(из рекламного слогана " Русского радио ")

У русского кича последних времен есть что-то схожее с лихим отплясыванием комаринского на крыше горящего дома. Своего, прошу заметить, дома. Причем для полноты картины необходимо еще представить себе толпящихся на пожаре соседей, прихлопывающих в такт танцующему и даже подзадаривающих его выкриками. Что, впрочем, нисколько не мешает истинному - мародерскому блеску их глаз.

Все ждут. А мужичонка на крыше еще пуще идет в разнос, будто хочет перед всеми, перед всеми ними выговорить свою душу, выбить ее напоследок каблуками на рушащихся балках и перекрытиях, выказать, как ему кажется, до конца и на веки ...

Знакомая картина, не правда ли? Какая-то удивительно русская. Уже не раз меченая за последние сто лет кованным солдатским сапогом - в углу, вместо подписи художника.

Идут годы, вырастают те, кто были когда-то детьми, и в свою очередь приводят своих детей к этой картине и точно также первые, робкие детские " почему " смолкают - дети начинают всматриватся. И их тоже завораживают языки пламени ...

Самое страшное, что возник действительно какой-то ритуал новейшей российской истории. Когда даже номенклатурное косноязычие становится неотъемлемой частью обряда, эдаким шаманским бормотанием: " Хотели, как лучше, получилось, как всегда ... всегда, всегда ... не получилось, не получилось ... как лучше, не получилось ..."

А дети подрастают, и в глазах их - та же зачарованность. В самом деле, что может быть интересней пламени и пожара? Это притягивает, это парализует волю.

• Папа, папа, а на чем играет " великий музыкант Растропович " ? (малыш, прочитав афишу)
• На костях, сынок ... (после октября 93-го года).

И все те же, описанные еще Блоком, " зарева пожаров " в глазах ...

* * *

Передо мной рассказы молодого русского писателя Олега Селедцова, живущего посреди одного из многочисленных титульных суверенитетов " ленинско-ельцинской империи ":

" В пять часов утра, когда Зеленодар еще нежился в последней волне самых сладких и крепких снов, в квартире классика Инжиро-Бананской литературы Юлия Ашдваашева зазвонил телефон ..."

Зазвонил, собственно, только для того, чтобы этот " многократный лауреат государственных и литературных премий, автор великих романов: " Волны смуглого моря ", " Два товарища ", " Мир и война " и многих других " услышал наконец-то (впервые, может быть, в жизни), что он - подлец. Причем сказала это ему вовсе не девушка, брошенная " инжиро-бананским классиком " и ждущая от него ребенка, а русскоязычный поэт, уже ничего не ждущий ни от " классика " , ни от своей литературной судьбы. А точнее - не судьбы.

Не судьба эта, главным образом, заключается в том, что он, этот поэт, точно так же, как и остальные 80% населения Инжиро-Банании - русскоязычен. Каковое обстоятельство доставляет ему массу неудобств и прямо-таки стесняет в общении с титульным (20% от общего числа жителей) населением республики. Стесняет до того, что он (точно так же, как и более чем многочисленные собратья его по несчастью) являет собою пример дьявольской прозорливости печально знаменитого автора нынешней ситуации, изрекшего некогда слова " о двойном гнете: экономическом и национальном ".

Только смердит, простите, от этой правоты мумии - ведь в жизни все случилось с точностью до наоборот. И именно " потомки колонизаторов и империалистов " - все эти инженеры и учителя, врачи и телевизионщики, электрики и прочие журналисты (80% населения) бродят по обетованной инжиро-бананской земле, как безутешные тени в Аиде, в то время как спустившиеся с гор, полнокровные и этнически безупречные инжиро-бананцы (20% населения) аки мифологические церберы своим грозным рыком и мыком совершенно свободно помыкают безропотными русскоязычными сонмищами.

Таков основной пафос рассказов Олега Селедцова " Звонок на рассвете " и " Полет в вечность " . Объективности для надо упомянуть, что и соседние с Инжиро-Бананией земли характеризуются той же клинической картиной: " Северная Какосия, Кизилия и Пальмостан " . Нетрудно догадаться, что именно в этих заповедниках подрастают новые тарзаны ичкерийской независимости и прочие джигиты джихада.

Однако самое печальное даже не это - самое печальное то, что действительный-то (не литературный) пафос, одушевляющий сегодня, как оказалось, сотни тысяч живущих там русских людей реально выражается в двух словах: " В Россию! " . С очевидным непониманием того, что если полторы сотни лет назад, по слову Толстого, граница России пролегала по луке казачьего седла, перемещаясь вместе с ним все дальше и дальше от центра, то нынче эта же граница пролегает по ручке беженского чемодана, все ближе и неумолимей снова приближаясь к Москве.

Можно бы, конечно, помечтать о последующем восстановлении статус-кво (ведь было же уже такое в 16-17 веках). Однако приземлить такие мечты весьма не сложно: достаточно представить себе нынешнюю сборную Франции по футболу, половина которой имеет столько же общего с Ронсаром и Мольером, сколько туземные бусы из слоновой кости с ювелирными украшениями Фаберже. Эти " новые французы " - выходцы из Алжира и Туниса, а процесс заселения ими метрополии называется реколонизацией: это, во-первых; а во-вторых, и нам доступна простая статистика: уже сегодня каждый третий житель Москвы - мусульманин, что является прежде всего не религиозным, а этно-культурным определением.

И в такой ситуации бегство " в Россию " является не бегством куда-то с определенных земель, а бегством с Земли вообще - туда, в Россию Небесную. Речь должна вестись о небывалом еще - метафизическом исходе целого народа. Что опять-таки подтверждается статистикой - смертности и рождаемости. А это уже гораздо важнее Инжиро-Бананских хроник, хотя и неотделимо от них ...

* * *

Суть проблемы можно было бы упростить, сведя ее к пререканиям между " патриотами " и " безродными космополитами " . В том же рассказе Олега Селедцова (" Звонок на рассвете " ), отчаявшийся русскоязычный поэт пишет в Москву - в Правление Союза Писателей. В руководстве этого самого " Союза Писателей " без труда узнаются нынешние апостолы либерализма из пишущих - " выдающийся мастер прозы Бойцович ", " известнейшие писатели Муравьев-Ива'нов, Ковальчук ... секретарь Правления СП Боратанский " и др. Шарж становится еще более прозрачен оттого, что сам автор рассказа является членом Союза Российских Писателей, о чем не без вызова уведомляет.

Но дело уже, увы, не только в наплевавших на " руссоязычного " и попивающих водочку в Подмосковном писательском поселке персонажах и их реальных прототипах, еще раз повторю - упрощать не стоит. Сегодня очевидна добровольность исхода великого народа (ведь даже в случае с параличом воли, все равно: это - вопрос воли), с присущим этому исходу чувством исторического исхода. А отсюда - очень не далеко до уныния.

Где же тот предел, за которым отступление прекратится, где та последняя - определяющая черта русскости, которую нельзя переступать? В 1941 году - " за нами была Москва " , сегодня у нас ее уже нет. Именно в том, последнем смысле, нет.

Зато есть (и всегда найдется) десяток простых и легких (а главное - верных) ответов. Ну, например - вернуть русский народ под спасительную сень Православия. " Русь Святая, храни веру православную - в ней тебе утверждение " - так уже на протяжении столетий учит Святая Церковь. В здравом уме и трезвом рассудке (а также при реальном знании русской истории) вряд ли кто возьмется это оспаривать.

Другой вопрос, как это реализовать на практике - посоветовать Московскому патриархату взять у Министерства обороны на содержание несколько бронетанковых и воздушно-десантных дивизий, взрастить в них ревность к отеческой вере да лет так через пяток, под руководством президента, загнать предавшихся золотому тельцу современности и отпавших от Церкви жителей столицы в Истринское водохранилище и перекрестить их? Дак ведь и Владимир Путин - отнюдь не Святой Владимир, и души наших соотечественников-современников, увы, не так по-детски распахнуты свету Христову, как это было тысячу лет назад. Хотя такую мифологему на полном серьезе сегодня нередко эксплуатируют в православной среде (например, на прошлых президентских выборах - с помощью сугубо пиаровских умолчаний, но весьма эффективно).

Или же встать на другой, похожий (только напротив - антигосударственный) путь. Следуя ему, " верным " нужно замкнуться в своей " праведности " и если и без радости, то уж точно с неким удовлетворением наблюдать как отпавшая и блудная часть соплеменников (подавляющая, надо заметить) будет помирать. И " с чувством особого удовлетворения " следить за предсмертными корчами " сатанинского " спрута современного государства.

Впрочем, такое уже было ... с раскольниками - и в " праведности " замыкались, и " с тайной радостию " наблюдали, и даже денег на революцию давали, чтобы " власть эту антихристову " (т. е. царскую) сковырнуть. И что? Новая, уже воистину антихристова власть, так гайки закрутила, что и писку " праведного " не слышно стало, а как леса-то посвела - так и бечь стало некуда.

Оба указанных отношения: и страстная любовь к окружающему, мирскому, " не духовному " - вплоть до насильственного " спасения " его, также как и столь же страстная (и даже " холодная " ) ненависть, совершенно очевидно, неправославны по своему внутреннему содержанию (Ведь и в случае с крещением Руси все было, на самом деле, гораздо сложнее). Причем оба эти отношения характерны для двух совершенно самостоятельных начал: активно-деятельного западного и отрешенно-аскетичного восточного. И ни то, ни другое, прошу заметить, не являются собственно русскими .

Что же является? По небезосновательному мнению многих исследователей вопроса (в том числе и отцов Церкви) такой максимальной точкой русскости (Попомним Достоевского: " быть русским и быть православным - одно и то же " !) является не агрессивная любовь и уж тем более не ненависть и презрение, а жалость к миру. Причем на всем нашем уже более чем тысячелетнем историческом пути это - деятельная, врачующая, а нередко и жертвенная жалость. Она же - инструмент деятельного сердечного познания окружающего мира (не западного - рационального покорения его, и не восточного, и тоже рационального - созерцания).

И вот эта-та точка жалости, есть все еще не мало оснований думать - пока не пройдена. Это абсолютно абсурдно, но именно то, к примеру, что " нищая Россия " , неспособная накормить своих бездомных детей и стариков, посылает гуманитарную помощь страдающим от звездно-полосатого фашизма афганцам - факт из такого ряда! На это можно гневаться, раздражаться, даже осуждать - но этого нельзя отрицать на всем нашем историческом пути.

Все это отражено в изначальных нравственных аксиомах: народных ( " Сам погибай, а товарища выручай " ) и евангельских ( " За други своя ..." ). И, тем не менее - до сих пор еще не осознанно в должной мере. Более того, ярким образчиком обратного - стало людоедское шоу " Последний герой " (тут же народом переименованное в " Последний подлец " ). Для XXI -го века - начало решительное. Помятуя о том, что весь ХХ-й эксперименты над национальными сознаниями велись безостановочно - с лихвой досталось и фаустовскому немецкому, и старокатолическому французскому, и даже пуританскому североамериканскому. Но больше всех (и дольше) эксперементировали (руют) над русским.

Вот и на сей раз: всплыла эта Папуа-Новая Россия эдаким телеостровом в плотном окружении американских авианосцев с телекамерами и подводных лодок с акустическими датчиками - смотрите, мол, у нас все путем.

- " О, я, я ... гут, рус, гут! Ми ошшень довольны ..."

Но дело даже не в них - вот если островное шоу " Последний подлец " и впрямь станет для нас " Последним героем " и количество страстно желающих " за стекло " или " на остров " наших соотечественников перевалит за цифру с шестью нулями, вот тогда можно будет (ежели останется кому) действительно заявить о том, что эта самая точка русскости пройдена и метафизический исход завершился.

Ну, а что касается " русскоязычных " и " титульных " в самой России и уже совершенно очевидного ужимания географии первых от имперских окраин (бывшие республики) и дальше - внутрь нынешней федерации, то можно, конечно, все предоставить истории: она не замедлит " освежить " в памяти армян турецкую резню начала ХХ века, в памяти грузин - такую же резню 16-го века, в памяти малороссов - такие же события времен польско-литовского и германского владычества, эвенкам и якутам - судьбу 16-ти миллионов их североамериканских собратьев, вырезанных поголовно " просвещенными европейцами " и т. д. и т. п. Можно и для некоего гипотетического будущего предоставить деятельной жалости русского народа снова обживать эти пространства: врачам - лечить, учителям - учить, солдатам - защищать. Но только для всего этого необходимо одно условие - русский народ должен сохраняться. А то как-то нелепо получается: в Израиле 84% населения - " паспортные " евреи, и государство считается мононациональным; в России же 86,8% - " паспортные " русские, а государство - " многонациональное " . Ладно, многонациональное и многонациональное, что называется, и слава Богу, и на здоровье. Да вот только совсем уже не " на здоровье " , когда все меньше и меньше места в нем становится для одного народа, и известно какого - государствообразующего.