Проголосуйте за это произведение |
BUONA NOTTE
Каспару
Хаузеру, моему найдёнышу
* * *
Я поцеловала шедевр,
который написал
на твоём запястье
Давид Каспар
Фридрих...
* *
*
Когда я рядом с тобой,
с меня сходят слои кожи,
-
те, что впитали
обиды и
морок,
осколки и прозу...
Тонкое тело не снаружи, а
внутри.
Теперь я это точно знаю.
Я И ВЕРЛИБР
Ночь в Интернет-кафе не
дороже, чем номер в гостинице.
Знаешь, я пыталась найти
место между слов в немецкой газете,
в которой умерла
рок-легенда,
и я вместе с нею...
Я ведь уже тогда была
мертва,
и мои легенды и мифы тоже.
Слышишь, я хотела обрести
покой между звуков в отрывке из Россини,
звучащем в твоём
подсознании,
но я абсолютно глуха, если
рядом слово.
Видишь, я мечтала
приклонить
голову на клубочке дыма от твоей сигареты,
но он проседал от тяжести
моих грёз.
Я не магнитная песчинка!
В полночь разрядился мой
мобильный,
и последняя карета скорой
помощи превратилась в тыкву.
Пусть ты уснёшь на коленях
любящей дочери,
пока клавиши невесомо
вбирают
тепло
моих застывающих пальцев.
Смерть тоже сон, только
лёгкий.
Buona notte.
Спокойной ночи.
Даже Кафке не дотянуться
до широкой спины
твоей!
Звуки скрипки протяжно
льются.
Недоступно
небытие.
Жалко бледное слово
"жалко"!
Толку-то, что его
сказать.
Если пляшет отцовская
палка
по твоим голове и
глазам...
Нам, увы, не устать
терзаться
и - жуком на спине -
тужить.
Грегор Кафка, Франтишек
Замза
в старой Праге в могиле
лежит?
МЮНХЕНСКАЯ ЗОЛУШКА
Чужестранке Золушке здесь
невмоготу:
Лечь на мостовую бы, под
шины
- тс-с, молчок...
Выронила зёрнышки в
полночь -
красоту,
Ёкнувшее сердце и
хрустальный
каблучок.
Стерпится и слюбится...
Виновато принц
Мюнхен смотрит Золушке в
нежное лицо.
- Фройляйн в белом
платьице,
ах, зачем же ниц
Вы упали, милая? Будьте
молодцом.
Фабула закончилась: брак
на
небесах,
Флаги на рейхстаге или на
дворце...
Русская принцесса спит не
на
бобах -
На дорожном вымощенном,
вымытом кольце.
* * *
Мальчик, бегущий по краю тротуара,
вырастет
и вряд ли станет
канатоходцем.
Я дома,
хотя в детстве
любила пускать кораблики...
ТАНЕ
Посмотри, как трепещут
бумажными
крыльями
птицы моих стихов
другим...
Они облепили
карнизы моего дома.
Их много.
А ты одна,
и я нашла тебе пару
-
крохотного
ястребёнка,
чьё дыхание
созвучно
мышцам моего сердца,
существо,
рождённое на выдохе моей
души...
Сжимаю в ладони
яичную
скорлупу
и кровь.
Пусти его жить в любимую
книгу
(нет, не в мою - спасибо,
родная),
дай ему
зёрен,
дай ему мяса
жизни...
Он твой.
Мягкие коготки
на твоём
пальце.
Крошка ястребёнок.
Он вырастет
сильным.
С чарующим размахом
крыльев.
Я задеру голову,
чтобы
увидеть
своё парящее в небе
сердце...
Ему с высоты виднее,
как оберегать тебя,
как быть с тобой рядом.
Таня, тот хроменький
воробей,
что жил в твоей спальне,
стал
текстом...
Рождаясь, он сильно
изменился,
но ты узнаешь
его
в ястребёнке,
в
букве,
в скрежете
тормозов
самосвала
перед сонным
прохожим...
Таня, та русая девочка,
что спасла
воробьёнка,
осталась той русой
девочкой...
Она сидит на широком
подоконнике
в твоей комнате
и смотрит, и слушает,
как я,
в который раз
с неизменным любопытством
рассматривая
фотоальбом,
книжные полки,
плакат твоих
мечтаний,
рассуждаю
о древнегреческих мимах
и рождении
трагедии
из духа
музыки,
представляю себе и тебе
Рильке,
живущего в замке Дуино,
скандирую свои
новорождённые
стихи,
ловя пальцами воздух,
или
ношу взад-вперёд
мусорные баки
чьих-то недоброжелательных
взглядов...
Сейчас мы пойдём пить чай,
и весёлые слоники на
кухонных
обоях,
висящие кверху тормашками,
раздавят твёрдыми
лбами
все
беды...
Знаешь, когда мне плохо,
я так скучаю по этим
слонятам...
По твоим внимательным
глазам...
По билетику в музей
солнца!
...Помнишь,
Таня,
я случайно назвала
своего кота
именем
приглянувшегося
мальчишки?
И зажала себе рот, а ты
засмеялась...
А теперь я нередко говорю
кому-то:
- Таня!
- Так Вы не
Таня?
Или вдруг бросаясь за
лиловой
замшевой
курткой,
заглядываю в чужие
глаза...
Время ударит
навылет.
Но по линии его удара
взмоет сквозь нас с тобою
стих-ястребёнок,
чудный мальчик,
твой друг
и моё оперённое сердце.
Нас трое.
***
Лечила
душу
поиском смыслов,
аллюзиями,
интертекстом,
авторским кино...
А оказалось, не
хватало
юбки горчичного цвета,
случайно купленной
на прогулке с тобой,
и забытого ощущения
полёта
на
качелях
в Филёвском парке.
ИКОНА
Умиление.
Божья Матерь
С невесомой звездой на
плече.
Деревянная рамка
крадет
Свет бездонных её
очей.
Синим шёлком накрыты
плечи.
Взгляд потуплен,
полураскрыт
Тонкий рот, готовясь ко
встрече
С каждым, кто у иконы
стоит.
Лоб прикрыт полотном
легчайшим,
Лик в сиянии нимба
горит.
На шажок к ней придвинусь
-
дальше
Не позволит неложный
стыд.
Складки
ткани синей свободно
Ниспадают. Я плачу,
чтоб
Глубже видеть эту
икону:
Брови птицами чертят
лоб,
Руки сложены крестиком
нежным,
Веки спущены к нашей
судьбе.
Замечательна Ты -
безбрежным
Чудным росчерком. Слава
Тебе.
КРАСНЫЙ ПЕСОК
Мальчик был совершенно
здоров.
Но шаман сказал ему: "Ты
умрёшь через три дня", -
и насыпал возле хижины
красного песка.
Мальчик не хотел умирать,
но
вид красного песка
постоянно
напоминал о шамане,
ни на секунду не отпускал
мысль о смерти...
Мальчик умер.
Я была уже свободна от
тебя.
Но ты сказал мне: "Ты
любишь меня", -
и замолчал, ушёл, исчез...
Я хотела забыть тебя, но
твоё отсутствие постоянно
напоминало о тебе,
ни на секунду не отпускало
мысль о любви...
Я люблю тебя.
В прозрачных жилах твоего
молчания струится красный песок.
* * *
Ты читаешь ноты.
По воскресеньям ты читаешь
молитвы.
Ты читаешь афиши, вывески, бегущую
строку.
Как в книге судеб, ты читаешь судьбы
знакомых.
Ты читаешь Фрейда, Локка и ежедневную
почту.
Вчера захожу - ты читаешь Шекспира в
оригинале
И морщишь нос от дурного классического
перевода.
Но ты не знаешь ни буквы,
Чтобы прочесть моё сердце.
ДЕТСКИЙ АНГЕЛ
Я вдруг отчётливо
Ощущаю себя
четырнадцатилетней.
Мужчина, во все глаза
глядевший на меня в метро,
Вернул мне детство
-
Кофейные волосы, острые
локти, тонкую детскую кожу.
Я часами смотрела в
трюмо,
А затем показывала язык и
смеялась.
Я не убегала от
себя.
Наоборот - та, зеркальная
девчонка, ускользала,
Скрывала свои прелести, не
дразнилась и не кокетничала.
Так
хотел наш общий ангел-хранитель.
Откуда ей и мне было
знать,
Что я уже тогда нравилась
мужчинам
И они внимательно смотрели
на
меня не потому,
Что я растрёпана или
неряшливо одета,
А потому что я маленькая
женщина.
Я и себе не нравилась,
чтобы
не видеть этого.
Как
я рада, что ни один сладострастник
Не целовал мои детские
колени. Ave, мой детский ангел.
Нет, я не состою в
"Гринпис"...
На рукавах,
воротнике
Искрится чернобурка-лис,
Зашедшийся в немом пике...
Но для паршивого
щенка
Я обежала весь квартал,
Чтобы кулёчек молока
В его желудке негой
стал.
Трясётся... ходуном
бока...
Язык влажнеет, как земля,
И блюдечком моя
рука
У человечка-кобеля.
Пусть кто-то вспомнит
"абырвалг",
Но мой щенок не
Полиграф...
Р-р-раскаты всяческих
похвал
Звучат в нечеловечьем
"гав"...
А в апельсиновых глазах,
В проталинках его зрачков,
Недремлющий гнездится
стр-р-рах,
Рождённый зрелищем мехов.
И архетипное "ни зги"
В глубинах пёсьих, боль о
ком?
Дублёнка, сумка,
сапоги
На той, что кормит
молоком...
Не бойся, пёсий бомж.
Возьми
В ручонки драгоценный
куль,
И млечный путь глотком
одним
Соединит тебя и ту (ль?),
Что унесёт тебя с
собой,
И в тёплых
блюдечках-руках
Ты станешь весь из
молока,
Щенячий мальчик, млечный
boy.
Мы с тобою похожи, палач
мой,
как хохот на плач.
Тёплый клёкот надрывный -
из
разных низин и глубин.
Я кладу в твои руки живой
пластилиновый мяч -
своё сердце. Родная,
играй,
только помни: ich bin...
Я бытую. Жую опостылевший
косный язык
в наших письмах, похожих
на
руны компьютерных скал...
И взыщу я за всё: за
минуту,
когда я привык
быть с тобою, за век - я
так
долго утрату искал...
За окном трикотажный
сентябрь
разукрасил листву
(совершенно безвкусно),
зашторил холсты-небеса...
Мне не в радость природа,
родная моя дежавю.
Может, я не художник? Я,
впрочем, об этом писал
в одна тысяча сорок
четвёртом
бумажном письме,
в миллионном воздушном
конверте подружки "The Bat"...
Существо, что зовётся
Господь, тянет руки ко мне...
Я тянусь к его солнцу,
безрукий почтовый солдат.
нет числа, как конца нет
страданью...
Младенец мой,
лист,
окунается в принтер, как в
бездну, где выход один -
потеряв цвет лица,
закричать:
Дорогая, du bist...
_____________________
За званым ужином Он вёл
себя,
как все.
Но в поволоке глаз
гнездилось
нечто -
ночные тени и дневные
свечи,
и время шло: парсек,
парсек,
парсек...
Часы пробили полночь, как
сигнал...
Он встал, желая всем
спокойной ночи.
Из глаз Его, как из
весенних
почек,
навстречу воле стрелы свет
пускал.
...У настежь растворённого
окна
Он в комнате, как волк в
глубокой яме,
втянул прохладу хищными
ноздрями
и шкуру дня снял, словно
тину
дна...
Пот капал на пол с дикого
чела...
И, обнажённый (хоть и был
в
костюме),
Он плыл вперёд, скукожен в
тесном трюме,
и, пенясь, быль во рту Его
жила.
Я тку стихи. Из тёплых,
тонких жил...
Теряю кровь, сознание,
терпенье,
Чтобы узнать, как текст
стихотворенья
Ложится житом - благостным
из
жит...
Что может текст?.. В руках
ребёнка - жизнь,
В оранжевом плоде живёт
рожденье,
Глубокий первый вдох, и
новый
день, и...
Нет, зёрнышко уже в пыли
лежит...
Но, в строчках ухватив сей
мезальянс
Души ребёнка с силой
исполина,
Что делать дальше жителям
Земли?..
Да просто слиться в
мировой
романс!
Деревьями воскреснут
апельсины
Из зёрнышек, растоптанных
в
пыли.
Проголосуйте за это произведение |