Губернатор важно и вальяжно двигался по военному комиссариату.

Надо же, сколько лет Васюган слышал слово "военкомат" и не подозревал, как оно звучит полностью. Даже не задумывался. И только сегодня узнал, как оно на самом деле расшифровывается.

Губернатор - это, конечно, никакая не должность, а прозвище, которое Васюган сразу дал серьезнолицей (какими были абсолютно все мужики и в боевых кителях, и в штатских пиджаках в этом учреждении) галстучной фигуре с накрахмаленной снеговой сорочкой, по-деловому гуляющей по коридорам.

Васюган окрестил его так потому, что однажды видел в газете фотографию губернатора какого-то американского штата, и решил, что все губернаторы всех штатов должны выглядеть именно следующим образом: "в смокингах, вшик опроборенные", со строгим, как осень, лицом, и галстуком в виде бантика. Таким был и данный уполномоченный для медкомиссии представитель военного сословия. Только галстук имел не бабочный, а самый тривиальный.

У хирурга ребятам приказали снять с себя все, кроме, естественно, одной-единственной вещицы. Губернатор сам подходил к жестко сгибаемым рукой женщины-хирурга костлявеньким по крайней молодости или же рыхлым по совершенно аналогичной причине телам парней. Надзирал за ходом комиссии.

Когда все уже снова облеклись в одежду и гурьбой неторопливо покидали кабинет, Васюган повернулся к Тимофееву:

- Видел? Там был Губернатор!

Тимофеев ничего не понял и честно признался, что, по его мнению, Васюган, наверное, за сегодня сильно притомился, если ему здесь померещился какой-то губернатор...

- Ничего! - заверил его Васюган. - На меня, бывает, иногда находит что-то эдакое. Но найдет - и пройдет. Так что ничего страшного!

Тимофеев понимающе кивнул. Он сам первым здорово прикололся еще в начале комиссии у распределяющей тети, спросив у нее:

- Скажите, а уролог в комиссии будет?

Тетя жестко и твердовато ответила с совершенно серьезной интонацией:

- Вообще его в комиссии нет, но если вы, молодой человек, желаете к нему обратиться - то пожалуйста, он у себя в кабинете. Но только если вы сами заметили какие-то изменения и хотите с ним проконсультироваться.

- А где изменения? - с серьезным видом поинтересовался Тимофеев.

- Ну где! - раздражилась тетенька. - Не знаю, где! В моче, наверное, если уролог! Зачем еще спрашивать где!!

Тимофеев остался таким ответом доволен и пошел проходить комиссию.

Прошли те времена, когда парень расстраивался и обижался, услышав от товарищей по классу, что его не возьмут в армию. Теперь если пареньку сказать об этом, он радостно ответит: "И очень хорошо!"

Васюгана и Тимофеева в армию не взяли. Ибо второму не было еще восемнадцати лет и он собирался поступать в институт с военной кафедрой, а первый получил вместо красочной открытки с приказом в форме предложения явиться в часть - военный "белый" билет, выданный из-за больных ног.

Шли домой вместе, и, потому, что оба уже счастливо отстрелялись с военкоматом, намылились завтра завернуть в концертный зал на Маяковку - послушать концерт органной музыки. А по дороге к троллейбусной остановке Васюган вслух вспоминал еще один свой прикол.

Он касался анкеты. Ее выдали Васюгану и всем остальным для заполнения. Кроме вопросов о национальности, собственного отношения к военной службе (хочешь служить или предпочел бы, если можно, остаться дома), наличия (или отсутствия) судимостей, анкета спрашивала: "Какие иностранные языки вы знаете?"

И Васюган написал: "Английский, немецкий, французский, итальянский, испанский, португальский, баскский, польский, чешский, словацкий, венгерский, голландский, финский, датский, шведский, норвежский, греческий, болгарский, румынский, эстонский, белорусский, украинский, молдавский, грузинский, абхазский, армянский, узбекский, киргизский, турецкий, малайский, идиш, иврит, хинди, урду, вьетнамский, монгольский, китайский, корейский, японский, латинский, пиджин-инглиш".

Тетя взяла заполненную анкету, искренне удивилась и спросила: неужели Васюган разговаривает на всех этих языках?

- Что вы! - отказался Васюган. - Конечно, нет! Я не могу на этих языках ни говорить, ни читать, и никогда их не учил.

- А зачем же пишешь? - строго спросила тетенька.

- Так ведь там интересуются, какие я знаю иностранные языки! - ответил Васюган. - Вот я и написал все, какие только знаю! Знаю, что такие языки существуют, и знаю твердо! Потому и пишу!

Тимофеев чуть не лопнул от смеха, однако Васюгану анкету по указанию тети пришлось переписать заново. С этого начинался сегодняшний бурный день.

Клич прийти в концертный зал музычка бросила давно. Собраться, мол, всем классом и пойти послушать органную, экзотическую, мощную, величественную музыку. Но класс как-то целиком не скоординировался. Поэтому на концерт пошли только двое - сама Антонина Ивановна и Алла.

Антонина Ивановна, не особо симпатичная, но милая, напрочь лишенная цинизма женщина, улыбалась сквозь очки пришедшей на концерт Алле. И для Аллы у нее был индивидуальный сюрприз.

По знакомству Антонина Ивановна провела Аллу в специальную эксклюзивную ложу, куда попадали исключительно по договоренности. Ложа была широкая, пустая, располагалась высоко, балконом, сбоку от сцены, и была оформлена ионической колоннадой. Там разрешалось поставить стулья на мягкий широкий палас и занять места. Алла и Антонина Ивановна так и сделали.

- Вот ты теперь и побываешь в Греции! - улыбнулась Антонина Ивановна.

Дело в том, что директор, превращая школу в гимназию, обещал в свое время ее ученикам о туристических поездках в Грецию, поскольку они изучают древнюю Элладу по курсу эстетики. Обещание директор выполнил ровно наполовину - на школе уже давно висела табличка "гимназия", а в Греции пока еще никто не бывал ╪

Алле давно казалось, что в среде, где всерьез занимаются наукой или классической музыкой, почти не встречается красивых или хотя бы просто привлекательных женщин. В научных или музыкальных институтах обычно обитают или очкастые мымры в синих гольфах, или какие-то полувоздушные трепетные девочки. А чтобы в этих кругах оказалась своя в доску улыбающаяся пикантная красавица - это поди поищи ╪

Антонина Ивановна предупредила Аллу, чтобы та не удивлялась, если вдруг в перерывах между партиями органа услышит где-то в глубине позади ложи исполинские гулкие шаги - так отдается звук переключения труб органа.

Когда завершилась первая партия, Алла уловила этот шум и заметила с улыбкой: впечатление такое, будто бы там, по коридорам ходит зомби. Антонина Ивановна улыбнулась в ответ, и они продолжили слушать музыку.

В амфитеатре концертного зала было светло, приятно, шумно. В общем гуле слышались отдельные фразы, которыми перебрасывались пришедшие на концерт пары.

Пришли и Тимофеев с Васюганом.

Васюган был в прикиде что надо: вельветовые брюки, солдатские ботинки, желтая рубашка с птичкой и, конечно, сумка цвета хаки.

Интересно, что это такое за "хака", которая имеет такой цвет? Ее кто-нибудь видел? А если не видели, откуда же знают, что хака именно такого цвета?

Сумка, как положено, была покрыта старательно жирно выведенными надписями шариковой ручкой типа "Здравствуй, мир!" и "Очевидно, вам не ко мне".

Приятели стояли в паркетном проходе, а затем Васюган, недолго думая, уселся прямо на пол между креслами.

- Обалдел? - деловито осведомился Тимофеев.

- Да нет, почему же! - не менее деловито ответил Васюган. - А кто в наше время, гвардеец, на других смотрит? Если раньше еще кто-то на кого-то пялился, - то сейчас ты хоть на ходулях по улице пойди - никто особо глазеть не станет. Поглядят - и отвернутся. Да и вообще все это ерунда и совсем неважно, что там кому со стороны покажется, и как тебя другие оценят, да чего про себя отметят, да чему удивятся, да возмутятся, да по шее дадут! Я тебе так скажу, гвардеец: ни в помещении, ни на улице никому до тебя дела нет. Каждый только себя видит да еще собеседника. А куда ты там мимо идешь - всем все равно, поверь! Сколько ни маячь за спиной, что ни делай - никому ты на хрен не нужен, успокойся! Никто тебя и не заметит, хоть ты в урну голову сунь! Никто даже не запомнит, что ты возле урны-то был, если ты туда голову сунешь! Это - мое личное наблюдение. И пойми, гвардеец, абсолютно верное!

Тимофеев долго молчал, переваривая услышанное.

- И вообще, понимаешь, - добавил, подняв снизу голову, Васюган, - я сюда для того пришел, чтобы с девушкой познакомиться. Потому и в прикиде, и все такое!

Зрители, и в том числе Васюган с Тимофеевым, начали потихоньку рассаживаться по местам. Орган затрубил всеми мощными трубами. Когда оканчивалась очередная его музыкальная партия, в зале наступала полная тишина, которая через секунду начинала прерываться громкой перекличкой кашля, особенно отчетливого в такой тишине. Кашель затихал, и снова вступал орган.

В антракте, предварительно вместе со всеми сильно и здорово отхлопав ладони, приятели потихонечку-помаленечку двинулись на выход. И нежданно-негаданно в толпе гуляющих по чистому блестящему фойе наткнулись на Аллу. Тимофеев не знал, кто это, но раз его друг подкатил к ней так уверенно, то, конечно, подошел вместе с ним.

- Послушай, - обратился Васюган к Алле, - по-моему, я тебя не раз видел в школе!

- Да, - застенчиво кивнула Алла, - я учусь в одиннадцатом "А". А вас я тоже видела у нас в школе, в столовой ╪

- Я работаю в столовой, - кивнул Васюган. - А ты пришла одна?

- Нет, мы с Антониной Ивановной, это наша учительница по истории музыки, - пояснила Алла.

- Такой не знаю, - признался Васюган. - При мне она еще у нас в школе не работала.

- А вы учились у нас? - спросила Алла.

- Да, - кивнул Васюган, - я выпускник этой же школы.

Хотя учебное заведение теперь официально именовалось гимназией, в разговорах между собой никто из учеников так ее не называл. Впрочем, когда школу кончал Васюган, она еще не имела титула гимназии.

Тимофеев миролюбиво глядел на беседующих Васюгана и незнакомую ему совсем и, как выяснилось, мало знакомую его приятелю девочку. Тимофеев раздумывал, держит ли Васюган позу перед ним, никогда еще не гулявшим и не дружившим с прекрасным полом, или на самом деле сегодня на концерте, как и рассчитывал, закадрит себе подружку...

- А вас как зовут? - резонно спросила Алла. Она уже узнала от Васюгана имя его друга и назвала свое собственное.

- Васюган, - ответствовал тот.

- Васюган? - удивилась Алла. - Что, прямо так и зовут?

- Да, - серьезно кивнул Васюган. - Так вот и зовут. Не по паспорту, конечно. Вообще-то я Василий, но с его подачи, - он кивнул на Тимофеева, - Васюган.

После чего он рассказал всю короткую историю появления на свет своего второго имени.

Однажды на уроке географии весь класс узнал, что в Сибири есть река под названием Васюган, да к тому же еще и город Новый Васюган. Соседа по парте, Тимофеева, это столь жутко прикололо, что он тут же обернулся к сидящему рядом приятелю и громко и весело объявил: "Ты - Васюган!". И эта подача Тимофеева была тотчас взята всеми в классе. Теперь все начали называть его не просто "Василий" или там "Вася", а "Васюган". На что он совсем не обиделся, потому как "Васюган" звучало значительно круче и прикольнее, нежели банальный "Васька". И до сих пор, когда оба они уже выпустились из школы, а Тимофеев - так даже поступал в институт, за ним все держалась эта веселая кликуха.

Алла робко улыбнулась и засмеялась, дослушав рассказ Васюгана о том, как он стал Васюганом. А там уж раздался звонок на второе отделение ╪

Когда концерт кончился, все трое зашагали по вечереющей прохладной улице. И Тимофеев, завидуя белейшей завистью, услышал, как его бывший одноклассник, приближаясь к метро, где их пути должны были разойтись, прямо и четко заявил, что хотел бы завтра увидеть девушку Аллу прямо у себя в столовой. Что в принципе очень просто сделать на любой перемене.

И, что было тоже любопытно для Тимофеева, еще никогда не видевшего, как вот так знакомятся молодые люди, Алла, улыбаясь, пообещала: завтра в школе она обязательно заглянет к нему, Васюгану.

На синем небе светили звезды. Яркими метеоритами скользили по Садовой троллейбусы с кометными хвостами своих "рогов". Майская жара заснула на ночь.

Ученики шумели, топали, грохотали и визжали, проносясь по полировке коридорного паркета мимо. Но в столовке было тихо и пусто. Двери в саму столовую были по случаю приготовлений к большой перемене заперты изнутри на шпингалет, а в проеме, ведущем в поварское помещение, прошмыгивала тетя Мыла, поворачиваясь боком, дабы пролезть в узкую створку.

Васюган восседал на стуле за одним из пустых столиков по ту сторону стеклянной буфетной стойки и мирно курил сигарету, ожидая распоряжений тети Мылы по подготовке к общему сытному обеду всей школы.

Сама тетя Мыла проворно настругивала колбасу, хлеб, раскладывала творожные сырки, перебегая туда-сюда, притопывая то ли тапочками-шлепанцами, то ли стильными туфлями-"сабо" на босу ногу. Тете Мыле было жарко - последний месяц весны плюс кухонные испарения. Жиры стекали по тете Мыле блестящими потными разводами. Периодически она нагибалась к огромным серым кастрюлям и бидонам-"флягам", поднимая кверху зад больше метра в обхвате, на котором туго натягивалась старая застиранная юбка, расписанная аляповатыми цветами.

Кто-то неожиданно позвал тетю Мылу со стороны коридора. Она прервала работу и скрылась из поля зрения Васюгана.

- Кто? Васюган? - донеслось до Васюгана, и было слышно, как тетя Мыла засмеялась. - Здесь он, да. Сейчас я ему скажу, зайди!

Тетя Мыла снова появилась за стойкой и крикнула оттуда Васюгану, что к нему пришла девочка по имени Алла.

Аллу пропустили через стойку к Васюгану, и вскоре они уже сидели рядышком, как воробышки на жердочке.

- Значит, в столовой работаешь? - с интересом, осмелев уже со вчерашнего дня, спросила Алла.

- Да, - ответил Васюган.

- А кем ты тут значишься? Поваром? - поинтересовалась она снова.

- Нет, - махнул рукой Васюган. - У меня должность подсобная. Так, подмастерье, помощник повара по хозяйству.

- А-а! А что именно ты делаешь? - продолжила допрос Алла.

- Да всякие разные мелкие вещи, - принялся объяснять Васюган. - Раскладываю завтраки по корзинкам, после большой перемены протираю столы, раствор для мытья посуды готовлю. Вот, в общем-то, по большому счету все.

- А давно ты тут работаешь? - спросила, совсем расхрабрившись, Алла.

Она начала мало-помалу понимать, что Васюган - парень что надо, и вовсе не хам, не нахал, не наглец, а свой в доску, честный, веселый и покладистый.

- Да в одиннадцатом классе стал подрабатывать, - доложил Васюган. - А как школу окончил - так здесь и остался.

- А почему другого чего себе не поискал? Поступать никуда не стал? - продолжала допытываться новоиспеченная пассия Васюгана.

- Поступить еще успею, - ответил Васюган. - Пока трудно. И работать где-то еще тоже сложно. А здесь работа очень легкая, прихожу поздно и ухожу рано. И даже не каждый день бываю на службе.

- Понятно, - ответила, улыбаясь, Алла. - А когда ты сегодня отстреляешься?

- Сегодня? - задумался Васюган. - Да вот где-нибудь часа в три и освобожусь.

- У нас уроки в два кончатся, - отметила Алла. - Просто я подумала, может, нам и сегодня еще куда-нибудь сходить? Ты в принципе не против?

- В принципе, - ответил Васюган, сделав демонстративно-шутливое ударение на слове "принципе", - я не против.

- Тогда я часок подожду тебя, почитаю книжечку, - сообщила Алла. - А ты выйди ко мне в вестибюль - и сгоняем куда-нибудь!

- А куда? - подумав несколько мгновений, спросил Васюган.

- Куда глаза глядят, - подумав, куражливо ответила Алла.

- А короче? - не растерялся в ответ Васюган, гася окурок.

- Там придумаем! - пообещала Алла.

- Ну ладно, - улыбнулся Васюган, еще с большим интересом изучая Аллу. - Жди!

Весь последний урок Алла не слушала объяснений учителя, а вникала в свои чувства, новые для себя ощущения: она сама вдруг впервые в жизни пригласила парня на встречу. Вот уж не ожидала от себя такой резвости и активности! Но парень, видно, был слишком обходителен с ней. Алла совсем не боялась его. Ей мечталось странствовать с ним по Москве. Просто так гулять, как она гуляла до этого с мамой и папой, с подругами. Но никогда - с мальчиком. То, что мальчик был старше ее больше чем на год, ее тоже не смущало, потому как только дураков и ханжей мог бы смущать такой момент, думала Алла.

Но с другой стороны, в иных глубинах души, Алла, конечно, волновалась. Нет, она ничего не боялась на рациональном уровне, однако трепетала, и никакими разумными доводами не могла это побороть. Она дрожала внутренне даже больше, чем когда с папой и мамой летом поднималась в прошлом году на высоченные горы.

Когда прозвенел звонок с длящегося целую вечность урока и все разошлись по домам, Алла осталась сидеть одна в вестибюле. Чтобы отвлечься, она достала томик Брэдбери и сигарету. Вообще Алла не любила дымить, как завод или некоторые больно крутые парни в ее выпускном классе, в принципе была девушкой некурящей, но иногда, очень редко, в минуты треволнений, ее неожиданно тянуло к этой соске.

Никому не видная и не слышная, благодаря чему и удавалось нарушать запрет директора дымить в школе, Алла тихонечко читала увлекательный рассказ, держа снизу одной рукой книжечку и одновременно понемногу покуривая из другой ладони.

- Ну, чего сидишь? - раздался голос сбоку.

Алла сильно дернулась от неожиданности. Прямо перед ней стоял улыбающийся Васюган.

- Жду тебя, - улыбнулась Алла.

Васюган солнечно просиял в ответ. Обоих охватило чувство нежности и одновременно стало немного неловко.

- Ты не против, что я иногда курю? - спросила Алла, чтобы разрушить эту неловкость.

- Как же я могу быть против, если сам курю? - удивился такому вопросу Васюган.

- Понятно, - тихонько сказала Алла. - Просто иногда парням не нравится, что от девушки пахнет дымом.

- Верно. А бывает и наоборот - девушка не любит, когда парень курит, - заметил Васюган.

- Значит, мы подходим друг другу, - ответила Алла.

- Ну тогда пойдем бродить! - весело закончил ее мысль Васюган.

И они пошли "бродить".

Шагали не под руку, а просто рядом - Алла боялась сделать движение, побуждающее к такому жесту. Цель своего похода они выбрали по дороге - Кремль.

Было время, когда Кремль являлся местом очень закрытым, войти туда оказывалось достаточно непростой задачей для желающих - имели место входные билеты и все такое прочее. Теперь же по Кремлю гулял кто хотел - говорливые стайки иностранцев, молодые супружеские парочки, пижоны в джинсах, черных очках и с фотоаппаратами наперевес... Ребята на роликах катили по брусчатке, тусуясь и группируясь, виртуозно прыгая через тротуарные ступени, спускаясь прямо через подземные переходы самого большого подземного узла в Москве, где было сразу четыре пересадочные станции метро под одной крышей.

Младшеклашки, облаченные в желтые майки, шортики и бейсболки, черные наколенники и налокотники, сбавляя скорость и переходя через асфальтовые перевалы, шли на коньках словно пешком, громко топая. Они, видимо, совсем не думали о том, что во время такой варварской учебы ролики очень скоро разобьются, и останется только одна надежда: к тому времени, когда они наконец научатся кататься, папа с мамой купят новые. Виртуозы, уже доучившиеся в деле роллерства до уровня каскадеров, катили на коньках, одновременно попивая из зажатой в руке бутылки кока-колу.

Васюган с Аллой вступили в Кремль со стороны Центральной библиотеки и Пашкова дома, и первое, что открылось их взорам, был длинный ряд старинных пушек, которые твердо, как влитые, примостились на гранитном возвышении слева у стены. Вдалеке, в конце батареи, возле пушек стоял часовой солдатик, в обязанность которого, судя по всему, входило смотреть за ними и не подпускать посторонних в целях охраны исторических экспонатов.

Васюган повел Аллу прямо к пушкам, вступил на площадку, подошел к первой и сразу же, с потрясающей до козлиного смешка дерзостью, полез на нее.

Васюган забрался на лафет, воздвигнулся на нем во весь рост, помахал руками и что-то задорное прокричал. Затем, спустив ноги, оседлал ствол пушки.

Взгляд Аллы был, однако, прикован больше не к нему, а к дежурному солдату. Она со странной какой-то холодностью и даже любопытством ждала, как вот сейчас к ним со всех ног подлетит этот молоденький солдат, истерично заорет, чтобы немедленно слезли и, наверное, будет грозить, что позовет начальника и тому подобное.

Но солдат не бежал к ним, а только издали пристально смотрел в сторону лазающего по пушке Васюгана и стоящей подле спутницы, очевидно, раздумывая, что ему делать в такой непредвиденной ситуации.

Васюган тем временем спрыгнул с первой пушки и тут же полез на вторую. Покувыркавшись на ней, он перескочил на третью. Зыркнув на Аллу, молча и меланхолично, в ожидании скандала курсирующую вдоль ряда бронзовых орудий вслед за ним, он пригласил к себе и ее. Алла подумала и, плюнув на все, забралась на пушку сама.

Вскоре уже оба сидели верхом на длинном бронзовом стволе, двигаясь постепенно к его дулу. Когда ствол кончился и скользить дальше было некуда, они оглянулись с высоты по сторонам .

Караульный солдат все так же спокойно стоял столбиком на своем месте, опустив руки вниз, но только внимательно, не отрываясь, глядел оттуда, зорко наблюдая за каждым их движением и, возможно, в душе наслаждаясь таким разнообразием на фоне занудной скучности своего поста. Ни попыток идти к ним, ни свистеть, ни кричать он совершенно не предпринимал.

Когда Алла с Васюганом облазили уже половину батареи единорогов, рядом появилась гулявшая по Кремлю семья - мама, папа и маленький мальчик. Последний, держась за мамину ручку, с интересом оглянулся на восседающих на очередной пушке. Мать, заметив его взгляд, предложила:

- Может быть, ты тоже хочешь залезть?

Но ребенок не захотел, и семья прошла мимо.

Когда наконец почти все пушки были обследованы и взбираться на них надоело, Васюган и Алла соскочили с гранитной ступени и зачесали дальше по Кремлю. Солдат проводил их в который раз взглядом и молча равнодушно отвернулся, так и не сказав ни единого слова и не сделав ни малейшего движения с места.

- Слушай, - с интересом спросила тихонько Алла, когда они отошли далеко, - а почему он не засвистел?

- Почему не засвистел? - ничуть не теряясь, сказал Васюган. - Да он просто от такой наглости сразу же проглотил свисток - вот и не мог засвистеть!

- Бедный! - поддержала шутку Алла. - Как же он теперь будет со свистком внутри?

- Ерунда! - махнул рукой Васюган. - Примет слабительное - и все будет в порядке!

- А-а, понятно! - сразу успокоилась за солдата Алла.

Алла подумала, что, вероятно, солдат был приставлен к пушкам не для того, чтобы их вообще не трогали, а чтобы их не портили? Скажем, если бы они с Васюганом принесли с собой зубило и начали бы им выбивать на лафете свои имена, то тогда бы, может, он и засвистел, а так... Впрочем, Алла не могла знать точно.

Да и главная ее мысль была совсем другая: они совершенно неожиданным, экзотическим способом совершили первое прикосновение друг к другу - прижимаясь грудью к спине, когда передвигались по пушечным стволам.

- Господи, какая я дура! - сказала про себя вдруг Алла. - Невесть что думаю...

- Да, - вдруг заявил Васюган. - Что-то я сегодня здорово впал в детство!

- Это ничего! - заверила его с улыбкой Алла. - Я ведь тоже уже здоровая девка, а все еще дурочка набитая! Точно так же, как и ты, на пушки полезла! Мы с тобой друг друга стоим !

- Да, - задумчиво проговорил Васюган, пристально взглянув ей прямо в глаза. - А ведь можно считать, что я таким образом тебя проверил.

- То есть как это? - улыбнулась Алла.

- Да так, - ответил Васюган. - Если б на твоем месте была какая-нибудь благовоспитанная ботаничка, она бы давно ушла. А ты - не ушла. Так что ты чудо, Аллочка!

Они стояли возле белого мраморно-стеклянного дворца и смотрели друг другу в лицо.

- Не знаю, - ответила, посерьезнев, Алла. - Может быть...

- Помню, мы аналогично как-то с Тимофеевым бродили, - вспомнилось вслух Васюгану, - тоже еще в школе, и Тимофеев на памятник Льву Толстому залез. Залез, а слезть боится - камень-то там покатый. Испугался, сидит, главное, на высоте двух метров, и ни туда ни сюда! И кричит: Васюган, вызывай пожарников! Я чуть со смеху не помер и говорю: пойми, гвардеец, пожарники-то приедут и тебя снимут, но напоследок по шее тебе за такие художества накостыляют! Он говорит: нет уж, тогда как-нибудь сам попробую слезть! И слез-таки. С моей, правда, помощью. Давай , Алка, завтра опять встретимся! - вдруг задорно, в каком-то захлестнувшем его порыве куража брякнул Васюган. - Завтра я как раз получаю зарплату! Подходи в такое же время, как сегодня, к бухгалтерии! Знаешь, где бухгалтерия? Ну вот и приходи! Подойдешь?

- Подойду, - задумчиво и медленно проговорила Алла, с интересом, в свою очередь, изучая его.

В уютной укромной тесной светлой комнатке школьной бухгалтерии сидел, сутулясь за столиком и переплетя крестом поджатые ноги, Васюган и расписывался в ведомостях. Приняв у молодой тонкой девушки-кассира деньги, он очень быстро оторвался от стула и шмыгнул в вестибюль, так что в буквальном смысле столкнулся с только что подошедшей Аллой.

- Ой! - ойкнул Васюган и тут же радостно закричал: - Алла! Ура-а!

Он был простодушен и непосредствен, как ребенок. Ему бы, может, стоило и попридержаться, поразмыслила вдруг про себя Алла. Не нужно быть закомплексованным, но если человек напрочь лишен всяких комплексов - он тоже может оказаться не подарком и людей утомлять. Впрочем , я это зря, Васюган - парень славный...

- Получил зарплату? - бодро спросила Алла.

- Да, - ответил Васюган. - Свои стабильные четыреста рублей.

- Всего-то? - удивилась Алла.

- А сколько еще могут платить за мою должность? - ответил Васюган вопросом на вопрос .

- Да, - вздохнула Алла. - Обычно так и бывает: если работа легкая и приятная - за нее платят мало, а где платят много - там обычно работа большая и тяжелая.

- Если я захочу, - сообщил Васюган, когда они уже вышли в коридор, - я могу пропить всю зарплату уже в день ее получения. Куплю на нее литр какого-нибудь французского коллекционного "Бордо" с выдержкой в десяток лет - и получки как не бывало. А то еще могу достать на мою зарплату ящик дешевого портвейна. Это ведь как: один может купить себе одну пачку, скажем, "Данхил" или "Давыдов", а другой на ту же самую сумму денег - с десяток пачек "Беломора".

- А как же ты тогда будешь жить весь месяц? - удивленно сказала Алла.

- Родители помогают материально, - ответил Васюган. - Конечно, ты права, таких денег на месяц не хватит, это смешно. Ну, Алка, - резко направил он беседу в другое русло, - давай теперь пойдем.

- А куда сегодня?

- Сегодня, думаю, надо обмыть наконец наши встречи, - твердо решил Васюган. - Так что гульнем в парк Льва Толстого и станем там пропивать мою зарплату. Ты, Алла, что больше любишь - водку или коньяк?

Алла ошарашенно пыталась сориентироваться, а затем робко произнесла:

- Мы дома вообще-то в праздники пьем всегда вино!

- А вне дома и не в праздники?

- А не в праздники я вообще ничего ни с кем не пью, - призналась Алла.

- Неужели? - удивился Васюган. - Совсем-совсем не пьешь?

- Совсем-совсем!

- Интересно! Как же это ты сохранила такое целомудрие, когда у тебя уже не за горами выпуск? - поинтересовался Васюган.

- Да вот так уж! - развела руками Алла.

- Это положение надо исправить! - твердо заверил Васюган. - Айда за коньячком в магазин!

Парк имени Левы Толстого зеленел, мок прохладной душистой водой, пах цветочным весенним соком, и легкий ветерок шуршал песком на детских площадках, освещенных майским солнцем.

Свободной лавочки найти не удалось - везде были гуляющие, поэтому Алла и Васюган забрались в приятную прохладную сень тополей недалеко от черной чугунной ограды, расположились там, практически никому незаметные, на длинном гладком сучковатом голом бревнышке, и достали на свет божий купленные в гастрономе с космическим названием "Галактика" нарезки сыра, колбасы, белые булочки, лимон и, конечно, толстобедрую бутылку с коричневым коньяком. Плюс два пластиковых стаканчика. Теперь такие стаканчики можно было купить везде, а когда-то поклонники русского Бахуса перебивались кто чем мог, и после их пиров в парке оставались брошенные на землю или насаженные на прутик забора стеклянные граненые стаканы. Но прогресс помог человеку даже в области кайфа!

Васюган собирался уже открыть коньяк, но импортное бренди было запечатано что надо и без штопора откупорить его оказалось совершенно невозможно. Промучившись несколько минут, Васюган, недолго думая, положил бутылку горлом на бревно, как на плаху, и подобранным здесь же с земли камнем перерубил ей шею. Затем, предупредив Аллу, чтобы не пила до дна бутыли, потому что иначе можно проглотить мелкие крошки стекла, разлил первую порцию.

- За нашу встречу дай Бог не последнюю! - произнес он, и они мягко тихо чокнулись пластиковыми стаканами.

С непривычки Алла закашлялась, хотя в принципе коньяк был вкусный. Васюган молча указал ей на сыр, и Алла закусила.

- Скажи, - спросила заинтересованно Алла, - а почему тебе трудно где-нибудь работать, кроме как здесь?

- Пока меня никуда больше не берут, - ответил Васюган, закусывая хлебцем с твердой лоснящейся колбаской. - Да я и здесь часто на работу не хожу - болею.

- Ты часто болеешь? - жалостливо скривилась Алла.

- Да, - ответил Васюган. - У меня хроническая болезнь ног.

- Болезнь ног? - ошарашенно сказала Алла, машинально пробежав взглядом по его ногам, но, разумеется, ничего не увидев. - Но с виду ничего не скажешь - ты такой бодрый и подвижный!

- Это когда я хорошо себя чувствую, - ответил Васюган, снова разливая коньяк. - Но периодически у меня начинаются боли в суставах, - он указал на свои колени, - и тогда я плохо хожу и не могу практически выйти из дому. Иногда даже вообще лежу целыми днями в постели. И, естественно, не могу быть на работе. Но вообще я стараюсь по возможности держать мою болезнь в руках. В узде. Потому и живу вполне нормальной жизнью! - заключил он бодро.

Алла молчала, медленно осмысливая все сказанное Васюганом.

- Дай Бог тебе здоровья! - сказала неожиданно она, поднимая свой стакан.

Они снова выпили, и Алла ощутила, как у нее приятно кружится голова и одновременно хочется, чтобы она покружилась и дальше сильней и приятней, и для этого надо выпить еще.

Содержимое бутылки стало иссякать. Были съедены сыры и колбасы, остатки хлеба лежали белыми накрошенными кусочками.

- Половина твоей получки, небось, ушла, - сказала Алла, поглядывая вокруг пристально застревающим хмельным взглядом.

- Ничего, - ответил Васюган. - Я ведь помимо зарплаты получаю по болезни денежное пособие, и проезд в транспорте у меня бесплатный. Потому и могу работать на таком окладе. А кто бы еще на него пошел?

- Пойдем ходить-бродить! - предложила, поводя глазами, пьяная Алла.

Они поднялись с бревна, оставив почти пустую бутылку с отбитым горлышком и крошки хлебца. И двинулись по парку.

Алла осуществила наконец свою идею, напившись сильно и хорошо - она взяла Васюгана под руку. Облокотилась на него и шагала выписывающими самопроизвольно легкие кренделя ногами рядышком с ним, а он твердо вел ее по аллеям парка. В голове ее шумел виноградный кайф, на душе было здорово, весело и очень куражливо, а ноги чуть-чуть заворачивались петлями.

Они проносились, словно подгоняемые теплым майским ветерком, мимо кустов сирени и старых обвалившихся и посеревших гипсовых ваз, мимо играющих в песке и на металлических лесенках детей, их родителей, пенсионеров и молодоженов. Они перешли по тропке через земельную территорию фонтана возле академии имени Фрунзе, который работал приблизительно один день в десять лет, а потом еще долго шагали по улице вдоль черной ограды.

Так они, веселые и поддатые, добрались до Вражского переулка, покато спускающегося к Москве-реке мимо травяной зеленой прохладной насыпи.

Неожиданно по другую сторону дороги их нагнал подросток на велосипеде. Увидев идущую полузигзагами навеселе парочку, он повернул к ним голову и громко, дразнясь, закричал:

- Эй вы! Вы идете вдоль дороги, а я качу прямо по ней! Поняли?

И нарочно в последнем слове поставил ударение на второй слог.

В ответ на это пьяная Алла, куражась, взяла и показала велосипедисту язык.

Тот, увидев ее язык, совершенно неожиданно для обоих пришел в какую-то необъяснимую ярость и заорал на них истошным голосом, исполненным сочной брани по матери и отцу. Так он орал и ругался, пока вдруг не раздался гулкий удар, крик "Ой!" и парень не полетел вверх тормашками на землю.

Те несколько минут, пока шкет крыл матюгами Аллу, а заодно и ее ухажера, он, глядя в их сторону, естественно, совершенно не смотрел на дорогу. И этих минут хватило для того, чтобы велосипед сбился с курса и прямиком врезанулся в толстое дерево.

Велик валялся на земле, и его владелец лежал рядом с ним. Наконец он очухался и поднялся на ноги. Потер ушибленные места, затем поднял велосипед и осмотрел его. Переднее колесо дало "восьмерку". Парень пробормотал сквозь зубы невнятное ругательство. Затем обернулся в сторону Васюгана и Аллы, глянул на них как-то осторожно, но ничего не сказал. Теперь он вел себя удивительно тихо. Но поддавшие гуляки уже тронулись с места и взбирались по тропинке вверх на насыпь.

На "плато" насыпи они оба шлепнулись на скамейку, и некоторое время сидели, неторопливо трезвея. Потом Васюган вызвался проводить Аллу до дома.

Пары' коньяка у обоих к тому времени почти выветрились. Но, уже прощаясь, Васюган вдруг неожиданно сжал Аллу в крепких объятиях и поцеловал в розовые губки. Однако для Аллы это сейчас не было столь ошарашивающим - она была все еще несколько пьяна, а в таком состоянии мир казался ей немного другим. Она стала смелой и раскованной!

Васюган был горазд на предложения о форме и маршруте ихних прогулок. И после первой пьянки он соблазнил Аллу поступить следующим образом, на что она согласилась.

План действий был таков. Алла в один хороший день прогуляет все уроки вместе с ним, Васюганом. Конечно, пропустить без уважительной причины работу значительно сложнее, нежели школьные занятия, но в этот день Васюган не работает - суббота, хотя в гимназии занятия идут шесть дней в неделю. Итак, утром Алла скажет родителям, что идет в школу, а сама в условленном месте встретится с Васюганом . И пойдут они тогда гулять на Терлецкие пруды...

Васюган повстречался с Аллой в одиннадцать возле метро "Парк культуры" и поцеловал ей руку, как вполне светский кавалер.

Вначале они ехали на метро, а потом Васюган запланировал пройти через автостраду и попасть в зеленый массив Терлецких прудов.

Но когда они протопали уже достаточное количество времени и добрались до перевала, выводящего к автостраде, их встретили заграждения, громадные ажурные конструкции, затянутые в брезент, как конфеты в обертку, курящая группка из трех рабочих в оранжевых, словно грибы подосиновики, касках, и металлическая таблица типа дорожного знака, на обширном поле которой значилось, что транспортное и пешеходное движение по автостраде временно перекрыто в связи с ремонтными работами.

- Придется пойти до соседней дороги, - ответил на немой вопрос Аллы Васюган, показывая рукой обходное направление.

- А это далеко? - спросила Алла.

- Неблизко.

Свернули влево и долго шагали по запыленным улочкам. Наконец открылась какая-то безлюдная стройка - высокие возведенные опоры с металлическим переплетением и бетонная площадка наверху. Стояла солнечная тишь, и даже ветер не дул.

- Долго нам еще идти? - спросила Алла.

- Не знаю, - пожал плечами Васюган. - Минут сорок, наверное. Но мы можем тут отдохнуть.

- А куда нам дальше? - спросила Алла.

Прямо впереди направление их движения перекрывал острым углом какой-то дом.

- Сейчас пойду разведаю, - решил Васюган. - А ты подожди пока здесь.

С этими словами он пересек асфальтовый пятачок с поставленной на высокие распорки большой металлической крашеной суриком флягой для строительных растворов, свернул за угол и двинулся мимо стены с окнами. Дальше начиналась новая улица, по-видимому, выводящая уже к соседней автостраде.

Васюган удовлетворенно хмыкнул, прошелся мимо притихшего дома с подсохшими лозами на сиротливых балконах, заваленных тлеющей старой одежкой, и выбрался обратно к стройке.

На асфальтовом пятачке стоял откуда-то возникший мужчина со свернутым поводком в ладони, а рядом скакала крупногабаритная овчарка. При виде Васюгана она загавкала и помчалась иноходью к нему.

Сердце Васюгана неприятно похолодело и ноги замерли. Но тут же раздался бодрый смеховой окрик хозяина:

- Не бойся! Она не кусается! Лайма, ко мн-э!

Тут вдруг Васюган окончательно сообразил что-то неладное.

- А где девушка в джинсах, что здесь стояла? - в беспокойстве подбежал он к собачнику. - Вы не видели? Тезка прибалтийской певицы развернулась в прыжке и побежала обратно. Затем дочесала до опоры

Мужчина тонко лукаво улыбнулся и поднял палец куда-то вверх:

- Вон она!

Васюган вначале не "въехал". А потом поднял голову, поводил ею и вдруг узрел Аллу. Еле приметная, она сидела, обхватив руками и ногами опору, примостившись на крошечной металлической пластине на высоте восьмого этажа под бетонной площадкой, покоящейся на четырехгранных колоннах.

Васюган застыл с открытым ртом. Такого он не ожидал. Кажется, девка тронулась, подумал он. И как она не боится там сидеть? Я бы на ее месте давно бы в штаны надул, как Максвеллер Федул! И как вообще ей удалось забраться так быстро на эту верхотуру?

Васюган почувствовал, что слово "верхотура", мысленно произнесенное им, вскружило голову. От этого самого по себе слова определенно веяло ветрами, ходящими на больших высотах, головокружением и дрожанием сердца. Таким уж до жути выразительным было это слово.

Гуляющий с собакой поймал его взгляд и все объяснил.

Алла стояла здесь, как вдруг неожиданно из-за угла к ней кинулась Лайма. Алла вообразила, что овчарка нападает на нее, и сразу же, не оглядываясь, полезла вверх по опоре, ставя ноги на покатые металлические конструкции. Хозяин кричал ей, звал, смеялся и бранился, но девица ничего вокруг не видела, не слышала и не оглядывалась. До нее доходило только, что собака бегает вокруг опоры, лает и пытается вспрыгнуть на колонну. Это гнало Аллу все выше и выше, и в конце концов, перелезая по бетонным карнизам, она добралась до самого верха, хотя дружественное человеку животное уже давно отогнали.

- Просто собачки моей испугалась - вот и все, - закончил с улыбкой владелец овчарки.

Васюган временно решился дара речи. Он твердо знал, что если бы он мог собрать всю свою отвагу за всю жизнь, ее бы не хватило на то, чтобы рискнуть залезть на такую высоту по таким конструкциям.

Да, подумал он, это случай покруче, чем тогда с Тимофеевым и графом Толстым. Что же теперь делать - вызывать пожарных или как?

- А она оттуда сама слезет? - спросил Васюган.

- Не знаю! - пожал плечами, посмеиваясь, господин с собачкой.

Тут вдруг Васюгана осенило.

- А вы уведите, пожалуйста, собаку! - попросил он.

- Что? - спохватился мужчина. - А-а, так мы уже и сами собираемся уходить! Правда, Лайма? Лайма, ко мне!

Лайма подпрыгнула к хозяину, ласково обнюхала его, а затем оба неторопливо скрылись из виду за углом и больше уже не появились.

Васюган приблизился к стройке и поднял голову. Фигура Аллы по-прежнему чернела на верхотуре, застывшая и маленькая среди бетонных возвышений.

- Алла! - крикнул Васюган.

Фигурка не двинулась и не обернулась.

Да что с ней? Затекла совсем, что ли? - начал уже здорово волноваться Васюган.

- Алла!

Или она не слышит с такой высоты? А что, вполне возможно! Хотя, вроде, вверх звук летит легче...

- Алла! Собаку уже давно увели! - закричал он изо всех сил, срывая горло.

Фигурка высоко над ним зашевелилась, задвигалась и медленно начала спускаться. Васюган неотрывно следил за каждым ее движением, и когда она ставила ноги на покатые металлические штыри, душа его замирала - а вдруг нога соскользнет и Алла сорвется? Господи, пронеси!

Только когда Алла была уже внизу и соскочила на асфальт, Васюган облегченно выдохнул и подбежал к ней.

Алла уселась на бетонную площадку. Лицо ее было бледно, мышцы сжаты, руки тряслись мелкой дрожью.

- Ты что, совсем уже с глузду съехала? - заорал на нее Васюган.

Алла не отвечала.

- Чего ты трясешься ?

- Я... очень испугалась, - ответила она, постукивая зубами.

- Нечего было лезть невесть куда, и не испугалась бы! - крикнул взвинченный Васюган.

- Я собаки испугалась! - произнесла Алла, и по ее лицу начали течь слезы.

Васюган смотрел на нее некоторое время, а затем покатился по земле в припадке истерического хохота. Хохот его был сильнее, чем все минувшие волнения и раздраженность.

Понять Васюгана было можно. Юная леди так сильно перепугалась овчарки, что забралась по балке и штифтам на уровень восьмого этажа и на этой высоте сидела, боясь глянуть вниз (ибо внизу была собака!)

- Ну чего ты смеешься? - обиженно пробормотала плачущая Алла, хлюпая носом. - Меня до смерти эта собачина перепугала, а ему смешно! Ну что делать, я боюсь собаки, да! Это у меня с детства! Что тут смешного?

- Знаешь, - улыбнулся Васюган, стараясь больше не смеяться и уже смягчаясь, - есть такой анекдот. Человек так испугался льва, что одним махом перепрыгнул через него! Вот над этим я и смеялся. В связи с тобой. Поняла? Однако ты здорово натренированная девица, оказывается! Каскадерша!

Он снова поглядел на Аллу. Она сидела перед ним, бледная, в слезках, а одежка ее была перепачкана белой известкой. И сердце его при виде такой теперь слабенькой и расстроенной Аллы растаяло.

- Ну, Аллочка, не плачь! - он подошел к ней и взял ее в нежные объятия, не боясь, что сам испачкается в мелу. - Я ведь просто за тебя очень испугался, потому и кричать на тебя начал! Прости, Алла! И очень тебя прошу, не лазай больше на такую высоту!

- Ладно, - пообещала Алла, уткнувшись лицом в его грудь и ответно обняв. - Я больше так не буду!

Она поднялась с плиты, отряхнула по указанию Васюгана известку с кофточки и брючек, и они прочесали через разведанный Васюганом перевал.

По начавшейся за пробором в шевелюре домового палисадника улице они шли еще примерно с час, и вокруг не было видно людей...

Открывшаяся взору автострада была точно так же закупорена, как и та, первая.

Алла шлепнулась задом на бортовой камень.

- Все! - сказала она. - Я не могу больше идти! С меня хватит!

- Вот новости! - искренне удивился Васюган. - У тебя, в отличие от меня, ноги здоровые, а однако я еще идти могу, а ты уже нет! Или у тебя все силы на верхолазанье ушли?

- Может быть, - ответила Алла, надувая губки.

- Алла! - ласково, но в то же время твердо произнес Васюган. - Не капризничай! Ты знаешь, откуда пошло слово "каприз"? Это в переводе с какого-то древнего языка означает "козьи выходки"! Так что не уподобляйся четвероногим с рогами!

- Я не хочу уже гулять ни на каких прудах! - заявила Алла не менее твердо. - Во-первых, я хочу есть и пить. Во-вторых, я все равно чувствую, что сегодня мы туда однозначно не попадем. Который час?

- Ладно, - ответил, сделав паузу, Васюган. - Что ты предлагаешь?

- Я предлагаю выбраться отсюда куда-нибудь в более людное место и купить там еду и вино!

-И вино? - заулыбался удивленно Васюган. - Ага, значит, тебе и самой понравилось выпивать?

- Не подначивай! - строго приказала Алла.

- Хорошо, не буду! - послушно подчинился Васюган. - Но я плохо знаю, какой здесь ходит транспорт. А пешком идти ты уже устала. И я, впрочем, тоже. Да и времени, действительно, немало.

- Главное, выбраться из глуши, - рассудила Алла. - И поехать отсюда к центру. Васюган, пойми, на какой бы автобус или троллейбус мы ни попали - в любом случае он куда-нибудь да привезет! Поэтому в нашей ситуации номер маршрута не так уж и важен!

- Умна! - ответил Васюган. - Ты знаешь, Алла, я, в отличие от многих парней, люблю умных девушек. Некоторые мужики полагают, что баба не должна быть умной. Есть такие, что вообще говорят: умная женщина - это кошмар, ужас и мымра. Не знаю, как кто, а вот я всегда чувствую отвращение перед тупенькими, как пробки, игривыми хохотушками, которых так любят сторонники этой теории. Я считаю, мужчина должен иметь возможность говорить с женщиной о серьезных вещах. Потому что настоящая любовь - это не один только секс, а и дружба, и взаимное уважение. Этого-то не учитывают ненавистники умных женщин! Зато этому учит даже древнеиндийская философия. Но это так, мое лирическое отступление, - добавил он после паузы. - А мы с тобой маршируем по улице налево, где должны быть остановки!

Они проникли в первый же подошедший автобус, едущий на запад. Людей было немного, и потому удалось занять сидячие места у окна.

Автобус катил по прямой широкой оживленной трассе, никуда не сворачивая, очень долго. Когда он, наконец, неожиданно доехал до остановки "МГТУ имени Баумана", Васюган принял решение сойти.

Желтый автобусик с гармошкой посредине укатил дальше, а Васюган повел Аллу вдоль красивой прутчатой ограды огромного института.

- Куда мы идем? Зачем мы сюда приехали? - снова заныла Алла. - Я хочу есть!

- Здесь мы и купим еду! В столовой или где-нибудь еще! - ответил уверенно тащивший ее за собой Васюган. - А приехали мы сюда потому, что в этот институт будет поступать мой друг Тимофеев! Вот мне и понравилась эта остановка!

- Это что - материализация мысли? - спросила Алла.

- Ух ты! - опешил Васюган. - Ну ты, гвардеец, и легок на помине!

Прямо перед ними стоял Тимофеев. Они добрались уже до самого края здания МГТУ, когда приятель Васюгана неожиданно для них обоих вылез прямо из пропускной будки у автомобильного въезда на территорию вуза.

- Откуда ты здесь, гвардеец? Вот уж не ожидал! - проговорил Васюган, пожимая Тимофееву руку.

- Устроился на работу! - коротко ответил Тимофеев.

- Ишь! Карьерист! - шутливо протянул Васюган.

- Да уж! Работаю на пропускном пункте в охране. Сутки через трое.

- День через три дня?

- Сутки через трое! - поправил Тимофеев. - При МГТУ подрабатываю.

- Так ты ведь еще не поступил сюда! - заметил Васюган.

- Бог даст - поступлю. А раз я тут уже сторож - то мне и льготы будут на вступительных, - пояснил Тимофеев.

- А-а! Здорово! Варит у тебя голова, гвардеец!

- А вы тут какими судьбами? - спросил Тимофеев, переводя глаза с Васюгана на Аллу и обратно.

- Занесло вот. Вольным ветром, - ответствовал Васюган. - Хотели пойти погулять, да леди моя устала. А который уж час?

Тимофеев посмотрел на свои командирские часы.

- Пять.

Васюган присвистнул.

- Да-а... А в этом здании у вас что? - поинтересовался он после паузы, указав на возвышающийся по другую сторону сторожевой будки бетонный многоэтажный дом.

- Общежитие. Общага! - ответил Тимофеев.

- А-а... Нам бы сейчас тут у вас привал где-нибудь сделать. Еду купить, вина. Аллочка тоже хочет. Не поможешь нам, гвардеец? А?

Тимофеев задумался.

- У меня тут один первокурсник знакомый есть, - ответил он. - Из Караганды родом, казах такой узкоглазенький. У него тут один раз тапочки спи...ли, так он теперь боится ключ внизу оставлять. Обычно мне его дает. Хочешь - дам вам ключ от его комнаты, его все равно дома пока нет. А вы там можете расположиться.

- Неудобно как-то, - подумав, возразил Васюган. - Все-таки таким макаром вторгаться в комнату к незнакомому человеку...

- Да брось ты! - махнул рукой Тимофеев. - Он парень хороший, со мной в дружбе! А как домой вернется - я ему передам сразу же, что вы там. Тогда и уйдете.

- Ну ладно! Давай!

Тимофеев проводил взглядом двинувшихся к общежитию с ключом людей. Внутренне он чувствовал все ту же белоснежную зависть к Васюгану. Надо же, еще днями они встретили Аллу в концерте, а теперь они все время вместе! Такому искусству стоит поучиться !

И, несмотря на то, что зависть Тимофеева к другу была белого цвета, все равно другу нельзя было завидовать! Никому нельзя, а уж другу - тем более! Об этом писал еще поэт с фамилией холодных широт. Но если все же зависть возникла - с ней надо бороться!

Потому и Тимофеев делал все, чтобы задавить ее на корню - он слушал голос собственного морального долга. И потому он, ничуть не колеблясь, отдал им ключи и совершенно не жалел, что так поступил.

Закурив сигарету, он направился в "рубку".

Общежитие оказалось огромным шумным домом, представляющим из себя нечто среднее между базаром и дворцом. Сейчас там все было относительно тихо, только во многих окнах на всех этажах развевались флаги развешанного белья и кранцы сумочек с курицей, колбасой или сосисками, приготовленными для оттаивания.

Комната казаха была на двенадцатом этаже и встретила их тишиной, ярким солнцем, проникающим в окно с желтенькими, как апельсиновое сусло, занавесками, чистым столиком с графином, наполненным водой, свежим крахмальным бельем на обеих кроватях и, наконец, гравюрой на стене, изображающей идущий по пустыне караван верблюдов, - очевидно, вещью, привезенной сюда владельцем номера.

Алла быстро плюхнулась на одну кровать, Васюган, глядя на нее, - на другую напротив. Он пристально вгляделся в гравюру, потом отвел от нее глаза и неожиданно запел:

Седьмой день без воды

Все бредут верблюды'...

Затем он осекся и бросил, взглянув на Аллу:

- Ну что, пойду за едой? А жажду можешь пока утолить из графина!

- Я не хочу пить пустую воду! - проныла утомленная Алла.

- Ладушки! - отозвался Васюган. - Я куплю нам еще и вина!

Продуктовый магазинчик находился совсем под боком, внизу, слева от проходного дворика у подножия общаги. Васюган отоварился, и, возвратившись в комнату, начал все выгружать.

Алла глядела на падающий в окно солнечный луч и скучала.

- Вот тебе вино! - произнес Васюган, извлекая из недр своего пакета бутылку шампанского. - А вот и все остальное!

И он вытряхнул чебуреки с мясом, консервную банку с моравскими сосисками, сладкую булку и кусок ветчины.

Алла заметно оживилась. У карагандинца в комнате нашли ножи - консервный и обычный, и Васюган быстро приготовил еду к употреблению. С хлопком открыл шампанское и налил игристый жидкий виноград в два стаканчика.

Пир пошел в гору, вино потребляли быстро, запивая им мясо и ароматный хлеб. Моравские сосиски возлежали в банке в груде тушеной капусты.

После трапезы откинулись к стене и некоторое время сидели молча друг против друга. В комнате было тихо и спокойно. Владелец жилплощади явно пока что не торопился сюда.

- Послушай, Васюган, - произнесла сытая и опьяненная шампанским Алла, - я вот хочу тебя так нескромно спросить - а ты уже влюблялся в кого-нибудь до меня?

- Влюблялся, - не теряясь, кивнул Васюган.

- И в кого же?

- В "Блестящих", - ответил вполне серьезно тот.

- В кого? - не поняла Алла.

- В "Блестящих".

Алла устремила на него вопросительный взгляд.

- В прошлом году я летом жил в доме отдыха "Огниково", - начал объяснять Васюган. - И в одном доме отдыха со мной проводили сезон "Блестящие", все четыре. Как-то они у нас выступали в концертном зале. Пели "Чао, бамбино!" и вытанцовывали кренделя своими красивыми длинными ножками. Вот я в них и влюбился. А потом смотрю, после концерта две из них идут и говорят двум другим: "Девочки, мы намылились на пляж!". И я жутко решил позагорать с ними на одном пляже. Увязался и пошел следом. Но тут вдруг подул ветер, небо закрыли тучи, и начался проливной дождь с ураганом. Все с пляжа смылись. А мы вообще до него не добрались и побежали домой. Так вот я с "Блестящими" вместе на одном пляже и не позагорал! А хотел!

Алла внимательно слушала, естественно, прекрасно понимая, что пьяный Васюган прикалывается и всю эту историю выдумал только что.

- Ты в какую-то одну из них был влюблен или во всех сразу? - твердо спросила она.

- Во всех сразу! - нисколько не теряясь, ответил Васюган. - Они ж в общем все одинаковые! А ты сама, - вдруг переключился он, - сама уже в кого-то влюблялась?

- Да. В Профессора Лебединского,- в тон ему спокойно сказала Алла.

- А хто-й-то такой? - вопросил Васюган, хотя сам прекрасно знал, кто это.

- Да есть один, - куражась, отозвалась Алла. - Интересный мужчина, хотя и немножечко ненормальный. Но ведь я и сама слегка не в себе, ты же понял! И голос такой низкий и хриплый! Я увидела один раз в клипе "Лашате ми кантаре", как он голову из стола высунул, а вокруг него три тетки танцевали - вот сразу и втюрилась!

- Ясно, - протянул Васюган, с уважением глядя на Аллу, по достоинству оценивая ее находчивый ответ.

Он повел глазами, узрев пустую консервную банку, сальную полиэтиленовую пленку, очистки от ветчины и опорожненную шампанскую зеленую бутылку.

- Что-то не спешит домой этот гвардеец, который тут живет, - проконстатировал Васюган.

- Да уж, - отозвалась разморенная полулежащая поперек кровати Алла.

- Представляю себе, что он сейчас чувствует, - задумчиво произнес Васюган. - Приехал из далекого-далекого городка на краю Земли, затерянного в восточных степях. И поступил в такой институт! И комната у него теперь здесь высоко над землей. Можно тут книги из библиотеки брать, читать, учиться, знаний новых набирать. И жить удобно, комфортно. Даже душ в комнате есть. Белье чистое дают. Москва. Столица. Центр! Самое время по городу поездить и многое увидеть.

- Ты знаешь, - заговорила Алла, - я как-то наблюдала в метро такой случай. Ехал взвод солдат, именно казахов или узбеков. А во главе - два русских лейтенанта. Представляешь, сняли с высоких гор чабанов, которые знали только свои стада, одели в форму, привезли в Москву, и - в метро! Они эскалатора в жизни ни разу не видали! Испугались все, стоят и не решаются на него вступить. Тогда лейтенанты начали силой действовать - уговоры все равно не помогали. Встали по сторонам эскалатора и давай их по одному на лестницу заталкивать. Вроде всех затащили. Поехали. Докатили до верха - и что бы ты думал? Эти дети гор перепугались опять и побежали все обратно вниз по едущему вверх эскалатору ! Я чуть не описалась!

- Да, действительно, очень смешно, - заулыбался Васюган.

Некоторое время в комнате стояла тишина. Потом где-то под боком загалдели голоса.

Васюган встал и подошел к окну посмотреть, откуда они исходят. Он выглянул наружу и оказалось, что из соседней комнаты высунулся смуглый студент южного типа и кричал кому-то вниз:

- Ара! Ара!

На это имя отозвался какой-то стоящий во дворике негр, увидал, кто ему сигналит, и начал болтать со смуглолицым. Васюган втянул голову обратно в комнату.

- Там какой-то негр, - сообщил он, - которого, оказывается, зовут "Ара". Странное имя!

- Это для нас, русских, оно странное, - резонно рассудила Алла. - А для негра из Африки, может быть, самое обыкновенное имя в их народности!

- Ты права как всегда! - согласился с ней Васюган. - Да, много тут, я вижу, вокруг, обитает людей из всех концов Земли!

- Институт больно большой, - отозвалась Алла.

Васюган уселся к столику и закурил сигарету. За окном потихонечку начало смеркаться и вечереть. В комнату никто по-прежнему не торопился.

- Васюган! - подала голос Алла. - Может, поедем домой?

- Не хочу я никуда ехать! - вдруг резко заявил Васюган. - Я тоже устал! Весь день тебя на руках таскаю, так уж и сам притомился к вечеру! А что ты думаешь?!

С этими словами он демонстративно разлегся прямо на чужой кровати.

- Ну не сердись, пожалуйста! - нарочито капризно протянула Алла.

- Я не сержусь, - смягчаясь, отрезал возлежащий на постельном белье Васюган.

- Давай я просто схожу к телефону и домой позвоню! - попросила Алла. - А то мои дома уже, небось, с ума сошли от волнения!

- Так чего ж ты раньше молчала? - фыркнул раздраженно Васюган.

- Да так... как-то запамятовала...

- "Запамятовала"... - передразнил он. - Конечно, иди, звони!

Алла вышла в коридор, где уже горели яркие лампы. Под боком стояла компания студентов, они дымили, балагурили и весело смеялись. Из приоткрытой двери номера шумел телевизор. Было похоже, что там собралась компания болельщиков, развлекающаяся футбольным матчем.

Алла направилась к телефону в конец коридора...

Когда она вошла обратно в комнату, уже совсем наступил вечер, а Васюган прибрал со стола остатки пира. Правда, свет все не зажигал и сидел в полумраке.

- Ты один? - спросила она.

- Один, - ответил он.

- Чего будем делать?

- Не знаю.

- Ждать того казаха?

Васюган пожал плечами.

- Подождем, - бросил он.

Васюган зажег еще одну сигарету, и огонек ее светился ярким светлячком в темной комнате. Алла неотрывно смотрела на его ставшую такой знакомой фигурку с огоньком в руке, и ей от всего этого, от такой обстановки стало безмерно томно, хорошо, расслабленно и уютно. Ей самой не хотелось никуда уходить.

- Давай ляжем спать! - предложил вдруг Васюган. - Время уже позднее, и потом ты знаешь сама, у меня ноги больные. Им надо отдохнуть. Ты ведь сказала своим, что можешь вернуться только утром?

- Да... Я сказала, что ночую у подруги, - ответила Алла и вдруг почему-то запнулась.

- А я так и знал, - ободрил ее Васюган. - Я тогда интуитивно почувствовал, что ты именно это скажешь по телефону, поэтому даже ни о чем тебя и не спрашивал.

- А который час?

- Пять минут одиннадцатого.

- А где ж мы будем спать?

- Как где? - удивился Васюган. - Кровати для тебя, что ли, не существует?

- Так ведь чужие... В чужом доме неприлично ложиться в постель! Так моя мама говорит.

- Ерунда! - махнул рукой Васюган. - Мой гвардеец тебе ведь еще там сказал, что все это ерунда!

- А если тот вдруг придет?

- Да не придет он так скоро!

- Почему ты так думаешь? - спросила Алла.

- Печенкой чую. Сердцем. Шестым чуйством. Чем угодно. У меня такие вот чуйства, Алка, заправски развиты! И вообще, Алла, мне сдается, что Тимофеев это все не случайно подстроил. То есть, вроде понимаю, что случайно мы его здесь встретили. Но если бы я этого не знал, то вот честное слово, был бы уверен, что это все кем-то именно для нас с тобой приготовлено!

- Что "все"?

- Ну все вот это. И постель чистая, и столик, и прочее разное. Так что давай потихоньку готовиться ко сну!

С этими словами Васюган принялся ворошить постель, на которой сидел. Алла, минуту подумав, последовала его примеру.

Стало совсем темно и поздно. Васюган улегся в свою постель, а Алла - в другую.

Алла неотрывно наблюдала за Васюганом, положившим на грудь выпростанную из-под одеяла руку и закинувшим глаза к потолку. Потом, словно почувствовав на себе ее взгляд, он повернул к ней голову и неожиданно, как будто только что ее заметив, как бы удивленно сказал:

- А чего ты там лежишь? Давай ко мне! На одной кровати будем спать!

Алла нерешительно задвигалась.

Васюган отогнул край одеяла и, нежно, мягко улыбнувшись, показал ей место рядом с собой.

- Алка! - сказал он. - Не бойся! Иди ко мне!

Он поманил ее кивком и снова улыбнулся.

- А?

Алла подумала с минуту, а потом вылезла из постели, босиком прошла короткое расстояние между кроватями и легла рядом с ним под одеяло, глубоко погружаясь в его нежные объятия.

Командирские показывали одиннадцать. Тимофеев сидел в ярко освещенной будке среди всеобщего ночного сумрака и дремы. Красно-белый полосатенький шлагбаум был плотно опущен, ни одной машины уже больше не въезжало и не выезжало. Дворик общежития и самого МГТУ стал безлюдным, а в общаге по одному гасли зажженные окна.

От нечего делать Тимофеев медленно курил сигарету, поглядывая по сторонам.

Потом он зевнул и уснул.

Проснулся он от какого-то шороха где-то под боком. Протер глаза и вылез наружу.

Оказалось, что к высотному зданию МИДа, возле которого он дежурил, прибежали какие-то ребята из школы. Им хотелось поесть хлеба, и они не знали, где бы его достать. Одному из них пришла в голову мысль, и они осуществили ее. Подошли к зданию МИДа, прицепили крюк башенного крана к его шпилю, завели кран и подняли МИД на крюке, оторвав его от земли метров на сто. В результате чего из основания повисшего здания МИДа начали падать вниз батоны белого хлеба, которые и бросились собирать пацаны .

Все это возмутило Тимофеева, и он проворно кинулся в свою будку, нашел там в глубине набросанных вещей свечу, зажег ее и, с горящей свечой в руке, бросился к баловникам. Но, как только он подбежал к ним, свеча вдруг раз - и потухла! Сама собой отчего-то взяла и погасла. И Тимофеев остановился в замешательстве. Он растерянно стоял с погасшей сильно дымящейся свечой и смотрел на ребят, поднявших краном МИД, не зная, что теперь ему говорить и делать. И ребята с интересом и без страха смотрели на него.

Тимофеев встряхнул головой. Его разбудил гудок машины, приехавшей увозить мусор. Было раннее свежее утро. Спало могучее возвышающееся позади здание общаги, медленно светало. Тимофеев выбрался из кабинки и пошел поднимать шлагбаум для "мусорки".

Что-то очень странное приснилось, подумал он. Какой-то я сам интересный, главное, был в этом сне - получалось, что моя сила в зажженной свечке, а без нее я ничего не могу поделать? Замысловатый сон...

- Гвардеец!

Тимофеев обернулся.

- Вот твой ключ! Спасибо тебе!

Перед ним стояли улыбающиеся и свежие Васюган и Алла. По ним было весьма красноречиво заметно, что провели они очень хорошую ночь на двоих.

Тимофеев молча взял ключ и спросил:

- Так вы только из комнаты?

- Ага, - кивнул Васюган. - Твой гвардеец из Караганды так до сих пор и не объявился.

- Ну, это ничего страшного! - ответил Тимофеев. - Значит, вы теперь домой?

- Да.

- Понятно. Хорошо! Всего вам самого лучшего! Еще заходите!

- Постараемся! - улыбнулся Васюган. - Тебе тоже счастливо, гвардеец!

- Пока!

Вот он оказывается какой, наш Васюган! - улыбаясь и радуясь за друга, подумал Тимофеев, снова возвращаясь в будку и провожая их глазами. - Ни за что бы раньше не поверил! Такое отколол! Не зря я вчера дал им этот ключ!

Три дня они постоянно встречались. На перемене Алла шустро прибегала к нему в столовую, а после окончания занятий они брали друг друга за обе руки, подняв их на уровень груди, целовались губами в губы и ехали к нему домой.

Во время уроков она сидела, как и все, в классе, вроде бы слушая, но в глубине души, никому не говоря об этом, прислушиваясь к себе и своим чувствам. Ничего не изменилось в мире - школа, учителя, папа и мама, одноклассники, зеленые деревья, солнце. И она не изменилась пока еще даже с виду, но знала о себе то, чего почти никто еще о ней не знал. И сердце сладко трепетало и замирало.

А на четвертый день тетя Мыла сказала, что он заболел.

Алла приехала к Васюгану домой. Тот лежал в постели, ожидая приезда с работы родителей. Он страдал болящими ногами, был красным и горячим, и, конечно, даже не помышлял о занятиях любовью. Алла продежурила до самого вечера у его кровати, носила ему чаек с печеньем, мыла посуду, читала вслух книжки. Ее ничуть не смущала роль сиделки. Наоборот, в душе было даже приятно поухаживать за ним, пока он болеет.

Школьные занятия продолжались, но в столовую Алла больше, разумеется, не заглядывала.

Когда очередное обострение болезни Васюгана миновало, он сразу вышел на работу.

В этот день его никто не навестил - сегодня весь одиннадцатый "А" класс, как выяснилось, увезли на медицинскую диспансеризацию и прививки.

Май прошел больше чем наполовину, и дни стояли жаркие уже совершенно по-летнему.

Уроки подошли к концу, в столовой готовились мыть посуду, а Васюган, потягиваясь, выбрался в вестибюль, где было немного попрохладней. Сидел на банкетке и курил.

В школе стояла пустынная тишина. Тополиный пух понемногу начинал влетать в открытые форточки.

Прямо перед Васюганом, по другую сторону вестибюля, находилась широко открытая дверь приемной директора школы. Неожиданно там послышались голоса, а затем в нее из кабинета вступил пан директор вместе с какой-то женщиной, которую Васюган в общем-то помнил по школе, но очень смутно.

Женщина, скованно и застенчиво сжав ноги, уселась на банкетку, а директор принялся отчитывать ее твердым напористым голосом.

- Я видел вашу объяснительную записку, - заговорил он. - Там написано, что вы проболели несколько дней в связи с обострением ваших хронических сосудистой дистонии, гипотонии и воспаления придатков. Но в записке говорится только о трех днях, а не более. Если вы не появились на работе больше - требуется справка от врача. Иначе это расценивается как прогул! Мало того, позавчера на последнем уроке никто не мог вас заменить, и весь класс самовольно ушел домой!

- Поймите, - тихо, боязливо и затравленно проговорила женщина, - у них ведь не было урока, зачем же им надо было сидеть в школе просто так!

- Мне не важно, было что-то или не было! - отрезал директор. - Но им никто не давал санкции уходить из школы, даже если имело место, как это называют, "окно"! Я подчеркиваю - они ушли самовольно, не попытавшись ни у кого из администрации отпроситься! Потому как вы в тот день не пришли, хотя прошло больше трех дней!

Директор перевел дыхание и принялся толкать речь снова.

- Вы работаете у нас недавно, - сказал он, - а уже позволяете такие вещи!

- Анатолий Николаевич! - умоляюще прошептала учительница. - Сегодня я была в школе на всех уроках! Я только полчаса назад отпустила последний класс!

- Все это так, - заметил директор, - но я вызвал вас в приемную, чтобы вы просто задумались над моим сообщением. Что касается вашей старой просьбы взять на работу вашего племянника - то я, увы, вынужден отказать. Брать на работу родственников называется кумовством. А оно всегда портит дисциплину! Поэтому кумовства в моей гимназии я не потерплю. Понятно?

Учительница кивнула.

- Вот такие дела, госпожа Коржева! - сказал директор. - Подумайте над вашими пропусками и нарушениями дисциплины. Вы свободны. У меня нет больше времени - дела!

- До свиданья, - тихо пробормотала Коржева.

- Всего хорошего! - резко ответил директор и скрылся за дверью своего кабинета, куда он никогда никого не пускал, беседуя со всеми только в приемной с кожаными банкетками.

Коржева сидела еще некоторое время тихо, размышляя об услышанном.

Затем она поднялась на ноги и проковыляла в коридор, посреди которого совершенно неожиданно затормозилась.

Васюган узрел теперь ее всю. В вестибюле стояла угловатая, сухая, словно лучина, особа, с длинными черными, как уголек, волосами, большими очками на бледном впалом лице, с черной сумочкой наперевес. Одета она была в бледно-желтую рубашечку с коротким рукавом, юбку в клетку, свисающую плиссировкой вокруг нее, а обута в пыльные босоножки на громоздкой толстенной неуклюжей подошве-"танкетке".

Внезапно вся ее длинная тонкая фигура закачалась, как высохший тростник, а лицо стало еще бледнее, поменяв меловой оттенок на отлив какого-то зеленоватого льда. Глаза закатились.

Васюган понял, что она может сейчас грохнуться в обморок, и подскочил к ней.

- Вам плохо? - спросил он. - Вам помочь?

- Да-да, - невнятно, чуть повернув к нему затуманенный взгляд, пробормотала она, плохо сознавая окружающее. - Закружилась голова... Поддержите меня, пожалуйста...

Васюган подхватил ее под костлявую руку и держал так несколько минут. Затем покачивания ее тела, отдающиеся в его боку, прекратились, она встряхнула головой, словно просыпаясь, и повернула к нему истомленное лицо человека, считающего себя обиженным жизнью.

- Спасибо! - сипло шепнула она.

Глаза их на минуту встретились. Коржева сделала шаг вперед.

- Может, вас проводить до дверей? - спросил он.

Из головы никак не выходили ее легкие боковые прикосновения.

- Не надо, у меня уже все прошло, - отрезала она. - Впрочем, если хотите, то проводите.

Васюган протопал с ней до дверей, отчетливо вдруг почувствовав, что этой достаточно молодой унылой и натянутой, как нервная струна, особе все это очень понравилось.

Они оба вышли на школьный двор.

- Вам далеко до дома? - спросил Васюган.

- Нет, - ответила Коржева, - я тут рядом живу, - показала она рукой.

Не глядя больше в сторону Васюгана и громко постукивая толстыми подошвами, она двинулась вперед через двор наискосок. Васюган, выждав время, пошел потихоньку за ней.

Он не мог себе объяснить, почему он так поступил и что потянуло его вдруг за этой смурной и потемневшей от стрессов женщиной. Будто бы сам ветер жаркого мая понес его сквозь солнечные пространства мягкой коричневатой земли дворов.

Васюган прошагал метрах в трех позади нее мимо палисадника, качелей, домика районного отделения милиции, ведущих под землю тепловых башен-колодцев. Когда Коржева стояла на пороге подъезда и вынимала из сумочки ключ для домофона, она наконец обернулась и заметила его.

- Ты что идешь за мной хвостом? - недовольно спросила она.

- Просто так, - ответил Васюган.

- Я уже не нуждаюсь в том, чтобы ты сопровождал меня до квартиры, - отрезала Коржева и резко открыла запикавшую дверь.

Но Васюган успел проскользнуть.

Коржева простучала пробковыми туфлями несколько пролетов по грязной и липкой лестнице темного затхловатого подъезда. Дверь сердито захлопнулась за ней, но Васюган, отметив номер квартиры, тут же смело, словно идя к себе домой, подлетел к звонку и твердо надавил на кнопку.

В квартире послышалась возня, а затем дверь приоткрылась и выглянула Коржева. Постное лицо ее скривилось, выражая одновременно что-то вроде удивления, но не без доли интереса.

- Это опять ты? - произнесла она. - У меня нет времени!

- А у меня его может не быть в другой раз, - спокойно, куражась от собственной дерзости, произнес Васюган.

У него в голове к этому времени сформировался совсем твердый план закадрить эту очкастую училку.

Коржева вгляделась в него уже с неприкрытым интересом и раскрыла дверь шире.

- У меня не прибрано дома, - нерешительно сказала она, распахивая дверь еще больше и медленно, как бы в рассеянности, выпуская ее ручку из ладони.

- Ничего, меня это не покоробит, - заверил Васюган, просачиваясь внутрь.

Коржева, совсем потерявшись, отступила от двери и стояла посреди прихожей. Она не успела еще даже снять туфли и положить сумочку. Но опять вгляделась в Васюгана, и смущение слетело с нее.

- Проходи, - бросила она. - Только дверь захлопни.

Васюган послушно исполнил приказание.

Коржева с минуту помаячила в центре прихожей, затем повесила сумочку на крючок, потянулась и тяжело плюхнулась на табуретку под вешалкой, вытянув ноги в плетеных туфлях с тяжелой подметкой.

Некоторое время она сидела так, свесив голову и вытянув твердые безволосые икры, с закрытыми глазами, как человек, задремавший прямо на стуле неверным сном от жуткой усталости. Наконец встряхнула головой и действительно произнесла:

- Фу! Устала я!

Васюган нерешительно топтался перед ней.

- Жарко очень вам, да? - спросил он.

- Не то слово, как жарко, - радуясь его пониманию, выдохнула Коржева. - Сама таю, как мороженое, а ноги опухают, как свинец! Ужас какой-то! Сними мне туфли! - вдруг дерзко попросила она.

Васюган послушно, совершенно неожиданно даже для самого себя, встал перед ней на одно колено, взял ее вялую расслабленную ногу в свои руки, положил ее, протянув, на другое колено, и принялся расстегивать ремешок выше боковой косточки.

Сняв одну потную туфлю, он гулко бросил ее на паркет. Нога Коржевой подергивалась от толчков, но сама она восседала спокойно, снова закрыв глазки.

Оставшись наконец в одних подследниках, Коржева встала и продефилировала в комнату и так же, как на табурет в прихожей, шлепнулась на диван, откинулась и в который раз замерла с сомкнутыми веками. Еще несколько минут она пребывала в прострации, а затем, зыркнув на Васюгана, указала ему на мягкий диван рядом с собой.

- Садись, раз уж пришел, - без особой приветливости обронила она.

Васюган уселся рядом.

- Плохо жару переносишь? - спросил он.

- Ноги гудят, как литавры, - раздраженно призналась Коржева.

- Я хорошо понимаю, что это такое, - по-братски доверительно сообщил ей Васюган. - У меня иногда ноги болят - так я вообще тогда лежу прикованный к постели.

- Ты у нас в столовой, что ли, работаешь? - поинтересовалась Коржева, обернувшись к нему и внимательно его изучая.

- Да. А ты новая учительница?

- Новая, новая, - отозвалась она. - В младших классах преподаю русский и литературу. Только угостить мне тебя особо нечем, - спохватилась вдруг Коржева. - Сама давно уже привыкла мало есть. Аппетит у меня какой-то неважный.

- Ничего, я в рабочее время тоже много не ем, - успокоил ее Васюган. - Хотя и в столовой вахту несу, - улыбнулся он.

Некоторое время посидели молча, а затем Васюган спросил:

- А вы, я успел услышать, племянника своего к нам хотели устроить. Он что, тоже учитель?

- Тоже, - безрадостно произнесла Коржева. - Да только с нашим шефом разве о чем договоришься? С директором в смысле... Вызвал меня сегодня утром в приемную. Я уроки все провела, пришла, а остальное ты, стало быть, все уж слышал. Вот так вот! - развела она руками. - А моему племяннику только бы полставки в школе взять для подработки. Так-то он кандидат наук, в НИИ служит.

- А-а, - протянул Васюган.

Она говорила еще что-то: о работе, о племяннике, о школе, о директоре, но Васюган уже слушал в пол-уха, рассматривая ее комнату. На тумбочке валялись в беспорядке зачитанные, с измочаленными краями обложек, сборники мелодрам с красочным титульным оформлением и выведенными золотом заголовками. В шкафу белел фарфоровый сервиз и здесь же стояла какая-то фигурка типа куклы "Барби" мужского полу.

- Я вообще мало готовлю, - послышались слова Коржевой, выводя его из оцепенения. - Но мы поедим через некоторое время. Ох, как жарко даже в доме!

Она встала и прошлась возбужденно по комнате туда-сюда. Ей чего-то хотелось, но Васюган хранил ответ на вопрос, чего именно, в тайне даже от себя.

Неожиданно Коржева остановилась, снова потянулась к потолку, и, выдохнув, произнесла:

- Нет! Все! Я больше не могу! Я вся в поту, а до сих пор сижу в квартире в выходной одежде!

С этими словами она сделала то, что сразило Васюгана уже наподобие молнии. А именно - преспокойно прямо у него на глазах расстегнула сбоку свою длинную клетчатую юбку, спустила ее вниз, вылезла из юбки и зашвырнула ее на диван.

Затем повернулась к нему, неотрывно глядящему на все это. Стали открыты ее голые длинные бледные ноги, а из-под рубашки, которую снимать она почему-то не стала, свисал вниз волосяной пучок лобковой густой растительности. Трусы, по случаю жаркой погоды, оказывается, отсутствовали вообще.

Больше всего его поразило в такой ситуации поведение Коржевой. Она держалась так, словно была совершенно нормально одета, и ничем не смущалась.

- Ой! - спохватилась вдруг она, посмотрев на часы. - Мы сидим уже два часа, а ничего совсем не ели!

- Так у тебя же нечего готовить, - заметил Васюган.

- Ну, все-таки что-то нам надо поесть! Как ты думаешь? - переспросила Коржева. - Пойдем, если хочешь, вместе на кухню, поищем что-нибудь!

Затем она преспокойно двинулась на кухню в одной не прикрывающей зада рубашке. Васюган последовал за ней, чувствуя, как мозг его, подогретый жарой, сверлит бурав красного марева, кружащего в водовороте разума и жизненных принципов. Ее выходки заводили все сильнее и сильнее.

В одной рубашке, Коржева подошла к холодильнику, открыла его, пошарила там, а затем извлекла хлеб и какую-то керамическую вазочку. Все это она поставила на стол, сняла с вазочки крышку, зачерпнула большой ложкой белую мягкую массу и положила ее себе в рот.

- Сметана! - доложила она, облизываясь.

- Понятно, - ответил Васюган.

Коржева запустила снова ложку в сметану, обильно, с верхом, черпнула и опять поднесла к губам, в результате чего рубашка ее поднялась еще выше, и голое причинное место в виде волосяного хвоста стояло прямо перед его глазами.

- Ой! - сказала Коржева.

Она капнула довольно крупным сгустком из ложки прямо на свои нижние волосы. С истово растерянным видом она потупила голову, глядя туда, где по растительности на окне ее нижнего этажа стекала жирная белая сметана.

- Что же делать? - обратилась она к Васюгану.

- По-моему, это надо просто слизать! - ответил тот.

- Что? - переспросила, словно не понимая, Коржева.

- Слизать! - ответил Васюган. - Вот так!

С этими словами он преспокойно и нагло встал перед ней на колени. Контроль оставил его уже окончательно, и он это понимал. Васюган высунул язык и принялся лизать сметану на ее причинном месте, оказавшимся в точности у его рта.

- Ох, что ты делаешь! - истово удивленно пропищала Коржева.

- Что надо, то и делаю! - отрезал Васюган. - То, чего ты от меня все эти два часа с вожделением ждала, то и делаю! И хватит строить из меня идиота! - закончил он, уже не в состоянии ничего говорить по причине волосяного кляпа, все больше и больше всасываясь в ее женскую особенность...

Васюган проснулся рано утром, часов в шесть или семь. Было совсем не жарко, а даже очень прохладно - за ночь земля остыла. Нагая, как новорожденная, Коржева спала рядом с ним крепко-крепко. Ее сухощавое тело и нервы, пребывающие в постоянной крутилке, были доведены занятиями любовью до огромной усталости, обернувшейся многочасовым беспробудным глубочайшим сном. Она не реагировала ни на что вокруг.

Васюган выбрался из постели, обернувшись полотенцем, подошел к окну, закурил сигарету и долго стоял, глядя во двор.

Во дворе было светло, тенисто и безлюдно. Солнце еще не проснулось до конца, и только первый луч упал на башенные колодцы под окнами квартиры, внизу.

Интересно, если подойти к такому колодцу, отодвинуть его решетку и полезть внутрь, куда ты попадешь? - подумалось затягивающемуся сигаретой Васюгану. - В черное обширное земельное подполье с бетонными колоннами, где мягкая вязкая земля с грязью, бегают крысы и гниет вода? Или в сухую черную трубу, ведущую подземным ходом куда-то к другим домам? Или там тоннельная камера, где мерно гудит воздух?

О чем это я?

Васюган обернулся на совершенно неподвижное расслабленное, как мусс на тарелке, тело Коржевой. Как это все было откровенно, как она сразу раскусила все самые тайные мои мысли и тут же овладела мной, и дала мне сразу же, без комплексов и обиняков, без лишних слов, в первую же самую встречу... Что это - принцип? И что вдруг привело меня к такому безумию?!

Он вдруг глубоко задумался над тем, что понимал уже давно. Только сейчас это выплывало на уровень слов.

Он давно знал, что практически всех людей по их отношению к нему, Васюгану, можно было разделить на два типа.

Одни всегда считали Васюгана болявым, нуждающимся в сочувствии нежным мальчиком, блаженненьким, безобидным, мягким розовым существом, для которого одно удовольствие - получать опеку, помощь и покровительство. Другие же недолюбливали Васюгана, и в их глазах он всегда был смехачом и ерником, циником и эпатером, стебщиком и задорным приколистом, сметающим своим поведением нормы общества и все прочие устои. И те, и другие не меняли отношения к нему.

Так же хорошо понимал Васюган, сколь противны ему и первые, и вторые. Потому что он давно уже вовсе не собирался быть ни для кого жалким и блаженненьким и не желал, дабы люди гнали его из порядочного общества за ернические выходки.

Но удивительно, первая категория людей совершенно не замечала в нем то, что видели вторые, словно бы этого и не было, и - наоборот.

Он одинаково не мог воспринять обе эти точки зрения на его личность. У него вызывала тошнотное, гневное, яростное отвращение роль сюсюки-мальчика из породы блаженных, и так же не хотелось, чтобы его чернили. Он просто мечтал о том, чтобы люди видели в нем... нормального мужика! Нормального полноценного человека со всеми его силами и слабостями, недостатками и достоинствами, но не добренького губошлепика и не панка-ерника! Этого, только этого ждала его душа! Но почти никто на него не смотрел так, как надо было бы смотреть на всех нормальных людей. А ему хотелось только этого одного, хотелось всем сердцем, изо всех сил!

Хотя были люди, которые так к нему и относились. Например, Тимофеев. Поэтому между ними и возникла настоящая дружба. Но таких было мало.

И только теперь, вспомнив все, и их прогулки "под луною", и то, как потом он лежал в болезни, Васюган почувствовал еще вчера, как в столь уже милом и знакомом облике его Аллы промелькнуло нечто такое, во что трудно еще было верить. Но уже понималось - в глубине души она подобна тем, кто видит в нем того самого блаженного мальчика, самое отвратительное для него отношение проглядывало в ней, то, которое он ненавидел люто и сильно! Он был мужик, а не больной, не приспособленный к жизни беззащитный мальчик! Но она...она сидела тогда с ним, как с ребенком!

Но, может быть, все это только казалось ему? Была ли это просто его мнительность или нет?

Однако такое чувство тонким холодком прошлось по нему вчера утром, а когда солнце стояло уже высоко, горячило его кровь яростью... Он потерял контроль. Не смог совладать с собой. И он увидел эту Коржеву, этот перекрученный цельный комок нервов, и страсть взыграла в нем. Ему просто захотелось отомстить Алле за все! За то, чего не знала она сама, но что выказала совсем недавно! А раздумывать, справедливо ли его настроение, он теперь не желал! Его понесло течением. Он переспал с Коржевой именно для того, чтобы отмстить Алле!

Сексуальность - это то же самое, что нервность, подумал он. Кровь, горячая от исступления и горячая от похоти - это одна и та же кипящая кровь...

А вчера они просто вдруг совпали вместе. И Коржева все поняла. Ведь она же просто захотела, чтобы я вые...л ее как мужик, и просто взяла и раздвинула ноги! Она видела во мне мужика, черт возьми! Видела с самого начала, и я именно за это пошел для нее на все!

А что захватило ее? - подумал Васюган, оглянувшись на спящую почти в летаргии Коржеву. Она совершенно одинока как баба, и по ней видно, как давно у нее не было мужиков. И она так исстрадалась, так обезумела от их отсутствия, что преспокойно разрешила молоденькому парню зайти в ее квартиру, и тут же, сразу же разлеглась перед ним.

Воздержание винтит нервную систему, подумал он. Но я читал в газете, что это бывает только первые шесть лет. Потом, после шести лет отсутствия половых связей, нет уже ни невроза, ни бессонницы и ничего такого.

Есть мужчины, занятые в жизни исключительно работой, наукой или еще каким-то поглотившим их делом. Ученые-звездочеты, у которых нет ни семей, ни детей, а связи с женщинами были только в прошлом, да и то нерегулярно и случайно. Такого типа можно вычислить в толпе по жироотложению на бедрах, красивым и пышным, не знающим ни малейшего облысения волосам, и тонкому тенористому голосу. Непонятно лишь порой, становятся ли люди бессемейными, потому что они такие внешне, или же наоборот?

Но такой тип влюбленного, как в семью, в свое дело, холостяка встречается исключительно среди мужского пола. Подобных женщин не бывает почти никогда. Для женщины воздержание - это всегда стресс. Потому как изначально стремящаяся к рождению детей и всему, что вокруг этого, леди не может терпеливо выдержать положенные шесть лет "голодовки". Раньше этого срока она приведет в дом мужчину. Но он скоро бросит ее, потому как в доме уже давно не готовлено и не топлено, и сиротливо ему с ее проблемами... И тогда из одного невроза такая женщина вступает в другой. И потому одинокая леди не хочет верить, что возможна доля, чтобы и спокойствие было , и любимые увлечения, но при этом не совершалось совсем ничего услаждающего плоть и создающего детей. Мирской анахорет - удел мужчины. Женщина в миру в безбрачии испытывает только постоянные страдания.

Такой же, видно, была и Коржева. Ее облик четок и зрим. И потому он совсем не смутил Васюгана.

Но, затягиваясь второй сигаретой, Васюган только в эти минуты начал осознавать до самого конца, что натворил. Ведь теперь он разрядил свой эмоциональный конденсатор, и вместе с утром наступало отрезвление. А вместе с ним приходило уже нечто тяжелое, как похмелье... И судорожная надежда попробовать еще что-то спасти, попытавшись сесть между двумя стульями...

После уроков Алла тихонечко прошла в женский туалет, где вытащила из кармана купленную бутылочку...

Стеклянную дверь запирал изнутри какой-то моложавый юноша громадного роста с совершенно мальчишеским лицом в очках.

Алла потянула держащего ее под руку Васюгана к лаборантской, за дверью которой все возился пиджачный малый.

- Алла, ну что тебе еще? - недовольно спросил Васюган.

- Смотри, там за дверью какой-то пацан! - прохихикала Алла, выпроставшись из его руки.

- Алла, ну пойдем, чего ты?

Полупьяная Алла подкатила к прозрачной двери и постучала в стекло пальцем. Когда очкарик обернулся на нее, она показала ему язык.

Пиджачник мгновенно стал серьезным и не по-мальчишески строгим, торопливо открутил ключ в обратную сторону, распахнул дверь и громко приказал:

- Ну-ка пойдите сюда!

Алла стояла в растерянности. Васюган, зная уже и раньше, кто это, подошел.

- Вы из какого класса? - грозно спросил субъект в очках.

- Я из одиннадцатого "А", - испуганно ответила Алла, начиная понимать, что перед ней вовсе не старшеклассник-переросток, как она была уверена раньше.

- А ты?

- А я работаю в столовой, я не ученик, - ответил Васюган.

- Ну ты из одиннадцатого класса! Тебе уже скоро кончать школу! - произнес молодой мужчина, обращаясь непосредственно к Алле. - Ты уже взрослая девушка, а что у тебя за занятия - язычок, понимаешь, показывать?

Алла молчала, краснея.

Сказав еще несколько нотационных фраз, высокий собеседник смягчился и отпустил наконец ее душу на покаяние.

Васюган схватил Аллу за руку и грубо оттащил ее в другой конец коридора.

- Ты что, совсем уже ничего не соображаешь? - крикнул он ей. - Это же был учитель!!

- А я знала, что ли, что он учитель?! - взвинтилась в ответ Алла. - Я его раньше у нас в школе не видела!

- Это новый учитель по биологии! - объяснил Васюган. - Его недавно взяли. Коржеву - в младшие классы, а его - в старшие по биологии. Вообще обычно в конце года новых не берут, но от нашего директора люди поувольнялись, вот он всех спешно и зазывает.

- А чего я? - базарно крикнула хмельная Алла. - Ты что, сам не мог мне сразу сказать, что это учитель?!

- Вот интересно! - резонно удивился Васюган. - Откуда же, по-твоему, я мог предугадать, что ты ему покажешь язык?! И потом, - продолжил он, - что ты всем язык высовываешь, в самом деле? Тому гвардейцу, что в дерево тогда на велике воткнулся, показала, теперь фамилию перед этим биологом позоришь! А почему все это? Признавайся, опять ведь выпила, да?!

- Да, - неожиданно спокойно и честно созналась Алла.

- Понятно. Что ты пила?

- Коньяк.

- Где ты его пила? - продолжил допрос Васюган.

- В туалете.

- Эх, Алла! - сокрушился Васюган. - Значит, ты уже пьешь одна?

- А с кем тут выпить? - резко спросила Алла. - Совершенно не с кем!

- Алла! - пристыдил ее Васюган. - Ты пришла ко мне после уроков, а потом повела, понимаешь, гулять по коридору первого этажа до лаборантской! Зачем мне это нужно? Почему я должен еще курировать твои попойки?

Алла вдруг замолчала. Васюган вгляделся в ее лицо и увидел, что по нему прошла волна какой-то еле уловимой, но внутренне сильной боли. Васюгану стало не по себе.

- Что с тобой, Алла? - спросил он тихо, больше не крича.

- Как ты охладел вдруг ко мне! - произнесла неожиданно, совсем вдруг по-взрослому, Алла. - Мы не виделись всего один день, и после этого с тобой словно что-то произошло!

- Что ты, Аллочка! - замахал руками Васюган, чувствуя, как на его спине выступает холодный пот. - Мы же вчера и позавчера встречались!

- Я не об этом...

- А о чем?

- Я даже не знаю, как тебе это объяснить...

- А зачем тогда говоришь? - раздражился Васюган, как всегда бешено раздражается, чувствуя себя не в своей тарелке, каждый человек, когда осознает, что на самом-то деле рыло у него в пуху, но упорно не хочет этого признавать перед другими.

- Не кричи! - попросила Алла.

- Хорошо, не буду, - отрезал Васюган.

- Почему ты все время орешь на меня? Ты за три дня стал каким-то заведенным! Ты раньше не был таким, Васюган!

- Да каким не был? Какой был, такой и есть! - профыркал Васюган. - Тебе только коньяк купи - так у тебя сразу в голове, смотрю, туман сиреневый! Зря я вчера тебе его купил! Сегодня ты его уже сама где-то достала!

- Не ругайся так на меня! - попросила Алла. - Я чувствую, понимаю, что сегодня ты хочешь побыть один. Давай лучше встретимся завтра! - предложила она. - Завтра, я уверена, у тебя будет другое настроение!

- Хорошо, - ответил Васюган, чувствуя, как с плеч свалился камень.

Конечно, свалился он всего до завтра и утешение было нелепое, но Васюган не хотел теперь думать о будущем.

Только когда он проводил Аллу до дверей и она скрылась на улице, он вдруг подумал о том, с каким иногда наслаждением и упоением можно давить в себе всякое понятия о нравственности и морали. Совесть может тебя и не мучить - ее вполне можно забить и заглушить.

Закупорив в себе мораль и пойдя по пути хамства и оскорблений ближнего, можно вступить в состояние непрерывного аффективного исступления, упоительно проникающего во все твои поры; в постоянный кураж. И ничего не мучает тебя в этом случае. Ничего совершенно не грызет тебя.

Но все это только до поры до времени. Потому как если все-таки ты еще не совсем нелюдь и способен к исправлению, то рано или поздно, когда поймешь, - от всего беспредела, что ты творил, ты потерял друзей, испортил себе нервы и вступил в страшный разлад со всем человеческим, - так, что никто даже не хочет тебя уже знать, - тогда ты почувствуешь, что зря ты делал все это и пришла пора исправляться. Но вот тогда-то и начнут мучить твою душу угрызения за все грубости, все злобности, которые ты щедро "раздаривал" все это время! Потому что если ты говоришь, что можно заткнуть голос своей души - ты совершенно прав! Но пойми и другое: нельзя вытирать ноги о других не потому , что какая-то жалкая совесть пропищит тебе о чем-то! А потому, что при этом можно потерять все помогающее тебе даже просто-напросто жить нормально - потерять элементарное уважение других, доверие людей, всякое общение с ними, истощить себя нервно и физически, превратить свою жизнь в слезы и скрежет зубовный ночью! И когда ты наконец лишишься всего, тогда ты поймешь, что так жить нельзя, так жить человеку невозможно! Помни: человек выживает в любом случае, кроме одного - когда у него серьезно едет крыша! И это именно так.

А когда наступит пора исправления и обретения новых жизненных связей, тогда и начнутся муки раскаяния, жгучие, сильные муки! Хоть пока их и вправду нет, это верно. Но если ты еще не совсем потерянный человек - они наступят потом, когда жизнь сама спасет, наконец, тебя!

Все это мог бы сказать Васюгану внутренний голос. Но ничего этого он ему пока не говорил. А в розовом блаженном мальчике уже вовсю кипело желание отомстить этой алкашке Алле!

Но Алла, ничего подобного еще не подозревая, шла в это время по улице, думая о нем.

Она не могла понять, почему он холоден и зол, но у нее была надежда. Она просто хотела купить Васюгану какой-нибудь подарок. Она неожиданно вспомнила, - он сказал ей когда-то в начале знакомства, что любит в праздники получать подарки. А она до сих пор ничего еще ему не дарила. Наверное, думала она, он обиделся на меня за это.

С любимым Васюганом в сердце Алла приблизилась к мелочному лотку. Она остановилась, разглядывая безделушки, галстучки и всякую всячину, размышляя, что же купить для него, получше, посимпатичнее. Но виноградные пары все еще кружили голову. Продавщица, неопрятная тетка-кошелка, пристально и холодно смотрела зачем-то на нее.

Алле захотелось вдруг, чтобы голова покружилась сильнее. Она машинально достала из кармана коньячную бутылочку, глотнула из горла. Но тут неожиданно произошло абсолютно непредвиденное: неловкое движение - и скользкая бутылка вылетела из ладони и грохнулась об лоток.

- Ой! - вскрикнула Алла. - Извините! Я нечаянно! - виновато прошептала она продавщице, прижав руку к груди.

Бутылка разбилась об металлический лоток на мелкие осколки, и остатки коньяка расплескались звездообразной неглубокой лужицей на его поверхности.

- "Нечаянно"! - яростно, давясь от собственной перекручивающей челюсти ненависти, передразнила продавщица. - За нечаянно бьют отчаянно, поняла?! Ходишь ты, понимаешь, шалава, шлюха подзаборная! Еще молоко не обсохло, а пьяная уже в дымину, .. твою мать! Бутылки мне тут бьешь! И чего крутишься вокруг? Чего околачиваешься? Здесь твоей гопоты не водится, с которой ты под гаражами валяешься!

Дальше произошло нечто несусветное. У пьяной Аллы после этих слов внутри что-то оборвалось. Она не соображала, что делает. И взыграла в ней вовсе не злоба, а бешеные слезы безмерной, ни с чем несравнимой, страшной обиды...

В следующую минуту продавщица уже лежала навзничь на земле, а Алла, упав на нее, била ее, кусала и рвала, а сама при этом рыдала, ревела в три ручья и кричала истошно:

- Как ты смеешь! Как ты смеешь!! Как ты смеешь так говори-и-ить!!!

Продавщица вывернулась и вскочила на ноги, ответно избивала ее и звала на помощь, но Алла, обретавшая в эмоциях неимоверную, фантастическую силу, свалила ее с ног вторично, швырнув прямо в лужу пролитой рядом мутной цементной воды, и снова била и мяла эту суку, бабу, кошелку, так грубо, мерзко, отвратительно растоптавшую и опоганившую ее святое, носимое у самого сердца чувство, с которым она подходила к лотку.

- На помощь! Убивают! - визгливо орала лежащая в луже продавщица.

Алла, обливаясь слезами ярости и обиды, бросила ее и вскочила на ноги, но напоследок подлетела к лотку и ударом ноги опрокинула его, и вся тысяча мелочей посыпалась по асфальту.

Тут сзади раздался свисток, и кто-то цепко схватил Аллу под локоть.

Алла затормозилась и обернулась. Позади стоял милиционер, а еще подальше с интересом глазели собравшиеся несколько зевак. Идущие мимо пешеходы любопытно оглядывались и проходили мимо.

Спина Аллы похолодела. Все захватившие ее чувства мгновенно прошли. И, что было самое интересное, - мгновенно, неправдоподобно, в одну секунду напрочь испарился весь хмель. Алла была абсолютно трезвой.

Она твердо знала из рассказов родителей, что сопротивление милиции значительно отягощает потом твою статью. Поэтому она твердо решила теперь вести себя предельно тихо и примерно.

- Пойдем, девочка, - коротко приказал милиционер спокойным голосом, и Алла послушно, как самая прилежная ученица, последовала за ним.

Столпившиеся зеваки молча проводили их взглядом.

Милиционер медленно повел Аллу по улице. Некоторое время шагали молча, а потом мент спросил:

- Лет-то тебе сколько, девочка?

- Я в одиннадцатом классе еще учусь, - пробормотала Алла.

- У-у! Школьница еще, значит! - удивленно протянул милиционер, поглядев на нее, причем совсем без агрессии, а даже чуть улыбнувшись. - А что ж вы не поделили? - почти дружелюбно, с интонацией воспитателя, разнимающего сцепившихся из-за мячика ребят в детском саду, поинтересовался он.

- Не скажу, - отрезала Алла, смутно в душе жалея, что так сказала.

- Как знаешь, - усмехнулся милиционер.

- У нас на учете состоишь? - спросил он еще после нескольких молчаливых шагов.

- Нет, - ответила Алла.

- А приводы уже были?

Алла помотала головой.

- Вот как! - хмыкнул мильтон. - Первый раз, значит?

- Первый, - прошептала Алла.

- Понятно, - протянул милиционер. - А в какой школе учишься - в обычной или вспомогательной?

- В спецшколе, - честно ответила Алла. - В гимназии, - уточнила она.

- С родителями живешь? - спросил он.

- Да.

- А кто родители?

- Мама - старший техник по компьютерам в МГИМО, а папа - заведующий кафедрой в ИМЛИ.

- Это чего такое? - спросил мент.

- Институт изучения мировой литературы, - ответила Алла.

- Во как! Смотри ты! - искренне удивился милиционер. - А родители - алкаши?

- Нет.

- А сама давно пьешь?

- Да так, - замялась Алла. - Мой парень мне как-то коньяк купил...

- Пацанов-то у тебя много?

- Нет, только один!

- Да ну ладно тебе!

- Нет, правда, один! - уверила его Алла.

- Один, говоришь? Понятно! Уже с ним живете как мужик с бабой?

- Да, - ответила Алла.

- А парень твой чего в жизни поделывает?

- Он у нас в школе в столовой работает. У него ноги часто болят, - начала рассказывать Алла. - Когда он болел недавно, я с ним дома сидела.

Некоторое время шли снова не разговаривая, мильтон закурил сигарету и, видимо, переваривал все рассказанное Аллой.

Страх в душе Аллы уже рос липким комком, забивая горло и выступая холодом на спине.

- А что... - спросила она, в страхе шепча, заикаясь и жалко дрожа губой, - мне... теперь?

- Чего "теперь"? - спокойно усмехнулся менталь. - Сейчас придем в отделение, протокол будем составлять!

- И что будет?

- Чего будет! Пятнадцать суток повкалываешь у нас, потом домой пойдешь!

Страх сжал Аллу, парализовал в ней всю волю, в глазах снова зарябили слезы, руки и ноги затряслись. Алла мысленно стала представлять, как она попадет в камеру с хулиганками, гопачками и шлюхами, как они будут насмехаться над ней, а может, даже бить ее. У нее сперло дыхание, сжало зубы. Ей хотелось сейчас проснуться, думая, что все это сон. Но это был не сон, а реальность.

Они уже приближались к отделению.

Алла вдруг взмолилась, понимая в душе, как это глупо и какой она выглядит жалкой, трусливой и малодушной. Но она проговорила, всхлипывая, заикаясь и ходя ходуном, как вибростенд:

- Дядь... - она осеклась, понимая, что это слишком по-детски. - Товар... Господин мил... лиционер! Может, не надо, а?

- Чего не надо? - вкрадчиво улыбаясь, спросил милиционер.

- Не надо... меня... в тюрьму... я... я больше не буду... я никогда больше не буду!.. - лепетала Алла, плача в три ручья и вся дрожа, как осиновый листок. - Я... вам обещаю... извините меня... простите меня, пожалуйста!

Страж порядка остановился и поглядел на нее пристально, словно о чем-то неожиданно задумавшись. Он вдруг стал серьезен.

Они стояли некоторое время молча друг против друга - усатый мужик средних лет в фуражке, голубой форменной сорочке с погонами капитана, и она, жалкая, раскисшая от расстройства, с опущенными руками девчонка. С минуту они смотрели друг другу прямо в глаза.

А потом вдруг милиционер шумно выдохнул, словно с его плеч свалился камень, и твердо сказал:

- Ладно. Иди домой!

- Что? - не поняла вначале, еще не веря, Алла.

- Иди домой, говорю! - повторил он громче. - Свободна!

Алла снова взглянула на него. Было ясно, что он, посмотрев в ее заплаканные глаза, вдруг понял что-то такое, чего, наверное, и сам не мог бы объяснить...

- Но учти, - добавил он строго, - если хотя бы еще один раз к нам попадешь - никакого снисхождения уже не будет! Ясно?

- Ясно, - ответила Алла.

- Все! - сказал он и, козырнув, потопал деловито в отделение, даже не обернувшись в ее сторону, словно забыл о ней напрочь.

Алла долго смотрела в щелку двери, как ее Васюган дефилирует между столами, тряпкой смахивая с них крошки и протирая компотные лужицы.

Она повернулась и прогулялась по вестибюлю. Ей не хотелось сегодня идти к нему. У нее так и не было подарка. Позавчера она пришла домой в очень смятенных чувствах, все еще дрожа от пережитого. А вчера они снова встретились с Васюганом в интимной обстановке, но Алла, как ни ласкала его, не могла понять до конца, что, как казалось ей, прячет он от нее.

Нет, он вовсе не кричал на нее и не раздражался. Но она задала вопрос:

- Васюган, почему ты все время говоришь мне про новых учителей? Как будто бы у нас нет других тем для разговора!

- Я просто вспомнил, как ты высунула язык этому зелененькому биологу, - пожал плечами Васюган.

- А что ты все поминаешь эту Коржеву? - спросила Алла.

- Так она тоже новый учитель. Преподает в младших классах словесность.

- Я знаю. Я ее видела несколько раз, - отозвалась Алла. - Это какая-то очкастая ботаничка с затравленным напряженным взглядом.

- Директор не хочет брать на работу ее племянника, - пояснил Васюган. - Вот она и крутит себя из-за этого.

- А откуда ты все это знаешь? - удивилась Алла.

- Да так, - опустив глаза, отмахнулся Васюган. - Кто-то говорил. Не помню кто.

После этой реплики Васюган ушел от разговоров про Коржеву, но Алла не могла догадаться, что именно стало вдруг сосать и беспокоить ее с этого момента.

Это сосание под сердцем не прошло и на следующий день, и после уроков она не прибежала, как обычно, к Васюгану в столовку, а решила поехать куда-нибудь по городу куда глаза глядят, чтобы развеять свою тоскливость.

У нее никогда раньше не возникало такой мысли - просто после школы пойти куда глаза глядят, забыв обо всем: классе, доме, делах, просто отправиться на поиски приключений или чего еще, только со своими мыслями, став на один (только один!) день городской бродяжкой.

Она пересекла вдоль Плющиху и выбралась на набережную, выводящую к Бородинскому мосту. По зеленой траве курсировали гуляющие с собаками. Бежала трусцой какая-то бабенка в спортивном костюме, и одна из собак попыталась потрусить рядом с ней, но, услышав позывной окрик хозяина, по циркуляции заскакала обратно в травяной массив.

Алла перешла через мост, а потом перекочевала на другую сторону Дорогомиловки и села у хозяйственного магазина, возле которого гудел еще более обширный, чем сам магазин, базар хозтоваров, на первый попавшийся автобус.

Автобус промчал ее мимо высокого обелиска, школы рационального чтения. Он покатил дальше по поднимающейся к самому горизонту трассе, к Триумфальной арке, памятному холму 1812 года - Поклонной горе и к Бородинской панораме, вокруг которой, как мухи вокруг бочки с медом, стояли автомобили. Там Алла сошла с одного автобуса и пересела на другой, совершенно неизвестный ей, трехсотого какого-то там маршрута. В голове не было никаких мыслей. Просто хотелось куда-то ехать. А куда - совершенно неважно.

Автобус, в котором сидели люди с огромными клетчатыми сумками, тюками и просто с пустыми руками, двигался по прямой, никуда не сворачивая, долго-долго. Алла задремала, скрытая чьим-то баулом, в нагоняющем сон потном уюте набитого салона, забившись куда-то сбоку на кресло.

Когда она разомкнула веки, уже вечерело, а слева мелькнуло огромное сооружение - слово "Москва" высотой с четырехэтажный дом, изготовленное из серовато-белого камня. В глаза Алле бросилось то, что в нижней части последней буквы в этом исполинском каменном слове зияет черный открытый люк.

Автобус остановился, и Алла выпрыгнула из него.

Вокруг лежали зеленые полянки, над головой парила по эстакаде Кольцевая дорога границы Москвы.

Алла перешла через трассу, по которой машины мчались прочь из Москвы в вечерний туман, где дальше уже не было видно городских домов, а по обочинам тянулись массы прямых деревьев. Гладкое шоссе шло через пустынную равнину, целясь в горизонт.

Алла взобралась по земляному склону, держа курс на "Москву". Ей захотелось забраться в этот черный люк и посмотреть, куда он ведет - внутрь ли этих букв или в какой-то подземный ход, лабиринт или тоннель.

Она хотела побродить там внутри, в катакомбах, и разведать внутренность этих пустых внутри (раз туда ведет люк) букв.

Она подошла к громаде буквы "А" и влезла в темноту.

По ту сторону люка оказалась маленькая, в которой мог уместиться только один человек, камера. Четыре черные совершенно глухие гладкие стены, пол, потолок. Ни окон, ни дверей, ни отдушин. Камера была абсолютно пуста, если не считать валяющейся на ее полу какой-то бетонной плиты. Больше в ней не было ничего. Никаких тоннелей или чего-то отдаленно похожего на них здесь не существовало вообще. Дальше камеры никакого хода не было в помине - люк никуда не вел.

Алла выбралась из каменного мешка обратно на дневной, ослепивший глаза свет через белеющий в темноте камеры квадрат. Отряхнув джинсы, она прошагала по склону и поглядела с высоты холмика на спешившие в столицу и за пределы оной без остановок автомобили. Людей вокруг не было, а небо стало гаснуть.

Странно устроен человек, подумала Алла. Хаотично устроен. Стохастично. Иррационально. Чувственно. Ведь только что была в глубокой думе о том, почему так прохладен стал со мной Васюган, ехала куда-то, сама не знаю куда, по столице. А потом вдруг увидела люк - и решила по-детски в него залезть и разведать. Разведала - а там ничего и нет вообще! Хохма я ходячая, а не девушка. Наверное, я и вправду чуть-чуть подвинутая. Или это возраст у меня такой - когда болтаюсь между детством и взрослением, и то гуляю с мальчиком, то лазаю по колодцам? Смешной, странный возраст ... И от этого даже как-то стыдно перед самой собой.

Алла спустилась с холма, миновала притихшее к вечеру полупрозрачное, как затвердевшее желе, невысокое здание какого-то НИИ, находящегося за границей Москвы и связанного с сельским хозяйством. Потом потянулись какие-то стоянки, где бегали собаки, был навален слоями мусор, и на огромных пространствах не было людей за исключением сиротливо примостившихся в обшарпанных задрипанных киосках у входа охранников.

Алла добрела до какой-то остановки и уселась на пустынную лавочку.

Так она сидела некоторое время, в полном одиночестве, пока наконец к остановке не подвалили какой-то краснорожий щетинистый мужик с одутловатым, словно отекшим, лицом, и с ним мальчишка-подросток. Из их разговора стало понятно, что это - отец и сын, и что они собирают деньги на водку, но денег мало и не хватает. Вдруг заметив сидящую одиноко Аллу, папаша, словно его осенило, подрулил к ней и спросил хриплым пропитым голосом:

- Девка! Третьей будешь?

Алла кивнула.

- Чирик дашь?

Алла кивнула вторично.

- Пошшшли! - шипанул отец и махнул рукой в смысле следовать за ними.

Купив водку в замухрышистом, похожем на помойку киоске, все трое отошли в укромную тень деревьев и уселись на какие-то бревнышки, лицом друг к другу.

Старший раскрыл сумку, достал из нее черный хлеб с селедкой и луком, затем поставил бутылку "Пшеничной", открутил с треском крышку и разлил на троих.

Папаша, шумно резко выдохнув, опрокинул в себя водку. Сынишка, обезьянничая, сделал похожий выдох и тоже выпил. Выпила и Алла.

- Сынок, - проговорил отец, - чего сегодня в школе-то было?

- По английскому задали целых три упражнения, - отозвался сын.

- Английский у тебя сложно идет, - просипел папаша.

- Ничего, мать поможет, - бросил сын.

Пропустили еще.

- Как мать-то? - спросил отец.

- А чего ты сам никак на квартиру к нам не приедешь? - вопросом на вопрос ответил сын.

- Да она меня гонит, что я пьян все время! - жалобно признался отец. - Крутая у тебя очень мать-то! - добавил он. - Даже я ее побаиваюсь!

- Пахан! - строго сказал сын. - На мамку матом не ругайся, понял? И вообще нечего ее тебе задевать!

- Понял, сынок! - ответил папаша. - Она-то сама на тебя не ругается?

- Пахан! Не прилизывайся! - грозно ответил сын.

- Понимаю, - противно и жалко визгливо протянул отец. - В смысле, ты ведь и без меня тоже выпиваешь с друзьями!

- Пахан! - в третий раз сказал сын. - Мои друзья - это мои друзья! А ты хочешь сейчас дуть водяру - так дуй молча!

- Ладно, - протянул "пахан", и все снова приложились.

- Хорошо, что ты опять ко мне сюда вот приехал и меня тут нашел! - опять подал голос отец, обращаясь к сыну.

Стемнело совсем. Стало тихо и прохладно. Качался ореол фонаря. Шумел ветерок в темных массах деревьев. Где-то лаяли собаки, слышались голоса людей. Водка подошла к концу, и все трое уже загудели.

- Пахан! - заявил вдруг сын. - Я домой поеду. Мать с базы приезжает!

- А-а! - жалко, пуская глазами влагу, заулыбался папаня. - Ну, иди, добрый молодец. Туда вон по тропке и налево - там автобус тебя довезет!

- Сам знаю! Не учи! - резко бросил сын и пошел прочь явно в твердо известном ему уже давно направлении.

Перед Аллой плыла кругами реальность позднего вечера. Она чувствовала отвращение к этому испитому лебезящему папеньке и "крутому" сыночку, смеющему называть родного отца блатным словом "пахан". Но скверно на душе было особенно потому, что Алла осознала, - в моменты, когда она сильно напивается, она сама становится подобна таким типчикам, стреляющим червонцы на пузырь и шляющимся без дела и работы по окраинам города ради приключений в форме бутылки и драки. Нет, она было другой, совсем другой! Но ведь и та продавщица, глядя на нее, пьяненькую, подумала, что перед ней - гопница, то есть гопачка! И от этой мысли сердце Аллы тяжелело...

Алла встала с деревянного чурбака и сказала, что ей уже пора.

- А подож-жи! - заявил оставшийся с ней папочка. - Ты сама дорогу не найдешь! Я тебе сейчас покажу, куда идти!

Он тоже поднялся на ноги и деловито двинулся в темноту. Вскоре они пробрались мимо каких-то куч металлолома и очутились у длинного, тянущегося куда-то железобетонного забора.

- Долго еще идти? - спросила недовольно пьяная Алла.

- А куда идти? - спросил мужик, остановившись.

- Ну дорога где? - сказала Алла, чувствуя, как в горле ее оседает комок, а хмель под действием страха начинает с огромной скоростью испаряться.

- Дорога? - спросил отец "крутенького", тупо поглядев по сторонам. - А хрен ее знает, где она тут. Не помню я.

- Что? - переспросила Алла.

- Да забыл я, где она, эта дорога! Понимаешь, девка? Запамятовал!

- А чего мы здесь стоим? - громко сказала Алла.

- А куда идти-то?

- Что?

- Зачем куда-то тебе идти?

- Надо выбраться отсюда! - твердо произнесла Алла. - Тут как-то пустынно и нет людей!

- Я есть! - вдруг бодро заявил мужичок-отец и вдруг неожиданно обернулся резко к ней.

Алла отступила назад, но тут он схватил ее за плечи. Алла попыталась вырваться, но он навалился сильнее.

- Девка! - удивленно проговорил он со своей плохой сипящей дикцией. - Да чего ты испугалась? Ты что, мужиков живых, что ли, близко не видала?

- Пустите! Пусти меня, развратник! - крикнула Алла и забилась в его руках.

Мужик на секунду ослабил напор, а затем вдруг снова схватил за плечи, подтолкнул Аллу прямо к забору и, притиснув к нему, начал обнимать.

Алла принялась бурно вырываться. Ей было отвратительно. Прямо в лицо бил запах водочного перегара, веяло потным плохо вымытым телом, сальные мозолистые короткопалые ладони трогали ее.

- Перестань! - закричала она. - Как ты смеешь!

Мужик остановился, но не выпускал ее из рук.

- Ну что ты так? - жалостливо спросил он. - Неужели так-таки совсем меня не хочешь?

Алла стояла в холодном поту. Укусить бы его, думала она. Или двинуть в лоб!

- Просто, девка, пойми, у меня бабы уж вон как давно не было! Родная баба, которая сынка мне родила, меня давно на порог не пускает, за то что я целый день здесь вот, в этих краях шляюсь, работу давно забросил, пью не просыхая! Но я ж не такой и грязный, ты не думай!

Сказав это, он снова ухватил ее с обеих сторон, стиснул в объятиях и придвинул спиной к бетону. Алла пыталась его укусить, но не могла, слишком крепко прижал он ее, так что было даже тяжело дышать. И Алла стала совершенно по-детски плакать и хныкать.

- Пожалуйста! - плакала она. - Оставь меня! Ну, пожалуйста, оставь! Я не хочу! Я не могу! И у меня... у меня есть свой парень! Понимаешь, я люблю парня!

Мужик молча слушал, не пытаясь лапать ее, но и не давая сойти с места.

- Я люблю парня! Понимаешь ты это?!

Мужик молчал. Наступила пауза, наполненная ее слезами и всхлипами.

- Отпусти меня! - моляще проговорила Алла, закатывая опухшие глаза. - Пожалуйста! Прошу тебя, отпусти!

Алкаш резко выдохнул, разжал руки и отошел назад, освободив Аллу. Несколько мгновений стояли молча. Затем мужик поднял на нее глаза и встретился с ней взглядом.

- Ну иди! - сказал он. - Иди.

Алла все еще плакала. Слезы после пережитых мгновений страха и омерзения пошли только сильнее.

- Не плачь, девка, - пробормотал растерянно мужик. - Не трону я тебя, успокойся! Езжай к своему парню. Иди прямо вдоль стены, потом по трассе налево - там автобусы в Москву идут, - показал он испещренным складочками пальцем. - Уходи.

Алла нерешительно двинулась с места и пошла по указанному направлению. Через несколько шагов она робко обернулась. Мужик не преследовал ее. Он стоял, прижавшись спиной к бетонной ограде, закатив глаза куда-то вверх, словно думал о чем-то в глубокой сумрачной прострации, ничего не замечая вокруг и не глядя даже ей вслед.

Алла ускорила шаг по твердой земляной тропинке. Она была такой трезвой, словно бы сегодня вообще не пила с утра ни грамма. Коленки все еще подрагивали, но слезы высыхали.

Когда она выбралась на трассу, стало уже совсем хорошо, и автобус, к счастью, подошел быстро.

Домой Алла добралась, конечно, очень поздно, но, что интересно, родители ничего ей не сказали.

На школьной дискотеке было шумно и весело. Звучали мелодии рэпа, рэйва, рок-н-ролла и просто русской попсы.

К Алле неожиданно подошла легонькими шажками ее одноклассница и поинтересовалась с улыбкой, почему они сами не танцуют, а только сидят за столиком с легким вином и едой. Алла пояснила, что ее парень не любит танцевать, потому как у него болезнь ног. Одноклассница понимающе кивнула и посерьезнела, протянув:

- А-а!

- А ты в столовой у нас работаешь? - обратилась она к Васюгану.

Тот кивнул.

В это время мальчики позвали одноклассницу танцевать, и она побежала к ним.

Время шло. Все вокруг плясали в быстром ритме, а Васюган молчал.

- Зачем ты меня сюда привел? - спросила вдруг Алла. - Мы здесь сидим уже два часа, а не только не танцуем, но даже ни с кем не общаемся. Сколько можно так торчать за столом, от не фига делать жрать эти салаты и куриные ножки до опупения и запивать сухим вином?

- Я просто хочу тебе сказать кое-что, - ответил Васюган. - А здесь танцы, музыка. Это все как-то разряжает обстановку и проще говорить.

- Вот как? - наклонила голову Алла. - Я сразу поняла, что ты меня позвал совсем не развлекаться. Так что же ты хочешь сообщить мне, Васюган?

- Алла, - сказал, посерьезнев, он, - я хочу сообщить тебе, что не могу больше быть с тобой.

- Почему? - спросила Алла, которая еще на днях начала предчувствовать, что скоро услышит от него эту фразу. Поэтому внешне она была совершенно спокойна.

- У меня, Алла, появилась другая женщина. Увы, но это так.

Гремела музыка, стучали каблуки.

- Я догадывалась, - честно сообщила Алла после паузы. - Я уже ощущала, что у тебя кто-то есть, но ты мне не говоришь. Я только не могу догадаться, кто это. У меня нет версий. Вернее, есть одна, но совершенна безумная и абсурдная. Поэтому ее все равно что нет.

- Почему ты считаешь, что твоя версия так безумна? - грустно обронил Васюган. - Ты знаешь, со мной был случай. Я смотрел по телевизору клипы с одной молодой эстрадной певицей. И во всех клипах, на сцене, на концертах эта девушка всегда была в черных очках. Я подумал - с чего она держит себе такой имидж? Почему бы ей не показать зрителю глазки? Они что, у нее некрасивые? В этом было что-то странное - я ни единого разу не видал ее без черных очков. А потом я вдруг присмотрелся пристальнее и заметил, что она никогда не танцует. Танцуют лишь мальчики вокруг нее, а она - никогда, только машет рукой. И еще - в одной ее песне, одной из самых хитовых, о встрече с мужчиной, были только одни осязательные мотивы - "коснется рука", "чувствую тебя", "проходит волна тепла". Ее героиня словно бы осязала мужчину, но не видела его. В песне совершенно не было зрительных образов. И тогда я соединил в сознании все это - тот факт, что она совсем не двигается по сцене, чувствует в песне мужчину исключительно руками и никогда не снимает черные очки. И у меня возникло одно подозрение. Но оно мне самому показалось настолько абсурдным и нереальным, что я сказал себе - что я мелю?

- Зачем ты мне все это рассказываешь? - спросила Алла. - Заговариваешь зубы? - усмехнулась она.

- Нет, я просто хочу привести пример того, как нелепейшая из нелепейших догадка на самом деле оказывается самой верной! Вскоре я открыл какую-то газету, что бросили мне в почтовый ящик. Там было интервью с этой певицей. И мое смутное подозрение, которое казалось мне самому ерундой, подтвердилось! Прекрасная, добрая, милая, любимая всеми девочка с ласковым голоском и нежными песнями оказалась слепой!

Наступила пауза.

- Потому и твоя самая нелепая догадка - на самом деле истина, - закончил Васюган.

- Ты сошел с ума! - проговорила наконец молчавшая Алла.

- А ты догадалась, кого я имел в виду?

- Я догадывалась уже несколько дней назад, - сказала она. - Но в такое я не верила! А ты еще имел наглость рассказывать мне о ней и ее племянничке!

- Извини, Алла, - робко вдруг проговорил Васюган. - Не смог сдержаться. Такой уж я болтун и балагур. И этим я всегда делаю пакости в первую очередь самому себе!

- Ты ерник, Васюган! Циничный ерник! - прошептала Алла.

- Как ты сказала? - удивился Васюган, отчего-то улыбнувшись. - Спасибо, Алка! Нет, в самом деле спасибо!

Алла дернулась и отстранилась от него. Она восприняла это как издевку.

- Она старше тебя лет на десять! - проговорила она. - А то и больше!

Васюган хмыкнул.

- Я тоже старше тебя, - сказал он.

- Ты опять ерничаешь?

- Нет, что ты, Алла. Вовсе нет...

- Она учительница, а ты сам еще вчерашний ученик! Это просто какое-то грехопадение, разврат, Васюган!

- Вот тут точно подметила, - согласился Васюган. - Это мое падение. Я ничего не могу поделать с собой. Но мы оба стоим друг друга, как ты сама же и подметила когда-то! Я цитирую тебя! Только один из нас пошел развратничать, а другой - спиваться по-черному! Ведь это ты не будешь отрицать, девочка моя!

Алла молчала. Ей нечего было ответить ему.

- Мне самому жаль, Алла, - заговорил Васюган. - Но я ненавижу все эти розовые сопли! Я не ребенок и даже не целка! А того, кто считает иначе, я не держу на привязи!

- Что ты такое говоришь? - усмехнулась Алла. - Это все твои комплексы!

- Да! А что делать? Куда ты в таком случае денешь свои?

- Оставь меня, Васюган, - попросила Алла.

- Вот видишь! Ты сама гонишь меня! И неужели ты считаешь, что я настолько глуп, чтобы не видеть суть этой очкастой мымры? Я прекрасно понимаю, что она такое!

- Раз понимаешь...

- Это тривиально, Алка! - перебил ее на половине фразы Васюган, догадавшись об окончании реплики. - Тебя тоже бьет сушняк с похмелья, а ты таскаешь тем не менее в кармане фляжку! Все не так просто, как кажется! Но я доволен даже тем, что ты назвала меня грубым мужиком и стебщиком! Не понимаешь, почему? Подумай! Потом поймешь!

Он замолчал. Звенела, мерцала цветомузыка.

- Потому, что я, дурак, смог влюбиться в мою болезнь, - заговорил он. - С болезнью удобно жить, Алла! Но только до поры до времени. Я откосил из-за нее от армии, получаю путевки в санаторий. Врачи изначально, с детства, настроили меня на то, что я болен - и на этом я изнежился, стал болявым мальчиком! Они приучили меня к мысли, что я не такой, как все, а слабенький и нежный! Этим они испортили меня вконец! И я заслужил в результате ярлык блаженненького! Он не нужен мне, этот ярлык! Но козлы врачи распустили меня! Понимаешь, только сейчас, Алла, меня смотрел новый врач и сказал, что, возможно, скоро моя болезнь начнет проходить! Во всяком случае есть надежда! Этот врач был не таким, как все другие! Он сразу мне понравился. Но что получается? Что выходит в результате, Алла? С одной стороны, одна половина моего "Я" хочет, чтобы прошли боли, но другая половина, другое мое "Я" говорит на ушко о том, что тогда мне придется серьезно работать над собой, искать новую работу уже по специальности и, значит, идти учиться! Болезнь пройдет, но жизнь станет ответственнее и труднее! А я как бы отвык от ответственности, не приспособлен к ней! И потеряю свои льготы, и бесплатный проезд!

- Дай Бог, чтобы все у тебя стало хорошо! - прошептала Алла.

- Что? Спасибо, - ошарашенно, не ожидав такого, проговорил Васюган. - Спасибо, Алла. Я не имею понятия, что тебе сказать.

- Мне сейчас тебя жалко, Васюган. Тебя ведь все это мучает, - тоненько шепнула Алла.

- Жалко? Правильно! Меня очень это все мучает! Но куда деть мне Коржеву, я тоже без понятия. Может, спустить ее в унитаз?

- Ты уже часто стал встречаться с ней?

- Да. Потому и решил раскрыть тебе все. Но ты, я вижу, в расстройстве.

- Я разберусь с этим сама, Васюган, - спокойно сказала Алла. - Иди домой и не мучайся со мной здесь.

Васюган послушался, и, когда он скрылся за дверьми, Алла повела глазами по столу, но не увидела на нем ничего, кроме остатков еды и сплошного сухого вина.

Тогда она сунула руку в тот карман, о котором Васюган догадывался уже давно, вынула из него плоскую небольшую бутылку с дешевым десертным коньяком и привычно пососала из нее.

Огни качались в глазах, музыка грохотала.

Алла попыталась танцевать, неуклюже ворвалась в толпу, стала высоко поднимать ноги и чуть не заехала кому-то в живот туфлей. К ней подошли охранные амбалы и выставили за пределы школы.

Вылетев на свежий воздух школьного двора, пошатываясь, Алла увидела еще двоих изгнанных с дискотеки за плохое поведение. Один из них был известным всей школе чемпионом района по боксу, другой - его приятелем. Оба стояли, уперев руки в бока и раздумывая, как теперь провести время.

Алле хотелось только забыться. Забыть обо всем. Голова шла кругом, и было желание только пить и пить, чтобы пьянеть все сильнее и заглушать хотя бы на время все то, чем ранил ее сегодня Васюган. Только сейчас это стало проявляться в ней, как фотоснимок, положенный в кювету. Только минуту назад была белая фотобумага, а вот ее под красным светом осторожно опустили в раствор - и уже медленно вырисовываются контуры. Так и в голове Аллы все начало проступать окончательно только сейчас.

Коржева, подумала она. И к кайфу захотелось добавить новый кайф, чтобы сегодня кайф не кончался.

- Что, Алка? - спросил низким голосом чемпион бокса. - Разругалась ты с парнем из столовой?

- А откуда ты о нем так хорошо знаешь? - дернулась Алла.

Она почти никому не говорила о серьезных отношениях с Васюганом.

- Да это уж все знают! - цинично и просто махнул рукой боксер.

Алла снова вздрогнула. Она еще не сталкивалась так отчетливо с фактом, доказывающим, что слухи не подчиняются в неимоверном темпе своей скорости никаким законам банальной, формальной логики. Но вслух Алла ничего не сказала об этих мыслях. Она только предложила:

- Пойдемте, ребята, за вином!

- Па-дем, - пожал плечами боксер, относясь ко всему по-прежнему легко и простодушно...

Бродили по круговой микрорайона. И перед Аллой мелькали вино и коньяк. То вино, то коньяк.

Когда уже совсем стемнело, они вернулись обратно к школе и сели во дворе на скамеечку, долакав все остатки и пропив все карманные деньги до полного нуля.

Ноги не держали Аллу. Она валилась, словно коленки подкашивались, а в голенях и стопах были не кости, а желе. Она падала, елозя ногами и вцепившись руками в спинку скамьи. Наконец она почти улеглась, откинувшись на скамейке, как кукла. Оба мальчика, крепыши и молодцы, давно уснули прямо здесь же. Но Аллу не тянуло в сон. Перед ней все крутилось, и не спадало двигательное, моторное возбуждение.

Она глядела на темный школьный двор, прохладную каменистую дорожку, тенистые гаражи вокруг, горящий фонарь.

В здании школы светилось окно в кабинете директора: видимо, дела задержали его здесь допоздна.

Неожиданно у ограды затормозила и загудела машина. В ответ на гудок наружу выбрался сам пан директор.

Как раз в этот момент Алла почувствовала, что ее сейчас вырвет - у нее уже явно было микроотравление на почве принятого в один день чрезмерного количества нехорошей разновидности "ерша". Она придвинулась к стоящей рядом урне, чтобы все-таки не заблевать туфли и джинсы. Но ей было безмерно стыдно, и она не знала, куда деть себя - мимо как раз шел директор, направляясь к машине.

Но Алла не могла больше сдерживаться. Все, что она обильно съела на дискотеке, залитое водопадами вина вперемешку с коньяком, с шумом выплеснулось из нее в грязный и воняющий сосуд для мусора.

Директор обернулся и увидел всю эту картину: ослабевшую размякшую Аллу из одиннадцатого "А", положившую подбородок прямо на заплеванную урну.

- Ну-ну, - только и смог произнести он.

На большее директор был не способен. Прошел к машине, взял оттуда какие-то стопки папок и, перейдя двор обратно, скрылся вместе с ними у себя в комнате.

Алла оторвалась от урны, дрожащими от перепоя руками потянула из кармана джинсов носовой платок и вытерла блевотину со рта. Ей стало значительно легче, и в голове посветлело.

Прошло еще некоторое время. Боксер и тяжелоатлет, неподвижно полулежащий рядом с ней, дернулся, зашевелился и резко нагнулся за спинку скамейки. Его тоже стошнило.

Но Алла почувствовала, что начала понемногу трезветь и может идти домой. Она осторожно встала на вялые ноги и двинулась к воротам.

- Скажи, а муж у тебя, значит, был? - спросил еще раз Васюган, хотя уже задавал ей этот вопрос.

- Был, - ответила Коржева, валяющаяся на постели в костюме Евы. - Довольно давно.

- А детей, значит, нет?

- Нет.

- А муж твой кем работал?

Уже двое суток Васюган почти безвылазно жил в квартире у Коржевой. Весь день они лежали на кровати, занимаясь любовью. Завтра был понедельник, и Коржевой уже надо было идти в школу к своим младшеклассникам, а ему - в ту же самую школу, но только в столовку.

Выходные пролетели почти незаметно. В перерывах между валяниями в постели Коржева смотрела телевизор и глотала всяческие таблетки из разнообразных упаковок, которые очень любила есть и которые лечили ее постоянные не поймешь откуда берущиеся боли то в голове, то в печенке, то где-то еще.

- Хватит нам лежать целый день, - бросил вдруг Васюган.

- А что еще делать? - спросила Коржева, судорожно задергавшись, извиваясь голым телом поверх постели и переходя в сидячее положение.

- Сходить бы куда-нибудь, - предложил он.

- Мне не хочется никуда идти! - заявила Коржева. - Я устала.

- Ты всегда усталая. И тебе всегда проще всунуть в себя таблетку, чем погулять на свежем воздухе и тем самым снять плохое самочувствие! - ответил Васюган, решительно вставая с кровати и одеваясь.

- Я плохо переношу жару! - отозвалась, начав раздражаться, Коржева.

Но она тоже, однако, поднялась на ноги и надела на голое тело сатиновый пеньюар.

- Ты можешь никуда и не ходить, - бросил причесывающий волосы Васюган, стоя перед зеркалом уже в футболке и брючках.

- Почему это если ты куда-то отправишься, то я должна сидеть дома? - возмутилась Коржева.

- Да ты же сама сказала, что не хочешь идти! - удивленно ответил Васюган. - Теперь я хорошо понимаю, почему от тебя убежал муж и ты не в состоянии найти никого другого! В твоих словах нет элементарной логики! Даже женской логики - и то нет!

- Ладно, - подумав, произнесла Коржева. - А куда ты собираешься?

- На стадион, - ответил Васюган. - Сегодня финал: играют "ЦСКА" и "Спартак". Если хочешь - гульнем вместе! Думаю, билет еще можно достать.

- Ты ведь знаешь, что я уже устала!

- Так не ходи.

- Ты говоришь только "иди" да "не ходи"! - по-серьезному возмутилась вдруг Коржева. - Я говорю одно, ты - "иди", говорю другое, ты - "не ходи"! Тебе стало совершенно наплевать на меня! Ты привык только спать со мной - и все!

Васюган ошарашенно замолчал.

- Я не понимаю, какая пиявка тебя укусила, - потрясенно проговорил он. - Что я сказал не так? Мы же говорили о пустяках!

- О пустяках? Пригласить меня или нет - это пустяки? - принялась отстаивать свое Коржева.

Становилась ясно, что ей в голову от нечего делать взбрела идея взять и устроить ему скандал, и она теперь от нее не отступит. Начнутся истеричные сцены со специально отрепетированными обмороками. Скоро мои нервы тоже сядут, подумал про себя Васюган. Боже мой, если даже любовница способна на сцены, то уж что говорить о самых серьезных отношениях между мужчиной и женщиной - браке!

- Я не твоя вещь, - начал выходить из себя Васюган. - Прикрути меня тогда вообще ремнем к своей юбке-шотландке! А обращаться со мной как с предметом я не позволю!

- Ой, ой, ой! - закатила глаза Коржева, готовясь рыдать. - Можно подумать, я такая дура, что ничего не вижу! А я давно понимаю, что на самом деле ты любишь не меня, а эту малолетнюю алкоголичку из выпускного класса!

Логично Васюган должен был бы дать ей словесный отпор и закричать, что это вовсе не так и эта "алкоголичка" уже гуляет сама по себе и пьет одна, но он замолчал, потому как понял, и понимал, впрочем, давно, что говорит она правду. Сущую, чистую правду. Голую, как она сама под своим халатиком. И спорить было бесполезно.

- Молчишь? - спросила Коржева, немного отходя.

- Молчу, - коротко отозвался Васюган.

- Значит, тоже все понимаешь?

- Не знаю, - ответил Васюган, хотя знал. - Сложно это все.

- А у меня что, так просто? - отпарировала тут же она.

- Отпусти меня все-таки на футбол! - попросил он.

- А ты уверен, что говоришь правду?

- Что?

- Понимаешь, кто может знать правду? - заговорила она. - Скажем, если я раз в неделю хожу к кому-то в гости и ни разу не пропустила этой встречи - можно ли сделать вывод, что я никогда не болею? Нет! Потому что появляясь один день в неделю на людях, разве я доказываю тем самым, что не болею? Да, может быть, шесть остальных-то дней в неделю я вообще лежу в лежку! Если, допустим, я лично ни единого разу в жизни не видела твою Аллу пьяной в школе - отсюда следует, что она не пьет? Конечно, нет!!! Потому что как только она покидает территорию школы - она уже пьяная! Но я этого никогда, тем не менее, не вижу!

- Не трогай Аллу, - миролюбиво попросил Васюган, внимательно слушая ее речь.

- Я ее не трогаю! Я говорю только для примера! Суть моих примеров ты понял?

- Понял на все сто. И что из этого следует?

- А то, что если ты ходишь на стадион смотреть свой футбол - то отсюда не вытекает, что ты действительно ходишь туда. Даже я могу не знать всей правды! Потому как ты можешь сейчас уверять, что пойдешь на футбол, а направишься на самом деле к своей трепетной Алле!

- Я думал, ты умнее, - хмыкнул Васюган. - Я первый раз отпрашиваюсь у тебя на футбол - это раз. А во-вторых, с чего ты Аллу обзываешь теперь трепетной?

- Ручки у нее с бодуна трясутся - вот потому и трепетная! - грубо отпарировала Коржева.

- Дорогая моя, - вздохнул Васюган. - Ну не опускайся хотя бы до такого нарочитого цинизма! И потом, - честно признался он, - это действительно глупости. Я в самом деле хочу поболеть на финале! Ты довела свою ревность до тупика! Тебе, между прочим, значительно больше лет, чем мне! И ты учительница! Тебе ли болтать такие тупости! Я вообще жалею, что сболтнул об Алле! Но я не знал, что так будет!

- Ой, ой, ой! - зафыркала Коржева. - Ты некоторое время даже ходил к нам обеим! - напомнила она.

- Не надо быть злопамятной! - устало выдохнул Васюган. - И если не хочешь меня пускать - не пускай. Пожалуйста! Никуда я сегодня не пойду, если это так тебя раздражает!

Васюган опустился на стул.

- Одолжений мне тоже не нужно! - визгнула, как слюнявый палец об стекло, Коржева. - В тебе еще до сих пор не прошло детство! Да, я тебя старше, а ты вообще еще как малый мальчик порой! Ты, конечно, полагаешь, что мне от тебя нужна только любовь, и я вот сейчас, как только ты останешься, потащу тебя обратно в постель и скину халат! Так?

Васюган промолчал, хотя в душе именно так и думал.

- Господи! - произнес он. - Ты на себя-то посмотри! В каком состоянии у тебя самой нервы! Я вообще удивляюсь, как в таком напряге ты всегда резво бегаешь, да еще и работать можешь! Будь у меня такие нервы, я б давно уже заболел тяжело! Слег! А ты ведь никогда не болеешь! Таблетки все время ешь, а чтобы хоть раз бюллетенила - такого ведь вообще не бывает!

- Было тогда, когда ты мне на хвост сел, - ответила Коржева.

- Сел на свою голову, - пробормотал Васюган, а затем сказал уже громко: - В общем, не пойду я никуда. Матч по телевизору посмотрю. Раз не пускаешь ты меня - дома останусь.

- Да иди куда хочешь! - вдруг заорала Коржева, вскочив на ноги. - Что ты за демонстрацию мне устраиваешь - не пускаю я его, видите ли! Куда тянет, туда и чапай!

- Кто еще кому демонстрацию устраивает, - спокойно пожал плечами Васюган.

Но напрасно он это сделал.

- Куда хочешь - туда и беги! - заорала Коржева в ответ, видимо, почувствовав его слова в своей системе ценностей последней каплей.

Потом она неожиданно пошатнулась и сказала вдруг ставшим слабеньким голосом:

- Ой! Мне плохо!

Затем истово приложила рывком ладонь к груди и рухнула навзничь на диван.

На Васюгана такое обстоятельство особо не подействовало. Она лежала на диване, согнув опущенные на пол ноги и похабно широко раздвинув их, пеньюар распахнулся, и было достаточно понятно, что такая поза - намек, а ее потеря сознания - конечно, чистой воды театральщина. Поэтому такой прием только раздражил его, но не более. И в ответ на это он просто покинул квартиру и пошел на футбол.

Уже оглянувшись в дверях на распростертую голую Коржеву, он бросил ей через плечо:

- У меня тоже, кстати, есть своя болезнь. И, скоро уже, по-моему, начнется новый приступ болей. Но я, несмотря на это, бодр и еду на стадион, а ты падаешь во всякие обмороки. Я не спекулирую перед тобой моей болезнью. Но когда я слягу по-настоящему, ты, я уверен, не будешь за мной ухаживать! И что тогда? Впрочем, ничего больше я тебе говорить не буду. И я, честно признаться, вообще не в состоянии понять, чего я такого сказал тебе сегодня, что дело у тебя кончилось истерикой, да еще с падением на тахту!

Дверь захлопнулась.

Коржева на всякий случай полежала неподвижно еще минут пять и, когда убедилась, что Васюган действительно поехал на финал и не передумает вернуться назад, открыла глаза, выдохнув, встала, запахивая пеньюар, отправилась на кухню и принялась готовить себе незамысловатый ужин незамужней женщины.

Алла не видела в школе Васюгана. Должно быть, он опять заболел ногами.

На большой перемене она покинула здание гимназии, чтобы немножко смягчить дымом смятенную за последние дни душу.

Алла вышла за ограду и добрела до здания консульства, возле черного входа в которое обычно тусовались курильщики, которых директор гонял со школьной территории.

Вместо привычной дымной компании Алла обнаружила все того же боксера и с ним - двух ребят, которые ушли из школы после девятого класса. Раньше они, ребята довольно гопнического образа жизни, учились вместе с ней. Два года она совсем не видела их и совершенно ничего про их судьбу не знала. А нынче оба собственной персоной перед ее очами. И облечены в новенькую выходную форму морских пехотинцев.

Боксер пригласил ее жестом руки, и только тут Алла заметила, что все они, укрывшись в укромном месте, разливают на троих красное вино из небольшой бутылочки, опустившись в кружок на корточки. Алле вручили стакан. Она стала четвертой.

Из разговоров выяснилось, что два второгодника-рецидивиста, покинувшие школу после девятилетки, сразу же были отправлены служить на флоте. До дембеля теперь остался один год, и отпустили их на побывку. И прибыли они к школе, нашли знакомого боксера и решили вместе с ним приятно провести вольный денек.

Допили вино, прозвенел звонок, но все четверо договорились встретиться после уроков и пойти на вокзал...

На вокзале было многолюдно и шумно. Вся компания быстро завернула в кафе с высокими столиками. Заказали портвейну и бутерброды с колбасой, ветчиной и кетой.

Морячки принялись рассказывать о своей нелегкой флотской жизни, потягивая красное. Поведали о том, как в первой же день прибытия в часть незнакомые матросы устроили фехтование на палках, и их с трудом разнимали. О том, как один из них привез с собой электробритву, да какая-то падла ее стибрила. А бриться такой, обычной, а не технической бритвой он не умел - поэтому сильно порезал руку и долго ходил с бинтом. Другой сознался, что мало в школе ходил на физкультуру, и сейчас ему на флоте во время учений плохо приходится - надо висеть на руках на особых конструкциях и "ходить" по ним руками в висячем положении. Так он почти сразу спрыгивает - не может так "ходить". Но зато его напарник - орел, здорово прыгает, лазает, подтягивается. Научили их стрелять из автоматов, и в общем, много чего интересного.

- Скажи мне! - вдруг произнес один из подвыпивших матросиков, почему-то обратившись к молчащей доселе Алле. - Вот что бы ты мне посоветовала?

- Что бы я тебе посоветовала? - улыбнулась немного иронично Алла. - Никогда не пей с незнакомыми - вот тебе мой совет!

- Не пить с незнакомыми? Почему?

- Я на днях пила на окраине Москвы с незнакомыми - так потом едва ноги унесла! - призналась Алла. - Потому теперь всем это буду говорить!

- А-а... - пробормотал флотский парень в ответ, ничего больше не сказав.

Гуляли до вечера, бродили по вокзалу, и вдруг, совершенно уже неожиданно для всех четверых, напоролись на... молодого очкастого биолога, которому Алла когда-то показала язык.

Молодой биолог, приличный и приглаженный, на фоне более простенько и заношенно одетых вокзальных пассажиров вокруг, с кожаной сумкой в руке, покупал в вокзальном киоске под открытым небом карту Московской области.

Купив карту, переспросив что-то по поводу ее информационного качества еще раз на всякий случай у продавщицы и получив заверяющий положительный ответ, он отошел, остановился, осматривая покупку, затем вдруг поднял глаза и увидел всю замысловатую команду.

- Здравствуйте! - поздоровался с ним боксер, притормозившись.

- Добрый день, - сказал молодой биолог, с интересом глядя на них, хотя уже время было какое-то среднее, когда можно с одинаковыми в общем-то правами употребить и форму приветствия "добрый день" и "добрый вечер".

- Вот девушка с нами! - зачем-то пояснил ему боксер, судя по всему, пребывающий в каких-то полудружеских отношениях с этим учителем.

Алла кивнула головой в некоем легком книксене, но получилось, как обычно, только пьяное дергающееся смешное пошатывание. Она смущенно улыбнулась, и, все так же улыбаясь, опустила глаза и голову вниз.

- Эта девушка, - улыбаясь, вдруг с жаром заговорил биолог, непонятно, в шутку или всерьез, а может, и в нечто среднее, - такая хорошая! Она умница! Она талантлива! Но только уж очень неординарна! Имейте это в виду, ребята! Будьте с ней ласковы!

- Хорошо, - кивнул боксер, покладисто улыбаясь биологу.

Они двинулись дальше и Алла задумалась. Явно было: молодой биолог хорошо запомнил ее. То ли после той знаменательной первой встречи с высунутым ее языком, то ли позже приметил ее в гимназии. Верить, что биолог так жестоко поиздевался, не хотелось. Хотя бы только из-за чувства абстрактного гуманизма в отношении каждой личности, когда изначально даже не желаешь думать, что все-таки человек может быть столь плохим. Или он, наоборот, понимал все ее закидоны, но при всем при этом оставался на ее стороне и хотел, чтобы люди ее ценили?

Но вопрос, как было на самом деле, оставался совершенно безответным.

Раскланявшись с биологом, они покинули вокзал и вышли на площадь. Морячки поехали в гости к боксеру, а Аллу, выпившую, наверное, больше всех, отправили домой.

В квартире никого не было, наступил уже вечер. Алла обнаружила в холодильнике еще вина, добавила на душу, прямо в одежде завалилась на кровать, да так и уснула.

Первой с работы вернулась мама. Она обнаружила, что в квартире не горит свет, темно, ужин не разогрет, а дочь неподвижно лежит на диване ничком.

- Алла! - позвала мать.

Алла заворочалась и осоловело взглянула на маму.

- Алла, когда это кончится? - начав выходить из себя, сказала мать.

- Что кончится? - спросила Алла пьяным голосом.

- Алла, неужели ты думаешь, что я до сих пор ничего не понимаю? - с жаром произнесла мама. - Я давно уже поняла, что ты стала выпивать! Ты все время поздно приходишь домой, от тебя пахнет спиртным! Я это видела, но только молчала.

- Мама! Я умоляю тебя, не ругайся на меня! Мне и так тяжело! - взмолилась пьяная Алла.

- Я не ругаю тебя, доченька, - отозвалась мать, однако, смягчившись. - Я сама давно уже хочу тебе помочь. Но я не знаю, как это сделать. Ведь ты же ничего не рассказываешь! Что у тебя в школе? Тебя кто-то обижает?

- Нет, - ответила Алла.

- А что же?

- Ничего, мама. Ничего особенного.

- Ладно, - вздохнула мать. - Спи. Я не буду тебя тревожить.

Она пошла на кухню разогревать ужин сама.

На сковородке шипели котлеты. В двери повернулся ключ. Пришел отец.

- Привет! - бросил он жене.

- Привет, - отозвалась супруга. - Проходи на кухню, как переоденешься. Будем ужинать.

- О'кей!

- А где же Алла? Почему не ест с нами? - весело спросил папа, подсаживаясь к столу напротив жены.

- Она спит, - ответила супруга.

- Спит? - удивился он. - С чего это вдруг?

- Думаю, ты и сам уже должен понимать. Ты не маленький ребенок.

- Что понимать? - спросил, подняв бровь, отец, кладя себе на тарелку аппетитную котлетку с тушеной капусткой.

- Алла стала пить, - ответила мать. - Когда я пришла сегодня домой, она валялась на кровати совершенно пьяная. Так до сих пор и лежит.

Отец ничего не ответил, задумчиво ковыряя ужин вилкой.

- Петр! - проговорила мать. - Почему ты молчишь? Неужели ты не понимаешь, что наша дочь пошла спиваться? Разве это не беспокоит тебя?

- Беспокоит, Ириша, - ответил отец. - Так же, как все ее проблемы. Просто я иногда вижу жизнь глубже, чем ты, Ириш. Я понял уже больше, чем ты.

- Может быть, - ответила мать. - Я всегда признаю, что мужской ум в любом случае шире женского. Но поделись со мной, что заметил ты?

- Я давно уже понимаю, - заговорил папа, жуя маслянистый кусок котлеты, - что у Аллы был мальчик. Она вначале ходила к нему. Теперь, я в этом не сомневаюсь, парень ее бросил. В этом ее проблема. Дело не в алкоголе, Ириша, - продолжил он, - а в первопричине. Только и всего.

- Да, но пить в ее возрасте! Да еще девочке! А у нее уже скоро выпускные экзамены!

- Вот тут ты беспокоишься зря, - ответил отец. - Она только вчера написала выпускное сочинение и получила пятерку. Алла прекрасно учится. Да, она выпивает, но зато у нее в дневнике только пятерки и четверки, и это не меняется, учти! Поэтому об учебе я как раз не беспокоюсь. Она высказала четкое желание поступать в МГУ и уже записалась на подготовительные курсы по программированию. Ну, это ты и сама прекрасно знаешь! Так что я совершенно спокоен и уверен, что она сдаст все экзамены. Да и какой учитель будет валить накануне выпуска? Это, извини, абсурд.

- Предположим, все это и так, но я удивляюсь твоему спокойствию, Петр!

- Во мне говорит просто интуиция, - ответил папа, продолжая мирно ужинать. - Обычно богатую интуицию приписывают женщине. Но я - отец, к которому наша Алла привязана, может быть, даже больше, чем к тебе. Когда, я помню, у нее впервые в жизни случились дамские проявления, - усмехнулся он, - она побежала ко мне, а не к тебе! И я как отец этим горжусь! Но нельзя получить хороший результат, если грубо вломиться в чью-то жизнь. Человек должен захотеть поделиться сокровенным только сам. А у нашей дочери уже явно началось то, что принято называть личной жизнью. Я догадался об этом давно, еще в начале мая. Все остальное - мелочи. Алле достаточно самой осмыслить проблему - и она решит ее. Вот и все. В этом только надо быть уверенным.

- Верно, - задумчиво сказала мать после паузы. - Если быть в этом уверенным - то да, это все так, как ты говоришь. Но почему ты сам так уверен?

- А потому, что я верю в нашу дочь! - коротко ответил отец. - Потому что люблю ее так же, как ты! Но не только люблю, а еще верю в ее силы! В то, что у нее действительно есть силы! И по Алле видно, что они у нее имеются! А раз так - то и плохая полоса в ее жизни скоро уже должна закончиться! Я знаю Аллу со дня ее рождения, а потому и могу, положа руку на сердце, сказать: не такой у нее характер, чтобы потерять голову из-за нестоящего шкета, если только он действительно того не стоит!

Отец продолжил есть молча. Мать тоже задумчиво молчала. Только тикали ходики на кухонной стене.

Когда в квартиру вошла Коржева, было слышно, как Васюган громко роется в комнате.

Коржева переобулась в тапочки, нацепила сумочку на вешалку и тихо пробралась к нему.

- Ты уже здесь? - спросила она.

- Здесь, - возбужденно кивнул Васюган. - Чего там в школе-то нового у тебя? - спросил машинально он.

- Да школа уж на каникулах давно, - ответила она.

- Это я понимаю, - сказал Васюган. - Тебя-то чего снова вызывали?

- Отчет писать, - махнула рукой Коржева.

- Опять директор орет?

- Ну его в баню! - отмахнулась Коржева. - Хрен с ним. Ты лучше скажи, чего ты тут ищешь?

- Чего ищу? - поднял снова голову суетящийся Васюган. - Электробритву мою куда-то подевал. Ты не видела? Такая черная, фирменная, с тремя кружками.

- Не видела, - машинально пробормотала Коржева, оглядываясь вокруг.

На диване валялась большая сумка Васюгана, которую он еще в мае перебросил к ней на квартиру. Туда он спешно загружал вещи, оставленные тогда же здесь: спортивные брюки, носки, другие предметы верхнего и нижнего туалета...

- Вот, - указал он на широко раскрытое нутро сумки в ответ на ее взгляд, - собрал все необходимое в дорогу мужчине. Только бритву найти никак не могу. Кстати, вот тебе ключ от квартиры, который ты на эти дни выделила мне, - протянул он руку со звенящими ключами.

Коржева удивленно опустилась на диван и уселась, сжав ноги.

- А куда ты едешь? - спросила она тихонько и слегка измученно, но вроде без очень большого изумления.

- Да не так уж и далеко, - улыбнулся Васюган. - По маршруту улицы с ночевкой дома.

С этими словами он бросил пытливый взгляд на нее. Она молчала. Он вполне ожидал сцены, скандала, истерики и - как венец всего - обморока, но заранее морально подготовил себя. Все это было уже не страшно.

Однако Коржева ничего такого не предпринимала. Она растерянно сидела на диване в безмолвии.

- Ты что, совсем уезжаешь от меня? - спросила наконец тихо она, разлепив губы.

- Увы, - ответил он. - Уезжаю и, увы, совсем.

- Понятно, - уронила она, потупив глаза.

- Что?

- Я понимала, что все этим кончится. И уже скоро.

- А, вот моя бритва! - произнес наконец Васюган, обнаружив черную игрушку под валяющимися на кресле коржевскими большими - "семейными" - шелковыми подшитыми кружевом внизу белыми трусиками и бросив ее поверх других вещей в сумку.

У Коржевой всегда в беспорядке валялись всюду, по креслам, дивану и спинкам стульев, платья, юбки и даже исподнее, так что найти что-то в ее неприбранном доме бывало из-за этого проблематично.

Он закрыл сумку, затянул ее потуже, поднял на плечо и повернулся к Коржевой, все так же замершей на диване. Вдруг он словно споткнулся и остановился в нерешительности, пристально вглядываясь в нее. Действительно, он никогда еще не видел ее такой.

- Я все поняла, - ответила она, как будто прочитав его мысли. - И я сейчас ничего особенного тебе не скажу. Давай не будем ничего комментировать. Ты просто заставил меня задуматься. В конце концов, то время, что мы прожили вместе, не пройдет даром. Ты очень странно тогда встретил меня, увязался совершенно неожиданно от школы до квартиры, и я как-то сразу пошла с тобой в постель... Потом ты почти переселился ко мне и рассказал про Аллу. Кстати, как она там, твоя Алла? Не знаешь? Ладно.

Коржева засмеялась и продолжила, открыв пузырек и проглотив пару таблеток:

- Ты мне словно сделал какую-то прививку. Ты знаешь, она запала мне в душу. Что, спрашиваешь, дальше? Я не стану устраивать истерик, которыми уже тебя достала. Я вообще постараюсь быть хорошей. И не быть стервой. С кем бы то ни было. Даже с моими учениками. Может, тогда и племянника на работу устроим. Как ты думаешь? Директор у нас хоть и сложный, да ведь и я не подарок. Характер у меня - дерьмо.

- Да ладно тебе! - растерянно произнес Васюган, стоя перед ней с сумкой на плече.

- Нет, правда. Ты ведь и сам всегда это говорил!

- Я говорил?

- Не говорил, так думал! - нервно засмеялась она. - Я тоже чувствую жизнь тонко, как и ты. Как это поет по телевизору такая рыжая симпатичная девчонка: "Ты меня не ищи, не ищи, я страдать и плакать не буду!" Так, кажется? Так вот это сейчас про меня. И про нас с тобой. Да и работа ждет.

- С чего ты вдруг так интересно говоришь? - еще более удивленно спросил Васюган.

- Сама не знаю! - нервно засмеялась Коржева. - Но обещаю тебе, что страдать и плакать не буду! Ты доволен? - улыбнулась она.

- Не знаю, - искренне пожал плечами Васюган.

- Ну иди ко мне! - сказала она. - Сейчас обнимемся, а врагами с тобой я вообще становиться не хочу! Все-таки люди мы с тобой, а не нелюди! Хотя и оба сложные! А кто прост, скажешь, да? Х-х! В школе ведь еще будем видеться как друзья! И я не злая на самом деле, Васюган! Я - вспыльчивая!

- Постараемся, - ответил Васюган, аккуратно бросив сумку и приближаясь к Коржевой, кладя ей руки на плечи.

- Эх, Васюган! - пробормотала Коржева, чуть прослезившись, но тут же перестав. - Мудрая штука жизнь!

- Мудрая, - пробормотал Васюган, вдруг подняв глаза к потолку. - А что есть мудрость? Один знакомый моей мамы очень умен. Так умен, что ни во что не верит и все презирает. Мир для него - абсурд. От ума это все. Но не от мудрости! Мудрость потому что гармонична. Злой она не может быть. Мудрость - свет, а ум бывает темен. Да и ум ли это? - спросил вдруг Васюган , снова заглянув, как в окно, в глаза Коржевой.

- Таким, как я, нет, увы, места в мире гармонии, - ответила она, жалковато улыбнувшись и перекрестив тонкие ноги. - И ангел дня для меня не споет!

- Не надо зарекаться! Все еще может измениться! - заверил Васюган. - Я ведь тоже за последний месяц много чему новому в жизни научился. Может, и тебе даже за это спасибо! Так о чем я? Это мое обычное лирическое отступление от темы! Так вот, ум ли вообще? Хватает навалом людей, которые совершенно уверенно четко говорят, что ум - это то же самое, что эрудиция. По их глубокому убеждению широта ума определяется количеством прочитанных книг и знаний. Вот тебе тот человек, бывший одноклассник моей мамы. Возьмем, к примеру, его. Его всегда можно узнать в толпе по бледному несчастному лицу, потной сутулой фигуре, похожей на мешок с костями, и всегда грязному воротнику рубашки. По теории этих людей - умен он? О, да! Он кого только не цитирует и пересмотрел все фильмы киноклассики! Он рассуждает обо всем! Но умен ли он, так, как надо? Да нет, потому что его ум не принес ему света. А такой ум не есть ум. Он ведь не в том, сколько книг ты прочел -хотя, конечно, книги читать обязательно надо, я совсем не об этом! - а в том, как ты относишься к жизни. А тот волдырь, о котором я только что говорил, чего он в жизни только не изрек! И каждый день продолжает изрекать новые мысли. Но если бы среди них попалась хоть когда-нибудь одна умная...

- А ты уже относишься к жизни по-умному? Так, как ты сам считаешь, надо относиться? - спросила, снова улыбнувшись, Коржева.

- Нет. Увы, нет. Но я этого хочу! А если больной всего-навсего просто хочет быть здоровым - это значит, что он уже на пути к выздоровлению! Мы оба долго ругались. А потом вдруг очистились...

Яркое солнце смотрело с высоты неба в комнату, где прощались друг с другом два человека, потому что одна дорога, как поет Штар, разошлась на две... И по одной из этих дорог, наверное, шел еще третий человек. И, очевидно, его можно было догнать...

Врач сказал Васюгану, что, конечно, нет, рано еще пока, очень рано говорить о полном выздоровлении. Но, да, и безусловно да, в том смысле, что дело уже идет на поправку. Ты сам честно говорил, - те два дня, когда ты мучился с ногами, до того, как уехал из квартиры женщины, коленки болели не так сильно, как раньше. Это - верный признак. Радоваться уже можно, но много чего еще предстоит, чтобы болезнь пошла на убыль и дальше. Возможно, однако, потихоньку пробовать искать и работу более оплачиваемую, и пойти куда-нибудь учиться. Рентген на этот раз подтвердил то , что врач объяснял в прошлый раз, что называется, "на пальцах".

Вернувшись от доктора домой, Васюган попытался достать со шкафа ракетку (врач порекомендовал теперь для укрепления ног иногда играть в теннис), но ракетка лежала неудобно, и в результате сверзилась Васюгану на голову и поставила здоровенный синяк.

Когда вечером пришла с работы мама, она обнаружила Васюгана лежащим в постели.

- Что, опять ноги? - спросила озабоченно мать.

- Не! - ответил Васюган. - Мне ракетка на голову упала, и теперь голова чего-то заболела. Вон еще шишку набила! - Васюган показал бугорок на лбу.

- Господи! - облегченно вздохнула мама. - Зачем же ты меня так пугаешь!

Был тихий августовский вечер.

В гастрономе он неожиданно увидел со спины покупающую продукты девочку, показавшуюся ему знакомой.

Когда он приблизился, та взглянула на него и тоже узнала...

После магазина они не пошли сразу домой, а уселись на зеленую слегка облупившуюся скамейку возле свежих душистых кустов, поставив небольшие сумки с покупками рядышком.

- Как ты поживаешь? - спросил Васюган, закуривая сигарету.

- Я уже поступила в МГУ, - улыбнулась Алла.

Васюган бросил взгляд на ее лицо, а потом смущенно отвел глаза. Что-то как-то особенно изменилось в ней. Но что именно, он не мог уловить на рациональном уровне.

- Будешь изучать компьютеры? - спросил Васюган, затягиваясь.

- Да.

- Тимофеев тоже поступил в Бауманское, - сообщил он.

- Тимофеев?

- Да. Тот гвардеец, который тогда охранял и...

Васюган снова опустил голову и запнулся.

- Понятно, - с ласковой и доброй улыбкой сказала Алла. - Я вспомнила этого мальчика. Ты-то сам как? Неужели не хочешь рассказать?

- Да что рассказывать? - пожал плечами потупленный Васюган. - Уж август наступил... Здоровье у меня пошло потихоньку на поправку.

- Это замечательно, Васюган! - сказала Алла. - И ты об этом так спокойно еще говоришь!

- А чего мне - прыгать и хохотать?

- Что с тобой, Васюган? - искренне изумилась Алла.

- Неужели ты сама ничего не понимаешь? - вдруг взвинтился он. - Да и зачем я сижу с тобой! Мне пора уходить.

- Как знаешь, - грустно обронила Алла.

- А тебе-то чего грустить? Прокляни меня лучше, как умеешь!

Алла молчала.

- Ты что, Васюган? - вдруг строго сказала она. - Что произошло с тобой, в конце концов? - повторила она уже испуганно. - Зачем ты так говоришь?!

- Зачем говорю? - грустно усмехнулся Васюган. - Говорю то, что заслужил. Ты и сама должна это понимать. После всех моих художеств я не имею права даже просить у тебя прощения. Потому что мне, Алка, прощения нет!

- Что ты имеешь в виду, Васюган?

- А то, что я просто взял и бросил тебя. Да еще больно уколол. И ушел к истеричке Коржевой. А ты после этого стала пить. Я совратил тебя на пьянство и бросил тебя. Слинял к одинокой женщине, которая ждала от меня работы по оказанию полового милосердия...

- Достаточно! - прервала его твердо Алла. - Я и так вижу, ты очень твердо заучил этот канцелярский урок! Так вот знай, Васюган, что все это я давным-давно тебе простила!

- Как простила?

- Так. Взяла, да и простила. Я только этим летом вдруг узнала, какое это счастье для тебя же самого, прежде всего для того, кто прощает, - просто решить простить другого!

- Простить? Как это?

- Очень легко. Но это надо вот так понять. А на словах трудно объяснить. Но когда ты простил - ты сам понимаешь, что это так, - улыбнулась Алла.

- Почему ты захотела простить меня? - спросил Васюган, помолчав с полминуты.

- Потому что я поняла очень много и другого за все эти дни. Но и ты постарайся почувствовать, что если я простила тебя - то ты ни в чем уже не виноват передо мной. Ты чист, Васюган!

- Я развратник, Алла!

Алла улыбнулась в ответ еще шире.

- Подумай лучше о своих собственных планах! - сказала она.

- Пока что я все при столовой, - смущенно заговорил, пытаясь, наконец, после ее слов, быть чуть смелей, Васюган. - Но я тоже хочу поступить в институт. Пока еще твердо не знаю, в какой. Но точно что-нибудь гуманитарное. На филфак, наверное. Это, конечно, уже только на следующий год. А сейчас нужно готовиться и читать больше книг! Трудно пока. Но надо перестраиваться. Врач мне сказал: вы, молодой чек, летите вперед, как ракета. Приходится отбрасывать ступени, чтобы двигаться вперед! Неплохое сравнение, правда?

Васюган бросил окурок на землю и затоптал его ногой.

- Два месяца мы жили по-разному, - задумчиво проконстатировал он. - Я ничего не знал о тебе, а ты обо мне. А оказалось - вот как все... Кстати, Алла, - тихонько сказал Васюган, - я расстался с Коржевой.

Он ожидал в душе какой-то, не предполагая в точности, какой именно, но непременно негативной реакции на слово "Коржева". Однако Алла снова только ласково улыбалась, и было уже ясно, что она искренне, прежним взглядом, смотрит на "блудного сына".

- Все-таки ты изменилась за этот месяц, - осторожно проговорил он. - Отчего бы?

- Да все очень просто! - весело и звонко, как почти никогда раньше, рассмеялась Алла.

- Я не могу догадаться!

- Не можешь? - просияла Алла как-то загадочно.

Что она хотела, интересно, этим сказать?

Васюган сделал долгую паузу, а потом начал долгую речь:

- Понимаешь, одни всегда считали меня блаженненьким, а другие - циничным ерником. И то, и другое не нравилось мне. Я хотел быть просто нормальным мужчиной. А потом неожиданно вдруг понял, что суть-то вся в том, что я на самом деле и ЕСТЬ ОДНОВРЕМЕННО и стебщик-ерник, и в то же самое время розовый блаженный мальчик. С одной стороны и с другой. Это были две части моей натуры, только и всего! А кто хотел видеть одну, тот не видел другую, и наоборот! И тогда только, наверное, я стал сознавать, что для того чтобы меня считали нормальным сильным мужиком, мне надо просто-напросто СТАТЬ В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ этим вот нормальным во всех отношениях мужиком! И, может быть, мне в чем-то помогли те несколько дней, которые я прожил в квартире у Коржевой. Совсем мало дней, по пальцам можно пересчитать, но количество не идентично качеству. Суть в другом. Я смог в ее квартире посмотреть на себя со стороны. Коржева была моим зеркалом. Но только кривым до невозможности! Я потратил немало часов всяких раздумий, чтоб уловить истину! А когда я в это въехал, как говорят, знаешь, до дна - то и вернулся тогда в отчий дом, и тащил с собой сумку с вещами и вообще то, что я потерял, а потом вторично нашел, - на ином каком-то, что ли, фоне. В этом самом коротком взвихренном романе с Коржевой... И вот я опять перед тобой. У ног твоих, Аллочка...

Он перевел дыхание и сказал неожиданно:

- Ну что же, если и правда мы все простили друг другу, тогда, наверное, нам, как обычно делают в случае примирения, надо теперь сходить за вином?

- Я бросила пить, Васюган, - ответила, не выключая улыбки, Алла.

- Да?

Васюган снова, в который раз, замолчал. Что же это? - подумал он. - Неужели и этот мой грех она искупила вместо меня?

- Правда? - осторожно спросил он.

Алла кивнула.

Васюган осторожно, но все более смело, радостно, свободно и широко заулыбался точно так же, как и она вдруг теперь.

- Понятно, - произнес он. - Это прекрасно, Алла. Но все-таки от шампанского по такому случаю ты, думаю, не откажешься? - спросил он с яркой улыбкой.

- Увы, Васюган, но сейчас я не беру в рот вообще. И не курю тоже, - заверила она.

- Да? А почему? - с интересом спросил он.

- Потому что, - спокойно ответила Алла, кивнув куда-то на себя вниз, - я жду появления на свет нового человека.

Дар речи долго не возвращался к Васюгану и, видя это, Алла заговорила сама:

- Я не хотела сразу сообщать тебе. Мои мама с папой тоже сказали, что если ты посчитаешь нужным - ты придешь сам. А в этом плане на меня повлиял доктор. Он сказал: в тебе зародилась новая жизнь, и если ты не хочешь повредить ей в чем-то, то завяжи с запоями. И ради моего будущего ребенка я сделала это. С ним все хорошо, то, что я пила в те дни, не успело ему повредить, - так тоже объяснил врач, когда меня обследовал. А я поняла, что готова стать матерью. Очень молодой - да, но это ничего. Я чувствую, что я внутренне уже созрела для этого. Вот потому я изменилась, Васюган. Я вспомнила многое. Да, очень многое. Меня тянуло куда-то прочь из сонного дома. Но оказывалось потом всегда, каждый раз, что холод в сердце и сумерки - они дуют на улице. А истина в том, что надо вернуться к себе домой. Ведь и ты говорил сейчас все то же самое! И не будешь теперь, думаю, так бурно отрицать, что мы все время и раньше совпадали друг с другом!

Теплый летний вечер обвевал их звездным ветром.

- Аллочка! - прошептал Васюган. - Боже мой! Но что же тогда, - заговорил он, глядя ей в глаза и вытянув шею, - делать теперь мне?

- Что сам считаешь нужным, - ответила Алла. - Я все простила тебе и не держу обид. Но я не была ни с кем кроме тебя, так что мой будущий ребенок - и твой тоже. А ты уж поступай, как знаешь.

- Но я же совсем ничего не знаю! - сказал он взволнованно и возбужденно, еще не в состоянии прийти в себя после всего, что услышал от нее. - Дай мне сама хоть какой-то совет! Остаться ли мне теперь с тобой?

- Кто-то из мудрых сказал одну фразу, - задумчиво произнесла Алла. - Он сказал: "Попробуй!" Вот ты у меня спрашиваешь, надо ли пытаться вернуться? И я говорю тебе то же самое. Как бы мысленно. Но можно и словесно! Догадался?

- Да, Алла! - проговорил Васюган.

И он обнял ее крепко и ласково за плечи, приник к ее лицу нежно и мягко, и почувствовал, как все его тело размякает в слезах радости, очищения и великой любви...

Проголосуйте за это произведение

Copyright (c) "Русский переплет"