Покрова на Нерли

В середине XIX века в светских кругах Европы вполне серьезно обсуждался вопрос: может ли женщина быть писателем? Вопрос и сейчас не утратил актуальности. Попробуем разобраться на примере творчества Надежды Горловой.

Язык рассказа отличает образность. Автор не практикует бессильные прилагательные, чтобы передать читателю представление героя о том мире, который его окружает, а прибегает к веским художественным приемам. Например, "лыжня проводов протянулась надо мной". Кто бывал на Нерли знает, как трудно найти подходящий ракурс при фотографировании собора, чтобы в кадр не попали провода ЛЭП. Детали важны чрезвычайно. Писателя отличает от дилетанта-графомана не в последнюю очередь внимание к деталям. Здесь они выписаны. Досадное чувство испытал герой, автор и читатель от этой засоренности святыни: "Красивый луг. Да, только какой-то оккупированный индустрией - поезда, высоковольтка, машины частят". - также как от чтения атеистических стихов возле храма, чья красота, казалось бы, способна заставить неверующего поверить. Еще бы его не оккупировали, ведь приезжающие сюда люди заслуживают такого унижения святыни: "Олег и Большаков обошли вокруг церкви, не взглянув на нее, заложив руки за спины, обсуждая расход масла и западение педали".

Это так описана индустриализированная природа, то есть, грубо говоря, предметы вне поля зрения писателя неживые. Но и собственно чувства человеческие, как бы внутренние, а не по поводу окружающего удались: "Найдя стельку, Лариса заплакала от умиления". Вот верю, сходу и полностью верю в эту фразу. Прямо чувствую, словно вижу перед глазами ту женщину. Это чисто женские подробности, которых мужчина не умеет увидеть, и даже увидев, не может адекватно зафиксировать в образе. Писателю-мужчине заметить такие детали: "у экскурсоводши мокрые от пота пятки то и дело выскальзывают за пределы босоножек", - чрезвычайно сложно.

Только вот... напрасно Надежда Горлова взялась описывать восприятие мира, каким он представляется мужчине, даже хотя бы мальчику: "Я шел по полю, по узкой, телесного цвета тропинке, похожей на чулок, извилисто брошенный в траву". Ключевые слова тут: "телесного цвета" и "чулок". Не видит мальчик в тропинке чулка! У него другой ассоциативный ряд. Или такая констатация: "а я в свои семнадцать лет был один, и ни одна девушка на свете еще не любила меня". Тем-то и отличается мужское Ян, от женского Инь. Да какая разница, как она ко мне относится, - важно, как я к ней! Мужское начало твердое, агрессивное, активное. Впрочем, не буду чрезмерно увлекаться изложением как бы "правильной" точки зрения. Продолжим экскурс.

"Я полюбил ее руку с ключом, как будто ключ был плодом ее руки, как яблоко - древа". Так, наверное, женщина видит мужчину, по частям. И любит вот так по особенному, по-женски. Как Кити, то во Вронского по уши влюблена, а через пару дней, - ба! нет милее друга, чем Левин! Там, про Кити, верю. И не потому только, что рукой классика выписано. Здесь не верю! Не мальчик, не юноша эту сценку увидел.

И вот неспособность искренне и правдиво отобразить образ мальчика в первой части рассказа обесценивает весь замысел. Можно, конечно, догадаться, умом уже, что вот, мол, один мальчик, вот другой, вот девочка. Они выросли. Этот вот душою, вроде как, лучше, глубже. А тот мельче и примитивней. Но она оказывается со вторым, что несправедливо, но истинно. Но если я с самого начала не поверил, что мир видит мальчик, что толку от композиции. Прозаик должен суметь быть искренним до конца.

Если, например, Олег Файнштейн берется  в своем рассказе "Кража или возвращение любви" описывать двух сестер, влюбленных в одного мужчину (в мужа одной из них), то в каждой фразе чувствуешь их взаимную ревность, ревность и любовь к сестре одновременно. Веришь, что он ушел на фронт от них, от их ненормальной любви. Эмоциональная взвинченность, патологическая непоследовательность выписаны так, что пришлось несколько раз листать текст в начало - проверять, правда ли, что автор-мужчина. Казалось, не может быть, чтобы до такой степени проник в глубь женской души.

Надежде Горловой не удалось проникнуть в суть мужской души: "Это была некрасивая блондинка с круглыми щеками и вздернутым носом". Так женщина оценивает другую женщину, рефлекторно выискивая недостатки. И в утверждениях о скорой влюбленности героя в эту "некрасивую блондинку" проявилась лишь чисто женская непоследовательность автора.

Я и сам для себя не решил еще этого вопроса: может ли быть писателем женщина? Наверное, признаю, когда увижу не просто изысканную фразеологическую эквилибристику, не вычурную словесную красивость, а способность перевоплотиться в образ противоположного пола. А пока, что же, не нахожу доказательств. Можно, конечно, обходить острые углы темы, избегать описания мужского восприятия мира. Но тогда о чем же останется писать? "Ах, я влюблена!" или "Ах, он меня бросил!" Узковатая получится палитра. Но, по крайней мере, можно будет говорить о реализации сюжета, об убедительности образов. Право не знаю, что же выбрать... из двух зол.

15 февраля 2000 г.

Вячеслав Румянцев