|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
НЕСКОЛЬКО СЛОВ НА ПРОЩАНИЕ ПОЭТУ ВЛАДИМИРУ ПРИХОДЬКО
Совершенно не хотелось бы выступать в таком жанре и говорить слова на прощанье. Но теперь это не возможно. Поэт ушел и ушел почти не попрощавшись. "Почти" потому, что не позвонил... (помните, Вертинского ... "Господи, хотя бы позвонили, просто к телефону подошли...") И то, это все не точно. На самом деле, Приходько такого рода человек (и счастливого рода), который все чего бы он ни делал, носило оттенок такой самодостаточности, что в него вписывалось и тот нечто, про что можно было бы сказать, что попрощался, то есть оказал то внимание с тем теплом, что его хватит настолько, что покидаемый не чувствует себя равнодушно брошенным.
Он очаровал меня сразу и навсегда, хотя ситуация была некомфортной. Мы познакомились в Фонде Культуры. Шел вечер "Новые имена". Я волновался за своего сына: дадут ли ему прочитать стихи и сыграть импровизации на рояле? Нахальство моей просьбы было велико (а Владимир Приходько вел вечер), т.к. сын мой не учился в школе музыкальной, нот не знал, но играл импровизации на фортепьяно, овладев моим жанром. А я-то его может быть украл у Рахманинова, а может у Эрола Гарнера. Рахманинову это было простительно он был ребенком, когда лукаво вводил гостей своей бабушки в заблуждение, говоря слова "... а сейчас я вам сыграю последние сочинения Шопена..." и играл свои импровизации, то же, не зная ни нотной грамоты ни теории. А Эрол Гарнер был джазист и негр, и для негра это было естественное состояние - музицировать, не зная нот. Когда люди разговаривают, они тоже импровизируют и тысячи поколений на планете говорили на своем родном языке или, не зная письменности, или, даже и не имея письменности (есть и такие народы). Так вот, все это было кощунством для педантов, устроителей программы "Новые имена", но поэт Приходько, стоял выше того. Не потому, что он разбирался в этой тонкости, а потому, что он чувствовал, что есть право на самовыражение без регламентаций официальных людей.
Но очаровывала не только его смелость, но все черточки его манеры разговаривать или вести себя. Все было пронизано добротой, теплом и красотой - т.е. поэзией. Вот основание называть его поэтом. Только через 10 лет я узнал, что у него выпущено было десяток поэтических книг. Почему-то при встрече он не читал стихов. Ему важнее было завоевать пространство жизни средствами жизни - то есть словами и делами. Но завоевать можно только красотой, т.е. поэзией, и он владел этой поэзией жизни. Он покорял красиво и тепло. По этому поводу вспоминаются мне строчки Марка Твена. Он описывает на том свете марширующих полководцев, и в первых рядах, с Наполеоном рядом, идет какой-то портной или сапожник. На вопрос, как же так, герой рассказа объясняет, что да-да это самый великий полководец, хотя и не вел ни одного сражения. Герой вроде бы как, по моим воспоминаниям, архангел, т.е. большой чин, и его слова звучали весомо. Так и Володя Приходько покорил меня красиво и поэтично, без стихов. Но это даже более трудный жанр - быть поэтом не в словах, а в жизни. И в тоже время это точно по формуле Пушкина "гений и злодейство - две вещи не совместные".
Он не легко принимал все мои жанры (живопись, музыку, прозу, поэзию, публицистику, кино). Но в каждом жанре он находил то нечто, за что мог похвалить или хотя бы принять искренне. Например, сам он не писал верлибром, но мои - цитировал. И цитировал не просто так, а с любовью (это вытекало из контекста). Окуджава иначе проявил себя к моим верлибрам. Он сказал "рассказы мне Ваши нравятся, а стихи нет", я в ответ произнес, "ну и что, а мне они нравятся", он подумал-подумал и сказал "ну и правильно". Но Приходько не просто принял, как принял Окуджава, но покопался и принял любя.
Я ревновал его любовь к миру. Естественно мне хотелось бы, чтобы он только меня любил. Но меня и восхищала его любовь. Она была почти святая. Это была почти любовь проповедника добра и красоты.
Его статьи о людях самых разных профессий удивляли обширностью понимания и чувствования. Однажды я читал его статью о каком-то ученом, и при этом разворачивалась параллельно: КРАСОТА научной идеи, с ДРАМОЙ козней и времени того дальнего, и носителей того времени, т.е. "злодеев", и в этой драме было столько пронзительного беспокойства со стороны автора и за идею ученого, и за его нарушенное спокойствие души неблагодарными современниками. И, так вот, он писал обо всем с любовью, и обо всем красиво, потому что с внутренним искренним теплом. Кто-нибудь подумает, ах, просто журналист и это его профессия, его заработок. Нет, не просто. Просто - оно и есть просто, и такого сколько угодно, а вот с теплом и любовью идущей из глубины, т.е. с поэзией, этого мало.
И все-таки как-то в застолье, с водкой и салатами, спровоцировал я его и на чтение стихов, и каким наслаждением было для меня, что стихи по поэзии, заключавшейся в словах, были того же уровня, как поэзия в его жизни.
Поразила меня и его смелость попытки опубликовать мое эссе, где я критиковал Толстого с Буниным, эссе называлось по словам, встретившимся у Бунина "лира зада", за что я и критиковал. Я знаю любовь планетарную всеобщую к этим двум именам, и понимаю, сколько мужества было надо, чтобы принять мое эссе, да еще и в такой форме, как сделать попытку к его напечатанию (на это требовалось мужества гораздо больше). Очень запомнилось мне эта его попытка опубликования моих стихов и прозы и этого эссе в журнале "Наша улица". Он очень огорченно и бессильно удивился, что ничего не получилось (я показал в журнале рассказы только, не стал начинать с этого конфликтного эссе), и удивился Приходько, что ничего не получается и что в этом я сам виноват (например, фотографию вез в журнал долго - пол года, да так и не привез годящуюся, в конце концов редактор вышел из себя...). Но сколько было в его голосе интонаций тревожной бессильной досады пчелы, которой мешают сделать соты и положить туда меду.
Не могу привести на прощание именно того стихотворения, что восхитило меня в застолье, но вот позвоню сейчас к Нине, его жене, и она мне что-нибудь прочтет, а я что-нибудь и выберу, и процитирую.
Володя, я прощаюсь с тобой конечно формально, на самом деле с Поэзией и Любовью попрощаться невозможно, она всегда остается, куда бы и когда бы ни ушел ее виновник, и что бы ни делал тот, кого она коснулась.
Твой Юрий Косаговский февраль 2002 года.
Владимир Приходько
ЖЕНА ХУДОЖНИКА
Как ты худа,
жена художника
о господи,
как ты тонка!
Ты, что ли, узница острожная
или подруга батрака?:
с тобою стану разговаривать,
а поглядеть в лицо боюсь.
Твои глаза горят,
как зарева,
в них утомление и грусть.
Твоя постель небрежно скомкана,
разброс,
куда ни загляни.
Прокуренная мужем комната
плывет сквозь мартовские дни.
Смеется на коленях деточка,
ей от роду
и года нет.
Да и сама ты только веточка
недорисованный портрет.
Муж в именитые не выбился,
он вьется по ветру
как флаг.
Таким удался он и выдался,
и не искал житейских благ.
Хоть жизнь его, конечно, сложная,
но он покамест юн и бодр.
И веришь ты,
жена художника,
в талантливость его работ.
Нет,
это вера не напрасная
и не подвластная тщете.
Ты этой верою причастна
к его
высокой чистоте.
Ты свечкой названа знакомыми.
Ты светишься.
Среди забот
насквозь прокуренная комната
вот-вот куда-то приплывет.
|
Проголосуйте за это произведение |
