|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
|
Спец по большим порокам, сердцам разбитым, Лужам темных тревог, кирпичу развязок. Сыщики знают, как это: тупорылый Сунуть "бульдог" под мышку, - словно бы мрачный Клют или даже Мегрэ, - нахлобучить шляпу, Став до утра двусмысленным отраженьем Ржавой ограды сквера, огня забытой Лампы в нижнем окне или ртом колодца. Вот и преступник. Кто он сегодня? Подвалоглазый Свин-генерал? Торговец детьми? Любовью? Он не покончит с собой и не покраснеет. Будет жить, как и прежде. А я? Не знаю... Что я, рептилия, что ли - ненависть нянчить? Трудно раздуть морщинистый зоб и, выкатив угли Адских зрачков, свистя слюдой перепонок, Мстить колоннаде зубов, галерее носа, Белому олову глаз, безответных свисту. Я не сатирик. В принципе, я мечтаю, Что не найду никого - и всегда находка Дышит мне в ухо. Надо уйти, исчезнуть, Став до утра двусмысленным отраженьем Ржавой ограды сквера, огня упрямой Лампы в нижнем окне или ртом колодца, Где темнота всё видит, всё понимает, Всех принимает и, может быть, всё забудет... Страсти медузы - без формы и без начала. Тихо вплывает стеклистый архипелаг В тело моё, что долго любви стучало И достучалось... Сны моря и сны земли Клумбой детей плывут по воде упрямо - И распустились мокрые корабли. Каждый похож на меня. Ни один - на маму. Уйди на остров, где лес высок, Где Смерть не может тебя поймать И Жизнь развеется, как песок. Придумай себе друзей и врагов - Многие станут играть в тебя. Там вечером день - умерший щегол - Застынет в руках, и Солнце, скорбя, Оденет его в малиновый цвет, А утром он запоёт с тобой. Но помни: там, где Времени нет, Нельзя надеяться на Любовь. - Согласен! - Постой, не спеши: в аду Тоже согласье, тоже житьё. Ведь я никогда уже не приду, Чтобы разбить бессмертье твоё! Ты с Временем вздумал шутить, малыш? Меня боятся Бог и Поэт. Так слушай: на месте, где ты стоишь, Ты будешь стоять до скончанья лет, Если хоть раз меня позовёшь. Играя в бронзовую свирель, Ты будешь слышать ветер и дождь, И даже свою печальную трель. Дети будут играть внизу, Но ты не сможешь им сделать знак. Не сможешь запеть. Уронить слезу. И так навечно... - Да будет так! Парк шелохнулся. Кто-то большой Вечер закрыл за собой, как дверь. Мальчик подумал, затем пошёл В воздух и город своих потерь Сверху увидел. Увидел тьму, И океан, и земную твердь, Не замечая, что вслед ему Смотрит задумчиво с башни Смерть, Забыв часовые стрелки вертеть, Прощаясь с одним из небесных тел... А мальчик летел и не знал, запеть Или заплакать. И засвистел. А напишу - так имя позабуду. Как можно тайну тайн, живое чудо, Подставить сплетне - липкому ножу? Жизнь - это Скрытность. Заскрежещет сталь, И дверь закрыта. Но коснусь руками, Возьму в ладони, словно тёмный камень, Чужой души неясную печаль, И поверну, и вспыхнет в глубине, Как свет внезапный из далёкой тучи, Огонь, что предназначен был не мне И требует молчанья! И получит... Отдам ему, чтоб он не уходил, Всё то, что он не ищет и не знает. Та Скрытность говорит. Она - иная, В углу Любви лежащая без сил. Когда исчезнут люди, я один Пойду бродить, как свой законный предок, И я её увижу напоследок: Она в траве, среди земных седин, Всё так же ждёт... Нет ни воды, ни зерна: всё съели до них. Можно просить об услугах. Своим Скорбям Я, как немилой невесте хитрый жених, Дверь открываю в сумерках. Луч луны Редко ложится на ряд задумчивых лиц. Вот Одиночество - тихой моей страны Первая, безраздельная из цариц. С краю, на лавке - Память, её слуга, Держит Любовь, уснувшую на плече. Мелкие Скорби готовы уйти в бега, Лишь бы не шаркать ногами в лунном луче. Я благодарен колодезной синеве В щелях под крышей и скрипу старых перил. Ну же, наверх! Перешагивай через две, И в темноту, туда, где ангел парил. Я попрошу - и останусь в доме один. Дверь отворю лишь Радости, только днем. Но с чердака - чуть слышное: "Погоди... Ты попроси об этом, когда уснём." -Он прокусил мой палец! Дайте мне меч! - Не смею... Всё-таки полубог... - Полукозёл! На сраме - Видите? - муравьи. Весь кишит муравьями! -Может, уйдём? - Уйдём? Это разведка, дурень. Сколько их тут? Пятьсот? Тысяча? И по шкуре Ты врага не суди. У нас проконсул лохматый. А виноваты мы. Мы, если что. Солдаты. -Что - "если что?" - А то. Все полубоги. Знаем! Утром скачем козлом, вечером Рим бодаем. -Боги, какая вонь! - Все из пещеры, живо! Что это там ползёт? - Где? - Левей! У обрыва. -Это детёныш. - А... Сервий его заколет. -Пан отомстит! - За что? Трусы! Не ваша воля. Я приказал, не вы. - Ты не боишься Пана? -Я надавал другим столько приказов спьяна - Будем считать, что Пан любит меня и трезвым... Что ты там рвёшь траву? - Не обтирая лезвий, Не сбережёшь мечей. Сделано. - Почему же Он всё ползёт? - Ползёт? Сдохнет в кровавой луже! -Где она, кровь? - Тебе просто не видно сверху. Слышишь, отец шипит? Сулла умрёт со смеху. Ну, потащили? - Да... Что-то ты стал усердный... -Даже мне иногда стыдно. Хоть я и Сервий. От людей и книг не найти ответа. Был бы я пророк - рыжий склон Синая Мне послал бы манну в потоках ветра. Манну - но не истину. Время истин До рассвета проклято и забыто. Десять негритят у Агаты Кристи - Древний том, одиннадцатым раскрытый. Остается "в общем" - чтоб не сводило Холодком стыда золотые губы. Облака проснулись, но Гавриилу Не настал черёд запрокинуть трубы. И стоит одиннадцатый в пустыне, И по небу мчит полоса тумана... Десять посвящённых за мной застыли. Армия моя. И любовь. И манна. Посиди на том месте, где умер - прозрачный, ломкий, Словно крыло стрекозы. Стеклянные мысли Мигом обступят тебя, и ты удивишься Сонному кордебалету, который, впрочем, Где-то тебя видал. На замшелом камне Знает твоё Ничто обо Всём. О каждом, Кто бы тебя любил, если б ты встречался С ней, или с ним, или сном. Или снимком синим. Вот они - вот, как стекло. Позови, напомни - И разобьётся Судьба, и Смерть, изготовясь, Манит к тебе иную. Скажи: "Не надо", Встань и иди. И Всё пойдёт за тобою, Будто при жизни, которой ты не заметил. ЖАЛОСТЬ Или не любим. Или любим, но Пусть не жалеют нас. Сказать ли им Об этом? Лучше просто пожалеть. Вот почему заглядывать в глаза Живущим рядом-значит их терять Гораздо раньше, чем они уйдут. Я точно знаю, на кого глядеть Не должен я-по крайней мере, прямо. Жалею я ребёнка своего: Он будет в мире жить, в котором я Не поселил бы спящую собаку. Жалею я собратьев по перу За призрачное их существованье - Пусть даже злобных, придавивших ногтем Немилой жизни пожелтевший лист. И сам я - не напрасно ли надеюсь На связь времён? Прошёл четвёртый век, С тех пор, как врач, одетый в чёрный цвет, Поставил ей диагноз, поразив Им, как мечом, оцепеневший зал. Чего нам ждать? Спасителей-пришельцев, За нами наблюдающих с небес? Зачем - не знаем┘ Знают ли они Об этом сами? Если бы спросить, То среди звёзд, им светящих печально, Быть может, горек будет их ответ. Быть может, уничтожит мир себя, И именно при нас┘ Из-за чего? Из-за нехватки маленького слова, Жужжащего не хуже комара. Гляди-ка: "жалость"┘Кто тебя придумал Для смерти, для спасенья┘для стихов? АННЕ АХМАТОВОЙ Узнав, какая нынче нам напасть,И мы сохраним тебя, русская речь, КАРИНА Видимо, это был брат. Родись мы на пару, Я бы не ссорился с ним. А он бы ночами, Мне не давая спать, излагал, как ровне, Повесть его любви. И я бы солидно К месту вставлял: "Размечталась!" Или: "А ты ей Брось всё это в окно". - "Девятый этаж". И я бы Глухо мычал. И, часов в двенадцать, небрежно, Носом зарывшись в подушку: "Чего? Карина? Вот это кто┘Ты знаешь, а я сегодня Слышал, она про тебя говорила Верке Очень серьёзную вещь"┘И уже под утро, Став в одночасье кумиром, ёжился зябко, Чувствуя, что он мне сделает после школы. Нет, ничего не сделал┘Его Карина, Небо над крышами, трели звонков и топот - Всё, что придумали окна и переулки - Вспыхнуло, задымилось, и даже пепел Мне не остался к утру. Но где остаётся То, что серьёзней жизни?
МОСКВЕ
Я - твой приемный сын. Сколько чужих детей Видела ты, приняла и навек укрыла... Что ж, прими и меня. Правда, я не Антей И не покойник. Мне не нужна могила. Или нужна - но такая, что ты не дашь. Дай только жить очертаньями самых летних, Самых глухих закоулков твоих! Мираж Их тишины - стоит и строк последних, Стоит и башен, похожих на карандаш. Грустны мне древние стены, колокола... Слишком все это в крови. Никого не хуже, Ты отнимала менее, чем дала. Твой Апокалипсис прост, будто сельский ужин. Горе слепой любви! Мне не нужна Москва Бойни бескрайней, свастики, динамита. Кто разберет, права ты иль не права, Если течет баррелями кровь убитых? Сам сатана, разглядывая тебя С крыши твоей великой библиотеки, Знал, что бессилен, и, коней торопя, Вместе со свитой своей улетел навеки. Я - человек. Добровольно я не уйду, Пусть я по крови потомок Ершалаима. В чем-то я даже - может быть, на беду, Может, на счастье себе - порожденье Рима. Сто легионов, созданных из песка Или небесных звезд над морской пустыней, Может поднять и бросить моя рука В помощь тебе. Прошу тебя, не отринь их! Видела ты и сильней. Но мои слова - Честные воины, и не ударят в спину. Я не услышу, как зазвенит Москва Колоколом любви, да и слез повинных Знаю, рука преступная не утрет. Если пресытится мною Господь - я уйду не сирым. Знаю, чего пожелать. Там, у Красных ворот, Встал мой учитель над равнодушным миром. Мне все равно, превзошел бы он Пушкина, или нет. Как понимал он тебя! Как был мало тобою понят! Люди спешат по кольцу - только где их след? Если бы мне там лежать... Но там не хоронят.
9.09.2000 г. Москва.
|
|
Проголосуйте за это произведение |
|
|
