Признаться во всем... В том, что ты Таню убил... Прокурору... А про меня думать нечего - я сам с тобой пойду и все, как было, подтвержу.

Таня нахмурилась и придвинулась к Виктору теснее. Виктор расхохотался.

- Покаяние ему мое понадобилось! Может, публичное устроить, на Красной площади? Мыслишка не из последних! Да ведь за давностью лет ни меня, ни тебя уже нельзя судить, приятель! Срок вышел! По закону! И улик никаких не осталось! Даже Толика твоего. Признание уже бесполезно! Доходит, нет? Ты думаешь, что это может спасти твою заблудшую душу? И мою заодно? И снимет с нее грехи?

Петр угрюмо молчал и думал, судя по всему, именно так.

- Ну, допустим, пойду я с тобой к прокурору, - продолжал Виктор. - Что это даст? Да ничего, пустой звук! Посмотрят, как на сумасшедших, только и всего! Соображаешь, парень? И никуда я с тобой не пойду, не надейся! Ишь, выдумал, душу свою заблудшую, в грехах погрязшую, с моей помощью спасать! Офонарел! Вот водяру допьем и разбредемся! Навсегда, понял? "Мы странно встретились и странно разойдемся!" И чтоб я тебя больше здесь не видал! - его голос зазвучал с откровенной угрозой. - Никогда, понял, скотина? Чини лучше унитазы! И поминай Толика в своих молитвах! Иначе ничего не получится. Или ты, может, предпочитаешь иной, более честный способ выяснения отношений? Пожалуйста, сэр, я к вашим услугам:

Стволов роковых Лепажа

На дальней глухой полянке,

Под Мамонтовкой, в лесу.

Два вежливых секунданта,

Под горкой два экипажа,

Да седенький доктор в черном

С очками на злом носу.

Петр ошалело открыл рот.

- Стреляться хочешь? - спросил он. - А пистолеты где брать?

- Ну, это не проблема! - успокоил его Виктор. - Было бы желание, а пушки всегда найдутся! Пришли иные времена: стрелялок на любом рынке навалом! И как мы с тобой росли: ствола приличного не укупишь! Сплошная поножовщина! На курок-то нажать сумеешь? Иначе плохо твое дело: я дуэлянт известный, чуть что - и за пистолет, уже многих запросто уложил!

- А не боишься? - спросил совершенно замороченный, обалдевший Петр. - Ведь поймать могут! За это статья полагается!

- От судьбы не уйдешь, Петруха! - сказал Виктор, закуривая. - Как ни верти! Только статьи о дуэлях в Российском уголовном кодексе пока еще нет: не придумали! Я ведь хитрый! Ну, бутылку мы с тобой уговорили, давай начнем другую! А то скучно сидеть без дела!

Он достал из сумки вторую.

- Пьешь ты... - снова поежился Петр. - Прямо как лошадь. Куда столько влезает!

- Не твоя забота! - ответил Виктор. - Тебе повезло - ну и пей на халяву, пользуйся.

- В церковь нам надо ходить, Витюха, - вдруг брякнул Петр. - Богу молиться...

- Хрен ли! - флегматично ответил Виктор, наливая два стакана доверху. - Ишь, опомнился! Это еще когда надо было делать!.. Нынче поздно, умирать пора, и, к несчастью, придется это делать без покаяния... Да и грехов-то прорва, кто их теперь отпустит!

И в ту же минуту позвонили в дверь.

Виктор вздрогнул от неожиданности. Кого черти несут? Впрочем, оно, может, и к лучшему.

Облачко быстро и тихо переместилось под потолок.

Виктор открыл и похолодел: в дверях стояла Танюша.

- Ты, конечно, совершенно забыл, папа, что мы с тобой сегодня идем в театр, - сказала она, входя и снимая шубку. - На "Женитьбу Фигаро". А после третьего звонка, между прочим, в зал не пускают.

Только "Женитьбы Фигаро" ему сегодня и недоставало!

- Ты права, Танюша, я действительно совсем забыл, - растерянно пробормотал он, входя за ней следом в комнату. - Просто вылетело из головы, как всегда... Извини...

Дочь посмотрела очень недовольно, нарядная и торжественная.

- Я так и знала! - сказала она. - У тебя опять неубрано и водка на столе! Здравствуйте! - поздоровалась она с Петром. - У меня к тебе очень серьезный разговор, - сказала она, подняв на отца строгие материнские глаза. - До театра. Тет-а-тет!

- Ничего, - разрешил Виктор. - Можешь говорить при нем. А в театр-то мы поспеем? До третьего звонка?

- Не беспокойся, я все рассчитала, - серьезно сказала дочь и подозрительно покосилась на Петра. - Дело в том, что звонил Петя.

- Кто-о? - изумился Виктор. - Какой еще Петя?

- Ты совсем допился! - сурово сказала дочь с осуждающими материнскими интонациями в голосе. - Петя Крашенинников, твой старший сын и мой младший брат! Дошло наконец?

- Петька? - еще больше изумился Виктор. - Ничего не понимаю... Да он с телефоном-то едва справляется... И что он сказал, если уж смог набрать номер?

Облачко под потолком тихо шевельнулось.

Облачко прижалось к стене.

Петр совершенно обезумел, дико вытаращив глаза.

- Какая Танюша? - строго спросила дочь. - Ты это о чем, папа?

Двадцать первое. Ночь. Понедельник.

Очертанья столицы во мгле.

Сочинил же какой-то бездельник,

Что бывает любовь на Земле!

Тем бездельником оказался я. Ее звали так же, как тебя - Таня. Но потом вот этот подонок, - Виктор вытянул руку по направлению к Петру, - да-да, не удивляйся, вот этот самый, что сидит сейчас рядом с тобой! - встретил нас в лесу... И... - Виктор замолчал. - Это долго рассказывать, Танюша. ⌠Жил-был художник один, домик имел и холсты...■ Я убил свою Таню - так получилось. А теперь она приходит ко мне по вечерам. В виде облачка. Вон, посмотри! - он указал рукой вверх.

Дочка подняла голову и внимательно и серьезно вгляделась в потолок. Виктор не знал, что она там увидела, но взгляд у нее остался таким же спокойным и задумчивым.

- Бедный папа! - вдруг сказала она в первом женском прозрении. - Ты бы все-таки бросил пить! Или хотя бы немножечко поменьше... Сразу отказаться трудно.

Виктор озадаченно уставился на нее. Откуда у него, недоделанного кретина и алкаша, и Оксаны, этой железной леди, появилось такое неземное волшебное создание, сотканное из воздуха, запаха листьев и утреннего лучика солнца? Какая-то необъяснимая загадка природы! Или, скорее, ошибка! Это, пожалуй, точнее.

- Хочешь поговорить с ней? - спросил Виктор.

- С Таней? - без всякого удивления спросила дочь и тут же сама себя поправила: - С тетей Таней?

Таня-большая тихонько засмеялась.

- Смотри-ка, Танюша, ты для нее уже тетя! - изумленно протянул Виктор. - И она совершенно права! Только для меня ты навсегда останешься такой, какой была тогда...

- Дочка, значит? - вдруг спросил Петр, о котором они почти забыли, и снова нехорошо завозился на стуле. - Танюша? Старшенькая?

И вдруг Петр вскочил и бросился к Тане. Он схватил ее левой рукой за шею, ловко и умело прижав сразу оба плеча, а правой занес над ней нож, которым Виктор недавно открывал бутылку.

Облачко испуганно метнулось к Виктору.

Он медленно встал и напряженно выпрямился.

- Эй, ты, кубик Рубика, кончай балаган! - осторожно, еще не успев испугаться, сказал Виктор, собираясь с мыслями. - Очень надоело, понимаешь? Меня прямо на месте чуть родимчик не хватил!

Дочка сидела спокойная и твердая, как стена, и смотрела отцу прямо в глаза ничего не выражающим взглядом.

- Ты! - истерически завопил Петр. - Ты, художник, блядь!

Хоть бы ребенка постеснялся!

- Если ты сейчас же не пойдешь со мной к прокурору и не расскажешь обо всем, я ее прирежу у тебя на виду! Мне все едино!

- Шагать на ночь глядя? - стараясь не сорваться, спросил Виктор. - Это не миниатюрная мыслишка, но надо ее додумать до конца... Ты соображай хоть немного, в темноте выросший, какие сейчас могут быть прокуроры? С утра и пойдем!

- А-а, обмануть хочешь! - заорал Петр, продолжая сжимать Таню. - Не проведешь, не выйдет! Или сейчас мы его найдем, или я ее так до утра и продержу под ножом! Только шевельнись - твоей девки тут же не станет!

Мгновенно протрезвевший Виктор быстро прикидывал, как ему лучше поступить. Облачко тревожно реяло над головой.

- Что посоветуешь, Танюша? - тихо спросил он.

- Тяни время! - шепнула она. - Тяни, Витя, из последних сил! Разговори его снова, у тебя это получается! Попробуй! Он на испуг берет, я думаю, все равно не решится... Или не так сразу...

- Не сразу! От этого не легче! - усмехнулся Виктор. - Попробую... Кажется, это называется держать паузу по Станиславскому. Во ВГИКе не проходили?

- А как к прокурору пойдем, дружище? - спросил он, снова спокойно садясь. - Я впереди, а ты с девочкой и ножом сзади? Что и говорить, картина впечатляющая! А дорогу-то ты знаешь, приятель? Адресок прокурора имеешь?

Виктор посмотрел Тане в глаза и улыбнулся. "Не бойся, доченька, ничего страшного не случится! Дядя так шутит, пугает. Он заядлый шутник, известный!"

Таня ответила таким же спокойным невозмутимым взглядом. "Я не боюсь его, папа, он меня вовсе не испугал, но мы опаздываем в театр! А там моя любимая Шура Захарова..."

"Что поделаешь, доченька, придется поступиться Шурой Захаровой. Кто знал, что все так нескладно получится... У тебя вообще очень неудачный отец... Тебе шибко не повезло с ним, доченька..."

"Да нет, папа, знаешь, мне как раз очень повезло. Ты напрасно на себя наговариваешь. И твое облачко - оно чудное, прелестное, необыкновенное. Действительно похоже на молодую женщину со светлыми волосами. А скоро вырастут Петька с Ванькой!.. Знаешь, как будет тогда нам всем хорошо!"

Петр немного растерялся, видимо, представив себе картину, живо обрисованную Виктором. Он, безусловно, слишком многого не учел, вариант был до конца не отработан, хорошенько не обдуман. Да и когда ему было додумывать! Времени же ни на что не оставалось! Действовал больше по вдохновению, по наитию - ну и прокололся, конечно! Как тут не наколоться!

- Ты... это... - забормотал Петр. - Я тебе на слово поверю. И девку твою отпущу! Но только ты должен поклясться, что пойдешь со мной немедленно!

Виктор слушал его с видимым удовольствием.

- Съешь еще пирожка! - предложил он, подвинув Петру тарелку. - Утром одна известная художница принесла, ты ее не знаешь! Да это неважно! Пирог больно вкусный! Хочешь, я тебя покормлю, а то у тебя, как я погляжу, обе ручонки заняты!

Перебор! Петр посерел от злобы.

- Ты мне зубы не заговаривай! - прошипел он. - Чего ты тут про пирог плетешь? Лапшу на уши вешаешь! Облака всякие, бабы голые!

Никак они ему покоя не давали!

- Совсем чокнулся? Ты лучше давай говори: идешь к прокурору или нет?

- А что, возможны варианты? - спросил Виктор, погладив бороду, и голос его отвердел.

Петр почувствовал это и тоже в ответ напрягся.

- Ты мне, приятель, альтернативы не предлагал, - продолжал Виктор, недобро поигрывая пустой бутылкой.

Петр покосился на нее с опаской. "Смотри, смотри, сволочь, а ты не бойся, доченька, я тебя в обиду не дам!"

- Так что, конечно, иду, только опять же, повторяю, поздновато уже сегодня для чистосердечных признаний, лучше бы отложить все раскаяния на завтра. С утречка и отправимся, чаю откушав. И пирожок заодно доедим.

"Прости, доченька, но в театр мы сегодня все равно не попадем. Нам больше там ничего не покажут. Так вышло! Прости, Шура Захарова! Когда в театрах дают третий звонок?"

Петр переминался с ноги на ногу. До утра ему, разумеется, не продержаться. А сегодня и впрямь поздно...

Облачко прикоснулось ко лбу Виктора, и он нежно и благодарно потерся об него, зажмурившись.

- Потерпи немного, Танюша, - шепнул он. - Скоро этот шут расколется, вот увидишь...

Но Петр пока все-таки сдаваться не собирался. Он тоже пытался тянуть время.

- Ты похож сейчас на надувшегося голубя возле Манежа, - сказал ему Виктор. - Грудь колесом, а ткнешь пальцем - и ничего нет, пусто! Дутыш! Фыр-фыр-фыр - и отлетел в сторону нахохлившийся серый комочек из обтрепанных грязных перьев!

Таня-большая усмехнулась.

- Это идея, Витя! - сказала она. - Ты еще не создал своего собственного столичного голубя на манер птички Пикассо. Можно продумать!

Виктор согласно кивнул и сжался, сосредоточенно приготовившись к броску: Петр мог снова взбелениться и выкинуть новый фокус.

К счастью, до Петра не очень дошло: он только внимательно осмотрел свои руки, и Виктор догадался, что Петр начал уставать. Затекли кисти, одеревенели ноги, ныли сведенные судорогой напряженные мышцы.

Битва выходила на финишную прямую.

Но дохляк еще держался молодцом.

Он повертел нож в воздухе и неожиданно прижал лезвие к Таниной шейке.

Виктор замер. Выбить нож уже не успеть! Облачко в страхе заметалось над головой.

- Не убью, так порежу! - изменил свое решение Петр. - Чтоб тебе неповадно было над людьми измываться!

- Да над кем же я измывался, Петр! - не выдержал и возмутился Виктор. - Мы ведь с тобой твердо договорились: утром идем к прокурору! Чего тебе еще от меня надо? Отпусти девочку и ложись спать! Ну я тебя как человека прошу!

Это было жестоким просчетом: Петр сразу почувствовал свою силу и значительный перевес.

- Слушай, друг, да ведь даже почетный караул у Вечного огня меняют каждый час! - воззвал к его логике Виктор. - И ребята там все молодые, здоровые, тебе до них далеко! Ну где тебе ночь простоять! Сам подумай! Об этом только мальчиш-Кибальчиш мечтал! И потом, Петро, ты бы обратил внимание на ноги: в нашем возрасте и тромбофлебит схватить недолго! Вообще нижние конечности - главное. Неслучайно эта проблема остро стояла даже в сказках, вспомни: Золушка потеряла именно башмачок, андерсеновская русалочка из-за любви согласилась быть не только немой, но и ступать по ножам, а Герда вообще босиком бежала по снегу за Каем! Но они хоть страдали за любовь, а ты за что мучаешься? Тяжело ведь? Конечно, тяжело, как говаривал еще красноармеец Сухов.

- Не твое дело! - буркнул Петр, чувствуя правоту Виктора. - Пей и закусывай! И из комнаты ни на шаг!

Виктор в отчаянии поднял глаза вверх: Таня, милая, выручай! Научи, помоги, что же делать? Хорошо еще, что Оксана занята с Анютой и мальчишками и не будет очень беспокоиться за дочку. Знает, что с отцом.

Облачко металось в смятении, не зная, что предпринять.

Таня-маленькая сидела молча и спокойно, изредка косясь на приставленный к горлу нож. Стойкий оловянный солдатик.

Зазвонил телефон.

- Не подходи! - истерически завизжал Петр. - Не бери трубку, прирежу!

- Да я и не собирался, ты что! - успокаивающе сказал Виктор. - На хрен мне все телефоны! Я вообще давно уже в театре, заметь! На улице Чехова!

Петр немого повертелся и на время вроде бы успокоился.

Телефон умолк.

- У тебя нет машины, Петр? - спросил Виктор, снова спокойно закуривая.

- Нет, - удивленно отозвался тот. - А на кой она мне?

- А ты русский? - задал второй вопрос Виктор.

- Русский, - ошеломленно ответил Петр. - Ты чего пристаешь?

- До утра далеко, поговорить охота, - объяснил Виктор. - "А какой же русский не любит быстрой езды..." Не читал? По-моему, ты ее тоже любишь.

Петр неловко потоптался на месте.

- Заткнись, а? - попросил он. - Добром прошу!

Виктор мельком взглянул на Петра и провел рукой по волосам. Тот внимательно слушал так же, как и дочка.

- Слышу вот по утрам "Несет Галя воду" и грущу. Я, может, и на Оксане-то женился из-за одного ее имени!

Идиот! Не нужно было при дочке! Ну ладно, она уже большая, Бог даст, поймет! А на нет - суда нет...

- Раньше у тебя существовала совсем иная версия, - заметила Таня.

- Правильно говоришь, - вздохнул Виктор и снова мельком взглянул на Петра и Танюшу: они оба, кажется, увлеклись его разглагольствованиями.

- Но ведь я лицедей! Ты знаешь разницу между лицедейством и артистизмом? Чему вас только учили во ВГИКе! Лицедей - это попросту притворщик, а настоящий артист притворяться не умеет вообще, зато он может свободно отпустить свою душу на один вечер прогуляться на ближайшую дискотеку и пригласить на время другую! Пока идет спектакль.

- Что ты врешь? - пробормотал Петр.

- Это правда, - вздохнул Виктор. - В театр-то с любимой не ходишь? А неплохо бы. Клевая идейка. В другой раз пойдем с нами вместе, Танюша знает, что лучше смотреть.

Дочка серьезно кивнула. Нож потихоньку отклонялся от ее шеи.

- Впрочем, театр, - это теперь не актуально, - продолжал Виктор. - Я тут недавно попытался кое-какие книги продать, деньги были очень нужны. Дохлый номер, не взяли! В буке объяснили, что спроса на книги больше нет, духовные ценности уже похерили, победу одержали материальные. Выпьем, Петр?

Петр отрицательно покачал головой.

- Ну, дело твое! И почему тебе водяра не в кайф? - Виктор налил себе. - Жизнь изменилась, Танюша, вчистую... Хотя народ по-прежнему безмолвствует. Он всегда безмолвствует, и это не ремарка, а лозунг, девиз, целая программа. У каждого из нас есть своя собственная, а есть и одна общая, единая. У тебя, Петр, какая?

Петр снова растерялся.

- Иди ты! - буркнул он. - Мелешь чего-то! Сам не понимаешь!

- Окстись, Петя! Как это не понимаю? - Виктор отпил из стакана. - Этого быть не может, потому что этого не может быть! Так сколько нынче у телевизора программ?

Петр взглянул исподлобья.

Обе Тани разом засмеялись.

Петр хмыкнул.

- А уж сказки рассказывают, - продолжал с воодушевлением Виктор. - Вот, например, Иван-царевич или Иван-дурак, что, в сущности, одно и то же, после каких-то бесполезных поисков Василисы-прекрасной или другой не менее чудесной женщины в результате происков врагов попадает к Бабе-Яге. И выясняются тут потрясающие подробности: Баба-Яга, оказывается, доброго молодца кормит и поит, а сама ничего не пьет. - И молока не пьешь? - в изумлении допрашивает Иван-царевич Петькиными устами. - И кефила "Данон"? И чая "Дилма"? И сока апельсинового? И фанты? И пепси-колы? Здесь изумление достигает наивысшего предела. Я ждал, доберется он до пива и водчонки или нет. Не дождался. Ну, это придет попозже.

- Непременно! - отозвалась Таня-большая.

Петр снова хмыкнул.

- Я хочу в туалет! - решительно, без обиняков, заявила Танюша и скосила глаза на Петра. - Как вы на это смотрите?

Виктор застыл от неожиданности, ладони стали мокрые и холодные.

- Таня, я тебя умоляю, - прошептал он. - Что ты еще выдумываешь...

- Почему я выдумываю, папа? - возмутилась Таня. - Вот новости! Я правда туда давно хочу! Почему я не могу туда захотеть? А мама меня учила, что терпеть очень вредно, потом я не смогу рожать! Вам бы хотелось, чтобы ваша дочка не смогла рожать и у вас никогда не было бы внуков?

Она сурово покосилась на Петра.

Непредусмотренный выпад окончательно смутил его. Он явно не знал, что отвечать и на что решиться.

- У вас есть дочка? - строго продолжала Танюша.

- Нет, - неуверенно ответил он. - Пока нету...

- Ну, значит, будет, - безапелляционно заверила его Таня. - Кстати, вы тоже можете захотеть в туалет, до утра далеко. Это перед кухней налево. Так мы как, пойдем туда вместе или вы мне позволите прогуляться одной?

Она была истинной дочерью своего отца.

Виктор снова напрягся, приготовившись к самым худшим неожиданностям.

Петр смущенно мялся. Девочка явно поставила его в тупик. Танюша, милая...

И она вдруг спокойно встала и отвела от себя руку с ножом.

Виктор сориентировался мгновенно.

Метко пущенная табуретка сбила Петра с ног, остальное было делом техники: Виктор перемахнул через стол, выбил нож и крепко стиснул два худых костлявых запястья.

Таня взяла со стола пустую бутылку и разбила ее о голову Петра.

- Это лишнее, Танечка, - пробормотал Виктор. - Мы так можем его убить!

- Ничего, - безмятежно отозвалась дочь. - Ты все равно там уже кого-то убил. Теперь будем сообщниками. Смотри, ему даже ничего не сделалось!

Действительно, Петру снова повезло: бутылка выскользнула из детской слабой и дрожавшей от всего пережитого руки, и задела его только краем, оставив на лбу лишь едва заметный красноватый след от удара.

- Таня, веревку! - крикнул Виктор, и дочка метнулась на кухню.

Петр лежал тихо, не рвался, не орал и позволил себя связать, не проронив ни звука.

Виктор поднялся с пола, отряхнул руки и, подтолкнув сантехника ногой к стене, посоветовал:

- Теперь спи, дружок! До утра! А мы с Таней пойдем в театр! Как договаривались!

- Ну что ты, папа! - укоризненно сказала Таня и отщипнула кусок пирога. - Очень вкусно! Это тетя Тата принесла? Я ведь тебе уже объяснила: после третьего звонка в театр не пускают! Понимаешь?

- Ах да, совсем забыл! Старый становлюсь, Танюша, бестолковый! - виновато сказал Виктор. - Тогда ложись спать. Мамы все равно до утра дома не будет. Сейчас я позвоню Анюте и предупрежу, что ты не придешь.

Облачко медленно таяло в вышине.

- До завтра, Танюша! - прошептал ему вслед Виктор и поцеловал дочь в лоб. - Спокойной тебе ночи!

Потом он накинул куртку и вышел на улицу покурить.

Морозная лунная ночь высветила землю и дома до прозрачной, молочно-голубоватой белизны. Снег переливался под ногами и мерцал в воздухе тонким резным кружевом.

Из-за дерева кто-то вышел.

Виктор содрогнулся: неужели еще один? Кто же на этот раз пожаловал?

Он пристально вгляделся в темноту и не без удивления увидел длинную нескладную Венькину фигуру.

- Я никак не соберусь спросить у тебя, Вениамин, - сказал Виктор, - какое у тебя самое любимое время года? Поди, весна? Скоро наступит... А чего ты здесь на морозе топчешься? Фонарный столб из себя изображаешь? Запросто ангину схлопочешь, балбес. Зайти, что ли, не решаешься? Раньше за тобой ничего подобного не водилось! Или ты не один, и тебе снова позарез нужна хата? Ты говори, не стесняйся! Совсем тебя бабы сна лишили, как я погляжу! Берегись, заездят!

- Беспокоился я за тебя, Витя, - тихо и необычо серьезно ответил Венька. - Кто у тебя там за деревом утром прятался? Мне звонила Тата... И... ты знаешь уже про Алешу?

- Да, - глухо ответил Виктор. - Проехали... У меня Танюшка, но ты зря не зашел, помог бы кое в чем. Хотя я все равно не смог бы тебе открыть дверь...

- Я подумал, ты не один, - смущенно ответил Венька. - Вчера же была Нелька...

Виктор протянул ему сигарету.

- Нелька, дружище, хорошо умеет жарить котлеты, - задумчиво сказал он. - А кто тебе сказал про Алешу?

Венька растерянно мялся, не спуская с него глаз.

Вот и Алеша ушел... Да, все они постепенно куда-то уходят, покидая его на этой грешной страшной Земле и оставляя после себя тяжкую неизбывную память, которую никак не пережить... Это горе можно пережить со временем, память пережить невозможно...

"И в том строю есть промежуток малый..."

- "Но новую песню придумала жизнь, не надо, ребята, о песне тужить, не надо, не надо, не надо, друзья", - пробормотал Виктор и раскурил сигарету. - Скажи, Вениамин, а ведь у меня очень неплохой голос и слух! Как тебе нравится?

- Ты плачешь, Витя, - сдавленно прошептал Венька. - У тебя на глазах слезы...

- Это снег, дубина! - ответил Виктор. - Идет не переставая, заметь!

- А на волосах? - хрипло спросил Венька.

- Что на волосах? - не понял Виктор и прикоснулся к своей непокрытой голове. - Лежит, не тает снег, что ли?

- Кажется, - неуверенно подтвердил Венька. - Ты стал совсем седой, Витя...

Хрустальная зима застыла вокруг них в тяжелой неподвижности.

Виктор поднял голову к небу.

Над ними неторопливо проплывали облака из марлевки, прозрачные и безмятежные.