В христианстве действительно есть тайна, но эту тайну открывает человеку только Он Сам; человек человеку не может приоткрыть завесу тайны христианства. Сам Сын Божий, ставши человеком, чтобы открыть нам эту тайну, не имел иного способа, кроме того способа, который прославил Его, Распятого: взойти на Крест: "┘печалью исполнилось сердце ваше. Но Я истину говорю вам: лучше для вас, чтобы я пошел; ибо, если я не пойду, Утешитель не приидет к вам; а если пойду, то пошлю Его к вам┘" (Ин 16.7) Сам Сын Божий взошел на Крест, чтобы даровать нам Утешителя, Который есть Тайна христианства. Не учением Своим, но СМЕРТЬЮ Своей разодрал он завесу Тайны. Чему же может научить человек человека?

Христианство чуждо эзотеризма. Но в христианстве, как и в самой жизни человеческой, есть внутреннее и внешнее. Кто-то может полагать, что внутреннее христианство - это монашество, или затворничество, или молчальничество или еще какие бы то ни было ФОРМЫ христианского подвига. Но любые формы - это внешнее. Монашество, как и брак - это только внешние формы христианской жизни. Внутреннее совершается в душе человека, внутреннее - это область ума и сердца.

Слово - это уже внешнее; Священное Писание - это одна из важнейших внешних форм христианства. За теми же внешними формами может скрываться иное внутреннее содержание. Два человека, совершающие одно и то же внешнее действие (скажем, стоящие рядом в храме и поющие в одном хоре или "тянущие" в соседних кельях одни и те же четки), могут вносить в него существенно разный внутренний смысл. А смысл этот может быть и ложным, ошибочным. В этом внутреннем смысле к чисто внешнему христианству можно смело отнести все неправославное христианство, ведь грань между Православием и инославием разделяет разные смыслы, разное понимание Бога. Если какой-либо инославный мудрствует о Боге по-православному, то он - на пути к Православию (и дай Бог ему не уклониться с пути).

Важнейшая логика отношений внутреннего и внешнего состоит в том, что правильное внутреннее делание человека непременно приводит его к правильному внешнему деланию; православная мысль рождает внешние формы, согласные с внешними формами Православия. Однако правильное внешнее делание может быть наполнено не совсем правильным смыслом. Не так мало людей, внешне вполне православных, но многие ли достигают цели христианской жизни? Поэтому хотя уклонение во внешнем - верный симптом внутреннего неправомыслия, однако безупречность во внешнем - вовсе не гарантия от ошибок во внутреннем. Потому вполне естественно полагать, что все, кто так и останутся вне Церкви, снаружи от всех разнообразных внешних форм ее бытия, так и не обретут внутренней Истины; однако очевидно, что не все те, кто стал членом Церкви в отношении поведения, внутренне уже прилепился к Богу. В этом смысле внутреннее христианство является внутренним и для самого православия, если называть православием внешние формы бытия Истинной Церкви. Но собственно Православием следует называть правое внутреннее устроение человека. Потому что одно и то же (вполне церковное) поведение человека может соответствовать существенно разному внутреннему устроению.

Различие между тем и другим - в смысле, и прежде всего - в различии мысли. Поэтому границу между православием и инославием проводили всегда именно по области Богословия, а не по вопросам обряда или даже различного понимания христианской нравственности. Иное Богословие - иная внутренняя практика; притом по внешности совсем та же практика может постепенно наполняться и иным Богословием. Уходя в раскол, сохраняют внешние формы, постепенно теряя смыслы; коснея в расколе, отходят от Православия к инославию. Внешнее и внутреннее соотносятся как слово и мысль. Иная мысль непременно рождает со временем иное слово. Но в то же слово до поры до времени можно вкладывать иную мысль. Само Богословие до известной степени пытается уловить в слове неуловимую мысль о Боге и с Божьей помощью ему это удается. Впрочем, для тех, кому чужда его мысль, оно остается только словами. Впрочем, даже и в отношении слова, надо сказать, что Православное Богословие - одна из вершин человеческого слова. А мысль его, по сути, не является человеческой. Без Божьей помощи ни создать, ни понять наше Богословие невозможно.

А внешнее - это человеческое. Оно берет начало от внутреннего, как слово от мысли. Неповрежденные внешние формы благочестия есть следствия действия благодати; но внутреннее христианство есть само действие благодати в душе человека. Мысль уловленная, схваченная в слове, в жесте, в поступке, в действии, в жизни - это и есть внутренний смысл обряда. Бывает иной обряд с тем же смыслом, как та же мысль, выраженная иными словами (к примеру, на другом языке). А бывает, совершается тот же обряд, говорятся те же слова с иной, посторонней мыслью. А бывает и искажение обряда - тут иное слово, и мысль иная. Со временем посторонняя мысль неизбежно вносит "поправки" внешних форм. Отсюда является желание крепко держаться за обряд, чтобы со сменой поколений не утратить неуловимого смысла.

Вот это уже недалеко от эзотеризма, ведь обряду может человек научить человека. Обряд - человеческое предание, как и эзотеризм. Самый яркий пример - когда ради соблюдения маловажного оставляют важнейшее: "Отцеживающие комара, верблюда же поглощающие!" (Мф 23.24) Непримиримые к "никонианам" старообрядцы сохранили детали старины, но утратили епископство, утратили таинства. Мне думается, надежда удержать смысл, истово держась за форму, это надежда - тщетна. Но должен признаться, что сам я получил огромную пользу, долгое время учась у человека, которого можно считать настоящим экспертом внешнего Православия. Все-таки крайне важно иметь неискаженное или минимально искаженное слово, чтобы вникнуть в мысль. Искаженное слово наталкивает на ошибочные мысли, оно же и рождено ими. Но дело все-таки не в слове, а в мысли.

Прежде всего это касается ряда мыслей, из которых вытекает необходимость для всякого православного, не только монаха, подвизаться во внутреннем. Попытка самооправдания в нашем обычном нерадении о внутреннем подталкивает человека к отрицанию правильного взгляда на положение вещей. Отсюда и рождается ложное богословствование, которое можно определить как "богословие внешнего христианства". Нерадение о внутреннем является грехом перед Богом, но Церковь с терпимостью относится к согрешающим, пока сохраняется надежда на покаяние. Сложность тут в том, что в нашу эпоху нерадение о внутреннем стало настолько распространенным явлением, что нам совсем нетрудно и даже в известном смысле приятно "извинять" друг друга в этом грехе против Бога: извиняя другого, мы тем самым как бы оправдываем себя. "Не судите, да не судимы будете", - сказал Господь. А ведь суд - это не только обвинение, но и оправдание. Богословие - истинное Богословие - не должно забываться, оно должно быть видимо как маяк в тумане помыслов. А истинное Богословие воспринимается нами только мыслью, только умом, оно непонятно сердцу, оно вселяется в сердце лишь с очищением сердца; а сердце очищается не иначе как внутренним деланием. А внутреннее делание требует правой мысли. Потому учение истинных Богословов не должно быть неведомо тому, кто ищет чистоты сердца.

Да оно и известно. Все Отцы, как прежде, так и в нашу эпоху писавшие для нас, изъясняют его нам. Для того, чтобы достичь чистоты сердца, необходимо иметь "память Божию". Только Сам Бог может очистить сердце; но когда Он очищает наше сердце, то Он действует в нас не иначе как посредством нашего собственного действия. Уловить эту мысль чрезвычайно трудно: омраченный наш ум не может не приписывать себе того, что по сути дела ему не принадлежит. "Память Божия" - дар от Бога, "память Божия" - действие Несотворенного; но она переживается нами как наше собственное усилие, усердие нашего ума. Спасение наше совершается Им Самим; но прежде достижения чистоты сердца оно не может не восприниматься нами как наше собственное действие. Божественное действие в нас переживается нами как наша молитва к Богу. Внутренняя, внимательная молитва к Богу - действие Божественной благодати. Пока я молюсь Богу - я не оставлен Богом. Никто не сможет действительно молиться Богу, если Сам Бог не будет невидимо действовать в молитве.

Чисто внешняя молитва, пожалуй, и возможна без Его действия - если только бывает молитва чисто внешняя. А бывает ли? Ведь всякое дело требует хоть какого-то соучастия ума; да бывает ли чисто внешнее дело? Иное дело, что молитва как внешнее действие может быть выражением ошибочной внутренней направленности. Если имеет место такая внутренне ложная молитва, по внешности вполне православная, пожалуй, ее можно назвать чисто внешней молитвой.

Прежде достижения чистоты сердца у нас нет иного надежного признака присутствия Божественной благодати. Падшее естество, человеческое и особенно демонское, может имитировать иные благодатные явления. Поэтому очень важно иметь надежный признак присутствия благодати. И он есть. Пока мы в памяти Божией - Бог с нами. Любые другие ощущения, состояния, переживания, действия - могут быть и прельщением. Но внимательная, без смущения, молитва к Богу не может быть прельщением. Это действие Самого Бога. Прельщением могут быть мысли, возникающие при молитве, но не сама молитва. Прельщением могут быть и ошибочные представления о Боге и о Его действиях, связываемые с молитвой. При этом в молитву вкрадываются ложные смыслы. Это уже совсем другое, отнюдь не Божественное действие. Такие ошибочные мнения могут быть серьезным препятствием во внутреннем делании. Собственно, именно ложные мнения и делают невозможным успешное внутреннее делание в рамках инославного христианства. В этом отношении Богословие имеет огромное значение. Для внутреннего христианства неложное Богословие - то же самое, и так же важно, как ограда Церкви, церковной дисциплины - для внешнего.

Чтобы пребывать в памяти Божией - то есть во внутренней молитве к Богу - необходимо предать себя Богу, необходимо безусловно довериться Божественному промышлению обо всем мире и о каждом из нас. Хотя бы и самое малое недоверие Промыслу влечет за собой рассеивание внимания, увлекает ум в помыслы. "Кто увидел Бога в Его управлении миром, кто возблагоговел перед судьбами Божиими┘ тот только может пригвоздить плоти своя к страху Божию (Пс. 118, 12); распять волю и мудрование греховные на кресте евангельских заповедей." Учит нас святитель Игнатий Брянчанинов. "Судьбы Божии - все, совершающееся во селенной. Одно совершается по воле Божией; другое совершается по попущению Божию; все совершающееся, совершается по суду и определению Божиим." Вся работа святителя "Судьбы Божии" раскрывает перед нами глубину и определенность этой мысли. Все, абсолютно все реально происходящее - хотя бы что и происходило вследствие греховных устремлений человека - происходит по суду Божьему и без воли Божией происходить не может. "Преступления и злодеяния человеческие не престают быть преступлениями и злодеяниями в отношении к деятелям своим, хотя бы совершающие зло с намерением злым вместе были лишь орудиями воли Божией┘ твари, действуя по свободному произволению своему, вместе пребывают неисходно во власти Творца, не понимая того, исполняют волю Творца, не ведая того."

Другой наш Святитель - Иоанн Тобольский (Максимович), сродник Иоанна Шанхайского (Максимовича) - называет "справедливым" следующее суждение: "Все оскорбляющие нас (каким бы то ни было образом) - каждый из них совмещает в себе как бы два лица, действующие - одно сознательно, другое бессознательно: во-первых, он желает по злому расположению к нам действовать против нас враждебно┘ хотя в намерении этом не всегда успевает; при успехе же своем, через попущение Божие, делается он бессознательно вторым лицом, действующим в качестве орудия в руках Божиих┘ и тем самым он бессознательно служит Богу." "Таковыми бессознательными служителями Божиими" называет святитель Иоанн завоевателей Аттилу, Тамерлана и других. Большая часть текста книги Святителя "Илиотропион, или сообразование человеческой воли с волей Божественной" уделена обоснованию совершенной необходимости для каждого христианина принимать все случающееся в мире как от Самого Бога исходящее. СВОЕВОЛИЕМ именует он не только наше недовольство тем, что Бог нам ПОВЕЛЕВАЕТ, но в равной мере и наше недовольство тем, чему Он ПОПУСКАЕТ совершиться. Недовольство наше тем, что попущено Богом, является одной из важнейших причин рассеяния ума при молитве.

Правильное решение и непогрешительное намерение состоит в том, чтобы стремиться привести свою волю в соответствие с волей Божественной. Это похвальное намерение, благое расположение души, этому и учит книга Иоанна Максимовича (Тобольского) "Илиотропион, или сообразование человеческой воли с волей Божественной". Как же к этому приблизиться, как сообразовывать свою волю с волей Божественной? Это дело Самого Бога, это не в человеческих силах. Но благодать Божия, действующая в человеке, как уже сказано, действует не независимо от человека, а только через посредство его собственного человеческого действия.

Указанное понимание дела вполне заслуживает названия "Богословия внутреннего христианства", поскольку безусловно ориентирует нас именно на внутреннее делание. Действительно, если верно утверждение Игнатия Брянчанинова, что все, даже и злонамеренные "твари исполняют волю Творца, не ведая того", то тщетна надежда угодить Ему одним внешним подвигом, хотя бы по человеческим понятиям и весьма трудным подвигом. Человек внешне благочестивый, но совсем не имеющий правильного внутреннего делания (сиречь имеющий неправильное внутреннее делание) исполняет волю Божию ничуть не в большей мере, чем злодей, ибо и тот и другой делают это, по выражению святителя, "не ведая того".

"Не говорите, что кто-нибудь причастен Ему, сам того не зная", - говорит нам Симеон Новый Богослов (Гимн 27, ст. 127). Существенное, определяющее различие между благочестием (действительным благочестием) и нечестием лежит не в области внешнего действия, но в области изволения, намерения. Не то важно, что мы делаем, но к чему в действительности стремимся. Действительное благочестие состоит в том, чтобы сообразовывать с Богом свою ВОЛЮ, свои пожелания, мысли, намерения, преодолевая своеволие. Надежда угодить Богу внешними добрыми делами, без внутреннего изменения (покаяния) - эта надежда тщетна. Независимо от угодных или же противных Богу намерений, всякое дело, которое совершается человеком, есть дело Божественной воли. Богопротивное - в строгом смысле этого слова - дело просто не может осуществиться, Сам Бог не попустит ему осуществиться. Если Бог попускает какому-то делу осуществиться, значит, на то есть Его воля. Бог есть Помощник всему действительно бываемому. По слову Иоанна Тобольского (Максимовича), "Он предвидел и знал не только справедливейшие причины попущений зла в мире, но и имел на то всесвободную волю - попустить и содействовать к совершению попускаемого." (Илиотропион, глава 2, часть 2. "О воле Божией, содействующей к совершению попущенного беззакония".)

Итак, мы не можем угодить Богу собственно делами нашими по той причине, что все наши дела, независимо от наших намерений, есть попущение и дело Божественного Промысла. Чем же мы можем угодить Такому Богу, Который Сам делает все, что хочет и не нуждается в помощи? Только сообразованием нашей воли с Его Божественной волей. А это и есть "внутреннее христианство". Естественным следствием такого внутреннего изменения в человеке являются и добрые его дела: какова воля, таковы и дела. Внешнее непременно проявляется вовне. Но даже и самые добрые дела бесполезны, как бесполезен орех без начинки, если нет сообразования нашей воли с волей Божественной. А несообразность нашей воли и воли Божией называется своеволием. Одно из самых частых проявлений своеволия - наше недовольство тем, чему Бог попускает совершиться. Недовольство наше тем, что попущено Богом, является одной из важнейших причин рассеяния ума при молитве.

Тут легко быть неправильно понятым. Господь не запрещает нам трудиться, но запрещает заботиться, занимать ум земным. Он Сам подаст все, Его действие не имеет преград. Но Его действие не может, повторюсь снова, не может не восприниматься нами как наше собственное усердие - таково свойство омраченного ума, что он Божественное действие приписывает себе. Кажется человеку, что он трудится сам - а это Бог дает ему Свою милость. Наша забота только об одном - чтобы наше действие было согласовано с Его действием, а это означает не что иное как то, чтобы наша воля была согласована с Его волей, поскольку внешнее действие, являющееся следствием наших намерений и Божественного попущения, не может не быть согласно Его воле. "Ищите же прежде Царствия Божия и правды Его, и это все (все, в чем имеем нужду) приложится вам." Обо всем не надо заботиться, а только о том, чтобы быть с Богом. А обо всем уже Сам Бог попечется. "Возверзи на Господа печаль твою, и Той тя препитает."

Многие святые трудились, питаясь от своих трудов, чтобы не быть в тягость другим людям. Многие трудились, чтобы облегчить бремя ближнему. Очевидно, что это Сам Податель благ действовал в них и через них. Но не всякий труд угоден Ему; к примеру, если мы трудимся ради излишнего, явно, что мы трудимся всуе: это наше действие не согласовано с Его действием, наша воля несогласна с Его волей. Это - дело своеволия. Мы должны озаботиться тем, чтобы безошибочно узнать, что нам следует делать, чтобы Бог был с нами. Это Богоугодная забота, поскольку цель такой заботы - Сам Бог, намерение - быть с Богом. В том, чтобы быть с Богом, есть сладость для ума. Это нелегкий труд, пока не очистится сердце, но труд этот окупается утешением Утешителя. Да немалое утешение и в том, чтобы твердо верить, почти что ЗНАТЬ, что все - как надо. Быть с Ним - это благое иго и легкое бремя Христа. Но для этого необходимо оставить всякие цели, кроме Единой на потребу.

В полной беззаботности обо всем, кроме Бога, должен пребывать ум человека, совершающего доброделание. "Да будет во всем воля Твоя, только не лиши меня Твоей благодати". Только один должен быть мотив совершаемых мною дел: "Научи меня, что мне делать, чтобы Ты был со мною Твоею благодатию". Ум, который сосредоточен в таком доброделании, не может быть занят ничем, кроме непрестанной молитвы, в которой и ищет ответ на все вопросы жизни. Это и есть "Единое на потребу", сокровище внутреннего христианства. Пока мы пребываем в таком расположении ума, наше своеволие бездействует, и мы принимаем все совершающееся с готовностью, как от руки Божией. Ум оставляющий молитву к Богу, тем самым показывает, что у него есть какие-то другие цели и заботы. Ибо если я ищу Бога, кто может мне помочь в этом, кроме одного только Искомого.

Пока у меня есть какие-либо собственные цели в сотворенном, мне не избегнуть своеволия: человек - не Бог, природа человеческая и Божественная несопоставимы; то, что представляется наилучшим мне, не может быть наилучшим в Его очах. Потому и то, что Он творит или чему попускает произойти, не может не вызывать у меня недовольства, пока я связываю свой ум попечением о мире сем. Попечение о мире рождает своеволие; своеволие ссорит человека с его Творцом. Молится человек Богу, но молитва его неискреннаяя, поскольку в тайниках его сердца живет недовольство Богом, досада на Бога.

Отсюда и рождается то, что было выше иронически названо "богословствованием внешнего христианства". "Не против Бога возмущается сердце мое, - говорит такой богослов, - а против человеческих дел, противных Богу. Сам же стараюсь по мере сил творить угодное Ему." Ничем не сможешь ты угодить Богу, как только одолевая своеволие порабощенного страстям сердца. Тут неложное Богословие. Ничто так ясно не показывает силу и вместе ничтожество нашего своеволия, как наше недовольство тем, что попускается Богом. Законно и справедливо наше несогласие и осуждение противных Богу человеческих намерений. Ибо согласие с намерением означает уже и содействие (хотя бы умственное). Но если уже какое-либо дело попущено Самим Богом (быть может, несмотря на наше законное противодействие этому противному намерению), то пусть уже "молчит всяка плоть человеча и ничтоже в себе да помышляет": доверяя Промыслу, мы должны без исследования и с полным доверием принимать всякое попущение Божие как изволение Премудрости. Богоубийственен был замысел Иудеев, но спасительным стал для человеков человекоубийственый Крест. Так да принимаем всякое действительно (немечтательно) совершающееся дело, утишая возмущение сердца молитвой к Допустившему.

Справедливый суд, если он возможен в этом веке, должен судить не дела, но именно намерения человеческие, когда они видны бывают из дел. Противное Богу намерение не перестает быть противным Ему оттого только, что Бог попускает отчасти осуществиться этому злому намерению. Равно и доброе намерение не становится противным Богу оттого только, что Бог до времени не соизволяет ему совершиться на деле. Всякий, судящий собственно ДЕЛА человеческие, на деле судит не человека, но Бога, попустившего эти дела с Ему Одному ведомой целью. Судить же Судию значит заведомо подвергнуться осуждению. Не потому ли сказано: "Не судите, да не судимы будете"? Что же касается намерений, прежде их осуществления, не только можно, но и должно рассуждать о них и осуждать небогоугодные намерения, иначе нам невозможно было бы и уклоняться от зла. И не только осуждать, но и противиться осуществлению злых намерений необходимо. После же осуществления на деле, если все-таки было то попущено Самим Богом, надо принимать попущенное как от руки Божией, веруя, что так угодно Ему Самому.

Ветхий человек живет в душе почти каждого из нас. Хорошо, если мы уже вступили на путь покаяния, обновления ума. Плохо, если и не вступали, если довольствуемся внешним благочестием. Это недостойно звания христианина. А обновление ума не может не начинаться с утверждения в правой вере в Бога. А правая вера в Бога СУЩЕСТВЕННО заключает в себе доверие Божественному промышлению о мире. Пусть многое из действительно совершающегося в мире представляется нам неправильным, недостойным Божественного милосердия. Это происходит оттого, что мы сами недостойны Божественного милосердия; наше сердце и наш ум омрачены: мы не имеем ум Христов, который имеют, по слову Апостола, ученики Христа. Те, кто имеют ум Христов, кто водится Духом Святым, имеют и видение судеб Божиих.

"Видение судеб Божиих - видение духовное," - говорит святитель Игнатий. - "Глубину их не возможет исследовать ни ум человеческий, ни ум ангельский." Сам Бог открывает это видение тем, кто покаянием очистил свое сердце, кто приступил к истинному Богословию. Им-то открывается, что ничто из совершающегося в мире не является в собственном смысле злым, но все совершающееся совершается по воле всеблагого Бога. Нет ничего злого в мире Божием, зло есть только в злых устремлениях, умышлениях и намерениях падших человеков и ангелов. Но этим злым намерениям не суждено осуществиться. То, что реально получается из злых устремлений - это уже ни воля человеческая, ни демонская, но всеблагая Божественная воля. Помимо Божественной воли ничего не осуществляется, но остается пустым мечтанием.

Революция и временный приход к власти большевиков - дело Божественной воли. Построение коммунизма - пустая мечта, нет на это Божественной воли. Партия Ленина захватила власть, думая, что построит коммунизм. Но эта власть была предана им самим Богом в Его Божественных целях домостроительства. И отнята, когда восхотел того Бог. Мы этого всего не видим, потому что не имеем чистоты сердца. Но мы должны этому поверить. Это и есть путь веры - не просто исповедовать веру в Бога хождением в храм , соблюдением постов и прочее, но в каждой жизненной ситуации все, что происходит с нами и с ближними, принимая с доверием, благоговейно, как от руки Самого Бога. Без этого православие наше останется внешним. По слову Апостола, веруя, но не живя по вере, "имеющие образ благочестия, силы же его отвергшиеся," - делаемся повинными пред Словом: "вас ради имя Божие хулится во языцех". Ибо сила благочестия в непоколебимом уповании на Того, в Чьих руках все. Кто смеет управление миром отдавать (в своем воображении) в руки темных сил? В действительности все, большое и малое, совершается только по воле Вседержителя.

Лишая Бога нашего доверия, мы сами лишаемся силы, сокрытой в благочестии.

Важный вывод из сказанного: надо просто и без ухищренных перетолкований принимать слова Апостола (Рим, гл. 13) о повиновении властям. "Нет власти не от Бога", действительно нет и не может быть. И Советская власть была от Бога, в наказание тем, кто не ревновал о внутреннем. Без крепкого упования на Бога внешнее благочестие мало пользует. Монашество, повторюсь, тоже одна из форм внешнего благочестия. Внутреннее упование на Бога равно необходимо монахам и мирянам, как равно тем и другим заповедовано: "Непрестанно молитесь". Верить, доверять Богу, живя в России двадцатого столетия, означало принимать Советскую безбожную власть как от Бога посланную. "Противящиеся власти Божию установлению противятся". Поэтому позиция Московской Патриархии - если подходить принципиально - была все-таки правильной. Доверять Промыслу означало не противиться и повиноваться власти во всем, что не противно благочестию, но отказывать в повиновении в том, что благочестию противно. Можно оспаривать те или другие частные решения по частным поводам, но молиться за власть и признавать ее за власть было совершенно правильно.

Можно только сожалеть о тех, кто этого так и не понял, прожив жизнь в России. Однако это нимало не касается тех, кто был свободен от обязательств повиноваться Советской власти, живя в другой стране или вовсе вдали от людей. Те, кто оказался за пределами России и был лишен гражданства, не обязан был повиноваться властям, которым была предана Россия. Однако равно и нам, и им следовало непрестанно помнить Того, Кем она была предана этим властям.

На сегодняшний день история повторяется. Следует уразуметь, что до тех пор, пока мы недовольны данной нам от Бога властью, мы будем сталкиваться с непреодолимыми трудностями, пытаясь в молитве приблизиться к Богу, Который дает власть. Это и есть своеволие, это-то и называется своеволием - противиться Его попущению. Да, от нас сокрыто, для чего нам дана эта власть. Но надобно доверять Тому, Кто дал ее. Не надо доверять отцу лжи, который похвалялся: "власть┘ предана мне и я, кому хочу, даю ее". Он солгал. От начала и до конца мира реальная (немечтательная) власть дается Богом и помимо Его воли никто никогда ни над кем не получит власти. Именно поэтому следует повиноваться власти до тех пор, пока власть не требует от нас противного воле Того, от Кого она получена. Когда же она этого потребует, надо не проявлять недовольства (которое есть своеволие), но прославить Бога, Который призывает нас к подвигу, и отказать безумной власти в повиновении, с достоинством принимая от нее наказания, сознавая, что принимаем их от руки Самого Бога. Так действовали мученики. Это относится ко всякой власти, в том числе и ко власти антихриста. Трудность положения всякого богоборца в том, что реальную власть-то он получает только от Бога и имеет власти столько, сколько Бог дал - не больше.

Но ни Игнатий Брянчанинов, ни Иоанн Тобольский не нарушают человеческой свободы воли - соизволить-то человек может в принципе на что угодно. Иное дело, удастся ли ему осуществить задуманное на деле. Это уже не вопрос о свободе воли, но вопрос о власти.

Оба святителя явно и недвусмысленно учат нас, что осуществление или неосуществление задуманного на деле - это уже дело Божественной воли. Восхотеть того или иного - это вопрос направления человеческой воли. А исполнить задуманное на деле - это уже вопрос власти. Человек пытается осуществить свои добрые или злые намерения, следуя своему свободному решению. Но Единый Бог определяет, что осуществится, а что так и останется мечтой. Свобода воли у человека есть, но у него нет самовластия. Всякая власть - только от Бога. Бог всегда может воспрепятстовать и нередко препятствует осуществлению задуманного, и без некоторого Его содействия ничего не может осуществиться, поскольку все реально совершающееся хотя бы в малой мере причастно добру. Неучет этого обстоятельства приятно льстит нашему своеволию, но уводит нас от Истины. Верить, будто что-либо попускаемое Богом противно Его воле - значит, в конечном итоге, оправдывать своеволие, возводя его едва ли не в добродетель.

Ответ на вопрос о том, попускает ли Бог что-либо противное Богу или нет и отделяет истинное Богословие, которое я назвал здесь "Богословием внутреннего христианства", от ложного, но весьма распространенного мнения (будто то или иное реальное событие противно Божественной воле), которое служит препятствием в молитве, привнося в слова молитв ложные, противные Ему смыслы.

Да поможет нам Бог избежать многоразличных сетей диавольских и сподобиться непрестанно молиться Ему и достигнуть познания Его нетварной благодати.