***

Срок гордости истекший к ноябрю
Горчит в окне фонарный гоголь-моголь
И с местечковым "я вам говорю"
Приходят с предложеньем книги ль бога ль
Чего-то важного но как опошлена
Суть их миссионерским появленьем
Их скуке глаз равняется длина
И обещанья и благословенья
Спасибо и на том я провожу
Вернусь к экрану лучше сериалы
И всем подобный старому ежу
Ком привезённого когда-то одеяла
Скукожилась ущербная луна
Кочующие фары авто-стопа
Всё в темноте
а жизнь исцелена
Собой как холодком фонендоскопа.

Праотец

Что ты, поц, мне протягиваешь этот "Архипелаг"?
Неужели ты думаешь, я всё это не знаю и так.
А не выиграли б мы без него войну...
Говорили нам целину - мы на целину.
А ты-то на всём готовом, поц, а раскис и на слом!
Чего там тебе не подтвердили, говоришь, диплом?
Ох, вейзмир, здесь в мисраде с дипломом сидят пять дур.
Убери на... свой гулаг и подай сидур.

И думает бывший врач, его сорокалетний внук:
А ведь ему и впрямь всё пришлось: пулемёт ли, плуг...
Что в тридцать восьмом он вышел, это да - повезло,
А читает-то, чёрт, без очков - нам, лекарям, назло.

Что ты мне, красавица, толкуешь, что это плов,
Они его мяли блендером? Пусть у них так не будет зубов!
Ах, идиёты. Ну, давай. Поставь на клеёнку - вот так.
Не Авраам я, а Хам, всем задам за этот бардак.
Да, ты что смущаешься? Ты садись, посиди со мной.
Новости поглядим. Что там делается со страной...

И думает дебелая рыжая медсестра:
Он же двенадцатого года. А я всё твержу, что стара.
Что стара, что жизнь прошла, что не будет любви уже.
Ладно, Ароныч, включу, только микстурку, вот, и драже...

Эти кошачьи мамы, бабки у наших ворот -
Всё: "жив ли этот Ароныч?" - а меня и чёрт не берёт.
Ты им, Рив, так и скажи: жив, мол, грыжей только и мается.
Грыжей мается. И со мной, рыжей, знается!

Он один. Телевизор выключен. Сидур захлопнут в сердцах...

Не умею по-здешнему. И вообще привыкал я к другим словам,
Но ты послушай. Ты-то узнаешь, когда моё дело совсем станет швах,
Сделай так, чтобы я не заметил. Ты же любишь меня. Это я - Авраам.

Стоматолог

Кто-то знал её брюнеткой, чьё кресло стоит у окна,
Потом воронье крыло прогоняет хна,
Потом заливает весь ворох кудрей грязная седина.
Чужая страна... Она совершенно одна,

Но характер! Постоянно вводит в раздраженья грех
Смиренного клерка из ведомства социальных утех,
Она неугомоннее и требовательнее всех тех,
У кого он за долготерпенье имеет успех.

В это никто не верит, но она там была,
Где зубоврачебное кресло у окна, как скала,
Два квартала до моря, солнечная дорожка бела.
Ею брезгуют, но не отгоняют здесь от стола.

Странный у неё маразм, в дружбе с трясущейся головой,
Она помнит имя моей дочки, но муж для неё живой,
И свет скользит по одесским волнам по кривой,
И квартира в центре, и дачный участок свой.

А ум, куда денешь ум, который и подл, и груб.
И сочится из неразличимых над подбородком губ...

Пациенты по записи, на участке рос старый дуб...
Старая жизнь - неизлечимый, не удаляемый зуб.

Утренняя песенка

Задний двор светлой кладки
В наивной стране,
Виноградные прядки
На кирпичной стене,
И в окне Генриетта,
Став на утро старей,
Скрутит лето рулетом
Пыльной шторки своей.
Вороват да не пойман,
Луч по окнам скользит,
Разомлевшую фройляйн
Ветерком просквозит,
И ветвист, как коряга,
В комнатном далеке
Генриеттин муж-скряга
В ночном колпаке.
Горизонт в сдобном тесте,
Звонких пташек парад...
Всё, как сто или двести
Лет (поверь мне!) назад.
Если мы будем ловки
И забывчивы впредь,
Жизнь в такой постановке
Нам все лето смотреть.

Лазарь

Не выйдет никто из хором, хоть волком завой.
Нет упрёка, не думай; я знал, что будет именно так.
Открываю глаза, понимая, что ещё живой,
Стоном прошу: прохожий, отгони же собак.
Как там - ответь - мой тёзка, которому не впервой...

Начинается бред полуденный, и мне кажется, что он - это я...
Был какой-то сон, не припомнить, какой. Но страха в нем нет,
Вокруг стоят люди, они просят, расскажи нам всё, не тая...
А я смотрю на тебя счастливый, и - что им сказать в ответ?
Бред проходит. А собачьей слюны ленивая ранит струя,

Жарко. Мучителен час скончания и не похож на сон.
Друг ли ты мне, прохожий, скажи мне, таил ли что этот другой?
Брат ли он мне по мукам? Или просто такое совпаденье имён?
Отгони же пса. Возьми, пожалуйста, за запястье рукой!
Сейчас это очень важно, скажи мне, что я - это он.

***

Ты ещё одушевлённая глина?
Накопи тогда тепло и капели -
Всё сойдется наверху взглядом-клином

И качнётся в звёздной той колыбели...
Начинающая вёсны ab ovo,
Отделяя влажный города слепок
От трамвайного стекла лобового.
Нежный космос, дарующий слепо
Всплеск звезды где-то там, в тучном овне,
Млечный путь как размотавшийся саван...
Прикасается к слепцу мир сыновний:
Голос Якова, а руки Эсава.

Камыш

Жизнь прошла, и теперь только Он... - говоришь;
Поднимаешься к ложке, кряхтя...
А вода подступает, темнеет камыш.
В легком коробе плачет дитя.
Что моталось на ус, что белило висок,
Что стояло на торном пути -
Закопай это знанье в прибрежный песок
И болтать камышу запрети.
Всё зависит теперь от Него: ни упасть,
Ни отжаться, ни снова встать в строй...
Но уходит во тьму та привычная власть,
Чьё ослиное ухо востро...
Не печалься, Мидас, не лютуй, фараон,
В мир приходят другие рабы.
Жизнь прошла, - говоришь, - и теперь только Он...
И камыш у приречной губы.

***

Пощади остатки серого в яблоках вещества,
Пусть отдохнёт, пережёвывая траву, в черепном хлеву.
Слишком много огня в твоих - может быть - вещих снах,
Слишком трудно, привыкнув к проклятиям, петь хвалу.

Вот и осень пытается воссиять. Дождик, склёвывая с лица,
Сплёвывает слезинки. А есть ещё перемигиванье свечей
В полуденном парке. Выдавить бы из себя подлеца,
Потому что раба бесполезно. Божий и боле ничей...

***

Не успеваем мы до Покрова
стихнуть смириться прoгнуться пригреться
у свитерка растянуть рукава
чтобы припрятать кленовое сердце
впрок укрепить взгляда горизонталь
как бы не сбили его перекрёстным
вот и пробился парок изо рта
вот и морозца гнилая короста
вдоволь всего в одноствольном дупле
новые шкурки пошиты ль по мерке
это не шутки а плач о тепле
это суровость последней поверки
сам за себя а крепка ли спина
прищур звериный и посвист патрона
ты для того им давал имена

чтобы теперь забивать поимённо
тронешь плоды пропадёшь к лебедям
детское тело когтистая тема
сумерки воли
и где ж ты Адам
прятки напрасные в кущах Эдема