Все тот же снег, все тот же сон,

Как на повторе.

Тяжелый воздух заражен

И тошнотворен,

Как дым от тлеющей травы,

Уснувшей насмерть.

Как долгий запах синевы,

Прожженной красным.

Горит, горит, но изнутри,

Роняя пепел.

Сухим костром горит, горит

И небо теплит.

Кромешный пепел, словно снег,

Болеет серым.

Произнесу тебя во сне,

Как через сердце.

Как через время, позову,

Теряя имя.

Но заострен до боли звук,

Невыносимо.

Бессильно зажили слова,

Как будто раны.

Горит уснувшая трава

Под пеплом рваным.

И полумрак, как полубред,

Цвета сжижает,

То обретая силуэт,

То искажаясь.

В какой-то сумрачный провал,

Как в сон печальный,

Я возвращаюсь проживать

Тебя сначала.

До черноты гореть, гореть

В дыму разлитом.

Я сам себе сегодня смерть.

А ты - молитва.

Горячий снег зажат в горсти.

Февраль просрочен.

Прощай. Счастливого пути.

Спокойной ночи.

Камень

В немоту небес, застилая ночь,

Выдыхают птиц горы горлами.

Небо прячет дно, небо мглой больно,

Красной лентою да по чёрному

Перечёркнуто.

Сквозь морщины стен прорастает день,

Словно старый дуб. Корни корчатся.

Птицы пробуют голоса людей.

Стал мне сыном сон. Одиночество

Стало дочерью.

Было - не было. Горы горбились.

Горы грезили камнепадами,

Звукам имени гулко вторили,

В небо целились тридевятое,

Рвали надвое.

Был тягуч пещер заповедный зов.

Антрацитом кос между пальцами,

Неживым цветком, слюдяной слезой

На ветру в песок рассыпалась я,

В руки падала.

У дурман-травы малахитовой

На ладонях дождь стынул каплями,

Серебристыми рвался нитями.

Было - не было. В вечность кануло.

Что мне, каменной…

Снегурочка

Через месяцы сплошной ночи,

Сквозь стенание ветров волчье,

Невесомую, как дым,

Я тебя до немоты

звала дочкой.

Звонкой льдинкой с языка - имя.

Снег ложился в темноту синим,

Льнул податливо к рукам

И как будто привыкал,

чтоб быть чьим-то.

Я на ощупь и на звук знала,

Как непрочен был тот снег талый.

Прожигал насквозь ладонь,

Стекленел в глазах водой,

в лицо жалил.

Мне казалось, что зима вечна.

В прядь волос вплетал мороз жемчуг.

Но в предчувствии весны

Снег лишался белизны,

густой, вещий.

Ты не пела на ветрах вешних,

Лишь дотронуться смогла снежно

Хрупким сердцем до тепла

И до капли отдала

свою нежность.

Воду цветок не пьёт

Воду цветок не пьёт,

Запах его остыл.

Если твой сон - полет,

Ну же, лети, лети!

Из лепестков в ладонь

Жгуче сочится синь.

Это уснул огонь.

Слезы твои - бензин.

Шорохи, выдох, всплеск -

Все обретает смысл.

Ты убегаешь в лес.

Ты приручаешь лис.

Ржавой травы пожар

Густо цветет в лесу.

Нет, не болит, не жаль.

Ну же, танцуй, танцуй!

Медный полет волос

Будто костром задет.

Небо роняет воск,

Небо теряет цвет,

Словно белёсый лёд,

Приобретает твердь.

Птичий слепой полет -

Это паденье вверх.

Воду не смог вобрать

Стебель цветка пустой.

Ветер отныне страж

Всех голубых цветов,

Всех пересохших трав,

Всех пустоглазых птиц.

Эхо твоё впитав,

Гулко поёт: "Лети

Дальше небес седых,

Ниже травы лесной,

Тише глухой воды,

Глубже лисичьих нор".

Твой затяжной полет -

Это паденье вниз.

Это тебя убьёт.

Ну же, проснись, проснись!

Болото

Из болот пересохшие горла поющих колодцев

Пьют застойную воду и студят на илистом дне

Утонувшие ржавые брызги багряного солнца

Да подхваченный ветром рябиновый плач обо мне.

О зазубрины листьев осоки изрезаны тропы,

Сохранившие пыльную память усталых следов.

Окрылённая ночь устремилась в небесные топи,

Покидая открытое настежь воронье гнездо.

Одноногая выпь колдовские огни усмиряет,

Словно сгинувших без вести душ бесприютную дрожь.

Но ведь ты обещал, если я без тебя потеряюсь,

Пропаду, ты меня обязательно - слышишь? - найдешь.

Соня

Мой придуманный мир на ладони у маленькой Сони,

В коробке из-под спичек, пропитанном соком травы,

Где играет на сломанной скрипке кузнечик зелёный,

Для восторженных глаз день за днём притворяясь живым.

За картонной стеной всё такое же юное лето

Позабытых в альбоме, засушенных диких цветов,

Что вплетало в покорность волос паутину и ленты,

Осыпалось пыльцою на дно босоногих следов,

Разбивало шершавыми ветками сонные ульи,

Превращало в раскрошенный камень оставленный хлеб,

До небес разжигало стога, чтобы те прикоснулись

Выгорающим жёлтым - к седому, золою - к золе.

За спиною крадется на цыпочках розовый вечер,

Лучезарный и зыбкий, с повадками младшей сестры,

Наблюдать, как, пронзённый соломинкой, словно кузнечик,

Мой спасительный мир разлетается в тартарары.

Где-то внутри

Где-то внутри выкипает разбавленный сок

Дикой рябины, что терпко и пьяно горчит.

Где-то внутри растревоженный шёпот осок

Чувствует ветер, томителен и ядовит.

Двери древесные в темный, мерцающий лес,

Бабочек рваные крылья слагают костры,

Спящее солнце в колодезном, мутном стекле,

Трав росяное дыхание где-то внутри.

Где-то внутри затаился детёныш зверей,

Вскормленный зыбкою грудью брусничных болот.

Тихо скулит на луну, привыкая к норе.

Я выгоняю наружу, но он не идёт.

Где-то внутри зарождаются злые стихи.

Я им даю имена и боюсь выпускать.

Мягко текут карандашные брызги-штрихи

Вниз по странице, что так нестерпимо узка.

Дальше, дольше

Ветер течёт по руслам

Трав, насыщаясь влагой.

Сыплют тугие бусы

Алую горечь ягод

Тропам в сухие поры,

Лопнув струной на вдохе,

И прорастают сорно

Цепким чертополохом.

Август, мой пастырь, стожит

Зелень лугов высОко.

Мне бы все дальше, дольше

Пыльно петлять дорогой.

Лишь бы не оставаться

Там, где, цвета сгущая,

Сумерки в топком танце

Тени теней качают.

Наших имен порезы

Липко хранят березы,

Изредка каплей пресной

Сок выжимая слёзно.

Остро ломает камень

Трещина в сердцевине.

Душно сластит вьюнками,

Что отцветают синим.

В спину текучим ветром

Загнанной и продрогшей,

Ощупью метр за метром,

Только бы дальше, дольше…

Колени

Боль мне вспахала колени и сеет туда розовый,

Дикий вьюнок, что проклюнется сквозь кожу.

Будет расти, ниспадая до самых ступней косами,

Ломкую зелень стеблей день за днём множа.

К солнцу потянется через неловкий просвет форточки,

Выстрелит в небо, вобравшее пыль стёкол.

Мне же цветущим столбом по рецепту глотать горечь и

За непосильной весной наблюдать в щёлку.

Боль мне вспахала колени, горячая и колкая.

Я привыкаю, но сколько еще, сколько?

Боль превращает меня в человека одной комнаты.

Только бы не в человека одной койки.

Послушной Венди велено молчать

Послушной Венди велено молчать,

Вживаясь в осень странно, обескрыленно,

Плутая между сказками и былями,

О том, как сны тускнеют и горчат.

Как пришивала плачущую тень

К подошвам невзрослеющего мальчика,

Пыльца хранила тонкий запах яблочный

В ладонях потерявшихся детей.

И как, напёрсток выронив в толпе,

Бурлившей непрерывными потоками,

Надеялась, что бродит где-то около

Ребёнок, заблудившийся в себе.

И как ждала, стянув бинтами грудь,

Что вздрогнет ночь от крика петушиного.

Как выгорала кремовым по синему

Холодных звёзд растёкшаяся ртуть.

А Венди снова учится летать,

Влекомая распахнутыми окнами,

Вдыхая лето призрачно-далёкое,

На краткий миг повёрнутое вспять.

Время тонуть

Время молчать. Стрелки с корнями вырви.

Горбит стена ломкий узор обоев,

Помнящих цвет. Перенимая выдох,

Взращивать вдох, став от себя свободной.

Строгости черт черти мои подвластны.

Выдумай мне голос, повадки, имя.

Хрупкость листа тлеет бумажно красным.

Больше меня осень назад не примет.

Ты мне - вода, Ты мне - на шею камень.

Время тонуть. Воздух горчит студеный.

Падать насквозь, навзничь, вбирать глотками

Тёмную зыбь талого дна ладоней.

Пробовать свет, густо пропахший грустью.

Близкий, как боль, а на язык - текучий.

Время молчать. Осень меня не впустит.

Лучше сейчас, завтра я буду лучше.

Проголосуйте за это произведение

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?

319647  2014-12-22 20:44:57 Валерий Вяткин - Очень образные, метафоричные, современные стихи. После Броского, Кековой и Пригова иначе писать видимо нельзя. Такое мое мнение. Если просто - то по-ахматовски, если сложно, то именно так, как написанны данные произведения. Поэзия становится сродни кроссворду, сначала надо прочитать, потом подумать, а потом, если повезет, что-нибудь понять. Почему-то сложные для понимания стихи стали писать именно женщины. Видимо их внутренний мир сложнее, тайн больше, загадок и прочей чувственной профанации.

319650  2014-12-22 23:23:49 Воложин - А я пришёл сегодня к выводу, что Мандельштам рехнулся, доведя свою манеру писать индивидуальными ассоциациями до такой степени, что его стало невозможно понимать. Пригова же я зачастую (сколько случалось, мало, правда) понимал, думаю. Кто б объяснил, что он понял у Прилепо?

Copyright (c) "Русский переплет"