|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
Господин Зигмунд-маленький!
В свое время, Фрейд-взрослый написал известную статью о Достоевском. В ней основатель психоанализа с присущим только Вам умом и тактом дал психологический портрет личности человека основываясь в основном на литературном наследии писателя. Такая, по меньшей мере, смелая попытка вдохновила нас на написание своего психологического исследования, но уже не личности Достоевского, а именно личности самого психолога. Мы, конечно не претендуем на ту же глубину и будем нижеследующее называть психологическим этюдом. При этом будем пользоваться (как и Вы) исключительно текстом пациента.
Несколько слов о стиле. Есть такое расхожее мнение, что медперсонал психических клиник удивительно напоминает своих пациентов. Мы не хотели бы злоупотреблять этим правилом, но одна важная стилистическая особенность работы Зигмунда-взрослого просто бросается в глаза, и, честно говоря, настораживает. Это особая гипертрофированная уверенность в сказанном, то есть написанном. Такая уверенность вполне простительна в исследовании, например, математика, где с самого начала четко обусловлены (постулатами) границы применимости той или иной гипотезы и даже физика, где все гораздо сильнее разбавлено условностями физического эксперимента, статистическим шумом и академическими интригами. В науках же гораздо более неопределенных и неподкрепленных, а тем паче в обычной жизни дидактичность начинает смущать. Невольно вспоминаешь крайние примеры графоманов, шизофреников и преступников находящихся в состоянии аффекта. Вы пытались когда-нибудь возражать душевно больному человеку? И правильно. Нет, конечно, в нескольких местах Фрейд-взрослый употребляет слова "вероятно", "возможно" и "кажется". Но места эти, как правило, второстепенны и создается впечатление, что редкие семена сомнения умело посажены в текст с одной лишь целью - уверить читателя в бесспорности всего остального. Более того, дидактический, наукообразный, учительский тон, скорее всего скрывает какую то страшную внутреннюю проблему Зигмунда-взрослого, как моего пациента, столь дикую и мучительную, что пациент постоянно пытается "не дрогнуть" голосом, будто его тут же свяжут и отведут в темное место.
Итак , по порядку. Вначале Зигмунд-взрослый производит некую марксову классификацию Федор Михайловича:
"Многогранную личность Достоевского можно рассматривать с четырех сторон: как писателя, как невротика, как мыслителя-этика и как грешника".
То есть, опять приходит в голову математическая ухмылка - каким таким образом многогранник можно с четырех сторон рассмотреть? Только пирамиду и можно, но тогда получается, что вместо Федора Михайловича (Царство Небесное Хармсу) он собирается рассматривать некий пирамидальный предмет, да и еще не весь как выясниться далее, а лишь одну его единственную сторону. О чем говорит навязчивая геометричность (или как впервые выразился Достоевский, эвклидовость) сознания Зигмунда-взрослого как пациента? О двух вещах. Во-первых, он пытается заранее построить некую жесткую модель повествования, во-вторых, использование простейшего из всех возможных многогранников - пирамиды - обнажает главную установку работы - закопать (говоря современным Вам языком - упростить) Достоевского всеми доступными методами. Эта наша догадка получает поразительное подтверждение уже в первом абзаце рассматриваемой работы. Судите сами, какую многозначительную оговорку допускает человек прекрасно знающий цену случайным оговоркам:
"Наименее спорен он как писатель, место его в одном ряду с Шекспиром. "Братья Карамазовы" - величайший роман из всех, когда-либо написанных, а "Легенда о Великом Инквизиторе" - одно их высочайших достижений мировой литературы, переоценить которое невозможно. К сожалению ( здесь и далее курсив мой - В.Х.), перед проблемой писательского творчества психоанализ должен сложить оружие."
Как видим задача поставлена. "К сожалению" и все. То есть к чьему сожалению? Какой-нибудь интеллигентный человек (незакомплексованный на либидо и пр.) написал бы в крайнем случае: "к моему сожалению". Да, но так бы написал человек не стесняющийся преследуемых целей. Но как же Вы, то есть он мог такое допустить? Ответ, извиняюсь, очевиден. Слишком высок перепад между пафосом признания величия пациента и диагнозом уже выставленным заранее (отцеубийца). Представьте себе, что у вас на приеме больной по фамилии Эйнштейн, и ваша, например, задача сообщить ему, (по причине, например, низкого IQ) о профнепригодности его как физика. Думаю, что в году, эдак 1904, еще это можно было сделать без особого труда (Эйнштейн был отвергнут профессорами Цюрихского университета), но вот уже после семнадцатого года сделать это было бы трудно даже самому Гейзенбергу.
Если последний пример кажется слишком специфическим приведем более простую аналогию. Представьте, что к Вам, как врачу пришел на прием ваш же собственный отец. Действительно, вначале Ф.М. предстает как гений, величайший мыслитель, то есть фактически, отец народов. Вам, же требуется превратить его в психопата, негодяя и даже, потенциального отцеубийцу - название работы, то есть диагноз уже висит над вами дамокловым мечом. Проще всего было бы последовать за Фрейдом-взрослым и схватиться за линию скрытого желания отцеубийства. Ведь в отношении Зигмунда-старшего к Достоевскому та самая амбивалентность отношения ребенка к отцу - любовь, преклонение и, с другой стороны, зависть и ненависть. Но мы все же будем сопротивляться такому эвклидовому подходу до самого конца.
Далее по тексту наступает некоторое облегчение психологической ситуации. Вспомним, нарисованная в воображении психолога пирамида (мы, кстати в отличие от талантливого ученика пациента - Густава Юнга, - не опускаемся до очевидной подленькой архитипической связки: пирамида, захоронение, фараон - царь - отец, цареубийство, далее - очевидно) с одной стороны - писательской, - осмотрена и к "сожалению" оплевана быть не может. А вот теперь Зигмунд-взрослый переходит ко второй грани и понемногу развязывает себе руки:
"Достоевский скорее уязвим как моралист. Представляя его человеком высоконравственным на том основании, что только тот достигает высшего нравственного совершенства, кто прошел через глубочайшие бездны греховности, мы игнорируем одно соображение. Ведь нравственным является человек, реагирующий уже на внутренне испытываемое искушение, при этом ему не поддаваясь. Того, кто попеременно то грешит, то, раскаиваясь, ставит себе высокие нравственные цели, - легко упрекнуть в том, что он слишком удобно строит свою жизнь. Он не исполняет основного принципа нравственности - необходимости отречения, в то время как нравственный образ жизни - в практических интересах всего человечества. Этим он напоминает варваров эпохи переселения народов, убивавших и затем каявшихся в этом, так что покаяние становилось техническим примером, расчищавшим путь к новым убийствам. Так же поступал Иван Грозный ; эта сделка с совестью - характерная русская черта ."
Забудем на время о последнем тезисе и сосредоточимся на характеристике морально-этической грани "многогранника". Зигмунд, мы должны помнить, что когда один человек характеризует другого (тем более письменно) он прежде всего характеризует себя. Дело не в том, что Зигмунд-взрослый приписывает Достоевскому исковерканный, а потому, представленный в ложном свете известный христианский мотив об "искуплении греха". Никто, и никогда не сможет найти у Федора Михайловича столь извращенный тезис о пути к совершенству через грехопадение. Через страдание - может быть, и то, скорее устами героев писателя. Впрочем - писатель то рассмотрен, перевернут, "к сожалению" признан, и Зигмунд воспаривший над пирамидой уже лицезреет ту самую морально-этическую... и вправе теперь уже отождествлять героев с автором. Предложенная схема в отношении самого Фрейда-взрослого дает элементарный результат: ребенок смотрит на отца-соперника в деле завоевания материнской любви (любви читателя - тоже потенциального пациента и, следовательно, потенциального отцеубийцы).
Вы можете возразить, что мол, конечно, Зигмунд-взрослый - материалист, и сын своей эпохи - эпохи короткой и яркой, не вполне еще окончившееся, - эпохи научно технического прогресса - и, что мол головокружение от побед этой самой эпохи не может быть фактором психологии пациента, а скорее неким общественным, идеологическим, или даже политическим заблуждением (если не сказать психозом). Тоже можно найти и у Ницше и у прочих мрачных романтиков двигателей внутреннего сгорания. Конечно, здесь возникает несущийся со всевозрастающей скоростью гигантский паровой локомотив - новый символ старого доброго "сверхчеловека". Этакий надраенный, блистающий латунными бирками чугунный Наполеон нового времени. Все это, скажете далековато от психоанализа. Но не спешите. Тот кто путешествовал на поезде из Зальцбурга например, в Грац или, лучше в Инсбрук, будучи совсем еще ребенком великой Австро-Венгерской Империи, кто с детским ужасом всматривался в голову несущегося парового чудовища - знает.
И так, прилагается классическая механика XIX века со своим законом об импульсе, в данном контексте, о силе внутреннего толчка ко греху, и соответственно мораль, или совесть выступает как некий вполне механический же демпфер, или как электрическое сопротивление, или гидродинамически - вязкость и т.д. и т.п. Заметьте, мы сейчас не обсуждаем философию наивного материализма, мы обсуждаем ту часть фрейдовского детства, где по блистательному альпийскому ландшафту мчится пассажирский состав, мимо мрачных, темных готических кирх.
Маленький мальчик упоенный равномерным движением радостно прилип к окну, а рядом огромный мрачный отец, каждую ночь проводящий с матерью во грехе и толкующий о моральных устоях. Ни Царь, ни Бог и не Герой а именно Цикл Карно представляется ребенку, и Царем и Богом и Героем. Ему сдается, что и человека можно раскурочить как механическую безделушку на отдельные винтики. Отсюда рождается последующее взрослое заблуждение будто этика всего лишь одна из граней, одна из частей некоего, быть может и сложного, парового устройства. А главным этическим мерилом является, - цитирую не дословно, - "практический интерес всего человечества". Я обязан напомнить, что всякая забота о "всем человечестве", а тем паче о его практическом интересе - есть последний самый истошный крик о помощи маленького ребенка несущегося в металлическом монстре по Европам. Только слепой не может видеть, что практический интерес и есть теперь самый настоящий цикл Карно.
Итак, детская нереализованная страсть преодолевается возведением нового материалистического мифа. Теперь нужно поменьше вспоминать о своих детских навязчивых идеях, а как можно больше говорить о человечестве, о его пользе, неведомой варварским народам эпохи великого переселения. Этот аргумент, нам в России памятен практически, по скучным семидесяти годам, а для Фрейда-взрослого всего лишь яркое сверкающее будущее (нечто из девятого сна Веры Павловны) в лице мирового германского ордунга (к счастью не пережитого пациентом) или полпотовского биологического коммунизма. Фрейд не видит и не замечает, как, впрочем, и вся остальная интеллигенствующая масса, предупреждений Достоевского, а видит одно и тоже, отроческое - эдипов комплекс щенка. Правда, подпольный герой уже забродил в душе пациента, но никак им не ощущаем. Его интересует вопрос: отчего отцовские руки, ласкающие еженощно мать, то и дело грозят суровым справедливым подзатыльником, а он толкует о русском характере. Что делать - отец, то есть пациент, нашего пациента, оказался русским человеком. Ни венгерским, ни австрийским, ни германским, ни французским, а из далекой варварской страны (в скобках, отмечу, порвавшей с варварством как раз в момент своего рождения). Проще всего можно было бы свести все дело к застарелому европейскому страху перед северным медведем, но мы здесь не будем следовать Фрейду-взрослому и заниматься примитивным "обобщательством". Тут дело личное, интимное, если не сказать подсознательное. Откуда эта странная ненависть к русскому (почти такую же мы находим у другого великого упростителя - Карла Маркса)? Читаем далее:
"Достаточно бесславен и конечный итог нравственной борьбы Достоевского. После исступленной борьбы во имя примирения притязаний первичных позывов индивида с требованиями человеческого общества - он вынужденно регрессирует к подчинению мирскому и духовному авторитету - к поклонению царю и христианскому Богу, к русскому мелкодушному национализму, к чему менее значительные умы пришли с гораздо меньшими усилиями, чем он. В этом слабое место большой личности. Достоевский упустил возможность стать учителем и освободителем человечества и присоединился к тюремщикам ; культура будущего не многим будет ему обязана. В этом, по всей вероятности, проявился его невроз, из-за которого он и был осужден на такую неудачу. По мощи постижения и силе любви к людям ему был открыт другой - апостольский - путь служения"
Первый порыв сказать: "Забегаете вперед господин Зигмунд-взрослый". Разве ж так осуществляются отцеубийства? Сделал дело, а потом говори - гоп. Но внутреннее подсознание то распирает, мысль как и у Ивана Карамазова, опережает смердяковский Психоанализ. Кстати, если уж говорить о психоанализе, то, безусловно отцом его должен считаться вовсе не Фрейд, а именно сын смердящий, кстати, материалист похлеще Ницше или нашего пациента. Оказывается этика требует потоптать не только "Потенциального отца народов" но и сам народ. Что тут как ни старая глубокая психологическая трещина между "первичным порывом индивида" и "требованиями человеческого общества", трещина ужасная в душе нашего пациента. О чем кричит о том и болит. Пожалуйте аспирину. Неужто эти первичные порывы знакомы Фрейду только из медицинских историй болезней, нет конечно, тут родное, заскорузлое, забытое, и после опять явленное детское желание - стать на место отца. Спрашивается какой же нужно обладать душевной черствостью, душевным панцирем, что бы вот так взять и всякого с прилагательным "русский" (можно читать - немецкий, австрийский и далее по карте) да порешить одним словом. Конечно Вы скажете, на то он и есть доктор чтобы лечить, а лечит - бывает и больно. На что я скажу, зачем тогда наркоз придумывать?
Далее читаем о сверхдоброте Достоевского позволявшей "...ему любить и помогать там, где он имел бы право ненавидеть и мстить - например, по отношению к его первой жене и ее любовнику". Другой, нормальный человек тут бы и точку поставил, но наш пациент не таков.
"Но тогда возникает вопрос - откуда приходит соблазн причисления Достоевского к преступникам?" Вы, я надеюсь, уже и не спросите: у кого возникает соблазн?
Теперь нас не проведешь, теперь нас не обманешь смехотворными отписками: "Ответ: из-за выбора его персонажей - это преимущественно насильники, убийцы, эгоцентрические характеры, что свидетельствует о существовании таких склонностей в его внутреннем мире...". То есть, теперь уж мы не сомневаемся отчего Зигмунд-взрослый всю жизнь писал о людях психически нездоровых, с маниями и тяжелыми душевными недугами.
О, бедный маленький Зигмунд, несущийся по альпийским лугам в чугунном локомотиве... О, страшные всегда неожиданные отцовские оплеухи... О, звонкие неистовые затрещины... Куда ты скачешь мальчик? Куда тебя несет проклятая термодинамика прошлого? Где он твой потерянный рай с пружинками и шестеренками? Ты же сам сломал игрушку, а теперь показываешь матери: мол, молчи-молчи, и отцу ни слова, ни-ни... Чу... Ни слова, тишина и ночь, и сон с открытыми глазами...
Что там скрипнуло? Кто крадется умным проницательным шагом? Скрып-скрып, издалека видно идет, из прошлых святых песков, из недр старого забытого времени, когда ты еще не знал о смерти, и она не знала о тебе, о старая мерзкая топология тора, не раскатать тебя по пустыням, хоть сорок дней ходи, не превратить а армиллярную сферу. Топ-скрып, скрып -топ, кроссворд с чайнвордом, придут и спросят: ты пошто игрушку сломал дорогую? Не бойся оплеух, у него руки нежные, и детишек правду любил, и боялся их даже словом обидеть, потому что русский человек, достоевский называется.
Ведь у нас в России - конфетки-бараночки, именно бараночки... Маковым зернышком посыпаны... Налетай заблудшая душа, кушай - не стесняйся, люби грозу в начале мая и помни - нам не дано предугадать. А про паровоз не беспокойся - зря что ли Лев Николаевич написал - паровоз он от пару происходит и движение его в чистом поле всякий окрестный народ радовать должно. Мы эти торы, эти бараночки очень чаем закусывать любим, оттого пирамид в сердце своем не строим. Маковки - да, блестят золотом - глаз Божий радуют, плюнь на забытое и ты, а то ученики все по архетипам растренькают. Не переживай зря - то не либидо, а белый лебедь с лебедушкой родители твои любезные, произвели тебя для жизни - так уж ты не ездий в швейцарии, больно там горизонт узкий, и для чего жить - не видать.
|
Проголосуйте за это произведение |
|
|
|
|
|
|
Мой поисково-ориентировочный рефлекс вывел меня на Вашу статью о Фрейде. То, что Вы старались написать эту статью забавной, хорошо видно даже при беглом прочтении. По содержанию же статьи, хотел бы сказать, что я и сам был лет десять назад весьма ошеломлен, узнав, что первый из моих любимых дедушек был крайне несчастлив в своей семейной жизни. Однако, давайте попробуем не принижать, по возможности, заслуг Зигмунда Фрейда. При всей односторонности его взгляда на изучаемый объект, этот взгляд смог оказаться весьма глубоким и проницательным. Методики Фрейда (и в чистом и в модифицированном виде) до сих пор достаточно широко используются на практике, в чем я имею возможность убеждаться, когда изредка попадаю на тусовки московских психологов. Да и моя собственная практика (я имел удовольствие консультировать нескольких пациенток) убеждает меня в том же самом. По поводу неприятностей Фрейда в его личной жизни, думаю, было бы уместным процитировать характеристику, данную на доктора Вернера в лермонтовском "Герое..." Что же до Вашего сетования(#13413), я готов с полным пониманием и сочувствием отнестись к Вашим проблемам с руками поскольку у меня тоже есть тройка подвисающих веб-проектов до которых руки никак не дойдут, а по сему верстаются прjекты эти исключительно моими ногами. Кто бы чего посоветовал? Кого бы задействовать? (Кстати, Вы уже обратили внимание, как Yuli быстро сумел приспособить свои руки к тому же самом (см. Vstrecha)? Может быть его попросим?)
|
|
|
Пытался проголосовать за Хлумова и Ушакову - ан нет! Выскакивает надпись, требующая внести проверочный код. Где его взять и с чем его едят? В.Э.
|
Идет переделка системы голосования из-за сбоев при заходах поисковыми автоматами. Скоро всё заработает.
|
