Сочится водица в стропильный зазор.

Тоска... как монгольский дензнак.

"Искусство не доблесть, а грех и позор", -

Гнусаво провыл Пастернак.

Пропел. Прорычал с содроганьем кишок;

Обломен провиденья вал:

Тех ждет кошкодава блошистый мешок,

Кто ангелам в лад подпевал.

Препон для стихов - не петля, не наган:

За гробом рифмуется всласть...

Когда зазвенит звукоряд-ураган,

Скрипит Вседержителя власть.

Когда сочинитель словесный кульбит

В тетрадку срисует и рад,

Планеты слетают с предвечных орбит,

И сыпятся звезды, как град.

Лихая потеха Христа щекотать,

Шутейно валтузить Творца...

Ан бес стережет, как прохожего тать,

И схватит, как кошка скворца.

Когда расклубится кармический шок, -

Добро обмарается злом, -

Рифмач ощутит: инфернальный мешок

Завязан плебейским узлом.

Безумия плаха - вселенский удел,

Кровавая кара за грех

Тому, кто расшибся, взлетев за предел,

Башку расколол, как орех.

Соблазн первородства, как муха, жужжит.

Тщеславье чадит и дымит.

Поэт - не библейский цветаевский жид,

А пакостник и содомит.

Подлец. Мастурбатор. Садист из скопцов, -

Вотще возопит к небесам...

И нет ему чаши на пире отцов,

И сын его выгонит к псам.

И хлебовом песьим утробу снабдив, -

На тысячу разных ладов

Поэт проскулит незапетый мотив

Насельников райских садов.

...Беснуется дождь. Осыпается куст.

Приладожской осени свист...

Я чую оси мироздания хруст,

И строфы ложатся на лист.

В избе захороненный заживо труп, -

Галактика - печь да крыльцо, -

Я слышу орган серафических труб

И Господа вижу в лицо.

Белых мушек круженье в венцовых пазах.

Сладкий иней. Октябрьский мороз.

Я проснулся недужно в соплях и слезах,

Встал впотьмах и к окошку прирос.

Первый снег, - как удар кулачищем меж глаз,

Как стакан первача в один вздох...

Открывает зима инвалидный танцкласс

Для тех ссыльных, кто в зоне не сдох.

Мир - как лагерь, узилище - Логос и свет;

Мир - казарма, ночлежка, дурдом...

Тот, кто яро отринул завет и совет,

Не судим человечьим судом.

Сколь изрядно напилено дров у бобров,

Аж завидки пекут до нутра.

Ходуном ходит ветром колеблемый кров.

Я в печи жгу стихи до утра.

Солнце грозное грянет в окно кирпичом:

Выходи, лежебока, на бой...

Мне и слабость, и боль, и недуг нипочем;

Лишь бы быть невозбранно с тобой.

Мне серебряный Дядька толкует Закон, -

Злоречив, как пророк Даниил...

Все по ветру пустив, все поставив на кон,

Лишь тебя я в себе сохранил.

Затрапезен и горек изгнанья сухарь.

Жду могильной лопаты зимы.

Я с волками живу, чтоб смеющихся харь

Не увидели в ужасе мы.

Для колдуньи-ворчуньи варю я обед

В преисподней темнице котла.

Ожиданье земных поражений, побед

Со стихами сгорело дотла.

Холодает. Я в катанки милые влез, -

Рукотворное чудо ума...

Мне кивает в окно прохудившийся лес.

Хлеб сороки воруют. Зима.

Керосиновой лампы подрежу фитиль, -

Будет свет, как в Господнем раю...

Я разбился, как чашка, - осколки - в утиль,

Раз не смог устоять на краю.

...Приволок два ведерка воды дождевой

В тихом сне избяной маеты;

Накормил псов и кошек, - куражный, живой,

Молодой и бессмертный, как ты.

Наше бедное счастье, как беличий след,

Присыпает пороша снежком...

Нас навеки сковал полицейский браслет.

Не жалей ни о чем, ни о ком.

Снегирь, клюющий ягоды с куста, -

Я - красногрудый воин Параклета -

Печалуюсь, что жизнь моя пуста,

Безвидна - инфузория из Леты.

Жена бездвижна. Все никак, не так.

Мать помирает. Худо все до рвоты.

Державин - фанфаронистый мудак -

Его бы к Пахану в штрафные роты.

Жизнь званская. От пуза жри да пей...

Жизнь самозванская оплачена в рассрочку.

Ямбической поэзии репей

Не вырвать с мясом - прорастает в строчку.

Устал я с Богом воевать впотьмах.

Дыхалки нет, силенки на пределе.

Дуркует бес, лупцует в зверский мах.

Стишок пишу - и будто я при деле.

Стихи - фуфло, да не мои, а все.

Нет смысла в сочинительстве сокрытом.

Я - василек в налившемся овсе,

Раздавленный животного копытом.

Смешно, когда пузатый господин,

Уподобляясь птичке и цветочку,

Сказать боится: тяжко, я один,

Я помогу... Не надо ставить точку.

Не ломанусь. Спасение от бед

В пленительной осознанности чуда:

Все есть, как есть. Советской власти нет.

А в арабесках - демонов причуды.

Нас неумело воскресили.

Кто воскресил - не в этом суть.

Мы дети страшных лет России.

Пережитое - не вернуть.

Гробы разверсты, из могилы

Встаем, шатаясь и оря.

В бою мы сдали Фермопилы.

Сложили головы зазря.

Опять пишу высоким слогом,

Надеюсь: прощены мы Богом,

Но презирает нас страна,

Которой мы нескладным штилем

Благие вести принесли...

Народ бунтует перед штилем.

Кровавый обморок вдали.

Шутейно вызвали разгром

Империи... И камнепады

Разрушили вселенский дом

Евразии. Ведь в нем со свистом

Разбойничьим - на тыщу лет

Обосновались коммунисты...

И вдруг ни стен, ни окон нет.

Читатель Розанова вспомнит

И будет прав, и будет глуп...

Из этих разоренных комнат

Не выстроишь Английский клуб.

А мы - художники-балбесы,

Нас крайне мало, но мы - рать -

Пойдем, когда вернутся бесы,

Опять под стрелы умирать.

Спаси, Господь, мою Россию.

Свободы тяжкой рвется нить...

Нас неумело воскресили.

Нас снова не похоронить.

Перо дрожит, и сердце рвется,

И поступь дьявола тиха...

Все, может, как-то обойдется:

Есть все же магия стиха.