l Угон самолёта

 

Виктор Штоль

 

Этот случай произошёл в городе Ташкенте в конце пятидесятых годов прошлого столетия и прошлого тысячелетия. В монтажном спецтресте "Узэлектромонтаж" работал инженер. Он вернулся из командировки и зашёл к кастелянше общежития получить постельное бельё. Пока она собирала ему бельё, он стоял и смотрел в окно. И вдруг увидел, что в полной тишине, где-то на расстоянии километра от общежития, в крутом пике за домами исчез самолёт. Но взрыва не последовало. А через некоторое время раздался надрывный гул самолётных моторов.

Надо заметить, что общежитие было двухэтажным домом, и вообще в округе в то время не было высоких зданий - в основном одноэтажные и двухэтажные. Выделялся только пединститут. Пединститут в этом районе был самым высоким зданием.

Инженер выбежал из комнаты кастелянши. И они, с одним из ребят, тоже живущем в этом общежитии, забрались на крышу. Слышался надрывный гул самолётных моторов, но самолёта видно не было.

И вдруг самолёт появился. Летел он очень низко. Казалось, что чуть ли ни в нескольких метрах над крышами. Они увидели пилота, он сидел в кабине один. Им показалось, что он тоже их видит и вроде бы начал даже снижаться. Шасси у самолёта были выпущены, и переднее его колесо смотрело на них. Создавалось впечатление, что самолёт собирается садиться к ним на крышу. Они упали и ухватились за телевизионные антенны, а потом их обдало сильным потоком воздуха. Пролетев над ними самолёт исчез. А через некоторое время он снова появился и летел прямо на пединститут. Казалось, что он сейчас в него врежется. Но, не долетев до пединститута, он, вроде бы как бы подпрыгнув, перелетел через него и снова исчез. При этом его моторы резко, надсадно взвыли. Самолёт был двухмоторный - ИЛ-14. Они его ещё некоторое время слышали, но больше не видели.

Произошло следующее. В Ташкентском аэропорту работал пилот. Он был участником войны и летал на истребителях. Пилот был неплохой, летал и воевал хорошо, сбивал немецкие самолёты, имел награды, даже ордена. Но в результате ранения был вынужден уйти из истребительной авиации, и пересел на бомбардировщик, но и там воевал неплохо. После окончания войны перешёл в гражданскую авиацию, сказывались полученные ранения. Характер у лётчика был непростой. Шли годы, подходило время, когда надо было уходить из авиации - опять-таки бывшие ранения. К тому же в авиацию приходила молодежь, не участвовавшая в войне, и война как бы отодвигалась - уходила в прошлое. А у бывшего военного лётчика накапливались почти постоянные нарушения полётного режима - таким он уже был человеком. Начинал-то он летать лётчиком истребителем и никак не мог этого забыть.

В конце концов, он был отстранен от полётов. Но характер его оказался выше здравого смысла. Он понимал справедливость принятого руководством решения, но душа протестовала - не могла смириться с этим. Ей нужно было летать.

Он начал пить, чего раньше никогда не делал. Пока этого никто не замечал, на работе он не пил.

И вот однажды (у него в этот день был выходной) он пришёл в аэропорт, достал из кармана бутылку водки и выпил половину бутылки. Потом направился к подготовленному к полёту самолёту международной гражданской авиации ИЛ-14. Самолёт стоял на взлётном поле. Он выждал момент, когда обслуживающий персонал покинул самолёт, а пилоты ещё не появились, забрался в самолёт, проверил - всё в порядке, можно взлетать - и взлетел. Но шасси убрать не смог, там стояли клинья, которые убирались перед взлётом, а он в спешке об этом забыл. Но теперь уж менять что-либо было поздно, к взлетевшему самолету бежали люди. И он начал летать над Ташкентом, да ещё как летать! Летал-то в последний раз, и он это прекрасно понимал.

Рассказывают, что в Совете Министров УзССР проходило какое-то заседание. И когда эти, образно и мягко говоря, прозаседавшиеся услышали рёв моторов над головой, они спешно спустились в бомбоубежище. Самолёт высоко не поднимался и летал только над городом, пока не кончилось горючее. Но он якобы пикировал на все какие знал республиканские учреждения и загонял их работников в бомбоубежища. Умудрялся некоторые улицы города, где были высокие здания, пролетать, положив самолёт на одно крыло, при этом точно рассчитав момент выхода на два крыла в конце улицы. Перепрыгивал высокие дома, чем приводил в ужас работающих или живущих в них людей. За городом подняли в воздух военную авиацию и начали выманивать его за пределы города. Связь он не выключал и переговаривался со всеми, кто его вызывал. Когда ему предложили полетать за городом, он ответил, что прекрасно их видит и понимает, что они хотят с ним сделать, но их желания не разделяет. И продолжал летать над городом. Самолёт ИЛ-14 прошёл такие испытания, каких не проходил нигде и никогда. И в этом заслуга пилота. Но это ему не помогло, ему это не зачли. Когда он сел туда, откуда вылетел, его арестовали, и он исчез.

Как говорили, лет через семь он вернулся. Устроился шофёром такси и возил людей по тому же Ташкенту.

 

21 сентября 2013 года.

 

 

 

 

 

 

Прерванный полёт

(Рассказ инженера-наладчика)

 

Предстоял перелёт Сталинабад - Ташкент. Было лето 1958 года. С билетами на самолёты было трудно, а предварительно мне билет заказан не был. Но был вариант, которым я иногда пользовался. Приехать рано утром в аэропорт и попытаться улететь - используя шоколадки и прочие мелкие подарки. Как правило, это удавалось при наличии командировочного удостоверения и правильного подхода к персоналу аэропорта.

Так и в этот раз - я вылетел вместо отсутствующей в самолёте бортпроводницы. И разместился в хвосте самолёта. На измерителе заземления, который вёз с собой. Тип самолёта был ЛИ-2. Свободных мест в нём не было. Поначалу полёт проходил нормально. Впереди меня в двухместном ряду на задних, последних креслах сидели отец с сыном. В другом одноместном ряду, последней у входной дери для пассажиров, сидела рыжая девица.

Мальчик сидел около окна. Отец, наклоняясь к нему и заглядывая в окно, рассказывал, где мы сейчас пролетаем - над какими объектами и что будет дальше. По-видимому, он уже летал по этому маршруту неоднократно. Я тоже знал этот маршрут и автоматически фиксировал в памяти то, что отец рассказывал сыну - делать-то было нечего, а книгу, чтобы почитать, я с собой не захватил - вылетать нужно было срочно.

Через некоторое время отец начал ошибаться в своих предсказаниях относительно маршрута самолёта, а потом и совсем запутался. Я, тоже слушая его, начал понимать, что мы летим, не туда куда следует - возможно, изменили маршрут. Но почему? Погода хорошая. Вокруг ни облачка. Сияет Солнце. Видимость прекрасная. Я летал по этому маршруту - его обычно никогда не меняли. Что-то произошло. Но что? Почему изменили маршрут полёта? Я встал с измерителя заземления и через кресло, на котором сидел мальчик, заглянул в окно. Под нами был каньон, как в фильме Золото Макены. А на дне каньона, какая-то башня с широким основанием и с постепенно уменьшающимися в диаметре ярусами, и так до самой её вершины. Что это такое, я так и не узнал. Да и не спрашивал. Меньше знаешь - крепче спишь. А узнаешь, можешь и не проснуться.

Я сел на свой измеритель заземления и задумался. Тогда ещё самолёты не угоняли. Билеты были без фамилий. А у меня вообще билета не было, но я думал не об этом. Я не мог понять, куда мы летим? И вообще, почему летим не туда куда нужно. Значит, что-то случилось с самолётом. Но что? И как узнать? К пилотам идти нельзя начнётся паника. Бортпроводницы нет. Я за неё. Но этого никто из пассажиров не знает. А может быть они об этом знают. Но, что они знают, я не знаю, и так далее и тому подобное.

И тут самолёт легонько тряхнуло и буквально через минуту он слегка лёг на крыло - накренился, но потом выровнялся и вроде бы полетел нормально. Похоже, этого никто из пассажиров не заметил - некоторые спали, а кто-то читал. Но это повторилось, и самолёт полетел дальше с креном. Из кабины пилотов вышел молодой, бледный с трясущимися губами, судя по всему механик и цепляясь за кресла, прошёл в хвост самолёта. Пассажиры заволновались. И мне тоже стало не по себе. Явно что-то случилось с самолётом. Механик снял облицовочную панель в хвосте самолёта, забрался в хвост и начал что-то там делать. Полёт самолёта выровнялся, но ненадолго. Так повторялось несколько раз. Самолёт то кренился, то выравнивался - механик бегал в хвост самолёта и уже не ставил на место снятую им облицовочную панель. Пассажиры начали волноваться, вскакивать с мест. Начали кричать женщины. Из кабины пилотов вышел лётчик, как мог успокоил пассажиров. Сказал, что идём на вынужденную посадку, поэтому необходимо пристегнуть ремни безопасности и не отстёгивать до специального распоряжения. Проверил у каждого пассажира, как пристёгнут ремень. На вопросы отвечал односложно, что садимся в Ленинабаде, в связи с тем, что обнаружились неисправности в системе управления самолётом. Но волноваться не надо, неисправности мелкие и посадка пройдёт успешно - это он гарантирует. А сейчас во время посадки его присутствие в кабине самолёта просто необходимо, поэтому он просит его извинить, просит пассажиров не волноваться, всё будет хорошо. С этими словами он покинул салон самолёта и ушёл в кабину экипажа.

Ко мне он не подошёл, как будто меня не видел. Ни разу даже не посмотрел в мою сторону, будто бы меня вообще не было в самолёте. Появился механик. Поставил на место и закрепил снятую им панель внутренней обшивки самолёта и быстро ушёл в кабину экипажа.

Самолёт опять лёг на крыло, и я увидел в окно, что мы падаем в море (мне так показалось). В какое море? В Каспийское? Что за чушь - оно далеко. В Аральское - оно тоже далеко. Тогда куда? Полёт самолёта снова выровнялся и море исчезло. Возможно, самолёт просто совершал поворот для захода на посадку. Это было, как оказалось впоследствии, водохранилище на реке Сырдарье. Самолёт начал снижаться. Под нами был город Ленинабад и его аэродром.

Я вспомнил, что если самолёт идёт на вынужденную посадку, например, не выпускаются колёса шасси, то за секунду до касания днища самолёта с землёй можно из него выпрыгнуть. Рассказывали, что был такой случай на Дальнем Востоке. Сажали на брюхо самолёт, не выпускались колёса шасси. И один из членов экипажа, за секунду до касания днища самолёта с взлётной полосой аэродрома, выпрыгнул из него, сложившись калачиком. На следующий день, хотя и перевязанный, он уже пил пиво, а остальные члены экипажа лежали в госпитале.

Вспомнив это - у меня ведь ремня безопасности не было, и пристегнуться, было нечем - я вскочил с измерителя заземления и посмотрел на дверь салона самолёта - на ней висели замки. Я снова сел на измеритель заземления. Так повторялось несколько раз. Садясь на измеритель заземления, я тут же забывал, про замки на двери - и снова вскакивал.

Когда я в очередной раз, то садился, то вскакивал. Самолёт приземлился, но начал прыгать с одного колеса шасси на другое - приземлился с креном на крыло. И меня, в этот момент вскакивающего с измерителя заземления, подбросило в воздух, но я успел при взлёте сложиться калачиком. Ударился спиной об верхнюю обшивку самолёта и начал падать сверху на рыжую девицу, которая орала - рот у неё был не просто открыт, а распахнут. Глаза были безумными, почти вылезшими из орбит. Руками она тянула свои волосы вверх. Когда я упал на неё, она потеряла сознание, а я скатился в проход между рядами кресел салона самолёта. Странно, но я даже почти не почувствовал удара об верхнюю обшивку самолёта и падения между креслами. Я тут же вскочил на ноги и начал оглядываться вокруг. Мой измеритель заземления валялся на полу самолёта за креслами. И это меня немного успокоило. Если бы он перелетел через кресла - кого-то, возможно, мог бы и убить, но вероятнее всего, просто покалечить.

Кто-то лежал из тех, кто вскочил во время посадки, отстегнув ремни безопасности, а кто-то сидел пристёгнутый ремнями. Ни одна из женщин ремни не отстегнула. Самолёт был наполнен женским визгом и криком. Кричали те из них, кто был в сознании. Вся их энергия уходила в гудок, как в анекдоте про советскую власть. Но ни одна из женщин серьёзно не пострадала, так только - лёгкие ушибы. Я увидел, что в передней части салона самолёта, около кабины пилотов, из которой пока ещё никто не успел выйти, потерявшим сознание оказывает помощь военный лётчик - майор. Тогда я тоже, как мог, вместе со здоровыми пассажирами самолёта начал приводить в чувство потерявших сознание. И тут из кабины самолёта вышли лётчики. Один из них снял замки с входной двери и в неё поднялись по трапу врач и две медицинских сестры, которые начали оказывать первую медицинскую помощь пострадавшим.

Все были живы. Но у тех, кто отстегнул ремни и вскочил с кресел до посадки, были вывихи рук. У одного что-то с ногой. А ещё у одного, кажется, перелом ключицы. Того, кто не мог идти сам, выносили из самолёта на носилках. Но и он был в сознании. Так что если бы все, кто был в самолёте, были бы пристёгнуты ремнями безопасности, то серьёзно пострадавших, по-видимому, не было бы совсем. И если бы в самолёте была бортпроводница. Она, наверное, нашла способ, как успокоить пассажиров. И никто бы ремни не отстёгивал. И возможно, не было бы паники, а потому и тяжело пострадавших.

Когда я выходил из самолёта, то начал чувствовать, что у меня отказывают ноги - результат сильного стресса. В таких случаях надо выпить, и чего нибудь покрепче. И я пошёл в летний ресторан аэропорта. В нем уже сидел тот майор, что летел с нами, он пил коньяк. Я присоединился к нему. И рассказал, что у меня после сильного стресса возникают проблемы с суставами коленок - водка же мгновенно снимает стресс.

Он ответил, что в этом ничего удивительного нет. Когда тебя, образно говоря, роняют. И ты ничего не можешь сделать, то есть от тебя ничего не зависит. Ты вынужден просто ждать и не лезть к пилотам со своими советами. Это, конечно же, очень неприятно. Другое дело, когда ты управляешь самолётом и борешься за него и свою жизнь до конца.

Мы просидели с ним за коньяком часа полтора, а может быть и больше. И тут по радио объявили, что желающие продолжить полёт в Ташкент могут пройти в самолёт ЛИ-2. И назвали бортовой номер самолёта. Майор вопросительно посмотрел на меня и спросил:

- Ну, что - летим?

Я ответил:

- Конечно. Мне срочно нужно в Ташкент.

В самолёте оказались только мы с майором. Больше ни кто из пассажиров не решился продолжить полёт.

Когда самолёт взлетел. Майор тут же ушёл к лётчикам в кабину. Минут через десять он и меня позвал туда. Экипаж сменили. В кабине были другие пилоты. Майор разлил коньяк по стаканам. Пилоты выпили грамм по сто за успешный полёт. Ну а мы с майором больше - столько, сколько каждый из нас хотел.

Завязался разговор. Пилоты разговаривали с майором. Обсуждали происшествие с вынужденной посадкой.

Самолёт ЛИ-2 был старый, на грани списания. Самолёт этот для себя был вынужден, образно говоря, выбрать майор - другого просто не было. Но он бы подобрал экипаж сам. И был бы сейчас уже в Ташкенте.

Но начальник Сталинабадского аэропорта решил воспользоваться случаем и отправить с самолётом часть пассажиров, чтобы разгрузить аэропорт и подзаработать. Срочно укомплектовали экипаж - конечно же без бортпроводницы. На её месте летел я. И все остальные пассажиры были левые. Никто из них не покупал билетов в кассе. Но начальник аэропорта не смог найти хорошего механика в экипаж и поэтому полетел практикант.

Как известно, Бог шельму метит. Вначале полёт проходил нормально. Но потом что-то произошло в хвосте самолёта. Я не вполне понимал сленг, на котором говорили лётчики с майором. Как-то плохо работала какая-то там тяга. Опытный механик с этой неполадкой справился бы быстро. И возможно даже не пришлось бы менять маршрут, так и долетели бы до Ташкента. Но практикант ни разу не встречался с такой неисправностью, а тем более на ЛИ-2. И просто не знал, что надо делать и как её устранять. Пилоты, как сами понимали и как смогли, объяснили ему, что надо делать. И он хотя и не с первого раза, но всё же почти устранил эту неисправность. Именно почти. Так что изменение маршрута до ближайшего аэродрома было вполне оправданно. И самолёт, хотя и не совсем удачно, но всё-таки удалось посадить.

А с начальником Сталинобадского аэропорта пускай разбираются те, кому это положено по должности. И если от них он не откупится, то могут и посадить, и не только его. Но это уже их дело. Теперь всё возможно - и купить, и продать. Раньше бы посадили без всяких разговоров, а теперь - кто его знает? Всё может быть. Да и какое нам дело, до всего до этого.

Так рассуждали пилоты с майором, я же только слушал.

Самолёт летел над барханами, над пустыней, над какой не знаю. Невольно появлялись мысли - если придётся идти на вынужденную посадку в пустыне, то это будет похуже, - чем посадка в Ленинабаде. Как садится на барханы? Они же как волны в море, - только неподвижные, но от этого не легче.

В конце концов, пустыню благополучно пролетели и под крылом самолёта появились зеленые поля.

А потом, без всяких проблем приземлились в Ташкенте. И каждый из нас поехал по своим делам.

 

28 сентября 2013 года.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

О том, как в полёте потеряли радиста

 

 

Рассказывают, что этот случай произошёл в то время, когда Хрущев проводил сокращение армии Советского Союза на миллион двести тысяч человек.

Армию лихорадило. Жукова недавно сняли и отправили в отставку. Крейсера, бомбардировщики и танки резали. Тех кто хотел служить - увольняли, а кто не хотел - оставляли. В общем, Садом и Гоморра, по-другому не скажешь. Да и не придумаешь. А служить-то кому-то ведь надо. И на оставшихся бомбардировщиках летать кому-то всё-таки тоже надо. Ну это понятно - тем кого пока ещё оставляли в армии.

И вот лётчик бомбардировщика, вернее, радист, который уже нашёл себе приличную должность на гражданке, был насильно оставлен в армии. И с горя запил.

А тут полёт по тревоге. Ну что тут поделаешь - лететь-то надо, а он, радист совсем, как говорится, лыка не вяжет. Да и начальство к тому же требует, чтобы экипаж был укомплектован. Как смогли отрезвили, запихали в бомбардировщик и полетели. Как раз пролетали над Кавказом - горы затянуты облаками, внизу ничего не видно - ночь. И тут радисту стало плохо - потерял сознание и каким-то образом катапультировался. Парашют не открыл и исчез в облаках. Ну что, полетали вдоль границы сколько положено и вернулись на аэродром, доложили начальству - потеряли радиста. Не хотели же брать, так ведь заставили.

У начальства, как говорят, голова кругом. Если бы только с одним радистом - тут десятками пьют и не известно что с ними делать. Можно конечно отдать под суд, но это себе дороже, потому что у высшего начальства свои проблемы, и не простые. Целые полки расформировывают. И тут уж лучше под горячую руку не попадать. Начальство само не знает что делать и как из этого всего выпутываться, а тут один радист пропал. Ну и что, сами разбирайтесь, не до вас. Сами ищите. И только попробуйте не найти. И, вообще, отстаньте, короче, ищите - и всё тут.

А как искать. Зима. В горах всё кругом снегом завалено. Остаётся только ждать весны. А что дальше. А что ещё можно сделать - ничего. И вообще - не до него.

Приходит весна. Начинает таить снег. И тут сваны привозят радиста - жив и почти здоров. Поломал ногу и ключицу, но уже всё срослось и почти зажило.

А произошло вот что. Радист, когда падал, был без сознания. Он попал на крутой склон горы. Скользил по снегу, слава Богу, на скалы не попал, а попал на крышу сакли сванов и упал с неё прямо перед входом. Его тут же подобрали. Внесли в саклю. Привели в чувство и занялись переломами.

У сванов связь с миром прерывается с начала зимы и восстанавливается с её концом, когда тает снег. Как растаял - радиста сразу же и привезли. И на том спасибо. А за что спасибо? Вот такие дела. Бывает и хуже. Радист был из детдома - родителей не было - никто им не интересовался. Когда все вокруг заняты, да ещё и непонятно чем, да ещё и по горло, то не до него. Он, в общем-то, и подождать может. Знают же, что где-то там - в горах.

А самолёт, на котором он летал, к тому времени порезали, а экипаж сократили - он ведь был под следствием за потерю радиста. А когда сократили, то и следствие прекратили - вроде бы, ни самолёта, ни экипажа нет, а может быть, и вообще не было. А тут радиста привезли живого и почти здорового. Ну, прямо, как снег наголову. И что теперь делать - опять следствие начинать или старое продолжать. Но, к счастью, должность, которую себе радист нашёл на гражданке, была ещё незанята. И всё, в конце концов, мирно разрешилось к радости тех, кто ещё пока остался в полку.

 

19 октября 2013 года.

 

 

 

 

 

 

 

Чрезвычайное происшествие в роте

учебного отряда

 

 

Всё это произошло в середине пятидесятых годов последнего столетия второго тысячелетия. Тогда у власти был уже Хрущев, и началось брожение, как в народе, так и армии. Хотя в то время ещё мало значимое. Но со временем - "...толи ещё будет ой ё ёй..." - из песни Аллы Пугачёвой. А вот фрагмент из народного стихотворения "На то она история..." касающийся непосредственно Хрущёва:

 

И мы всю правду узнали про него.

Что он хозяйство развалил.

Что он Насера наградил.

И что вообще нам лучше без него.

 

Но это мы узнаем со временем, а пока вернёмся в пятидесятые годы.

На южной границе нашего необъятного Советского Союза, где-то в районе города Мары (но это так сказано, чтобы хоть как-то определить район, где всё произошло) была расположена учебка - учебная армейская часть. В ней готовили будущих советских воинов. В то время в сухопутной армии служили три года, а на флоте пять лет.

Там где была размещена учебка, климат был суровый - вокруг пески, а дальше вообще барханы. Температура летом + 50 градусов по Цельсию и никаких дождей.

Из живности было полно ядовитых змей. Видели гюрзу и даже кобру. Бывали и несчастные случаи, но обходилось без смертельного исхода - кусали змеи в основном в конечности, а медицина была рядом и начеку.

Из прочей крупной живности - фаланги, вообще-то, по своей форме и виду они вроде бы пауки. К тому же размером, вместе с ногами, почти с ладонь. И вараны, размером до полуметра, что-то типа ящерицы, но с более уродливой головой, как у дракона - правда кажется не ядовитые. Кстати, фаланги тоже не ядовитые, но жвало (то чем они жуют) у них мощное, если кусают, то прокусывают кожу. Так как - фаланги питаются падалью и в жвалах у них, скапливается трупный яд то в результате укусов, начинаются заражения. Фаланг очень любят овцы, они едят их с большим удовольствием, и жиреют от них.

Говорят, если кому-либо проходилось заночевать в пустыне, то вокруг ночлега раскладывали кольцом верёвку из овечьей шерсти и фаланги якобы перелезть через неё не могли.

Из живности меньшего размера - скорпионы - достаточно ядовитые. Иногда там встречаются и каракурты, как правило, это чёрные пауки, но бывают и белые. Размер каракуртов (их брюшка с головой) порядка десяти миллиметров. Если на них плеснуть водой, то они переворачиваются кверху ногами, ложась на спину - это их отличительный признак. Укус каракурта смертелен, если сразу же не выжечь место укуса раскалённым металлическим прутом или несколькими спичками. Можно, вернее нужно, сразу обратится к медикам, и это необходимо делать срочно!

Встречается и прочая мелкая живность. Например, тарантулы, малярийные каморы и подобные им паразиты.

Вообще прекрасное соседство. Как говорят - радости полные штаны.

Тираноутопического социализма и товарища Сталина вроде бы уже не было, а до развитого социализма товарища Брежнева было ещё далеко. Вот в таких условиях и овладевали военными специальностями будущие советские войны. Им то что, они отучились и разъехались. А вот офицеры и младший комсостав жили в таких условиях постоянно. И для них эти условия были почти каторгой. Да и посылали в эту учебку офицеров, которые где-то, в чём-то проштрафились.

А тут некоторое послабление дисциплины и на фоне этого уменьшение страха за содеянное, которое конечно же, бывает по пьянке, а иногда и чаще оттого что перегрелись на Солнце.

И вот, возможно оттого, что офицеры перегрелись на Солнце, а может быть и потому ещё, что дополнительно, подогрелись тёплой водкой - в одной из учебных рот приняли (по-другому не скажешь) идиотское решение расшевелить будущих советских воинов. Эти несчастные воины от жары и духоты еле-еле волочили ноги.

И тут, в казарму, где отдыхали после изнурительных занятий, будущие бесстрашные воины, вбегает один из офицеров и орёт:

- Подъём! К оружию! Враг перешёл границу!

Все вскакивают, хватают свои винтовки без штыков и выбегают из казармы. Один из воинов останавливается и обалдело спрашивает у офицера:

- У нас ведь в ружьях дыры просверлены в патронниках, да к тому же патронов и штыков нет, что же делать-то?

Офицер замирает, как будто ударяется лбом о стенку, и темнея лицом обалдело смотрит на слишком дотошного воина. И тут вдруг светлея лицом, кричит:

- Прикладами! Прикладами врага встретим!

И вот бредёт понуро рота с винтовками наперевес без штыков, тревожно высматривая противника за неширокой, спокойной речкой. А в это время, из окопчика, отрытого в песке, на противоположном берегу речки, сержант-сверхсрочник начинает бросать взрывпакеты, петарды, которые громко рвутся в тревожной тишине. Это действует на бедных воинов как удар грома с ясного неба. Раздаются отдельные вопли, а потом общий надрывный вой. И рота в спешном порядке покидает поле боя.

Эти воины сломя голову громко вопя бежали неизвестно куда, лишь бы только поскорее и подальше от речки и от грома петард. Но бежали все в одну сторону - всё-таки по-видимому, сработало общее стадное чувство.

Лишь только один совсем ошалевший от страха воин, побежал в заросли саксаула и там споткнувшись, упал. К нему подбежали офицеры. Он смотрел на них безумными глазами, крепко прижимая к себе винтовку. У него её хотели забрать. Но он взвыл дурным голосом, и так вцепился в винтовку, что офицеры отнять её у него не решились боясь поломать ему руки. Тут подоспел врач и сделал ему успокоительный укол. После укола он мгновенно уснул. Его никак не могли разбудить. Но всё-таки когда его будили, он открывал глаза и вроде бы начинал смотреть на стоящих возле него офицеров и врача, но каким-то диким, безумным, ненавидящим их всех взглядом. Потом его глаза постепенно тускнели, и он снова засыпал. Но винтовку держал крепко, намертво, вцепившись в неё двумя руками. В конце концов он проснулся сам. Но был вялым, безразличным ко всему тому, что его окружало. Винтовку он уронил на пол. И он этого даже не заметил.

Но его всё-таки вылечили и комиссовали. Вот там образом и закончилась его служба в армии.

Остальных тоже выловили, нашли по потерянным ими винтовкам. Винтовки они бросали по мере усталости, когда нести их было уже невозможно, ну просто невмоготу.

Двое же этих войнов-бедолаг, уже без винтовок, вскочили в поезд, который остановился на разъезде. И оттолкнув проводника, вбежали в вагон, где начали истошно кричать о том, что началась война. В вагоне тоже возникла паника, ведь люди-то разные по своему темпераменту и уровню развития.

На станции в вагон вошла милиция и забрала то ли непонятно откуда взявшихся паникёров, то ли буйно помешанных, сбежавших из психиатрической больницы, но почему-то в солдатской форме.

Так что происшествие в учебной армейской части стало известно общественности и военному руководству.

Офицеров учебки разжаловали, а сверхсрочников уволили из армии.

При тираноутопическом социализме, при товарище Сталине, офицеров за такую провинность отправили бы на Колыму добывать золото для государства. Да офицеры в то время так бы и не поступили. В то время на такое (поднять по тревоге безоружных не обученных и потому не полноценных ещё бойцов, а тем более повести их в атаку на несуществующего противника) они просто бы не решились, была совсем другая дисциплина и ответственность.

 

7 февраля 2014 года.

 

 

 

 

 

 

 

 

Бизнес - он и в Африке бизнес

 

 

Этот рассказ относится к давнему времени, чуть ли не к середине двадцатого века второго тысячелетия. К тому времени Великая Отечественная война с Германией уже кончилась. И после её окончания прошло лет десять. События описанные в рассказе, произошли в одной из южных республик Советского Союза.

В танковой военной части был склад старого оборудования. На складе хранилось снятые с танков, и не только с танков, радиостанции. Электронные и электрические устройства. Различные части танковых двигателей и прочее оборудование, которое может понадобиться для ремонта, а при необходимости и для списания. В общем, склад был забит этим оборудованием. И конечно же, как и в любой себя уважающей части, там был пост и вокруг склада днём и ночью ходил часовой с автоматом. Рожок автомата был пустой, без патронов. Но этого никто не знал, а если и знал то конечно же, молчал. Ведь часовой при желании мог застрелиться от такой бездарной и нудной службы или кого ни будь застрелить от страха или злобы, а это уже совсем ни к чему, да и опасно для начальства - лишние хлопоты. Во всяком случае, старые уже почти списанные детали этого не стоят. И вот солдаты, которые ни что другое не годились, несли эту службу, и им хорошо и начальству спокойно.

Склад был размещён в старом, дореволюционном, добротном здании. Высота здания под три этажа - хрущёвских. В здании во всю высоту высокие, узкие, стрельчатые окна, забранные кованными, ажурными решётками. Потолки лепные с красивыми бордюрами. Пол кафельный из крупной кафельной плитки с узорами. Вдоль стен внутри здания, частично закрывая окна, стояли стеллажи, на которых размещалось складированное оборудование, и танковое тоже. Здание было обнесено высокой каменной стеной. Поверху стены уже в советское время, на кронштейнах, выходящих на наружную сторону стены, была натянута в четыре ряда колючая проволока. Каменная стена находилась на расстоянии десяти метров от склада. С внутренней стороны стена была обсажена кустарником. Ворота тоже были добротные с калиткой, со звонком и глазком. С внутренней стороны у ворот было небольшое помещение, дежурка для часового, там помещался только небольшой стол и стул, чтобы часовому негде было спать, ведь он должен ходить вокруг склада. На столе был телефон, звонок от которого был выведен на наружную стену дежурки, на звонок громкого боя. Обычно по телефону предупреждали дежурного о том, что на склад везут или едут забирать необходимое оборудование, а иногда и отдельные детали. Например, с электронного оборудования, с радиостанций и с чего нибудь другого и прочего.

И вот однажды ночью на этот пост заступил тот, кто рассказал эту историю, правда, не сразу, а потом уже, лет через десять.

Он был, образно говоря, парень ушлый, о таких говорят, подмётки на ходу резал. А прикинулся бестолочью непутёвой. И это сходило ему с рук до конца службы. Бывают такие, но редко.

Часа в два ночи, когда проверяющего посты (а тем более такой пост, как этот склад) уже точно не будет - многократно проверенно и выверено, этот солдатик забрал из кустов под стеной, спрятанный там им спальник. Достал из спальника будильник. Завёл звонок будильника, установленного на полшестого. Потом открыл замок склада своим ключом. Вошёл, запер склад изнутри и завалился спать. Уже засыпая, он почувствовал своим шестым чувством, что на складе он не один - сон как рукой сняло и стало жутко. Он постарался себя убедить, что это всё ему только кажется. Что в помещении склада никого не может быть кроме него - дверь-то была заперта. Но тревога не проходила. Спать он не мог. Так он промаялся около часа и решил посмотреть на часы - сколько прошло времени. Он включил фонарик и тут раздался крик. Он сидя остолбенел. Потом схватил автомат и закричал:

- Стой! Стрелять буду!

В ответ раздался опять крик, а потом дрожащий шёпот:

- Не надо стрелять. Я и так лежу. Я Сурен из сапожной мастерской. Сам не знаю, как здесь оказался. Не убивай меня. Я тебе всё расскажу, хотя я ничего не помню и не знаю. Я не знаю, как я сюда попал, и не знаю где я. А кто я - я помню, я Сурен. Нет, правда, я Сурен из сапожной мастерской. Мы вчера пили и вот я как-то, сам не знаю, как и зачем, здесь почему-то оказался. Правда, я ничего не знаю и не помню - хоть убей. Нет! Меня убивать не надо! Я всё скажу. Но я ничего не помню...

Его монолог прервал горе-часовой:

- Ладно! Хватит болтать. Я тоже не знаю, как ты здесь оказался. Но я постараюсь это выяснить. И ты мне в этом поможешь. Где ты пил? И с кем ты пил? И когда? И во сколько? Отвечай! Быстро!

- Пил с Ашотом, с моим хозяином. Мы с ним вдвоём работаем в мастерской. Пили до вечера. Я уже не мог. А он всё пей, да пей. Вот так я почему-то здесь и оказался. Да, вот ещё что, жена его уехала к сестре в гости - вот потому и пили. Вообще, я никогда так ещё не пил, нет, правда, никогда. Ой! Тут яма! Я чуть не упал.

- Где, яма?

- А вот, сзади меня.

Часовой включил фонарик и подошёл к лежащему Сурену. Сзади Сурена часть пола, примерно, полтора на полтора метра, действительно была опущена, вернее, открыта внутрь. По-видимому, часть пола, вернее, крышка люка, весела на петлях. А вниз, в прорытый под полом склада туннель вела лесенка. Часовой с Суреном спустились в туннель и пошли по туннелю, слегка пригибаясь. Туннель привёл их в сапожную мастерскую.

В мастерской за столом, уставленном бутылками и закусками, спал человек, положив голову на руки.

Это Ашот - сказал Сурен.

Часовой толкнул Ашота автоматом. Ашот не поднимая головы с рук, посмотрел на автомат, икнул, и опять заснул. По-видимому, он решил, что это ему снится.

Когда они Ашота, всё-таки разбудили, и он понял, что автомат часового направлен на него, он упал на колени и залепетал:

- Не убивай. Я всё отдам, что у меня есть. Только не убивай!

Потом он дико посмотрел на Сурена:

- Это ты его привёл? Зачем, что я тебе плохого сделал?

- Нет, он сам пришёл.

Да я сам пришёл. Быстро гони всё, что у тебя есть. Быстро! - Прикрикнул часовой.

Ашот достал всё, что у него было: деньги, драгоценности. И положил на стол.

Так, а теперь рассказывай, что ты делал у нас на танковом складе. Быстро! - Часовой сделал вид, что собирается стрелять.

Ашот опять упал на колени и пролепетал:

- Брал детали, лампы. Но не много. По немногу, чтобы было не заметно. А жена продавала на рынке. Там несколько человек продают, и она тоже.

Часовой опустил автомат:

- Так. Это хорошо, что говоришь правду. А теперь забирай деньги и драгоценности. Работать будем вместе. У тебя, вернее у нас, будут, и детали и лампы и возможно ещё что нибудь поважней и поинтересней. Там посмотрим. Я всё-таки охраняю склад и знаю, что туда привозят. А теперь буду знать, что и где лежит. Забирать будешь в моё дежурство. Но никому не слова. Даже жене. Она, надеюсь, не знает, где ты берёшь барахло, которое продаёт? Платить будешь мне пятнадцать процентов от выручки. За то что у тебя не будет никакого риска. И у тебя будет всё что можно и нужно. К тому же ты будешь прикрыт мною. И у тебя не будет никаких проблем. А то, мои напарники часовые, говорят, что видели свет ночью в окнах склада и начинают уже бояться, но пока начальству ещё ничего не говорили, а теперь и не скажут. Ну что, согласен?

Ашот, конечно же, согласился и даже обрадовался, ведь, как говорится, баба с возу - кобыле легче.

Они начали работать вместе и Ашот, конечно же, не пожалел - ему стало легче и надёжнее, тем более никакого риска, а деталей больше. К тому же, иногда детали были очень ценные, раньше таких не было, да он бы их - сам и не достал.

Это продолжалось пока часовой не демобилизовался. Но он передал это дело одному из надёжных своих друзей. Такому же, как он часовому. Так что начатое им жило и здравствовало. Ведь, известна пословица: Свято место пусто не бывает.

 

14 февраля 2014 года.

Страсти купейного вагона

 

В конце семидесятых годов двадцатого века, второго тысячелетия, в Москве должно было состояться какое-то общесоюзное совещание, на которое были приглашены представители всех крупных городов Советского Союза. Участникам совещания были забронированы места в поездах и самолётах в зависимости от их значимости и, конечно же ранга.

В связи с этим событием в одном из южных городов в купейный вагон поезда, идущего в Москву, село четверо мужчин. Они быстро перезнакомились. И каждый из них вынул и поставил на стол бутылку коньяка. Бутылки появились на столе почти одновременно. Это вызвало общий смех и ещё больше сблизило их. Решили, что четыре бутылки, по бутылке на каждого, будет многовато. Поэтому приняли решение выпить сначала одну бутылку, добавляя в чай, а там видно будет. Бросили жребий с чьей бутылки начинать и достали закуску. Попросили проводника вагона за отдельную плату снабжать их по требованию чаем. Добавили по две столовых ложки коньяка в каждый стакан с чаем и отхлебнули по полстакана за знакомство.

По-видимому, каждый их них перед посадкой в поезд, как говорится, выпил на посошок. И разговор сразу же завязался на разные темы, а затем перешёл на воспоминания.

Один из них начал так.

А знаете, я вспомнил историю, которая произошла со мной и моим другом Ильёй, насколько я помню его имя. А может быть его, звали всё-таки не так.... Но тогда как? Да точно, вспомнил его звали Илья. Случилось это осенью 1957 года.

Я вернулся из командировки и зашёл к нему в гости. Дело было под вечер. И мы просидели с ним за водкой и воспоминаниями до половины первого ночи. Мне нужно было уходить, чтобы успеть на последний трамвай. Илья сунул мне в карман полную пачку сигарет и пошёл меня провожать, а заодно и поговорить. Правда, выпили мы немного, это и спасло нас.

Итак мы стояли на остановке трамвая и разговаривали. Вечер, вернее ночь была тёплая и тихая. Трамвайные пути проходили вдоль, то ли небольшого парка, то ли сквера - уже не помню. Шпалы и частично рельсы на уровне асфальта проходящего вдоль (наверное, всё-таки) сквера, выходящего на широкую улицу, кстати, тоже асфальтированную, были засыпаны речной обкатанной галькой. Галечник был размером в среднем с куриное яйцо, но встречались экземпляры и большего размера. На другой стороне улицы находилась автобусная остановка. И рядом с автобусной остановкой на улицу выходил переулок - это я хорошо запомнил. На удивление, в это время улица казалась пустынной, на ней не было никакого транспорта - будто вымерла. Лишь на автобусной остановке стояли какие-то люди - несколько человек, ждали позднего автобуса.

И тут на остановку трамвая, где мы стояли, вышло два парня. Один высокий, не ниже двух метров и широкий в плечах. Я его сразу, в моих мыслях, назвал дылдой. Второй пониже, но тоже довольно крепкий и подвижный. Почему-то он мне сразу не понравился, и я окрестил его подонком, как будто бы что-то предчувствуя. Они о чём-то тихо заговорили, не глядя на нас. Я сразу почему-то почувствовал какую-то тревогу. Они замолчали и быстро направились в нашу сторону. Я стоял заложив руки за спину. На левой руке у меня были часы с браслетом. Парень, которого я окрестил подонком, как бы проходя мимо и не глядя на меня, быстро зашёл мне за спину. Но я уже был готов к этому. Как только он коснулся моей руки с часами, я тут же резко опустил руку вниз и он схватил мою руку чуть пониже локтя. Он не ожидал этого и невольно наклонился ко мне. Я с разворота с силой, на какую только был способен, врезал ему кулаком в лицо. Он отлетел и, наверное, упал бы, но налетел на Илью. И Илья занялся им. А у Ильи удар был поставлен хорошо.

В результате, сделав разворот на сто восемьдесят градусов вокруг собственной оси, я увидел, что на меня набегает дылда. Я оказался с ним лицом к лицу. И в отчаянии, а что ещё оставалось мне делать, прыгнул на него. Он выкинул вперёд левую руку. Но я увернулся от неё. И находясь ещё в прыжке, заметил, что правая его рука идёт мне в челюсть, а это нокаут, и как говорится в таких случаях, мы кажется, приплыли. И я, чтобы избежать нокаута, инстинктивно подставил под удар лоб. Но он всё же слегка задел меня по носу, хотя основной удар принял лоб. От этого удара я ещё выше подлетел вверх и начал заваливаться на спину. Неимоверным усилием воли я удержал себя в сознании, развернулся в воздухе и упал на руки между рельсами. Под руками у меня оказались два больших голыша, и я схватил их. Удар, который нанёс мне дылда, был очень сильный, но это меня и спасло. Я отлетел от дылды почти на три метра и поднялся на ноги, хотя и с неимоверным трудом, но уже с голышами в руках. Меня охватила непреодолимая злость, и я с силой, на которую был только способен, метнул ему камень в лицо. От удара раздался, как мне показалось, какой-то хлюпающе-чавкающий звук. Дылда взвыл, схватился за лицо обеими руками, повернулся и побежал, качаясь из стороны в сторону, громко воя и не оборачиваясь.

Я повернулся к Илье. Илья, сбив с ног подонка, наклонился над ним, пытаясь рассмотреть и понять (была всё-таки ночь) не убил ли он его, так как при падении голова подонка ударилась об асфальт. И тут я увидел, что этот подонок, выхватив нож из кармана, привстал на локте другой руки. Я успел крикнуть Илье:

- Берегись! У него нож!

Илья отскочил в сторону, и рука с ножом прошла мимо. Если бы я вовремя не крикнул, нож мог попасть Илье в левый бок и возможно убить его или тяжело ранить. У меня в левой руке оставался голыш. Я перебросил его в правую руку и метнул. Голыш попал в челюсть уже сидящего подонка. Нож выпал из его руки, а челюсть отвисла и скосилась в сторону, наверное, я выбил её - освещение было плохое и было плохо видно. И тут подбежал рассвирепевший Илья с большим камнем в руках и с силой опустил его на голову подонка. Тот упал. Окончательно озверевший Илья повторно, с силой опустил камень на ту же, но уже лежащую голову. На бедную, но всё-таки заслуженную голову уже, наверное, бывшего без сознания подонка. Подонок дёрнулся и под его головой начала растекаться кровь.

На автобусной остановке, стоящие там люди увидели, что Илья дважды ударил человека камнем по голове и закричали:

- Убили! Человека убили!

Мы подбежали к ним, стремясь в переулок, в котором пытались скрыться. На остановке люди замолчали и остолбенели с открытыми ртами. Пробегая мимо них Илья им что-то крикнул, и их как ветром сдуло. Они мгновенно куда-то исчезли, как будто бы их и не было совсем.

Мы пробежали по переулку в темноте, наверное, около километра, а может быть все-таки меньше - у страха глаза велики. Когда же услышали на улице милицейские свистки, то свернули в сторону и побежали мимо огородов. В конце концов, мы выбежали к мостику через какую-то бурную речку, глаза уже привыкли к темноте. Илья остановился, подумал и побежал по течению речки, нашёл спуск, по которому мы спустились. У речки мы разулись, натёрли табаком от сигарет подошвы нашей обуви и поднялись на берег по более крутому спуску.

Это, от собак, если они есть у милиции, которая свистит на улице, сказал Илья.

Потом ничего не касаясь, перебежали мостик и побежали дальше. В конце концов, добежали до какой-то водопроводной колонки. Свистков уже не было слышно. Мы немного успокоились, постояли какое-то время, ничего не касаясь. И убедившись, что никто нас не ищет, привели себя в порядок. Моя светлая рубашка (было плохо видно) была спереди вроде бы забрызгана кровью, которая уже перестала течь из носа. Мой нос слегка припух и болел при прикосновении к нему. К тому же у меня болела голова, всё-таки удар верзилы был сильным. Я снял рубашку, прилёг на траву и мгновенно отключился. Когда я проснулся, то обнаружил у себя на носу примочку из носового платка. Опухоль на носу практически исчезла. Рубашку Илья постирал, и она почти высохла. Я надел её. Голова ещё слегка кружилась, но не болела. Было уже четыре часа ночи. Мы присыпали место, где я лежал и ручку колонки табаком, а потом пошли к Илье домой, предварительно натерев подошвы остатками табака.

Прошло где-то с полгода. Я пошёл за чем-то на толкучку, так тогда назывался большой базар. Это было в том же городе, в котором произошло столкновение с грабителями. Со мной был один из монтажников - фамилию и имя его я не помню. К монтажнику подошёл с виду блатной парень и поздоровался с ним. Они о чем-то заговорили, и я вдруг услышал, что разговор у них зашёл о том случае, который произошёл со мной и Ильёй, почти полгода назад, когда у меня хотели снять часы.

Этот блатной рассказал следующее. Хотя он говорил на блатном языке, в переводе это звучало так: наши ребята хотели снять часы у двух фраеров, а напоролись, видимо, на залётных урок. В итоге одного до больницы довести не успели - помер. А второй почти ничего не помнит. Ему сплющили чем-то нос так, что пришлось делать пластическую операцию - собирать нос по кусочкам. Он был боксёром, но после встречи с этими костоломами не только бросил бокс, но и нас тоже. Теперь боится всего, тем более что нет его напарника, который его вёл. Вот такие дела творятся на свете. Но самое интересное в том, что ни кто ничего не видел и не слышал, как будто вокруг никого не было. И это почти в центре города, и куда все подевались? Это всё как-то не понятно. Вот так-то. И милиция ничего не нашла, как мы узнали потом. Это, как-то дико. Не сходятся никак концы с концами - хоть убей. В общем, ничего не ясно и не понятно.

То что милиция ничего не нашла, это можно расценить и так, она особенно и не старалась. Но почему? К тому уже мог помешать и табак, который предложил использовать Илья, хотя это и маловероятно. Так что все действия милиции осталось для нас загадкой, и всё остальное тоже малопонятно. Но как не странно, это так. А может и не так. Кто знает?

Рассказчик замолчал. Он и все остальные выпили по стакану чая с коньяком и помолчали немного, как бы оценивая услышанное.

И потом второй рассказчик начал рассказывать свою, следующую историю.

Это произошло летом в 1953 году, когда Берия выпустил из лагерей всех уголовников. А потом стали говорить, что выпустил их из лагерей, якобы Маленков. Это говорили тогда, когда у власти был уже Хрущёв. Но это не важно. Рассказ пойдёт не о том, что говорили, а о результате этих действий.

Всё произошло в одном из южных городов, куда стекались преступники. Там творились ужасные вещи, впрочем, как и в других городах. Но чем южнее, тем страшнее преступления, потому что уголовников там больше, они ведь любят тепло, сидели-то они в основном на севере.

Находили в канавах отрезанные мужские и женские головы. Убить могли за одно случайно сказанное некстати слово. Проигрывали людей в карты, и неважно кого. Например, убивали третьего или пятого, в общем, по счёту любого того, кто подошёл к киоску за какой ни будь покупкой.

Так произошло и в этот раз. По городу шло трое ребят. Один высокий и ладно скроенный, второй такой же, подобный ему, оба в полубутсах. Третий я, случайно пошедший с ними. Одного я знал хорошо, его звали Андрей, мы с ним учились вместе. Он был лет на десять, а может быть и больше, старше меня, воевал, к тому же в разведке. Подробностей он никогда не рассказывал. Обычно отвечал на вопросы так, что его об этом никто больше не спрашивал, но не грубил. Я же зная об этом, вопросов ему не задавал. Второго я не знал вообще. Он мне не представился и я ему тоже - не люблю навязываться. Назовём его просто первым.

Мы подошли к киоску и прошли мимо не останавливаясь. Зашли в сквер, который был рядом и остановились под сенью деревьев. К киоску подходили люди, что-то покупали и уходили. На первого, как я его назвал, проходящий мимо мужчина внимательно посмотрел. Первый сразу подошёл к киоску и нагнулся за покупкой. На него сзади набежал какой-то парень и попытался ударить ножом в спину. Но первый ловко увернулся. Нож разбил стекло, и в киоске от страха вскрикнула продавщица. Первый же ловко и мгновенно ударил нападавшего на него парня в горло, по-моему, отведённым в сторону, большим пальцем сжатого кулака. Потом с разворота сильнейшим ударом ноги сломал ему грудную клетку, слышен был сильный хруст. Парень не успев даже вскрикнуть, выронил нож и упал. Из носа, ушей и рта у него потекла кровь. Он несколько раз дёрнулся, выгнулся, потом расслабленный затих, уже наверное мёртвый. Я услышал сзади негромкий, сразу же прервавшийся вскрик, перешедший в глухие стоны, и обернулся. Андрей выламывал второму парню заведённую за спину правую руку. Левая же рука парня висела как плеть, наверное, была вывихнута. На асфальте валялся револьвер. Андрей негромко сказал мне, что бы я поднял его и спрятал. Потом обратился к стонущему парню:

- Если будешь молчать, я тебе гланды через задницу вырежу. Где ваша малина? Быстро! Адрес!

И тут подъехала машина с милицией. К машине подошёл первый и показал милиционерам развёрнутое удостоверение, не выпуская его из рук. Приказал связать его с генерал-майором, назвал фамилию, но я её уже не помню, давно это было, да это и неважно. Ему дали микрофон с наушниками, и он заговорил:

- Будем брать малину. Сначала одну, а потом и остальные, по полученным сведениям. Никого не будем выпускать, только впускать. Уничтожать всех на месте. Оставлять в живых только, тех от кого можем получить достоверные сведения, а потом уничтожать и их. Живыми не выпустим никого. Даёте добро? Слушаюсь. Разрешите действовать.

Улица стала безлюдной. Ко мне подошёл первый, протянул руку, я ему отдал револьвер. Он сказал:

- О том, что видел и слышал молчать десять лет. Андрей за тебя ручается. Я полагаюсь на него. Ты нам нужен был для прикрытия. Спасибо за участие.

Для какого прикрытия? Я так и не понял. Но задавать глупых вопросов не стал. Не моё это дело. А молчать я умел. Меня интересовало только то, был ли пристальный взгляд прохожего на первого случаен. Или это был сигнал к действию. Но этого я не узнаю никогда. Да, в общем-то, мне это и ненужно. Хотя и интересно.

После того, когда выпили ещё коньяка с чаем. Инициативу перехватил третий.

Со мной тоже был аналогичный случай.

Произошла примерно та же история, что и в предыдущем рассказе, но только без моего непосредственного участия. Я просто был пассивным наблюдателем.

Я сел в трамвай, который шёл из центра города на окраину. Меня там ждал товарищ, у него был день рождения и я ехал поздравить его, а заодно и выпить в компании. Было лето 1953 года. Я опаздывал - был уже двенадцатый час ночи. В это время, учитывая криминальную обстановку в городе, все уже были дома.

С удалением от центра города трамвай постепенно пустел. Кондукторша второго вагона, где я находился, перешла в первый, и я остался один в вагоне. Я стоял у выбитого окна первой площадки второго вагона, маня обдувал ветер, и я смотрел в первый вагон. Мне было приятно и комфортно. В первом вагоне трамвая сидели обе кондукторши и о чём-то разговаривали. Трамвай выезжал на длинный перегон в частном районе города и шёл по невысокой насыпи. Где-то в центре перегона была остановка. Перед этой остановкой из трамвая вышли все пассажиры, осталась стоять по середине первого вагона только одна красивая женщина. Она была в бальном платье и не садилась, боясь помять его. Она явно нервничала, понимая, что стоит как на витрине. На руке её висела маленькая сумочка, этой рукой она держалась за петлю на верхнем поручне вагона. На второй площадке первого вагона лежал, судя по всему, здоровенный пьяный. В ватнике, лицом вниз. Трамвай шёл быстро, слегка раскачиваясь.

По-видимому, вагоновожатая, несмотря на ночь, заметила, что на остановке, посредине перегона стоят люди и начала тормозить. Когда трамвай остановился в первый вагон, с первой и второй площадок зашли по двое мужчин. Трамвай тронулся и начал набирать скорость. Мужчины направились к женщине, которая в ужасе оглядываясь на них, опустила руку с сумочкой. Я увидел, что один из тех, кто вошёл со второй площадки, достав из-за пояса длинный тесак, перешагнул через пьяного и тоже направился к женщине. На то, что делал второй я не обратил внимания, меня заворожил большой длинный тесак первого, сверкнувший в электрическом свете трамвая. И тут вскочил пьяный с двумя наганами в руках. Он перекрыл для моего взгляда всё пространство вагона. Тип он был здоровенный. Послышались выстрелы, сколько их было я не считал, всё произошло очень быстро. Я же стоял открыв рот и ничего не понимал. Трамвай нёсся с громадной скоростью. В вагоне громко вопили кондукторши. И тут бывший пьяный выбежал на площадку трамвая. За ним тоже с наганом в руке бежала уже совершенно спокойная женщина, это меня очень поразило. Похоже, но я не уверен, она даже слегка усмехалась - была всё-таки ночь, и было плохо видно. В вагоне валялись убитые грабители. По позам, в которых они лежали, было сразу видно, что они мертвы или близки к тому. Женщина отдала наган напарнику, и он положил его в карман. Свои наганы он тоже спрятал. Потом он стал на нижнюю ступеньку вагона, одной рукой держась за поручень, а второй крепко прижал к себе женщину. Спружинив ногами и резко оттолкнувшись, он прыгнул против хода трамвая, сильно откинувшись назад. Потом уже и я выбежал на подножку второго вагона и увидел, что они сбежав с насыпи, исчезли в ночи в каком-то переулке. Прыгать я не решился. Трамвай летел с громадной скоростью, качаясь из стороны в сторону. Кондукторши продолжали надрывно вопить, я не знал, что мне делать. И тут трамвай начал снижать скорость. Видимо, вагоновожатая пришла в себя. Когда я почувствовал что могу прыгать, то, не задумываясь прыгнул и тоже убежал в переулок. Там я с полчаса посидел на лавочке, постепенно приходя в себя, а потом побрёл искать выход на одну из главных улиц блуждая в темноте. Об этом я долго ни кому не рассказывал, всё равно не поверят. А для того, чтобы оправдать моё отсутствие на дне рождения товарища, придумал какую-то причину, теперь уже не помню какую.

И опять все выпили коньяка с чаем. Настала очередь четвёртого.

Он задумался. А потом сказал. У меня будет необычная история. Она произошла давно, ещё при Сталине, мне кажется в 1947 году, а может быть и в 1948, уже не помню.

Я возвращался из Ярославля в Ленинград. Время шло к осени - было холодно, да к тому же уже настала ночь. Я как всегда ехал на крыше вагона. И когда услышал, а потом и убедился в том, что прошли контроллеры, проверявшие билеты, решил спуститься в вагон погреться. На крыше вагона было холодно, всё-таки ночь, а на тендере паровоза опасно, да и тесно. И вообще неизвестно, какой был паровоз, если старый, то и не погреешься. А опасность была в том, что на новых паровозах стояли на тендерах мощные охлаждающие вентиляторы, закрытые сетками. На эти сетки ложились греться, ехавшие на крышах вагонов беспризорники. Был случай, что сетка порвалась, и от упавшего на лопасти вентилятора мальчишки остались одни клочья.

Так вот я спустился в вагон и с трудом нашёл место, чтобы сесть. Сидя в тепле и почти в темноте, я задремал. И тут вдруг вздрогнул, услышав крик женщины со средней полки:

- Украли! Чемодан украли!

Не отдавая себе отчёта в том, что делаю, я вскочил и побежал из вагона. Меня схватили в тамбуре, и на первой же остановке сняв с поезда привели в железнодорожную милицию при этом надавав подзатыльников. Я ничего не мог понять и молчал, зная, что милиция в любом случае всегда права. А у меня никаких прав нет и не будет. Поэтому лучше молчать что бы ни произошло. Меня посадили в камеру предварительного заключения и держали там часа два, а может и больше. Потом в камеру зашли три милиционера железнодорожной милиции, все трое, как мне показалось, кавказской национальности. Они спросили, что я делал в вагоне и почему сбежал, услышав крик женщины. Я рассказал, что ехал на крыше вагона, у меня не было денег на билет. Ехал из Ярославля в Ленинград к тетке, у которой живу. Настала ночь и я зашел в вагон погреться, но задремал. Когда услышал крики, то проснулся, испугался и хотел убежать, но меня поймали в тамбуре и вот я здесь. Один из милиционеров, по-видимому, старший усмехнулся и сказал:

- Хватит врать, сознавайся по-хорошему, кого навёл и почему сбежал. Ты знал, что в чемодане или нет. Отвечай! Быстро!

Я ответил быстро, что рассказал всё, что со мной произошло. И больше ничего не знаю. Всё получилось, как я уже говорил случайно, я просто испугался, потому и убежал. Если бы я остался сидеть в вагоне, то никто на меня не обратил бы внимания. Милиционер ответил, что я вру складно, но придётся сказать правду. И они помогут мне это сделать, хочу я этого или не хочу. Мне сказать было больше нечего и я замолчал. Они начали сильно толкать меня друг к другу. Я летал между ними как мячик. Мне было тогда тринадцать лет, а они были здоровые сволочи. В конце концов, голова у меня закружилась, и я потерял сознание. Меня облили водой, которую принесли в камеру. Я очнулся, и всё повторилось сначала. Так продолжалось много раз, меня приводили в сознание, и всё начиналось сначала. При этом они смеялись и спрашивали, не устал ли я, и может быть пора мне сказать правду. У меня кружилась голова и сильно болела, но я молчал. Потом я окончательно отключился и ничего уже не помню. Когда очнулся, в камере сидел другой милиционер, а я лежал в луже и стучал зубами, голова кружилась и ужасно болела. Он сказал, что эти изверги пошли отдохнуть, устали. И если я ему всё расскажу, он не позволит им больше надо мной издеваться и отведёт меня или отнесёт в мед-часть, где мне помогут. Но мне сказать ему было нечего, и я молчал, отвернувшись от него. Он ушёл, вернулись изверги, и я уже плохо помню, что происходило со мной. Когда я пришёл в себя, мне принесли воды и еды, но я есть уже не мог. Голова ужасно болела и кружилась, всё плыло перед глазами в какой-то красной дымке.

Меня немного подлечили и отправили в детскую трудовую исправительную колонию. Почему со мной так поступили, я не знаю. Но поступили именно так. Это конечно было противозаконно, но я этого тогда не знал и не понимал что со мной происходит.

В колонии надо мной взяли попечение молодые урки. Они уже знали, что я пошёл в несознанку, и меня пытали несколько дней, но я молчал. Это было для них визитной карточкой, которая требовала уважения и попечительства. Меня ни о чем не расспрашивали, только говорили, что не каждый это выдержит, и я, мол, молодец, они не дадут меня в обиду. Мне показали барак, в который зимой бросали трупы, хоронить никто не хотел, да и не заставляли. Потом начальство колонии сменили и всё привели в порядок, но запах остался.

Прошло около недели. В колонию приехал следователь. Меня посадили в карцер и не давали ни воды, ни еды, трое суток. Потом меня вызвал к себе следователь. Как сейчас помню, пол был земляной. Он бросил мне жирную селёдку, а кружку с водой держал в руке. Я набросился на селёдку и почти мгновенно её съел, а потом потянулся к кружке с водой. Но он перевернул кружку, и вода тут же впиталась в пол. Меня снова отволокли в карцер, и я там просидел ещё ночь, мучаясь от жажды. Утром следователь снова вызвал меня. Когда меня привели к нему, я был почти без сознания. Он спросил, буду ли я говорить, я замотал головой, давая понять, что не буду. Он ударил меня, но не рассчитал силы удара и я потерял сознание.

Когда я очнулся, передо мной сидел другой человек и улыбался. На столе стояла еда и вода, но я не мог подняться. Мне помогли, и я сначала выпил всю воду и попросил ещё, каким-то не моим хриплым, дрожащим, тихим голосом. А потом набросился на еду, но её было мало. Мне объяснили, что много есть нельзя, будет плохо. Потом сказали, что все меня мучавшие арестованы и предстанут перед судом. Что разоблачена мафиозная структура, которая торговала мехами, привозимыми с севера. И я сыграл одну из главных ролей при её разоблачении, сам того не зная. Мне предстоит участвовать в опознавании и разоблачении преступников. Но на суде я выступать не буду, не стоит зря рисковать, у мафии длинные руки. И в опознавании я буду участвовать так, что бы меня ни видели преступники. Вот так закончилась эта история со мной и мафией.

Но было и продолжение. Прошло много лет. Я сидел в кинотеатре и смотрел итальянский фильм о мафии. В этом фильме показали допрос одного из мафиози с применением селёдки и воды. Ситуация была примерно такой же как и у меня в колонии. И вдруг я почувствовал, что начинаю терять сознание. Я на какое-то время, как говорится, отключился. Когда же пришёл в себя, то сидел, вцепившись руками в подлокотники кресла, и у меня кружилась голова. Я встал и вышел из зала кинотеатра. Мне было плохо. Я просидел не скамейке в парке, наверное час, не меньше, постепенно приходя в себя. Потом встал и пошёл домой в плохом подавленном состоянии. Вот такой была подсознательная реакция моего организма, на увиденную мной пытку в кинофильме. Я почти не мог управлять собой. Потом всё прошло, но воспоминания о пытке (в кинофильме) остались.

Пора было всем ложиться спать. Утром в Москве будет много хлопот. Договорились поддерживать друг с другом добрые отношения, как на совещании, так и в дальнейшем в родном городе.

 

27 июля 2014 года.

 

Виктор Георгиевич Штоль.