Рассказы
4 сентября 2014 года

В ПОСЁЛКЕ ПРИ КИРПИЧНОМ ЗАВОДЕ

Сегодня дочка принесла мне трёхлитровую округлую колбу из толстого стекла, а в ней - вода, несколько ракушек, камушков, пластиковая жёлто-оранжевая водоросль с густо-лиловыми цветками и петух.

Вообще-то, у дочки есть ключи, но она постучала в дверь пяткой - как в ту пору, когда маленькой девочкой возвращалась домой с улицы и руки её были заняты ведёрками и совочками, мячиками и куклами, охапками цветов и листьев, воздушными шариками или жалкими подвальными котятами. Наткнувшись на моё удивление, она улыбнулась и проговорила с милой непринуждённостью:

-        Пап, ну, дай пройти!

Я отступил в сторону, Зойка ловко скинула в прихожей босоножки и двинулась дальше в квартиру. Судя по решительности, с которой она действовала, место для колбы было выбрано заранее. Меня об этом никто не спрашивал и не уведомлял.

-        Вот здесь, на столе, он и будет жить, - заявила дочка.

Потом глянула в окно и добавила:

-        Ему нельзя на открытом солнце. Вредно. Поэтому не вздумай переставить на подоконник.

-        Вредно? Значит, может помереть от ожога, от теплового удара или типа того? Спасибо за подсказку.

Дочка нахмурилась - ровно так, как делала это в детстве, изображая обиду. Потом взяла меня под руку и приласкалась, глядя на колбу:

-        Ну, красивый же.

-        Как зовут эту рыбу? - спросил я. - Какой она породы?

-        Петух!

-        Петух?

-        Там много разных, но я выбрала его. В машине остался пакет с кормом, сачок и еда для тебя. Спустишься?

-        Не уверен. Еду я покупаю сам, зачем тратишься? А кормить петухов не собираюсь категорически.

-        Ну, красивый же!

-        Ты не понимаешь, что делаешь.

-        Ему даже самка не нужна, только поставишь возле аквариума зеркало, и пусть играет со своим отражением. И разговаривай с ним!

-        Ты не понимаешь, - повторяю я. . Если бы пацаны с Кирзавода узнали, что я тут общаюсь с одиноким петухом, у меня были бы конкретные неприятности.

-        Пап, ну прекрати! - просит дочка. - Никакие пацаны с вашего кирпичного завода тебя давно не помнят. И от самого завода наверняка ничего не осталось. Разве что фундамент. Или того хуже - в одном из цехов устроили гей-клуб.

-        Ты жизни не знаешь, . огрызаюсь я незлобивым тоном. . Есть вещи, которые не меняются.

На какое-то время мы замолкаем, потому что дочка включила наш мощный пылесос, а общаться под такой аккомпанемент пустая затея. Так что я спускаюсь к мелкому Зойкиному корейцу, малость его перепарковываю - согласно дворовой традиции, забираю пакетик с кормом, сачок, еду и возвращаюсь в квартиру. Теперь вот стою и с показательно унылым выражением лица наблюдаю, как на моей территории обживается петух. Он плывёт вдоль выпуклого стекла и пялится в окружающее пространство. Красная рыбка с затейливыми плавниками, реально похожими на гребешки или птичьи пёрышки. Сразу понятно, что типчик не из наших суровых краёв. У нас мужики не станут так вызывающе украшаться - запросто нарвёшься на неприятности и обеспечишь себе заплывшие гематомами глаза, свёрнутый нос, прореженные зубы. Или чего похуже. Ну, кто в курсе, тот уловил. Впрочем, так было прежде. Очень давно.

***

Нынче расклады и развязки совсем другие. Все настоящие пацаны с кирпичного завода остались в моей юности и молодости. За толщей лет. Многое так замутилось, что без архивных бумаг и дотошных усилий не восстановить череды, зато другие эпизоды хранятся в памяти, будто стратегический ресурс, который нельзя разбазарить. Иначе потеряешься во времени и в пространстве - кто ты, откуда, что и почему. В этих закромах всё по полочкам, сюда можно не заглядывать годами, но если какая нужда - вот оно - смахни пыль, бери и пользуйся.

Единственное украшение, которое мы тогда себе позволяли, - синие татуировки. Часто очень корявые. С именами девчонок, в которых влюблялись. Набивали татуировки, конечно же, не в салоне, а где придётся и приспичит - на крыше старого цеха, там обыкновенно играли в карты, или за угольными сараями, или в лесопосадке. Про антисанитарию никто не думал. И про то, что ставим себе клейма на всю дальнейшую жизнь. Мода пошла от тех, кто держал среди нас шишку. Увидели и захотели, как они.

Так на наших кистях и предплечьях появлялись Любы, Кати, Тамары, Мани, а потом мы в них разочаровывались, потому что они якобы недостойны, и сводили татуировки самым беспощадным способом - просто срезали их лезвием или соскребали, оставаясь при жутких рубцах. Встречались такие малахольные, которые утверждали, будто в этом деле хорошо помогает мясо убитого воробья, только оно должно быть свежим. Срезаешь .Люсю. с пронзённым сердечком и сразу прикладываешь разодранную тушку. Некоторые пробовали, но без разницы. Или с не очевидным результатом. Про смертельно опасный птичий грипп в ту пору и слыхом не слыхивали.

Редко кто из кирзаводских пацанов моего поколения достигал совершеннолетия, не имея на руке уродливую блямбу. До и после нас бывало иначе. Я не исключение. И конечно, я помню, какое женское имя скрывается у меня на левом запястье, но когда спрашивают, делаю вид, будто забыл. Ведь на текущий момент с той поры минуло почти шестьдесят годков. Или говорю, что обжёгся о сковородку при готовке омлета.

Аня жила в бараке на соседней улице, училась в параллельном классе. Мы с ней даже в кино ни разу не сходили. И не прошлись туда-сюда по посёлку. Или к речке в полутора километрах - по маршруту женихающихся парочек. Чтобы посидеть там на бережку под ветлой, помечтать, поцеловаться и, если повезёт, подержаться за девичьи груди, пощупать бёдра. Кому-то везло ещё больше.

А началось с того, что однажды я прогуливал урок и прятался в углу школьной раздевалки. Помню, как чьё-то пальто сильно воняло печным дымом. И пуговицы на нём были разные. Одной не хватало. И тут в раздевалку заскочила худенькая и с огромными глазами Аня Лукина. Между прочим, отличница. Она поспешно огляделась и стала подтягивать длинные чулки, потому что они пузырились у неё на коленках. Задирался подол форменного платья. Я всё это увидел и решил, что влюбился. Таким образом у меня появился повод набить татуировку .Аня Л.. К тому же никто другой на её любовь не претендовал, и мне не пришлось выяснять отношения. Не то чтобы я боялся, но и на рожон не лез. В нашем беспокойном посёлке и без того хватало причин для поножовщины. Недавно два девятиклассника жёстко схлестнулись из-за смазливой ляльки Сони Марковой, и первый пырнул второго. Не насмерть, но всё равно. Прокатилась волна разборок. А Сонька отчаянно закрутила с третьим, позже стала блатной и отправилась на кичу вместе с бандой, которой помогала воровать.

Аня Л. меня тоже подвела. Но совсем по иной причине. Она всегда хорошо держалась, не таскалась ни с кем из парней, не позволяла себе ничего лишнего и потому не давала мне повода взяться за бритву и поймать воробья. Про моё клеймо она знала и делала вид, что её это ни чуточку не касается. А потом просто переехала с Кирзавода в новый город. Они получили там двухкомнатную квартиру - в четырёхэтажке. Пару раз я навещал их район, сидел на аллее, глазел по сторонам и представлял, как она здесь поживает. Мне уже исполнилось шестнадцать, и пора было сводить татуировку. Тогда я придумал, будто встретил Аньку на рынке с каким-то прилизанным фраером под ручку. И я со злым прищуром поведал про то пацанам - якобы меня предали и всё такое. А в конце смачно сплюнул. С тех пор у меня этот рубец.

***

Когда пылесос глохнет, я продолжаю беседовать с дочерью:

-        Вот вернётся твоя мать, не заметит в мутной воде этого петуха и выплеснет.

-        Пап, ну, хватит!

С домашними хлопотами она управляется ловко и быстро, люблю за нею наблюдать. Гудит стиральная машина, моется посуда, варится борщ. Зоя хочет, чтобы я правильно питался - полноценно и с оглядкой на болячки. Моё хозяйство вовсе не пришло в упадок, но дочка любит, чтобы порядок был идеальным. Поэтому будет возиться здесь ещё пару часов. Потом она осмотрится, отдышится, подробно расспросит меня о самочувствии, выяснит, хожу ли на прогулки, как сплю, измерит давление. После мы выпьем цветочного чаю, который присылает мне сын, поговорим о детях-внуках, о том, как напряжённо трудится зять, и расстанемся до следующих выходных.

-        Обязательно поставь ему зеркало! Слышишь? Чтобы не скучал в одиночестве.

-        Значит, он будет видеть себя в зеркале и так развлекаться?

-        Именно.

-        Ну, точно петух. И самка ему не требуется?

-        Вообще-то, требуется. Купить?

-        Не надо. Потом заявишь, что нужен аквариум побольше, пара улиток - чистить стекло, и пошло-поехало - не замечу, как стану ботаником или животноводом. Короче, я не нуждаюсь, чтобы мою старость скрашивали. Когда помру, купишь матери кошечку или собачку. Без меня ей, наверное, будет скучно. А мне есть чем себя занять.

Разговаривая со мной, Зоя шлёт смски своим детям, передаёт от меня приветы:

-        Сегодня у нас - суббота. Вот так и будешь по субботам один раз в неделю менять ему воду. Будет у тебя суббота - рыбный день.

-        То есть остаток своей жизни я должен горбатиться на этого петуха?

-        Пап, ну прекрати! А воду нужно предварительно отстаивать.

-        Ты правда хочешь, чтобы я работал ещё и по субботам?

-        Почему нет? Ты же не ортодоксальный еврей, чтобы соблюдать шабат. Или я чего-то не знаю?

-        Ты знаешь о том, что я с Кирзавода?

-        За последние две недели ты сказал мне об этом раз десять.

-        Там отродясь не было синагоги. И клиентов для неё не было. На производстве, может, и водился какой-нибудь транзитный Цукерман из бухгалтеров-снабженцев, но жил он наверняка не в посёлке, а в городе.

Я хочу ещё раз сказать дочке, что она ошибается, полагая, будто мне тут невмоготу от безделья и безлюдья. Хочу сказать, но молчу. Потому что у меня появилось подозрение. Четыре дня назад соседка с нижнего этажа видела, как я отоваривался в магазине разливного пива. И вполне вероятно, настучала Зое, да ещё приукрасила - якобы я долго любезничал с продавщицей. А если человек в моём возрасте и в моём положении начинает любезничать с продавщицей пива, это явный повод для беспокойства. Вот дочка и решила, что пока я обретаюсь без жены, мне необходимо о ком-то заботиться. И подогнала петуха. Знала, что от щенка или котёнка я категорически откажусь. Собаку - хочешь, не хочешь - надо выгуливать два раза на день, а кошка, пока вырастет, обдерёт когтями диван и все кресла. И обе будут гадить. Не то чтобы я как-то особо не люблю животных - просто это на мой взгляд сугубо старушечьи радости. У нас в доме что ни одинокая бабка, так непременно с Буськой или с Муськой. Либо смотрят телевизоры, либо бродят по двору, ищут своих блудливых зверят.

***

Конечно, никакие шуры-муры с торговкой пивом я не разводил. И не собирался. Просто она похожа на женщину с Кирзавода. У нас на посёлке стоял ларёк, и там заправляла примерно такая же Клава - прокуренный голосок, двусмысленные шутки-прибаутки. А с кем мне ещё общаться? В старые добрые времена по выходным дням мужики кучковались у доминошного стола, сидели в белых майках и широких штанах, смеялись, смачно курили Беломор и стучали костяшками. А теперь у нас во дворе некуда приткнуться - всюду автомобили. С тех пор как я сам бросил ездить, они меня очень раздражают. И через форточку иногда тянет - не воздух, а голимый выхлоп.

В пятидесятых на весь Кирзавод не было ни одной личной машины. В шестидесятых появились четыреста третьи "Москвичи" и горбатый "Запорожец". На "Запорожце" ездил дядя Петя по кличке Будённый. Кличку он получил за усы, а машину - за геройские заслуги. Через войну прошли все наши отцы, но по праздникам дяди Петина грудь сияла и пестрела как никакая другая. У моего папки тоже имелась медалька - скромная, и он не всякий раз её надевал. Наверное, стеснялся. Случалось, мама настаивала.

-        А чего, - говорила она, - ты в тылу не отсиживался. Пусть народ видит.

Иногда во хмелю отец делился со мной воспоминаниями и всё не мог понять - то ли ему очень повезло, то ли нет. Трижды он попадал в действующие части на передовую и почти сразу получал контузии или ранения. Для жизни вроде не очень опасные, но в госпиталях отлёживался подолгу. Закончил в Германии. А самым ярким был его рассказ о том, как после победы их подразделение перегоняло в СССР крупный рогатый скот, который достался нам по репарациям. В общем, он прошёл пешком не только туда, но и обратно.

Мы сидели втроём за круглым столом в уютной комнатке, которую называли залом. Я был их единственным ребёнком. Сорокового года рождения. По гостям ходили крайне редко - родители не отличались компанейским характером. И у себя принимали только по большим торжествам. Отцовские откровения мамка слушала вместе со мной, подливала ему водки, подкладывала еду и просила:

-        А давай ещё раз - про то, как поляки клянчили у вас корову?

В той истории не было ничего особенно интригующего, но маме очень хотелось, чтобы я на всю жизнь запомнил, как добросовестно служил мой папа. И ещё ей нравилось, как он пшекал, произнося польские словечки и выражения:

-        Пановие жолнеже, проше спшедайте кровэ!

А потом ночью, уложив нас в кровати и закончив с мытьём посуды, мама долго шептала молитвы. На кухне мерцал свет. Перед иконами, которые достались нам от бабушки.

Когда я подрос, старшие пацаны стали брать меня с собой - в новые городские районы. Чаще всего по выходным. В новых районах всюду рыли котлованы, возводили здания - иногда просто огромные - по нашим кургузым поселковым меркам. В новых районах сгружали кирпич и плиты, ссыпали щебень, укладывали и укатывали пахучий асфальт, тянули бордюры, варили битум. Натужно пыхтели, кашляли и лязгали грузовики, грейдеры, экскаваторы, башенные краны. Люди жили по соседству с кинотеатрами, парками, скверами, большими магазинами и Дворцом пионеров. Однажды, вернувшись после такой прогулки, я спросил:

-        А чего нам не дают квартиру? Папка же делает кирпичи. Из его кирпичей вон сколько всего построили.

-        А зачем нам квартира? - отвечала мама. - У нас тут огородик. Хорошо ведь, когда свои овощи, ягоды.

-        А дом маленький, - настаивал я.

-        Зато есть сарайка. Курочек можно держать. Собака у тебя. Разве ты не любишь Полкана?

-        Полкана люблю.

Вот ведь, - подумал я, наблюдая, как дочка заваривает чай, - было время, когда мне очень даже нравились и собаки, и домашняя птица.

***

Насчёт собственного участка мама была права. В семидесятых из нашего посёлка уже никто не рвался в новый город. Люди стали ценить клочок собственной земли, который обеспечивал им хорошую прибавку к зарплате. На рынке продавали, что выращивали, и сами не тратились на покупку картошки, моркови, лука. В общем, жили побогаче тех, кто предпочёл двухкомнатные хрущёвки.

Если бы только не нравы, которые менялись здесь очень медленно, - не то что в высотных районах на прямо расчерченных улицах, среди ухоженных аллеек и цветочных клумб. Там любой взрослый мог остановить двенадцатилетнего шкета и в воспитательных целях надрать ему уши - за громкую матерщину или курение. У нас всё было наоборот, у нас говорили, что тот не мужик, кто не сидел. И с самого детства готовились к тюрьме.

Мы росли в атмосфере блатной романтики - с песнями про беглых зэков, злых вертухаев, про долгие этапы в Сибирь, на Колыму и в Коми АССР. Мы завороженно внимали тем, которые уже откинулись, - учились, как правильно вести себя в первую ходку, за кого держаться, перенимали манеру ботать, шмалить, смачно сплёвывать и обращаться с заточкой. Ну и понятно - у каждого из нас была кличка. Как представлялось - на всю оставшуюся жизнь.

Горелым меня обозвали ещё до школы. Из-за того что у отца была обожжена правая сторона груди, шея и плечо - результат второго ранения. Поначалу я сильно обижался. Не столько за себя, сколько за папу. Потом привык, и мне стало нравиться. "Горелый" звучало сурово и таинственно. Особенно на фоне моих тогдашних приятелей - Кулька, Оспы и Фантика. Помню, как лет в двенадцать я проснулся посреди ночи, потому что на улице сильно громыхало, шёл ливень. Я лежал и мечтал о том, что когда-нибудь в нашем городе на стенде "Их разыскивает милиция" появится листок с моей фотографией и там будет написано - такой-то такой-то, уроженец, вор-рецидивист по кличке Горелый, за совершение особо тяжкого, особые приметы, особо опасен. Аня будет идти мимо, увидит меня и затоскует от любви. А уж как она зарыдает и схватится за сердце, когда сука конвойный при неудачном побеге криво усмехнётся и загонит в мой стриженый затылок тяжёлую маслину...

Но реально угодить в тюрьму я боялся. Хорохорился, как все, но боялся - удастся ли заслужить авторитет? А вот Чижик и Пыжик не боялись. Они даже как бы соревновались, кто из них первый влипнет и сядет. Чижиком звали Юрку Чижова - отсюда и кличка. Он учился в нашем классе, но рос быстрее остальных и смотрел на сверстников сверху вниз. Конечно, пользовался этим - кого-то из безответных бил, заставлял искать ему курево, отнимал деньги. У Чижика был верный корешок Игорёха Пучков. Ростом поменьше, зато очень шустрый. В детстве носил погоняло Пучок, но позже стал Пыжиком - для удобства, поскольку постоянно находился при Чижике. Где Чижик, там и Пыжик. На пару они воровали - по мелочи - в магазинах, на рынке. Ездили в городской Парк культуры и отдыха, чтобы трясти пионеров, которым родители выдали мелочь - на аттракционы и мороженое. Так что могли сесть одновременно - не случилось.

В пятнадцать лет они подломили киоск "Союзпечати", у Пыжика на чердаке по неизвестно чьей наводке нашли краденые журналы - вроде "Советского экрана", "Вокруг света", "Крокодила". Пыжик решительно взял всё на себя и подельника не сдал. На суде он дерзил, пугал свидетелей, смеялся, кривлялся, и Чижик крикнул ему из зала:

-        Братуха, скоро увидимся! Я тут не задержусь.

И сделал, как сказал. Его закрыли через месяц - за то, что ограбил двух малолеток. Вот только мотать срок ему пришлось в другой колонии. Отмерили им не много - на первый раз. И Кирзавод ждал, что они скоро вернутся. Но спустя полгода стали приходить новости одна удивительнее другой. Сначала мы узнали, что Пыжик - злостный нарушитель режима - заработал на месте ещё одну статью, так что его отсутствие значительно продлится. А про Чижика долетел слух, в который сразу никто не поверил, - якобы наш Чижик стал петухом. Проиграл в карты все деньги, какие были, все сигареты, а потом не выдержал без курева и поставил на кон самое ценное, что имел, - рассчитывал сорвать банк. Не сорвал, сорвали ему. И вот - так. Мать Чижика ходила мрачной тучей, его младший брат боялся появляться на улице.

Помню, как ненастной осенью из зоны в посёлок притаранили маляву от Пыжика - примерно такого содержания: "Пацаны, когда этот петух откинется, держите его, пока не вернусь. Я сам его кончу. Пацаны, очень прошу. А если кто нарушит мою просьбу, пусть не обижается."

В этом письме был вызов всем, кто ждал Чижика, чтобы настрогать его ломтями и тому подобное. Ждали авторитетные люди, у которых за плечами - по пять и даже по десять лет строгача. Но Пыжика поняли правильно. Если рассудить, Чижик подставил весь Кирзавод, и теперь любая шваль могла сказать "а, знаю, знаю, это у вас там петухов разводят", но более всего он подставил Пыжика.

Только представьте себе камерную беседу:

-        С прибытием, браток. Какое погоняло?

-        Пыжик.

-        Пыжик? А кто у тебя Чижик? Не тот ли самый жареный петушок? Это чо - твоя вторая половина?

При таком базаре без заточки не обойтись. Но если фраера и все блатные будут в курсе, что именно Пыжик распотрошил Чижика, тогда ещё куда не шло - отмотает пару новых сроков, заматереет, может, оно и забудется, из какой припевки взялась его кликуха.

Однако Чижика на Кирзаводе так никто и не увидел. Мать с братом скоро уехали, и возвращаться ему в наши края было ни к чему. Знал, какая жуткая ждёт его доля. Зато у меня с этой историей связано самое большое потрясение юности. Потому что я Чижика встретил. Летом после окончания школы.

***

Поехал я как-то из посёлка в город и столкнулся с Чижиком лицом к лицу - в промтоварном магазине. Причём так столкнулся, что не разминуться, не уклониться. Чижик изменился. Или - точнее - я изменился. Он почему-то остановился в росте и ссутулился, я же наоборот - вытянулся, стал на полголовы выше него, раздался в плечах и вообще - возмужал. Под носом запушились первые усики. Но он сразу меня узнал и замер. Глаза испуганные. Потом суетливо глянул по сторонам, видимо, опасаясь, что я тут в компании наших пацанов. И протянул мне робкую руку. А я эту руку пожал - не успев понять, что делаю. От растерянности.

-        Горелый? - спросил он. - Ты же был совсем маленький.

Я молчал и лихорадочно соображал, чем ответить. Мысли в голове полетели - одна страшнее другой. Если на Кирзаводе узнают, как я пожимал руку петуху, вместо того чтобы отмудохать его от всей души и притащить в посёлок, мне - кранты. Пыжик этого точно не простит - порежет, не сомневаясь. Остальные одобрят. При таком раскладе никто за меня не впишется. Похоже, Чижик уловил, куда клонятся мои рассуждения, и заспешил:

-        Ладно, пойду. Но вообще, я сегодня уезжаю. На юга.

Я смотрел ему вслед, а он озирался - боялся, что решу догнать.

Вернувшись домой, я долго отмывал руку, скоблил её жёсткой губкой - до кровавых ссадин. И с неприязнью смотрел на себя в зеркало, хотел плюнуть. Переживал до глубокой осени, копался в душе - почему я не такой, как другие? Тот же Фантик, например, - полгода, как сидит. А Кулёк и Оспа получили условные сроки. Нормальные пацаны.

Весной меня забрали в армию - и не в стройбат, как большинство наших парней, подлежащих призыву, а в самые боевые войска, в гвардейскую часть, где со временем я дорос до старшего сержанта. Ну, а когда демобилизовался, мне было уже не до Пыжика с его обидами и понятиями. В общем, тайну моей встречи с Чижиком я сохранил до сегодняшнего дня.

***

Неужели всему причиной пальто с каракулевым воротником? Такие пальто были в моде у советской интеллигенции. Мама купила его мне на барахолке. В десятом классе. Я очень злился, ни в какую не соглашался носить, предпочитая свой ветхий полушубок, который вонял гнилью. Деньги за пальто уплатили немалые, но появиться на Кирзаводе в каракуле означало сильно рисковать репутацией. Мама об этом не думала, она хотела мной гордиться. И как-то уговорила поехать с ней в новый город.

Из посёлка мы выбирались ближе к вечеру. В ранних сумерках и посреди лёгкой вьюги моё пальто не очень бросалось в глаза. Воротник я поднял. Мы дождались на остановке маршрутный автобус, залезли в его тесное заиндевевшее нутро и отправились.

В центре под ногами поскрипывал снежок. Над людскими головами от дыхания клубился пар. Народ суетился. Никому не было до нас дела. Чувство неловкости исчезло. Мама держала меня под руку, мы неспешно брели вдоль огромных ярких витрин, обсуждая вероятные покупки. До Новогодних праздников оставалась неделя. Город жил в предвкушении, его украшали ёлками, гирляндами, цветными шарами и звёздами. Всем было весело. И мама счастливо улыбалась. Дома нас ждал отец - он обещал приготовить на ужин что-нибудь вкусное, а впереди открывалось светлое будущее.

Потом мы завернули в универмаг, выбрали нарядную скатерть, мама вручила мне новенькие купюры и отправила в кассу, у которой длинной очередью вытянулись покупатели. Я пристроился в хвосте и о чём-то задумался. Скорее всего, об окончании школы и о будущей жизни. И вдруг кто-то крепко взял меня за правую руку - повыше локтя. Я обернулся. Сзади стоял пацан примерно моего возраста. Чуть старше. Но коротышка. Белобрысый, как будто совсем без ресниц, с красным обмороженным лицом, в облезлой шапке-ушанке, в куцем бушлате, в замасленных штанах и расползшихся валенках. Пальцы, которыми он прихватил моё дорогое пальто, были грязными и заскорузлыми.

-        Не шуми, - прошептал он, - а то зарежу, у меня финка на кармане. А сейчас аккуратно дай мне денег.

Я смотрел на него и нисколько не боялся. И сказал первое, что пришло в голову:

-        Вообще-то, я здесь не один.

-        С батей? - спросил он.

Я утвердительно кивнул. Он изменился в лице, глянул на меня с уважением и произнёс:

-        Тогда извини.

И сразу исчез. Всё произошло очень быстро. Никто ничего не заметил. Очередь двигалась. Возле кассы я подумал, что надо было послать его подальше. И ещё признаться, что я не какой-нибудь зашуганный фраерок, а приехал с Кирзавода - пусть боится. Ведь получилось, что я схитрил, напугал его отцом - короче, повёл себя недостойно. Совсем не так, как положено у нас на посёлке. За эту слабину меня бы не одобрили. Тут я увидел своё отражение - в зеркале у примерочной. В полный рост. Типичный городской юноша из интеллигентной семьи - с пятёрками по музыке и физике, с прилежным поведением. Понятно, почему обмороженный выбрал меня - я показался ему лёгкой добычей. Но никакой злости на пальто с каракулевым воротником я в тот момент не испытывал.

Я пробил чек, вернулся к маме, мы забрали скатерть, а спустя минут двадцать возле обувного отдела я обнаружил, что коротышка следит за мной со стороны. Значит, он решил удостовериться, что я в самом деле закупаюсь тут на пару с отцом и меня есть кому прикрывать. Он смотрел со злобой и, похоже, не оставлял надежды отнять наши деньги. Присутствие моей мамы его ничуть не смущало. Так у меня появился шанс показать себя настоящим пацаном, а не гнидой. Я живо представил, как отпрашиваюсь у мамы на минутку, неспешно иду к обмороженному, сходу втыкаю ногу ему в живот, а наглую красную рожу размешиваю кулаками в сопли-слюни. И потом тихо так говорю:

-        На кого тянешь, баклан?

Однако в последний момент я остановился. Накатила жалость. Ведь коротышка наверняка сирота. С каким уважением он произнёс слово "батя". Может, его отец погиб на фронте, мать умерла от беды, а он теперь пытается выжить. Всего лишь. Быть может, на следующем гоп-стопе парня задержат, осудят и этапируют в места, где будет ещё холоднее, ещё не уютнее, ещё жёстче. Как он там справится?

Мы встретились глазами. Он рассчитывал увидеть мой страх, сунул пальцы в карман, где спрятана финка, - давал понять, что сейчас пойдёт за нами и там, на улице в морозных сумерках, внезапно подскочит и воткнёт лезвие мне в бок. Я легко выдержал его взгляд. И кажется, он что-то про меня смекнул. Или почувствовал. По моей улыбке, по движению руки, по походке. Всё-таки я родился и вырос в бандитском углу - на Кирзаводе. Для всякого в нашем городе это был определяющий факт биографии. Никто не совался к нам без крайней нужды, а если совался, то затихал, точно мышь под веником. И в лице обмороженного появилось удивление - будто он хотел мне сказать:

-        Слышь, братан, а причём тогда это пальто?

Вот и я ломаю себе голову над тем же - а что если и впрямь мою судьбу изменил каракулевый воротник? Неужели в тот вечер у магазинного зеркала я подсознательно решил, что стану советским интеллигентом и сверну со скользкой дорожки, которой уже отправились Пыжик, Кулёк, Оспа и Фантик? Где они теперь? Где Чижик? Вряд ли живы. Сгинули от резаных ран, от пуль вертухаев, от туберкулёза, язвы или цирроза. И зачем они приснились мне две недели тому назад? На вторую ночь - после того как я проводил жену и в квартире повисла какая-то необыкновенная тишина. Словно только этого и ждали. Я ведь о них и думать забыл. А тут стоят всей кодлой, как в пору нашей первой юности, глядят уныло. И за спинами у них дымят трубы промзоны. Я даже услышал сиплый голос Фантика:

-        Слышь, Горелый, ну, ты там это...

А чего это - молчок. Открыл глаза посреди ночи и уже не сомкнул до рассвета, всё вспоминал - накатило так, что от тоски чуть не задохнулся, пришлось накапать стопку пустырника. Вообще-то, мне требуется что посильнее - хотя бы валокордин, но пустырник ближе и по вкусу, и по звуку - своей природной горечью и намёком на бесприютные, тревожные пространства за пределами посёлка, вокруг моего детства.

Знали бы они, что мне уже семьдесят четыре и в будущее, равно как в прошлое, я смотрю с уверенностью. Что у меня двое детей и шестеро внуков. И что в любой момент я могу связаться с родными по скайпу, электронной почте или мобильному телефону. Ноутбук - на столе, рядом - айфон, подаренный на последний День строителя. Знали бы они, что моя умница дочка работает врачом иммунологом, а сын, гвардии майор запаса, служит теперь священником - далеко от нас - в Кубанской митрополии, в Екатеринодарской епархии. И моя супруга, заслуженный педагог, поехала туда на пару месяцев - чтобы помочь батюшке и матушке с очередным новорожденным. А я остался, поскольку наше ТСЖ, наконец, добилось от управляющей компании капитального ремонта с заменой труб и надо находиться в квартире. К тому же соседи просят, чтобы я следил за процессом как специалист.

Сколько в предыдущем абзаце слов и понятий, которые мои бывшие кореша даже не слышали...

***

У пацанов с Кирзавода выбор был невелик. По окончании школы или ремесленного училища они отправлялись на местное производство. Одни ждали, когда посадят, другие - когда заберут в армию. Рассчитывать на поступление в институт не приходилось. С таким культурным багажом и низкими баллами даже не мечтали.

Промышленная зона на нашей городской окраине раз в пятилетку прирастала каким-нибудь новым предприятием. Когда мне пришло время устраиваться на работу, я выбрал завод железобетонных изделий. Наверное, в знак протеста - против кирпичей, которые дали имя нашему посёлку и которые висели над нами от рождения. В фигуральном смысле.

-        Ты откуда, браток? А! Всё понятно. Стой! Видишь - таким, как ты, проезда нет.

Меня взяли формовщиком и скоро - за доблестный труд - повысили в разряде. Отец и мама гордились. Когда я принёс первую зарплату, мы посидели за круглым столом, застеленным нарядной скатертью, - с бутылкой красного креплёного вина. Отметили начало моей новой жизни. Закусывали запечённым гусем, картошкой и луком с огорода, смеялись и пшекали:

-        Пановие жолнеже, проше спшедайте!

Потом потянулись унылые трудовые будни. Я легко освоил профессию и начал смотреть по сторонам. По соседству с нами, за стенкой, находился арматурный цех. Мне очень повезло, потому что тамошним мастером оказался добродушный парень. Он сильно отличался от всех остальных. В большинстве своём это были мужики и бабы с богатой биографией - фронтовики или уголовники, или то и другое одновременно. А вся молодёжь вышла из тупиковых закоулков, вроде нашего. Так что порядки здесь царили жёсткие.

Лёша Морозов заметил мой интерес и однажды в столовой за обедом научил, как жить дальше:

-        Неважно, что был троечником. Я ведь тоже не отличник. Всё равно надо поступать. Конечно, на престижную специальность не получится. Но вот, например, на мой родной факультет - электросварочного оборудования. Не такой большой конкурс. Знаешь - те, у кого полный порядок с математикой и физикой, мечтают строить корабли, самолёты, архитектурные шедевры, военную технику. А у нас - ты сам видел - всё просто. Так что послужи в армии, заработай достойную комсомольскую характеристику, направление в институт. И тогда обязательно получится.

И вот эти простые слова и ясные перспективы перевесили всю ту мрачную науку, которую я впитывал едва ли не с младенчества, - блатную романтику, умение ботать по фене, обращаться с ножом, вытачивать штыри, пики, первым начинать драки, бить исподтишка - со всей дури по болевым точкам, пинать, пока полностью не подавишь волю врага, пока не искалечишь, воровать, долго сидеть на корточках, путешествовать этапами, выживать в тюрьмах и на зонах, играть в очко, держать фасон...

Через десять лет я стал инженером. И до самого выхода на пенсию ударничал на разных общесоюзных и российских стройках. Объехал страну от края до края и закончил трудовую биографию директором СМУ. Короче, есть, что вспомнить. А тут Чижик и Пыжик, Фантик, Оспа и Кулёк. Унылые и потерянные. Стоят кодлой на фоне дымной окраины. Чего им от меня нужно? Почему не отпускают уже вторую неделю?

***

Мы с дочкой напились чаю, она уехала. Теперь вот сижу и наблюдаю за новым соседом. А за окном к ломаному горизонту присаживается жаркое июльское солнышко. Внутри выпуклой колбы преломляются его косые лучи, путаются в оранжевых водорослях, высвечивают камни и ракушки. Подношу мизинец к поверхности воды, чуть окунаю. Рыбка тут же всплывает из трёхлитровой глубины и решительно нападает на мой палец, как бы желая укусить. Повторяю эксперимент - с тем же результатом. Ничего себе, удивляюсь я, да ты боевой. Видимо, не из тех жареных петухов, которым нет места в наших суровых, бескомпромиссных краях. Альфа-самец. Хозяин территории. Ну-ну. Будешь правильно держаться, может, дам заднюю, расщедрюсь и куплю тебе подружку. Той же масти. Красотку в перьях. Ни к лицу такому парню растопыривать жабры перед зеркалом. Вхолостую. Как тебе идея? Только больше не лезь ко мне с разговорами. Даже если по душам - типа, мы тут с тобой оба два одиноких мужика, давай сгоняем за пивом, притараним пару вобл, мне сочнее, тебе посуше. Кстати, продавщица Клава вполне нормальная чудачка...

Ни к чему всё это. Я ведь родился и рос в посёлке при кирпичном заводе, а у нас там не принято беседовать с рыбами.

*

Copyright (c) "Русский переплет"