Рассказы
26.IX.2006

"Не собирайте себе сокровищ на земле,

где моль и ржа истребляют,

а воры подкапывают и крадут,

но собирайте себе сокровища на небе...

ибо, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше".

Евангелие от Матфея гл. 6. 19-21.

Макарова Рассоха течет там, куда Макар телят не гонял.

Макарова Рассоха воробью по колено.

Макарова Рассоха девять месяцев в году не течет.

А три месяца течет.

В янтарных берегах.

Долгой стылою зимой ее глубокий каньон - лишь морщинка на белом лице тундры, но приходит благословенный июнь, и поднимается паводок, бешеный и веселый, как вены на руке рыбака вздуваются тундровые потоки, и становится Рассоха полноводной рекой, и вымывает из мерзлоты берегов красивые желтые камешки, теплые и приятные на ощупь. Бросишь такой в костер или подожжешь спичкой и услышишь запах древнего знойного лета, давно умершего ветра и давно отшумевших лесов.

И бьют в берега мутные вешние воды, и вымывают грубые кости и спиральные полуколеса мамонтовых бивней.

И туго скрученные струи распиливают высокие берега, на которых тундровые кочевники имеют обыкновение хоронить своих мертвых. И схлынут воды, и останутся на черном песке белые косточки живших до нас людей...

***

По левому высокому берегу Макаровой Рассохи стоят охотничьи пасти старика Евдокима. Евдоким не признает капканов. Основная деталь пасти - тяжелое падающее бревно. Оно убивает песца на месте. В капкане же песец долго мучается, частенько откручивает себе лапку и уходит, чтобы потом все же погибнуть в тундре. Поставить капкан относительно легко.Чтобы сделать и настроить пасть, надо много потрудиться.

И капканы, и пасти требуют ежегодного осмотра и ремонта. Охотники занимаются этим в конце лета, когда исчезает комар - мученье для человека и животных, и корм для птиц и рыб.

Обычно старик обходит свой участок пешком. Но в этом году у него "пневматик". Три рослых кобеля: белый, черный и рыжий шустро тянут по моховой тундре легкую двухколесную тележку. На тележке от пасти к пасти с комфортом едет сам Евдоким, его лопата, вещмешок и связки колышков для ремонта.

Километров пять-шесть отъехал старик от своей базовой избушки, старой заплесневелой развалюхи, построенной, наверное, еще тем самым Макаром-первопроходцем, как вдруг услышал странные звуки.

Как будто мелкие камешки быстро бросали на железный лист, как будто с треском ломали ветки для костра, как будто лопался от мороза лед на реке. Последние звуки дед распознал. Это "голос" тяжелого охотничьего карабина калибра 9.00 миллиметров.

Вперед, собачки! Совсем рядом большая охота! Достанется и вам на зубок, лохматые!

Собаки рванули и бросились в распадок, где впадает в Рассоху безымянный ручей.

На берегу ручья горел пневматик. Настоящий. Новый. Четырехколесный. Бензобак и камеры, пожираемые огнем, густо чадили в вечернем воздухе.

В стороне от машины, лицом вниз, - человек неподвижено. Собаки обнюхали его, сбились в кучу, перепутав алыки, и завыли. Евдоким подошел.

Кровь уже пропитала мох и гальку и широким языком застывала на песке. Не без труда, Евдоким перевернул убитого лицом вверх. Заросшее черной бородой молодое звероватое лицо с перебитым носом и шрамом на левой скуле. Пуля угодила в шею. Из раны все еще вытекала густеющая кровь, последнее тепло жизни...

- Эх, какой молодой!..

Тундра вокруг - как железным прутом исхлестана. Длинными полосами лежал вырванный мох - пули ложились почти параллельно земле, значит и тот, второй, стрелял лежа. Но где же он?

А вот! В двухстах шагах, под нависшим козырьком берегом, небольшая палатка. Очень странная палатка. Не поймешь, какого цвета. Вся в бурых, серых, палево-блеклых пятнах, как мундир пограничника или куртка геолога.

- Э-эй, кто-нито живой есть?

Деду никто не ответил, и он, стараясь как можно больше шуметь, покрикивая: "живой - выходи, однако!" - подошел к палатке. У входа - лопнувший от удара о землю вещмешок со свежим оленьим мясом, и густо кровь на мху. Евдоким оттянул тяжелый от грязи и крови полог и, ежесекундно ожидая выстрела в грудь, закрепил его на крыше застежкой...

В палатке, на раскладушке, сидел крупный тяжелый мужчина. Белобрысый и белобровый. Он раскачивался и мычал, сузив черные от боли глаза. На его груди висела половинка бинокля. Другая половинка кашей из стекла, металла и крови стекала вниз по животу на руки, сжимавшие тяжелый карабин. Увидев тщедушного скуластого старичка, блондин выпустил оружие из рук. Падая, карабин увлек за собой стоявший у примитивного столика пластиковый мешок, и рассыпались веером желтые камешки, каких много на песчаных плесах Макаровой Рассохи и впадающих в нее ручьев.

Мужчина поднял правую руку и промычал:

- Там-м... Б-бинт...

В кармашке на стенке палатки старик отыскал бинт, йод и таблетки.

И здесь - пуля слева в шею. Только чуть пониже, там, где толстое мясо над ключицей. Оба отверстия, входное и выходное, обильно кровоточили. Дед, как мог, забинтовал рану, пропустив бинт по правую руку. Затем уложил раненого, расстегнул на нем рубашку такого же цвета, что и палатка, смыл кровь на груди и выбрал из растерзанной плоти осколки стекла и металла от разбитого бинокля. Лицо незнакомца стало белым, как снег, и он тихо "заснул". Евдоким попытался его растормошить, понимая, что лучше, если раненый будет в сознании, но ничего не добился. Сердце геолога, впрочем, билось ровно, и дед немного успокоился.

Собаки продолжали выть. Евдоким прикрикнул на них, отстегнул алыки, освободив своих лохматых коней, и подошел к убитому. Присев на корточки, как это принято у кочевников, он долго сидел, горестно разглядывая незнакомое угасшее лицо, жалея о молодой жизни, негромко приговаривая на родном языке... С помощью собак выволок он труп на крутой берег Макаровой Рассохи и там похоронил в тесной могилке, прикрыв тело куском брезента. На брезент, в ноги, положил он и оружие неизвестного, маленький карабин с коротким стволом. От своей тележки дед оторвал доску, ножом расщепил ее надвое и водрузил над могилой крест, как это принято у белых людей. Нюча¯ в палатке продолжал спать. Дыхание его стало глубже и ровнее, обморок перешел в сон, а сон исцеляет.

На берегу ручья старик развел костер, сволок поближе к огню рюкзак с мясом, нарубил и бросил собакам по доброму куску оленины и поставил кости вариться в котелке. Нанизав на ивовый прут несколько кусочков мяса, слегка подрумянил их на угольях и так, без соли, сжевал.

В середине августа на этих широтах ночи еще не ночи, так, светлые сумерки. Но в палатке темно. Евдоким нащупал и зажег свечу на столике и тогда увидел, что белобровый следит за ним живым настороженным взглядом.

- Кушать будешь, - геолуг? - обрадовался дед.

- Нет... чуть слышно.

- Когда олень больной, когда собака больной, - ничего не кушает, только вода мало-мало, пьет! Так и человек нада! Шурпа, однако пей!

И он заставил раненого сделать несколько глотков крепкого мясного бульона.

- Теперь спи, однако. Утро будет - думать будем. Крепко спи - здоровый будешь. Какое тебе имя звать? Андрей? А я - Евдоким Нилович буду. Тут рыбак, тут охотник. Тут свой старуха хоронил, тут сам помирать буду... Еду-еду - стреляют, однако? Много стреляют - большой охота! Быстро-быстро, собачки! Однако, вот какой охота...

Евдоким еще долго возился, подтыкая под раненого спальник и устраивая ему удобное изголовье. Сам он прошел к костру и расстелил подле него оленью шкуру.

- Янго! - позвал негромко.

Рыжий пес, самый крупный, подошел, ласкаясь. Старик погладил его, потрепал и уложил рядом, со спины.

Часа через два заметно похолодало. Дед, пригретый собакой, продолжал спать у потухающего костра. В это время два других пса покончили с обнюхиванием незнакомых предметов и обследованием местности. Как-то незаметно, оба разом, оказались они подле рюкзака с мясом. Некоторое время псы спокойно лежали рядом с лакомством, настороженно пошевеливая ушами, зорко вглядываясь в спину спящего хозяина, Наконец, обе морды одновременно рванули плотную ткань. Рюкзак, и без того лопнувший по шву, затрещал и порвался. Спокойно, без драки, недозволенное пиршество началось. Но Евдоким не проснулся.

Тогда Янго, через силу терпевший подобное нахальство и давно уже подбиравший слюну, начал помаленьку-потихоньку, миллиметр за миллиметром отодвигаться от спины хозяина. Еще минута - и он поспешил за своей долей. Негромкий рык, демонстрация клыков и, - грабь награбленное, - достался и Янго хороший кус. Через час, оставив на мху чисто обработанные кости, псы разбрелись по своим местам: Ургал и Минго под тележку, Янго опять прикрыл хозяина со спины.

Тут выкатилось пышное кустодиевское солнце и враз пригрело отсыревшую палатку, отдыхающих собак и спящего деда, очень похожего издали просто на кусок оленьей шкуры.

***

Евдоким стал прикладывать к ране повязки из мелко нарубленных мясистых листьев полярной ивы. Из пораженного места начали обильно выделяться гной и обрывки ниток от пробитого пулей воротника куртки. Жар у больного прошел, опухоль спала, и на пятый день Евдоким решил возвращаться в зимовье.

Рано утром уложил он раненого и его оружие на тележку, собаки тихо тронули, палатка и могилка остались позади. Белый нюча был крепкий мужчина, он пробовал идти сам, но, видя как трудно ему держать голову, Евдоким укладывал его в тележку.

Завидев избушку, собаки сильнее натянули алыки, дед радостно всполошился, но Андрей только горестно сомкнул тяжелые веки: над крышей высоко взметнулась тонкая жердь с антенной. Рация...

В зимовье, столь маленьком, что рослый человек, раскинув руки в стороны, свободно достал бы от стены до стены, темно и сыро. Евдоким держал геолога за руку, пробуя пристроить его на нижние нары. Но тот вдруг покачнулся и локтем сбил со стола ящичек рации.

- Ай-я, - запричитал дед, - как теперя доктора визивать буду? - Он поднял аппарат на стол и принялся подсоединять оборванные провода питания, затем уложил Андрея на нары и поспешил к ручью за водой.

Оставшись один, геолог дотянулся до рации, открыл гнездо предохранителя и ногтем выколупнул тонкий стеклянный баллончик. Если рация, паче чаяния, осталась цела, дед вряд ли догадается сменить предохранитель, да и есть ли у него запасные...

Евдоким, вернувшись с ведром воды, застал геолога таким же слабым, как и в первый день, а из-под повязки опять показалась кровь. Но в дальнейшем дело быстро пошло на поправку. Проснувшись однажды утром от упавшего на лицо солнечного луча, Андрей, вдруг радостно почувствовал себя отдохнувшим и крепким. Осторожно оторвал голову от подушки, повернул ее направо-налево и чуть не рассмеялся: исчезла тупая, тяжелая боль, наконец-то можно будет умыться самому!

Деда не было в избе: он встал еще раньше и сейчас, очевидно, проверял сети на озере.

Убранство избушки было крайне простым. Двое нар, столик у окна, два чурбана вместо стульев, печка, рукомойник и длинная полка над нарами. На полке виднелся ящичек с инструментом, мотки рыбацких шнуров и ниток, несколько старых журналов, прямоугольный сверток из ровдуги¯ и, в самом углу, большая темная шахматная доска!

Фигурки, старательно вырезанные из мамонтовой кости, были все в наличии, видно, когда к Евдокиму наезжали гости, шахматами пользовались.

А в свертке из ровдуги оказалась Библия! Старое, дореволюционное издание на церковно-славянском языке в кожаном переплете с серебряными застежками.

Тяжелая эта книга производила впечатление вещи живой и теплой, как будто сохранила она тепло тысяч рук, впитала свет тысяч глаз представителей самых разных народов, печатавших, переплетавших перевозивших эту ценность на край света, в таймырскую тундру, где она переходили от отца к сыну, уцелев от всех потрясений века.

В это радостное солнечное утро Андрей умылся сам и не из рукомойника в избе, а спустился к озеру, пофыркал, поплескался, осторожно растер больное место живою, холодною, звонкою водою, позавтракал куском рыбы и сел чинить бинокль.

Когда вернулся дед Евдоким, Андрей протянул ему уцелевшее "очко" от бинокля:

- Владей, деда!

- Ай, пасиба, сынок!.. Тундра без биноколя плохо! Теперь смотрю - все вижу! Ты мастер, однако!

- Сыграем? - геолог рассыпал по столу шахматные фигурки и стел расставлять их на первоначальную позицию.

- Давай! - Дед тоже оживился.

Прежде, чем сделать первый ход, Андрей снял обе ладьи - медвежьи фигурки, и поставил их на стол.

- Не надо! Я хорошо играю! - Без тени юмора похвалил себя старик.

Усмехнувшись, геолог вернул фигурки на место.

Первую партию он проиграл.

Вторую тоже.

Третью свел вничью.

Евдоким не скрывал своей радости, но счел нужным утешить проигравшего:

- Ты молодой, однако. Хорошо думаешь. Только много-много там-там думаешь. Голова другой место ходит. А надо тут думать, крепко думать, тогда совсем хорошо играть будешь!

- Спасибо! - Андрей деланно рассмеялся и собрал фигурки. Евдоким накрошил папиросу в свою трубку и закурил.

- Деда, вот тут у Вас Библия. Вы читаете?

- Однако, неграмотный...

- Зачем тогда книгу держите?

- Матеря дала. Береги, говорила, шибко старый книга, Бог пишет. Аггелы.

- Вы, стало быть, верующий, - улыбнулся Андрей.

- Однако, так!

- Я тоже верующий, только в человека!

- Можна, можна,- согласился дед; только, когда много риба твой сети попадает, кому пасиба говорить будешь? Человек? Когда много песец твой капкан ловил, кому пасиба говорить будешь? Человек? Когда беда попадешь, как риба сети, как песец капкан, кому караул кричать будешь? Тундра большой. Человек нету. Только Бог!

- Но, деда, мне же не Бог помог - Вы!

Старик перестал курить и прямо взглянул на собеседника. Внимательный, немного усталый взгляд, каряя радужка и белоснежные чистейшие белки глаз, признак физического и душевного здоровья.

- Меня, однако, Он послал. Так думаю. Рано - нет. Поздно - нет. Когда надо послал. Сверху смотрел, все видел, как мы биноколя смотрим... Мой дорога возле твой дорога близко делал... Как дальше будет, тоже Он знает... Зачем, однако, камушки мало-мало воруешь?..

И вот тут геолог почувствовал, как горячий стыд юношеским жаром бросился в голову, зардели щеки, и пересох язык.

"Вор!" Ах ты, старый гриб! Но, стоп, Андрюша, разве другим именем называется то, что ты делаешь сейчас в тундре и за что получил пулю? От такого же, в общем-то, авантюриста только более жадного и бесцеремонного...

Нет! я поднял лишь то, что лежит под ногами, что никому не нужно, что все равно замоет илом или сотрет в порошок река. Разве я виноват, что никому нет дела до минеральных богатств этого края, по сравнению с которыми пушнина и рыба - мелочь не стоящая внимания?

- Продавать буду, - через силу выдавил Андрей, не имело смысла лгать деду. -Деньги надо. Семья.

- Сынок есть?

- Жена и два сына!

- Хорошо! Только еще сына делай. Один сын -не сын, два сына - полсына. Три сына - это сын! Учить будешь? Геолуг будут?

"Эх, деда, знал бы ты, сколько всего надо для детей и во что обходится учеба! Слишком много веселых молодых парней у меня на глазах стали угрюмыми отцами семейств. Нет! В этой стране на зарплату не проживешь! Но я нашел свой путь. Своими руками и знаниями своими добываю я хлеб. Никому не мешаю и пота проливаю больше, чем иной фермер на своем поле. Да, я не имею разрешения на сбор камешков на земле твоего народа, дедушка, но покажите мне того, у кого такое разрешение есть! Промышленного значения все эти мелкие месторождения не имеют, но старательский сбор янтаря вполне можно бы наладить. Наверняка, не я один тихушничаю... А Норильский комбинат, отравивший все вокруг до самой Канады, имеет он разрешение на разработку недр на земле твоего народа, дедушка? То-то же..." И все же, какая-то заноза, терзающая совесть, оставалась, и Андрей собрался уже все толком и доступно объяснить собеседнику, но замолк, увидев поникшего деда.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что у Евдокима было два сына и две дочери. Девочки умерли во младенчестве. Жена, здесь, на Рассохе, в прошлом году в одночасье умерла "от живота", во-о-н из окошка видно оградку вокруг ее могилки, а оба сына в пьяном виде погибли в несчастливый день. Сели в лодку и на полной скорости налетели на топляк**. Лодка перевернулась... Оба "немножко утонули, однако..." В поселке остались у Едокима лишь старшая сестра и с ней - единственный внук, сын старшего сына...

Андрей уже собрался было кинуться в философский спор, что же, мол, за Бог такой, отнимающий у Человека самое дорогое? Что же и за это ему "пасиба" говорить? Но тут заметил, что старик тихо плачет, смаргивая слезы на отмытые в тысячах вод, белые как у европейца, усталые руки, густо усыпанные старческой гречкой...

***

Наутро дед ушел на озеро, а геолог устроил стирку-уборку. Вымыл и вычистил избушку и пристройку, в большом баке нагрел воды. Белья у Евдокима практически не было. Вещей, подлежащих стирке, тоже. Рубашки дед надевал прямо на голое тело, да так и носил, пока не сопреют. Но штаны зашивал и ставил заплатки, но и они имели крайне ветхий вид. Всю жизнь проработав в тундре на богатом пушном и рыбном промысле, человек этот ничего не имел за душой. Даже зимнюю теплую одежду шила ему сестра из оленьих шкур.

Белье Андрей полоскал в чистой воде ручья и тут же развешивал сушиться на кустах карликовой ольхи. Привлеченная шумом и бульканьем, приплыла стайка хариусов и стала метрах в пяти выше по течению Андрей бросил в них камешком - рыбки пустились наутек, но тут же вернулись, спрятались в тень от кустов и там притаились, как котята, караулящие мышь.

...Радуется глаз свету костра, притягивают взор изменчивые формы облаков, но больше всего волнует текучая непостоянная вода. Долго можно просидеть на берегу ручья, слушая его монотонное лопотанье, журчанье, плесканье. Бывает, так и заснешь, под тихий перепев струй. Так легко и так хорошо думается, под этот "белый шум", древнейший из звуков Земли.

В танце былинок на бегущей волне заметишь ты намек свою судьбу, в мелькании теней на гладких камешках дна всплывут вдруг картины раннего детства, лицо матери и отчий дом, а в сплетении корней на том берегу видится копна волос, полулыбка, быстрый взгляд, и прорисуется знакомый с юности женский профиль.

Осень уже обильно прошила красным и желтым бисером кусты ивняка и карликовые березки на лугу, долина ручья упиралась в дальний синий хребет, а тот отгораживал синее небо от синего озера. Небесное от земного.

"И ничего этого ты не увидел бы, не появись дед так кстати, так вовремя... "Сверху смотрел - все видал, как мы биноколя смотрим... Мой дорога возле твой дорога близко делал... Как дальше будет, тоже Он знает..."

Да, парень, тогда ты просто испугался обильно хлынувшей из раны крови и не знал, что делать, как поступить..."

***

В тот день, после удачной охоты, Андрей спускался с холма к палатке, как вдруг заметил катящий ему навстречу пневматик. Зрелище для тундры редкое. Он поднял бинокль.

Человек у машины тоже разглядывал его в бинокль, и было в человеке этом что-то зловеще-знакомое... Едва успел Андрей подойти к и палатке и сбросить рюкзак с мясом, как ударила первая очередь и вдребезги разлетелся бинокль на груди.

***

Тогда, в гостинице краевого центра, к нему в номер без стука вошли двое затянутых в кожу парней. Один с перешибленным, почти плоским носом и шрамом на левой скуле, второй - молодой, улыбчивый. Без обиняков плосконосый предложил тридцать процентов за совместную обработку "территории". Андрей лишь рассмеялся, сказал, что понятия не имеет ни о каких территориях, и попросил гостей удалиться. Уходить гости не желали, но желали купить карту. Тогда геолог вышвырнул обоих в коридор.

Но "братки" не кинулись драться. Плосконосый, снизу вверх глядя на геолога, шкафом нависшего в дверном проеме, осклабился:

- Пожалеешь...

Андрей захлопнул дверь и возбужденно зашагал по комнате. Камешки он сбывал всякий раз другому покупателю. Подыскивал клиентов и договаривался о цене старый институтский товарищ, человек надежный. На кого теперь думать?

Вечером следующего дня, возвращаясь в гостиницу, Андрей заметил за собой вчерашних знакомцев. Они и не думали скрываться. Младший даже сделал геологу ручкой!

Примерно за квартал до гостиницы начиналась заброшенная стройка, огороженная высоким глухим забором. Все фонари здесь были разбиты, улица лежала в темноте. Преследователи прибавили шагу.

"Та-ак, значит, здесь... Ну, не думайте, ребятки, что на цыпленка напали..."

Войдя в темноту, Андрей резко оглянулся. Так и есть - бегут! Он повернул назад, и преследователи сами набежали на него. Удар пришелся старшему в перебитый нос. Мешком упал он на тротуар, звякнул и покатился по асфальту нож. Андрей подхватил лезвие и бросился на второго, но парнишка уже улепетывал, да так ловко, что сразу скрылся из глаз.

В гостинице Андрей обнаружил пропажу карты. Пометок на ней, правда не было, кроме единственной карандашной точки в том месте, где стояла палатка...

***

Собрав высохшее белье, Андрей поднялся к избе и здесь в голос рассмеялся: дед Евдоким испуганно отмахивался от огромного шмеля какой-то старой шапкой, а тот с тяжелым гудением, как бомбардировщик, пикировал на деда то справа, то слева заставляя его отмахиваться и испуганно приседать.

- Деда, - сквозь смех крикнул геолог, - что же Вы!.. В пристройку - и дверь закройте!

- Ай, правда! Ай, пустой башка! Совсем, однако, старый стал! - дед быстро юркнул в пристройку.

Выяснилось, что Евдоким еще весной повесил на улице, на шест свою шапку, да и забыл про нее. Сейчас решил взять, а там "шмель свой щенки развел". Старик "щенков" вытряхнул, шмелю не понравилось...

На другой день, с утра, Андрей ушел к палатке, чтобы собрать рассыпанные там камни. Еще два пластиковых мешочка с янтарем были спрятаны километрах в двух от палатки. Весь груз можно было взять за один раз.

Покидая избушку, Андрей не мог не улыбнуться идиллической картине: на зеленой завалинке, угревшись на осеннем солнышке, мирно спали Евдоким и его собаки. Темное мозаичное лицо старого охотника, как бы составленное из кусочков всех оттенков коричневого, казалось частью дерева избы.

***

Издалека, очень издалека, слышен в тундре гул вертолета. Иногда за двадцать и за тридцать километров.

Этот звук, хотя и не походил на обычный гул турбин МИ-8, все же шел откуда-то сверху.

Вскоре показался и сам источник шума: низко над землей проплыла картинка из журнала - крошечный вертолетик выписывал над холмами круги и зигзаги.

Геолог сразу понял, кто это такие, и чего хотят в тундре. Жаль, не успел... До палатки оставалось меньше километра.

Осторожно дополз Андрей до крупного валуна, снял рюкзак и карабин. Несколько взмахов ножом и широкий пласт моховой дернины легко отделился от мерзлоты. Под это бурое одеяло он и заполз, положил под живот пустой рюкзак, пристроил под руку карабин и замер.

Вертолетик несколько раз прошел вблизи, затем прямо над головой. Сквозь плексиглас кабины виднелись лица двух человек.

Разглядывая летающую невидаль, Андрей горько усмехнулся: в других странах с этим просто, но попробуй ты у нас, в России, получить права на управление любительским воздушным судном! Затаскают по кабинетам и комиссиям. Но деньги делают все...

Пилоты, наконец, обнаружили палатку и приземлились на берегу ручья. Держа руки на невесть откуда взявшихся короткоствольных автоматах, они обследовали окрестности, вошли в палатку. Вынесли оттуда мешок с янтарем и, прихватив лопату, отправились откапывать могилку. Андрей приник к половинке бинокля.

Из могилы был извлечен такой же короткоствольный автомат, - а дед ни словом не обмолвился, - и, погоди-ка! Один из гангстеров спрыгнул в яму и там, наверное, обыскивал труп. Выпрыгнув, он торжествующе развернул перед вторым большой бумажный лист: карта!

Затем тот же "налетчик" принес из кабины вертолетика фотоаппарат и заснял палатку, сгоревший пневматик на склоне и развороченную могилку. Строго с отчетностью в разбойничьей организации! Могилку кое-как забросали землей, отбросив в сторону крест, и забрались в кабину. Следуя извилинам реки, вертолетик пошел вниз по течению.

Андрей прикусил губу. Сейчас наткнутся на зимовье старого охотника... Предчувствие беды сдавило грудь, геолог заспешил назад, и никогда еще пеший способ передвижения не казался ему таким несовершенным, как сейчас.

***

Между тем в кабине аппарата происходил такой разговор:

- Глянь, изба! А на карте нету! Может он здесь? Давай?

Второй кивнул. Вертолетик легко подпрыгнул на моховых кочках у самой избы. Лопасти задрожали и остановились.

- Никого, даже собак, - удивился молодой крепкий парень, летевший "пассажиром", значит, маску - на хрен?

- Ну.

Оба с открытыми лицами вышли из кабины, но тут дверь пристройки открылась, три рослых кобеля с лаем бросились на незнакомцев, а следом показался и сморщенный дедок с трубкой в зубах.

- Ну во-от... - у "пассажира" сразу испортилось настроение. Деда теперь придется убрать, приказ был строгий, а убивать парню не нравилось, не втянулся...

- Здоров был, дедушка! - весело гаркнул пилот. - Показывай свое хозяйство! Чужой человек, высокий, светлый, случаем не заходил сюда?

- Заходите, однако, чай пить будем!..

Гости Евдокиму сразу не понравились, потому что не понравились собакам. Псы, обычно приветливые и любопытные ко всякому новому человеку, сейчас исходили злобным лаем.

С утра было у Евдокима тоскливо на душе. Странный сон приснился. Будто он вновь ребенок. И пурга. И холодно. И бегает, ищет родителей... И будто он - чайка. И летит. И внизу блестит река... И будто Ульяна, умершая жена его, снова здесь. Сидит у воды, чистит рыбу. Но как холодно и одиноко! От холода он и проснулся, хотя, угретый собаками, спал на завалинке...

На деда уже не обращали внимания. Все перерыли в избе. Парень сунул в сумку шахматы, хотел и Библию, но пилот съязвил:

- Побойся Бога! Сколько народу ее в руках держало! Думаешь, они моются, эти "дети природы"? Через одного - туберкулезники! Подхватишь северный СПИД, не говори потом, что не знал!

Парень брезгливо отбросил книгу в угол, но шахматы все же взял, уж больно фигурки красивые, и принялся изучать старое дедово ружье.

В пристройке старший разбойник тряс перед лицом деда выстиранной рубашкой геолога, столь большой, что в нее без труда можно было бы поместить двух человек дедовой комплекции.

- Не молчи, дед! Куда ушел этот человек? Раз стирался, значит, давно здесь живет! Или двое их? Вся палатка изнутри кровью измазана... Ранены? Где они?

- Однако, был. Однако, ушел. Кажин человек свое дело есть.

- Знаем ваши дела! Не хочешь здесь говорить, в милиции скажешь, там язык быстро развяжут! - и еще что-то кричал старику и даже топал на него ногами.

"Нет добра от этих нюча на свете... Всю тундру солярой залили, изорвали гусеницами вездеходов... Рыба болеет, олень худой, гусей не стало... Теперь им камушки надо... Тот нарочно рацию разбил, эти бегают, его ищут... Суета сует... Камушки вам? Так я знаю место - хоть лопатой греби... Бери - не жалко!"

Во дворе собаки бросились на младшего разбойника, тащившего сумку с краденым, и белый кобель прокусил ему икру ноги. Ударила очередь, и оба пса, Ургал и Минго, отчаянно скуля и орошая кровью мох, покатились по земле.

- Ты что, сдурел? А если этот рядом? Собак добей, дура, стрелять не умеешь! - Длинной очередью "пассажир" прошил собак еще раз. Истошный визг затих.

Старый охотник, казалось, лишился дара речи. Он не протестовал, когда пилот за шиворот втащил его в вертолетик и втиснул в проем между сиденьями. Аппарат легко поднялся и низко пошел над холмами. Километрах в трех от избы показалась поросшая карликовой ольхой балка, на дне которой блестела нить ручья. Пилот потянул ручку на себя и, когда машина набрала высоту, коротко крикнул "пассажиру":

- Пошел! Ну!!!

Парень открыл дверцу, схватил деда за плечи и выкинул его из кабины. Еще раз низко прошли над оврагом. В кустах, у самой воды, лежало нечто бесформенное, серое, только что бывшее живым человеком... Младший тихо вытолкнул бледными губами:

- Надо было в озеро - концы в воду!

- Дура! Труп всплывет - улика! А так - песцы растаскают, как и не было!

***

Евдоким, упавший на плотные, перевитые между собой кусты ольхи, скоро пришел в себя и, цепляясь руками, - ног будто не было, - пополз вверх по склону. Через полчаса он дополз до полянки и повернулся на спину, чтобы видеть небо. Но сразу же понял, что так лежать нельзя. Кровь из проколотого сломанными ребрами легкого обильно заливала рот. Лицом вниз ее удавалось сплевывать, а теперь ее вязкая масса затрудняла дыхание.

Помогая себе руками, Евдоким с трудом повернулся на правый, менее пострадавший бок. Так тоже видно кусочек неба. Все. Силы кончились. Только глаза еще видят, и сердце бьется.

..."Благодарю тебя, Господи, что даешь мне умереть в сознании, со всеми проститься, у всех попросить прощения...

Но кто это?.. Янго? Я-анго!.. Как хорошо, что пришел ты, Янго! Какая у тебя красивая, теплая, густая шерсть! Как часто грел ты меня зимой и летом... И теперь прибежал..."

Большой рыжий пес, на котором шерсть стояла дыбом от страха, скулил и метался над хозяином. Он облизал старику руки и, тихо поддев легкое тело хозяина носом, принялся вылизывать ему кровь на губах и подбородке.

"...Янго... Не делай так, Янго... Так тяжело, так трудно стало дышать... Правильно, Ульяна, прогони дурного пса, прогони его палкой!.. Дай мне руку, Афанасьевна, дай мне руку, помоги мне встать!"

"Пойдем, - тихо сказала Ульяна,- пойдем со мной. Там тебе не будет больно..."

***

Андрей скорее почувствовал, чем услышал далекие выстрелы и побежал. Чувство раскаяния и запоздалая злость удвоили силы. "Осел! Ка-акой ты осел! Знаешь ведь, что эти не ведают жалости. Стрелять надо было, сразу надо было стрелять, а ты..."

Белый пес издох, положив голову на порог... В избе все раскидано, перерыто, перевернуто...

- Евдоки-им! Де-еда-а! Ургал! Янго! - стал кричать геолог во все стороны и тогда услышал из кустов тихий собачий скулеж.

Черный пес, прошитый многими пулями, лежал у самой воды с перебитым позвоночником. Он слабо лизнул Андрея в руку и снова жалобно заскулил.

- Ах, Ургал, Ургал, что они с тобой сделали, сволочи! - Андрей присел на корточки, набрал пригоршню воды и дал собаке напиться.

- Прости, Ургал! - И выстрелил псу в голову.

Но не успел геолог подняться к избе, как рыжим вихрем налетел Янго. Он выл, скулил, вскакивал лапами па грудь человеку, норовя лизнуть в лицо, отбегал и подбегал вновь.

И когда человек понял и побежал, пес огненным факелом помчался впереди.

***

Легкое тело Евдокима Андрей принес на плечах. Могилку выкопал на берегу Макаровой Рассоохи, в оградке, рядом с могилой жены старого охотника.

"Прости меня, дедушка, виноват я перед тобой... пойдем, Янго, я думаю, они еще вернутся..."

Прибирая вечером в зимовье, Андрей нашел отброшенную в угол, раскрытую на Евангелии от Иоанна, Библию. Зажег керосиновую лампу и так и просидел над старой книгой до утра.

"Они" прилетели на следующий день. Андрей, хотя и ждал, едва успел вынуть стекло из окна пристройки и вставить обойму в карабин.

Почти беззвучно, как на санках, скатился вертолетик с холма, и оба вчерашних крутых мужика направились к избе.

"И где же в этой летающей жестянке бензобак?"

И двух шагов не отошли гангстеры от вертолетика, как ударил выстрел, в куски разлетелся плексиглас кабины, полыхнуло огнем и спины обоих "налетчиков" враз охватило горящим бензином.

Побросав оружие, они стали кататься по земле, срывая с себя одежду. Младший, которому досталось больше, с диким воплем прыгнул в ручей, Его изрубленная осколками плексигласа спина представляла собой сплошную рану. Пилот же, напротив, быстро пришел в себя и сразу потянулся к автомату.

Не надо! Вторая пуля шевельнула мох под самыми пальцами. Только тогда пилот встал с колен и медленно поднял вверх руки.

На лице нет страха. Лишь досада и злость. Не в силах смотреть на черное дуло в окне пристройки, он отвернул голову.

Мушка остановилась на измазанном сажей ухе.

"Сейчас нажму! Не думай с-скотина, что я тебя пожалею! Хватит мне возни и с тем, что сейчас барахтается в ручье, и кричит, словно женщина в родах".

Еще секунда. Уже видно, как внезапно выступивший пот протаял дорожку на грязной щеке. Но третьего выстрела все нет. И уже не будет.

В прорези прицела появляется вдруг печальный дед Евдоким. Тихо, очень тихо что-то он говорит... И сердце возвращается в грудь, и карабин медленно опускается вниз...

***

Далеко-далеко на севере течет одна из малых рек моей Родины.

Дикие гуси ее вброд, переходят.

Дикие олени вплавь пересекают.

Дикие утки жируют на плесах.

Древний оленный народ кочует на её берегах.

Холодной ветреной зимой ее глубокий каньон - лишь морщинка на белом лице Тундры. Но приходит благословенный июнь, и поднимается паводок бешеный и веселый, как вены на руке рыбака вздуваются тундровые потоки, и становится Рассоха полноводной рекой, и плывут, и плывут на правый берег оленьи стада, и несут, и несут в своём извечном стремлении на Север целые леса тугих тяжёлых пантов***, налитых хмельной горячей кровью, древней и неукротимой как весна.

А сойдут воды, и останутся на черном песке легкие теплые камешки, то ярко-желтые, как солнце над тундрой, то темно-красные, будто застывшая кровь живших до нас людей.

* Нюча - Так называют русских долганы.

** Топляк - полузатопленное, плывущее вертикально в воде бревно.

*** Панты - весенние растущие рога оленей, мягкие и гибкие, покрытые тёмной шкуркой с коротким блестящим ворсом.

Проголосуйте за это произведение

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?

268939  2006-09-26 11:20:34 ВМ /avtori/lipunov.html - Уважаемый Владимир Эйснер! Спасибо.

268955  2006-09-27 12:52:47 Игорь Александрович Елисеев - А что это за Эйснер такой? Не из тех ли немцев, предков которых выселяли на севера? Он, конечно, антураж знает, как применить. Суть рассказа такова: бандиты из "новых русских" не дают добывать янтарь всяким мелким добытчикам. Вот и все. Необычны только для городского читателя расстояния, тундровые законы (кто первый выстрелил, тот и прав), наличие навыков выживания в неласковой северной природе. И еще: всякие "северные" слова, малознакомые жителю Европы. Я тоже бывал в тех местах, в тундре, зимой, правда, но кое-что знаю и кое-что слышал. Во-первых, этого янтаря на Таймыре не так много, я имею в виду хорошего янтаря, годного для обработки. Есть также сердолик, но тоже кот наплакал. И вывезти все это оттуда совершенно невозможно, все проверяется, ибо "в этот край далекий только самолетом можно долететь", как поется в небезызвестной песенке. А все, что найдено в стране, принадлежит государству и т.д. и т.п. Мы все это знаем. Поэтому непонятно, куда он все это потом мог деть. То же самое и с бивнями мамонтов. Они на твес золота. Но попробуй их добудь, а тем более вывезти, чтобы продать. Государство же этим не занимается, поэтому и гниет все это богатство в местах трудно-, но все же доступных. До этого читал в этом же журнале его же рассказ "NORGE". Это вообще зачем написано? Кого это волнует в наше время? Прет от него какой-то замшелостью, а "свежую" струю в эту замшелость добавляет речь главного персонажа, сквозь которую трудно добраться до смысла его рассказа, ибо диалектизмы в рассказе страшно мешают. Пусть бы автор оставил пару-другую фраз, вроде примера того, как он говорит, а читатель сам догадается. И тоже рассказ о таких древних временах, проблемы которых уже никого сегодня не волнуют. Ну, ходили аж до Таймыра норвежские браконьеры. А может, они и до Гренландии доходят. Вон в низовьях Волги, на Каспии осетр уничтожается своими же браконьерами, реки загрязняются до того, что в них даже купаться опасно, не то что есть валовленную оттуда рыбу (а ведь едим же). Кстати, на далеком Таймыре проблемы те же: Норильский комбинат заразил все водоемы в округе, а округа эта - сотни километров. Вот о чем писать надо. Вот о чем писать надо, вот северные проблемы. И спаивание местных народностей дошло до того, что 90 процентов у них родится олигофренов. И показать, как заброшен государством Север, такой богатый и огромный! То, что там сейчас делается, это просто грабеж недр без мыслей о последствиях. Вспомните, как недавно так называемый мэр Лужков предлагал возродить старый проект поворота сибирских рек. Москвой управляет сумасшедший! Откуда он взялся, кто его поставил. Ясно, что те, кто хочет уничтожить Россию. И автор играет народной речью, как четками. Настоящим носителем народной речи бывает народ, и передать ее доступно только большим классикам, а никак не немцу (как я думаю), хоть, видно, и "русскому" немцу. Поэтому и приходится ему делать в каждом рассказе сноски, что совершенно недоупстимо для художественного произведения, разве что в случае публикаций для детей. И все же голосовать буду, так как автор поднимает проблемы совершенно забытого правительством России своего Севера, разве что только кроме Ромы Абрамовича. Игорь Елисеев, член Союза писателей России

268956  2006-09-27 18:07:16 Ия - "...автор поднимает проблемы совершенно забытого правительством России своего Севера, разве что только кроме Ромы Абрамовича. " Этой фразой вы сами и ответили на все вами же поставленные вопросы. Зачем и о чем пишет автор. И еще попутно на один извечный вопрос. Чтобы быть писателем необязательно быть членом Союза писателей. Правда?

268957  2006-09-27 20:18:11 Куклин - Игорю Александровичу Елисееву - Ия и права в своем обращении к вам, и не права. Вы сказали, что проголосовали за рассказ Эйснера и это главный критерий вашего отношения к этому автору и этому рассказу. Высказанные вами сомнения в отношении этого произведения хороши во всем, кроме начала попытки уязвить Володю за его национальность. Тема эта очень болезненна для русских немцев, особенно тех, кто стал эмигрантом из России и стал почитать себя вернувшимся на родину предков немцем (немкой), она используется огромным числом националистически настроенных местных немцев и русских евреев для раздувания русофобских настроений в Германии. Да и в России тоже, кстати. Потому начало вашего письма звучит диссонансом его концу, что заставляет читателей заострять свое внимание на той части оного, какая наиболее близка его личным политическим взглядам, а то и просто настроению. Да, Эйснер - не член СП РФ, но это дело поправимое, не правда ли? И я, и вы, и Фитц можем дать ему рекомендации и вопрос может оказаться решенным в течение полугода. Более того, я бы в качестве доказательства профессионализма Эйснера отметил именно то, что автор умело использует диалектизмы, чем как раз-таки обогащает русский язык, становящийся в 20 веке все более казенным, убогим в литературных произведениях, а в конце оного и в наши дни совсем заанглоязычирующийся. Это тем боле отрадно, что Эйснер живет в так называемом аусзидлеровском окружении, где люди говорят на эдакой мешанине слов, имеющих корни немецкие, а суффиксы, предлоги и окончания русские. Так что перед нами писатель, борющийся за чистоту русского языка, за коренную связь его с народами, населяющими Россию. Таких литераторов в России увы становится все меньше. Вспомните об обилии диалектизмов в ╚Тихом Доне╩ и в ╚Донских рассказах╩. Это ли не цветник исконной русской лексики? Сравните его с натужным, искусственным языком прозы русского поэта огромного масштаба, но не имеющего корней с Русью, Леонида Пастернака, - и тогда, мне кажется, вам станет ясно, почему следует помогать таким писателям, как Эйснер.

268958  2006-09-27 22:34:54 Аргоша - На 268957 И я, и вы, и Фитц можем дать ему рекомендации... - пишет Куклин ... Сравните его с натужным, искусственным языком прозы русского поэта огромного масштаба, но не имеющего корней с Русью, Леонида Пастернака, - и тогда, мне кажется, вам станет ясно, почему следует помогать таким писателям, как Эйснер - пишет он же. Куклин, ну лень же мне на вас реагировать. Грозились ведь какими-то спецназовскими делами заняться, как минимум до конца октября. Так нет же, от вас здесь не только не протолкнуться, а ажно паленым несет. Горите? Тлеете? Вот читаю Эйснера - ну, никак не нуждается он в ваших рекомендациях, разве что подкузьмить надумаете или, не дай Бог, напакостить... Извините, пришлось прерваться: представил себе Куклина, помогающего Пастернаку избавиться от натужного, искусственного языка прозы, или, наоборот, отказывающего ему в известности за то, что его язык не похож на куклинский волапюк... Давно так не смеялся, поверьте, - отпаивать пришлось... Нет, все равно не могу. Как-нибудь вдругораз.

268961  2006-09-28 09:59:30 Ия - "....Я тоже бывал в тех местах, в тундре, зимой, правда, но кое-что знаю и кое-что слышал. Во-первых, этого янтаря на Таймыре не так много, я имею в виду хорошего янтаря, годного для обработки. Есть также сердолик, но тоже кот наплакал. И вывезти все это оттуда совершенно невозможно, все проверяется, ибо "в этот край далекий только самолетом можно долететь", как поется в небезызвестной песенке. А все, что найдено в стране, принадлежит государству и т.д. и т.п. Мы все это знаем. Поэтому непонятно, куда он все это потом мог деть. То же самое и с бивнями мамонтов. Они на твес золота. Но попробуй их добудь, а тем более вывезти, чтобы продать. Государство же этим не занимается, поэтому и гниет все это богатство в местах трудно-, но все же доступных. До этого читал в этом же журнале его же рассказ "NORGE". Это вообще зачем написано? Кого это волнует в наше время? Прет от него какой-то замшелостью, а "свежую" струю в эту замшелость добавляет речь главного персонажа, сквозь которую трудно добраться до смысла его рассказа, ибо диалектизмы в рассказе страшно мешают. Пусть бы автор оставил пару-другую фраз, вроде примера того, как он говорит, а читатель сам догадается. И тоже рассказ о таких древних временах, проблемы которых уже никого сегодня не волнуют. " Почитала, почитала и дохнуло.... С чем сравнить. Вспомнила! Как-будто старую газету нашла и прочитала о чем в те времена писали. Оказывается и сейчас также пишут. Блеск! Владимир Иванович! Я думаю, что характер у вас нордический и на мелкие уколы вы не будете реагировать?

268969  2006-09-28 17:11:50 Владимир Эйснер - Уважаемые ВМ, Ия, Катя Чудакова, Господа Аргоша и Елисеев! Спасибо, что прочитали и откликнулись на незрелый сей опус! Елисееву: Не сл всеми Вашими замечаниями могу согласиться, Игорь Александрович, но знаю, что критика помогает строже отнестись к себе и Вам за неё благодарен. Вы были на Севере, а значит, видели, что было и что стало... Я вижу по Вашему высказыванию, что вы переживаете за Север, а значит мы с Вами одной крови, хоть я и немец.(Кстати,от немцев не было вреда Росси, цари они были, крестьяне или ремесленники). Куклину: Валерий, ты считаешь, что членство в СП обязательно? Как думаешь, блестящий стилист и тонкий насмешник Александер Фитц стал бы писать хуже, не будь он членом СП? А ты сам? Тото же... Уважаемая Ия! Прочитайте внимательно "дискурс" г-на Елисеева,- увидите - он человек неравнодушный, он был на СЕвере, он видел что "велика земля апачей и высоко стоит солнце над пустыней Чиауа" Кто видел - не забудет,и значит в нашем полку прибыло! Ещё раз всем спасибо! Эйснер.

268974  2006-09-28 18:11:11 Ия - Светлая душа у вас, Владимир! Успехов вам.

268988  2006-09-28 23:37:35 Куклин -Эйснеру - Членство в СП не обязательно, но желательно. Это - долг твой, если хочешь знать. Ты - писатель-романтик, потому и ассоциируешься с Джеком Лондоном, а вовсе не потому, что описываешь Север. Уже при Джеке мир оскудел романтиками, а уж сейчас и вовсе охромел, окосел и разжирел. театр стал скоморошным, школа Станиславского сгинула даже в России, литература погрязла в мелкотемье и скудоумии, многие множества людей страшатся жить, произведения типа Легенды о Данко и Буревестник писать некому, вместо стали закаляют половые органы. Потому ты - удивительное исключение, некий прорыв в настоящую жизнь. Да, таймырский янтарь - и не драгоценность вовсе. Да и какая даже в балтийском ценность? Так, бабья мишура. порядочному мужчине и задумываться о такой ерунде не стоит. Но мир вывернулся наизнанку - и именно мужчины рванулись убивать друг друга ради кусков окаменевшей смолы. Недостатком рассказа является то, что он тяготеет к реализму, в то время, как тема - романтическая, фактура романтическая, сюжет - и тот романтический. Где теперь такие писатели в СП? Я не вижу. А без романтиков в этой жизни - крах. Так что никуда не денешься - вступать обязан. Или тогда ты - не романтик на самом деле. Валерий

268989  2006-09-28 23:44:02 Вильгельм Лебер - Здравствуйте всем! Очень любопытные суждения участников дискуссии. Может, и моё лишним не будет. Если бы речь шла о репортажах с места событий или об отчётах оплаченных вояжей по экзотическим местам, то я бы поправлял, опровергал, изобличал. Имею на это право, поскольку как пилот вертолёта облетал Арктику вдоль и поперёк, и именно в описываемых автором местах. Про все богатсва тех мест знаю не по наслышке, все видел своими глазами. К слову, есть такой мыс Арктический на одном из островов архипелага Северная земля, так вот он ПОЛНОСТЬЮ СОСТОИТ ИЗ РОССЫПЕЙ СЕРДОЛИКА. Там, правда, летом побывать надо и побродить по этим россыпям. И золото там, на архипелаге, водится, если кому интересно, спросите об этом нынешнего президента Адыгеи господина Совмена. Он очень в курсе. Да ну их к бесу, эти материальные богатсва, разве о них идёт речь в произведении??? Теперь о другом. Как это можно по произведению понять, какая кровь течет в жилах автора? Русская, татарскя, грузинская, немецкая, еврейская? А секрет простой - нужно помотреть на имя автора, и тогда станет ясно, кто такой Валентин Рапутин или Виктор Астафьев,Муса Джалиль или Мемед Абашидзе, Шолом Алейхем или кто угодно другой. Только вот за этим всем заслоняется русское, российское творчество в частности и творчество вообще. Но почему-то раньше имя потомка чистокровных немцев Фонвизина никак не заслоняло его великое творчество, не заглушали Пушкина африканские там-тамы, или сегодняшнего Чингиза Айтматова не заглушает топот киргизских коней. Что-то, видно, с нами происходит, сбились точки отчёта и точки зрения. Грустно и печально. Об этом и многом другом довольно печальном не уставал говорить перед смертью великий русский современности Дмитрий Лихачев. Он повторял буквально до последнего дыхания: культура в опасности, надо спасать ее! В том числе и словесность русской культуры. И не важно, чьими устами эта самая словесность будет бережно сохраняться и доноситься до читателя. Рассказывают, что Сальвадор Дали каждое утро вставал перед зеркалом и произносил:"И что же сотворит сегодня гений?" Это я о гордыне, главном человеческом грехе. Уважаемые авторы! Творите, дискутируйте, спорьте, соглашайтесь, отвергайте, но НЕ ЗАБЫВАЙТЕ О ГЛАВНОМ. Что сегодня главное в русской, российской литературе? На мой взгляд, только честный подход к этой сложнейшей проблеме поможет дать честный же ответ. Успехов всем!!!

268995  2006-09-29 08:53:19 Эйснер - Куклину - Не обижайся, Валерий. Не вижу смысла. Россия - вона где, а я во-о-она где... Да и не знаю никого. Всю "жись" в тундре просидел...

268996  2006-09-29 10:44:07 Kуклин - Эйснеру - Привет, Володя. Богу - Богово, как говорится, а спасенному - рай. Для меня вот, тоже эмигранта, России там больше, где я есть. Да и обида у тебя на то, о чем только что написал летчик. В понятии обида есть что-то особенно бабское. Но в каждом мужчине живет какой-то процент женских гормонов, которые заставляют нас вспыхивать, до корней ворлос краснеть, но - качество сугубо мужское - быстро отходить. А тут даже и вспыхивать нечему. Потому как каждый русский писатель мыслит категорией: а что я сделал для Родины своей? Или: чем могу помочь ей в трудную минуту? Мне казалось и продолжает казаться, что в тебе этот уголек есть. Если же он сменил поолярность, оказался в степени минус единица, то о каком долге перед Родиной может идти речь? Тогда можно со спокойной совестью обращаться к В. Батшеву в "Литературный европеец", к Н. Вернеру в "Европа-экспресс", в "Новое русское слово", в международный сионистский центр в Нью-Йорке. "Имя им - легион". Валерий

269027  2006-09-30 22:45:27 Игорь Крылов - Уважаемый Владимир. В ваших рассказах преломляется человеческое. Настоящее, не выдуманное. Да и знание места действия доводит их до выразительного совершенства. От того и язык у вас не казенный, а настоящий, звучный, многогранный, живой. Приятно было окунуться в атмосферу ваших образов и мыслей. Ваши рассказы учат любить то, что никогда невидел, а только слышал, что оно есть на свете. Догадываюсь, что не всегда празднична жизнь в описываемых вами краях, но сочетание силы и красоты человеческого духа с мощью северной природы, рождает фантастическое ощущение полноты бытия. С уважением, И.К.

269029  2006-10-01 00:24:37 Антонина Шнайдер-Стремякова - Эпиграф изречение в художественном произведении совсем не обязательное, к нему прибегают, чтобы дать установку... Установка была на доброту, и меня заинтриговало, как автор будет разрешать эту важнейшую для наших дней проблему. Из мини-экспозиции сразу стало ясно, что Макарова Рассоха не зверь (как мне казалось), а река. И далее захватило, заворожило: ╚Долгой стылою зимой ее глубокий каньон - лишь морщинка на белом лице тундры...╩, ╚...поднимается паводок, бешеный и веселый, как вены на руке рыбака вздуваются тундровые потоки...╩ Свежо, необычно! И уже не могла оторваться... Вроде и тема неблагодатная: тундра, охота, камешки... Но как написано! На века оживил автор носителя Доброты, этого с виду убогого Евдокима: ╚Не признает капканов... В капкане песец долго мучается...╩ Его незатейливые философствования заставляют Андрея задуматься: ╚Меня, однако, Он послал. Так думаю. Рано - нет. Поздно - нет. Когда надо послал. Сверху смотрел, все видел, как мы биноколя смотрим... Мой дорога возле твой дорога близко делал... Как дальше будет, тоже Он знает... Зачем, однако, камушки мало-мало воруешь?.. И геолог почувствовал, как горячий стыд юношеским жаром бросился в голову, зардели щеки, и пересох язык.╩ Дитя Природы и Доброты, Евдоким погибает. В жизни, к сожалению, чаще всего происходит именно так. Спасибо за реалистичный, романтично написанный рассказ.

269030  2006-10-01 10:09:02 Владимир Эйснер - И Вам спасибо на добром слове, Антонина!

269031  2006-10-01 10:11:35 Владимир Эйснер - Спасибо, Игорь! Дай Вам Бог здоровья!

269033  2006-10-01 10:20:51 Ия - У Владимира Эйснера вышла книга "Макарова Рассоха" с рассказами, сказками и очерками. Это целые россыпи чистейших самородков. У него все пронизано добротой, любовью и ирония у него тоже добрая. Сколько сказок написано, но оказалось, что есть новые темы. Пороки человеческие представлены полномасштабно на ТВ,прессе и литературе. Писать о добре могут только мастера. Не смогла не поделиться с вами своей радостью открытия.

269042  2006-10-02 00:12:09 Владмир Эйснер - Brief an Woloshin Уважаемый господин Воложин! Сознаюсь, Ваша рецензия слишком ╚умная╩ для меня. Я простой человек и писал просто, ╚без идеологий╩. Хотел показать, что сейчас делается на ╚северах╩ И янтарь лишь символ. Я полагал, читатель поймёт, что речь идёт о совсем другом ╚продукте╩, схожего цвета, но с другим удельным весом. Но ошибся многократно: люди на материке думают не по-северному. Конец рассказа, на мой взгляд, предельно ясен: (тут я опять ошибся; Вы не первый, кто указал на расплывчатость концовки.) Андрей позволит ╚браткам╩ взять лодку, чтобы спуститься по реке. Он даже выделит им медикаменты, по три патрона на ствол и даст сушёного мяса на первое время. Чтобы не баловали, он до первого поворота будет держать их на мушке. Так принято. На Северах пока ещё не стреляют в человека. Я имею в виду: охотник не стреляет в охотника. А пришлый народ он всякий. ╚Ины жулики страмота!╩ - говорит Маркел Мелентьич. То есть, и раньше так было... К тому же Андрей Игорь Крылов верно заметил ближе к Евдокиму, чем к ╚браткам╩. Он хочет прокормить семью. Несколько своеобразным способом, правда, но это нормальное желание нормального мужчины... А вот в Norge Вы верно заметили вторую нить рассказа (автором, к сожалению, лишь намеченную). Я хотел напомнить: ╚севера╩ строились в тяжелейшее время, но всем народом, и правительство, выкликнув эту идею, до самого ╚ельцинского порушения╩ эту идею поддерживало. Сейчас же Арктика лежит в руинах. Из 33 полярных станций диксонского ╚куста╩ осталось на плаву 4-5. Даже метеостанция на озере Таймыр , построенная с величайшими трудностями в 1942 году, закрыта и заброшена в 1995. (А в 1999 году её сожгли по пьяному делу норильские ╚налётчики╩). Что касается норвежских браконьеров, то мало кто знает, что Александр Русанов, впоследствии пропавший без вести именно в Карском море, во время четырёх своих экспедиций на Северную Землю обнаружил только на восточном её берегу (самом ╚нехорошем╩ по погодным условиям) аж три промысловые точки норвежцев. По этому поводу была официальная нота руского правительства правительству норвежскому. От островов Новой Земли до западного побережья Таймыра всего два дня ходу. Южная часть Карского моря до двух месяцев в году бывает свободной ото льда. Конечно, люди это были отчаянные, героические, не боюсь сказать. Бывали, очевидно, и случаи, когда на затёртое льдом судно не могли вернуться высадившиеся с него ранее промысловики. Участь этих людей печальна... Именно о таком случае рассказал мне, двадцатилетнему ╚чечако╩, в 1967 году дедушка Илларион Вараввиков, выведённый в рассказе под именем Маркела Бугаева. О языке рассказов. Прямую речь героев я старался оставить такой, какой она есть. По северу России от Салехарда до Индигирки сложился своеобразный архангелогородско-сибирский говор, ныне всё больше размываемый литературной речью. И жаль, что никто из лингвистов не занялся этой интереснейшей языковой проблемой. Таёжный охотник и замечательный писатель Михаил Тарковский тоже не брезгует народной речью сибиряков и северян, а до него простонародные словечки, ёмкие и яркие, употреблял в своих незабываемых текстах Виктор Астафьев. С уважением, Владимир Эйснер.

269075  2006-10-03 10:55:49 ОС /avtori/soldatov.html - Я ломал голову почему мне не понравилась Рассоха? Вот нечего делать Опять просмотрел, перечитывать нет сил, не люблю я детективы, настроение дрянь, вроде по языку все прилично актуальность? Весьма актуально! Может, сюжет хромает? Нет, не хромает. Тема? Ну да опять братки, опять бандиты, опять зло торжествует, опять несправедливость беспросветная. Картина заезженная, невечная, неяркая И, кажется, что и Бог уже куда-то там уходит, и хочется сказать: Ребята, хватит уже любить по-русски, пора начинать по-человечески

269078  2006-10-03 13:08:00 Владимир Эйснер - Уважаемый ОС! Весьма Вам благодарен за нестандартную точку зрения. Она заставила и меня глянуть на этот текст под другим углом. Хочу лишь заметить, что для меня, автора, в рассказе этом добро сильнее зла. По крайней мере, такая было задумка. Если же грамотный читатель этого не ощутил, то,значит, автору его замысел не удался... А вообще - хватит про "Рассоху" чесс сло, есть много других интересных публикаций в РП, а то неудобно прям. Эйснер.

270964  2007-01-22 22:22:15 Ия - Прекрасные, прекрасные рассказы. Хоть в пору в учебник "Родная речь" вставляй. Такие светлые.

Copyright (c) "Русский переплет"