ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

Действие происходит в некогда большой деревне, где, однако, к настоящему времени жилыми остались лишь два дома: деда Башкура и бабки Дарьи. Сама деревенька располагается на высоком бугре в обрамлении векового леса, рядом протекает извилистая речка.

Картина 1.

Дом деда Башкура. Сам дед возится возле печки-буржуйки, на которой установлен самогонный аппарат довольно сложной конструкции и банка с варящимся клеем, тут же разложены различные плотницкие инструменты,/молоток, плоскогубцы, пила, топор/, лежат и стоят наполовину обструганные широченные доски, а из-за печки торчит не крашенный гроб.

За большой русской печью постоянно кто-то шебаршит, кашляет, дает о себе знать и дед, разговаривая сам с собой, обращается к своему невидимому собеседнику.

Дед. Ага, закапало./Подставляет под капли палец, облизывает, пробует на вкус, прищелкивает языком/. Ой, крепка чертовка, только вонюча! Ладно, теперь будет чем и за дрова расплатиться и Федька мой из города пожалует, угощу..../ За печкой послышалось легкое покашливание/. Чего? Проснулся? Попробуешь первачка? / Наливает небольшую стопку жидкости из-под самогонного аппарата, накрывает куском хлеба и ставит на край печи/. Ну, не обессудь, прими стопочку. / Стопка исчезает, легкое покряхтывание за печью и стопка летит обратно в сторону деда/.Ну, как? Добрый первачок вышел? Не-е-е... Боле не проси, не налью, мал еще. Ты хоть и домовенок, но все одно несовершеннолетний. Не приведи Господь заявится участковый наш Ахмед, будь он трижды неладен, припечатает мне на полную катушку за совращение малолетки и айда дед Башкур на нары. А тебя куда девать? Думаешь, Дарья за тобой ходить будет или к себе возьмет? Фигушки! Она со своим хозяйством едва управляется, а лишняя обуза ей совсем ни к чему. / Дед кладет на край стола тлеющую самокрутку, и она моментально исчезает. Он ищет ее, не находит, зло сплевывает себе под ноги и грозит кулаком в сторону печи/. Ишь, варнак! Смолить уже вздумал! Рано тебе зелье мое курить, крепок самосад, не для твоей натуры.... / Как бы в подтверждение его слов из-за печи раздается надсадный кашель/. Ага, проняло? Будешь знать, как без спросу мои цигарки брать./Хочет сесть на лавку, но та неожиданно отодвигается в сторону, и он бухается на пол/. Ах ты, паршивец! Да я тебя!!!

/Открывается дверь и в избу входит Дарья в больших грязных резиновых сапогах, в телогрейке, в руках у нее корзина с гусыней Шуркой/.

Дарья. Здрасьте вам! Чего лежим?

Дед. Упал, вот и лежу /Встает/.

Дарья. Ехал, привалился, да и в канаве очутился. Понятно. У всякого Филатки свои прихватки. С кем воюешь? Супротив кого оборону держишь?

Дед. Не твоего бабьего ума дело. С кем надо, с тем и воюю. То баба скачет и задом и передом, а дело идет своим чередом, а у меня дело сурьезное, запросто так его не выполнишь.

Дарья. Да вижу твое дело - с концов зубами натянул, а в середке и лопнуло. Опять самогонку сидишь-гонишь. Поди, сынка из города поджидаешь?

Дед. /Неохотно/. Может и его, а может и другого кого. Тебе-то, какое дело до моих забот?

Дарья. Мне?! Да никакого! Думаю, дай зайду, попроведаю соседа, а то может, и помер уже и ноги холодные, лежит себе неприбранный, в дальнюю дорогу не собранный.

Дед. Кого Бог накажет, тот сам помрет, а другого любя приберет. Когда, Дарьюшка, помирать стану, ты первой о том и узнаешь.

Дарья. Прости, Господи, на все твоя воля, все там окажемся. А досок- то чего наволок в избу? Чего опять мастеришь?

Дед. Гроб себе лажу. Сам не позаботишься, то разве потом кто сделает как должно. Все мастера-плотники в округе перевелись, на тот свет ране меня убрались, один одинешенек остался.

Дарья. А прежний-то твой гроб где? Ведь год назад изладил себе из сухого леса. Его куды девал?

Дед. Так в зиму как Степан Сорока помер, то баба его до меня и пристала: продай гроб, мол, вы со Степкой одного росточку были. Пришлось уступить за литру водки.

Дарья. Не пойму я тебя, дед Башкур.... Ой, не пойму...

Дед. А чего меня понимать? Весь на виду как горшок на шесту.

Дарья. Так-то оно так, да сумраку много в тебе сидит: мужик и с башкой и руки как надо пришиты-посажены, а чего ты тут сиднем сидишь, к домишку своему пристал-прикипел, на то моего понятия не хватает.

Дед. Опять ты за свое! Живу, как могу: на сырые дрова подтопка, на прореху заплатка, никого не трогаю, никому не мешаю. Чем худо?

Дарья. Вот и шел бы ко мне жить-домовничать, по хозяйству помогать.

Дед. Э-э-э... нет, Дарьюшка, шалишь! В своей сермяжке никому не тяжко, а в людях жить, виновным быть.

Дарья. Да я тебе поперек слова худого сроду не сказала. Жалко глядеть на тебя как один бобылем маешься. Как помирать-то станешь? И кружку воды никто не подаст, глаз не закроет. /Всхлипывает/.

Дед. А ты на что? Тебя кликну, вот и проводишь меня чин-чинарем на тот свет.

Дарья. А вдруг меня на тот момент дома не окажется? Тогда как?

Дед. Ну, на тот свет я дорогу и сам найду, провожатых мне не надобно. Но до тебя жить идтить не согласный я...

Дарья. Ну, и дурак!

Дед. Не мешай делом заниматься.

Дарья. А я к тебе по делу и пришла - Шурка у меня нестись перестала.

Дед./Удивленно/. Чего?!

Дарья. Да не знаю чего на нее и нашло - неделю, как сидит и все пустая.

Дед. Слава тебе, Господи! Дожил! Гусака нашла!

Дарья. Помоги, дед Башкур, в долгу не останусь, ты меня как облупленную знаешь.

Дед. Слушай, Дарья, проваливай подобру, поздорову, а то ты меня тожесь знаешь, накостыляю и те и Шурке твоей по первое число. У меня как вскипело, так и поспело, выметайся из моей избы.

Дарья. Ладно тебе, расходился как вшивый по бане. Погляди Шурку-то ,/подносит к нему корзину, но дед отталкивает ее/, пошшупай где надо, пошепчи чего требуется. Я то знаю, что с нечистой силой всякой знаешься, про все твои секреты знаю.

Дед. /Слегка испуганно/. Чего знаешь-то? Не мели языком чего не надо...

Дарья. Все знаю! И чего здесь пнем торчишь, словно прирос к домишку своему. Все уже давно с деревни съехали, а ты не с места.

Дед. Так и ты ведь тожесь не съезжаешь.

Дарья. У меня другое дело, на всем белом свете ни родни, ни подруг не осталось: али уехали Бог весть, куда али в земельку слегли. А у тебя сын в городе, квартира у него с ванной.

Дед. Сроду я в эту ванну не полезу, у меня пока еще своя мыльня справная. Да ты моего Федьку не хуже моего знаешь, - как запьет, то хоть святых угодников из дому выноси. Не дело мне на старости лет по чужим углам мыкаться-выкаться, коль свой имеется.

Дарья. Знаю, знаю, Башкур.... За грехи наши Господь послал испытание этакое на старости лет. Но ты все одно, погляди Шурку. /Вновь подсовывает ему корзину/.

Дед./ Неохотно берет корзину в руки, ощупывает гусыню/. Гусак ей нужен вот и все дела.

Дарья. Где я ей найду гусака-то? Одна Шурка у меня и есть, а боле никакой скотины держать силов нет.

Дед./Возвращает ей корзину/. Забери. Тут я тебе не помощник. Вот коль дверь перевесить или там лавку, стол отремонтировать, то всегда рад. А гусынь лечить мне сроду не приходилось.

Дарья. Говори, говори.... Все одно не поверю. Я тебя почитай полсотни годков как знаю, все друг подле дружки живем, дверь в дверь, окно в окно.

Дед. Это точно: вместе скучно, а розно тошно. /Подходит к самогонному аппарату, из которого накапало уже полную банку мутной жидкости, ставит ее на стол, подставляет другую/.

Дарья. Чего это у тебя? /Кивает в сторону печи/.

Дед. А то сама не знаешь? Первачок, мутный бочок. Хошь - налью стопарик?

Дарья. Да я не о том. Чего я самосидки, что ли в жизни не видела? Насмотрелась. А вон в железной банке, что у тебя булькает?

Дед. А.... То я клей особый варю. Все клеит и держит намертво.

Дарья. Зачем он тебе? Меня, поди, к себе приклеить хочешь?

Дед./ Несколько смущенно/. Сдалась ты мне... Гроб свой хочу этим клеем промазать, чтоб ни вода, ни червь внутрь не попали.

Дарья. Значица, дольше всех в земле пролежать хочешь? Понятно. Ой, ну и хитрющий ты, дед Башкур. Всех обхитрить хочешь. Только ты уж ране моего не помирай, а то мне непременно захотелось такой же гроб заиметь, чтоб никто ко мне во внутрь не попал. Примешь заказ?

Дед. Рехнулась ты, Дарья, во истину рехнулась! Кто же под живого человека гроб ладит?

Дарья. Так и ты вроде пока не покойник, а очень дажесь живехонек.

Дед. Я другое дело. Акромя меня никто домовину на мой вкус не изладит. Я и самогон гоню такой, что иной без привычки выпьет и окочурится тут же, а мне все ничего.

Дарья. Да и мне тожесь. Налей на пробу.

Дед. Одна пробовала, так семерых родила.

Дарья./Принимает стопку/. Эх! Пошла бы с горя в монастырь, где много холостых, да ворота крепки, не пущают за грехи. Ну, и вонюча она у тебя. /Нюхает, кривится/. Спробую-ка сперва на Шурке. /Разжимает ей клюв и выливает туда половину стопки/.

.Дед. /Бросается к ней, пытается остановить/. Точно рехнулась! Мое добро на гусыню переводить!

Дарья. Ну, и скупердяй ты, Башкур. Самогонки и то жалко./Выпивает/. Всяк выпьет, да не всяк головой тряхнет.

Дед. /Подает ей огромный рыбий хвост/. На, закуси хоть, другого у меня в доме все одно ничего нет.

Дарья. /Берет хвост, удивленно разглядывает его/. Это Откуль у тебя такой хвостище взялся? Акулий что ли?

Дед. Где бы я тебе акулу споймал. Федька мой давеча из города, когда приезжал, то в прудок наш то ли динамит, то ли гранату жахнул - она, и всплыла... Зеленая...

Дарья. /Всплеснула руками/. Матушки святы! Неужто русалка? Сроду соленой русалки не видывала. /Осторожно отщипывает кусочек, кладет в рот/. А, однако, ничего... вкусно дажесь. Ой, а грех, однако, русалку-то исть....Помнишь, я еще совсем молодухой была, парни из соседней деревни неводом русалку вытащили, в бочку перед домом посадили, а мне ее жалко стало и снесла ее обратно в речку.

Дед./Наливает себе, выпивает/. И чего было? Чего-то не припомню.

Дарья. Как чего? Болела потом долго, а там укрупнение началось и совсем все наперекосяк пошло, поехало. Ой, плесни еще что ли, а то и не разобрала чего пила.

Дед. Теперь вспомнил, держи, /наливает/, мне не жалко. Мужик горевал, покуда брагу сливал, а как слил, то всем стал мил. /Ставит рюмку на стол и в это время Шурка начинает подпрыгивать в корзине, гоготать, бить крыльями/. О, счас песни запоет!

Дарья. Чего это с ней? Не пойму. /Сует руку под гусыню и вытаскивает оттуда одно за другим три яйца/. Вот те на! Три яйца кряду! Ай да Шурка! Ай да стахановка! Ну, дед Башкур, колдун ты да и только! Дарю тебе. /Протягивает ему яйцо/. На память.

Дед. /Смущенно/. Да зачем оно мне... Гусят, что ли из него высиживать стану?

Дарья. Может и гусенка выведешь, а может на иное, какое дело сгодится.... /Ищет рюмку, что дед поставил на стол, но не находит/. Что за напасть? Куды рюмку мою дел? Пожалел, да?

Дед. Стал бы я ее от тебя прятать, когда сам же и налил, поставил./Вертит головой по сторонам/. Э-э-э... да то видать мой варнак, домовенок и спер. Быстро он к выпивке пристрастился, пора бы мне за него всурьез взяться, уму-разуму поучить.

Дарья. /Непонимающе/. О ком ты?

Дед. Да старый мой хозяюшка, домовой, он еще при деде моем тут жил, а на прошлую видать совсем худой стал, кашлял все за печкою, спать по ночам не давал...

Дарья. С твоего самосада не только закашляешь, а и разум потерять совсем можно. Как только сам терпишь.

Дед. Во! А ты меня к себе в дом на житье зовешь. Одно слово, сгинул старый домовой, а неделю, две ли назад новый, молоденький совсем заявился.

Дарья. А ты почем знаешь, что молоденький? Ты его видел что ль?

Дед. Как ты его увидишь, то не каждому дано. По повадкам его понял, что сопливый еще: то молоток сопрет у меня, то лавку из-под меня отодвинет, балует, одно слово.

Дарья. И как ты его воспитывать-то станешь? Ремнем что ли?

Дед. Не твоего бабьего ума дело. То секрет, только умею я с ихним братом управляться, приструню, раз другой и как шелковый станет.

Дарья. Ладно, пойду я, а то засиделась тут у тебя, а дома дел полно.

/Пытается встать, но это ей не удается/.

Дед. Куды тебе спешить? Семеро по лавкам не скачут, посиди, соседушка, малая беседушка. Я тебе еще стопарик налью.

Дарья. /Обеспокоено/. Ой, что это? Встать никак не могу, словно меня кто к лавке прилепил намертво. Ой, матушки святы! Ой, помогите, спасите люди добрые!

Дед. /Кидается к печке, где у него варился в банке клей, но не находит банки, всплескивает руками/. Ой, пакостник! Чего учудил! Да он под тебя, Дарья, всю банку с клеем и вылил./Поднимает с пола пустую банку из-под клея/. Теперь тебя от лавки никак не отскрести, разве что платье снимать, коль оно к тебе самой не прилипло.

Дарья. Ишь чего захотел, дурень старый! Думай чего говоришь, чтоб я перед тобой на старости лет, да заголяться стала. Не бывать этому!

Дед. Тогда так с лавкой и ходи. Клей мой ничем не растворить, вечно держать будет. А может еще не засох клей-то, можно кипятком попробовать отмочить. /Берет с печки чайник и направляется к Дарье, но та округляет глаза, заслоняется корзиной с гусыней, сует ее в сторону деда/.

Дарья. Не дамся! Не подходи! Помогите!!!

Картина 2.

/Открывается входная дверь и входит милиционер Ахмед при полной форме и с полевой сумкой в руках/.

Ахмед. Кто кричал?

Дарья. /Испуганно/. Ну, я кричала. А чего, и поорать нельзя что ли?

Ахмед. /Достает из сумки бланк протокола и ручку, собирается сесть на лавку/. Будем протокол составлять..

Дед и Дарья. /В голос/. Не садись, Ахметушка на лавку!

Ахмед./ Равнодушно пожимает плечами, берет табуретку, садится на нее, снимает фуражку, кладет на стол/. Опять нарушаем, значит, ох и надоели вы мне оба...

Дед и Дарья. /Вместе/. Чего нарушаем? Мы меж собой беседу ведем, никого не трогаем.

Ахмед./ Указывает на самогонный аппарат/. А это что? Опять за старое взялся? Знаешь сколько за самогоноварение положено?

Дед. /Обречено машет рукой/. Сколь не положено, все мое. Пиши, Емеля, твоя неделя.

Ахмед. Эх, жалко не тридцать седьмой год, а то бы вкатал вам обоим по полной катушке, и деревню вашу за час с землей сравняли, чтоб и духу вашего тут не было.

Дед. А чего ты на нас такой злой? Чего худого мы тебе сотворили-сделали?

Ахмед. Побыл бы на моем месте, походил бы пешком весь день по вашей глуши, не так бы запел. Добрые люди давно собираются на вашем бугре дачи, да коттеджи выстроить, а вы все никак убраться не можете, место освободить. Какая нечистая вас только и держит.

Дед. Вон оно что, значит.... Получается, мы добрым людям мешаем, коль на своей земле живем, а им не даем скворешен тут понастроить. Теперича мне понятно чего ты до нас каждый раз цепляешься, липнешь как смола.

Дарья. /Осторожно вместе с лавкой начинает продвигаться к выходу, но Ахмед заметил и сердито нахмурил брови/. Пойду я, а то тесто замесила как бы не сбежало.

Ахмед. Посидите, гражданка, до вас еще дойдет очередь.

/Неожиданно из рук Ахмеда выскакивает ручка и летит за печь и туда же улетает и фуражка. Он вскакивает, ошалело глядит по сторонам/. Это что еще за черт?

Дед./ Негромко/. То не он, а лишь его младший братик балует. Но ты погоди, коль не уймешься, то худо тебе придется.

Ахмед. Что ты сказал?

Дед. Что говорено, то и сказано. Есть нечего, да жить весело, говорю.

Ахмед. Куда ручка делась? Куда фуражка улетел? / Идет за печку, там слышны шум, грохот посуды и он возвращается весь осыпанный мукой и перьями/. Фу, фу.../пытается отчистить китель/. Живете тут как... свиньи какие. Где моя фуражка? Куда делась?

Дед. Да не брал я твоей фуражки. /Незаметно стягивает со стола бланк протокола и засовывает его под гусыню, подмигивает Дарье, поднимает фуражку, подает Ахмеду/.

Ахмед. /Надевает фуражку, подкручивает усы/. Ручка есть в доме?

Дед. Откуда?! Сроду кляузы писать не приучен, с чего бы ей взяться.

Ахмед. Нет ручки? Да, говоришь? Думаешь, не найду, как протокол написать, понимаешь? Плохо участкового Ахмеда Садыкова знаешь. Так говорю?/Подходит к онемевшей Дарье и вырывает из хвоста гусыни перо, берет со стола нож, очинивает перо, оглядывается по сторонам, видит пузырек с йодом, удовлетворенно хмыкает, ставит перед собой, достает новый лист протокола/.

Дарья. /Приходит в себя, наливается злостью/. Тебе, ирод проклятый, кто позволение давал над Шуркой моею издеваться? Ты ее растил? Кормил? Холил? Да она может после твоих рук поганых и вовсе нестись перестанет, а то еще и помрет вовсе. Черт усатый! Распустил ручище-то!

Ахмед. /Снисходительно/. У нас на Кавказе все мужчины усы носят, да.

Дарья. Вот и сидел бы на своем Кавказе. Какой леший тебя к нам заманил? И морозы не держат. Хоть бы отморозил себе все хозяйство поскорее, да обратно убрался. Мало наших девок перепортил?

Ахмед. Ты, бабка, чего шумишь, понимаешь? Я тебя трогал, да? Будешь ругаться, то оформлю на пятнадцать суток, не обрадуешься. За оскорбление должностного лица...

Дарья. Давно должностным-то стал? Не ты ли прошлым летом на базаре гнилыми помидорами торговал, нас обвешивал? А как фуражку надел, то и нос выше бани задрал...

Ахмед. Ты, понимаешь, нос мой не трогай, а то точно оформлю.

Дарья. И оформляй, понимаешь! Коммунисты нам ничего сделать не могли, а вам, чер...нявеньким и вовсе не одолеть. Обкакаетесь! Коль Господь за нас не заступится, то черти вам житья все одно не дадут.

Дед. Вот, блин, расшумелась баба, что твой самовар. А ведь правильно говоришь, Дарьюшка. Не тревожь лиха, пока лежит тихо. Мокрый дождя, а нагой разбою не боится. Мы свое пожили, на старости лет и помирать не страшно.

Ахмед. Чего орете?! Убогонькие!

Дарья. Так и есть, убогие мы, потому что при Боге живем, а таким чертенякам как ты хода не даем. Хватит! Натерпелись! Костьми ляжем, а своего последнего не отдадим! То уполномоченные разные ездили-шастали, из амбаров последнее выгребали, нас на голодную смерть оставляли. Мы-то верили, - государству хлебушек свой сдаем, а вышло как? Таких как ты, востроносеньких, прикармливали, на свою голову нянчили! Потом в одну деревню принялись сгонять-укрупнять, химией травить! Все мало. Теперича принялись наших гусей щипать! Не дамся! /Прижимает гусыню к себе/.

Дед. Ты бы, Ахметушка, пришел ко мне как человек к человеку, сели, по рюмашечке бы выпили, потолковали обо всем и, глядишь, спору-драки никакой не было бы...

Ахмед. Чтоб я к тебе, дед, пришел твою вонючую самогонку пить?! Тьфу! Сроду не бывать этому. Я - власть, а ты кто?

Дед. Вот именно. Ты во мне человека не видишь, и видеть не желаешь. Тебе что Иван, что Аверьян, все одно. Обычаев нашенских не знаешь, не почитаешь, и знать не желаешь. Тебе бы лишь кусок пожирнее урвать, а там хоть трава не расти. Поперек горла тебе деревенька наша встала?! Мешает?! Из ста домов остались лишь мой, да дарьин. Так ты на спички-то, /подает ему коробок/, запали и дело с концом. На, бери, не стесняйся. Только смотри, сам не сгори как нас палить станешь.

Ахмед. Ну, хватит, разговорился....

Дед. А ты думал, мы немые? Как скотинка, которую только запрягать, да взнуздывать можно. Ладно, с нами ты может быть и совладаешь, справишься, а известно ли тебе, что тут иная сила, / показывает пальцем вниз, себе под ноги/, имеется? С ней-то тебе не совладать, протокола на них не оформишь.

Ахмед. Что за сила? О чем говоришь?

Дед. /Делает пальцами рога над головой/. О них, ребятах шустрых-ушлых, которых мы покаместо тут жили-поживали, то и придерживали. А вот как нас не станет, то, как вы с ними совладать договариваться будете, и ума не приложу. Худо, ой, худо вам всем тогда придется, кто на нашей земле без благославления хозяйского селиться начнет. Они вас так уработают, в такую каральку загнут, что и не отличишь, где башка, а где задница.

Дарья. Точно, точно.... Пока Бог спит, то черт на свой лад народ шурундит, без опаски черное дело творит.

Ахмед. Хватит меня своими чертями пугать. Я ни в Бога, ни в черта не верю. Собирайтесь быстренько и со мной в город. Там отпишу по начальству, пусть они и решают, как с вами быть. Быстро, кому говорю?!

Дед. /Делает глупую рожу/. А куда нам идти? Мы дома.... Это тебе, Ахметушка, до начальства быть срочно надобно, ты и иди, поезжай с Богом, а нас в покое оставь.

Ахмед. /Ни обращает на их слова никакого внимания, берет банку с самогоном, запечатывает, ставит в сумку, берет зеленый хвост, нюхает, морщится/. Ты, дед, еще и браконьерничаешь? И это тебе зачтется. Чего стоите? Собирайтесь, кому сказал?!

Дед и Дарья. /Хором/. Куда?!

Ахмед. К черту!!! К дьяволу!!! К чертенячьей матери!!!

Дед. Ты, Ахметушка, нечистого бы не трогал, а то как бы худа не было...

Ахмед. В гробу я видел и вас и чертей ваших! Провалиться мне на этом самом месте, но выживу вас отсюда.

Дарья. Чур, меня, чур./Крестится/.

Дед. /Испуганно/. Ну, началось...

/ Неожиданно в комнате потемнело, за окном мелькает молния, слышны раскаты грома, вой в трубе, на заднике появляется огненный шар, который разгорается до нестерпимого блеска, заходили ходуном стол, лавка, печь. Внутри русской печи возникает яркое свечение, там что-то трещит, слышен вой/.

Ахмед. Чего это? Гроза что ли? / Говорит несколько слов на незнакомом языке, типа: "сартах, бартах, керендах"./ Тьфу, ты! Чего у тебя, дед, в печке шумит?

Дед. Откуда мне знать?

Ахмед. /Подходит к печи, заглядывает внутрь/. Что за черт?

Дед и Дарья. Вот именно.

Ахмед. /Засовывает голову внутрь печи и вдруг невидимая сила втягивает его внутрь, хотя оно что есть мочи упирается руками. Некоторое время видны лишь подошвы сапог, но потом и они исчезают, и лишь обгорелая милицейская фуражка падает откуда-то на пол/. Вай! Вай!

Дед./ Подскакивает к печи, поднимет милицейскую фуражку и забрасывает ее внутрь, закрывает печь железным листом/. Сама мышь в кувшин попала, а как выбраться и не знает. Чего просил, то и получил.

Дарья./ Она все сидит приклеенная к лавке/. А как хватятся его? Чего говорить станем? Он хоть и дурак, а все одно в форме.

Дед. А чего говорить? Видеть не видели, слышать не слышали. Наше дело сторона, мы у себя дома, авось, да вывернемся. /Поднимает за ручки флягу и тащит ее к крышке погреба/. Помогла бы лучше...

Дарья. Ага, мне самой бы кто помог. Как до дому-то добраться?

Дед. Айда вдвоем, оно сподручнее.

/ Уходят, придерживая руками лавку, прилепленную к Дарье/.

 

 

КАРТИНА 3.

 

-/ В дом деда Башкура входят студенты Маша и Паша, обвешенные фото и звукоаппаратурой. На их стук никто не отозвался и лишь за печкой слышно негромкое гыканье/.

Паша. Эй, есть кто живой? Вроде и нет никого... Пусто...

Маша. /Капризно/. Зачем только тащились в такую даль. Кто бы знал, как я устала. /Садится на корточки возле порога, снимает с себя рюкзак/.

Паша. Ну, Маш, опять ты за свое: "устала, устала". Всю дорогу только и стонешь. Пришли, теперь сиди и отдыхай, сколько влезет. / Осторожно подходит к печке, трогает рукой/. А печь-то теплая, недавно, топили. Значит, хозяин скоро вернется.

Маша. И куда все подевались? Хоть бы попить, кто дал.

Паша./Подходит к ведру, зачерпывает ковшом воду, подает Маше/. Тебе какой воды: "живой" или "мертвой"?

Маша. Не шути. Я и так только наполовину живая. /Принимает ковш, пьет/. А вода ничего, вкусная.

Паша. Вкусная, вкусная.... Только вот ты вконец раскисла. Знал бы, что ты такая неженка, ни за что бы не согласился тебя с собой взять. Лучше уж одному.

Маша. Да и я не такой себе нашу экспедицию представляла.

Паша. /Хмыкает/. Скажешь тоже - "экспедиция"!

Маша. А чего? Преддипломная работа по сбору народного фольклора. Не экскурсия же по местам боевой славы.

Паша. /Думает о чем-то своем/. Может и так.... Слушай, Маша, я знаешь, о чем тебя спросить хотел?

Маша. /Догадывается, о чем он хочет ее спросить, но делает равнодушный вид/. Откуда мне знать, спрашивай.

Паша. Скажи, а чего ты согласилась именно со мной отправиться в эту... ну, нашу экспедицию?

Маша. А с кем бы я должна была "отправиться"?

Паша. Да хотя бы с Вадиком Гриценко.

Маша. /Кокетливо/. Это с Грицаем-то? Да с чего бы вдруг? Козел он, твой Вадик.

Паша. Сразу и козел. А на лекциях всегда вместе сидите, в столовой он на тебя очередь занимает и в читалке вместе. Со стороны поглядеть, так прямо жених и невеста. Да и видел я сколько раз, как он тебе ручки целует.

Маша. И что с того? На большее он не способен - только ручки целовать.

Паша. Интересно.... А я, по-твоему, на что способен?

Маша. Ты, Паша, другое дело. Я к тебе давно присматриваюсь. Только тихушник ты, все на лад делаешь, а в открытую сказать боишься. Но это у тебя пройдет со временем, когда влюбишься. Так во всех книгах пишут: влюбленный человек становится совсем другим. А ты вот почему до сих пор ни с кем не дружишь? Не нравится никто?

Паша. Не знаю, не до этого все.

Маша. Смотри, а то все наши девушки замуж повыскакивают, и останешься один. Тогда как?

Паша. На меня хватит.

Маша. /Решительно/. А я тебе нравлюсь?

Паша. Не знаю, не думал об этом.

Маша. Вот-вот, я об этом и говорю. Ничего вокруг себя не замечаешь или не хочешь замечать. Да я может потому и записалась с тобой в экспедицию, чтоб ты на меня внимание обратил, а ты... недотепа какой-то.

Паша. /Удрученно/. Как Вадик?

Маша. /Улыбается/. Почти, но не безнадежен. Ладно, чего делать-то станем. Есть хочется! Может, на улицу пойдем? Жутко здесь как-то.

Паша. Да неудобно, надо бы хозяина дождаться. А ты не чувствуешь, горелым чем-то пахнет? /Подходит к русской печке, отодвигает задвижку и вытаскивает обгорелую милицейскую фуражку, рассматривает и надевает себе на голову/. Как я тебе?

Маша. /Обеспокоено оглядывается по сторонам/. Да никак. Куда только хозяин фуражки этой делся? Давай, пойдем на улицу. /Одевает рюкзак/.

/Неожиданно входная дверь открывается и в избу въезжает сама собой лавка, в середину которой воткнут топор/.

Маша и Паша. /Враз/. Ой!!! Что это?! /Бросаются к окну и пробуют открыть его, но у них ничего не получается, отталкивают друг друга, мечутся по избе/.

/Вслед за лавкой входит дед Башкур, который и толкал ее. В руках у него коса без рукояти. Он не менее ребят удивлен и обеспокоен/.

Паша. /Направляет на него фотоаппарат/. Стойте! Не подходите, он заряжен.

Дед. /Смотрит на милицейскую фуражку на голове у Павла/. Стою. Руки поднять? /В сторону/. Быстро вы меня нашли.

Паша. Вы кто такой?

Дед. Башкур. Живу я здесь. А чего, нельзя?

Паша. А почему с топором?

Маша. И с косой?

Дед. Так Дарья наточить их просила.

Паша. А лавка зачем?

Дед. Моя лавка. Я от нее Дарью едва отодрал и обратно потащил. Лавка добрая , не выбрасывать же ее.

Маша. А вы что, один тут живете?

Дед. А с кем мне жить-то? Бабку свою одиннадцать годков как схоронил. Дрова мы с ней заготовляли, она и подвернись под лесину. Прямо там, на деляне, Богу душу и отдала.

Паша. Значит, не своей смертью померла?

Дед. Как " не своей"?! А то чьей же еще? У меня и справка на тот случай имеется. Потаскали меня тогда по милициям, едва под суд не отдали, да обошлось, слава те, Господи. А-а-а... так вот вы зачем пожаловали! Из-за того и приехали или может из-за другого чего? /Осторожно поглядывает на печь/.

Маша. Мы фольклор ищем.

Дед. Не видел. Не было его у меня. Ко мне давно никто и не заходил. Кому я нужен-то? Слава Богу, что хоть домовенок объявился, а то одному скучно жить, словом перекинуться не с кем.

Паша. Кого не было?

Маша. Какой домовенок?

Дед. Никого и не было, о ком спрашиваете. Откудова им тут взяться.

Маша. /Паше/. Странный он какой-то. Может он тебя за милиционера принимает? Сними фуражку.

Паша. /Снимает фуражку/. Пусть думает что хочет. /Обращается к деду, протягивает ему фуражку/. Ваша? / Но фуражка неожиданно выскальзывает у него из руки и улетает за печку/.

Дед. /Он в это время открыл задвижку и заглядывает в печку/. А? Чего?

Паша./Растерянно/. Фуражка... улетела...

Дед. И ладно, туда ей и дорога, а тебе другую выдадут. Так вы говорите, зачем приехали, а то у меня делов много, некогда разговоры вести.

/Паша и Маша осторожно присаживаются на лавку, включают магнитофон/.

Паша. Нам бы истории, какие записать.

Дед. Протокол что ли составлять будете?

Маша. Зачем, мы истории собираем, легенды, предания, как раньше люди жили.

Дед. Как жили? Обыкновенно и жили, над собою шутили, детей рожали, да за стол сажали. О чем тут рассказывать?

Паша. Ну, к примеру, Как ваша деревня называется?

Дед./Удивленно/. Так то всем известно... Почекуниной ее зовут.

Маша. Вот-вот. А почему ее так назвали?

Дед. /Слегка обиженно/. Назвали и вас не спросили.

Маша. Нам и интересно, откуда такое название взялось: По-че-ку-ни-на.

Дед. Моей вины в том нет. То змий баб с болота таскал. Меня тогда и в помине на свете не было, а уж дед мне, мальцу, рассказывал.

Паша. Какой еще змей? Зеленый что ли?

Дед. Отродясь зеленых змиев не видывал, черные они. И тот, видать, черный был.

Маша. И что дальше было?

Дед. Известно дело что: тащит он двух баб и одного мужика, а того Ильюхой звали. Вот он и взмолился к Илье-пророку, чтоб, значит, высвободил тот его. Ильюха и метнул в змия свою стрелу огненную, да, видать, с похмела был, не попал. А змеюка все одно испужался, выпустил из когтей мужика, тот вниз полетел и треснулся башкой о дерево, умишком малость тронулся, по-нашему чокнулся, значит. На этом самом месте и вышло все.

Маша. /Насмешливо/. Получается, один чокнулся, а в честь него всю деревню Почекуниной назвали?

Дед. А как иначе? От него и остальные пошли такие же, ничем не лучше.

Маша. А с теми двумя бабами что стало?

Дед. И бабы от змеюки вывернулись, на землю плюхнулись, но чуть подале отсюдова.

Маша. И что? Тоже головами о деревья ушиблись?

Дед. Не-е-е... Баба она как кошка, всегда на четыре лапы падает или на задницу, на самое, значит, мягкое место. Вот деревню Жоповкой и прозвали, а потом стали Жобловкой звать. Да ее раньше с нашего угла видно было как на ладошке.

Маша. А теперь она куда делась? Змей разрушил?

Дед. Куды там змию... Коммунисты извели деревню. Ни домика не осталось.

Паша. /Достает карту, смотрит/. Тут еще поблизости другие деревни указаны: Брысина, Сисюхина.... А у них, откуда такие названия взялись?

Дед. Э-э-э.... Да тут все просто. Сисюхина по над речкой стояла, на горке. Бабы на коромыслах воду с речки на горку таскали..../Подмигивает Паше/.

Паша. И что? Не понимаю.

Дед. Да как не потять-то?! Оне когда обратно в горку лезли, то титьки у них до самой земли висели. Потому и Сисюхина. Вот!

Маша. А Брысина? Ни разу такого странного названия не слышала.

Дед. То случай особый. Котов они отменных разводили. Ловчие коты, размеру преогромного. Могли и собаку задрать, овцу завалить. Из самой Москвы за теми котами приезжали.... Вот мы на них и брыськали, чтоб глаза не повыцарапывали.

Маша. Ой, ой! Ну, вы и скажете! Чтоб кот... Овцу одолел?!

Дед. А чего удивительного? Ежели кота, да с месяц не покормить, то он не только овце, но и волку глаза повыцарапывает. Брысинские мужики их специально голодными держали, для пущей злости, да еще и самогонку свою давали вместо воды.

Паша. /Насмешливо/. Тогда понятно.

Дед. /Все больше распаляясь/. А знаешь, какая у них самогонка вонюча была? Не поверишь, но как они ее у себя гнать начнут, то вонь ихняя до нас долетала, как счас помню.

Маша. Ой, а мы ведь и представиться вам забыли. Извините. Мы студенты филфака, собираем материал для дипломной работы - фольклор, предания.

Паша. Ее Машей зовут, а меня Павлом. Можно просто Паша.

Дед. /Недоверчиво/. Студенты говорите? Н-да! Пущай будет, по-вашему.

А меня дедом Башкуром зовут.

Маша. Чего-то имя у вас нерусское.

Дед. Самое русское и есть. Мать-то меня Мишаней окрестила, а уж потом народ кличку дал - Башкур. За то, что башка у меня крепости необыкновенной. Бывало пойдем драться стенка на стенку с брысинскими парнями, али с иными кем. Вот меня пре непременно наперед ставили. Как разбегусь! Дам кому в живот головой и порядок! Готов! Уноси! Я башкой забор проломить мог. Раз даже в быка колхозного турнулся.

Паша. / С усмешкой/. И как бык? Жив остался?

Дед. А чего на него придет? Меня вот мать едва отходила стрелами небесными.

Маша. Это, какими такими стрелами? Старинными что ли?

Дед. Да теми самыми, которыми Ильюха-пророк с неба пуляет. У меня и сейчас в сенцах лежат несколько штук, коль ни дел куда.

Маша. / Отворачивается, пряча улыбку/. А поглядеть на те волшебные стрелы можно?

Дед. Отчего ж нельзя, айдате во двор, достану для вас те стрелы.

/ Все трое выходят во двор, дед, согнувшись, скрывается за маленькой дверцей/.

 

К А Р Т И Н А 4.

 

Паша. Вот тебе и фольклор.

Маша. Аркадию Марковичу обо всем этом лучше и не рассказывать, все одно не поверит. Змий... стрелы огненные.

Паша. А если честно, то я этому деду почти поверил.

Маша. Чего с тебя взять, ты у нас легковерный.

Паша. Зато ты ничему на свете не веришь, как я погляжу.

Маша. Это ты зря. Кой во что верю. И верится мне, что должно с нами очень скоро что-то произойти. Да. / Вздыхает очень по-женски/. Ой, чует мое сердце.

Паша. Все может быть. Нам тут еще пару дней быть.

Маша. Точно... Что-то должно случиться...

/ Появляется дед Башкур. В руках он держит две стеклообразные сосульки серого цвета, подает их ребятам/.

Дед. Гляньте-ка, они самые и есть, ильюхины стрелы.

Паша. /Берет одну из сосулек в руки, вертит, разочарованно/. Я думал настоящие стрелы, а это что? Стекляшки какие-то на гальки похожие.

Маша. И как это они могли с неба упасть?

Дед. А мне почем знать - "как"? Одно могу сказать, в картовнике их находим.

Откуль им там взяться? Мы туда сроду только чистый назем завозили.

Маша. Это навоз что ли? Вот с ним и завезли.

Дед. Не знаю, не знаю.... Вроде как у нас ране коровы только сено жрали.

Зато энтими самыми стрелами можно любою хворь из тела выгнать. Точно.

/ В небе загромыхали громовые раскаты, потемнело/. О! Видать Илья-пророк

волноваться начал, что неверие выказываете. Не страшно? Айдате под навес, поглядим, чего дале будет.

Маша. А чего нам бояться? Можно подумать грозы никогда не видели.

Дед. О, сейчас я вам такое кино покажу, точно не поверите. / Уходит в дом /.

Маша. Дурдом и только. Чего он там еще придумал? Может у него Соловей-разбойник где-нибудь в сарае на цепи сидит? А? Паша, а ты и правда во всю эту галиматью веришь?

Паша. /Глубокомысленно/. Знаешь, у англичан есть такая поговорка: в каждом доме в шкафу спрятан свой покойник.

Маша. Вот про покойников не надо, боюсь я их.

Паша. Мертвецы всегда клады охраняют. Или нечистая сила сокровища сторожит.

Маша. Думаешь, у него здесь где-нибудь клад зарыт? Ха-ха-ха! В навозе!

Паша. А вот ты бы что сделала, если бы, к примеру, клад нашла? Машину бы купила?

Маша. И купила бы. " Мерседес" шестисотый. И квартиру в пять комнат с мраморной ванной и спальней с зеркальным потолком. В круиз бы съездила. Да мало ли на что в наше время деньги потратить можно. Только вот в клады я не верю, в отличие от тебя. /Решительно/. Паш, а как ты ко мне относишься?

Паша. /С удивлением/. Как? Нормально. Правда, материалистка ты и деньги любишь.

Маша. А чего в том плохого? Мы ведь на земле, а не на небе живем. Это раньше с милым рай и в шалаше был, а теперь все к благоустройству привыкли, к нормальной мебели, к хорошей одежде. Счастье оно из многих составных образуется.

Паша. Значит, по-твоему, выходит, что если у этого деда с его бабкой тех самых составных не было, то они и жили несчастливо? Так что ли?

Маша. Кто их знает... Я за себя говорю, а не за них.

/ Появляется дед Башкур. В одной руке у него большая бутыль с самогоном, в другой стаканы и пучок лука/.

Дед. /Словно продолжает начатый разговор/. Значит, не боитесь грозы? И Илью-пророка не испужаетесь? Так говорю? Счас мы это проверим. Держите.

/Протягивает ребятам стаканы/. По-нашинскому мы их стопорями зовем. /Ребята недоуменно принимают стаканы, куда дед быстро наливает им самогон из бутыли и вручает по перышку лука/. Вы ее больно не нюхайте, а сразу во внутрь опрокидывайте и ждите чего будет.

Маша. /Настороженно/. Никогда самогонку пробовать не приходилось.

Паша. И я вроде как непьющий. Может не надо, а, деда Миша?

Дед. Надо не надо, шибко много рассуждаете. Я что ли пьющий? С устатку, бывалочи, выпью, да и все. Совсем без энтого дела нельзя. Но вот о чем я вам рассказать-то хотел. Как я старуху свою схоронил, то зашибать по этому делу стал крепко, скрывать не стану. Пошел раз на могилку к ней, само собой бутылек прихватил, помянуть чтоб, по-людски. И что бы вы думали? Боле двух стопок никак не дал он мне выпить.

Паша. Кто не дал?

Дед. Да он, кто еще-то? / Указывает пальцем на небо/. Ильюха-пророк. Да чего лясы точить, поехали, сами все увидите. /Запрокидывает голову, пьет/. Дай Бог не последняя.

/Ребята морщатся и нехотя делают по глотку. Дед стаскивает с головы шапку и достает каравай хлеба, отламывает куски и подает ребятам/.

Паша. А вы почему хлеб в шапке носите?

Дед. Потом объясню. Я вот чего сказать хотел, коль вы всякими историями интересуетесь... Мужика до ручки не коммунисты довели, а он сам себя и довел. Вот хотя бы нашу деревню взять: до войны в ней почти сотня домов была, народу жило... тьма. Погулять все любили, но уж работали в усмерть. И ведь никому в башку не пришло, что надо бы храм у нас построить или хотя бы часовенку для начала. Для благого дела народ на подъем тяжелый оказался, вот нечисть и полезла изо всех углов, житья никакого от нее не стало. Ране-то все с молитвой делали, а потом, тьфу, и забыли, как крестятся. А следом и коммуняки заявились. Так что на всех нас вина лежит, что про веру забыли, в земное счастье поверили.

Паша. У меня тетка есть, Антониной Степановной зовут, так она мне рассказывала частенько, как в старину в деревнях хорошо жили. Заслушаешься. .Меня давно тянет из города уехать, когда диплом получу, и податься куда-нибудь в деревню ребят учить. На земле оно всегда приятней жить. Коня бы завел...

Маша. Ага, коровку как кот Матроскин, почтальон Печкин к тебе бы в гости ходил Ну, и мечтатель ты, Павлик. Романтик и только.

Дед. Конь это хорошо. Только с кормами нынче плохо, а так бы я тоже держал лошаденку какую.

Паша. Человек ведь как устроен? Ему кроме еды и шмуток разных и для души тепло требуется. Радостно жить хочется, чтоб оставить что-то после себя.

Маша. Ну, ты, Павлик, даешь! Вам бы с дедом в батюшки записаться.

Дед. Что там батюшки, они своим делом заняты, а у меня тут свой приход. Вот вам скажу: когда коммунисты Бога отменили, в церквы ходить народу запретили, то знаете, чего тут началось?! Нечистая сила тогда многих разных делов понатворила. А кто-то с ней и совладать должен, чтоб до всего народа, до детей малых не допустить, в узде держать. Тут-то я и надобен.

Маша. Как же вы с ней управляетесь? Заговорами что ли?

Дед. Не спеши, увидишь. Счас самого главного и ждите. По второй наливаем /Быстро разливает самогон в стаканы, не смотря на протестующие жесты ребят/. Ого! Начинается!

Маша. Гроза опять возвращается. Небо начинает постепенно чернеть, набегают тучи, погромыхивает, видны отсветы далеких молний/.

Дед. Да она никуда и не уходила. Ильюха со своей колесницы за нами следит, точно говорю. Ладно, помоги, Господи./ Подносит стакан ко рту, зажмуривается, пробует выпить, но стакан переворачивается. При этом раздается жуткий раскат грома/. Видели? Не дает мне Ильюха водку пить!

Паша. /Улыбается/. Правда что ли?

Дед. А ты попробуй сам за мой стакан подержаться. На, пробуй. /Паша держится за стакан, в который Башкур снова налил самогонки и подносит его ко рту/.

Маша. И я хочу попробовать. /Кладет свою руку на Пашину/. Ой, током бьет!

Дед. Ага, Фомы неверующие, поняли? Поверили теперича? Я поначалу и сам не поверил, думал, спьяну мне померещилось, когда первый раз на кладбище он меня шандарахнул за вторую стопку. Пришлось початую бутылку обратно нести. Вот так и живем.

Паша. /С улыбкой/. Прямо как на фронте - огонь на себя вызываете.

Дед. Да почти что и так. По моему дому самая передовая и проходит.

/Гроза все усиливается, почти непрерывно гремит гром, сверкает молния/.

Маша. Ну, и грозища! И не припомню такую.

Паша. А вы, дед Миша, хлеб, зачем в шапке носите?

Дед. То мой секрет особый, вам ни за что не догадаться.

Маша. Расскажите, пожалуйста.

Дед. А секрета, в общем-то, и нет, просто все. Хлебушек людскими руками посеян, выращен, в него он сроду свою стрелу не швырнет. Когда я энто дело распознал, то и сообразил, как Ильюху-то провести. Глядите..../Снимает шапку,

достает из нее каравай и отламывает кусочки хлеба, опускает в стакан и наливает затем в него самогонку/. Во, а теперича он мне уже не помеха...

/Кладет кусочки в рот, блаженно улыбается/. Как я его? У него ум небесный, а у меня земной. Так-то.

Паша. Да, впечатляет. /Подносит руку к стакану, но тут же отдергивает/. Ой, здорово шибануло! Вам бы, дед Миша, громоотвод завести, заземлиться.

Дед. И так на земле живем. Куда еще заземляться-то? Как помрем, то всех нас и заземлят, навсегда. /Неожиданно прямо в стакане вспыхивает самогонка/. Ого!/Ставит стакан на землю/. Ущучил таки меня Ильюха, чтоб не бахвалился зазря. Принеси-ка, дочка, из баньки ковш воды, а то, как бы пожар в собственном дворе не запалить.

/Маша идет к низенькому строению во дворе, заходит внутрь и выносит ковш с водой, передает деду, который выливает в ковш содержимое стакана/.

Маша. Вам бы, дед Миша, в цирке выступать, деньги зарабатывать можно.

Дед. Ты, девка, говорить говори, да не заговаривайся. Я те не шут, какой гороховый - представления давать. Да и потом в городе Ильюха меня уже и не трогает. Бывалочи, приеду к Федьке своему, выпьем с ним сколь хотим, а за окном ни грозы, ни грома. А как сюда вернусь... начинается. Гвоздит как кузнец по наковальне.

Маша. Я подобное на Памире наблюдала, когда мы там, в походе были. Какие только чудеса там не творились! Их аномальными явлениями называют. Но там Памир, а здесь?

Дед. Кто у вас там помер?

Маша. /Снисходительно/. Не помер, а Памир. Горы такие.

Дед. Вот сигареты, припомню, были такие, точно.... Так и назывались "Помер". Крепкие, зараза, были. Ажно до самой задницы пробирало.

/Постепенно гроза стихает, небо светлеет/.

Дед. Вы дале куда пойдете? В город возвернетесь?

Паша. Поздно уже в город возвращаться, а после вашей деревни других на карте и не обозначено, лес да болота.

Дед. Так оно, так. Урман дале.

Маша. А у вас нельзя остановиться переночевать, а завтра бы и в город пошли.

Дед. /Неохотно/. У меня никак нельзя, положить вас негде, да и привык я уже один. Дарья меня все к себе сманивает, а я не хочу. Мало ли что человек делать пожелает, а когда кто рядом, простору для мыслей нет. Вот, робяты, может Дарья пустит, потолкуйте с ней.

Маша. /Навязчиво/. Я могу и в бане вашей заночевать, а Павлик на сеновале.

Дед. В баньку как раз никак нельзя, а сеновал у меня разным хламом завален.

Маша. А почему в баню вдруг нельзя? Я смотрела, там ничего, нормально, спать можно, оба там поместимся. Ты как, Паш., не испугаешься ночью со мной вместе остаться?

Паша. /Смущенно/. Как скажешь.

Дед./Сердито/. По-русски, что ль не понимаешь? Нельзя вам в баньку и весь сказ.

Маша. /Упрямо/. А почему?!

Дед. По кочану да по кочерыжке. Нечисто у меня там.

Маша. Если надо, то я приберу.

Дед. Как бы тебя самою после того прибирать не пришлось.

Маша. Да вы, дедушка, не темните, говорите все как есть, а то я не люблю все эти недомолвки.

Дед. /Передразнивает/. Молвки-недомолвки! С банницей тебе дело иметь ни разу не приходилось? То-то оно и видно. Не глупи, девка, а то худо кончишь.

Маша. Что за банница?

Паша. Давай я тебе объясню: это мифологический образ типа лешего или русалки. Читал я об этом.

Дед. Что, уже и об этом в книгах пишут?

Маша. Да мало ли чего там понаписано. Не верю я во все эти байки.

Дед. Ах, не веришь?! Ну, тогда ступай, поглядим, что с тебя станется. Была у нас на деревне одна такая расхрабрячка, Нюркой ее звали, поспорила с подружками, мол на Светлое Христово воскресение в баньке блинов испечет, на каменке. А в награду за тот спор выберет себе парня в женихи, который ей по нраву.

Маша. И что? Выспорила?

Дед. Выспорить-то выспорила, да жизнь у нее с тем парнем не вышло, наперекосяк все пошло, поехало.

Маша. /Небрежно/. Тогда у всех жизнь наперекосяк шла. И что с того?

Дед. Не скажи, девка, не скажи. То, что банница с Нюркой той сотворила и врагу не пожелаешь, - детки у нее все уродами рождались. Вот.

Маша. Вас, дед Миша, послушать, то без нечистой силы и шагу не ступишь.

Дед. А то как? Она тут, рядом живет. Только зазеваешься, отпору ей не дашь, то так шею понамылит, что век страдать будешь.

Маша. Ой, слыхали мы и такое. Только и я могу на спор хоть сейчас блинов в вашей бане напечь и никаких чертей не побоюсь.

Дед. Ой, девка, не шуткуй! Как бы худа не было.

Паша. Чего-то ты, Маша, расхрабрилась, остынь.

Маша. Да я и раньше не очень пугливая была, а раз такое дело, то запросто поспорить могу.

Паша. Ну, хорошо, будь, по-твоему. На что спорим?

Маша. На "американку". Знаешь как? Если я выиграю, то исполняешь любое мое желание. Пойдет?

Паша. Ага, а ты заставишь меня на крышу залезть или лягушкой на болоте квакать.

Маша. Могу, но мое желание другое будет.

Паша. А ты скажи.

Маша. Потом и узнаешь. Я ведь тебя не спрашиваю, чего ты потребуешь, если я проиграю.

Дед. Не по нраву мне эта ваша затея...

Маша. Все ништяк, дедуль. Короче, Павлик, по рукам?

Паша. Хорошо, по рукам. /Протягивает ей руку/.

Маша. /Пожимает его руку/. Разбивайте, дед Миша.

Дед. /Разбивает неохотно/. Я тебя предупредил, а там дале сама гляди. Я уж понял, чего ты загадать решила. /Выразительно смотрит на Пашу, тот смущается, краснеет, отводит глаза/. Только добра от своей затеи не жди. Точно говорю.

Маша. /Решительно/.Ха, напугали пьяного ежика. За меня не переживайте, ничего не случится. Мука, молоко есть? Масла немного, сковородка.

Дед. Как скажешь. Счас принесу. /Уходит в дом/.

Паша. Может, передумаешь?

Маша. Плохо ты меня, Павлик, знаешь. Я от своего никогда не отступлюсь. Да и не верю я во всех этих банниц, домовых и прочую нечистую силу.

/Со стороны бани доносится шум, завывание, побрякивание тазов/.

Паша. Слышишь?

Маша. То дед специально пугает. Тоже мне, шутник. Сказки все это.

Паша. Нет, Маша. Сказки просто так из ничего не берутся. В них запрет есть, чего можно делать, а чего нельзя. Понимаешь, нельзя переступать черту...

Маша. Это какую черту. /Оглядывается, разводит руками/. Не вижу.

Паша. У каждого народа есть свои запреты: нельзя в огонь плевать, человека вперед ногами выносить, зеркала занавешивают, когда покойник в доме...

Маша. Ага, ты еще про черную кошку вспомни, про пустые ведра.

Паша. Не надо суеверия с обрядами путать. То разные вещи...

Маша. /Насмешливо/. Философ ты наш! А знаешь, таким рассудительным ты мне даже больше нравишься. Есть в тебе что-то..../ Не находит нужного слова/.

Дед. /Появляется во дворе с большой сковородой, баночкой с маслом, миской, подает Маше/. Вот, дочка, все что просила. Может, отложишь затею свою?

Маша. /Принимает от него все принесенное/. А вот и нет. Чай ставьте, скоро блины будут как раз и поужинаем. /Скрывается в бане/.

Паша. Я тут побуду, а вдруг чего...

Дед. Нет, милок, айда в дом. Ты ей теперича ничем не поможешь.

/ Уходят в дом. Слышен тяжелый раскат грома и по небу скользит черная тень, из бани доносится негромкое завывание, как свистит ветер в печной трубе/.

 

Картина 5.

Небольшая плохо освещенная деревенская банька с закопченными стенами. Под самым потолком полок, на нем несколько тазов, мочалки, старые веники. У самого входа печка-каменка, у стены лавка, бак с водой Маша возится у растопленной печки, калит сковородку, размешивает муку. Вдруг что-то брякнуло и засопело, заворочалось в дальнем углу.

Маша. /Вздрогнув/. Ой! Кто это? /Чуть подождав/. Есть тут кто? Эй, Пашка, хватит шутить, выходи./Молчание/. Показалось? Ладно, поглядим, что дальше будет. /Наливает на сковородку приготовленный раствор, слышно шипение поджаривающегося блина и тут же чей-то голос, невидимый для зрителя громко шамкая, произносит/.

Банница. Вкушно-то как! Ням-ням, тям-ням. Жрать хочу.

Маша. Павлик, ты? Хватит дурить, выходи. /Идет к двери, но чья-то большая тень преграждает ей дорогу/. Кто это?!

Банница. Я-а-а... Шопрела вся как жрать хотца.

Маша. /Хватает в руку кочергу/. Чего надо?

Банница. Кусать, кусать хотца. Сто лет и крошки во рту не было. Одну воду пью, парком закусываю. Дай покусать, дай, а то худо будет.

Маша. Где ты есть, покажись.

Банница. /Показывается огромная голова с выпученными глазами, огромным ртом, из которого свешивается язык/. Вот она я.... А ты кто будешь?

Маша. Кто я? Кто я? /Хочет назвать свое имя, но останавливается на полуслове/. Прохожая я. Замерзла и зашла в баньку погреться. Помешала? Сейчас уйду, мешать не стану. /Направляется к двери, но ее останавливает лохматая большущая лапа, не пускает/.

Банница. Постой. А кто мне жрать даст? Голодная я.

Маша. /Пытается ударить кочергой по лапе, но кочерга вылетает из ее руки/. Вот навязалась на мою голову. Чего же хозяин столько лет тебя не кормил?

Банница. Извести меня хочет, голодом морит. Вредный он.

Маша. Верно, не вредней тебя. А если накормлю, то отпустишь?

Банница. Вот ежели наемся, то может и отпущу. Но коль мало будет, то пеняй на себя - придушу.

Маша. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, приплыли, называется. Чего же мне с тобой делать? Так и быть, держи блин. /Кидает в рот баннице/.

Банница. Ешо! Ешо давай. Жрать хочу.

Маша. Да ты так все мои блины слопаешь и точно, за меня примешься. Ну-ка, на, спробуй. /Кидает ей в пасть веник/.

Банница. Тьфу, не вкусно. /Выплевывает/. Блин хочу.

Маша. Что же мне с тобой сделать? А все одно обдурю./Продолжает печь блины и складывать на тарелку, которую спрятала под лавку/.

Банница. Ой, хорошая девка. Как тебя зовут?

Маша. Да забыла.

Банница. Хорошее имя. А меня все матушкой Ротозеихой кличут. Тебе нравится?

Маша. Да ничего, тебе, мать, подходит.

Банница. Скоро поспеет? Совсем ждать не могу.

Маша. Потерпи немного, сейчас, сейчас. /Выливает остатки раствора на сковородку, прячет блин и продолжает калить сковороду дальше, пока та не раскаляется до красна/. Открой, матушка Ротозеиха, ротик пошире.

Банница. Ага.... /Открывает рот чуть не до ушей/. Давай...

Маша. /Сует ей в рот сковородку/. Получай! /Хватает тарелку с блинами и выскакивает через дверь во двор/. Адью, вам от нас с кисточкой.

Банница. /Громко орет от боли/. А-а-а!!! Об-ма-ну-ла!!! Найду!!! Накажу!!! Поймаю!!!

/В бане темнеет, по стенам мелькают тени, хлопают крылья, то слетаются соседние банницы, слышны голоса: "Кто обидел?""Кто посмел?" "Имя, имя как?" "Забыла, забыла, забыла..."

 

Картина 6.

 

 

 

Дом деда Башкура. За столом дед и Паша пьют чай. Паша время от времени поглядывает на дверь, несколько раз встает, но дед останавливает его.

 

Дед. Куды намылился? Сиди. Последнее дело парню за девкой бегать. Сама напросилась, вот сама пущай и расхлебывает.

Паша. Да я только гляну как она там: вдруг угорела или еще чего...

Дед. А ты не "чавокай". Вывернется, знаю я ихнею породу. Шустрая девка.

Паша. Да я только спрошу через дверь и обратно.

Дед. Послушай меня старого. Нравится тебе девка? Вижу, нравится. Никогда перед ними вида не показывай, что по нраву. Сами пригребут на твою сторону. Дай только срок.

Паша. Прямо по Пушкину: "Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей..."

Дед. Видать, твой Пушкин не дурак был, понимал в бабах толк. Как и я.

Паша. Только до вас, дед Миша, ему далеко.

Дед. Это почему?

Паша. Ему вашу самогонку не осилить бы во век.

Дед. А, это. Ничего, пожил бы тут, на комарах, на мошке, в поле наломался бы с утра до вечера и ему бы самогонка слаще меда показалась. Слушай, парень, а ты точно студент?

Паша. Конечно, на четвертый курс уже перешел.

Дед. На фига тебе эта учеба? Акромя головной боли ни фига не заработаешь. Это я тебе говорю, дед Башкур. А у меня башка знаешь какая?

Паша. /Улыбается/. Знаю, знаю - крепкая башка.

Дед. Что крепкая, то само собой, но ране в ней какой ни какой умишко водился. И вот чего я тебе присоветую: оставайся при мне в деревне. Нужен ты мне, по важному делу нужен.

Паша. Да как я институт брошу? Совсем чуть осталось. Разве потом, когда закончу...

Дед. /Вздыхает/. Потом поздно может статься, не доживу я до того времени. Жаль, а то бы мы с тобой знаешь как зажили? По-царски! То, чего я тебе предложить хочу, ни один человек на всем белом свете не предложит. Гляди.

Паша. Странный вы какой-то, дед Миша. /Решительно встает, направляется к двери/. Нет, я все же пойду посмотрю как там Маша...

Маша. /Распахивается дверь и вбегает Маша вся растрепанная, раскрасневшаяся с тарелкой блинов в руках, которые ставит на стол перед дедом/. Вот вам ваши блинчики, получите и распишитесь в доставке. /Чуть заикается от волнения/.

Дед. /За окном чего-то завывает, грохочет, он косится на дверь и с удивлением рассматривает девушку/. Ты смотри! Спекла! И сама целехонька?! Ой, глазам своим не верю. Как же ты с банницей-то совладала? Может ты и сама той же породы?

Маша. Ну и шутник вы, дедушка. Попугать вздумали? Думали убегу?! А вот фигушки вам, не дождетесь.

Дед. Да... тебя на испуг не возьмешь.

Паша. /Подходит к девушке, берет за руку, притягивает к себе/. На, попей..../Подает стакан с чаем/. А то дрожишь вся. Страшно было? Испугалась? Бедненькая моя!

Маша. /Кладет ему голову на плечо/. Конечно, испугалась. А ты как думал?! /Неожиданно горько плачет, все крепче прижимаясь к Павлику/. Там знаешь как страшно? Все гремит, стучит, чудится всякое разное, а я как дура эти блины пеку. На фига они мне сдались?! А меня... меня там кто-то лапищей мохнатой как хватит! Ой, жуть!

Дед. А я тебе говорил...

Маша. Вас бы туда, поглядела, бы как вы там себя повели.

Дед. Как же ты выкрутилась?

Маша. /Передразнивает/. Как-как.... А так! Накалила сковородку до красна и в пасть той чудище и сунула.

Дед. Да ты что?

Маша. А то! Целоваться мне что ли с ней? А вдруг бы и правда не выпустила?

Дед. Зря ты так, ой, девка, зря. Добром с ней надо было. Она там может ни одну сотню лет живет, а ты.... Страх он сегодня есть, а завтра и кончится. А коль ты силой, то и они против тебя пойдут силой. Ты хитростью, и оне хитростью. Добром, говорю, надо.

Маша. /Успокоившись/. Добренький вы оказывается. Да. А меня учили, что добро должно быть с кулаками. Так, Павлик?

Паша. Да и не знаю....

Дед. Кто только такую чушь выдумал? Тьфу! Ему бы самому кулаком, да под ложечку. У нас в деревне ране иначе думали, вот хоть Дарью, соседку мою спроси....

Открывается входная дверь и, тяжело ступая, никого перед собой не видя, входит Дарья. На вытянутых руках она несет перед собой большое гусиное яйцо. Кладет его на стол перед дедом, крестится, отходит в сторону.

Дарья. Спаси мя, Господи, от греха и искушения.

Дед. Кто ж тебя, Дарьюшка, искушает-то, бедную? Поди, ни одного мужика в деревне акромя меня нет, да и я уже не в счет.

Дарья. Как кто? Он, нечистый. Глянь, погляди чего моя Шурка учудила, после того как ты ее обработал.

Дед. Ой, соседушка, тихая беседушка, беда мне с тобой, да и только. Чего там такого необыкновенного? /Берет в руки яйцо, снимает скорлупу и в руках у него оказывается блестящий камень желтого цвета/. Камень....

Дарья. Не простой камень, а самородок золотой. Как есть, самородок!

Маша. /Выхватывает у деда камень/. Неужто и взаправду золото?! Вот это да! Настоящее? Да откуда ему здесь взяться?

Паша. Может колчедан или иной минерал? А ты сразу "золото, золото". Прямо россыпи царя Соломона!

Дед. Правильно говоришь, сынок, откуда здесь проклятущему золоту взяться? То сызнова нечистый с нами шуткует, а вы и варежки пораззявили.

Маша. Почему вдруг "проклятущему"? На золоте, да будет вам известно, вся мировая экономика держится. Зря что ли люди его кругом ищут?

Дед. Знаем мы про то как ищут и чего с ними бывает, когда находят. Отец мой еще до войны на прииски старателем нанимался, а потом едва живой домой вернулся, порассказывал чего там творится. За такой самородок человека запросто и убить могут. Так что ты, дочка, держалась бы от него подале. Бед от него столько, что не приведи Господи.

Маша. Так самородок это или как?

Паша. /Недружелюбно/. Маша, тебе-то что до чужого?

Маша. Почему чужого? Мы тут все вместе сидим, под одной крышей, а потому и делить надо поровну.

Паша. /Вспыхивает/. И не стыдно тебе?

Маша. Эх, ты! Недотепа! Счастье само в руки идет, а ты.... А знаете ли вы, что по закону каждый из присутствующих имеет право на равную часть от находки? Правда большая часть достается государству, но и это можно решить, если мы сумеем договориться меж собой.

Паша. Прекрати!

Дед. Нет, сынок, пущай говорит. Интересно послушать на какую стежку-дорожку выведет.

Дарья. Чего-то я в толк не возьму куда девка гнет? О чем она?

Дед. А ты слухай, слухай, интересно гуторит.

Маша. А чего тут интересного? Поделить мы должны все поровну меж собой на четыре равные части.

Дарья. А-а-а... Вот ты о чем. Значица моя Шурка яйцо снесла, а я с кем-то его еще и делить должна? Хитро придумано.

Дед. Я так от своей доли сразу отказываюсь и тебе, Дарья, советую не связываться с золотом энтим.

Дарья. Это почему вдруг? Мне бы денежки очень пригодились. Коровку бы завела, дом поправила. Я эту девку первый раз в жизни вижу! Кто она мне? И задаром ей самородок отдать?! Ни в жизнь!

Дед. Ох, Дарьюшка, Дарьюшка. В первый раз что ли свое терять? Или не было такого с нами и ране? Откажись, тебе же и воздастся.

Дарья. Да с чего вдруг?!

Дед. А с того! У них свадьба через неделю, сделай подарок молодым.

Дарья. /Растеряно/.Вон оно чего.... Тогда оно конечно можно подумать.

Маша. /Паше/. О, молодцы! Уже и поженили нас! Быстро это у них.

Паша. /Смущенно/. Мало ли чего они тут наговорят.

Маша. А ты еще про наш спор не забыл? Вот сиди и помалкивай. Я тебе о своем желании пока ничего не говорила.

Паша. Ты серьезно что ли?

Маша. Вполне.

Дед. Чего шепчетесь? Так среди добрых людей не положено. Двигайтесь-ка ближе к столу, да и обмоем находку. А камешек пущай полежит пока. Вечером про деньги грешно говорить, до утра и оставим. /Кладет камень на край стола/.

Маша. Да мы погуляем лучше. /Встает и незаметно забирает самородок/. Пошли, Павлик, на улицу, воздухом подышим.

Паша. /Покорно/. Пойдем.

Дед. /Заметил как Маша взяла самородок/. Погуляйте, погуляйте. Дело ваше молодое, отчего не погулять-то.

/Паша и Маша уходят/.

Дарья. Откуда они взялись, такие прыткие?

Дед. Откуда ж еще, с городу. Там нонче все такие. Ты, Дарья, того... про камушек тот не жалей, а лучше совсем позабудь.

Дарья. Как это?

Дед. А вот так! Забудь и узелок завяжи. Не было его, приснилось тебе это все.

Дарья. Не сплю ведь поди?

Дед. А откуда тебе известно спишь ты или иным чем занята?

Дарья. Уж знаю.

Дед. Вот и знай себе и молчи в тряпочку. Тебе налить али как? /Достает из-под стола бутыль с самогоном/.

Дарья. Да пропади он пропадом камень этот! Может и впрямь приснился?

Дед. Само собой, приснился. /Наливает себе и Дарье/.

 

 

Картина 7.

 

Двор деда Башкура. Поздний вечер. Виден краешек всходящей луны. Паша и Маша стоят возле калитки.

 

Маша. Ну, Павлик, удивляешь ты меня.

Паша. Это чем же?

Маша. Про таких как ты знаешь чего говорят? Не украсть ни покараулить.

Паша. А я и не собираюсь ни красть, ни караулить ворованное.

Маша. Не заводись. Никто тебя на преступление и не толкает, но и от своего отказываться не собираюсь.

Паша. Значит, ты самородок у стариков забрать хочешь?

Маша. А зачем он им нужен? Они свое отжили, отлюбили, а у нас с тобой жизнь только начинается.

Паша. И что с того? По-твоему надо ее с обмана начинать, да? Готова и деда и бабку, несчастных этих людей до последнего обобрать?

Маша. Да зачем им золото? Зачем, скажи ты мне, правдоискатель несчастный?! Всю жизнь в этой дыре просидели и ничегошеньки им больше не нужно. Разве не так?

Паша. Еще не известно что с тобой на старости лет будет и где ты окажешься.

Маша. Уж только не в этой... как ее... Почекунихе, не чокнутая вроде бы.

Паша. Значит, они по-твоему чокнутые, коль тут живут?

Маша. Нет, ты только послушай! Я тебе можно сказать счастье предлагаю, нормальную безбедную жизнь хотя бы на первое время, а ты ерепенишься, будто бы тебя заставляю голым по городу ходить.

Паша. Уж лучше голым жить, чем вот так...

Маша. Как?! Как?! В этой жизни сильный выигрывает. И смелый. А ты... ты... мазурик, тихушник, вот ты кто есть. Всю жизнь готов так же как они сидеть в задрипанной деревне сельским учителем. Разве не так?

Паша. А хотя бы и так. Люди везде живут и не важно в Москве или Париже ты квартиру имеешь.

Маша. Ага, вспомни еще, что не место красит человека, а человек место. Да?

Паша. Все правильно. Отец у меня всю жизнь на стройке мастером проработал и только уважение заслужил. К нему все знаешь как относятся?

Маша. Да уж представляю! Сыну штанов приличных купить не может, не говоря о машине там или квартире. Ты, наверное, в него такой умный?

Паша. А что? Не дурак по крайней мере.

Маша. Коль мы такие умные, то почему такие бедные? Не слышал? И вся страна у нас такая - чокнутая слегка. Все за правду, за честность, а у самих зад голый, прикрыть нечем. Нет, ты как хочешь, а я от своего счастья отказываться не намерена. /Раскрывает руку и на ней светится поблескивая самородок/.

Паша. Взяла? Без спроса? Украла? Да как ты могла?! /Бросается к ней, пробует отобрать самородок, но девушка уворачивается, отскакивает в сторону/.

Маша. А вот так и смогла, не то что некоторые.

Паша Унеси обратно, верни хозяевам.

Маша. А кто хозяин? Кто смел, тот и съел. Ой, ой, ой! Какие мы правильные, да на тебе прямо лица нет. Пойду-ка я, спрячу самородок подальше, а то ты и правда старикам этим его обратно отдашь. /Решительно направляется со двора/.

Паша. Маша, не делай этого!

Маша. А почему? Боишься, что не поделюсь? Пошли вместе.

Паша. Маша! Не знаю почему, но чувствую - что-то плохое с тобой случится, не ходи, прошу тебя.

Маша. Ничего со мной не случится, не маленькая девочка. Прогуляюсь, и обратно вернусь. Жди. /Уходит/.

Паша. Маша... не надо... Ой... /Со стороны бани слышен шум, бряканье, на небе сполохи грозы/.

Картина 8. Берег небольшой речки, вдали темнеет лес, в небе висит полная луна. На самой кромке берега сидят две русалки и расчесывают длинные волосы большими гребнями, время от времени поглядывая в сторону леса, поджидая кого-то. Со стороны леса слышен треск сучьев, уханье ночной птицы.

 

1-я русалка. Скоро придет.

2-я русалка. А вот и не придет.

1-я русалка. Он обещал.

2-я русалка. Все они обещают, а толку что? Леших что ли не знаешь?

1-я русалка. Мой Кузя не такой как все. Он ласковый, красивенький.

2-я русалка. Нашла кому верить! Кузя! Кузенька! /Передразнивает/. Я бы на твоем месте давно послала его к кузькиной мамочке. Блохастый он у тебя.

1-я русалка. Ну и что? Блохи любви не помеха. Леших без блох не сыщешь. Да скажи, что просто завидуешь мне и все тут.

2-я русалка. Это я то завидую?! Да я тебе добра желаю. Все одно он тебя бросит.

1-я русалка. А вот и не бросит! Я его так защекочу, что не отстанет.

2-я русалка. Чего ему от твоей щекотки? Ему девку или бабу надо с энтим самым делом, чтоб была.

1-я русалка. С чем, энтим?

2-я русалка. Эх ты, дура молодая еще. Не знаешь чего всем мужикам надобно?

1-я русалка. /Растерянно/. Как чего? Любви, ласки...

2-я русалка. Ага, любви! Кунка им бабья нужна. А у нас, русалок, отродясь ее не было, потому для любви ихней неспособные мы.

1-я русалка. /Плачет/. А я и не знала-а-а-а... Чего же мне делать теперь? Хочу, чтоб Кузенька меня любил по правде. А-а-а!!! Жизни себя лишу, утоплюсь!

2-я русалка. Не реви, дура. Слезы красоту портят. Так и быть, скажу по дружбе, есть способ один, мне о нем еще бабка моя сказывала.

1-я русалка. Скажи, подружка! Скажи! Ничего для тебя не пожалею.

2-я русалка. Слушай, украсть можно кунку у девки, что в воду не перекрестясь взойдет и себе приладить.

1-я русалка. /Всхлипывая/. А где ее взять в нашей глуши, девку-то?

2-я русалка. Да подвезло тебе, подружка. Появилась в наших краях одна смелая. Бабушку банницу уже обидеть успела, да и других грехов много за ней. Она сегодня в избу к деду Башкуру заявилась и непременно должна на наш бережок выйти. А когда она в воду полезет, то тут уж, подружка-зеленушка, не зевай. Хватай что тебе надобно и жди-поджидай своего Кузю.

1-я русалка. Точно?! Ой, спасибочки тебе, век не забуду. А придет девка-то?

2-я русалка. Придет. Все так складывается, что объявится скоро. /На фоне леса показывается идущая медленно Маша/. Она! Прячемся! /Ныряют в воду и выглядывают из-за кочек/.

Маша. Ой, кто здесь? /Слышен плеск воды/. Показалось? Где бы спрятать самородок? /Оглядывается, видит растущее у самого края воды дерево с дуплом/. О, лучше не придумать. /Лезет на дерево, но роняет в воду/.Тьфу ты, черт Как он у меня из рук выскочил? Ничего, найду. /Шарит рукой по дну/. Глубоко... Надо в воду лезть. /Некоторое время колеблется, оглядывается по сторонам, а затем решительно снимает одежду и спускается в воду по пояс, ищет самородок на дне/. Ага, вот он, нашла. /Выбирается на берег, начинает одеваться/.

2-я русалка. Ну, успела?

1-я русалка. Успела.

2-я русалка. Подходит?

1-я русалка. В самый раз!

2-я русалка. Дашь на ночку?

1-я русалка. Поглядим. /Уплывают/.

Маша. /Одевается и вдруг замечает в себе что-то необыкновенное, начинает щупать живот, ноги, ойкает, смотрит с ужасом на низ живота/. Мамочка!!! Родная!!! Да что за напасть?! Где она?! Куда делась? Ровное место осталось. Как я жить теперь буду? Как?! За что мне это?! За что?! /Ей отвечает гулкое эхо/.

Конец 1-го действия.

Д Е Й С Т В И Е В Т О Р О Е . Картина 1. Деревенская улица. День. Вдали виден дом деда Башкура и чуть дальше Дарьи. По улице идут Саша Сапожков и Иван Стелькин. Они довольно странно экипированы: у одного на голове стальной обруч с усиками антенны, в руках проволочная крутящаяся рамка; у второго на голове металлическая сфера полостью наружу, а в руках счетчик Гейгера, который время от времени сухо щелкает.

 

Иван. Что-то счетчик чаще пощелкивать начал...

Саша. И у меня рамка реагирует на что-то, вращается.

Иван. Не иначе как есть что-то в этом холме, не зря мы с тобой, Саша, выходит перлись сюда. Я тебе и раньше говорил, что под холмами в нашей местности много чего интересного скрывается.

Саша. Думаешь аномалия?

Иван. А почему бы и нет?

Саша. /Смотрит на часы, которых у него двое, надетые на каждую руку/. Слушай, а часы разное время показывают. Интересно, интересно!

Иван. /Кидается к нему, смотрит/. Точно! Не может быть?! /Хлопает в ладоши/. Прямо как в Бермудском треугольнике! Нашли! Не зря пять лет по разным медвежьим углам шарились!

Саша. Подожди, Иван, радоваться. Факты нужны, факты.

Иван. А это разве не факт? Время замедляется! Это не факт?!

Саша. /Осторожно/. Всякое может быть. Может у них где-нибудь трактор или комбайн со времен первых пятилеток закопан?

Иван. Тогда комбайнов еще не было. Нет, на мой взгляд под холмом какая-то руда, а то и радиоактивные элементы.

Саша. Помнишь в прошлом году сколько земли перелопатили на таком же вот холме? А что оказалось?

Иван. Как не помнить... Кто же знал, что раньше там зона была и зеки колючую проволоку зарыли в котловане.

Саша. Вот, вот. Не кричи гоп пока не перепрыгнул.

Иван. Ну, а вдруг найдем что-то такое... ценное? Тогда мы с тобой богачи! Бросаю свою долбанную службу и строю коттедж на три этажа.

Саша. Подожди фантазировать. Я вот чего вспомнил. /Опускает на землю прибор и достает из планшетки карту, рассматривает ее/. Помнишь я тебе говорил, что как-то познакомился с другом Ивана Ефремова? Фантаст такой был. Он мне дал карту срисовать, которую тот всю жизнь составлял.

Иван. Это который "Туманность Андромеды" написал? И что за карта?

Саша. Цены ей нет. Он указывал места предположительных контактов с инопланетянами.

Иван. И что?

Саша. А то, что прямо на этой деревне крестик стоит.

Иван. Фантастика! Думаешь, нас сейчас марсиане или таукитяне встретят? Брось, Шура.

Саша. Знаешь из чего он исходил? Что у нас, на Земле, есть залежи таких элементов, которые пока человечеству не особо нужны. А вот инопланетянам, которые в своем развитии ушли на много веков вперед, они могут быть крайне необходимы.

Иван. Понял. И они втихушку их тут разрабатывают и вывозят. Да?

Саша. Примерно так.

Иван. Кошмарики! И верю и не верю. А мы как проверим что там внутри есть? Опять как каторжные шурфы рыть? Не-е-е... у меня с того раза ладони почти месяц болели.

Саша. А это видел? /Достает из рюкзака толовую шашку/. Рванем где-нибудь на склоне и все ясно станет.

Иван. Да ты с ума сошел! Посадят годиков на пять-восемь.

Саша. Да кто узнает? Деревня заброшена, людей никого.

Иван. А вон два дома стоят, видать живет кто-то.

Саша. Старики наверняка, молодежи давно в деревнях никого не осталось Навешаем им лапши на уши и все. Назовемся геологами или еще кем.

Иван. Аномальщиками! Все одно не допрут.

Саша. Что-то в этом роде. Но надо зайти, проверить что за народ. А то на такого нарваться можно, что сам рад не будешь.

Иван. А вот у калитки стоит тетка какая-то. Пошли, побазарим.

Саша. Пошли, может чайком угостит.

/ Подходят к Дарье, которая стоит возле своей калитки и держит в руках ухват/.

Иван. Здравствуйте, бабушка.

Дарья. Здорово, коль не шутишь, внучок. Какая я тебе бабушка? Дарьей меня зовут.

Саша. Очень приятно. А мы вот из города прибыли к вам, так сказать для изучения разных особенностей вашей природы.

Дарья. Вижу, что ни с неба свалились. Чего-то много вас тут шастать стало нынче. Ищите что ли кого али так ноги бьете?

Иван. /Влазит вперед Саши/. Давайте познакомимся, меня вот Иван Стелькин зовут, а его Саша Сапожков, можно просто Шура.

Дарья. Прямо как мою гусыню кличут. Шурка. А ведь похож, ой, похож

Иван. /Переглядывается с Саше/. Что за дичь? Какая гусыня? Исследователи мы..

Дарья. /Насторожившись/. Следователи? Ой, чуяло мое сердце. Вы случаем не Ахмеда-участкового ищите? Так его у нас почитай месяц как не было.

Саша. Не нужен нам ваш Ахмед. Мы по другому вопросу. Исследуем разные аномальные явления, необычное что-нибудь, интересное с точки зрения науки.

Дарья. Иконы что ли опять спрашивать станете? Так уж который год отдала каким-то вроде вас в таких же костюмчиках. Сказывали, будто для науки им они нужны, заплатить обещались, до сих пор ихних жданников дожидаюсь, потерялись, видать, по дороге.

Саша. /Терпеливо/. Нет, бабушка, иконы нам не нужны. Мы исследуем что-нибудь не совсем обычное, ну, как вам пояснить... Вдруг часы неправильно идут, предметы или люди исчезают.

Дарья. Так вы девку что ли ту городскую ищите? Так бы и сказали сразу. Сама уж беспокоиться начала. как вчерась вечером пошла куда-то и парню своему ничегошеньки не сказала. Мол, жди, приду. И пропала. Не иначе как в лесу заплутала, там и ищите ее.

Иван. Нужна нам ваша девка. Больше нам делать нечего.

Саша. А в котором часу это было?

Дарья. Да мне откуль знать-то. Петух еще не пел.

Саша. А времени сколько было? Не заметили?

Дарья. Мне зачем время замечать? Не на свиданье идтить. В вечеру дело было.

Иван. Ясно. Часов что ли нет?

Дарья. Отчего нет, висят ходики. Только не ходят, ремонтировать некому. А вы что и ходики поглядеть можете? Пусть бы тикали себе.

Иван. Нет. И часов не чиним и утюги не ремонтируем и запчастей к холодильникам у нас нет. Ясно, бабушка?

Дарья. Ясно, внучек. Раньше хоть по делу люди к нам на деревню ездили, а теперь... брындыхлысты одни все наведываются.

Саша. Значит, ничего такого не замечали? Вдруг предмет какой исчезнет или что-то непонятное появится?

Дарья. Это бывает. Или дрова прямо с деляны сопрут такие как вы, городские, а то с пьяну тракторист какой зарулит, да обязательно с мостков и свалится в воду.

Иван. Пошли, Александр. От нее как от красной партизанки ничего не добьешься.

Саша. А кто еще в деревне живет?

Дарья. Дед Башкур да я. Парень городской у него счас сидит, кралю свою дожидается. А она мой самородок сперла и теперь ни ее ни самородка.

Иван. Какой самородок?

Дарья. какой-какой.... Обыкновенный.

Саша. Иван, пошли к деду. Может с ним проще объясняться будет. Покедова, бабушка. /Уходят/.

Дарья. Шагайте, шагайте, брындыхлысты непутевые. Совсем народ разбаловался и про всякую работу забыл. Помогли бы лучше девку искать, а то сгинет где-нибудь, а грех на мою душу ляжет. Маша!!! Марья!!!

 

Картина 2.

Комната в избе деда Башкура. Дед ковыряется возле самогонного аппарата при этом жует куски черного ржаного хлеба и замазывает мякишем стыки труб. Входит Паша.

 

Дед. Ну как? Не нашел девку?

Паша. Нет. Кричал, в лес ходил, на речку, а ее нигде нет. Неужто заблудилась? Не могла же она ночью одна в город отправиться?

Дед. Такая как она все могла: и в лес пойти, и в город, а могла и утопиться с дуру.

Паша. Вы уж тоже скажете...

Дед. Сказал, не завязал, вот оно и вылетело. Уж больно длинехонек нос у девки твоей. А коль нос длинен, то и все шишки на нем.

Паша. Так что же мне делать? В милицию может заявить? Поисковую группу пришлют.

Дед. Ну чего тебя так на милицию тянет? Она для острастки, а не для помощи придумана. Где ты видывал такое, чтоб простому человеку кто-то из них помог запросто так? Размечтался, пришлют и девку твою вмиг найдут. Жди. У нас тут в войну по лесам много разного люду пряталось, искали их, а потом тех сыщиков вызволяли. Нет, по нашенским местам без провожатого и шагу не сделаешь, заплутаешь.

Паша. Так может вы поищите?

Дед. Вот пристал как банный лист. Чему сразу не научат, то всю жизнь и башку пучит. Делать мне что ли боле нечего как твою девку по лесу аукать? У меня вон агрегат прохудился, капает со всех дыр, ремонту требует. Счас налажу его, первачку выгоним, посидим, покумекаем как дале жить станем, к чьей стороне пристанем.

Паша. Не могу я так сидеть и ждать у моря погоды. /Бесцельно бродит по комнате, видит висящий на стене старенький портативный приемник, берет его, включает. Слышен шум, треск, помехи/. Чего это у вас приемник не работает?

Дед. А хрен его мать приемникову знает. Не желает мне новостей сообщать, хоть тресни. Может без них и лучше? Жить спокойней.

Паша. /Выключает приемник, вешает на место/. Правда загадочное у вас тут местечко: приемник не работает, люди теряются, гусь самородок снес.

Дед. Гусь ничего снести не может. Выкакать могет, а на яйца слаб. То гусыня снеслась Дарьина.

Паша. А Дарья давно тут живет?

Дед. Как давно? Как родили все тут. Сызмальства-то мы с ней дружбу водили, хороводились, едва не поженились. Может и поженились бы, да случай помешал.

Паша. А что за случай? Расскажите.

Дед. /Продолжает замазывать хлебом щели/. Не, паря, то не твоего ума дело. Одно скажу: история интересная с русалкою вышла. Парни нашенские ее споймали, да в бочку посадили.

Паша. Дарью что ли?

Дед. Да зачем Дарью? Русалку споймали. А Дарья пожалела ее и в речку снесла потихоньку от всех. Одно слово, хвороба с ней приключилась и почитай до тридцати годков в девках сидела, носа из дома не казала.

Паша. /Вздыхает/. Час от часу не легче. Будто на другую планету попал. Может вам помочь, дед Миша?

Дед. Чем ты мне помочь собрался? Мякиш жевать? Так тут слюна особая нужна,

как у меня. Ежели кто другой возьмется, то агрегат мой и дня не протерпит, развалится.

Паша. А у вас она, отчего такая? Особая?

Дед. Кто его знает, на роду так написано, видать. Меня и комар сроду не кусает, а с пчелами совсем история особая. Стоит мне к улью или пасеке подойти как они, пчелки-то, всю свою работу бросают и ко мне слетаются. Не жалят, не кусают, а вьются, жужжат. Ветеринар мне сказывал, будто царя пчелиного они во мне признают.

Паша. /Смеется/. Может трутня?

Дед. Без трутней тожесь никак нельзя, на них порода держится. А повыведи их и семья пропадет. /Кончает промазку, любуется работой чуть отойдя в сторону/. Лучше не бывает! Готово! Растапливать можно. /Поджигает в печи бересту, щепки/. Слышь, Павлик, ты вот чего, принеси-ка дровишек, запалим буржуйку.

Паша. Сейчас, принесу. /Выходит/.

. /Оставшись один, дед торопливо заглядывает в русскую печь, слушает доносящийся оттуда гул, потом сдвигает флягу, открывает крышку подполья, слушает и быстро ставит флягу на место/.

Паша. /Входит с охапкой дров, сваливает их возле печи/. Там к вам идут двое мужиков каких-то странных. В проводах все.

Дед. /Обеспокоено глядит в окно/. Кого там еще нелегкая принесла? Я никого не жду. /Подходит к двери и закрывает ее на крючок/. Так-то оно лучше будет. Пущай думают, что дома никого нет. Может мы в город уехали? Имеем право?

Паша. /Шепотом/. Ага, в город, а из трубы дым валит.

Дед Тьфу ты, мать ее за ногу печку эту, забыл! /Плещет ковшом в печь/. /Громкий стук в дверь. Дед корчит страшную рожу, прикладывает палец к губам, на цыпочках подходит к двери/.

Голос из-за двери. Эй, хозяева! Откройте, гости к вам. Можно?

Дед. Нельзя. Сплю я может быть, а вы ломитесь как... сказать неудобно.

Голос. Поговорить надо бы.

Дед. А мне не о чем с вами говорить, занят я. Завтра приходите.

Голос. Нам завтра некогда будет.

Дед. А мне сегодня некогда.

Паша. /Глядит в окно/. Дед Миша, а они там во дворе чего-то меряют с приборами ходят.

Дед. Неужто с района приехали? Может сызнова землю делить станут? По справедливости? Придется открыть. /Кидается к двери, но вспомнив, возвращается к самогонному аппарату и быстро разбирает его, засовывает части под лавку, за печь и т.п. Открывает дверь/. Входите, коль уж пожаловали.

Входят Иван и Саша, здороваются с дедом и Пашей.

Саша. Александр Сапожков.

Иван. Иван Стелькин. Из города мы к вам.

Дед. Ладно, что ни с того света. Вы случаем не насчет земли. /Показывает на приборы у них в руках/.

Саша. Какой земли?

Дед. Так нашей, общественной. Говаривают указ вышел, мол , землю сызнова переделивать станут.

Иван. А чего ее делить? Она уже Ильичем вся поделена - каждому по два метра вглубь хватит.

Саша. Прекрати, Иван. Люди к тебе по серьезному вопросу, а ты ерничаешь. /К деду/. Почти угадали - мы землю исследуем, аномальные явления ищем.

Дед. Кого?! Как зовут?

Иван. /Показывает на рамку в руках/. Видите рамку? Она крутится...

Дед. А чего ей крутиться-то? Моторчик что ли где есть?

Паша. Нет, дед Миша, то другое. За счет энергетики она вращается.

Дед. Да бог с ней, рамкою. Вам чего от меня надобно?

Саша. Приборы как-то странно ведут себя в вашем доме, а отчего понять не можем пока.

Иван. Во, во! Как крутит, словно мельница крыльями машет. /Идет к печке, где рамка в самом деле вращается довольно активно, а потом скрывается за печкой. Слышно бряканье посуды, что-то упало, просыпалось. Иван выскакивает обратно с погнутой рамкой и с ведром на голове/. А!!!

Саша. /Снимает ведро/. Чего кричишь? Не ходи куда ни надо без спроса.

Иван. /Сильно разозлен/. Ты, дед, специально там, у себя за печкой, ловушки на добрых людей понаставил?!

Дед. Добрые люди по за чужие печки не лезут: чего заработал, то и получил.

Иван. Ни за что не пойму как это ведро, которое на полу стояло вдруг у меня на голове очутилось?

Саша. Показалось тебе, не смеши народ.

Паша. Я вот тоже очень много странного заметил...

Дед. /Перебивает/. Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала. Заметчик тоже мне выискался.

Паша. А что? Мне и слова сказать нельзя? Вот приемник у вас в доме не принимает ни одну станцию. О чем это говорит?

Дед. А все о том, что тебе пора давно идти свою девку искать, а то как бы она по дурости беды не натворила.

Паша. Так я давно собирался, вы же, дед Миша, и отговаривали.

Саша. Подождите, молодой человек, а что такого странного вы еще тут заметили? Не могли бы рассказать нам. Для нас это очень важно.

Паша. Змий летает... стрелы с неба в огород летят... самородок золотой...

Дед. /Решительно перебивает его и подталкивает к двери, выпроваживает/. Пойди, милок, охлонись, погуляй малость, а то перегрелся поди, наговоришь тут.

Иван. /Саше/. Парень явно чего-то знает, но дед ему сказать не дал.

Саша. Сам вижу, парня на потом оставим, а сейчас надо деда раскрутить. /Достает из рюкзака бутылку с красивой наклейкой, ставит на стол, подмигивает деду/. Надо бы выпить за встречу, за знакомство. Стаканы имеются?

Дед. А чего это вдруг вы у меня вино пить собрались? Или другого места ближе к городу не нашлось, чтоб вы в этакую даль перлись?

Иван. Какие мы подозрительные, словно член месткома.

Саша. Могли, конечно могли и в другом месте выпить, но мы люди не особо пьющие, по пять капель и все. А вот вам вижу не помешало бы.

Дед. /Решительно/. Значица я по твоему пьющий один на всю округу?

Саша. Зачем такие крайности, мы вам компанию обязательно составим. /Сам берет со стола стаканы, наливает, пододвигает к деду,/. За ваше здоровье.

Дед. /Старательно нюхает запах, доносящийся от дорогой водки, но сдерживается, демонстративно отворачивается, отходит в сторону/. Не, заграничную гадость не принимаю.

Саша. Вы хоть бы попробовали, исключительная вещь, пьется легко, без всяких сивушных масел.

Иван. /Поддерживает/. Экологически чистый продукт.

Дед. Чего вы меня как бабу замуж идтить уговариваете? Коль сказал, что не стану, то и трактором гусеничным меня не своротишь.

Саша. Чего же нам одним пить? Берите, дедуся, налито уже.

Дед. Вот вы и пейте ее, чистую, коль невтерпеж, а я погожу.

Иван. Ну и годи, дед, а такую водяру грех оставлять. /Выпивает, достает из рюкзака хлеб, колбасу, смачно чавкает/.

Саша. / Чуть отпивает из своего стакана/. Зря вы нас боитесь, вижу, не доверяете. Зря.

Дед. Не то нынче время, чтоб всем доверять. Слыхали может, Берия и тот вышел из доверия.

Иван. А нам то что? Мы люди простые, никого не трогаем, под кожу не лезем. Не захотел с нами выпить и ладушки , нам больше достанется.

Саша. А чего этот парень про самородок какой-то говорил?

Дед. Мало ли кто чего городит, молотит. Я за каждого ответ держать не стану. Сказал, не завязал вот оно и вылетело. Вы долго тут сидеть собираетесь? Скоро и темнеть начнет, обратно не выберетесь.

Саша. Надеемся, что вы нас на ночлег пустите? Мы заплатим.

Дед. Идите вы со своей платой знаете куда? Не постоялый двор у меня, чужих не принимаю, а свои не шибко и жалуют.

Иван. Ну нельзя же так, дедуся. На ночь глядя и из дому выгонять. На Кавказе так не поступили бы. Там гость у них неприкосновенен. /Наливает себе еще/.

Дед. У нас тут не Кавказ и весь сказ. Погостили, попотчевались, пора и честь знать.

Саша. Придется, видно, на улице ночевать.

Иван. И не подумаю. Я сейчас еще выпью, закушу и меня подъемным краном не подымешь. /Наливает, но Саша останавливает его/.

Саша. Иван, не надо.

Иван. Да неужели он нас посреди ночи на улицу выставит? Чего плохого мы ему сделали?

Дед. Я пока что от вас добра не видел.

Иван. /Тянет к себе стакан, выпивает/. Эх, кончилась Россия! Что за народ пошел? Сами жить нормально не могут и другим не дают. Сколько леса кругом, рыбы, зверя, а живут в халупах как при царе Горохе. Нет, чтоб дом приличный себе выстроить на десять комнат, иностранцев принимать, они любят на природе отдыхать, угощать их разными разносолами, деньгу зашибать. Нет, не могут. На золоте сидим, а нагнуться, подобрать - лень!

Дед. Ты его не клал, чтоб брать.

Иван. Слышишь, Шура, что этот дед говорит? Не нужно ему богатство! Сам не ам и другим не дам. Жила, а не человек.

Саша. Хватит, Иван, уймись.

Дед. Пущай говорит, интересно послухать. Я может и жила как он думает, только сам ты, человек хороший, ни хрена в жизни этой не понимаешь и из-за таких как ты все в распыл и пошло, вкривь, вкось поехало: землю кончили, зверье потравили, все вам богатство подавай. Ты бы на этой земле пожил, погорбатился, каждый комочек на поле сквозь пальцы пропустил, просеял, вот тогда бы я поглядел какие ты песни петь станешь.

Иван. Он меня еще и учит. Дожил Иван Стелькин! Выживший из ума старик меня жизни учить станет. Сам всю жизнь в этой дырище просидел, блох кормил, а теперь меня учит. Каково?

Саша. /Тихо Ивану/. Молчи! Не раздражай его. /Громко/. Ладно, коль хозяин против, то мы пойдем, найдем где переночевать. Вставай, Иван.

Иван. Я уже сказал - мне и здесь хорошо. /Наливает себе полный стакан, пьет/.

Саша. Прекрати, а то один уйду, ты меня знаешь.

Иван. Да чего ты можешь без меня? Ты и биолокатором нормально пользоваться до сих пор не научился. Я могу, а ты нет. Без меня ты нуль без палочки.

Саша. Найду я себе, палочку, не переживай, а ты можешь и дальше тут сидеть. /Собирает свои вещи, идет к двери/.

Дед. Э, мил человек, мы так не договаривались. Забирай и своего дружка, мне он такой не нужен. Погуляли и будя.

Иван. /Пьяным голосом/. Дед, а я все спросить хочу: чего это у тебя за сооружение такое стоит? Не гроб случаем?

Дед. А хотя бы и он, не твое дело.

Иван. А вот так разговаривать со мной не надо, не позволю.

Саша. Иван, последний раз спрашиваю: ты идешь?

Иван. Ни шагу назад! С места не сойду. Шура, а коль ты такой умный, то почему не поинтересуешься для кого этот чудик гроб приготовил? Не для нас ли с тобой?

Дед. Но, но! Ты болтать болтай, да не заговаривайся. Велика честь, чтоб я стал под этакого как ты добрую вещь переводить.

Иван. Нет, не любит он меня.

Саша. Все, Иван, оставайся, я ухожу. /Выходит из избы/.

Иван. Скатертью дорога, вернешься, да поздно будет. Такой человек как Иван Стелькин всем пригодится. Дед, а ты мне все же скажи для кого гроб./Встает, чуть пошатываясь направляется к гробу/.

Дед. Не трожь, не тобой сделано.

Иван. И что с того? Не разу пустой гроб не видел, лишь с покойниками. /Опускает его на пол, примеривается/. Хоть попробовать как оно там, в гробу. /Ложится/.

Дед. /Сокрушенно/. Тьфу, всю малину мне испортил! Сызнова другой делать придется. Чтоб я после такого поганца да в этот гроб лечь решился? Никогда.

Иван. А удобная штука, особо если подстелить что-то мягкое, то совсем нормально. Тут и жить можно.

Дед. Типун тебе на язык! Не кощунствуй.

Иван. А чего я такого сказал? Никто и не слышал, а ты, дед, не в счет. Ты для меня пустое место.

Дед. Знамо дело, пустое. А ты из каких будешь? Дурень и сам того не видишь, а объяснить некому.

Иван. Но, но! Не смей про меня так говорить, а то...

Дед. А то что?

Иван. /Пытается встать/. Заработаешь на орехи.

Дед. А, драться станешь? А ты спробуй, иди ко мне, иди.

Иван. /Не может выбраться из гроба/. Счас, выберусь... Что за черт? Словно держит кто? Да в чем дело? А-а-а!!! Помогите!

Дед. Я тебя предупреждал? Предупреждал. Просил подобру- поздорову во свояси убираться? Просил. Не послухал меня? Полежи в гробике-то, очухайся.

/Берет крышку гроба и накрывает ей Ивана/.Захочешь жить, так потягивайся, а станешь умирать, так сказывайся.

Раскрывается дверь и вбегает запыхавшийся Паша.

Паша. Маша нашлась.

Дед. И без тебя знал, что найдется рано ли поздно ли.

Паша. Случилось с ней что-то.

Дед. Со всеми случается, да не всем прощается.

Паша. Вы о чем? Помочь бы ей надо, а то плачет она, жалко мне ее.

Дед. Ты, паря, как чихотная трава, одно расстройство мне от тебя. Чего там с ней такое приключилось?

Паша. Не говорит. А Дарья велела вас позвать. /Оглядывается/. А эти где? Ушли?

Дед. Коль ноги есть, то отчего не пойти? Ой, навязались вы на мою голову. У Дарьи что ли девка?

Паша. У ней. Плачет.

Дед. / Ворчливо/. Без деда Башкура и шагу ступить не можете. Ты иди, милок, иди, я опосля подойду.

Паша. Хорошо. /Пожимает плечами, видит оставленные вещи , бутылку на столе, но промолчав уходит/.

Дед. Вот оно как... Были бы хоромцы, будут и знакомцы. /Уходит/.

Затемнение.

 

Картина 3.

 

На лавочке возле избы Дарьи сидят Маша и Дарья.

Маша. /Всхлипывает/. Вы уж простите меня, что я самородок потеряла, на берегу его выронила.

Дарья. Нашла о чем слезы лить, чем голову портить. Потеряла, значит так тому и быть. Нашел, молчи и потерял не кричи.

Маша. Так жалко...

Дарья. Жалко у пчелки, а пчелка на елке, коль елку срубят, то и пчелку загубят. Ой, девка, еще такая молодая, а уже плаксивая.

Маша. Ой, как мне стыдно.

Дарья. Стыд не дым, глаза не выест.

Маша. Добрая вы.

Дарья. Какой уродилась, такой и сгодилась.

Маша. Спасибо вам, что не ругаете меня, а то я так боялась...

Дарья. Да ладно тебе. Значит потому и ревешь, что самородок утеряла?

Маша. Не только его. /Громко всхлипывает/.

Дарья. А ещо чего могла потерять? Вроде все при тебе.

Маша. /Ревет/. Не скажу!!!

Дарья. Я тебя и не неволю, только реветь-то зачем?

Маша. /Закрывает лицо руками/. Как я жить теперь буду?! Как?!

Дарья. А чего не жить, коль живется?

Маша. Не хочу!!! Сама себе противна!

Дарья. Да что же это вышло-то? Чует мое сердце, беда с тобой стряслась. /Догадывается/. А ты случаем в речку нашу, что подле деревни течет, не залазила?

Маша. Да!

Дарья. Ой, Господи! И молитву не прочла?

Маша. Если бы я ее знала, молитву вашу.

Дарья. Да чего же мне теперь делать с тобой? Сама чего думаешь?

Маша. Не знаю. Домой хочу, к маме.

Дарья. И мать тебе не поможет. Тут дело сурьезное, деда Башкура просить надо, чтоб пособил. Его вся эта нечисть уважает, слухается.

Маша. Павлик за ним пошел, придут скоро.

Дарья. Парню своему ни словечка не говори, а то только хуже наделаешь.

Маша. У меня и язык не повернется сказать ему.

Дарья. Вроде идут и дед Башкур и парень твой с ним.

 

 

 

Картина 4.

 

К дому Дарьи подходят дед Башкур и Паша.

 

Дед. Давно ли видались, а вновь повстречались. Чего скажете-молвите, зачем звали?

Дарья. Ой, да и не знаю, как сказать тебе, Башкур. Беда, одним словом с девкой вышла. /К Паше/. Ты бы, милок, пошел куда по делу или так, посекретничать нам надо.

Паша. /Обиженно/. Как чего так сразу Павлик сходи, Павлик принеси...

Дед. Ну, чего, Федул, губы надул? Погуляй чуть, коль Дарья просит.

Паша. Хорошо, погуляю. Как скажете. /Уходит/.

Дед. Теперь сказывай быстрей, а то у меня самого в дом такие незваные гости нагрянули, что долго мне с вами толковать никак нельзя.

Дарья. Сразу и не скажешь... Девка вон в речку нашу без молитвы сунулась, а русалка, видать, покрала у ней ... /Разводит руками, показывая, что не может произнести вслух слово/.

Дед. Понял, не дурак. /К Маше/. Ты, девка, млада годами, да стара бедами. Говорил тебе, когда банницу обидела, что добру не бывать, не поверила, теперь хлебай беду, да не одну.

Маша. /Всхлипывает/. Чего же мне делать? Как жить дальше?

Дед. Как жить дальше, говоришь? Чего же ты ране меня о том не спросила, а дождалась, когда беда на роток набросит платок. Жгуча крапива родилась, да во щах уварилась.

Дарья. Ладно тебе, Башкур, девку пилить. И так натерпелась, намучилась. Скажи лучше как ей свое хозяйство на место вернуть.

Дед. /Важно/. То все не так просто как вам думается. Тут надо с умом, с оглядкой подойти, не с кондачка. Только не по нраву мне энто дело.

Дарья. Ты нас хоть совсем не люби, да почаще взглядывай. Не тяни душу. Сам мне говорил: не спрашивай всякого, спроси бывалого. А кого как не тебя к этому делу призвать? Боле и некого.

Дед. Так и быть, возьмусь, помогу чем смогу. Только пущай она мне прежде слово даст крепкое.

Маша. Какое слово?

Дед. Что парня этого пуще жизни любить будет, ни в чем ему не перечить, а слушать и привечать сколь Бог лет на жизнь отпустит.

Маша. Как я могу такое слово дать? Для этого полюбить надо.

Дед. А ты и так его любишь, хоть сама о том не ведаешь.

Маша. Вы уж скажете...

Дед. И скажу, а чего тут такого? Ум истиною просветляется, а сердце любовью согревается. Не будет тебе в жизни счастья без него, попомни мое слово.

Дарья. Ты, Башкур, словно поп-батюшка: и поженил и повенчал и свадьбу отыграл.

Дед. А тебя не спрашивают, ты и не вскрикивай. Как я сказал, так тому и быть. А ежели чего не так, поступайте, как знаете.

Маша. Я согласна.

Дед. Даешь слово?

Маша. Даю.

Дед. Клянись.

Маша. Клянусь.

Дед. Не так клятву дают, с чувством, с сердцем надо выговаривать. Помни, что с тобой случилось-вышло, а коль клятву нарушишь, то обратно все и возвернется.

Маша. Ой, страшно.

Дед. А без страха ни на том, ни на этом свете не проживешь. Страх он, что нож острый: до поры до времени лежит, пока его кто не зацепит. Клянись сызнова, со страхом.

Маша. Клянусь.

Дед. Давно бы так. Теперича думать станем, как горю твоему пособить. Дарья. Думай, Башкур, думай, а я в избу пошла картошки сварить, чайку поставить. /Уходит/.

Дед. Делать нечего, коль дело к вечеру. Айда на речку. Может там чего на ум придет, решится.

Затемнение.

 

Картина 5.

Берег речки, на котором сидят две русалки, расчесывают волосы.

2-я русалка. На тебя даже смотреть противно, вся сияешь как медный пятак.

1-я русалка. А чего? Имею право. Мой Кузя очень доволен. Теперь почаще ко мне заглядывать станет.

2-я русалка. А я как?

1-я русалка. Что как? Ты здесь причем? То наше с Кузей дело. Может и полюбит меня, распишемся, деток ему нарожаю...

2-я русалка. Каких деток? Дура. Ты и лягушку родить не сможешь, не то что дите.

1-я русалка. Это почему вдруг? Захочу и рожу.

2-я русалка. Вот уж посмеюсь над тобой и подружкам расскажу.

1-я русалка. Просто ты мне завидуешь.

2-я русалка. И что с того? Когда я тебе нужна была, ты ко мне и ластилась, а теперь и поделиться не хочешь. Худо поступаешь, подружка. Размечталась о счастье, да не по шерсти рыло, оно мимо и проехало.

1-я русалка. Но, но! Ты со мной поосторожней, я теперь не чета вам, мокрохвосткам.

2-я русалка. Ах, ты так! Это я то мокрохвостка?! /Хватает ее за волосы, та отвечает ей тем же. Свалка./.

Из глубины сцены появляются дед Башкур и Маша. Они еще не видят русалок, но слышат вой, крики.

Дед. Что за шум, а драки нет? Кто тут сдуру бесится?

Маша. Страшно мне, пойдемте обратно.

Дед. Уж нет! За что дед Башкур взялся, от того не отступится. Спрячь свой страх подале и ступай за мной.

 

Русалки услышали голоса, увидели людей.

2-я русалка. Ой, дед Башкур!

1-русалка. С девкой вместе! Поплыли скорей!

2-я русалка. Нечего делать, поплыли. Я с тобой потом поквитаюсь.

Уплывают, забыв на берегу свои гребни.

Дед. /Подходит к берегу, видит гребни, подбирает их/. Ого, вот кто свару затеял, русалки! На ловца и зверь.

Маша. А как вы их ловить станете?

Дед. Зачем нам их ловить, в том и нужды нет. Да и грех большой русалку споймать, век добра не видать.

Маша. А что, бывало и ловили?

Дед. На белом свете всякое бывает, случается, да не всяк в том признается. Но у нас есть иная приманка, с нее и попробуем. Ты, девка, до поры до времени в кустики спрячься, а уж как понадобишься, то я тебя и крикну.

Маша. Как скажете. /Прячется/.

Дед. Эй, русалочки, водяные мочалочки, слышите ли меня? /Раздается легкий всплеск воды у его ног/. Ага, а коль слышите, то подумайте, как без гребешков своих жить станете. А они, гребешки ваши, у меня в руках. И коль, по-моему не поступите, девкино хозяйство обратно не уступите, то быть беде на вашей воде. Так как? Будем меняться, по добру расставаться? /Более громкий всплеск воды/. О, так-то оно и лучше. /В сторону кустов, где укрылась Маша/. Выходи сюда, полезай в воду.

Маша. /Выходит/. Не пойду. Они еще что-нибудь со мной сотворят.

Дед. /Сердито/. Ты мне не перечь, не супротивься, а то мой сказ простой, айда домой.

Маша. / В отчаянье/. Вы хоть отвернитесь, а то, как я в одежде в воду полезу.

Дед. /Отворачивается/. Больно мне надо, подглядывать, чай не мальчик уже.

Маша. /Быстро раздевается/. Кто вас знает, чего там, на уме держите./Входит в воду/.

Дед. Лезь глубже, а то по коленки зашла и думаешь ладно. Во, теперь так и стой, жди.

Маша. Чего ждать? Холодно.

Дед. Сама поймешь чего ждать, как твое хозяйство мохнатое на место встанет, то и вылазь тут же. /В сторону речки/. Эй, русалка, делай как условились: ты нам волосок, а мы тебе обратно гребешок.

Маша. /Вздрагивает/. Ой, кто-то за ногу меня тронул!

Дед. Стой, стой на месте, не шевелись, а то еще как-нибудь не так прилепит, тогда уж я тебе не помощник.

Маша. /Радостно/. Все! Есть! /Выскакивает из воды, одевается/.

Дед. / Кладет гребни на кочку/. Добром можно хоть с человеком, хоть с нечистью речной договориться. Спасибо тебе, русалочка, что не обманула, все девке обратно вернула. Уговор дороже денег.

Маша. /Бросается к деду, обнимает его, целует/. Вам, дед Миша, спасибо. Я теперь всегда вас слушаться буду. Кто бы раньше рассказал мне про такое, ни за что бы, ни поверила, на смех подняла.

Дед. Что грешно, то и смешно. Ну, да ладно, что Бог дал, то наше, а с чертом мы уж сами как-нибудь потягаемся, авось да справимся. Пошли домой что ли?

Маша. Пойдемте. Я теперь на весь мир по-новому смотрю. Вы мне прямо глаза открыли.

Дед. То не я открыл, то тебя жизнь уму-разуму учит. /Уходят/.

 

Картина 6.

 

Перед домом Дарьи прохаживается Паша, с нетерпением поглядывает в сторону леса. Наконец, в глубине сцены показываются дед Башкур и Маша. Он бросается к ним, притягивает девушку к себе.

Паша. Наконец-то! А я уж подумал, опять с вами случилось чего.

Дед. Со мной худого не случится, за деда Башкура не боись.

Паша. /К Маше/.Чего такая счастливая? Как будто машину по лотерее выиграла?

Дед. Да зачем вам молодым машина, когда свои ноги еще крепкие, быстрые.

Вот я, когда молодым был...

Дарья. /Выходит из дома/. Да ты у нас ещо и сейчас очень даже ничего, коль стопарик самогонки навернешь.

Дед. Само собой. Я вот бывало...

Дарья. /Перебивает/. Хватит тебе не по делу антимонии разводить, айда в дом, чай вскипел. А молодые пущай поворкуют промеж собой.

Дед. Чай это хорошо. А может чего другого предложишь? Не откажусь.

Дарья. Знаю, что не откажешься. А топор мне наточил? Косу отбил?

/Уходят в дом/.

Маша. Какие оказывается чудные люди на свете есть.

Паша. А давно ли ты про них говорила, что они свое отжили, деньги им ни к чему. Вспомни.

Маша. /Притворно/. Неужели я могла такое сказать? Прости меня, Пашенька, глупая была, не понимала что и говорю.

Паша. Ты ли это? Никогда не думал, что человек так быстро измениться может. Что с тобой случилось? Скажи.

Маша. А чего говорить? Прозрела. Помнишь куда раньше дворяне ездили душу лечить? В деревню. Здесь все другое: и воздух, и люди и отношения иные.

Паша. Тут ты права. Человек от земли какую-то особую силу получает, чище становится.

Маша. Странно мир устроен. Смотри, а какая это звезда так ярко светит?

Паша. То не звезда, а планета. Юпитер. Самая большая планета нашей солнечной системы. Ее еще неудавшимся солнцем зовут.

Маша. А почему так зовут?

Паша. По величине почти как солнце, а мощности не хватило, чтоб как солнце светить.

Маша. Значит у нас могло бы два солнца на небе светить? Интересно как. Все как у людей: один такой большой, сильный, а тепла от него и нет, холод скорее идет. А другой так и светится добром. /Помолчав/. Как дед Башкур.

Паша. Ну, Маша, тебя сегодня просто не узнать. Да что с тобой?

Маша. А ты угадай.

Паша. Из-за самородка что ли?

Маша. Сам ты у меня самородок. Потеряла я его и все! Забудем о нем.

Паша. Ну и ладно. Но тогда я тем более ничего не пойму? Какое-то тепло от тебя сегодня идет.

Маша. Как от солнца?

Паша. Даже сильнее.

Маша. А знаешь почему?

Паша. Нет... Ума не приложу, честное слово.

Маша. Влюбилась я!

Паша. В деда Башкура что ли?

Маша. И в него тоже. А может он мне свой свет передал, напитал меня им.

Паша. А кроме деда Башкура тебе никто не нравится?

Маша. /Подходит к нему вплотную, кладет руки на плечи/. Может и нравится, чуть, немного.

Паша. А для меня и немного - много. /Притягивает ее к себе, целует/.

Дарья. /Открывает окно, высовывает голову на улицу/. Ого, да вы тут время зря не теряете. Люби с вечера до утра, коль пора пришла.

Молодые люди отскакивают друг от друга.

Маша. /Трет глаз/. Соринка мне попала, попросила вытащить его.

Паша. Ага, соринка.

Дарья. Вытащил?

Маша. Нет еще...

Дарья. Тогда пущай лучше ищет. Может и найдет ее, соринку-то. А потом в избу идите, чай пить, а то остынет совсем.

Маша. Хорошо, сейчас придем.

Дарья. /Чуть ворчливо/. А тебе, девка, погреться бы не мешало, а то налазилась в воде, не спростыла бы на улочке. /Закрывает окно/.

Паша. /Удивленно/. А что ты в воде делала? Купалась?

Маша. Купалась, купалась. Дед Башкур меня в русалку обратил, вот и пришлось поплавать.

Паша. Нет, я серьезно.

Маша. И я серьезно. А что бы ты со мной делал, если бы нашел зеленую, да еще вот с таким хвостом? В зоопарк бы, наверное, отвез?

Паша. Не шути так, Маша. Русалки в ином мире живут, не в человеческом.

Маша. Вот и я раньше так жила, в другом мире, а сейчас в этот дорогу нашла. И знаешь что я тебе скажу? Очень мне здесь нравится. Ладно, пошли в дом, а то неудобно как-то, ждут они нас.

Паша. Как скажешь.

/Заходят в дом/.

Затемнение.

 

 

 

 

 

Картина 7.

Дом деда Башкура. Открывается дверь, входит Саша Сапожков, оглядывается, никого не видит. Идет по дому. .Слышны глухие крики из гроба, который начинает подрагивать, подпрыгивать на месте.

 

Саша. Что за чертовщина? Прямо как в кино: покойники с косами стоят. Только тут не с косами, а в гробу. /Осторожно приподнимает крышку гроба/.

Иван. /Из гроба/. Шура, помоги!

Саша. /Быстро закрывает крышку и садится сверху/. Так. Смена декораций. Ванька в гробу, но вроде живой. Как говаривал Остап Ибрагимович Бендер: шлите апельсины бочками, лед тронулся.. Одним конкурентом меньше. Может так его и оставить? Помощи от него ни какой, под ногами лишь путается. Я тут и без него управлюсь.

/Неожиданно начинает подпрыгивать крышка погреба и слышны громкие удары снизу/.

Саша. Не дом, а убежище полтергейстов. Поглядим, что за черт там сидит. /Берет в руки топор, осторожно открывает подполье. Оттуда высовывается голова Ахмеда. Волосы взлахмочены, лицо перемазано в саже/.

Ахмед. Аллах акбар!

Саша. Здоровеньки булы. Живешь там что ли?

Ахмед. /Выбирается из подполья/. Участковый я.

Саша. Ах, участковый. Тогда все понятно. В подполье ушел, значит. Случаем там у тебя типографии нет?

Ахмед. Какой типографии? При исполнении я, понимаешь.

Саша. Понимаю, понимаю. Как не понять. Наверное партия опять новый курс взяла на очередные преобразования во благо народа и ты там газету "Искра" печатаешь?

Ахмед. Правильно говоришь: в печку поглядел, из глаз искры и посыпались...

Потом бах-трах и...дальше не помню. Кто-то меня в подполье спустил.

Саша. Понятно, кавказский пленник. Поглядел в печку и оттуда шаровая молния вылетела и ты в подполье очутился. Бывает.

Ахмед. Ага, как молния: трах-бах и не помню.

Саша. Не обращай внимания, бывает.

Ахмед. А дед где? Бабка? / Оглядывает комнату, видит гроб, который вновь начинает подпрыгивать/. Помер что ли?

Саша. Кто помер? Он? Да нет, устал и отдохнуть решил.

Ахмед. /Осторожно приподнимает крышку гроба/. Вай, вай! Чего тут делаешь?

Иван. Ослеп что ли? Лежу я здесь.

Саша. Не обращай внимания, бывает.

Иван. Выньте меня отсюда.

Саша. А слово пожалуйста где? Забыл?

Иван. Шура, кончай дурить.

Саша. Это я то дурю? По-моему ты что-то путаешь. Умные люди в гробах не живут.

Иван. Да я не хотел... Так получилось.

Ахмед. Как вы в гробу оказались?

Иван. Дед затолкал.

Ахмед. Акт насилия. Протокол составлять будем?

Саша. Вот этого не надо. И вообще мы здесь случайно. Вылазь, Ваня. /Подает ему руку, вытаскивает Ивана из гроба/. Ну, мы пошли.

Ахмед. Куда пошли?

Саша. Это допрос? Мы свободные граждане.

Ахмед. /С подозрением/. А документы у вас есть?

Саша. Для начала не мешало бы на ваши документики взглянуть.

Ахмед. Удостоверение? Вот оно. /Вытаскивает из кармана обгорелое удостоверение/.

Саша. /Берет его в руки, вертит/. А чего тут разберешь? Зола одна.Выбрось его и не приставай к честным людям.

Иван. Вот именно, а то ходят тут всякие.

Саша. А мы ни какие-нибудь там дети Остапа Бендера.

Ахмед. Какого Бендера?

Иван. С ним все ясно. Классику они в школе не проходили.

Ахмед. Ваши документы, пожалуйста. /Расстегивает кобуру/.

Саша. Ну, не взяли мы с собой документы. Теперь что?

Ахмед. В отделении разберутся чьи вы дети.

Иван. Это что, значит? Он нас арестовать собрался? Да по какому праву?

Саша. Вот именно: по какому праву?

Ахмед. Как представитель власти. /Достает наручники/. Руки, пожалуйста.

Иван. Нет, вы поглядите на него, раздухарился. Да ты знаешь, что начальник милиции мой старый корешь? В школе вместе учились. Кстати говоря, учился он неважно, потому и в милицию попал.

Ахмед. Меня это не касается. Руки, пожалуйста.

Иван. А это не хочешь? /Показывает ему фигу/.

Ахмед. Значит так, да? /Хватает Ивана за руку, защелкивает одно кольцо на его запястье, а второе на руке Саши/. Так оно лучше будет, понимаешь.

Иван. Вот гад! Считай, что ты в органах уже не работаешь. Все! Спета твоя песенка. Витюхе пожалуюсь завтра же и полетишь обратно на родной Кавказ.

Ахмед. /Беспечно/. Все так говорят, а потом прощения просят, когда лет через пять на свободу выходят.

Саша. /Негромко/. Не зли его, а то хуже не было бы.

Иван. Куда уж хуже, приплыли, понимаешь.

Саша. /В пространство/. Жаль, не удастся нам месторождение драгоценных металлов разведать, а так хотелось бы.

Иван. /Подхватывает/. Да, наверняка там что-то стоящее оказалось бы.

Саша. Может алмазы...

Иван. Или аметисты, рубины...

Саша. Изумруды...

Ахмед. /Насторожился/. Геологи что ли?

Саша. Да вроде этого.

Ахмед. О чем сейчас говорил? Какие алмазы, эти... кораллы...

Иван. И жемчуга, и самоцветы.

Ахмед. Где это все?

Саша. Да неподалеку, совсем рядышком.

Ахмед. А не врешь?

Саша. Зачем нам врать, погляди лучше на наши приборы. Ты хоть в жизни раз такие видел?

Ахмед. Видел, у эксперта нашего. Он говорил, что с ними можно и клад найти.

Иван. Уже нашли, дурачина. А тут ты, остолопина, вместо клада, драгоценность с Кавказа.

Ахмед. Зачем так нехорошо говоришь?

Иван. Я тебе правду говорю, причем в глаза. Цени, участковый.

Ахмед. А далеко идти?

Саша. Совсем рядом.

Иван. Прямо за околицей, подле деревни.

Саша. Молчи, дурак.

Иван. А чего бояться? Без нас он как слепой котенок и шага не сделает.

Ахмед. Значит, алмазы, говоришь?

Иван. И жемчуга и самоцветы...

Ахмед. И рубины?

Иван. И изумруды, мой яхонтовый.

Ахмед. А почему про золото молчите?

Саша и Иван. /Одновременно/. Какое золото?

Ахмед. А вот такое. /Достает из кармана золотой самородок большего размера, чем был у Дарьи/.

Иван. О! Откуда он у тебя?!

Саша. Неужели здесь нашел?

Ахмед. А то где же еще. Пока в подполье сидел. Попробовал землю рыть и вот, нашел.

/Крышка подполья начинает подрагивать, слышен стук изнутри/.

Саша. Там еще что ли один искровец золотую жилу разрабатывает?

Ахмед. /Удивленно/. Никого больше не было, понимаешь.

Иван. Плохо глядел.

Саша. Может у вас там группа захвата сидит? Чтоб деда и бабку за самогоноварение арестовать. Вы же мужики не робкого десятка, семеро одного не боитесь.

Ахмед. Зачем так говоришь? У нас на Кавказе так нельзя оскорбление делать.

Иван. Фу ты, ну ты, ножки гнуты! Слышь, Шура, у них на Кавказе нельзя так говорить. Как это тебе нравится?

Саша. Стук этот мне не нравится. Слышь, участковый, достань-ка свою пушку, а то кошки на душе скребут.

Ахмед. Боишься, да? Я, понимаешь, не боюсь, но опасаюсь. /Вынимает пистолет, осторожно направляется к крышке подполья, пробует приподнять ее, но ничего не получается/. Эй, помогите.

Иван и Саша. Сейчас, поможем. /Подходят сзади к Ахмеду, набрасываются на него, пытаются вырвать пистолет. Шум, свалка, драка. В это время гаснет свет, крышка подпола открывается и снизу выскакивают черные светящиеся сапоги, делают круг по сцене. Вся троица в ужасе разбегается, мечутся по комнате и быстро забираются на печку/.

Иван. Не фига себе, настоящее приведение.

Ахмед. Чего делать будем?

Саша. Стреляй, участковый. Может подействует.

Ахмед. Сейчас я его... / Нажимает на курок, но из дула вылетает мыльный пузырь, за ним другой и плывут по комнате/. Что за черт?

Иван. Именно черт и есть. А ты думал кто?

/Сапоги подбираются вплотную к печке и пробуют вскарабкаться на нее, но срываются. Все трое отчаянно швыряют в них чем попало: подушками, кастрюлями, обломками кирпича, но не могут попасть/.

Саша. Я слышал, что молитва помогает. Кто какую молитву знает, читайте.

Иван. Иже еси на небеси... Дальше не помню.

Саша. Аминь. И у меня не лучше.

Ахмед. /Шепчет что-то на незнакомом языке/. Когти рвать надо.

Иван. Орел горный! Рви, рви, пока эти чоботы тебе что-то другое не оторвали.

Ахмед. В туалет хочу, понимаешь.

Саша. Нашел время.

/В трубе раздается гул, в печи начинается яркое свечение, летят искры/.

Иван. Ой, видать и наше время пришло... помирать.

Ахмед. Не хочу!!!

Саша. То очень хотел, а теперь не хочешь. Странный ты мужик.

/Вой все усиливается, сапоги начинают подпрыгивать, пытаясь добраться до людей на печке, которые голосят, закрывают лица руками. Неожиданно гул смолкает, свечение прекращается, замирают и сапоги. С улицы раздается громкий крик петуха. Сапоги делают несколько шагов к подполью, крик повторяется и они стремглав спрыгивают внутрь, крышка закрывается/.

Саша. Господи, неужели пронесло? /Спускается с печки и осторожно направляется к двери, его примеру следуют и остальные, испуганно оглядываясь по сторонам./.

Иван. Рвем когти!

Ахмед. Быстрей, пожалуйста. /Убегают, забыв свои вещи, Ахмед возвращается, подбирает свою фуражку и выскакивает за дверь что-то бормоча/.

В комнату пробивается первый солнечный лучик.

 

 

Картина 8.

 

Дом деда Башкура. В комнату позевывая входит сам дед Башкур, недовольно оглядывает избу, начинает прибирать разбросанные вещи.

 

Дед. Вот народ! Напакостили и смотались. Видать напужал их кто, а то бы до сих пор дрыхли. Твоих рук дело? /Спрашивает в сторону печки, откуда тут же раздается довольное гыканье/. И правильно сделал, а то навязались на мою голову: то расскажи, это покажи. Накличут беду на мою голову, ох, накличут. Худо мне чего-то сегодня, а лежать некогда. Надо хоть картошку сварить, еду сготовить. /Достает чугун, накладывает в него картошку/.

Входит счастливо улыбающийся Паша.

Паша. День добрый, деда Миша.

Дед. Кому добрый, а кому и нет. Напакостили вон гости мои, а сами убрались, побросали хозяйство свое. А мне оно на кой ляд? Выброшу все и спрашивать не стану.

Паша. Может вернутся еще?

Дед. Я им вернусь, вернусь! Пущай только попробуют!

Паша. Помочь вам?

Дед. Помоги. Принеси-ка дровишек сухих и мелко поколотых из-под навеса. Найдешь сам или показать где?

Паша. Так я вчера приносил. Забыли? Я мигом. /Уходит/.

Дед. /Продолжает приборку /. Ходют тут всякие, а я подбирывай за ними. Нашли гостиницу.

Входит Паша, несет дрова, опускает их на пол, и они вместе с дедом начинают растапливать печь.

Дед. Сходи-ка за водой, чайку поставить надо. Да зачерпни с серединки, где почище, посвежее.

Паша. Хорошо, будет сделано. /Берет ведра, уходит/.

Дед. Ой, сердце чего-то щемит... /Берется за оставленные аномальщиками вещи, выбрасывает аппаратуру за дверь, видит лежащий на столе пакеты с взрывчаткой, бросает их в печь. Из-за печки слышно испуганное гыканье/. Чего расчирикался? Не так чего-то? /Раздается взрыв, деда отбрасывает к стене, вбегает Паша с ведрами, заливает пламя, кидается к деду, поднимает его/.

Паша. Что случилось? Всю печь разворотило?

Дед. /Держится за голову, струйка крови течет по его лицу/. В печку чего-то бросил, на столе лежало. Я и не разобрал, чего там написано. Динамит что ли? /Садится/. Дай попить. /Паша подает ему кружку с водой/. Ой, здорово зацепило кирпичом. Кирпичи старые, тяжелющие.

Паша. /Подходит к развалинам печи/. Да, могло и дом разнести. Что это? /Наклоняется к фундаменту, поднимает кусок породы, которая ярко заблестела на свету/. Самородок? Тот самый? Как он здесь оказался?

Дед. Не было печали, так черти накачали. Брось его обратно. Их там много. Видишь?

Паша. /Пораженный/. Вижу! Да здесь целые россыпи! И вы молчали?! Почему?!

Дед. А потому, что нельзя каждому встречному поперечному о том рассказывать. Ой, худо мне,. Здорово зацепило. /Опускается на кровать/. Давно бы нашей деревни не было, коль об этом золоте проведал кто, налетели бы, как вороны, растащили, порушили, нас с места согнали. Дед с меня, с мальца еще, слово взял, что буду молчать, сколь надо, и лишь сыну своему перед смертью откроюсь. А он, вишь, сынок-то мой, пьяница непутевый. Так что делать нечего, тебе, парень, тайну эту и завещаю. Больше некому. Прости меня, если можешь, а я, видать, помру скоро, неможется мне. Ты вот что, тащи лопату, завалить надо все обратно.

Паша. Но зачем?

Дед. /Собирается с силами, громко/. Слухай, чего говорю, тащи лопату, заваливай! Давай, давай, поторапливайся, а то зайдет кто.

Паша. /Приносит лопату, закидывает образовавшуюся яму., подходит к деду, вытирает кровь у него на лице/. Вам бы в город, к доктору надо.

Дед. Сроду по докторам не хаживал. Видать, час мой пришел. Ты бы лучше за Дарьей сходил.

Паша. /Бросается к двери/. Я сейчас, мигом...

Дед. Постой, дай мне слово, что не разболтаешь кому. А коль не сдержишь, то с того света заявлюсь, накостыляю по первое число.

Паша. Даю слово. Буду молчать, сколько надо.

Дед. Жить здесь оставайся, да с золотом не шуткуй, не вздумай и частицу малую в руки взять, иначе не поздоровится. Слышишь?

Паша. Слышать-то слышу, но как же так: на золоте сидеть и... Это же искушение какое.

Дед. Вся жизнь искушение. Я вот,. ничего, прожил всю жизнь и на ум не приходило прикоснуться к нему. Пусть лежит себе до поры. Дед мой, бывалочи, говорил: не тронь лиха, пока лежит тихо. И ты крепись. Понял?

Паша. Понял.

Дед. А коль все понял, то дуй за Дарьей.

Паша. Бегу. /Убегает/.

Дед. Эй, ты, варнак запечный. /Слышно гыканье/. Присматривай тут без меня за парнем и сам не балуй, да чужих в дом не пускай. /Пытается встать, берет кружку с водой, пьет/. Ты у меня совсем взрослым стал, теперь и без меня сам со всем справишься, разберешься, что к чему на этом свете /Слышны всхлипы/. Да ничего, попривыкнешь. Ты уж прости меня, коль обидел чем.

Быстро входят Дарья, Паша и Маша, склоняются над дедом.

 

Дарья. Ой, миленький ты мой! Да как же тебя угораздило? Это они все,, городские, довели до смертоубийства, кой черт их только принес сюда.

Маша. /К Паше/. Беги на дорогу, может, попутку поймаешь, в больницу его везти надо.

Дед. Не надо! Не хочу к врачам под нож. Тут в своей избе и помру. На старом кладбище и похороните меня. Уж простите за хлопоты.

Дарья. О чем ты? Я завсегда в долгу перед тобой была, с малолетства рядом росли. Ты не сомневайся, я и обмою тебя и в обновку одену. Там у меня еще лежит мужнина кое-какая одежда. Своего-то у тебя все одно нет, знаю уж... Все как у людей будет. /Плачет/.

Дед. Ты, это, не реви, Дарьюшка. Я тебя вот, чего еще попрошу: на похороны батюшку привези из города, пущай молитву прочтет. Я хоть и крещен когда-то был, а в церкви за всю жизнь так ни разу и не был, никто моих грехов так и не отпускал. А вот теперь собралось все в груде, давит, видать, много их накопилось.

Дарья. Да у кого их грехов-то нет? У каждого хватает.

Дед. У меня на книжке денег немножко от пенсии осталось, закажи, Дарья, молебну, пущай "вечную память" пропоют как положено.

Паша. Да что вы, дед Миша, говорите? Поправитесь еще. Вас послушаешь, будто в гости к родне ехать собираетесь.

Дед. Так оно и есть, все родные мои там, на небе. Это здесь я в гостях был, а теперь пора пришла домой отправляться. А жизнь, она штука пустая, давно мне разонравилась. Терпел ее лишь.

Маша. /Вытирает слезы/. Ой, не могу я все это слышать, первый раз такое вижу.

Дед. А ты, девка, держись к парню поближе, помогай ему, поняла?

Маша. Поняла

Дед. Живите по совести. /Заметно слабеет/. Ну, не поминайте лихом...

Дарья. Миленький ты мой! Как же я без тебя одна останусь?!

Дед. /Закрывает глаза/. Прости, может, скоро и свидимся...

 

Раздается громкое гыканье, всхлипы.

 

Маша. /Обнимает Дарью/. Пойдемте, помогу вам.

Дарья. Как же так? Жил, жил и вот...

Маша. Я останусь у вас пока. Скажите чего делать надо?

Дарья. Да откуда я знаю, чего делать, прибрать покойника надо, воды нагреть, белье собрать. Да я сама справлюсь. Лучше здесь пока останься. /Уходит/.

Маша. /Берет Пашу за руку/.Он правда умер? Страшно-то как. Такой хороший дед был.

Паша. Ой, Маш, мне и самому не верится. Вот какая история вышла. Придется пожить здесь, за домом приглядеть.

Маша. Можно, я с тобой останусь?

Паша. Конечно, можно. Пойдем, пусть хозяин с домом попрощается. /Уходят/.

 

Гаснет свет, и в глубине сцены появляется зажженная свеча, медленно движется к деду, застывает над ним, а на заднике вспыхивают искры и, словно северное сияние разливается ярким светом.

 

 

Занавес.