Реализм, о котором мы сейчас говорим, мы понимаем как общий термин, включающий в себя различные формы "натурализма" и "позитивизма". В своем простейшем виде он представляет собой то учение, которое под именем "нигилизма" популяризировал в романе "Отцы и дети" Тургенев. Образ Базарова в этом романе представляет собой тип "нового человека", появившегося в России в шестидесятых годах прошлого века. То были недалекие материалисты и детерминисты, серьезно рассчитывавшие - как, например, Дмитрий Писарев, - найти путь спасения человечества с помощью анатомирования лягушек или доказать отсутствие души тем, что ее нельзя обнаружить при посмертном вскрытии. Не напоминает ли вам это советских "нигилистов", "новых людей" шестидесятых годов уже нашего века, которые доказывали, что Бога нет тем, что не видели Его в космосе. Такой нигилист ни к чему не питает уважения, не склоняется ни перед каким авторитетом, ничего, как он считает, не принимает на веру, все оценивает в свете науки, представляющейся ему единственной абсолютной и исключительной истиной, отрицает идеалистическое и абстрактное в пользу конкретного и фактического. Он не верит ни во что кроме того, что все "высшее" в человеке, то есть относящееся к сфере разума и духа, можно свести к "низшему", то есть к материи, чувственному, физиологическому.

В отличие от размытости и туманности либерализма реалистическое мировоззрение представляется более четким и ясным. Место агностицизма или уклончивого деизма занимает открытый атеизм, а туманные "высшие ценности" заменяются голым материализмом и эгоизмом. Во вселенной реалиста все четко и ясно, за исключением того, что наиболее требует четкости и ясности, а именно - определения, в чем ее начало и конец. В то время как либерал воспринимает коренные вопросы бытия как бы в некоем тумане, реалист по-детски наивен: они просто не существуют для него, для него вообще нет ничего, кроме самого очевидного.

Мы уже говорили в первой части настоящей главы, что подобный реализм противоречит сам себе, независимо от того, принимает ли он форму "натурализма", пытающегося утвердить абсолютный материализм и детерминизм, или "позитивизма", имеющего своею целью отрицание всякого абсолюта, или доктри-нарного "агностицизма", с невероятной готовностью рассуждающего о "непознаваемости" конечной реальности. Впрочем, споры здесь носят чисто теоретический характер, так как реализм, противоречащий сам себе, воспринимается отнюдь не как философия. Он есть наивный, неорганизованный способ мышления практичного человека, не привыкшего высоко и серьезно думать, который в наш век всеобщего упрощения надеется навязать всему миру свои незамысловатые критерии и идеи; а если рассматривать на несколько ином уровне, то он есть столь же наивный способ мышления ученого, привязанного к очевидному требованиями своей специальности и незаконно пытающегося навязать научные критерии тем сферам, которые лежат за пределами науки. В последнем случае следует разделять "наукообразие" и "законную" науку. (О различии смотреть, например, у Amold Lunn, The Revolt against Reason, New York, Sheed and Ward, 1951, p.5; FAHayek, The Counter-Revolution of Science, Glencoe, Illinois. The Free Press, 1952, pp. 15-16. Первый автор пишет больше о теоретическом "наукообразии", а второй - о практическом.) Так, наши замечания направлены не против самой науки, но против недолжного применения ее критериев и методов, столь распространенного сегодня.

Правильно ли будет назвать такую философию нигилизмом? Или, точнее, является ли она нигилизмом в том значении, которое мы приняли для этого термина? Если Истина в высшем смысле есть знание начала и конца всех вещей, определение Абсолюта, и если нигилизм - это учение о том, что такая Истина не существует, то очевидно, что считающие научные знания единственной истиной и отрицающие то, что лежит за ними, являются нигилистами в самом точном смысле слова. Благоговение перед фактом ни в коем случае не может быть признаком любви к Истине, но, как мы отметили выше, является ее пародией. Это самонадеянное стремление заменить целое частью, гордая попытка построить из нагромождения фактов еще одну Вавилонскую башню, чтобы вскарабкаться по ней снизу на высоты Истины и Мудрости. Однако Истину можно постичь лишь пав ниц и со смирением приняв то, что дается свыше. Напускное же "смирение" ученых-реалистов, этих маловеров, не в состоянии скрыть их гордыни, стремящейся занять Божий Престол. Они в своей ничтожности свои "исследования" ценят выше Божественного Откровения. Для таких людей "нет Истины", и мы можем сказать о них то, что сказал некогда о греческих языческих ученых св. Василий Великий: "И без сомнения, излишество мирской мудрости принесет для них некогда приращение тяжкого осуждения за то, что, с такою осмотрительностью вникая в пустые предметы, произвольно слепотствовали в уразумении Истины". ( Св. Василий Великий. Беседы на Шестоднев. Сергиев Посад, Изд. Св.-Троицкой Сергиевой Лавры, 1902. С. 7-8. ^ The Will to Power, p.5.)

До настоящего момента мы не проводили еще различия между первой и второй ступенями нигилизма. Большинство либералов также признает науку за исключительную истину, чем же они отличаются от реалистов? Различие не столько в учении - реализм в некотором смысле есть лишенный иллюзий и систематизированный либерализм, - сколько в акценте и мотивации. Либерал безразличен к Абсолютной Истине, подобное отношение коренится в его исключительной приверженности к здешнему миру; у реалиста это безразличие переходит во враждебность, а приверженность к миру - в фанатическую преданность ему. У таких чрезвычайных последствий должна быть серьезная причина.

Сам реалист сказал бы, что причина кроется в его любви к истине, не позволяющей ему верить в Высшую Истину, потому что она "не более чем фантазия". Данной точки зрения придерживался Ницше, видя в ней то изначально христианское свойство, которое обернулось против христианства же. "Чувство Истины, столь глубоко развитое в христианстве, в конце концов восстало против фальши и надуманности всех христианских объяснений мира и его истории" (The Will to Power, p.5). Понятые в правильном контексте эти слова имеют некий глубинный смысл, хотя весьма искаженный и частичный.

Ницше восставал непосредственно на христианство, выхолощенное либеральным гуманизмом, христианство, в котором бескомпромиссная любовь к Абсолютной Истине и преданность Ей были крайне редки или вообще отсутствовали, христианство, ко торое превратилось не более чем в нравственный идеализм, подкрепленный эстетическим чувством. Подобно Ницше, "русские" нигилисты восставали против романтического идеализма "лишнего человека", живущего в туманной области фантазии, лишенной какой бы то ни было реальности, духовной или иного мира. Подобная псевдодуховность столь же далека от Христианской Истины, сколь и нигилистический реализм. Но и христианином, и реалистом обладает стремление к Истине, воля, которую нельзя обмануть, страсть дойти до истоков вещей, найти их конечную причину, оба считают неудовлетворительным любой довод, не относящийся к некоему абсолюту, не требующему доказательства, оба они яростные враги легкомыслия либерализма, отказывающегося серьезно относиться к основополагающим вещам и не воспринимающего всей сложности человеческой жизни. Именно это стремление к Истине сводит на нет все попытки либералов сохранить идеи и институты, в которые они до конца не верят и которые не основаны на Абсолютной Истине. Что такое Истина? Человек, для которого это вопрос жизни и смерти, вопрос неотложный, не примет либерально-гуманистический компромисс. Тот, кто хоть однажды всем своим существом задал себе этот вопрос, уже никогда не удовлетворится подменой, которой довольствуется мир.

Но недостаточно только задать этот вопрос, нужно найти на него ответ, иначе спрашивающий окажется в состоянии худшем прежнего. Христианин находит единственно возможный ответ на этот вопрос в Боге и Его Сыне, реалист, существующий вне соприкосновения с христианской жизнью и Истиной, одушевляющей ее, задает этот вопрос в духовном вакууме и готов принять первый попавшийся ответ. Ошибочно принимая христианство за очередную форму идеализма, он отрицает его и становится поклонником единственной реальности, существующей для духовно слепых, - этого мира. И теперь, как бы высоко мы ни ценили честность всуе верного материалиста или атеиста, никакое человеколюбие не сможет заставить нас признать в нем ту любовь к Истине, которая некогда вдохновляла его, теперь он скорее жертва обманувшейся любви к Истине, ставшей болезнью и окончившейся отрицанием себя самой. Мотивировка реалиста, впрочем, не совсем честна. Он утверждает, что знает то, чего, по его собственной теории знаний, знать не может: как мы уже заметили выше, отрицание Абсолютной Истины есть само абсолют. А поступает он так потому, что имеет некую тайную мотивировку. Она состоит в его предпочтении ценностей этого мира Истине.

Безжалостный реалист и "искатель истины" Ницше, обольщенный образом "сверхчеловека", заканчивает пробуждением воли к неистине и воли к власти; марксистский реализм во имя революционного хилиазма заканчивает чудовищной ложью и обманом, каких мир еще не знал.

Любовь к истине, потерявшая свой подлинный объект, продается за иррациональную причину и превращается в принцип гибели и разрушения, становится врагом Истины, которой не смогла достичь, врагом любой системы, основанной полностью или хотя бы частично на Истине, и, в конце концов, врагом себя самой.

Она превращается фактически в совершеннейшую пародию на христианскую Истину. Там, где христианин ищет конечный смысл всего и не удовлетворяется ничем, пока не увидит, что он зиждется на Боге и Его воле, там реалист также сомневается во всем, но лишь для того, чтобы отвергнуть любое предположение о чем-либо высшем и свести и упростить все до наиболее очевидного и "основополагающего" объяснения. В то время как христианин во всем видит Бога, реалист видит лишь "расовые" или "половые отношения", или "способ производства".

Если реализму и свойственны такие христианские качества, как простота и честность, совершенно чуждые либеральному сознанию, он использует их лишь для того, чтобы присоединиться к либеральной атаке на христианскую Истину и довести ее до логического завершения: полного упразднения христианской Истины. То, что вяло и нерешительно начиналось в либерализме, набрало полную силу в реализме и привело к катастрофическому концу. Ницше предвидел, что наш век станет "триумфом нигилизма"; Иаков Бурхардт, этот разочаровавшийся либерал, видел в нем приближение эпохи диктаторов, которые будут terribles simpliflcateurs. Исполнение этого предсказания в политической сфере мы видим в фигурах Ленина, Сталина, Гитлера и Муссоли-ни, предложивших радикально "простые" решения самых сложных проблем. В более широком масштабе нигилистическое упрощение видно в той всеобщей популярности, которой пользуется низшая ступень знания, научность, а также в примитивных идеях Маркса, Фрейда и Дарвина, на которые, главным образом, опирается современная мысль и вся современная жизнь.

Мы говорим "жизнь", потому что хотим подчеркнуть, что нигилистическая история нашего века не есть нечто, привнесенное извне или свыше, во всяком случае, в основе своей, нет, она зарождалась и взращивалась на нигилистической почве, подготовленной в сердцах людей. Самые ужасные события нашего века являются результатом того обывательского, повседневного нигилизма, который открылся в жизни, мышлении и стремлени ях обычных людей. В этом смысле очень поучительно мировоззрение Гитлера, потому что в нем самый экстремальный i чудовищный нигилизм зиждется на основе обычного, даже ти личного реализма. Гитлер разделял всеобщую веру в "науку", "прогресс" и "просвещение" - хотя, конечно, не в "демократию" - и был приверженцем практического материализма, который с презрением отметает всякое богословие, метафизику, любую мысль или действие, относящиеся к миру иному, нежели "здесь и сейчас", и гордился своей способностью сводить все проблемы к их простейшей основе (Цитируется по книге: Hermann Rauschning. The Voice of Destruction, New York, G.P.Putman's Sons, 1940, p.6; а также - Hitler's Secret Conversations, 1941-1944, New York, Farrar, Straus and Young, 1953). Он грубо благоговел перед такими принципами, как продуктивность и полезность, узурпировавшими "контроль рождаемости", смеялся над институтом брака, считая его лишь узаконением полового импульса, который должен быть "свободным", приветствовал стерилизацию "негодных" элементов, презирал "непроизводительные элементы", к которым относил монахов, видел в кремации не более как практическое решение вопроса и не колеблясь использовал пепел или даже кожу и жир покойников в производстве. Он имел квазианархическое недоверие ко всем священным и чистым институтам, в частности - к Церкви с ее "предрассудками" и "устарелыми" законами и обрядами. Мы знаем о его ненависти к институту Монархии, послужившей решающим фактором при его отказе от титула императора. Он наивно верил в "естественного человека", "здоровое животное", презирающее христианские добродетели, в частности, девство, мешающее "естественному функционированию" тела. Он испытывал простодушное удовольствие от современных удобств и приспособлений, особенно от автомобиля и от того чувства "свободы" и скорости, которое он дает.

Весьма немногое из этого Weltanschaung - мировоззрения не разделяется сегодня миллионами наших современников, особенно молодыми, считающими себя "просвещенными" и "свободными", весьма немногое пока еще не является типичо современным. Именно на почве такого реализма, в котором не осталось места для "сложного" христианского мировоззрения и важнейших реальностей духовного мира, процветают предрассудки и вульгарное легковерие. Благонамеренные люди надеются, что, критикуя иррационализм и защищая "разум", "науку" и "здравый смысл", они предотвратят приход очередного Гитлера. Но вне контекста христианской Истины эти ценности, составляя свой собственный реализм, не предотвращают, но, напротив, подготавливают приход нового упростителя. Наиболее характерными представителями таких упростителей являются сегодня власть предержащие в Советском Союзе, превратившие "науку" и "здравый смысл" в новую религию, и горько ошибаются те, кто, защищая какие бы то ни было цели, надеются получить помощь от этих крайне суеверных людей.

Реализм, несомненно, принадлежит "духу века сего" и все, кто чувствуют, что они этого "духа", должны так или иначе приспосабливаться к нему. Так, гуманизм, имевший в прежнее, более безмятежное, время более идеалистическую либеральную окраску, пришел к выводу о необходимости "изменяться вместе со временем" и усвоил более реалистический тон. Наиболее наивные основали новую, гуманистическую "религию", отождествляющую себя с "наукой" и "прогрессом" и возводящую в догму противоречия (См., например, произведения Корлисса Ламонта (Corliss Lament) и Джулиана Хаксли (Julian Huxley), о которых мы уже говорили. Такие люди способны даже в марксизме увидеть род гуманизма. Даже в наиболее утонченных современных гуманистах, в наиболее вышколенных государственных деятелях и ученых безошибочно можно угадать реалистическую тональность. Она проявляется в засильи научных методов и оценок в последних оплотах гуманитарного классического образования. Ни один ученый, каким бы предметом он ни занимался, не может быть уверенным в успехе своей работы, если она не будет максимально "научной", что на самом деле означает "наукообразной". Реализм присутствует в стоическом, "мудром" с мирской точки зрения, часто циничном тоне всех современных гуманистов, за исключением разве самых наивных и религиозных; их воображаемая "свобода от иллюзий" является в большой степени все тем же разочарованием; теперь они "знают лучше", чем их отцы, которые утешались верой в "высокие истины".

То есть, гуманизм примирился с реализмом, а следовательно, как полагают его приверженцы, с реальностью. Теперь гуманист видит в переходе от либерализма к реализму не просто результат разочарования, но процесс "совершенствования". Однако православный христианин видит в нем нечто совсем иное. Если либерализм только пытался скрыть высшие истины, касающиеся Бога и духовной жизни, за туманом "терпимости" и агностицизма, задача того реализма, о котором мы здесь говорим, - "отменить" их совсем. На второй ступени нигилистической диалектики Небо скрылось от взоров людей, и люди решили никогда более не отрывать своего взгляда от земли и жить только в этом мире и только для него. Это реалистическое решение в равной мере присутствует как в сатанинских явлениях большевизма и национал-социализма, так и в кажущихся невинными "логическом позитивизме" и научном гуманизме. Последствия этого решения скрыты от того, кто его принимает, так как они имеют место в той реальности, к которой слеп реализм; эта реальность находится соответственно ниже и выше узкого реалистического мирка.

Нам предстоит убедиться, как сокрытие Неба высвобождает неожиданные темные силы, осуществляющие на деле кошмар нигилистической мечты о "новой земле", и как реалистический "новый человек" все менее напоминает мифического "высокоразвитого" совершенного гуманоида, а все более - "недочеловека", до сих пор неизвестного человеческому опыту.

Теперь обратимся к следующей ступени нигилистического развития - к витализму.

Проголосуйте за это произведение

Copyright (c) "Русский переплет"