В себе и наяву

* * *

Когда улыбаются на языке иностранном,

естественен мат,

понятный и музыке над полустанком,

и счастью, что сам виноват.

...Из мрака во мрак подрастает капуста,

путём не зерна - кипятка.

Запрыгнув на велик, рыдай, Заратустра,

╚Огарочек╩, ╚Ночь коротка╩!..

Педали податливы, неодиноки,

ни сзади, ни спереди фар,

смещается, медлит, подводит итоги

вальсирующий комар.

Его притянула, его перебила,

геройски задует, взахлёб

не эта капуста, а в сердце крапива,

- далече товарищ загрёб.

Но истый герой, он и сам полустанок,

спеленут в свои матюги,

улыбок совсем не боясь иностранных,

а мне помоги, помоги...

* * *

Крымский мост смещается к ╚Динамо╩

по обертке сорванной с него

двор встречает запустеньем храма

с трех сторон - с четвертой черен ход -

мячик неуклюжий свечи жжет

или по брандмауэру лупит

долгоножка малышовой группы

Зачастил я ведра выносить

нос о стекла плющить

╚С этаким до свадьбы не дожить!╩

да не оскудеет смех смеющих.

Кто там за спиной набор слесарный

спит обняв на корточки сползя?

Забаррикадирован сансары

коридор и в ванную нельзя.

.

Поскрести отскок от мха, от самых

одержимых стен - кого спасем?

Ванной наезжает амальгама

длинным но и не моим лицом

Ни овчарки ни серпы не вхожи

в перекрытое ╚ура╩

но за юбку за твою игра

я держусь как мячик иглокожий

Памяти А.Д.Сахарова

* * *

Утыкана веранда ледяная

открытками для майского жука

по клавишам порой не попадаю

косясь на сериал про ВЧК

порой проверю в бойлерной давленье

есть у него высокое стремленье

мне надо постучать лишь по стеклу

и запереться где-нибудь в углу

Жуки скребутся в сумерках - не птицы

разглядывают: не хозяин? Кто ж?!

Он в ссылке, он простит - мной не простится.

Ножей не держат здесь, я взял бы нож...

...А утром просека к ларьку и от ларька,

просохлая - три сплетницы мне прячут

в лоб, в спину лазер наподобие штыка,

раскланялся салага из подьячих -

я специально для него бы закурил,

бери хоть благодушье теневое!

Сочтемся, кто дежурный, кто дебил,

пока со станции в раскатистом покое

иду, трясу коробкой монпасье

из неприкосновенного расклада,

ем пригоршней - растаяли не все -

как будто так и надо. Так и надо.

* * *

Ковер засохшей крови спущен

для Президента тонких губ -

и он идет, как бы по тучам,

враскачку - реактивен, скуп.

штык, подбородок и подсолнух

магнитятся от нот басовых

а повора-чи-ва-ются -

кровь отливает от лица.

Задрапированные ниши

напутствуют : ╚Сим победиши!╩

пацан, ты чувствуешь подвох

ковёрные толчки голгоф

Шнурок бы, что ли, развязался

ну, наступил бы на шнурок

в кульбите школьного тарзанства

заметь, не одинок.

Но у доверенной торсиды

подставы на руках не счесть

и оградиться от России

как в плен попасть и рапорт съесть.

Ведь все мы что-нибудь съедали

запретное, и сам запрет

был за кампанию задет

локтем в кровавом самопале.

я поймал, порезался, удержал, извлёк,

из повтора вытащил, дай-то и тебе

выправлять фуршетами позвонок судьбе,

дай же ей, от вывиха, островок беды

Кришнамурти, Ёжкина , Дерриды,

островок детсадовский пухом на окне,

с бельевой завесою, теплой при луне,

при обвале всплытия связок из груди

вспомнишь расточительно посреди,

света перепутного - русского в миру -

зону беспробудную, мёртвую, мою.

АВГУСТ

Таблички наземь. Разошелся голос,

а милосердная толпа

- ╚За нас, за нас и небо, и ╚Макдональдс╩! -

Имеет право - и слепа.

Не самых страшных лет каких-то десять

спустя проходу нет и не ропщи

от зазывал и ясновидцев: дескать,

всё вновь уперлось в плетку да в харчи.

Замазан след шурупов на граните...

Так где ж она твердыня , господа?

╚За нас, за нас...!╩ блажен самоучитель,

и гамбургеры в небе навсегда.

* * *

* * *

За неимением родных

и за иных спасибо,

кого испытывает стих

Но есть во мне какой-то тромб

недосягаемый для бомб

и рифма держится на нем

родные ни при чем

А хорошо бы в этот строй

вот только бы остыть

впаять -удар нелобовой, -

пружину, а не прыть.

Ему податливость твоя,

доверчивость твоя

наипоследняя родня,

напрасная родня.

* * *

Летит экспресс по маленькой стране,

пейзаж вгоняя в цирк благополучный,

с приветом оловянной солдатне

кусается компостер однозвучный,

очки поправит Вертер-истукан,

я сам был им, и не сгущаю краски┘

Откуда мы? Теперь так много стран,

а вечность √вечность по-февральски.

Ну, вот и пересадка. Рим как Рим.

Стального Касселя уют иконостасен.

Ступеньками прыг-скок протертый дым,

как нежное окно в гигантском классе.

Задержимся, пусть рамочный капкан

даль обманул, но где ему опоры?

Во всю слезу бессвязные просторы

одну лишь нашу - двух не держат стран.

Летит по жилам красное вино,

минуя тупики, касанье спазма,

красна судьба, да на миру бессвязна,

трусиха, как и ты, но всё равно

сгущается неумолимый раз

от воскресенья через воскресанье,

что тело - опозданье многих глаз.

Но жадным нет здесь опозданья.

* * *

Мы пролиты, мы кончены, мы впрятаны в моё

греко-турецкой кёльнщины халявное жильё,

оно, поди, отобрано - просчитан вариант -

шакалами хоробрыми , - кто ярче виноват

судить автоответчику с миганием вразнос

да кетчупу да кетчупу с его духовкой слез

Давай, вжигай, нацеливай за вход ли, про запас,

булавочки перченые на тех же самых нас,

сплетенных, как обещано, держателей стола,

семью - ночное детище ножа или угла,

есть, есть ли что спасительней потопа простыней

укорененней ╚плечиков╩, а потолков светлей,

пропорций одеяльнее? - снаружи испокон

упертая геральдика, нейтральный, слабый фон.

Он, как народ, безмолвствует, но газово шумит,

и на двойные жалюзи киоск задвинь шиит,

тогда и опускается меж нами абажур,

а на шнуре наляпано извёстки чересчур,

накручено ремонтами вдвойне и начеку

желанье прямо с Моцарта врубить по Шевчуку.

Щерблёнее, попсовее, я в сокровенный блюз -

в подлипскую московию взлечу, не побоюсь,

ни грамма домостройнее и западнее нет,

и прогуляться вышиблен рублевый табурет

нет ничего шифрованней, гончарней ничего

размотанного пятнышка, а в нем светлым черно.

Не мятая спецназами, махрова, как репей,

земля под ним отвязана, усядься поточней,

ты повтори судёнышком ладоней аналой,

хоть мы уже и пролиты на землю жизни той.

* * *

Сгустится скиния, присели водопады -

под лезвием гадательная речь.

Входи - непротивленцам рады,

способным степь свою разжечь.

Ведь только в духе боль нетороплива,

в ней убаюкана глубокая крапива,

нет тела, кроме тела твоего,

и клёкотом глотка прости его.

Да, я устал от жажды застарелой,

от шорохов, которых нет светлей...

Губами губ студить ножи и стрелы,

лицом с лица воды твоих степей.

* * *

Ничего не читаю, почти ничего,

взят на службу, к серьезному ╚Фонду╩ прибит,

энергично, как Плейшнер, нахмурив чело,

выхожу на обед, одинокий пиит.

Одиноких с их блеском презрел сериал,

слишком разный, наверное, я, никакой,

мало сахару повар в компот побросал,

знает птица жираф, где зарыт козодой.

На хвосте фейерверка внештатно живу,

нашинкованный зрелостью в скорый салат,

против скатерти белой подгонят шугу -

льдины мелкие на водосбросе Плеяд.

Как же нам обвенчаться в похожий фонтан,

после всех, кто завидовал, всех, кто придёт?

Подскажи, где я в паспорте штамп не топтал,

чтобы пламя его не накрыло киот.

Лабиринты парковок рекламу суют,

жадный по доброте, я беру, пусть не та -

это мимо ушей твой блестящий испуг,

не ушей , а машины словесного рта.

* * *

Ятаганом проточены рек извивы,

и к иллюминаторам у стрекоз

накопилось спичек - зрачки визгливы -

а рассвет отполз.

Ты его присвоила, не спросила,

или в саунах, перед броском на шквал

мажешь плечи долькою апельсина, -

всё вплавлённее кто б дышал...

А когда обнимешь камыш неслышный,

усыхая временем, цокнут льдышки.

А когда, к продвинутому в распыле,

распузырит реверс фантомной водкой,

прибегут пунктиром огни слепые,

золотя посадочку ради кроткой, -

ради нас я новый - не про тебя -

и осенний, пышущий шарик фосфора

отверзает реку, рекой летя -

ишь, как солнечна, как морозна...

* * *

- Зачем тебе нужна?! - А что я нам отвечу?

То к горлу, то никак.

Зачем, когда сшибаются навстречу

со свежаком свежак?

Поёжься: ╚ Заласкал... А клей? А стены?╩

Но цепче руки на себе сведешь

Другие... имя им - ремонт измены,

не легион, а низачемный дождь.

Он мог бы эти заменить обои.

Сейчас убей, но я не инвалид.

Издалека нас только-только двое.

...Молчать душа прилипшая велит.

КОЛОКОЛ

Стены снизу и сверху - набитый пенал.

Терминал. Перегруженный лифт.

Вырывайся в язык - он тебя и заклял.

Он растлит.

Чуешь, батько Тарас? Ох, как тяжек твой трос.

Примощусь на чубатом углу.

Не дал Бог простоты. Так пророс

и - люблю.

* * *

Ход крестный из последних сил

в остатке безнадежно первых

пред ликом лампочек фанерных.

чем только не кадил

Но кто скулит по новодельным кущам,

срывая пламя с фитилей?

Опасливо затеплю, вновь не впущен,

как змий тебя, как змей.

И все ж, чем неподатливей врата,

чем пыточнее нить кадит слепая,

твой воск и я упрямее сюда

держу, по капле возжигая.

* * *

Бывает степь, бывает скатерть

с плеча или через плечо

орел на знак дорожный сядет

бесшумно и не горячо

╚Паз╩ еле собранный проехал

а коготь знай скрыпит когтит

ту ржавчину с медвежьим мехом

лист из альбома пирамид

Бывает и медведь летает

и древко гнется вдребадан

Меня как в притче Казахстан

тот черепаший настигает

По-сусличьи мозги раскосо

продвинутые в зной

навертываются на колеса -

нет, это не со мной

Он так искусно до Хичкока

или еще искусней мертв

и молнию свою примнет

раскачиваясь невысоко

ИЕРУСАЛИМ

Дуновеньем тбилисским -фрагмент хребта

из проёма полуоткрытого.

Есть в обмане калитка, на проволочку заперта,

колосник, пылающий эвкалиптово.

Есть зола в золе и она печней

семерых матрёшек нахолмленных,

у неё замки от моих ключей,

только что же я не в паломниках,

а незрелым страхом на посошок

к воцарённому вентилятору

принесен и сдунут, суду ли впрок

и гниению перепрятану?

Входят горы с балкона- зигзаг-пунктир,

зуд смеркается, нагнетаючи:

прирожденный гость, ты за что платил?

За свои замашки прозаичьи.

Нет и нет воды в гимне золотом,

в дуновении по касательной

на ворота мусора с желобком

и на кол с безропотною козлятиной.

От шести углов да за пятый пункт

собёрешь масла невечерние,

но с ушедших гор еще паутину ткут

гладкоствольные виночерпии...

* * *

╚Всё развалилось - и дуэль, и кома,

пыльца крепка, да минуса быстры...╩ -

лепечет призрак пушкинского дома

над прахом куколки-сестры.

Из этого развала по-садистски

закопошился вспых:

╚Пусть мёртвые опознают своих,

как простыни, перетрясая списки╩

Огонь отдачи скважиной удавит

не прислоненный ни к кому жасмин.

И дом - тень дома. Ну, так призрак с ним!

Мы не в посланье. Мы - фундамент.

* * *

Кнопку нажал -и просеял страну,

через наушники пеньем отцовской разгадки

под суламифино тряхану-

пальмы с авоськами - свежий, несладкий

финик посыпался - в нерест его

мерзлая улица вплавлена, точно весло.

Или с подобием - мало ль в чулане сирен? -

проводы жвачные жмурю, мелодией сросся,

пену рыданий сдувает ожогом юродства

из бакалеи фундаментной валенок послевоен.

Мстительно млеко в кости, да и просто

рыбкой по кафелю - шлёпать, разгадывать плен.

Справа налево неплодную мякоть пожрёт

на подлокотнике кнопка. Так на иврите:

верность корням - утоляемый смертью исход.

сердцеотказники, сами себя обнимите !

Строго даруя пыльцу от соитий

вербным колючкам книгам фильтрованных вод.

!

Мерзлые кручи на санках во что прободать?

Через решета наушников спазмы твердыни,

мох волнорезов по-женски упругий, как ныне,

разве свободе неведомо - чем солона благодать,

чем отгрызают Завету его метастазные ╚ять╩?

А пониманьем рассейся, нахлыни, нахлыни...

М.М.

* * *

Желудь в миске оловянной и разбросом кирпичи, -

как там наши ханааны? счастьем не перекричи

зашпаклеванные раны!

Рань степная - вновь по мокрым головешкам бег трусцой.

Парашютом желудь попран, а храбрится, как большой,

держит душу поплавочно - чиркается от подошв.

За кого меня, как почта, с обознаток в печь метнешь?

Нет развязки без ╚Фетяски╩, чачи и ╚Спотыкача╩,

гонит факс иные сказки, городок израильтянский,

два прищура, три ключа

в зажигание впесочит: ╚Распрягай-ка свой талант

от Садовых и Рабочих или не успеет кочет

кукарекнуть - и летят,

с кондачка, с кормы на фронте вспархивают огоньки,

ветровому новой ╚Хонды╩ клеишь фото ╚Просто помни╩

и желтей вперегонки!╩

Там на фото на дворовом -Ляльке с Яшей, Ковалёвым

не напраздноваться словом, посвежело за стеклом -

желудем заподлицован май в камлании взрывном.

Желудевое бродило заколодило, накрыло

сжалилось, как динамит.

слиплось мною - будет мило, берег берегом продлит.

...Пальмы режутся под килем разделительных полос,

ветки лишней не отпилим, путь свободен, прах цивилен,

две души стоят вразнос┘

СТЕНА ПЛАЧА

От деда, от бабы, от Будды...

Народ от народа услышан, я посох приблудный,

я щепка от щепок и клевер, и самоотвод,

растертый народом - я всё-таки целый народ.

Липучее меда, и соды сушее

отвечу за все дымовые шинели,

на грудь, как на гвоздь, принимая по малой свобод -

вот, Господи, весь я - креста теневой твой народ.

Когда затолкаю записку в пазы, шаровая

она из обряда раскачки вспорхнёт,

её первородством дрожа и не буквы, не шкуру сдирая

а скорбную мёртвость за мёртвых - народ за народ.

* * *

И счастья б не было, да вот несчастье...

Друг доллар скачет, грош тебе алтын.

Власть - лето серое, а бабье - верх безвластья.

Но где граница, чей теперь я сын,

подарок , обгорелая проводка

в той незачищеной цепи

между безнебьем, под которым кротко

и прахом, о котором потерпи?

* * *

Товарный дернулся и заскрипел

во всем прокуренном гомере,

и монастырь с холма, и серый-серый сквер

ему объятий эхом наревели.

Халупы вытрясут, где Германн, где Муму?

на главной площади средь школьного навала

я знал родство, но пеналь не возьму,

апрель расслабился и трещинка взбежала

по куполу лазоревых мозгов, -

сижу с медбратьями, и матерею, дую

от пижм и ландышей оглох

в соломку слуховую.

Мазут родительских суббот,

переминается в Рубёжном.

Виктория- два пальца - и за борт,

познай порожнее порожним.

Всё едешь под воду, как враскоряку вяз

силён уловами на том же месте.

По-пионерски нам попутный газ

пылает, нимб отняв у Пресли.

Над этой доброй гарью пронеси,

лучится кисть, хромает голос хмелем,

всяк, всяк слепец, перевирая небеси,

не гексогеном ли подбелен?

Закашлял пригород от оперенья стрел,

белье сушить развесил всем по вере,

где свой особый путь червяк проел,

а высунься √ в своем ли он гомере?

Охранник в семечках, как ледоход,

устал от кладбища громоздкой

прикушенной слезы - её вот-вот

засыплет дарственной коростой.

Нет на засыпку мира без вражды,

Прицел куда-то вниз талдычит,

неловко перекрестятся вожди,

дороги дембельны, а тёлок пруд пруди

за серым склоном молодых табличек...

* * *

Любимые друзья не сразу уезжали

но всё-таки сорвутся и они

когда уже нельзя без суетни

и предсказуемой печали

Вещь расстоянье, сродная экстазу -

нет, есть - и так и сяк больней

лишь водку выпитую сразу

не имут ямки от корней

Ньюйоркцы оснабрюкцы раананцы...

но перегруппировке почв

грешней помочь и не помочь -

счастливо оставаться или плоско

речною сухостью резка

у пикников отходит заморозка

но где болит у пикника?

Уж если это не любовь то что же

сначала гонит, а сюда сильней?

как будто спирт от вырытых корней

нам реки развернет и сложит...

ПРЕДВЫБОРНЫЙ ШТАБ

Продамся подороже за черный самый нал

в спичрайтерах пока что никто не умирал

штабные половицы дрожат от секретарш

сей омут новоросский хорош и тем что наш

и брызгами базара за первым же углом

где фейхоа задаром а родина потом

Базар полувоенный вопрос не разговор

секреты цвета хаки священной жертвы хор -

всё скомкано дочерним восходом к потолку

с потомственным ковчегом из ╚Слова о полку...╩

вопль мокрого платана растаскивать листом,

а родина блатная туда же и потом...

Она шиньон напялит и джезву наклонит

шипеньем провожальным на сочинский гранит,

зальёт тремя нулями по древу словесы,

на зимний час довертит циничные часы,

поторопив безумца за то, что слитно врём -

и доски разогнутся при нашем деловом,

при треске при обрыве насмешного тепла

душа в кофейной лире ты правильно легла,

отмучилась горами, зайдя за волнорез

ты камень отвалила где с метиной, где без,

с просторами штабными и пеной наголо

ты правильно обнимешь меня а не его.