|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
Покрова на Нерли
(рассказ)
1
Я шел по полю, по узкой, телесного цвета тропинке, похожей на чулок, извилисто брошенный в траву. Черная лыжня проводов протянулась надо мной; впереди я уже видел храм, аккуратный и симпатичный, как человек, на котором хорошо сидит костюм. Он казался немного наклонившимся вправо из-за того, что отражение его в озере дрожало как студень.
Я остановился и закурил. Отражение сигаретного дыма в озере было темнее дыма и темнее отраженных облаков, а я в свои семнадцать лет был один, и ни одна девушка на свете еще не любила меня, если не считать толстухи Агаповой и дворовой дурочки Лидки - но им вообще не должно жить на свете.
Лето только начиналось, а одуванчики, как всегда, торчали в теплой одежде, густо накрахмаленные пыльцой. Я окинул взглядом поле - нигде никого, только бабочки появляются и исчезают, глянцевые от солнца.
Я повернулся и пошел к храму.
Со стен кое-где облупилась скорлупа, вокруг метено, на узкой двери замок. Медленно я пошел вокруг, задрав голову, глядя на круглый, не кончающийся бок купола, черного, как редька. Из-за купола вылетали крутозобые голуби, перья их сияли под солнцем как чешуя. Как было красиво - и как скучно. Словно вся эта красота увядала старой девой, и я жевал ее как роскошное, но не посоленное яство. А солонка была в руках у той, не встреченной.
Сначала я услышал постный звук стирки, а потом увидел на плешивой лужайке перед молочным домиком корыто на табуретках и женщину над ним с блестящими от воды руками. Казалось, что руки ее покрыты льдом, и эта иллюзия была приятна летом.
Пока я подходил, женщина с остервенением душила рубашку, бельма пузырей лопались у берегов корыта.
Пока я подходил, я волновался. Подошел - и пот на ладонях моментально высох, словно вошел обратно в поры: это была не женщина, а тетка, полуседые пряди пролились ей на лоб из-под косынки.
Я спросил, нельзя ли зайти в церковь. Можно, десять копеек стоит билет. Возьмите десять копеек, не надо билет. Нет, билет обязательно. Наташа, дай ключ! - сказала тетка дому.
Дом выдал ключ и девушку. Это была некрасивая блондинка с круглыми щеками и вздернутым носом. Она была похожа на дурочку Лиду, но все-таки это была девушка, а я как раз искал девушку, и ее приданым были баснословное, сказочное знакомство и красота, спящая вокруг. Она могла сдернуть с Покровов покров скуки, могла разбудить Бога, спящего в зеве пустого храма - все это только для меня. Я полюбил ее руку с ключом, как будто ключ был плодом ее руки, как яблоко - древа.
И девушка узнала во мне жениха - о какой другой встрече могла она мечтать годами? Мы стояли друг перед другом, стесняясь до заслезившихся глаз - как голые.
Девушка протянула матери не руку, а ветку - до того неуклюже; мать взяла ключ - так кольцо сдирают с пальца, - и девушка, деревенея дальше, ушла в дом.
Тетка отперла дверь, выпустив из храма холод - от долгого стояния взаперти он стал какой-то газированный, - и выдала мне билет, который я схватил как хлебную карточку - чтобы потом кормить свою память.
Я вошел внутрь. Омут сонного холода, земляной пол, меловые стены, черная скрепа реет под потолком как распятие.
А я не находил себе места, я языком пламени метался по углам: что придумать, чтобы познакомиться с ней? Заговорить с матерью? Попросить воды? Ночлега? Проведу у вас каникулы - конечно, заплачу!
За открытой дверью шатнулась тень. Она идет! Я обернулся: за дверью была тетка, она смотрела на меня проницательно, она враждебно наблюдала за мной.
Она догадалась! - я облился горячим потом. И в ту же секунду я догадался - и облился холодным потом. Колонна, возле которой я стоял, и серый угол дальше за ней, и другой угол, совсем в тени. Только сейчас я ощутил запах мочи и увидел желтые рваные потеки на штукатурке. Какие-то посетители мочились здесь - и меня она подозревает в том же, а я ношусь по углам, словно ищу места.
Мне стало так стыдно, как будто я это сделал. Я ринулся на улицу, летний парной воздух пахнул гладильной. Я благодарил тетку и не мог взглянуть на нее, как на солнце, потом быстро, почти спортивной ходьбой пошел прочь. Ведь она думает, что уследила и спугнула, и скажет об этом Наташе, моей Наташе. А она ждала меня, влюбилась в меня. Какое проклятие наслать мне на тех любителей пива и архитектуры, надругавшихся над нами, обгадивших нашу любовь.
Впервые в жизни молитва вставала во мне. Я требовал: Накажи их, Господи!,
и в ответ в моей памяти открывались слова, мимоходом где-то прочитанные
мною: Мне отмщение, и Аз воздам.
2
Мы приехали ночью. В распыленном свете фар клубились мотыльки - на минуту мне показалось, что это хлопья снега.
Луна пятном отражалась в крыше нашей машины, как будто на ней была рассыпана светящаяся мука. Речка всхлипывала под мостиком - когда мы ступили на него, ночной свет исчез, и мы не видели, идем ли мы по мосту - или это мрак скрипит под нашими ногами.
Христианский храм, встречавший нас каменной грудью, казалось, сделан из того же камня, что и луна над ним. По стенам его бежали дымные тени облаков.
Под единственным окном дома черная ночная трава вылиняла от света. Отец постучал в гулкую деревянную дверь. Ему ответила старуха - сердито сказала, что уже поздно, ночуйте в машине, посмотрите утром. Отец извинялся - мы приехали издалека, утром должны уехать. Много вас? Нет, я и сын.
Крюк откинулся, свет из комнаты ввалился в коридор, выглянул на улицу. Старуха в козьем волосатом платке на плечах вышла к нам и захлопнула за спиной дверь. Свет подглядывал в замочную скважину.
Отец извинялся за ночное беспокойство - мы у вас в долгу, мы знали, что сможем приехать только ночью, и специально для вас привезли вот это.
В сумке у нас была маленькая круглая дыня. Она была так пропитана солнцем, что светилась, когда ее достали.
- Это дыня.
Отец спросил, где живет ее сестра.
- Пойдемте, - и повела нас, ключи на металлическом кольце звенели в ее руке.
Луна снова вышла, и я видел как посеребрились морщины на лице старухи - слезы протекали в их берегах.
- Я запру вас тут на некоторое время. Ночная влажность, - сказала старуха.
В храме было холодно, как весной в горной расщелине, по которой бегут ручьи и от них как пар идет холод.
Там отец совершил ночную молитву иша.
Он привез меня туда, чтобы показать мне, да и самому посмотреть, достопримечательность,
о которой много слышал от русских: Едете во Владимир? Обязательно Покрова
на Нерли. Просто подошло время молитвы, подошло вплотную, к самому лицу
моего отца, запертого в инославном храме, а мне, мальчику, жгло кожу присутствие
Бога. В ту ночь, во время Намаза, я хотел умереть за Христа.
3
Мне было четырнадцать лет. Я с отцом ездила в экскурсионном автобусе, глядя в быстробегущее зеркальце водителя. Мы ехали осматривать место, отмеченное печатью культурной инвентаризации - Покрова на Нерли. Эту поездку выбрал мой отец в меню экскурсионного бюро. Он волновался и гладил сухой шершавой рукой зачесанные назад волосы, отчего они электрически потрескивали.
Я презирала отца за это волнение.
Мы вылезли из автобуса и по затоптанной тропинке шли через поле. Я ждала озарений. Напряженное внимание обострило чувство реальности. Я видела, что у экскурсоводши мокрые от пота пятки то и дело выскальзывают за пределы босоножек, оставляя на стельках грязные капли, видела жнивье подросших волос на бритых икрах, видела иглистые цветы клевера с головками жесткими, как терки.
Потом все столпились у речушки, и я видела в воде жидкий пейзаж: кисельные деревья, пленку неба и черные провода, жирные, как струи нефти. Отчетливее - однотонную мозаику ряски, кулинарные украшения - желточные кувшинки, и мостик, скрипящий от скромности. Мне не удалось вызвать в себе трепет перед тем, как поднять глаза. Я увидела храм - эталон графической аккуратности, дом и ослепительную козу на привязи. Не происходило ничего, кроме бросания мальчишками чего-то в воду.
- Да отстань ты.
Мы перешли Нерль и направились к храму. Нормальность действия заставляла меня недоумевать. Я признавала Твое существование, но моя вера была бездыханной - Ты еще не вдохнул в нее душу. В ком мертва вера - для того и мир мертв. Ты молчал, потому что я была еще не готова слушать. А я думала, что Ты нем.
Храм оказался заперт. На паперти играли дети. Они были похожи, как все погодки на первый взгляд - все русые и с голубыми как у пупсов глазами. Экскурсоводша нагнулась, заигрывая с детьми: - А кто это тут сидит? Тебя Наташа зовут, да? Сбегай за бабушкой, скажи: пришли, ты ведь старшая внучка?
Девчонка побежала, подпрыгивая и сверкая пряжками сандалий, трое других детей тоже вскочили, только одна девочка продолжала сидеть, подвернув под себя ноги. Колготки у нее сползли, длинные хвосты с пятками расстелились по плитам. Сестра, кряхтя, приподняла девочку, захватив ее под живот, а двое других детей подтянули на ней колготки, как на кукле. У девочки были неразвившиеся от колена ноги с младенческими ступнями. Сестра опустила ее, и девочка лягушонком поскакала к дому, проминая в шершавой траве дорожку. Колготки съезжали, с каждым прыжком трикотажные пятки все больше отставали.
Картина ожила и задвигалась. Сизые в белом налете облака опустились, расслабились, отяжелели. Из-за горизонта пополз гром, приближаясь, он облекался живой плотью дождя и над нами уже громко шуршал как огромный полоз.
- Хм! Смотри - купол черный, как редька, - весело сказал отец, еще держа руки заложенными за спину, когда мы выходили из церкви.
Из жалости к нему я улыбнулась и сказала:
- Ага.
Ты сказал мне о любви.
Я бежала под грозовым небом, клевера стегали меня по пяткам, осклизлая
от дождя дорожка разъезжалась под ногами.
4
Есть места, в которых я боюсь побывать, потому что боюсь потерять их - вдруг ангел окажется фазаном; но жизнь сама, за руку отводит меня туда, она хочет, чтобы я знал о ней правду - и не всегда разочаровывает.
Так было и с Покровами на Нерли, и рядом была Лариса. Она устала и осталась в машине, на черной раскаленной коже дивана, как Дездемона в объятиях мавра, а я с ее братом пошел к церкви.
В траве уже змейками струился туман, цветы показывали нам кулачки, пчела на ниточке повисела возле моего лица - кто-то дернул за ниточку - и она исчезла.
Лариса ходила здесь днем - и когда я попадал в ее следы, земля жгла мне подошвы.
Я не знал любви, замкнутой на одном предмете, как кольцо на пальце - любимую приводит за руку Бог, весь мир - ее приданое, а все люди - гости на свадьбе. Поэтому благодарность Богу, любовь к людям и вселенной пришли вместе с Ларисой, и - как ведьма, без приглашения - пришла мысль о печали смерти: умерев, я не увижу больше красоты земли, не прикоснусь к ее благам - не укушу яблоко, сок его не брызнет мне в переносицу, Лариса не сотрет этих капель рукой.
Закат как рельсы проложил два луча в открытые двери храма, в каменный сумрак. Там потрескивали горящие свечи, как будто рвалась какая-то ткань.
Но ведь это, возможно, прообраз небесных благ, и я, наверное, читал где-то: если так услаждает созерцание ризы Господней, то сколь больше - созерцание лица Божия...
Я сказал: - Олег! Если природа - риза Господня, то садовник и архитектор - Его портные.
Олег покивал - слеза готовилась отделиться от его глаза - поэтому казалось,
что в глазу дрожат два зрачка с золотой икринкой в каждом.
5
- Хм! Странно, я была уверена, что это не лужа, а речка, а через нее мостик.
- Знаешь, мне тоже так казалось, хотя я и был тут ночью - видимо, я просто постоял на мостках, а запомнил, что мост.
- Нет, есть же мост у переезда - просто я перенесла его через луг.
- Ну а мы-то ехали на машине. А странный мост - с одной стороны перила зеленые, а с другой - черные, как между жизнью и смертью.
Лариса и Саид сидели на высоком берегу Нерли. Песчаный, со стрижиными норами, он напоминал Ларисе кекс с изюмом - так она сказала Саиду.
Лариса свесила ноги с обрыва, и стрижи боялись ее тени - целясь в норы, вдруг резко, с обиженным писком меняли курс.
Саид лег на краю берега как на краю кровати, подложив руки под голову и свесив колени. Стрижи летали у его лица. Когда они разворачивались, действуя при развороте крыльями как рыбы плавниками, Саид видел их белые матерчатые животы - выпуклые, детские, и рябые спины, река морщилась, сквозь кружение стрижей казалось, что течение в этом месте убыстряется.
Красивый луг.
Да, только какой-то оккупированный индустрией - поезда, высоковольтка, машины частят.
- Кстати, - сказала Лариса, - жертва на храм и плата за ремонт. Что же, в английском жертва и плата одно и то же?
- Тебя ласточки боятся, - сказал Саид. - Ляг как я - интересно.
- Не упусти Лариску на этот раз - сказал себе Саид.
Саидик такой хороший - подумала Лариса, глядя на его белые джинсы в набивном мелкотравчатом узоре на коленях - в полдень, увидев тающий на солнце крест Покровов, Саид опустился на колени.
Теперь они лежали на берегу, голова к голове, ветер перепутывал их волосы.
- Это кажется - песок осыпается и голова кружится от высоты и ласточек.
- А давай! - сказал Саид.
Саид и Лариса искупались в озере, в отражении прибрежного шиповника, губы которого роняли в воду пыльцу, и в пятом часу пошли в Боголюбово.
Начинались намеки на закат, лес за Нерлью почернел, в монастыре зазвонили, в траве, на коленях стоял юродивый отрок в голубой рубашке и с белым холщовым мешком. Он протягивал узкую ладонь и, стараясь голосом выразить страдание, коверкал слова:
- Помогите ради Господа нашего Иисуса Христа, Господа нашего.
Ага, Андрей Рублев какой-то, - сказал Саид.
6
- О, Большаков! - Лариса захихикала, и это было не хорошо.
Саид с грустью терял свои права на Ларису - нет, в Москву он не поедет, ему надо кое-что доснять во Владимире, к Покровам тоже сейчас не прокатится - проголодался.
Голодна и Лариса - но в машине есть бутерброды - пусть показывает дорогу.
Лариса обернулась на заднем раскаленном сиденье - Саидик исчезал, но не дал себе исчезнуть до конца - повернулся и пошел в блинную.
А могли бы встретить завтра утром. Разбудил, но как не на долго.
Лариса не выходила из машины, Олег и Большаков обошли вокруг церкви, не взглянув на нее, заложив руки за спины, обсуждая расход масла и западение педали.
Возвращаясь, Олег обнаружил что солнце село в его машину и смотрит изо всех окон.
Большаков пересел назад, к Ларисе, и продолжался многосерийный поцелуй. Когда фонарный свет, как таможенник, пробегал по машине, Большаков открывал глаза, а Лариса закрывала.
Саид взял блины с медом и подумал, осматривая молочную внутренность блинной: Подобное - подобным.
Ничего были две. Саид рассчитал их с помощью считалки и улыбнулся той,
которой выпало водить. У нее была аккуратная головка на полной шейке, похожая
сзади на масленок, и ровные мраморные ноги с удлиненными коленями.
|
Проголосуйте за это произведение |
|
|
|
Рассказки её проникнуты нелюбовью, презрением к "славянскому тесту". Во всех отношениях она отдает предпочтение лицам южного или восточного происхождения - татарам, кавказцам, евреям.
|
|
|
