И тем не менее Кеплер, попутно установив астрономии ⌠земные■ законы, учредив первые законы оптики, заложив, или, как сейчас предпочитают выражаться, ⌠предвосхитив■ основы дифференциального исчисления в ⌠Новой стереометрии винных бочек■ и основания кристаллографии в трактате ⌠О снежинке■, упорно шел к ⌠Гармонии мира■.

А это требует теоретических предпосылок об устройстве души, внимающей музыке сфер. ⌠Душа имеет форму точки в актуальном бытии и форму окружности в бытии потенциальном. Поскольку душа есть энергия, она из своего обиталища в точке переходит в окружность, как бы стремясь ощущать внешние предметы┘Душа окружена в теле и скрывается в нем, откуда являет себя остальному миру. Что же представляет собой путь ее, как не прямую линию, ибо прямая есть путь истинный? Как свет и пламя, душа движется подобно сиянию, исходящему из источников света, то есть по прямым линиям. К внешним телам она движется по тем же законам, по которым доходит до ее обиталища свет от окружающих ее светил небесных■.

В этом сжатом очерке души последняя фраза √ ключевая: именно она переводит световую модель души в причинную. Кеплер не знает, как именно движется душа к внешним предметам, но как астролог, знает обратное √ действие неба на душу. ⌠Поскольку душе свойственно представление о зодиаке, √ пишет Кеплер в ⌠Гармонии┘■, √ или, лучше сказать, о его центре, она чувствует, какая планета, в какое время и под каким градусом небесного круга пребывает, и обладает способностью измерять углы между лучами, приходящими на Землю■. Измеряя эти углы, душа реагирует не на сами вещи, а на их отношения, оснащенные некой тонкой материей. Из ⌠сияния божественной сущности■ душа воспринимает ⌠архетипичные гармонии, хоть и не в чисто геометрическом виде, а как бы отягощенные и пропитанные некоей вытяжкой из сияющих лучей■.

Первый вариант ⌠ГАРМОНИИ МИРА ГЕОМЕТРИЧЕСКОЙ, АРХИТЕКТОНИЧЕСКОЙ, ГАРМОНИЧЕСКОЙ, ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ, АСТРОНОМИЧЕСКОЙ С ПРИЛОЖЕНИЕМ, СОДЕРЖАЩИМ КОСМОГРАФИЧЕСКУЮ ТАЙНУ, В ПЯТИ КНИГАХ■ закончен в 1618 году .

В предисловии к последней книге автор сообщает: ⌠То, о чем я догадывался 25 лет назад еще до открытия пяти правильных тел между небесными орбитами, то, в чем я был уверен еще до прочтения рукописи Птолемея о гармонии, то, что я обещал своим друзьям, выбрав заглавие этой книги еще до того, как сам предмет стал мне ясен, то, что 16 лет назад я провозгласил как цель исследования в одной из своих работ, то, что побудило меня посвятить лучшую часть жизни астрономическим изысканиям ┘я, наконец, вынес на суд.

Что же касается остаточных различий между гармоническими предвосхищениями и астрономическими наблюдениями, то Иоганном Кеплером они объясняются и вовсе просто: должны же планеты иметь возможность самим настраивать свои инструменты, дабы звучать согласно в миноре и мажоре. Так объясняется все, даже то обстоятельство, что наша планета √ юдоль печали и бедности. Ведь в музыке сфер Земле соответствуют именно эти две ноты: ⌠фа■ и ⌠ми■ √ первые слоги латинского обозначения этих понятий.

Кеплер не скупился на описание Чистилища, особенно в эллиптической ⌠Новой астрономии■, но что отличает его ученую драму от творения Данте, так это полное отсутствие в ней Ада, хотя о его содержимом Кеплер был осведомлен детально. Ад брошен внизу, его опишут другие.

Борьба ежедневно ведется на два фронта, и на обоих с полной самоотдачей. Катастрофически обстоят дела на обоих аренах. Одна душа и один интеллект противостоят сферам, между которыми трудно обнаружить что-либо общее. Одна √ бесконечно запутанный, мучительный, почти невыносимый ⌠быт■ всегда нищего и всегда многодетного ⌠математика достославной провинции Штирии■. Другая √ столь же запутанный, почти безнадежно, мир вычислений, никак не сходящийся к ⌠фигурам, светящимся в душе■. Борьба с неподатливостью этой второй ипостаси мира описывается им с несравненно большей пластической силой, чем состояние первой: именно ⌠напряженные, непрестанные и кипучие размышления■ √ размышления о ⌠причинах■ √ остов всей его жизни.

Спрашивается, что может узнать о ⌠причинах■ устроения этого безмерного солярно-планетарно-астрального мира, этой бездны бездн, данной ему в подслеповатом опыте лишь холодным мерцанием ночного пространства, о причинах, о которых, к тому же, ему братски советуют не вопрошать, человек, которому совершенно неясны причины перманентной недоплаты жалованья, депрессии жены, нелепой смерти детей, обвинения матери в колдовстве, тупости единоверцев, а также основания, по каким проваливаются все его космические прожекты? Ведь создавая ⌠физику небес■, Кеплер намерен объяснить жизнь неба именно этими земными законами.

Чем впечатляет жизнь Кеплера, так это исключительная цельность его научного пути, будто направляемого движением одной смысловой фигуры √ вопреки всем превратностям личной судьбы, требующих попятных эпициклов. Сам Кеплер узнавал руку провидения в том, что из всех планет у Тихо Браге ему достался именно Марс √ самый ⌠эллиптичный■. Но Кеплер не мог знать того, что открыли недавно историки науки, рискнувшие √ в вооружении современной вычислительной техники √ проверить шаг за шагом его неимоверные по трудоемкости вычисления. (Одна попытка примерить Марсу яйцевидную форму стоила ему более года вычислительной работы). Они обнаружили, что при выводе обоих законов ⌠Новой астрономии■ Кеплер допускал ошибки, какие разрушили бы все его построения, если бы в конце вычислений он не ошибался снова, и притом в точности таким образом, чтобы компенсировать исходную погрешность. Так выглядит, выразился бы Бетховен, судьба, схваченная за горло!

Так выглядит, сказал бы Кеплер, мировая гармония.

Сам он уподоблял свое движение от ⌠Мистерии■ к ⌠Гармонии■ странствию аргонавтов за золотым руном. Мы, напротив, находим в ней сходство с работой платоновского демиурга. Но можно вспомнить и странствия Данте в его великой ⌠Комедии■: все движение Кеплера, ведомое виденьем ⌠Сна■ √ это восхождение к свету, и цитированные только что страницы заключительной книги ⌠ГАРМОНИИ■ недвусмысленно свидетельствуют, что математик провинции Штирии уже в Раю. Уже не важно, какое там на дворе тысячелетие. Неужто седьмое?

4. Шлем Мамбрина

Но можем ли мы разделить кеплерово блаженство? Его гармония подобна красотам Дульцинеи Тобосской (никто из его современников ее не расслышал), а его небесная физика √ науке странствующего рыцарства, которая, как учил Дон-Кихот Ламанчский, так же хороша, как наука поэзии, и даже немножко лучше. Это гармония предчувствий, сбывающихся вопреки фактам. Колумб открыл Америку потому, что она преградила ему путь к райской Индии; Кеплер открыл законы астрономии на пути к гармонии сфер. Чудища вроде Полифема или Сциллы с Харибдой, стерегущих Золотое Руно, есть явление гармонии, часть добычи, коль скоро они повержены. И не таково ли по своему существу само открытие природы, ставшей на пути человечества к даровой гармонии мира?

Гармонии ⌠закона 2/3■ не слышим и мы. Зато можем еще раз всмотреться в ее зримый прообраз √ в ⌠Космический кубок■, украшающий историю физики. Ведь перед нами символ √ новая, научно-техническая чаша Грааля. Небо в материале земли.

Выступая от лица гуманитариев против засилья математизированного ⌠здравого смысла■, В.В. Набоков в свое время констатировал, что умозрительная сеть, наброшенная на мир физикой, срослась с ним √ из внешней стала внутренней. Этот образ более нагляден, чем кантов тезис об априорности наших познаний. Но вряд ли можно найти ему более выразительную иллюстрацию, чем ⌠кубок■ Кеплера. Именно о таком познании было сказано: мы находим в мире только то, что сами вносим в него, чтобы сделать его понятным.

Нам представляют модель планетарной системы. Но √ вглядываемся мы √ а где же сами планеты? Невидимые по своей малости, они представлены сферами. Но ⌠сфер мира■ тоже не видно √ во всей красе нам представляют только многоугольные ⌠скрепы ума■: крюки, что держат небо. Объект созерцания полностью растворился в ментальных структурах √ каркасах, смахивающих по виду на изделия заурядного слесаря. Словно какой-то чародей подменяет небесные гармонии физиков такими вот штуковинами.

Этот шедевр механики, воздвигаемый на развалинах античного космоса √ лучший исторический образчик ⌠отвлеченных начал■, наброшенных на человеческий космос. И, если в ⌠космическом кубке■ видеть только это корыто, разумеется, ничего, кроме ⌠общего содрогания тела■, в гуманитарии он пробудить не сможет. Но гуманитарию надо напомнить, что эта техногенная форма смонтирована Кеплером для тех, кто не умеет видеть математических формул: это уступка безумца ⌠здравому смыслу■, дар восторженного созерцателя подслеповатому деятелю. Это попытка предъявить небесный порядок и строй ⌠любому крестьянину■.

В душе самого астронома светились иные фигуры. Ибо он полагал, что наша душа обладает не подобием божественной парадигмы, по образцу которой изготавливался мир (так учила схоластика), но самой этой парадигмой. Она и есть эта парадигма √ не обещание, а гарант мировой гармонии.

В своих исканиях ⌠гармонии мира■ Кеплер не был одинок, он знал, что найдет читателя √ как раз потому, что канун религиозных войн более, чем когда-либо, отдалял людей от гармонии. Ожидание радикальной реформации мира было всеобщим √ все знали, что далее ⌠так жить нельзя■. Покуда практики отдавались прямому искоренению ведьм, мир, замиравший в ожидании нового слова, порождал мистиков, магов, пророков, розенкрейцеров, пансофистов. В том числе и универсалов, ищущих путь к спасению в укоренении гармонии в самой ⌠природе вещей■. В предисловии к ⌠Гармонии┘■ Кеплер писал: ⌠О если бы эти Небесные гармонии могли восстановить гармонию в церкви и государстве! Бог, как врач, теперь режет и прижигает, чтобы излечить несчастного больного. Но сам больной, в бреду горячки, не видит в этом блага. Так пусть же созвучие мировых систем служит нам образцом согласия■ . С той же целью писалась, по слову Сергея Радонежского, и рублевская ⌠Троица■: дабы ее созерцанием одолеть ненавистную рознь мира сего.

Сам замысел ⌠Гармонии мира┘■ говорит о том, что музыку сфер Кеплер уже слышал. Нельзя же положить жизнь на свидетельствование того, чего нет в собственном опыте. Призывая нас в свидетели мировой гармонии, он скорее делился ее опытом, чем удостоверялся в нем. Существует музыка. В многообразии звуков, явленных слуху, встречаются, хотя и нечасто, такие особые их комбинации, какие сопровождаются у человека чувством благоговения перед творением; почему же их следует искать на концертах, а не в нем самом?

Кеплер разделял традиционное понимание истины как слияния вещи с интеллектом. ⌠Познавать значит сопоставлять воспринятое извне с внутренними идеями и выносить суждение о том, насколько они совпадают■. ⌠Внутренние идеи■ интеллекта ему соприродны √ врождены, а ⌠не рождаются от бесед■. Уму нашему они присущи так, как яблоку, например, число камер с семечками, а снежинке √ шестиугольность. Подобные идеи, посредством которых каждый человек изначально, ⌠сам по себе знает, что такое прямая и окружность■, Кеплер называет прообразами или архетипами вещей. При встрече с подобными им предметами архетипы ⌠начинают светиться в душе■ и человек (⌠как отлично заметил Прокл■) словно пробуждается.

По Кеплеру, архетипы образуют систему, увенчанную Троицей. А фундаментальному объекту подобает фундаментальный архетип: ⌠Образ триединого Бога есть сферическая поверхность, а именно: Бог-Отец в центре, Бог-Сын √ на поверхности и Святой Дух √ в симметричном отношении между центром и описанной вокруг него сферической поверхностью■. Движение от центра к периферии символизирует творение, руководимое Св. Духом √ принципом симметрии. А человек √ это плоское (плотское) сечение божественной сферы, образующее окружность. Она ⌠одновременно принадлежит и секущей плоскости, образуя ее границу, и усеченной сфере, будучи местом их встречи, подобно тому как дух заключен и в теле, будучи началом, связующим его внешние формы, и в Боге, являясь сиянием, исходящим из божественного лика к телу■.

Для математика, возможно, это самопонятное воззрение на тайну троичности. Но чтобы оценить своеобразие такой ⌠Троицы■, следовало бы поставить подсвеченный хрустальный шар, схваченный сияющими обручами, рядом с одноименными творениями Мазаччо или Рублева.

Как все вещи стремятся принять облик сферы, так ум стремится его воспринять, поскольку сферический эйдос ему врожден. При созерцании Вселенной дух выполняет работу глаза. Однако не дух подражает глазу, а глаз √ духу. Ибо ⌠создавая нас по своему подобию, Бог хотел,┘чтобы мы могли разделить с ним его собственные мысли┘■.

Это определяющая черта умонастроения Кеплера: всю жизнь он стремился разделить с Богом ⌠его собственные мысли■.

Форма мандалы сразу опознается в кеплеровском символе Троицы-сферы, а также в ⌠Космическом кубке■. Формально он ничем не отличается от мандалы: ⌠угловатость■ земного ума вписывается в ⌠округлость■ божественного интеллекта. Значения, какие Кеплер приписывал своим плоскостям и сферам, полностью совпадают с теми, что подразумеваются мандалой. Астроному он послужил символом, утверждающим в средоточии психокосмоса тело Солнца.

Анализируя этот символ в терминах К.Г. Юнга, Паули заключает: ⌠┘Планетная система с Солнцем в качестве центра играет у него роль носителя образа мандалы, а Земля находится к Солнцу в таком же отношении, в каком ⌠я■ находится к ⌠самости■. Здесь же Паули связывает динамические представления новой физики с идеей вращения, заключенной в мандале.

Однако в ⌠Гармонии мира■ Кеплер вооружается другой символической формой, не имеющей уже никакого отношения к Троице, а заимствованной им из астрологии. Правда, для этого он изменяет саму астрологию, по сути превращая ее в раздел оптики. Небо, по Кеплеру, действует на человека чисто физически √ в той мере, насколько его достают с небосвода световые лучи. Свой третий закон (⌠закон 2/3■) астроном открывает, исследуя связь между орбитами планет и углами, под какими их лучи скрещиваются в душе человека. На рисунке сверху показаны картинки из ⌠Гармонии мира┘■, представляющие разные способы, какими эти лучи сходятся на человеке. Это снова круги со вписанными в них многоугольниками. Но теперь они не статичны, а выстраиваются лучами светил по ходу их вращения: если диагонали этих фигур указывают на планеты, то их скрещения √ на человека. Изменяясь во времени, они порождают сеть бесконечной сложности и изменчивости. Эта самосветящаяся центрально-симметричная паутина, насыщенная небесными энергиями, не слишком отличается от картины ⌠небесной иерархии■, стоявшей когда-то перед умственным взором Дионисия Ареопагита. Кеплер разбирается в ней посредством пифагорейской ⌠музыки■, переведенной на евклидов язык. А именно, он полагает, что в скрещении этих лучей есть особые, выделенные (как шестиугольники в снежинке), какие воспринимаются нашей душой как гармоничные в музыкальном смысле. Последние непрерывно преобразуются движением планет √ живут их жизнью, отражаясь в гороскопе как в живом зеркале (или как в резонаторе, скептически замечает Паули), но душа замечает только те из них, которые √ на мгновение, как в калейдоскопе, √ становятся правильными; эти кристаллические формы душа воспринимает как гармонические созвучия и направляется ими к действию.

Словом, разгадывая небо, Кеплер ищет его ⌠фундаментальные симметрии■ √ внутренние напряжения в световом эйдосе, сообщающие ему структурность и тем самым √ звучность. Средневековую схему лучей, падающих в каждую точку Земли со всего небосвода, Кеплер довел до предельного упрощения. Чтобы прочувствовать своеобразие этого метода, нужно вообразить, как, скажем, Дионисий перешел бы от описания ангельских ликов к вычислению углов, под какими их энергия передается каждому человеку. Средневековая живопись изображала благовестие световыми лучами, ударяющими с неба о землю, √ вот Кеплер и спрашивает, какие из потенциально бесконечного множества таких лучей несут человеку озарение.

Такие модели совершенно чужды Галилею, Декарту, Спинозе, Гоббсу, Ньютону √ это последняя вспышка сферической мысли, в коей жертвенно сгорает сама сферика, озаряя ⌠законом 2/3■ внутреннее пространство декартова куба. Далее физика будет работать только с картинками ⌠местного■ движения и ⌠локального■ действия. Образы сиятельных центрально-симметричных сущностей воспрянут в ней только с открытием структурности атома.

Что же она символизирует? Мандала считается символом духовной концентрации √ интроверсии. Но Паули усматривает в ⌠сфере■ Кеплера символ духовной экспансии. ⌠От некоторого внутреннего центра душа движется во вне (в смысле экстраверсии) к материальному миру, в котором, по предположению, все процессы представляют собой нечто автоматическое ┘■ . Так выполняет ли она функции мандалы?

Для буддиста мандала √ предмет медитации, то есть средство приведения себя в искомую психологическую форму, скажем, в состояние всецелой собранности; внешнее совершенство предмета особым ритуалом переводится во внутреннее состояние человека. Мандала √ предметный образ чаемого внутреннего совершенства (искомой ⌠гармонии■); это аналог моленного образа √ иконы. Для Кеплера сфера √ средство познания мира. Его медитация √ это поиск мандалы в телесном мире. Здесь она √ образ чаемого состояния внешнего мира, прообразом коего служит внутреннее состояние человека √ строй его души.

Но этот символ души отличается и от платонова. Во-первых, кеплерова душа движется прямолинейно: не вращается, а лучится. ⌠Как свет и пламя, душа движется подобно сиянию, исходящему от источников своих, то есть по прямым линиям■. А во-вторых, ⌠душа окружена телом и скрывается в нем, коренясь в его незыблемой точке, откуда являет себя остальному телу■. У Платона, напротив, душа, простираясь от центра до пределов неба, сама в себе вращаясь, окутывала небо извне. Кеплер сознательно обживает место тимеевского демиурга, если не христианского Творца.

И таков метод не только Кеплера. Идея тварности Вселенной √ решающая в становлении всей новой физики. Только она гарантировала первым людям новой науки познаваемость мира, только она сделала мир мыслимым.

В самом деле, откуда следует, что эта кромешная тьма вещей вообще может быть осмысленной, если не знать, что однажды она уже мыслилась? Если бы первые люди науки не видели мир сплошь тварным, если бы не понимали его как произведение высочайшего искусства, мы не знали бы математической физики. Ибо ее создатели не имели другого доступа к разумным основаниям мира, кроме проникновения в замысел его Творца.

Коперник исключал возможность неравномерных движений неба на том основании, что она указывала либо на непостоянство движущей силы небес, либо на их собственное несовершенство, но ⌠и то и другое противно разуму, и недостойно предполагать что-либо подобное в том, что устроено в высшей степени совершенно■. Кеплер был вынужден допустить такую возможность, но и он спрашивал: какие принципы должен был избрать ⌠совершеннейший из строителей, чтобы получить творение, обладающее безупречной красотой?■. А в трудных случаях знал, что ⌠неправильные тела можно отбросить, как не свойственные благоустроенному мирозданию■. Галилей, затевая в начале ⌠Диалогов■ полемику с Аристотелем и сознавая, что при полном отсутствии взаимопонимания с оппонентом невозможна никакая дискуссия, так определяет общий с ним исходный тезис ⌠Мир есть тело ┘ в высшей степени совершенное и ┘ в высшей степени упорядоченное, то есть в отношении его частей должен господствовать наивысший и наисовершеннейший порядок■.

Такова линия всего математического естествознания, обобщенная Эйнштейном: весь наш опыт учит, что природа подчиняется тем законам, какие математически проще всего себе представить. Самые глубокие из прозрений физиков стали ответом на вопрос: как я устроил бы этот занятный предмет, будь я на месте Бога? Спрашивается, может ли Бог уступить мне свое место? Отцов науки этот вопрос не смущал. Математическое доказательство одинаково обязательно для человека и Бога √ учил Галилей теологов. Кеплер отвечал еще более просто: мой Бог √ это Бог, ⌠которого я могу распознать при созерцании вселенной, как если бы она была создана моими собственными руками■. Значит, это Бог почти самодельный: существо, какое человек находит в себе в минуту наивысшего напряжения всех своих сил и способностей. А что до божьего мира, то он таков, каким находит его человек, вслушивающийся в свои глубины. ⌠Чудо■, какому не перестает изумляться ученый, и состоит в том, что законы, найденные углублением в себя, сбываются во внешнем мире.

А там-то они сбываются по законам ⌠космического кубка■.

⌠Космический кубок■ √ это наглядность ⌠гармонии мира■, ее перевод на общепонятный язык. В житейском же обиходе физические законы обретают наглядность (а вместе с ней убедительность) в технике.

Между человеком и миром прорастает ⌠вторая природа■ √ мир созданной им самим реальности. Когда мир мыслится Богом, мы видим ⌠первую■, обычную природу; когда же он мыслится физиком, видим техносферу. Вторая природа √ это физический образ первой: познавая первую, мы производим вторую. Тем, кто еще верит в ненаглядность физики, следовало бы хорошо осмотреться: кто, как не она, изменяет весь образный строй нашей реальности? Весь мир пребывает в состоянии перманентной перестройки √ в скрепах ума, в лесах машинного строя, символизированного ⌠Космическим кубком■.

Кеплер √ едва ли не единственный физик, который в своих сочинениях не только излагал обретенную им истину, но с тем же тщанием живописал и все ее лабиринты и тупики √ увлекаясь сопутствующими духовными ландшафтами. Науке они не нужны, но это подлинный клад для историков научной мысли.