|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
Рассказы
14.VI.2006
ДОМ У ДОРОГИ
Невысокий дощатый забор неуклюже вытянулся вдоль дороги под гору, ведущей от станции в город. Внизу застыла в неподвижности обмелевшая речушка. Когда-то могучая и судоходная, она постепенно превращалась в болото. Низкие берега ее успели порасти камышом и осокой, и теплыми летними ночами окрестности оглашались несмолкаемым лягушачьим кваканьем. Вот уже который год обитали здесь утки. С каждым сезоном становилось их все больше и больше. И никто не знал, куда исчезали они в зимние холода, когда замерзала речка. Но с потеплением утки вновь появлялись здесь, нетерпеливо ожидая лакомых хлебных корок, которыми потчевали их местные жители.
Старуха Пелагея жила в крайнем у реки бревенчатом домишке, покосившемся и почерневшем от времени. Он так глубоко врос в землю, что высокие июньские травы закрывали зеленой шторой два крохотных зарешеченных оконца, делавших старый дом похожим на клетушку, а жестокие февральские метели прикрывали их белым саваном. Они уже не пропускали в это жилище солнечных лучей
- толстый слой пыли и грязи преградил им туда путь. Крыша съехала набекрень, и всякий раз с наступлением дождливых дней сырости в простенках прибавлялось, неотвратимо раздвигались границы причудливых очертаний некоего темного пятна на низком когда-то выштукатуренном потолке. Сорвавшаяся с верхней петли наружная дверь уже давно не закрывалась и была причиной зимних страданий Пелагеи. Хотя и к ним она давно привыкла.Всем своим видом старуха напоминала свой покосившийся старый дом. Теперь уже нельзя было представить их друг без друга. Так же, как нельзя было представить старуху без ее козы Майки. Под стать своей хозяйке была Майка старая и дряхлая. Но Пелагея считала ее своей кормилицей. Знала она, что если бы не Майка, давно бы отдала Богу душу. И хотя в последние годы все чаще мечтала об этом, по-прежнему любовно трепала своими крючковатыми пальцами козу за ухом, приговаривая нежно: "Спасительница ты моя". Майкино молоко заменяло Пелагее полный дневной рацион. По утрам она пила его сырым с белым хлебом. По вечерам варила на нем овсянку.
Старой Пелагее этого было вполне достаточно. Лишь изредка баловала себя старуха чайком, попивая его из старой алюминиевой кружки вприкуску с дешевыми карамельками.
Жила Майка вместе со старухой в ее единственной комнате. Спала на старой холстине, прикрывающей некрашеный деревянный пол.
Покореженная грязная миска с водой стояла рядом.
Железная кровать Пелагеи была плотно придвинута к стене. Рваное ватное одеяло, служившее Пелагее не первый десяток лет, грело плохо. И давно уже старуха, ложась спать, не стаскивала с себя свой выцветший от времени зипун. Помимо старухи и козы обитали в этом доме две сибирские кошки. Обеих звала Пелагея Мурками, частенько выговаривая им за то, что самовольно забивались они под ватные клочья старого одеяла. Но выговаривала без злобы, скорее больше для порядка. Иногда старуха забывалась, говорила сама с собой, подолгу прислушивалась к тому, как ласково мурлыкали кошки, прикорнув у ее ног.
Главной заботой Пелагеи на протяжении уже многих лет оставалась забота о Майке. Каждое утро тащила она ее к реке, кряхтя и постанывая от боли в пояснице. Коза ленива щипала сочную траву, хитро, исподлобья посматривая время от времени на хозяйку, мирно дремавшую на пригорке. Возвращались старые домой, когда полуденное солнце было в зените. Брели не спеша, подолгу отдыхая на месте. Дома Пелагея доила Майку, по привычке отчитывая ее за плохой удой. Хотя молока давала она всегда одинаково
- литровая эмалированная кружка была почти полна.По утрам жители небольшого подмосковного городка спешили по дороге мимо старухиного дома на станцию. Пелагея и ее подопечные еще спали. Зато вечером многие часы проводила Пелагея у незакрывающейся ни днем, ни ночью калитки. Основательно усевшись на березовом чурбачке, она дремала, будто никого и ничего не замечая. Но стоило кому-то приблизиться с вопросом, она в ту же минуту оживлялась.
- И сколько же тебе годков будет, бабуля? - спрашивал иной раз любопытный прохожий.
- Да много, милок. Уж и не упомню точно. За девять-то десятков будет.
Причмокивая от удивления, любопытный оставлял старуху в покое.
Она провожала его оживленным взглядом, пока тот не исчезал за мостом. Иные прохожие угощали Пелагею. Кто яблочко в подол положит, кто конфетку. Вот их-то и припасала старуха к чаю.
Соседка иной раз заглядывала. Попросит старуха, даст денег - та хлеба купит, принесет.
Когда спрашивали Пелагею, есть ли родные, всегда отвечала одинаково: "Одна я". И не понять было соседям, действительно ли забыла старая, что за забором внук живет, или уж умышленно не хотела считать Витьку внуком. Надо думать, забыла она о нем. Давно уж в лицо никого не узнавала - ни соседей, ни прохожих.
А соседи-то помнили... Было время, пытались взывать к Витькиной совести, да Витька не таковский мужик, чтобы к совести прислушиваться. Быстро отбил охоту у соседей напоминать ему о его родственных обязанностях перед Пелагеей. Грузный, всегда с недовольным взглядом на опухшем квадратным лице, он внушал ужас и опасение. Жил он вместе с женой, толстой неразговорчивой бабой, работавшей на станции неподалеку от дома. Витька же работал на крупном машиностроительном заводе. Кем работал - этого никто не знал.
Не желал признавать своей бабкой старуху Пелагею Витька. Не желал - и все! То ли боялся надорваться, если вдруг пришлось бы помочь, то ли боялся того, что хоронить старую придется; а может, и жена запрещала. Одним словом, слышать о бабке не желал и замечать ее не хотел.
Шли дни за днями. И давно уже Пелагея взывала к Богу с просьбой прибрать ее, старая стала, на отдых захотела. И взывала-то к Богу как-то очень кротко, будто милостыню просила, будто снисхождения вымаливала. А вот не хотел слышать ее Всевышний... Пелагея
огорчаться стала сильно от думы одной
- не угодна она Богу, забыл он о ней. И вот вроде бы угомонилась немного старая, свыклась с долей, как вдруг и внял ее мольбам Господь.В то утро долго лениво блеяла у старухиной кровати Майка, хрипло мяукали старые кошки
- не поднялась Пелагея. Спокойно заснула с вечера, не предчувствуя давно желанной смертушки. И думать-то в тот вечер о ней не думала, и помышлять не помышляла, а та возьми да явись нежданно-негаданно. Легко прибрала старуху. Ведь давно была здесь желанной.Долго блеяла коза в то солнечное августовское утро. Долго блеяла и на следующее утро. И только спустя трое суток соседи вошли в дом, почуяв неладное...
Похоронили соседи старую Пелагею. Опустел покосившийся дом у дороги. И тут только спохватилась соседка, вспомнила о козе
- Майки нет. Думали-гадали, да так и не смогли сообразить, куда девалась коза. Кошки по-прежнему оставались в доме, только каким-то жутким стало их мяуканье, заупокойным каким-то. И мурлыкать перестали. А коза словно невидимыми путями за Пелагеей отправилась. Случай разрешил недоумение соседей. Неделю спустя увидала одна из соседок на базаре в городе Витьку, ближе подошла, глядит - мясом тот торгует. Тут и понятно ей стало, куда девалась Майка. А спустя еще месяц, на месте прежнего покосившегося забора и слетевшей с одной петли калитки, стояла высокая двухметровая изгородь, ловко сработанная из свежевыструганных досок, ладно скрепленных между собой тонкой металлической лентой. На новой калитке четырьмя гвоздями была прочно прикреплена предупредительно-настораживающая дощечка: "Во дворе злая собака!"
|
Проголосуйте за это произведение |
