Вячеслав Румянцев

Ох, Полина, Полина! А счастье было так возможно...

По поводу рассказа Вадима Гордеева "Полина".

Начинается текст как рассказ-портрет. Гладко, складно. Повествование льется, сюжет вьется. Вот эта женщины в чем-то несчастная, вот эта женщина чем-то прекрасная. Несчастная замужем, прекрасная музыкантша. Играет виртуозно. Верю, хоть и не слышу сквозь строки.

Портрет женщины все ясней, но...

Далее следует половой акт в стандартном исполнении. Вроде бы и я зык неплохой. Вроде как и образ начал прорисовываться... постепенно. Но акт какой-то больно уж заученный, бульварными романами замученный. В подлинной литературе таких актов, по моему мнению, быть не должно. Другие должны быть, литературные, что ли, художественные.

А то полчаса полежала и снова, так сказать эксцесс. Зачем только? Я не про физиологию (хотя и тут есть вопросы), а про, с позволения сказать, сюжет. Зачем сюжету повторный акт?! Что он ему прибавляет? - А ничего ровным счетом. Лишь отнимает.

С таким же успехом можно описать и третий, и четвертый раз подряд. Вроде как автор нам намекает, мол, какой я хороший... рассказчик.

А читателю уже показалось, что это рассказ-портрет. Нет. Кончился портрет, - лицом в подушку ровно на полчаса до следующего припадка любвиобильности. Какая она, что у нее на душе? - более мы ничегошеньки о ней не узнаем. Рассказ давно уже окончился. Продолжаются никчемные слова. Грамотно составленные, умело сцепленные, но уже лишенные притягательной силы, лишенные ее в тот самый момент, когда литература превратилась в зрелище: поза, зоны эрогенные, увлажняющиеся места, - прям популярная англосаксонская брошюрка "Техника современного секса".

А счастье было так возможно...

Досадно потому, что язык авторский хорош... был поначалу, по крайней мере. То есть до описания, собственно говоря, техники.

В рассказе немного есть (я все про первую половину, где о душе не было еще забыто) мамлеевщины какой-то. В уменьшительно-ласкательности, в искательности взаимных обращений героев. Что-то из "Тетради индивидуалиста". Почти. Мимикрией отдает аж. Потом мимикрия кончилась вместе с сюжетом.

Еще пару слов про особенности композиции. Зачем эти церковнославянские обороты в начале и в завершении? Текст обложен с двух сторон. Или автор так грех замаливает? Чтобы читатель за порнографию случаем не принял? А что?! Второю половину рассказа (без первой), только вторую вполне за оную принять можно. Вот автор и меловой круг начертил, чтоб нечистые силы впритык не подошли.

Однако художественный текст должен был самодостаточным и самоценным без дополнительных заклинаний. Чего здесь все-таки не обнаружено.

Ах, как она его любила! А счастье было так возможно...

24 марта 2000 г.

С конкурса ТЕНЕТА-РИНЕТ'2000

http://musagetes.com/apollinary/big_one3/svyatoch/gordeev.htm