* * *
За бесцельною пряжей -
королева забытой страны,
Что зовётся Ночною Фиалкой.
А. Блок.
Зрачки лягушечьи окон
и сумрак без конца...
Мне ночь за ночью снится трон
болотного дворца,
На троне - темный царь болот,
веселый в буйном зле,
глядит с улыбкой и зовет
ступать не по земле,
стонать, и плакать, и пугать
доверчивых людей,
из мутной тины извергать
фонтан цветных огней.
Покорно слушаю его,
и вдруг я, сам не свой,
пугаюсь крика своего:
"Болотный царь, я твой!"
***
Coptic Rain
Мне осталось шесть листков,
шесть лучей слепого солнца,
затворенное оконце...
Мне осталось шесть листков.
Ах, пореже бы дышать
через чистую бумагу,
пить наваренную брагу,
похудеть и оплошать.
Вот бы слово не далось
мне, как конь калеке в руки,
обэстетиться б со скуки,
чаровать туманом фрось.
И изжогу у богов
мудрых вызывать речами.
Дудки! Так живите сами,
мне осталось пять листков.
* * *
Белой реки тишина среди чёрных утёсов течёт.
Час глубокий и хладный витает над самой водою.
Л. Г.
В этой тетради не будет стихов,
И не листайте - не будет признаний.
Mеж енисейских крутых берегов
Я проплываю на лодке преданий.
Волны заносят песком острова,
лижут, как рыси, кленовые весла.
Мчатся над водною гладью слова,
с эхом сливаются, ухают грозно.
Лучше молчать, никого не будить -
духов и птиц, вековые деревья.
в этой нирване мне вечно бы плыть -
плавнотекущей, замшелой и древней.
Меж берегов в упокоище снов
по тетиве исполинского лука.
Больше не будет ни песен, ни слов,
больше не будет ни стона, ни звука.
* * *
SW
Ах! Чего быть может проще -
жить. Но "век мой, зверь мой" - хром.
Ветер тащит и полощет
флаг над замковым двором.
Черно-белый конник рогом
гнусно воет у дверей
и толпится у порога
шайка пьяных егерей.
Удалые трубадуры
девку манят и влекут.
Под окошком квохчут куры -
пусть, их скоро запекут.
Только я в угрюмой башне,
обреченностью горда,
жду чего-то. (Это страшно.)
Исцеленья? Может. Да.
***
П.Р.
Был день последний предосенний
И даль, как водится, чиста
Я к Вам в больницу в потрясеньи
Летела через два моста.
И прилетела. И воткнулась
Дрожащим сердцем в долгий взгляд,
И рядом, прячась и сутулясь,
Пристраивалась невпопад.
Больничный дворик. Morgue. Халаты.
Коктейль из тихих слов со льдом.
И окна - Вашей ли? - палаты,
Куда смотрела я потом...
Ничья. Болезненный, красивый,
Вы не со мной: одна/один.
Все так смешны мои порывы
И низок Ваш гемоглобин!
***
Прошли безразвратно все юные годы
(как правильно, мать их - года?),
а мне никогда не хотелось свободы,
исколотых вен - никогда.
Зато мне хотелось светлее и лучше,
Счастливее сделать весь мир.
А он от наивной восторженной чуши
Блевал из озоновых дыр.
И ночью, ко сну прилагая усилья,
Я вижу, что станет со мной:
Я вижу помятые ватные крылья
И маленький нимб жестяной.
***
Царица, плотен саван сна.
Мертв Марк Антоний. Сникли змеи.
Корзинка черепом белеет
на рунном золоте сукна.
Невдалеке в песке в тоске -
нежданно побежденный цезарь.
Неровно сходятся порезы
на царственной его руке.
Одутловатых облаков
не дрогнут веки. Им не жалко.
И торопливо пьет служанка
из черной ванны молоко.
Не я
Я научилась правильно ждaть,
то есть не ждать совсем.
Пока я не встала с утра, мне пять,
а дальше - семьдесят семь.
Вход в сердце мое через край зашит,
вся пра-зелень глаз в пыли,
и страшно на стыках костей хрустит
тяжелая соль земли.
Запомнят меня не под медный туш,
а в мудром молчанье трав,
где пристальным взором искала - душ,
наощупь искала - правд.
Особой строкой в Красной книге я -
вот, редкостней орхидей,
средь стай воронья и средь стад бычья -
последняя из людей.
Без вести
"Письма ночью не приходят,
спи!" - но я не сплю.
Полуночному рублю
Дань плачу вытьем мелодий.
Мчится тройка почтовая┘
Замерзал в степи ямщик┘
Мой почтовый ящик, знаю,
делал гробовщик -
паутиновая пленка
там, живой мышиный шум.
Спать. Сновидеть воспаленно
в сотню тысяч миллионный раз,
как днесь я исступленно
за письмо пляшу.
Город
Ma chere, в твоём районе в этот час
поймать машину невообразимо...
И. Волков
1
Этой мой город безглазый -
с вечера и до утра
ощупью брайлевой лазай -
ни фонаря, ни костра.
Жолтые окна немыты,
каждая улица - ров.
Грузные кариатиды
держат громады домов.
Вроде, других и не хуже,
без рагнарёковых бед.
Нет, здесь не страшно, здесь душно.
Света здесь божьего нет.
2
Темно без лампы одноглазой
и тянет спать до десяти.
Туман, как белый лоскут газа,
скрывает воглые пути.
Буреет уличная слякоть,
ждет, словно пенсии, зимы ≈
она напоминает мякоть
перегнивающей хурмы.
А где-то, где она родится ≈
хурма ≈ там теплые края┘
А здесь, как встрепанная птица
в грязи, под гнетом дремы ≈ я.
***
Телефонную трубку аппарата сталинского
Держать - древнюю, как зло, тяжелую, как смерть.
Чувствовать, как горло трепет сталью сковал,
Молчать - выдохнуть не мочь, выпалить не сметь.
Положить на рычаг, ногтями Нагльфара лязгнувший,
Выбежать из квартиры, вылететь из подъезда, упасть,
Руки разбить о лед, выплеснуть ночи крик души:
Завтра опять трубку поднимешь - слушать мою страсть.
***
Левиафан железных рельс,
скрипящий чешуей вагонов,
везет-ползет длинно и сонно,
как ритуал свершает рейс.
Идет, мгновения в века
Сливая, прыгает на стыках.
В железных и звериных криках
Гудка - вселенская тоска.
Стремительность его пуста
(смотря снаружи занавески) -
Через минуту с визгом резким
Застыв, прикусит соль хвоста.
Раскрыты поры для улова,
И жадно всасывает он
Толпу насупленных ион,
Не знающих такого слова.
Королева
1
Корона натерла затылок, а в мантии мыши
делают нехорошее, шепчутся: икс-икс-икс!
Все королевство прогнило. Если взглянуть выше,
то есть в глаза людям, можно увидеть крыс.
Я позвоню попу и подманю деньгами.
Мы никому не скажем, простим тет-а-тетный грех.
Я попрошу его: "Окрести королевство Гаммельн.
Вот тебе плеер, дудка. Слушай, топи их всех."
2
Ты не мой паж, но ты, блин, ушел в гараж.
Некому осадить. Некому остудить ОН,
С2Н5 который. Плотник за дверью вон,
черный такой. Иосиф? Как же, Виссарион!
Знаешь ли, как мне тошно? Друзья превратились в слуг,
Любовники все - в пажей, пажи превратились в слух
у входа. Когда еще плотник сделает дверь мою?
Закрою. Но я открою! Вернешься - звони, налью.
3
Продаю недорого корону.
Нет, еще в хорошем состояньи.
Голову слегка ладошкой трону -
Пусто. Чисто. Мягко. До свиданья,
все мое чумное королевство,
мудрые враги и злые слуги.
Ну, а ты, кому она налезла,
скоро тоже купишь "Из рук в руки".
***
Мой дух купированнокрыл,
он добровольно принял схиму,
от быковатых херувимов
себя он ею оградил.
В стальных негнущихся прутах,
в бессильных срезах перьев≈ пустынь.
Зрачки его пичужьи пусто
Глядят на ангельский бардак.
Он сам себя отъединил
от тех, кто в суете проворен,
ведь он с рожденья чисто черен,
и свинно-розовы ≈ они.
***
Непослушные пальцы, хрустящие кнопки,
бритвы, царапающие, как скобки,
чувства, царапающие, как скрепки,
следящие ржавчиной, сидящие крепче репки,
соблазн высоты на любом этаже,
уверенные девственницы в неглиже,
декларативные грешники,
практикующие христиане,
добропорядочные миряне с фигой в кармане.
Небо, видимое с трудом -
все идет своим чередом.
***
Помертвелые губы. Печальные шмотки.
То, что пишут в стихах, все бывает от водки.
И когда ты с утра предстаешь предо мной,
кожа режет зрачки ледяной белизной.
У воды из-под роз вкус болотно-трамвайный.
Я с балкона плюю на зверинец печальный.
приколи эту брошку-змею на груди
и спасать меня в третью квартиру иди.
Вот пятнадцать рублей на божественный свет.
Но на двери мелком нацарапано: "нет".
***
Вот виварий, вот вычурный бестиарий
врагов, товарок и прочих тварей.
Никакая не жизнь, а парад уродов,
бока болят от переворотов.
Променад гримасок и прочих масок.
Кто при крыльях еще, не снимайте касок.
Эй, Харон, гарсон, нам, голубчик, водки!
Я разденусь, а вы бронируйте шмотки.
Пригублю и стану искать в зверинце
Человека - того, без пушка на рыльце,
без клыков и когтей, беззащитной расцветки.
Мне покажут: да вот он, вот в этой клетке.
***
Дамасские тени по лезвийной глади воды
летят и уходят, и режут прибрежные ивы.
У поздних стрекоз шелестящие крылья красивы -
как синие сколы блестящей на солнце воды.
Но август и сердце - все лед, и вода и слюда,
Попытки согреться на солнце, что стынет - все втуне.
И пьяный купальщик, заплывший сюда из июня -
трезвея от льда, сознает, что заплыл не туда.
Заплыл не туда - оттого все выходит не так,
и слишком, увы, хорошо я его понимаю,
стрекозку ушедшего лета все тщетно хватаю -
куда же ты, синеньких крыльев андреевский флаг?
***
Чуда не будет - троллейбус его не принес,
то есть тебя - только жирные бурые брызги.
Остовы яблок моих позднерайских, огрызки
давят колеса. Все это до боли всерьез -
Bой одиночества в серо-дождливую заверть.
Шесть миллиардов ненужных, не встречен - один.
Брызги. Огрызки. Поток человеческих льдин.
Чуда не будет. Назад бы! Но рай уже заперт.
***
Вакуум ноября. Серя простынь поля.
Волком глядит из глаз, верно зверея, воля.
Мыльные пузыри. Розовая свобода.
Щерится вниз луна тусклая с небосвода.
Ветер еще силен, быстро листает травки,
шепчет, что будет жизнь, дело идет к поправке,
вечер идет к утру, очень, кончено, к лету,
но - серый зверь из глаз что-то не верит в это.
***
Теперь и мой черёд: я не люблю весны.
Вонь грязь - весной я болен...
А. Пушкин
Воробышек на тонких ножках
весны не чует под собой.
На всех изведанных дорожках
туман клубится голубой.
Какая уймища дорожек!
Налево есть и на дуэль.
На лужах пузырится дождик,
по головам стучит капель.
И есть модем, но нету печки -
тепла! И это ли прогресс?
По льду набрякшей черной речки
бежит собака, как Дантес.
