|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
Рассказы
12.XII.2005
Черти на трассе
И вроде жив и здоров,
И вроде жить не
тужить,
Так откуда ж взялась
печаль?..
В. Р. Цой.
"Литератором я не стал.
И
вы тоже наверняка не станете, поэтому и учите
литературу, математику и прочую шушеру с пятого на
десятое. Вообще не учите. Русский требуется хоть для общения. Английский?..
Англичанином я тоже не стал... Физика - она с трактором тесно связана, её
надо
понимать и применять. На практике. А трактор - вещь в хозяйстве незаменимая,
не
роскошь, а средство производства, его
нужно уметь собрать-разобрать с закрытыми глазами, или, как говорится, в
полевых условиях. Чему я вас и учу. Вы же запустили это дело. Как будто
механизация - последний предмет, мол, мы другие можем зазубрить. Когда
прижмут,
а до этого руки не доходят. А я вам говорю: литератором я не стал и стихи не
пишу - касаюсь с ними только когда провозглашаю: "Давай-ка выпьем, где же
кружка?" - так говаривал часто Василий Петрович на уроках единственного
предмета. Который он преподавал, именовавшегося всеми "трактором" (сей
курс
профобучения есть только в последних классах
сельских
школ, причём специально для будущих механизаторов муж.
пола). Василию Петровичу, которого все заглазно
звали
просто Василием, а выпускники и отдельные ученики - приглазно,
но без всякого бахвальства, было лет двадцать восемь, но по виду намного
больше. Я никогда не интересовался сельхозтехникой, но на его уроки ходил с
удовольствием: мне было интересно его слушать, он умел рассказывать просто о
сложных, сухих вещах, снабжая рассказы жизненными подробностями, различными
курьёзами и какими-то добрыми шутками; объяснив параграф, он спрашивал,
понятно
ли - если нет, то разъяснял всё снова, прерывался, задавал вопросы по мелочи
или про частный опыт, опять всё разъяснял... Другим учителям такая самодеятельная методика не очень
нравилась,
но куда больше им не нравилось, что
Василий пил. Пристрастие это в принципе никак не сказывалось на его
работе (он был ещё и завхозом школы), кроме того единственного случая, когда
он
развалил на тракторе школьный сарай, правда, иной раз он не являлся на
занятия или поехав в город на школьной машине приезжал без прав и
ещё лучше - чаще всего он пил с учениками, потому что пил много и
обычно ночью, когда работал наш клуб. Как раз
когда
я учился в десятом, Василий перестал пить, держался - только по большим делам и праздникам. Но
через год, в конце ноября, запил снова. Говорили, что, возвращаясь из
города,
он попал в аварию, скорее всего, врезался: его старенький ГАЗ - 52, который он звал
"полуторкой",
пришлось выбросить, но сам Василий, по счастью, только сломал ключицу -
вернувшись из больницы через месяц, он и запил
по-прежнему.
Был понедельник
и клуб не работал. Вся "братва" собралась у памятника солдату-земляку,
находившемуся за клубом и отделённому от домов непролазной полосой из
корявых
клёнов, - тут мы, ученики, пили даже если клуб был
открыт. На каменной платформе примостились ребята в кругу, в центре сидел
Фестиваль и разносил самым старшим. Я подошёл,
оздоровался* с каждым за руку, выложил три яблока,
вскоре
мне налили самогона, я выпил и сидел молча вне кучки, так как пить более не хотел, смотря в абсолютно чёрное
пространство вокруг - было тихо и
морозно. Ещё я всё смотрел на Фестиваля: он пил уже три дня, тоже только
вернувшись из больницы, и два раза я слышал забавный рассказ-притчу о двух
братьях в его личном исполнении, но я тогда был сильно пьян и не помню её
содержания и сути (по-моему я даже читал её
раньше),
но помню реакцию "толпы" - молчали и чуть ли не плакали. Нет, от
них я этого не ожидал! Однако же Фестиваль был как будто весел
сегодня,
подсел ко мне, спросив закурить (раньше он не курил), потом спросил как
дела. Мы сидели молча, курили - иногда бывали такие вот моменты - я и
он:
меня считали самым умным из братвы, а Фестиваль в свои двадцать лет был так
крут, что его боялся каждый в селе и во всех окрестных сёлах и деревнях -
гора
мускулов, сама жестокость и наглость, но вместе с тем он был "нормальным
парнем", иногда даже приятным в
общении и даже чем-то странным. Таким образом, нас сближало это
противопоставление, больше общего меж нами не было, если не считать того,
что
оба мы родились в один день - 23 февраля, - но с разницей в два года, и ещё
мне
нравилась его сестра, из-за чего я часто попадал ему под руку или под ноги.
Месяца четыре назад он подрался со своим братом (что у них было делом
обычным),
и брат серьёзно порезал его ножом; отбыв в реанимации и в больнице, он опять
умудрился попасть под нож в драке, едва залечил рану и вот недавно -
опять... Все эти четыре
месяца он пил (даже в больнице, в хирургии!), лез во все драки, пару раз его
забирали, потом вроде остепенился, но спорт и проч. бросил, стал курить. Я
всё
молчал, он предложил выпить. Я взялся за холодный стакан - закуска уже
кончилась, и никто не рвался к нему -
никаких оригинальных тостов я цитировать не собирался...
Тут
подошёл ещё один человек с забинтованным плечом, все засмеялись, а я даже
стушевался - учитель ведь, сегодня
днём
только был его первый урок после лечения. Василий всех оздоровал
левой рукой, поздоровался и со мной, сказав ещё: "И ты здесь, Алексей".
Выпив полстакана, он начал было рассказывать про больницу, но
запнувшись на первой детали - что-то о койках с
сетками - сразу сбился на свою службу в армии: мол, был у
них какой-то смотр,
начальство велело срочно прибрать
территорию - подмести листья с асфальта и
покрасить
забор, а была осень и
шёл дождь, листья подмели, но они опадали вновь,
что
раздражало начальство, а деревянный забор красить в дождь невозможно, но
армия
есть армия: пришлось лезть на двадцатиметровые вязы отрясать листву и
красить
забор "группами по три": один держит зонт, другой сушит паяльной лампой,
третий - собственно красит. Все смеялись (особенно Фестиваль, который всегда
смеялся "от души", как-то по-особому навзрыд и
повторяя по-своему смешные фразы, что очень заразительно), но ждали, видимо,
не
этого рассказа.
Проглотив ещё полстакана,
Василий сам догадался, согласившись: "Ладно, не смотрите так...Длинный
больно
рассказ, попытаюсь сократить...тем паче я находился в довольно пьяном виде... а
вообще вы скажете: беляк или можть приснилось,
однако
ж... впрочем, лучше слушайте...". Он взобрался повыше - я подумал, что
сейчас
грянут аплодисменты. Да, рассказывать Василий умел мастерски, из самого
заурядного случая он делал, так сказать, динамический и сатирический эпос; я
запомнил его рассказ почти дословно. По ходу дела мы выпивали, вначале все
давились от смеха, то, не выдержав, ржали на всё село, перебивали, задавали
вопросы, уточняли всяческие подробности, удивлялись - деревенские мужики
очень
любят такие именно рассказы, не простой разговор за бутылкой, а рассказы - сначала я расскажу, потом ты и т.
д.
"Возвращался я из
города
на своей полуторке, как говорится, с дела. Проторчал я там почти что дотемна - сами понимаете, пока
получил, пока подписал... вот.. и на приличных
рогах
ехал по трассе...
Сумерки спустились
внезапно,
я еду и кажется мне, что не просто вечереет, а прямо сами глаза застилает
серый
туман, отдельные пылинки которого - как пыль в луче солнца -
изредка даже искрятся... На мгновенье вообще
потемнело в глазах, всё - как провалилось... Я испугался: расшибусь
впотьмах,
даже лбом нажал сигнал. А когда этот пылевой туман чуть расплылся, я немного
в
сознание пришёл, думаю: уже в кювете (руль-то я отпустил!). Глянул: чёрт.
Сидит
на руле и рулит. А руки мои, как тряпичные, потерялись в тряпках. Я их вынул
и
вцепился в баранку так, что чуть не отломил роговушку,
ей-богу! Оказалось, что при этом я прищемил чёртов
хвост и заметил это только тогда, когда чёрт копытцами нажал бибикалку. Откуда-то подул ветер, принесший в себе тот
же
искрящийся порошок, сыпавшийся теперь сверху вместе с чертями. Ещё два чёрта - такие маленькие, поросшие шерстью иль щетиной, с
розовой свиной хрючкой и с поросячьими же ушами, с
хрупкими, как у ягнят, копытцами, рогими и хвостом
во
весь чёртов рост - опустились ко мне на руль. Главное дело, я не
удивлялся - ехал себе спокойно, рассматривал их как инфузорию - так-то её
мать
вместе со школой! - в микроскоп. Насчёт клыков сказать не могу; борода была
у
одного по виду уже старого, начавшего в некоторых местах седеть; глаза
мелкие,
показалось, зелёные с красным зрачками; зубы длинные, дряхлые, у пенсионного - вставные.
Всё было нормально, но
вдруг
враги начали чудить: когда я поворачивал в одну, они, все трое, тянули руль
в
другую, при этом сидя на нём самом и опираясь
как бы только о воздух - по законам механики, вы знаете, ребята, это
невозможно... А я (нет чтоб уступить!) принялся
состязаться с ними в силе. Моя бедная полуторка стала выписывать крендели,
шарахаясь от одной обочины к другой и мешая встречным. Один резвый жигулёнок даже слетел с трассы и заехал
чуть ли не до лесопосадок. Я спьяну не заметил, как черти расплодились везде
вокруг; один чертёнок - враг народа - сидел у меня на плече и щекотил хвостом в
ухе. Два неумных беса достали из сумки колбасу и драли её и, как говорится,
жрали - вместо того чтоб взять тут же лежавший ножик и
отрезать. Кто-то включил дворники, и теперь на них катались черти. Другие,
довольные своей тупой изобретательностью, качались на вымпелах и прочих
побрякушках, об которых я пожалел что повесил. Вся эта братия и отродь скакала и летала у меня перед глазами, как
мартышки,
отвлекая и вызывая головокружение; многие не стеснялись и раз другой
прогуляться по моей голове. Баранку я уже не держал, так как
друзья-прохвосты
до того увеличились в числе и силе, что я с ними тягаться не стал. На мою
правую ногу, которая была на педали газа, взгромоздился жирный как тёщин кот
чертяра из отряда свинообразных. Он так ловко и усиленно
давил, что нога моя сделалась как протезная. Засим соплеменники (ихние) пытались отломить рычаг, что производило эффект
автоматического переключения передач, и я. конечно, был рад, что еду не прилагая никаких усилий.
Естественно, радость долго не продлилась: менты!..
Маленький, в шапке, в
валенках с калошами и красный от мороза, меня остановил сотрудник ГАИ.
Затормозил я, правда, с трудом. Черти сразу спрыгнули и скопились все у
пассажирского места внизу, в ногах, чтоб их не было видать. Я
говорю: "Гражданин инспектыр, извините за
выражение... в смысле... как бы выразиться... черти надсели.
Замучили: не дают уп-правлять транспортным
средством".
А он на ответ: "Разберёмся, - говорит, - с чертями, прежде всего
прошу ваши документы". Я отдал. Не
подумав. Появился второй, тоже в валенках и начал что-то частить, смеясь
через
каждое слово. Я уловил почему-то только: "Эти черти оттуда...ха-ха! откуда
и
джинн Али-буба". Мне не до шуточек, тем паче под мухой; короче, я не понял
фразы, но на всякий случай запомнил (алкоголь
развивает, обостряет память). Теперь я уже смекнул
и
констатирую, что джинны поголовно бывают в лампах, нежели в тех знакомых нам всем ёмкостях. (К слову,
ребята,
раз мы из паяльной лампы самогон пили - запах бензина, может даже его
остатки
только придали приятности и, как говорится в книжках, эффект аффекта всерьёз
и
надолго...). Вот... ну я от них не отстал (да
и как же тут отстанешь - шутка дело: черти мерещутся!),
обращаюсь: "Взгляните, говорю, на эту нечесть,
заберите их к себе в будку". Тогда оба гаишника на меня так посмотрели,
как
будто у меня на голове росла ёлка, а Дед Мороз со Снегуркой водили хоровод
округ ней. Этот маленький потребовал путевой лист; я сказал: не знаю где,
черти
унесли к ним и обращайтесь. Он, как дельный, обошёл машину и полез в
пассажирскую дверь. Как только он занёс ногу, чтобы поставить ее в кабину, я
крикнул: "Тише! чертей раздавишь! Не видишь что ли?!". Озадаченный
сотрудник посмотрел внимательно на чертей, при этом покрутил пальцем у
виска,
но забрался на сиденье, не коснувшись, пола и сидел, держа ноги навису. Он
заметил путёвку, прижатую магнитом: "А говоришь: черти взяли!". Я,
конечно,
не стал спорить с дальтоником, слепым (Пью) иль вообще недалёким человеком,
как
говорят вам по истории, убогим, но про себя заметил: "А
что же ты "уголок" держишь - пресс качаешь?!". Посмотрев бумагу и
понюхав
её, он заявил, что скоро приедет собственно спец по
нечистой силе, а мне сейчас следует подъехать чуть поближе к их будочке и подождать
его.
Так и сделал. Однако
ждать
пришлось довольно долго, и я сразу же задремал. Проснулся, по всей
видимости,
минут через сорок - сухой как лист,
сушняк же меня и долбил пустой бутылкой по челдану.
Чуть не забыл! - подъехал майор на "восьмёрке", он меня и разбудил. И
эти
два лилипута подошли: "Ну, гражданин Песков, как будем вопрос с чертями
решать?". Я замялся немного спросонья, с похмелья, удивляюсь: "С какими
частями?! С запасными?". Тут началось неописуемое:
втирали очки. Представители власти, стыдно сказать. Ну
ничего не поделаешь, пришлось принимать к сведению их бредовые факты.
Вытерли
очки, набредили кошолки две и взвалили их на мой
и без того...горб. Я уж и сам усумнился
- вроде во сне какая-то катавасия представлялась...бывает ведь так
называемое дежавю, когда просыпаешься, ничего не помнишь, а потом
тебе, допустим, говорят что-нибудь или просто
случайно посмотришь и видишь тот самый "кадр" (как в кино), и ты
сразу как бы вспоминаешь, что это и снилось...Но их в принципе
заинтересовало
не это, а сами понимаете... ну конечно и путёвка, а там и
накладные... В итоге преподнесли
на блюдечке с голубой и
золотой
каёмочкой изрядный штраф и несколько баллов, которые для шофера как замена
колеса без домкрата. Мне в таком агрегатном состоянии было всё равно, лишь
бы в
окно не дуло и во рту не сохло (это я к тому, что дуло и сохло). Я им
говорю,
мол, мои золотые, разберёмся мирно-полюбовно, как
всегда: лучше я переплачу, но баллы оставьте себе. У них рука набита. Баллы
на
погонах. Полез я в карман. Надеясь там обнаружить 70 тысяч двухсотками
школьных и своих кровных восемь. Нету. Я так голову
и
склонил, а на полу - две банкноты и резинка от бигудей,
коей они были стянуты. Деньги оказались, как говорится, грязными: истоптаны
какими-то странными следами, как будто маленькими
копытцами...
Майор поднёс мне лично
легендарную трубку, замерил. Показал два удостоверения: одно сотрудника,
второе
- врача-психотерапевта какой-то спецклиники
МВД. Я оторопел. Он ещё крайне небрежно ощупал мои гланды, рассмотрел с
фонариком зрачки и вдобавок тяпнул какой-то
монтировкой по коленке.
Меня, ребята, страх
изъел. И
не напрасно - приговор был таков: вы подлежите лечению в психиатрической
клинике (освидетельствование уже окончено). Беляк плюс еще какая-то фигня. Типичный случай. Майор, почесав руки и, кажется, потерев,
обратился
к подчинённым с просьбой заключить мои вибрирующие конечности в наручники
для
соблюдения общественной безопасности, на что менарь только пожал плечами и
молча указал пальцем себе на глотку. Должно быть из
них сделали ошейник служебной овчарке, как тут не догадаться (а из нас
всегда
делают только дураков, только мы не всегда это чуем - мы же не доги, как
говорят ваши англичанины). Пришлось им вытянуть из
штанов ремень. Мой.
Один представил мне
бумагу,
где якобы с моих собственных слов было записано о нападении "нечистой
силы".
В конце стояла моя длинная роспись, подписи каких-то свидетелей, печать и
прочее. Второй ученик Шерлока Холмса и доктора Ватсона возился с двумя
купюрами, измеряя на них следы и, по-моему, даже снимая "отпечатки
пальцев".
Опять не подумав, не
постеснявшись и не испугавшись (потому что это мне надоело, и вообще стало
нестерпимо
физически), я буквально-таки взмолился:
-
М -мужики...господа, господа офицеры! я вас
очень прошу...ну вы же понимаете... как бы это
сказать...
-
Тридцать пять кусков.
-
У меня их нет с
собой.
-
Ознакомился с протоколом? Согласен со
всем?
-
Давайте, ребята, сделаем так: я
оставлю у вас права, поеду домой, а завтра и привезу
сюда.
-
Хы-хи, извини, мужик, не
годится.
Мы на то и оперативники...Нам тоже надо...(мне
прямо показалось, что он хотел сказать "опохмелиться") жить.
Поехали, гражданин...
Меня как громом ударило.
Погодите,
говорю, у меня тут рядом, в посёлке Луговое, кум живёт - два кэмэ - поеду одолжу, лады? Лады, говорят, давай газуй - мне даже не верится.
-
Чё встал, кум, тебе же сказали: ла-ды!
Я хотел
было выписать рифму, но так как не литератор, промолчал.
Освободившись от оков, я завёл полуторку и был таков. Не помню, кажется, в дороге мне пришли в голову две мысли. Одна из них, что смываться бесполезно: дороже встанет. Чуть не проскочил поворот на грунтовку, я уж и забыл, когда последний раз ездил по ней в Луговое. Машина ехала как бы сама собой, но потом, на ямах и ухабах, меня сильно протрясло и пришлось взять бразды управления в свои преступные руки - а они почти что не слушались, я рулил по этой дороге как на автогонках, так раззадорился, что даже весь вспотел...
Калитка почему-то была открыта и от ветра билась,
расшатывая всю серую, дряхлую оградку. Из крошечного окна ослепила лампочка.
Кум! Любил я его! И сейчас люблю... Я буквально влетел в незапертую дверь:
кум
со своей бабкой сидел за столом, просматривали какой-то сериал. Постарел,
дурная голова, полысел, посерел. Бабка, в очках, клевала последними двумя
зубами семечки, усыпая шкурками газету, готов спорить, что "Правду", ещё
из
старых запасов. Дед как всегда пытался что-то прочесть в таком положении,
сдвигая
продукты производства на стол, а бабка, естественно, ворчала, ругалась:
"Во приспичило!" или "А то ты ужо не читамши
эту газету столетнюю! Всё умного из себе строит -
смотри вон луччи телевизир!". Рады были мне
знакомые с детства стены с заржавевшими обоями и картинками на них, всё
было совсем по-старому... Даже в одно мгновенье
- сразу, как я только вошёл, я хотел кувыркнуться и прыгнуть на
развалившийся диван, но за окном (на той стенке одно это маленькое окошко)
кипела, как говорится, ночь, и мне в ней ещё
вариться-непровариться...Кошачьи
глаза уже не маячили на часах, но кот
как будто ухмыльнулся посредством какой-то паутинки и смотрел на нас
неумелых
(уже потом начинается демонстрация могущества, а сразу не знаешь
как и повернуться).
Тонну угля с полуторки разгрузить легче, чем пытаться отказаться от угощения моего кума Груни, состоявшего единственно из крупнонарезанного сала с луком и хлебом, выслушать справедливые упрёки в долгом непосещении и в конце концов с неохотой опохмелиться (что смеётесь, ребята? - ладно, ладно, может и с охотой). Как говорит кум, процесс противен - результат приятен. Потом ещё больших усилий потребовалось, чтоб убедить кума поверить мне на слово (давай ему бумажку из милиции!) и выдать мне же и опять под моё же честное слово что не пропью 35 тысяч, заработанных им, оказывается ещё в грозные и голодные годы войны, в тылу, но в поте лица, а теперь-то уж получаемых в виде пенсии, которая, по его подсчётам, является денежным эквивалентом килограмму хлеба, килограмму масла да ещё килограмму колбасы (последний килограмм он добавил совсем нехотя - видно было, что расчеты были произведены по заказу бабки, сам-то он всю жизнь всё в литрах измеряет, даже то, что, на первый взгляд, никак нельзя).
Сотрудники были довольны сверх нормы, и, выказав мне сердечную благодарность и искреннюю признательность, на радостях предложили сообразить на троих - на них. как знаете, денег у меня не водилось, но стаж имелся, поэтому меня и откоммандировали за водкой, всучив "пока" 17 тысяч, только полчаса назад бывшими полфунтом колбасы в кармане у кума. Я очень невнятно возразил, что может майор удостоит съездить самолично или по крайней мере предоставит авто - мой рыдван только заводить минут двадцать...На что они, так же невнятно, пояснили, что майор уже "находится на отдыхе" и они без меня тоже уже отдохнули бутылочку. Короче, дело к ночи, а мне домой надо - не тут же ночевать! Велели ехать обратно в город, там в ларьке купить водки повкуснее, где на этикетке Пьер Смурнофф мигает третьим глазом как светофор после третьей.
Однако я их надежд не оправдал, а именно: снова навестил кума, вернул ему 17 тонн, присовокупив к ним найденные в бардачке чёрные от мазута 500 рублей и заверив, что так же скоро верну и вторую половину, а сейчас имею другую просьбу. Дело в том, ребята, что любимый мой кум работал на спиртзаводе и ушёл в отставку, то есть на пенсию, всего шесть лет назад и не по собственному желанию, поэтому по сей день имел запас, как он говорил, лучшей жидкости на свете. Этот "золотой запас" содержался им якобы ради собственных похорон, которые всю жизнь, видимо, хотел приблизить, беспрерывно пополняя и опустошая свой клад - каждый литр, каждая капля проходила не только через его руки, но и через него самого, через все внутренности, включая даже что-то наподобие... души. Он, можно сказать, мечтал об этих похоронах как о свадьбе какой-нибудь - как будто думал: вот тогда нажрусь!
Я, как видите, не поскупился - чего не скажешь о куме: еле выпросил! Налил две пластмассовые бутылки, большую, полторалитровую - разбавил, маленькую - нет, и ещё я прихватил родные пол-литра самогону.
Приехал я, изобразив чрезвычайную досаду и одновременно склонив голову как провинившийся первоклассник, как будто мне и самому досадно и перед ними стыдно. Страждущие удивились этому (как, впрочем, и раннему моему возвращению), я объяснил, что водки не достал, что пригородный магазин закрылся, а в центр, к ларькам, я не поехал. Они уж совсем осунулись и намеревались со мной что-то сотворить, но я молча вынул из-за пазухи пол-литра. Внезапность фокуса произвела должный эффект: выхватив сосуд, они скрылись в будочке (поднести гонцу не собирались). Выждав минуты полторы - пили втроём - я беру спирт и захожу к ним с удивлением на лице и хриплым возгласом типа: "Дурак! как же я забыл?! Из головы вон..." ставлю на стол две ёмкости. К счастью, я ошибся не намного (опыт!) - возымела действие физическая алчная жажда, когда всё остальное по барабану. Концессионеры не выпускали из рук большую бутылку, так что я, тоже не противник выведения из организма радионуклидов, вынужден был воспользоваться малой. Однако, дружно не докушав своей, они изъяли у меня мою - мою, как говорится, маленькую, - тем паче заметив, что я использовал ее не так охотно и умело, как следовало бы.
У каждого "изумлённое состояние" проявляется по-разному; например, у моих новых знакомых оно развилось обыкновенно и переросло в состояние изумлённой радости (но это, вы знаете, первый этап). Они как бы удивлялись, созерцая меня, и одновременно называя старым корешом, обнимая при этом в соответствии с названием. Я не противился (скорешиться с властями - дело благородное) и пил вместе с ними, и пел, шатался и приплясывал даже с удовольствием...Что за прелесть сей "настоящий" спирт спустя минут сорок после приятия!
Не знаю, как могло случиться, что в бутылке осталась почти половина "огненной воды", и тогда старшина Степанов, мой матёрый кореш, выскочил из кельи на проезжую часть с бутылью в руке и тормознул первую попавшуюся машину.
Из обветренного, как говорят шофера, "запорожца" высунулся довольно свежий дед (лет 65) и видя упорно молчащего сотрудника, нехотя, но с подобающим почтением осведомился: "А в чём, собственно, дело?". На что блюститель порядка на дорогах ответил нагловатым смехом и, зачем-то поздоровавшись за руку с водителем, спросил стакан - причём не посредством слова, как заведено, а суя деду в нос бутылку, а в последствии сего хватая его за горло. Вскоре дед разыскал запылённый пережиток застоя и, предварительно обтерев его жёванным платком, протянул гаишнику. Тот налил и вернул деду: "Каа спир... тя-ни!". В этот момент обратила на себя внимание бабка, явно его заслуживающая даже впотьмах и издалека визуально определёнными полуторацентнеровыми габаритами. "Я тебе выпью! Только попробуй! Нам ещё девяносто километров ехать, а время ночь! А ты, сопливый, - обратилась она к развевающемуся на ветру постовому, - не отвлекай, нето жаловаться будим!". Неустойчивый постовой неучтиво проигнорировал это замечание с угрозой, дед же, серьёзно кивнув на соблазнителя, сразу проявил мужскую солидарность и не стал задерживать производство.
Занюхав приготовленными правами, пенсионер, не обращая внимания на возгласы спутницы жизни, доложил, что едет на аменины и везёт три литра самогона. Почтенная его супруга засим с трудом вылезла из салона (машина стала выше сантиметров на десять), что-то запричитала, упоминая "как был алкаш, так и остался" и пошла по проезжей части по направлению кто её знает куда. Степанов вяло пытался ее возвратить, посылая, по всей видимости, воздушные поцелуи, но дед сказал: чёрт с ней идёт, потом догоню, а то машине тяжело.
Дед бросил машину на дороге, взял только банку и гармонь. Веселье пошло новым ходом при участии бывшего слесаря первого разряда Ивана Пименовича, который оказался незаурядным гармонистом, выпивохой, как говорят бабы, плясуном и даже бабником - то и дело твердил, старая, что надо бы пригласить весёленькую, молоденькую, хорошенькую, стройненькую, худенькую, но статненькую, длинноноженькую... и далее с подробностями...Сотрудники не стали расстраивать нервы, без того потрёпанные на работе, и пригрозили, как могли, что сейчас съездят за бабкой. Оскорблённый пенсионер умолк, а потом они с майором ещё дёрнули и, обнявшись, сидя на полу в углу, как коты, забасили вдруг "Вни-и- и-из по маа-тууу-шш-ке...", причем под "матушкой", судя по жестам и мимике, дед имел в виду свой идеал женской красоты и материнства, а майор - "Волгу", но не водянистую, как в песне и на карте, а которую ему на днях должны дать. Майор, к сожалению, так и задремал на месте происшествия.
Пивший меньше всех рядовой, которого все весьма пренебрежительно обзывали "Коля!" с особым ударением на "о", "поехал в город" - залез в майорову "восьмёрку" и застыл там за рулём, вернее, на руле, а опосля и под ним. Тогда старшина Степанов в поисках новых кадров опять выполоз на дорогу. Как назло никто не ехал. Неподъёмные ноги неосторожно ломали, разбивали лёд в лужах, осколки, белые на свету фонаре, зеркальные, звенели по чёрному, окаменевшему пространству, сделанному из замёрзшей грязи. Он вдруг остановился и замер, согнулся, рассматривая чего-то под ногами, я подумал, что он тоже увидел чертей в земле. Я сидел в постовой будке, привалившись к боковому маленькому окну и смотрел на дорогу (вообще я всё отсюда и наблюдал); вскоре я до того увлёкся, вернее, забылся, что выдавил лбом стекло, оно глухо раскололось и я, высунув голову, увидел затхлые тучи наверху, очень высоко, небольшие снежинки на луне и услышал какое-то странное позвякивание - как будто эхо звона расколотого стекла - ветер гнал по земле тонкие льдинки с разбитых луж...
Бедному работодателю Стёпе приходилось изредка приплясывать и оглашать на всю пустую округу, что
Глеб Жеглов и Володя Шарапов
Заслужили в боях ордена.
А потом ещё громче, что де
После мирного дня трудового
Спи спокойно, родная страна!
Быстро сказка сказывается, да не скоро дело делается. От ветра, который то вроде прекращался совсем, то налетал очень сильно, у Степанова стучали зубы, он скалился, плевался, бил пяткой калоша в хрустящие болотца, весь выгибался как парус от порывов ветра. Только он вроде уже собирался уйти, как ветер, как нарочно, унимался. Я же думал: вот бы он отъехал, а я бы уехал.
Как черепаха, еле ползло какое-то транспортное средство, разгребая темноту и мерзлоту одной фарой. При остановке оказалось, что это явление трактора МТЗ-80 с прицепом, нагруженным сеном. Тракторист вылез толи сонный, толи чавриющий, весь грязный как чёрт.
- Вы же м-меня уже сёдня останавливали, когда я туда ехал... Ну...за сеном. Я вам с- ы-казал...док-кументов нету. Две версты - чё возить...С колхоза ж еду... и до колхоза... "Завет Деникина" я, а ездил в "План ГОЭРЛО"...
Сотрудник пытался изобразить саму вежливость, то есть одновременно почти плюнул сквозь зубы и почти спросил, перебив:
- Изини, ка-к завет?..
- Деникина, эт генерал ихний... Название такое...намеи...наименование...А фара - я уже вам разъяснял - мне не нужна: еду почти по обочине, левая горит - габариторы означены!...
Степан Степанов чуть пошатывался, когда дул ветер, и слушал внимательно, но почему-то смотрел обоими глазами на свой красный фосфорирующий нос. Несколько раз он пытался что-то сказать, но выдавливал только невнятные гласные звуки и шёпотом добавлял выражение похожее на нецензурное. Наконец он нашёл испытанный способ коммуникабельности: указал знаком.
- Хто я? Да ты, что, начальник! Я н-на работи... Две недели уже... ни -ни... Прямо с-сохну...
Старшина опять сказал "му", или даже "у" просто, икнул и, передёрнувшись как поражённый током от впившегося иглой в позвоночник пронизывающего ветра, пригласил следовать за ним, наверно представив себя Шварценеггером.
Мы были рады познакомиться с трактористом Федей, приведшим старшину. Он был тоже рад. Настолько, что когда ему вместо ожидаемой трубки предложили выпить, упал на колени, подполз к Одиссееву корешу (он так и назывался: Мент - единственное, что помню из мифологии) и стал целовать его валенки, приговаривая: "Толька с вашего раз-зрешения...". Степанов на это подавал отрицательные знаки, пытаясь сказать, что он не Толька, а Стёпа, что он и не Колька и показывал в сторону "восьмёрки", Федя не понимал и не знал как быть: вроде как предлагают выпить, а разрешения не дают.
Взявшись за стакан Федя весь затрёсся и долго не мог поднести его к заливной горловине. Когда же он "заправился", то вновь взялся благодарить и в знак признательности принёс из трактора половину завалялой булки, купленной им четыре дня назад по случаю выпивки при поездке на базу за какими-то болтами (в процессе чего его оштрафовали на две зарплаты за оторванный прасёнок).
Вновь пошла гармонь и клятвы о дружбе до гроба. И пили. Вскоре остался последний стакан. Все мы дружно чересчур набрались (а некоторые уже и по второму разу), и предлагали вкусить его Феде. Но он отказывался, находя это хамством.
Говорят, всё хорошее быстро кончается. Менты (один вернее) стали разгонять (по привычке). Старшину заполнило "буйное изумление". Дед быстро остепенился, пожал всем руки раза по три (два раза с закрытыми глазами) и поковылял к своей "экономичной модели", сию заводил полчаса. Сложнее дело обстояло с красноносым, как сам Степанов, дядей Федей: ни за что не хотел убраться и даже предлагал пропить колхозное сено (и так взятое в долг!). Как только ветеран тронулся, Степанов, словно жуя тесто, передал по рации, что в красном "запоре" номер такой-то едет пьяный дед по направлению туда-то. "А меня не заловишь, падла! Два километра осталось!" - проорал колхозник Федя только когда окончательно вполз в коллективно заведённую сельхозмашину, однако тронувшись, трактор прыгнул и заглох. Старшина пытался выковырнуть бывшего друга из кабины, дабы выяснить кто это "падло" (для этого он ругался на чём свет стоит, но как бы на древнерусском языке и корябал как котёнок тракторную дверь, которая была почему-то без ручки и открывалась только изнутри).
Я наблюдал за всем, развалившись на стуле-"диване" из окна дежурки. В процессе пьянства никто не заметил не только отсутствия стекла в малом сегменте, но и думаю, никто не дифференцировал самое окно от стены. Показался друг Степанов, распахнул дверь и держался за ручку минут десять, тщетно пытаясь или не пытаясь отпустить ее, раскорячиваясь в разные стороны. Наконец, захлопнув дверь, упал - вернее повис, - так и не расставшись с злополучной ручкой. Его чудо-шапка, доселе неведомо как удерживавшаяся на левом красном ухе, упала на пол в грязь. И сам он вскоре ополоз, жестикулировал, но я притворился спящим. Всё, все готовы. Я встал, подкрался кое-как к столу, выдвинул верхний ящик и обнаружил три важных объекта: 70 тысяч, перетянутые резинкой, 18 кумовых, и свои кровные восемь и присовокупленные к ним ещё две. Век свободы не видать! Нервно-торопливо, переминаясь с ноги на ногу как хромой, я добрался до машины. Минут десять вжикал зажиганием, руки потели на морозе, нога скользила по педали газа...
Поехал! Оглядываюсь - вроде никого. Теперь я даже был доволен процентов на 55, что вся чертовщина осталась позади, а деньги грели карман. Остальные 45% моих эмоций и ощущений составляли неясные тревожные вспышки-воспоминания. Они как бы сами собой... алкоголь только обостряет всё, помогает вспомнить, систематизировать, подвести всё к одному целому...
Стёкла запотели; снаружи, высоко впереди, как будто сеялся вместе со снежинками ледяной свет от очищенной луны; шквальный ветер гудел в каждой щёлке моей полуторки. Откуда ни возьмись полетел в лоб мокрый снег, бившийся в стекло как тучные ночные бабочки. Стёкла сделались непрозрачными с обеих сторон; дворники не справлялись; я почувствовал себя в тесном батискафе, погруженным в темную глубину холодных вод. Мёртвая ледяная вода давила на хрупкие иллюминаторы, желая зажать меня своими липкими жидкостными щупальцами и вытащить в гнилой мрак, где скопились фосфорирующие придонные существа, какие-то нереально огромные омерзительные твари, щёлкающие уже наточенными клешнями и разевающими игольчатые пасти. Вот что, образно говоря, мне представлялось.
Давило всё: семья и работа, начальство и дети, растянутые цены и долгие вечера, и стаканы, которым счёту уже нет... Каждая мелочь, теперь я понял, имела значение, яркой искрой отлетала вместе с другими на задворки сознания, сея неуютное, повседневное, не оставляющее ни на мгновение мелочное зло, и теперь только вспыхивала адским пламенем. Синее пламя "Ниагарского спиртопада", как пошутила однажды Наденька, но... Конечно я жадно поглощаю этот поток, если подсчитать, сколько выпивается за жизнь, как раз и получится... И всё равно каждый день жрёшь так - до последнего, до упора, - как будто боишься пропустить хоть каплю из этого потока. Ну и что - все, поголовно все вокруг поглощают его, наверно думая, что смогут им потушить возгорание, загасить заразу, но лишь распаляя пожар внутри - как карбид тушить водой...
Я не знаю, чего мне не хватает. По человеческим меркам я имею всё: жена, двое детей, непыльная работа, даже интересная, двойной оклад, квартира, жигуль "копейка", двор со скотиной, 981 доллар на счету в банке на черный день, служебное авто, трактор, видак, японский телевизор, кухонный комбайн, тостер и кофемолка, игра "Денди", бар из четырёх бутылок дорогого красного вина и полпачки "Мальборо" в кармане. Этого не много, но достаточно, и обладать этим мне не противно. Я не знаю, что можно придумать ещё! Дворцы и яхты - не для меня, я привык к своему.
Непонятная туманно-зелёная тоска является мне в пьяных снах - противная до тошноты маленькая. Тощая девчушка, похожая на мою бабушку в молодости, только какая-то полупрозрачная, мутная, как в кино - проекция света... Ночь, темь, я просыпаюсь - один - где я есть, где Надька? (а может я вообще сплю ещё). Появляется, мерцает на стенке она, подходит к постели, вся клубится, колышется, протягивает стеклянные холодные руки ко мне, обнимает бесчувственно, ломает рёбра, затекает внутрь, добирается до сердца, до мозга, до всех внутренностей, до всего! Дальше всё как бы чернеет изнутри... Я не могу! Я, взрослый, сильный мужик, пью и валяюсь, ухожу от действительности, глотая, как факир, синее пламя... Мне чего-то не хватает. Не хватает самого главного...как воздуха...
Когда я учился в школе - в конце 60-х - я был беспечен и свободен, дышал полной грудью, любил и пел (вот вы сразу смеётесь, переиначиваете "пил" - потому что у вас только это на уме!)...да! - хоть жилось небогато, несладко...тяжко нам бывало с матерью, а тут ещё сёстры малые...Народу было - тьма! Не школа - бочка иваси...В футбол гоняли, в волейбол, в лапту...Праздник - всех заставляют в нацкостюмы убираться - кто хохол, кто армян...я таджиком был всё время... Смешно! И попробуй не нарядись! Танцы - нас, малых, не допускали, смотришь в окно и рад. А сейчас - он и курит при тебе и шатается... и посылает весь мир...Когда вкалывал - пот ручьём (опять гыгыкаете, э-эх!), а всё равно не задыхался пылью... и в армии меня не смогли задавить...Наоборот - лучшие годы. Всё прошло... и жизнь прошла...жисть...Тоска по прошлому, по советским временам и порядкам? Возрастная депрессия? Нет! мне ещё не сорок лет, вся жизнь, интересная и новая, или хоть даже и уже привычная, впереди, а она...прошла... это уже длится долго...Может вы, ребята, которых я учил разуму, найдёте выход, построите мост через синий "спиртопад" и будете жить как живут люди в книжках и фильмах. А я не могу, не умею...да и кого не спрошу, никто не ответит, как жить и любить жизнь, работу, жену... я же их люблю...Мне говорят: мол так и так, и всё ништяк, или вообще как на дурака смотрят, а стоит с этим человеком, извините, обхерачиться, как он сам начинает плакать и клясть свою судьбу...И тем более все эти практические советы, аутотренинг и прочая рекламная дребедень...Это пусть америкашки с белыми зубами, небритыми бородами и длинными волосами, которые пьют как пидоры в одиночку, этим "лечатся" - я и так здоров!.. Картинки из книжки, пародия, абстракция - что такое это "счастье"?! Покажите мне этого человека! Богато и красиво жить, когда всё катится к чёрту? Вы скажете: опять минутное настроение, просто временный депресняк, а так всё в порядке...Да вы посмотрите на себя! на своих родителей, младших братьев истарших сестёр в институтах - кто вы такие, чем вы живёте? Тем чем и я! кровные мои братья, собратья по несчастью, ублюдки...Есть ли на свете человек, который может тебя понять?...Мужики, а грех ли вино и наркотики или они есть универсальное средство для выживания?.. Над этими вопросами бились учёные, всякие философы и литераторы... вас же учат... но этому не учат в школах...субъект не объект... каждый решает сам... каждый за себя... но литератором я, как вы знаете, не стал, а стал "трактором" (раньше даже имя такое давали: "Трактор"!)...ну и всё - что я плохо преподаю?.. если я железки люблю...
Вы скажете, просто запутались вы, Василий Петрович, запутался ты, Василий, всё проходит, а ты спасовал...подожди, расслабься, выпей да проспись...Нету! А-ха! Не-ту!! Не на того напали!..
Я ехал домой. Чёрные нити веток повисли на синих палках оледенелых тополей. Наши поля, напитавшиеся за лето кровью потом, теперь в свете луны белели костями погибших и чернели крупными грачами, примёрзшими к своей добыче - из снега торчали чёрные куски пахоты... Я засматривался на эти картины через боковое окно, в котором было прозрачное место и видел совсем странную, неузнаваемую картину - в отличие от того, что привык видеть днем, - какую-то сказочную что ли, ненастоящую, даже страшно стало: куда я попал, автоматически давил на газ, голова кружилась...Вдруг меня поразил неведомый доселе страх при самом главном вопросе: бох. Я вспомнил прочтённую недавно в газете статейку - что-то о связи аффектных состояний (особенно плюс алкоголь или наркотик) с потусторонним миром...впрочем, опять демагогия или надувательство нашего брата... пишут только те, кому делать нечего... вспомнил про чертей - самому смешно - может этот майор меня загипнотизировал?...или я спал, или белочка прибегает уже - допился...Непонятно...
Незаметно я задремал. Наверно, через мгновенье меня разбудил звуковой сигнал и, кажется, слепящий свет фар. На руле сидел горбоносый чёрт (прямо лицо в лицо, тьфу!) с колодой карт: "Тяни, Вася, быстрей и ты узнаешь, что мы тебе приготовили!". Клянусь, что это было наяву. В других обстоятельствах я б посмеялся такой дешёвости!
Тут я потужил, что не стал литератором".
Все молчали, даже поняв, что рассказ окончен. Фестиваль первый, разогнувшись с корточек, дотронулся до бутылки, налил полный гранёный учителю - последнее, что оставалось. Василий Петрович выпил его как воду и только потом поморщился - нет, оскалился! - а именно тогда. Когда малой Швырок спросил: "А чё дальше-то было?". Никто не ответил. Василий поставил стакан и ушёл. Все молчали, некоторые сказали "Совсем рехнулся" и даже заржали. Я хотел уйти домой или пойти за Василием, но не смог, сидел и слушал пошлейшую матерщину, разросшуюся как сорняк на основе его рассказа, и даже сам изредка подвывал. Я почувствовал тогда, что я являюсь одним из них, хотя представлял, что дифференциация давно свершилась - а это лишь крикливые слова...Вечером его жена с детьми перешла к бабке, сказав, что больше с ним жить не будет, а сам Василий, волочась домой, уснул в стогу у Семёныча, а стог сгорел.
* оздоровать(ся)
- (диалектн.)
по очереди (обойдя всех по кругу) поздороваться с каждым за руку;
далее
также используются диалектизмы: можть (может), рогими (рогами
- Тв. п.), щекотил (щекотал), черти надсели (
привязались; устойчивое выражение "как черти надсели!" = "напасть",
"проклятье!",
употребляется, когда подряд случаются несколько бед или неудач),
частить (говорить часто,
неразборчиво), округ (вокруг),
чаврить (болеть, быть в болезненном, вялом
состоянии), затрёсся (затрясся), завалялая
(завалявшаяся), прасёнок ("поросёнок", на
шофёрском жаргоне дифференциал), корябать (царапать), ополоз (ополз) и др.
|
Проголосуйте за это произведение |
|
Вначале два предварительных замечания.
2. Даже с любимыми современными авторами прозы я знаком исключительно по литературным передачам ╚Радио России╩, в руках книжек не держал. Теперь по существу.
Позавидовал бы такому успеху, но за это, как мне кажется, заплачено по жизни.
|
|
|
|
