Портал | Содержание | О нас | Авторам | Новости | Первая десятка | Дискуссионный клуб | Чат Научный форум Первая десятка "Русского переплета" Темы дня:

Мир собирается объявить бесполётную зону в нашей Vselennoy! | Президенту Путину о создании Института Истории Русского Народа. |Нас посетило 40 млн. человек | Чем занимались русские 4000 лет назад? | Кому давать гранты или сколько в России молодых ученых?

XXI век, запрограммированный Самуэлем Хантингтоном как эпоха религиозных войн и межцивилизационных конфликтов, начался для нашей страны, по всей видимости, не 1 января 2000 года и не в августе ≈ декабре 1991 года (с распадом СССР), а 24 марта 1999 года. Агрессия блока НАТО против Югославии стала для России тем поворотным пунктом, после которого в общественном сознании произошла смена доминирующих парадигм: так явно превалировавшая в эпоху Горбачева и Ельцина мондиалистская парадигма ⌠единого мира■, предполагавшая несколько идеалистическое отношение к реальности международных отношений, сменилась парадигмой ⌠столкновения цивилизаций■ при преобладании прагматических оценок происходящих событий.

События в Югославии актуализировали в общественном сознании категорию национальных интересов как некую иррациональную константу, не сводимую исключительно к совокупности сбалансированных интересов личности, общества и государства в различных сферах (последнее определение зафиксировано в ⌠Концепции национальной безопасности Российской Федерации■, утвержденной 10 января 2000 года в новой редакции) и отличную от локальных либо частных интересов тех или иных социальных групп, олигархических кланов и т.д. Подобного рода национальный интерес, в его актуальной трактовке, скорее является производным от геополитического положения страны и ее культурно-цивилизационной идентичности (или ее цивилизационного ⌠тяготения■). При этом он имеет как прагматически-позитивистскую, так и метафизическую составляющие, поэтому о нем можно говорить даже при отсутствии единого внешне- и внутриполитического курса (что в полной мере относится к политике России в последнее десятилетие).

Примечательно в этом отношении выглядит реакция в российском обществе на события в Югославии: позиция политических деятелей, одобривших действия стран НАТО на Балканах (Константин Боровой, Андрей Козырев), вызвала полное отторжение. Под национальным интересом России в этой ситуации подразумевалась практически полная консолидация (⌠цивилизационная солидарность■) с народом Югославии (не случайно одной из главных тем обсуждения в российских СМИ и даже в Государственной Думе РФ был вопрос о возможной поставке режиму Милошевича ракетно-зенитных комплексов ⌠С-300■).

Косовский кризис актуализировал в российском обществе ⌠оборонное сознание■, имперскую перспективу (что проявилось в усилившейся ностальгии по геополитической составляющей СССР и Варшавского договора), неожиданно возродилась и забытая с догорбачевских времен риторика холодной войны, резко критическому осмыслению была подвергнута деятельность самого Михаила Горбачева и его ближайших соратников во время проводимой ими политики ⌠Перестройки■. Характерно, что в новом проекте Военной доктрины России проводится отказ от доминирования ⌠оборонительных■ инициатив и пацифистской риторики, свойственных этому документу с 1987 года (в новом проекте говорится даже о возможности применения Россией ядерного оружия в случае реальной внешней агрессии).

События в Косово по времени совпали с выходом на русском языке и пиком общественного внимания в России к книге американского политолога Збигнева Бжезинского ⌠Великая шахматная доска■, в которой проводится идея однополярного мира. Главный пафос российских отзывов об этой работе одного из идеологов демократической партии США сводился к необходимости двухполюсного либо многополюсного мироустройства: национальный интерес России осмыслялся как организация геополитического противовеса странам-участницам НАТО.

Примечательно в этом отношении приложение к ⌠Независимой газете■ от 25 августа 1999 года ⌠Особая папка■, ╧ 3, вышедшее под общим заголовком: ⌠Восточная Европа: кризис идентичности. Он вызван войной в Югославии и сделал актуальным византийское наследство■. Одной из наиболее существенных задач современной российской политики авторы считают культурно-идеологическую, а затем и политическую консолидацию стран, некогда составлявших Византийскую культурную Ойкумену (или ⌠Византийское Содружество Наций■, если воспользоваться термином британского византолога Димитрия Оболенского). Кроме России, к этому сообществу также относятся: Армения, Белоруссия, Болгария, Греция, Грузия, Кипр, Македония, Молдавия, Румыния, Украина, Югославия (Сербия и Черногория).

Налицо попытка переосмысления географического и цивилизационного наполнения понятия ⌠Восточная Европа■. Этот регион рассматривается не просто как соответствующая часть европейского континента (физико-географический подход), не просто как совокупность стран, сменивших на рубеже 1980≈1990-х годов социалистическую ориентацию на либерально-демократическую (политологический подход), но как ареал восточнохристианской культуры, как зона поствизантийской цивилизационной идентичности (культурно-цивилизационный подход). Такой поиск нового ⌠цивилизационного знаменателя■ в преддверии ⌠столкновения цивилизаций■ выглядит весьма актуальным и позволяет избегнуть этноцентризма, присущего классическому и современному панславизму, и еврофобии, отчасти свойственной классическому евразийству. Актуальность подобной цивилизационной идентичности усиливается за счет того, что часть этих государств (Болгария, Грузия, Румыния, Украина) в качестве своих внешнеполитических приоритетов провозгласили интеграцию в западноевропейское цивилизационное и евроатлантическое оборонное пространства, что прямо противоречит национальным интересам России. Национальные интересы здесь трактуются прежде всего как цивилизационные интересы, поскольку подлинным суверенитетом в современном мире могут обладать, по всей видимости, не национальные государства как таковые, а лишь блоки государств.

Крайне показателен и тот факт, что многие российские политики, политологи и политжурналисты, отождествляющие себя с национальными интересами России, симпатизируют на предстоящих президентских выборах в США не демократу Альберту Гору, а республиканцу Джорджу Бушу-младшему. Причем подобное расположение к последнему объясняется вовсе не происхождением и религиозными убеждениями Гора и не его соучастием (как и большинства идеологов демократической партии) в агрессии НАТО против Югославии. По их мнению, для России предпочтительнее, чтобы к власти в США пришел президент-республиканец с четкой идеологией взаимного противостояния супердержав, морально готовый к возобновлению гонки вооружений и двухполюсной картины мира, чем президент-демократ, пытающийся с помощью мондиалистской риторики скрыть экспансионистские устремления своей страны. Если республиканцы, ориентированные в настоящее время на изоляционизм, морально готовы смириться с концепцией двухполюсного и даже многополюсного мироустройства, то демократы, особенно после агрессии в Югославии, едва ли готовы отказаться от однополюсной концепции.

События в Югославии имели в некотором роде отрезвляющее воздействие на сознание как политической элиты, так и самых широких масс российского общества ≈ они актуализировали модель двухстороннего международного стратегического противостояния, а также укрепили в убеждении, что Россия находится не в сообществе дружественных государств, каждое из которых исходит из кантовского идеала ⌠вечного мира■ и стремится стать инвестором в российскую экономику, а в окружении государств, способных бороться за свои собственные национальные интересы, часто не просто не совпадающие с российскими, но прямо им противоположные.