«И ВСЁ УЖЕ МНЕ ПО ПЛЕЧУ…»!

Впервые я прочла стихи этого поэта в пять лет, когда мне подарили его книжку для детей «Кому нравится дождик» — добрую и весёлую. Понравилось, что муравьишку автор называл «хлопчик тонконогий». Позже, когда училась в школе, услышала по радио песню на его слова «Голуби целуются на крыше». Еще позже — будучи студенткой, побывала на его выступлении в моей альма-матер РГГУ. Запомнились строки о войне:

Ракет зелёные огни

По бледным лицам полоснули.

Пониже голову пригни

И как шальной, не лезь под пули.

Приказ: «Вперёд!»

Команда:
«Встать!»

Опять товарища бужу я.

А кто-то звал родную мать,

А кто-то вспоминал — чужую.

Когда, нарушив забытьё,

Орудия заголосили,

Никто не крикнул: «За
Россию!..»

А шли и гибли

За неё.

Стихотворение это, ставшее классикой фронтовой поэзии, написано юным помощником командира пулемётного взвода Николаем Старшиновым. Не успев даже сдать все экзамены за девятый класс, он встал в солдатский строй. Получил тяжёлое ранение: обе ноги оказались перебиты. Ампутации избежать удалось, однако до конца жизни ходил с палочкой. В Москву 19-летний Николай вернулся в феврале 1944 года на костылях, и его приняли в Литературный институт.

В декабре нынешнего года исполняется 95 лет со дня рождения поэта, а прожил он 73, успев сделать очень многое, и, в основном, не для себя. Именно Старшинов открыл читателю произведения Николая Глазкова и Павла Радимова, публиковал в альманахе «Поэзия», который возглавлял много лет, репрессированных и забытых литераторов. Памятна его эссеистика о Пушкине, Кольцове, Есенине, Заболоцком, писателях-фронтовиках, многочисленные стихотворные переводы. Особенно интересна работа «Некрасов и Блок».

Без преувеличения могу сказать, что никто из наших литературных мэтров не уделял столько внимания начинающим авторам, сколько Николай Константинович. Когда вышла моя подборка в альманахе «Поэзия», он пригласил меня в свой семинар на совещание молодых писателей (последнее Всесоюзное, в 1989 году), где я познакомилась со своим будущим мужем, поэтом Александром Дориным. Совещание завершилось общим фото, каждый из участников старался встать поближе к нашему любимому руководителю. Однако, будучи очень доброжелательным человеком, Старшинов мог дать жёсткий отпор обнаглевшему графоману.

Его любили многие, и не только за помощь молодым дарованиям. За благородство: о своей бывшей супруге, поэтессе Юлии Друниной, всегда говорил и писал только хорошее. За чувство юмора:

Вроде жизнь наладилась сполна,
 

Я ступил на ясную дорогу: 

Дочка вышла замуж 

И жена 

Тоже вышла замуж, 

Слава богу! 

Мы умирали от смеха, когда он рассказывал о том, как лечился от алкоголизма в спецотделении московской больницы имени З.П. Соловьёва, о чём впоследствии напечатал юмористические воспоминания «Наше житие в “Соловьёвке”». «Койку на которой я лежал, занимал до меня Наровчатов!», — говорил Николай Константинович. Поэт много ездил по стране, собирал частушки, издавал отдельными книжками. И пел их замечательно (особенно неприличные).

Низкий поклон поэтам Сергею Щербакову за книгу о Старшинове в серии «ЖЗЛ» и Геннадию Красникову за статьи о творчестве своего учителя! Заядлый рыбак и душа компании (помимо литературной премии имени Николая Старшинова, существует «Кубок Старшинова» по спортивному лову рыбы), наш дорогой наставник учил жизнелюбию. И когда становится грустно, вспоминаю его строки:

И в этой холодной избе,

Что с края села задремала,

Я сам предоставлен себе,

А это, ей-богу, немало.

Вот после рыбалки приду

Да скину одежду сырую,

В печурке огонь разведу,

Ухи наварю — и пирую.

И всё уже мне по плечу,

Никто и ничто не помеха.

Хочу — и до слёз хохочу,

Хочу — и рыдаю до смеха.

А что же мне радость скрывать?

За счастье считать неудачу?..

Ложусь в ледяную кровать,

Как мальчик обиженный, плачу.

В свидетели память зову.

Ах, был я наивен, как дети,

И мне не во сне — наяву

Всё виделось в розовом свете.

И я, молодой идиот

(А трезвая школа солдата?):

«О, как же мне в жизни везёт!» —

Так сладко я думал когда-то.

А может, и правда везло,

И нечего портить чернила?..

Ну ладно, болел тяжело,

Ну ладно, любовь изменила.

Ну ладно, порой и друзья

Ко мне относились прохладно.

Ну ладно, жил в бедности я,

Подумаешь, тоже мне, ладно!

Нельзя ж убиваться, нельзя

Размазывать трудности эти...

Зато я какого язя

Сегодня поймал на рассвете:

Иду — по земле волочу.

А три краснопёрки в придачу?!

И снова до слёз хохочу,

И снова до хохота плачу.