Рассказы
23 марта 2007 года

Романтическое путешествие в Париж

Опять нет мне покоя. Промчался за окном невидимый всадник, протрубили неслышные никому, кроме меня, серебряные трубы. И нету, нету мне покоя! Вот опять нахлынули волны и встали стеной, закрыв мир реальности. И дрожь в пальцах, и невозможность заняться любимыми делами - отброшена книга в пёстрой обложке, скучают спицы в плетёной корзине, пустые кастрюли взывают к моей совести хозяйки, - отстаньте, подождите - не слышали разве, всадник промчался за окном. Он напомнил мне, что я должна...ах, глупости, кому и что я должна? Но крутятся в голове уже какие - то образы, я не знаю, придуманные ли, встреченные ли когда - то и забытые...Нет, не забытые, а уложенные в уголочек памяти и рвущиеся сейчас наружу, теснящие мою бедную голову и не дающие покоя...Что - то крутится в воздухе, мелькает, и я пытаюсь уловить бессвязные воспоминания и впечатления, пристегнуть их к месту и времени, облечь в сюжет невнятное внутреннее бормотание, сложить мозаику из хаотичных кусочков...Страх долго удерживал меня, страх быть идентифицированной с выдуманными героинями - ведь молва приписывает автору все глупости и безрассудства, совершённые его героями, но дрожь в пальцах сильнее чувства самосохранения, и скоро, скоро эта дрожь перетечёт на лёгкие клавиши компьютера, и послушная машина посредством серых буковок бесстрастно припечатает к экрану нечто неуловимое, дрожащее, как зыбкое марево жаркого дня, из которого соткан и воздух, и человеческая плоть...

Единственное, что будет принадлежать моему личному опыту - описание красот французской земли - мне посчастливилось как - то наскрести денег на билет, махнуть рукой на благоразумность и помчаться в путешествие, в погоне за впечатлениями и душевным покоем...

Париж! Одно только это слово заставляет учащённо биться сердце. Париж! И кажется, что стоит только побывать там, и можно уже больше ничего не ждать от жизни. Париж! И как будто не существуют боли и печали, а лишь только лёгкий праздник правит бал. Мы знаем всё об этом городе - и на какой улице была мастерская пьяницы Модильяни, и где проводил дни и ночи карлик Тулуз Лотрек, и что показывали в Мулен Руж! Мы даже знаем расположение богемных кафешек, наполненных флюидами споров и творческих идей будущих знаменитостей. Мопассан и Генри Миллер открыли нам бездны порока этого города, каждый в своё время, Франсуаза Саган окутала Париж флёром лёгкой грусти своих героинь, решающих извечно женские проблемы.

Вот и Татьяна решила, что если она не сможет побывать в городе своей мечты, то можно записать себя в племя неудачников. Главное, нужно было выбрать, где она хочет жить - в Париже или Нью - Йорке. Ещё накануне эмиграции в далёкие и чужие края Таню просто стали одолевать вещие сны и ещё с ней происходило много странностей, которые не иначе как мистическими не назовёшь. Может быть, это был Божий замысел . увести Татьяну в новую среду обитания, смысл этого великого переселения до сих пор не доходит до её сознания. Как говорят философы, необходимость пробивает себе дорогу через случайности, нужно только разгадать их невнятные подсказки. Таня оказалась понятливой ученицей и к подброшенной кем - то в почтовый ящик голубой открытке с очаровательным видом Нью - Йорка, ну тем, с Морского Причала в Нижнем Манхеттене, отнеслась очень серьёзно. Она бережно внесла лоскуток заманчивой жизни в свою холостяцкую квартирку провинциального города, прислонила её на книжной полке к томику стихов Гарсии Лорки и сказала самой себе - "Я буду жить здесь!" С той минуты стали происходить эти самые странности, сложившиеся в длинную цепь везучих происшествий, приведших наконец к переселению в Город Большого Яблока. Неожиданно пришло письмо от давно забытого московского приятеля из этого самого Нью - Йорка, который организовал там агентство нянь и набирал рабочую силу на старой родине из бывших соседок и приятельниц. И у новой знакомой, которая упала на улице прямо перед Таней, рассыпав апельсины из сумочки, и которой волей - неволей пришлось помочь, мама оказалась начальницей ОВИРа, а Танины картины вдруг скупили из галереи заезжие японцы и у неё появились деньги на билет... И это всё происходило с ней, неудачницей, у которой возлюбленные женились на подружках, всегда ломались каблуки новых туфель и в первый же день рвались колготки. Она даже записала в дневник дату предполагаемого отъезда - и так оно и случилось, точно в предсказанный день. Через три месяца после посетившей её голову безумной фантазии она проходила паспортный контроль в Шереметьево...В те же дни она записала в дневнике - "Возможно, буду жить во Франции", и заклеила страницу.

Теперь, после трёх лет жизни в Нью - Йорке, в какой - то ностальгический день, она добралась до уложенной в ящике для белья на самое дно забытой тетрадки и отклеила эту самую страничку. Ей необходимо было проверить эту возможность, иначе, она знала, не сможет жить спокойно. Тем более что у неё появилась объективная реальность воплотить в жизнь корявые строчки, записанные наискосок листа фиолетовыми чернилами...

Итак, Татьяна отправлялась из нью - йорского аэропорта Ла - Гвардия в парижский Шарля - де - Голля. Одна знакомая дамочка ей сказала, капризно оттопырив губку - "Подумаешь, Париж! Ничего в нём нету особенного! Мне Прага больше понравилась!"

Таня в Праге не была, но всё равно обиделась за город своей мечты. Кстати, та же дамочка таким образом отозвалась о проводимой в Метрополе ретроспективной выставке Сезанна - "Подумаешь, Сезан! Достаточно увидеть одну картину, а тут их просто много!" Таня тогда же быстро парировала - "Ну, кто в живописи не разбирается, тому конечно всё равно, одна картина или много..." Её оппонентка обиделась и больше Таню к себе домой на парти не приглашала. Подумаешь, Таня не сильно и расстроилась! Хотя, конечно, приятно было бывать в роскошной квартире на пятой авеню, но гости все собирались какие - то скучные и вредные. И поговорить толком ни с кем не удавалось - мужчины сбивались в кучку и вели непонятные споры о инвестициях, налогах и процентах, в паузах ругая Буша и Блумберга на чём свет стоит. Дамы же только злобно сплетничали и демонстрировали друг другу наряды и украшения. Таня быстро раскусила, что все эти дамы несчастны - они зависели от своих богатых мужей и выклянчивали у них разрешение пошляться с подругой по городу и у них, разодетых в наряды от кутюрье, не было денег даже на чашечку кофе...

Тане повезло . она работала в дорогой парикмахерской на 65 стрит и Мадисон авеню и прилично зарабатывала. Когда - то смеха ради она научилась стричь, а эмигрировав, быстренько сориентировалась в том, что поэты и художники здесь бедствуют. Не причитая и не заламывая рук в отчаянии, работая няней, она умудрилась закончить парикмахерские курсы и получить необходимую бумажку. Начинала работать в маленьких вонючих помещениях Бруклина, потом потихоньку перемещалась повыше, сначала в Бенсонхёрст, потом в район Бруклин - Хайтс, потом в Нижний Манхеттен и наконец - высшая точка карьеры - прекрасный салон в престижном районе. Правда, она там больше подвизалась на побегушках - мыла головы, подметала, подносила кофе, помогала красить волосы капризным клиенткам... Но со всем этим её примеряли приличные чаевые, или типы, на языке аборигенов, и она даже на пару с подружкой сняла просторную светлую квартиру в новом доме на Нижнем Ист - Сайде. Лет двадцать назад этот район был опасным, его ещё описывал Лимонов, но сейчас сюда устремилась молодёжь, гангстеры куда - то пропали, торговцы наркотиками облюбовали лавочки Юнион Сквера на 14 стрит... В общем, на жизнь она не жаловалась - с наслаждением после работы цедила в барах вино, знала, в каком ресторанчике можно вкусно и недорого поесть, и где среди роскошных бутиков затерялись неприметные секонхенды, где продавалось тоже самое, но за смехотворную цену. Хотелось, конечно, большего, но и на том спасибо - приятельницы из бывшего Союза ей завидовали - они не смогли вырваться из хомматэндства и обречены были до пенсии мыть жопы сморщенным старухам, экономя каждую копейку...

Париж ей сразу тоже не понравился и она испугалась, что та дама была права. Стало так обидно, как будто отобрали любимую игрушку или как будто жестоко обманули. Однажды её пригласили на день рождения, в ресторан на Брайтоне. Почти целый час она ехала в метро и в ресторане затянутые в парчу и атлас женщины недоумённо оглядывали её странный наряд - ботинки на толстой подошве, короткое платье и бусы из перламутровых пуговиц. Соседки по столу, узнав, что она работает в парикмахерской, стали советоваться, как им лучше постричься или в какой цвет покраситься, а её жалкие попытки поговорить о чём - то другом игнорировали. Все как - то быстро напились и пошли скакать под душераздирающие крики певицы со сцены - "А я люблю женатого..." К ней ещё стали приставать какие - то красномордые потные дядьки и она бежала в душное нутро Брайтона, пропахшее гнилыми апельсинами и криками чаек.

Так и сейчас, с ужасом она смотрела из окна такси на скучную автостраду, на планирующие в воздухе полиэтиленовые пакеты и жалела и себя, и свою мечту, лопнувшую, как мыльный пузырь. Но это разочарование оказалось преждевременным. Как только она вышла из машины на Де ля Ружо, обаяние Парижа прихлопнуло её, как таракана прихлопывает тапок - мягко, не до смерти. В этом полуобморочном полубессознательном состоянии она оставалась всю неделю, пока жила одна в отеле и собиралась с духом, чтобы ехать к предполагаемому жениху на юг Франции, в город Руэ...

Этим возможным женихом оказался её последний "тамошний" любовник, который один знал о Танином бегстве за океан и умолял её остаться. Но Таньку тогда уже ничего не могло задержать, да и догадывалась она, что такая горькая и сильная любовь случилась у неё с Романом именно из - за знания о её быстротечности и необходимости грядущей разлуки. Она скрывала ото всех своё бегство - из - за суеверия, из - за боязни, что её не выпустят из страны и её прощание с подругами окажется дешёвым фарсом. По всем законам логики она поступала безрассудно и не хотела выслушивать ничьей критики и охов - ахов... Роман был её соседом, они виделись каждый день на лестничной клетке, но для неё он . чужой муж, как бы не существовал. Судьба распорядилась так, что жена сбежала от Романа с артистом из заезжего болгарского цирка, Роман как - то случайно помог Таньке донести до квартиры тяжёлую сумку с картошкой, напросился на чай, рассказал ей о суке - жене, а она, проникнувшись к нему доверием, о своей грядущей эмиграции. Он стал ей помогать - она продавала кое - что из мебели, нужно было найти покупателя на квартиру, ведь не могла же она ехать в никуда абсолютно без денег, а она твёрдо решила не возвращаться. Роман был её доверенным, единственным другом в то тяжёлое время и как - то незаметно они очутились в одной постели. Он умолял её остаться, стать его женой, но она понимала, что это просто иллюзия, и что если бы она не уезжала, их связь была бы примитивной интрижкой, а скорее всего, она, художница, никогда бы не сблизилась с простым работягой, каким был Роман, несмотря на его мужскую привлекательность. Но он скрасил горечь её последних дней перед отъездом, скрасил бессонность ночей в пустующей разграбленной квартире, ему одному она открылась - даже её подруги не догадывались, что скоро навсегда потеряют Таньку...Он провожал её, и они ехали на вокзал поздним вечером в обледенелом январском троллейбусе, в котором невозможно было сесть на промёрзшую скамейку, а руки прилипали к металлической стойке и она держалась за его куртку, и плакала, и провертела в заиндевевшем окне маленькую дырочку, чтобы в последний раз запечатлеть в памяти улицы любимого города - но за окном простиралась ночь, и лишь редкие фонари отбрасывали жёлтые круги света на фиолетовые сугробы, и ничего не было видно. А потом он не хотел уходить из вагона, и не терял надежды, что она ещё передумает и останется, и наконец проводница выгнала его, и он ещё долго бежал за вагоном и Танька видела, как он плакал...

И вот через три года он разыскал её в Нью - Йорке, позвонил из Франции, куда он тоже неожиданно эмигрировал, видимо, вдохновлённый её примером. Роман признался в любви и попросил приехать в целях дальнейшего решения их совместной судьбы. Танька уже переболела эту историю, но, как я уже говорила выше, из - за неистребимого любопытства и любви доводить сюжетные линии до логического конца, поехала.

Она оставила за собой право провести неделю в Париже одной, чтобы попривыкнуть, акклиматизироваться, настроиться на встречу в чужой стране, да и просто хотелось побыть восторженным бездумным туристом....

Танька, не будем оригинальными, влюбилась в Париж. Она попала под осеннее очарование этого города, сине - бело - золотого, ходила до полного изнеможения по его улицам, каталась по Сене на водных трамвайчиках, шлялась по Монмартру, сидела в маленьких кафешках на улицах, на плетёных стульях под весёлыми тентами, конечно же, как все добропорядочные туристы, посетила Лувр и вознеслась под небеса на лифте Эйфелевой башни. Вечером возвращалась в маленькую уютную гостиницу, поднималась по витой деревянной лестнице под самую крышу - на третий этаж - и была абсолютно, безраздельно счастлива. Конечно, она сразу поняла, что без денег делать в этом городе нечего. Оно, конечно, везде без денег делать нечего, но в Париже это особенно заметно. Это в Нью Йорке можно найти пути для выживания, а здесь было бы очень обидно и унизительно жить в каком - либо тараканьем квартале на задворках, не имея возможности вот так вот пить вино из тонких бокалов, глядя в окно на нарядную толпу... Ей рассказывали про одну нью - йоркскую барышню, бывшую петербурженку, которая, на свою беду, влюблялась только в знаменитостей. Так вот она была пригрела одну такую бездомную знаменитость, была ему музой и кормилицей, а знаменитость поел, попил, написал кучу песен да и поехал себе с концертом в Париж, а потом телеграфирует - "Извини, дорогая, меня подлые бюрократы обратно в Америку не пускают." Бедная девушка поверила да и помчалась спасать любимого. А он, сука, женат и очень доволен, даже не приютил бывшую подружку. Так вот, говорят, она умудрилась снять на чердаке Монмартра комнатёнку, а в шкаф, в который поместился матрас, пустила жить найденного на вокзале соотечественника. Ела она на базаре, пользуясь своей красотой - арабы, как и грузины, любят красавиц и угощают их бесплатно фруктами, а рано утром можно подобрать на тротуарах выброшенный из булочных хлеб второй свежести, а в метро, оказывается, можно тоже бесплатно пройти...Но на такие подвиги способна только молодость либо совершенно авантюрная натура...

Татьяне хватило одной авантюрной истории, теперь без комфорта она просто не могла существовать - быстро уставала, много спала и каждый почти час нуждалась в чашке крепкого кофе. ...

Приближался день поездки в Руэ, Роман звонил ей в гостиницу каждый вечер, а наша героиня отчего то запаниковала. Она боялась разочароваться, боялась принимать решение и в то же время ей очень хотелось жить в Париже, созданного для любви. Эта расхожая фраза здесь обрела конкретные формы . любовью, казалось, был пропитан даже воздух. Везде бродили праздношатающиеся в обнимку парочки, на террасах кафе сидели влюблённые, витрины магазинов манили роскошными туалетами, мужчины внимательно оглядывали встречных дам и Танька наслушалась немало комплиментов. Правда, она их не понимала, но уж восторженные взгляды и восклицания не требовали перевода. Периодически какой - либо особо настырный француз пытался знакомиться, но Таня пресекала их попытки решительной фразой - No French! Bye! Это всё было очень странно, ведь в Нью - Йорке не принято знакомиться на улице, а тут это было в порядке вещей. И как все женщины - (ну что с них взять!) Татьяна фантазировала: А ну, что, если она сможет жить в этом симпатичном доме с балкончиками, на которых в горшках цветут красные и розовые флоксы, ходить на ужин вон в то кафе... Потом она вспоминала, как Лимонов описывал в книгах свою бедную парижскую жизнь где - то на неотапливаемом чердаке и содрогалась...

Ровно через неделю, когда, честно говоря, она уже подустала от одиноких бесцельных блужданий по Парижу, она неслась в скоростном поезде на юг Франции, в город Руэ.

Роман встречал её на вокзале с огромным букетом роскошных роз. Цветы помогли скрасить неловкость первых минут встречи - она просто уткнулась носом в их колючую пахучесть, наслаждаясь цветом и ароматом и пытаясь скрыть своё разочарование. Роман не вызвал у неё никаких эмоций - как будто бы это не его она ждала с нетерпением с работы, как будто бы не с ним она лежала, обнявшись, возле окна, с которого уже были сорваны шторы и в которое смотрела огромная, холодная и бездушная луна, как будто бы не с ним она целовалась в промёрзшем троллейбусе, глотая слёзы... Это был совершенно чужой человек, лицо которого было ей смутно знакомо, с ним были связаны воспоминания, и эти воспоминания всё ещё были болезненны, но теперь она не верила, что любила этого человека - несмотря на то, что он "офранцузился", в нём проступили и закаменели черты практичного, твёрдо стоящего на ногах человека, в то время как там эти черты ещё только наклёвывались, но там это её умиляло, а сейчас вызвало глухое раздражение...

Ему тоже было неловко, он сильно волновался и пытался это скрыть за нескончаемым рассказами о своих достижениях - ходит на бесплатные курсы языка, получает пособие как политический беженец, продукты дешёвые, Испания рядом - в сорока минутах езды, а в Андорру (мини - государство) он ездит покупать беспошлинные сигареты и спиртное. Бутылка коньяка Наполеон стоит два доллара - это же невозможно представить себе такое!

Танька рассеянно слушала, придирчиво рассматривая город Руэ из окна автомобиля, примеряя на себя комфортности и красоты места, куда, возможно, она переселится из - за своей неистребимой жажды новизны. Она отмела все призванные привлекать туристов достопримечательности - замок короля Ричарда, крепостные стены, пальмы на фоне заснеженных Пиренеев - и пришла к выводу, что город так себе. Мал. Современно - средневековый центр, со старинными мощёными тротуарами и роскошными бутиками быстро закончился, и машина мчала их мимо скучных двухэтажных коттеджиков, в точности повторяющих друг друга, к гряде серых пятиэтажек. Поражало обилие арабов - по тротуарам мелко семенили закутанные в чёрное женщины, мужики все были в бородах и белых шароварах, детишки крикливы и грязны.

Почему - то стало так скучно, как будто она с головой окунулась в сонное болото провинции, из которого с таким трудом выдралась три года назад. И все три недели, пока она гостила у Романа, её не отпускало это чувство тоски и заброшенности, бытия на краю света. Когда - то, в подростковом возрасте, она любила ходить на вокзал. Там она подолгу стояла на мосту, перекинутом через железнодорожные пути, вдыхала дым проходящих паровозов, и их пронзительные гудки вызывали у неё жажду куда - то идти, ехать, смотреть, путешествовать. Только бы выбраться из этого города, где козы пасутся на окраинах, а осенью непролазная грязь, где скупо горят фонари, а в подъездах пахнет кошачьей и человеческой мочой...

Она восхищалась сменяющимися с быстротой калейдоскопа картинками - Роман показал ей весь юг Франции и Испанию. Красота была необыкновенная, и часами она таращилась из окна автомобиля на стада сытых коров и овец, на привольные поля, холмы и дубравы, на крепостные стены, каменными зубцами вспарывающими розовое небо. В Беарицце они пили кофе в маленьком полутёмном кафе и кормили хлебными крошками чаек на пустынном в это время года пляже, в Каркасонне облазили все затаённые уголки законсервированного средневекового города - музея, в Сан - Себастьяне искали обувной магазин - у неё порвались туфли. Там же совершенно случайно они наткнулись на маленькое кафе, в меню которого было написано - "Салат по - русски", и это оказался салат оливье, который они с восторгом съели. В маленьком испанском городке в кафе в два часа дня играла гармонь, сидели абсолютно пьяные мужики, разглядывая их, как инопланетян... Опытным взглядом кошки, выискивающей место ночлега, Танька выхватывала из красот европейской жизни приметы осёдлости и бедности - и облупленную штукатурку пастилково - розовых сахарных домиков, и развешенные вдоль стены простыни, и взгляды местных жителей, в которых явственно проступала тоска людей, погрязших в рутине огородно - провинцальной жизни и провожающих завистливыми взглядами их, свободных и весёлых путешественников... И ей ни разу не захотелось остановить картинку этого безумного калейдоскопа местечек, городков и деревушек. Казалось, стоит ей осесть в любом из этих живописных мест, как она, так же как и в детстве, будет ловить слухом волнующий гул автострады или паровозные гудки, чтобы уехать куда - то далеко, далеко. Но она, конечно, понимала, что дело не в месте, в котором живёшь, а в ней самой. И странно, она начинала скучать по Нью - Йорку, этому каменному острову, густо утыканному стеклянными небоскрёбами, в котором переплелось множество культур, народностей и образов жизни. Только в Нью - Йорке можно жить так, как тебе хочется. Только из Нью - Йорка, города, которому обещана скорая гибель в пучинах волн, ей не хотелось бежать от самой себя на край света...

В багажнике машины хозяйственный Роман держал корзину с провизией - хлеб, кусок ветчины, апельсины и бутыль вина в плетёной сетке. Часто они устраивались на привал в каком - нибудь уединённом живописном месте - Роман выносил складной столик и стулья, пластиковые стаканчики, магнитофон, и они устраивали настоящее пиршество на фоне гор и мрачных замков, распугивая птиц хриплым голосом Сукачёва... На одном из таких привалов Роман сделал ей предложение руки и сердца...

Тут я покину свою героиню, оставив читателю простор для домысла. В этом месте испытываю странную робость, как будто придуманная мною история имела место, и вынесенный мною вердикт и будет окончательным решением Танькиной судьбы. Я не рискну познакомить её ни с французским графом, я не устрою ей с Романом автокатастрофу в горах Перинеи в тот момент, когда она дала согласие быть его женой, я не хочу выстраивать душераздирающую сцену прощания на вокзале города Руэ - пусть эта история останется незавершённой и каждый домыслит её по собственному желанию. Пускай неспокойные души носятся по свету в самолётах и автомобилях в поисках покоя и счастья - я не буду им мешать, у меня полно других забот...

Copyright (c) "Русский переплет"