|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
═
═
═СИМФОНИЯ ПРЕКРАСНОГО И ИСТИННОГО
═(Книжная серия о двух головах)
В продаже появилась новая книжная серия -- это светло-ко-
ричневые книжки в твердом переплете, формата близкого к кар-
манному. Какого-то словесного названия-идеи ее образующей, она
не имеет, что, впрочем, не мешает ей заметно выделяться на
церковных книжных развалах.
Объединение нескольких разных книг в одну серию может
преследовать две цели, с одной стороны, книжная серия -- инструмент
книжного рынка, позволяющий сосредоточить внимание по-
купателя на книгах выпускаемых издателем, с другой стороны,
это всегда попытка издателя сформировать читательскую библио-
теку в каком-то определенном направлении. Вторая цель, как гу-
манитарная, представляется нам более высокой и важной, в об-
щественном смысле, о ней и будет разговор.
Итак, в Издании Сретенского монастыря, в серии объединен-
ной эмблемой изображающей: Крест, открытую книгу и перо, --
вышли следующие книги: "Избранное" Бориса Зайцева, куда вошло
сказание о Сергие Радонежском, а также два цикла его записок
об Афоне и о Валааме, "Откровенные рассказы странника...",
"Соборяне" и "Очарованный странник" Лескова, "Неугасимая лам-
пада" Ширяева, "Лето Господне" Шмелева, "Отец Арсений".
Замечательность перечисленного выше ряда в первую очередь
состоит в том, что это попытка объединить под однотипной об-
ложкой две головы русской литературы церковную и художествен-
ную. Вопрос о взаимоотношениях двух этих ═"голов"═ остается наи-
более интересным литературоведческим вопросом последних двух
веков; по своей остроте, малоизученности, внезапности эпизоди-
ческих возникновений на авансцене литературного процесса он
подобен шилу утаенному в мешке. Для того чтоб сделать разговор
более предметным можно привести два примера его возникновения
в русской жизни Х1Х века.
═Шило в мешке или Пропасть═
Переживший духовный кризис Гоголь, начинает вести церков-
ный образ жизни. Как для всякого поэта (в широком смысле этого
слова) для него главным делом его жизни была литература. Сме-
нив образ своей духовной жизни, он решает также сменить образ
своей литературной деятельности. И среди прочих своих произве-
дений духовного плана издает "Выбранные места из переписки с
друзьями", книгу главным образом замечательную тем, что она
написана Гоголем.
Известен отзыв о "Выбранных местах" Игнатия Брянчанинова,
духовного учителя церкви и, кроме того, святого русского поэ-
та, литературное дарование которого еще далеко не вполне оце-
нено, отзыв сводится к тому, что автор очевидно всем сердцем
обратился к Богу, однако, к изложенным здесь нравственным поу-
чениям серьезно относиться не стоит, поскольку они продиктова-
ны не духовным опытом, а горячностью воображения.
Гораздо более широко, -- до такой степени, что аж при
Брежневе дети изучали его в школе, -- известен отзыв нашего
уважаемого литературного критика, который излился в форме
гневного и недоуменного письма Белинского Гоголю. Общий смысл,
его заключается в том, -- что вы были поэтом, а теперь вы ста-
ли клоуном, вы подучаете своих экзальтированных поклонниц по-
являться на балах в рогожке. Примите уверения в полнейшем к
вам почтении, как автору "Тараса Бульбы" и пр., но ваша пос-
ледняя книга наполнила мое сердце жестокой скорбью... -- В
заключении, по своему "разночинскому" обычаю, "неистовый Вис-
сарион" путает Божий дар с яичницей, он обвиняет Гоголя в пре-
дательстве идеалов русского либерализма, обзывает ретроградом
и хлопает дверью -- скандал.
Сложная в духовном плане фигура Белинского очень показа-
тельна для понимания сложностей в отношениях двух русских ли-
тератур, ему хватает литературного и, возможно, духовного
чутья на то чтоб распознать несерьезность Гоголевских притяза-
ний на духовное учительство, но чистосердечные мотивы Гоголя
побудившие его издать "Выбранные места..." для Белинского бук-
вально невидимы, по той причине, наверное, что он судит о Го-
голе по себе.
Второй пример гораздо более трагичен, по своим масштабам
он далеко перешагнул границы литературной полемики и вышел, в
свое время, на общегосударственный уровень, он касается Льва
Толстого. Всякий кто внимательно читал, к примеру, "Анну Каре-
нину", и вообще, знаком с творчеством Толстого не только по-
наслышке от его опрометчивых ругателей, согласится с тем, что
в его произведениях содержится и мудрый государственный кон-
серватизм, и уважение к святости брака, и благоговейное, вдум-
чивое отношение к жизни церкви -- все проникнуто здесь здраво-
мыслием таланта. Проникновенный и благородный эстет; изображая
жизнь, Толстой говорит, -- истинно то, что прекрасно, -- и
почти нигде не ошибается, с точки зрения церковного учения об
истине.
Симфония прекрасного и истинного, к невыразимому сожале-
нию и ужасу, обрывается там, где Лев Толстой оставляет область
изящной литературы, в которой он титан, и устремляется в об-
ласть нравственного богословия, в которой он пигмей. Лев Толс-
той переписывает Евангелие на свой лад! Лев Толстой становится
ересиархом! Что это, как не следствие неправильной оценки раз-
ницы между художественной и духовной литературой? И что же это
за пропасть, переход через которую так не удобен?
О читательском труде═
Книги вышедшие в серии, очень хорошо и давно известны ши-
рокому читателю, и даже более того, вокруг некотрых из них ус-
пела разгореться нешуточная полемика. Эти книги очень глубоко
различны по своему внутреннему складу и по целям, которые ста-
вили перед собой их авторы, но они объединены одной общей чер-
той, черта эта -- легкость с которой движется повествование от
завязки до развязки, либо обегая круг разрозненных воспомина-
ний-рассказов автора. Трудность с которой столкнется читатель,
прочитывая по очереди эти вышедшие под одинаковым переплетом
книги, заключается в том, что в одном случае под легкостью мо-
жет действительно ничего не скрываться, а в другом, наоборот,
за кажущейся простотой, скрываются глубины к восприятию кото-
рых, уже настроившись на легкое чтение, читатель может ока-
заться не готов.
Многие склонны недооценивать значение читательского тру-
да, между тем, способность правильно понять прочитанное это
тоже дар, и смело можно говорить о читательском таланте наряду
с писательским. Надо думать, что разница между этими двумя ви-
дами дарований имеет скорее количественную, чем качественную
природу. Писательский дар, по вполне понятным причинам, встре-
чается гораздо реже читательского -- вторым, по Божьей милос-
ти, люди награждены почти что поголовно, но проблемы с которы-
ми сталкиваются писатели очень во многом сродни проблемам с
которыми сталкиваются и читатели.
═Между жизнью и искусством═
Попытаемся обозначить жанровые и смысловые границы, по
разные стороны которых находятся книги вышедшие в серии Сре-
тенского монастыря.
К церковной литературе однозначно принадлежат здесь "Отк-
ровенные рассказы..." и "Отец Арсений", но внутри церковной
литературы они разделены между собой по разным жанрам. "Откро-
венные рассказы..." представляют из себя аскетические поуче-
ния, предназначенные для людей значительно преуспевших в ду-
ховной жизни. Их особенность заключается еще и в том, что че-
ловек, от имени которого они излагаются, преуспел в подвиге в
свое время очень распространенном, но в наше время; по мнению,
к примеру, старца Кукши нового уже не встречающемся -- стран-
ничество Христа ради требует к себе очень серьезного и глубо-
кого отношения, к чему, по мнению современных духовных автори-
тетов, наш современник чаще всего не способен. Хотя бы уже по-
этому "Откровенные рассказы..." требуют к себе осторожного от-
ношения, не говоря уже о том, что читатель этой книги должен
иметь правильное понятие о духовном отце и вообше духовничест-
ве, значение которого в своей духовной жизни неизвестный автор
"рассказов" всячески подчеркивает. Есть и другие, очень значи-
тельные отличия среднего современного читателя "рассказов", от
людей для которых писана эта книга, об этих отличиях мы должны
помнить для того чтоб понять какие советы "странника" для нас
пригодны, а какие нет.
"Отец Арсений" принадлежит к житийной литературе, поучи-
тельна здесь сама жизнь легендарного старца-исповедника, как
бы являющего собой обобщенный образ исповеднического и мучени-
ческого подвига священнослужителей Русской Православной Церкви
в ХХ веке. Интересно, что "с точки зрения Белинского" и то и
другое -- повесть, жанровый кодекс художественной литературы
не содержит упомянутого выше пункта, указывающего на необходи-
мость разного подхода к чтению двух этих внешне похожих друг
на друга книг.
На этом, однако, трудности с жанровой принадлежностью не
заканчиваются, жаркая полемика вокруг "Отца Арсения" связана
именно с нею, издателей попросту обвиняют в том, что они пыта-
ются выдать за житие художественную повесть. Аргументы обвини-
телей на первый взгляд кажутся неоспоримыми: имена действующих
лиц изменены, место и время действия определено неясно, есть
подозрение, что о. Арсений лишь собирательный образ, посколь-
ку, все попытки найти неоспоримые следы старца не увенчались
успехом, следовательно, перед нами произведение принадлежащее
к художественной литературе -- повесть на тему церковной жиз-
ни.
Можно сказать, что это житие недостоверно, и факты в нем
изложенные, местами спорны, а местами недоказуемы, но жанровая
принадлежность определяется совсем не так. Между мотивами по
которым все перечисленные выше замены и умолчания делает ху-
дожник и мотивами, по которым эти замены и умолчания сделал
неизвестный нам автор жития, есть очень существенная разница.
В художественной литературе все это делается с целью создать
отвлеченный от конкретных жизненных событий общий образ, в
случае с "Отцом Арсением" имена действующих лиц, могли быть
изменены, по другой причине, ведь житие широко ходило по рукам
еще во время гонений на Церковь, и люди, засветившиеся в нем в
качестве "литературных персонажей", именем или местом службы
могли иметь из-за этого неприятности совсем не литературного
характера.
Мнение о собирательности образа отца Арсения основано еще
и на том, что чудеса подобные описанным в книге совершались по
молитвам других священномучеников и исповедников во многих
других местах, этот аргумент тоже выглядит зыбким. Любой чело-
век знакомый с житийной литературой знает о существовании жи-
тийного клише. Вот один из наиболее ярких примеров, повторяв-
щейся в разные времена у йразных народов.
Девушка скрывается в мужском монастыре под видом монаха
мужчины, в результате стечения определенных обстоятельств на
мнимого монаха-монахиню падает подозрение или же прямое обви-
нение в том, что от него беременна девушка из соседнего села.
Преподобная смиренно переносит поношение и даже берет на вос-
питание будто бы своего ребенка. Со временем, чаще всего после
смерти, все выясняется. Нет ничего из ряда вон выходящего в
том, что исповедники и мученики, которых было великое множест-
во, приблизительно в одно и тоже время, при сходных обстоя-
тельствах лагерной жизни совершали одинаковые чудеса.
Жизнь в искусстве═
Кажется, что мысль о невидимой границе между жизнью и ис-
кусством приходила в голову всякому человеку, -- искусство это
не жизнь, -- так обычно говорят. Мы выразились бы осторожней,
-- искусство это особенная форма человеческой жизни.
Жанр "Соборян" обозначен Николаем Семеновичем Лесковым
как хроника. Мы в таком нарочитом обозначении жанра все же
склонны видеть литературный прием. Чехов обозначил жанр "Виш-
невого сада", как комедию намекая на то что смех, который спо-
собна вызвать эта комедия в чем-то сродни спазматической улыб-
ке мертвеца. Возможно, что Лесков обозначил своих "Соборян",
как хронику намекая на то, что написанное здесь следует пони-
мать не только как произведение художественной литературы, но
и как очерк, хотя от жанра очерка "Соборяне" решительно дис-
танцированы литературной обобщенностью персонажей, многие из
которых, к тому же, поданы в характерной для Лескова гротеск-
ной манере. Между тем, разница между романом, к которому по
своей жанровой фактуре принадлежат "Соборяне", и очерком зак-
лючается именно в том, что они находятся по разные стороны
грани между обычной жизнью и жизнью в искусстве. При этом жи-
тие, если отвлечься от его духовного качества, вполне уклады-
вается в жанровые рамки очерка, вне зависимости от того подт-
верждено ли оно какими-то историческими документами или же
всего лишь свидетельством автора. Обозначая жанр своего произ-
ведения, как хронику Лесков стремился придать своему роману
внешнее сходство с житием. На наш взгляд читатель должен с по-
ниманием отнестись к этой артистической игре.
Разница между отцом Арсением и протоиереем Савелием Тубе-
розовым заключается в том, что первый лицо, а второй персонаж.
В "Войне и мире", к примеру, есть лица, которые в силу своей
личной известности не поддаются обобщению и из-за этого персо-
нажами стать не могут. Так Александр 1, Кутузов, Наполеон --
лица; а Болконский, Пьер Безухов, Наташа Ростова персонажи.
Странник-аскет, от лица которого и ведутся "откровенные расс-
казы", не может быть персонажем, иначе поучения сделанные от
его имени необходимо поставить под сомнение. Странник из "Отк-
ровенных рассказов..." есть дидактическое лицо, весь его внеш-
ний облик, интонации, манера речи, продиктованы не субъектив-
ным вдохновением автора, а его побуждением передать читателю
свой духовный опыт. В тоже время лесковский очарованный стран-
ник -- персонаж, никакой дидактической нагрузки он не несет,
можно сказать, что мотив по которому он выведен автором иден-
тичен мотиву по которому им выведен и Левша -- и то и другое
распространенный русский тип, который любим автором, близок
ему и интересен. Таковы "грани" и таковы "пропасти" разделяю-
щие четыре внешне похожие книги вышедшие в серии Сретенского
монастыря.
═"Демаркация границ"═
Необходимо сразу оговориться, что в предпринятом нами
разграничении не содержится отрицательной оценки. Жизнь много-
образна, это одно из ее свойств, помимо "голов" есть некая
общность, которую можно было бы назвать общим корпусом русской
литературы. В жизни этого корпуса важно то, что общность его
связывающая это не только общность языка. При всех упомянутых
уже границах, расположение и свойства которых нам необходимо
знать для нашей пользы: "Откровенные рассказы странника духов-
ному своему отцу" и "Очарованный странник", "Отец Арсений" и
"Соборяне", "Лето Господне", "Неугасимая лампада", избранное
Бориса Зайцева, -- принадлежат русской литературе. Ряд произ-
ведений входящих в этот особый золотой корпус русской литера-
туры можно было бы расширить еще больше, причем в обе стороны.
Некая общность в устремлениях и в понимании жизни, со всеми
бывшими выше оговорками, разумеется, содержится, к примеру, и
в творениях преподобного Игнатия Брянчанинова, и в произведе-
ниях Чехова.
Осознание полноты русской литературы, осознание ее общего
смысла и места в мировой культуре является ключевой задачей
современного русского литературоведения, в этом ему необходимо
опереться на богословие Православной Церкви, на весь опыт ее
благодатной жизни. Мы ограничились лишь частичным рассмотрени-
ем книг вышедших в серии, лишь примерным обозначением границ,
которые показались нам очевидными, "окончательную демаркацию"
пусть читатель производит сам.
═
═
═
═
═
|
Проголосуйте за это произведение |
|
С братской любовью о Господе нашем Иисусе Христе, многогрешный игумен ВИТАЛИЙ
|
