Аркадий Полонский - ВЕКА РОЖДАЮТСЯ И ИСЧЕЗАЮТ СНОВА...

Антитеза (греч. antithesis) - противоположение, приём противопоставления понятий, явлений, образов и т.д. Лексической основой антитезы являются антонимы, которые характеризуют разные объекты при их контрастном противопоставлении:

Во всех литературных жанрах и бытовой речи нашли применение многочисленные вариации антитез: амфитезы, диатезы, акротезы, антиметатезы и др.[1] Антитезам, в силу построения их на антонимах, свойственна симметрия, т.е. для антитез характерно чётное количество составляющих элементов. В такой антитезе её члены попарно находятся в несовместимом противоположении. Среди разнообразия литературных приёмов антитеза является самой сложной лексической фигурой. Литературное утверждение антитеза получила в пифагорейские времена (VI век до н.э.) и, по-видимому, присутствовала в фольклоре более ранних эпох. Понятие противоположения заложено в природе диалектического мышления. Применение антитезы делает речь более веской и обоснованной и в то же время более эмоциональной, выразительной, яркой.

Для убедительного выражения поэтической идеи Тютчев неоднократно использовал разнообразие свойств антитезы. Домашний учитель, Семён Егорович Раич (1792-1855), поэт и переводчик с древних языков, познакомил юного Тютчева с лучшими образцами русской и античной поэзии, преподал общие сведения о поэтике, теории литературы, версификации и т.д., рассказал о стилистике антитезы, объяснил её приемы и разновидности.

Не без влияния Раича двенадцатилетним поэтом Фёдором были созданы стихи "Всесилен я и вместе слаб...", которые построены на симметрии противоположения:

Стихотворение датируется предположительно 1814-1815 гг. Перед текстом - авторское указание: "Перевод Ф.Т...ва".[2] Возможно, что стихи являются поэтическим переложением из Якоба Бёме (1575-1624), к сочинениям которого Раич и его ученик проявляли большой интерес.

Раич, знаток эллинской культуры, увлекал юного Фёдора идеями античной философии, возбуждал его интерес к древней поэзии, знакомил с трудами Пифагора (ок. 570-497 до н.э.), Гераклита (ок. 520-ок. 460 г. до н.э.), Платона (428 или 427 до н. э.,- 348 или 347 до н. э.), Эвклида (ок. 365-ок. 300 до н. э.), Аристотеля (384-322 до н.э.,) и других великих греков. Особенно интересовало Тютчева восприятие времени в представлении древних философов. Он, несомненно, был знаком с фундаментальным трудом Аристотеля "Физика", где высказана следующая неординарная мысль: "...время - мера движения, а движение - мера времени. Выход из этого парадокса в том, что мерой времени является не всякое движение, а движение небесной сферы. Это равномерное круговое движение есть "круг времени"".[3] Иначе говоря, по Аристотелю, только то время является мерой движения, которому можно поставить в соответствие круг времени, и, наоборот, если такого соответствия не существует, то движение либо не происходит вообще, либо происходит вне связи со временем. Последователь Аристотеля, Цицерон (106-43 до н.э.), в фундаментальном труде "О государстве"[4] развивал идеи Аристотеля о движении: "Ибо то, что всегда движется, вечно; но то, что сообщает движение другому, а само получает толчок откуда-нибудь, неминуемо перестает жить, когда перестает двигаться. Только одно то, что само движет себя, никогда не перестает двигаться, так как никогда не изменяет себе; более того, даже для прочих тел, которые движутся, оно - источник, оно - первоначало движения". Цицерон размышлял о вечном движении: ".движение начинается из того, что движется само собой, а это не может ни рождаться, ни умирать. В противном случае неминуемо погибнет все небо, и остановится вся природа, и они уже больше не обретут силы, которая с самого начала дала бы им толчок к движению".

Юрий Тынянов видел особенность тютчевской поэзии в её фрагментарности[5], построенной на применении антитезы. Для фрагмента характерен "динамический процесс движения от начала к концу произведения".[6] Тынянов анализирует тютчевский приём усиления эффекта динамичности: "Фрагмент у Тютчева закончен. У него поразительная планомерность построения. <...> Сфера предмета слишком пространная сужена здесь до минимума, и слова, теряющиеся в огромном пространстве поэмы, приобретают необычайную значительность в маленьком пространстве фрагмента. Каждый образ усилен тем, что сперва дан противоположный, что он выступает вторым членом антитезы"[7].

Некоторые тютчевские стихотворения-фрагменты построены на динамическом процессе, который описывается с помощью антитезы, включающей не два элемента, как упомянуто Тыняновым, а три. С.Е. Раичу была известна такая антитеза. Среди его творений есть элегическая "Песня соловья" (1827), в которой присутствуют строки: "Сладко чувства нежить утром /... / Минет утро, день настанет / ... / День умрет, другой родится". В цитированном тексте Раич использовал довольно сложную лексическую фигуру с тремя противополагающими элементами, два из которых сами являются симметричными антитезами. Домашний учитель Тютчева сосредотачивал особый интерес ученика на приёмах противоположения. Тютчев отдавал должное поэтическому дару учителя. Расставаясь с ним в 1822 году перед отъездом на место службы в Мюнхен, Тютчев написал ему посвящение "На камень жизни роковой...", содержащее слова: "его годы созрели под крылом Музы".

В соответствии со структурой антитезы, содержащей три элемента, образ сферы предмета на протяжении одного цикла динамического процесса (терминология Тынянова) трижды получает новое содержание. Идея аристотелевского круга времени находит своё выражение во многих произведениях Тютчева. В оде тринадцатилетнего поэта "На Новый 1816 Год" встречаем трёхэлементную антитезу:

Здесь образу века (столетия) сопутствуют последовательно три элемента: рождаются - исчезают - одно столетие стирается другим (т.е. века вновь рождаются). Очевидно, что второй элемент, исчезают, противоположен двум крайним, первому и третьему. Как же соотносятся друг с другом оба эти элемента? Они находятся в двойном противоположении. Этот факт согласно логике двойного отрицания означает нейтрализацию антагонизма элементов, т.к. вступает в силу правило: "Оппонент моего оппонента - мой союзник"! В силу этого правила первый элемент находится с третьим не в отношении противостояния, а в отношении следования, т.е. после завершения действия динамического процесса на третьем, последнем, элементе, "Одно столетие стирается другим", процесс не прекращается, действие не финиширует, как это должно было бы казаться на первый взгляд, а возвращается к первому элементу, "Века рождаются", и начинается воспроизведение нового цикла: движение времени входит в бесконечный аристотелевский круг времени!

Трёхэлементная антитеза есть и в пушкинской поэзии:

В данном примере движение описывается вне связи со временем ("мерой времени является не всякое движение, а движение небесной сферы", Аристотель, см. выше). Поэт, очевидно, не стремился здесь к моделированию круга времени, антитезой Екклесиаста цитируемая фигура не является.

Очевидно, что двухэлементная антитеза предшествовала появлению трёхэлементной. Числа двойка и тройка, лежащие в основе указанных антитез, находят своё отображение в строениях мироздания, в человеческой культуре. Двойка символизирует статику противоположений: жизнь-смерть, день-ночь, душа-тело, мужчина-женщина, быть-не быть, любовь-ненависть, (в)верх-(в)низ, плюс-минус, двухмерное измерение.

Через тройку отображаются многие явления природы, начала физики, математики, биологии, религии, в т.ч. символика христианской веры. Триада была предметом изучения у Платона ("третье есть единство обоих"), в создании учеником Платона, Эвклидом, аксиом геометрии о трёхмерном пространстве. В философиях Канта (1724-1804), Фихте (1762-1814), Гегеля (1770-1831) связь противоположностей и единого связывается с триадой: тезис-антитезис-синтез, являющейся фундаментальной характеристикой развития. Учение Аристотеля о трёх фигурах легли в основу категорического силлогизма.

Примеры аристотелевской идеи о круговом движении как мере времени Тютчев находил в Ветхом Завете. Так в "Книге Екклесиаста, или Проповедника" в стихе "Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит" (Екк 1:5) ключевой образ солнце поочередно связан с тремя элементами: восходит-заходит-восходит. Так как второй элемент, заходит солнце, находится в противоположении к первому, восходит солнце, и третьему, спешит к месту восхода, то они оба в отношении друг друга находятся в двойном противоположении, нейтрализующем их противостояние, и цикл повторяется, т.е. первый элемент, солнце восходит, становится продолжением третьего, спешит к месту своему, где оно восходит, и далее по тексту (Екк 1:5) процесс после первого переходит на второй элемент, заходит солнце, затем на третий, потом вновь первый и т.д. Таким образом, динамика процесса восхода-захода-восхода обречёна на бесконечное повторение по кругу времени.

В стихе (Екк 1:5) иерусалимский царь[8] высказал нетривиальную для своих современников идею о непрекращаемом круговращении по небосводу главного светила. По сути данного утверждения мир (начиная с четвёртого дня Творенья) стабильно устойчив, никаких катаклизмов ранее не происходило и далее не произойдёт, причин для беспокойств быть не должно: "Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем" (Екк 1:9). Данная антитеза моделирует круг времени, но содержит не три элемента, а пять! Тут объединены две трёхэлементные антитезы, которые имеют общий третий элемент: нет ничего нового под солнцем, инициирующий бесконечное повторение обеих антитез.

Используя литературный приём трёхэлементной антитезы, Екклесиаст в понятиях своего времени высказал важнейший диалектический закон природы: закон сохранения материи. Через 26 веков, в середине 18-го века, он будет сформулирован и экспериментально обоснован М.В. Ломоносовым.[9] По Екклесиасту суть закона заключается в вечном круговороте главных стихий мироздания, воздуха и воды, ни откуда они не появляются и никуда они не исчезают: "Идёт ветер к югу и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своём, и возвращается ветер на круги своя" (Екк 1:6) и "Все реки текут в море, но море не переполняется; к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь" (Екк 1:7). В стихе (Екк 1:6) движению ветра (воздуха) к югу (первый элемент) противоположен переход движения к северу (второй элемент), затем кружится, кружится и возвращается на круги своя, т.е. к югу (третий элемент). В стихе (Екк 1:7) течению рек (воды) в море (первый элемент) противопоставлено их обратное течение (второй элемент), и т.к. море не переполняется, то они возвращаются, чтобы опять течь (третий элемент).

В человеческом роде, являющимся частью природы, будут происходить те же глобальные цикличные движения, поэтому поводов для волнений также быть не должно, всё будет как всегда: "Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки" (Екк 1:4). Упомянутый стих также является примером антитезы Екклесиаста, ключевой образ - род (земля в смысле народ).

Трёхэлементная антитеза, моделирующая вечное движение по аристотелевскому кругу времени - антитеза Екклесиаста - присутствует почти во всех главах "Книги Екклесиаста", но доминирует в первой главе.

Идеи первой главы "Книги Екклесиаста", выраженные через трёхэлементную антитезу, были открытием для Тютчева. Поэт не мог их оставить вне своего внимания. Но у него было своё видение константности законов натуры. Пантеист Тютчев принимал бессмертие мира, циклическое движение солнца, ветра, рек, но бесконечный равномерный ход часов природы для поэта обретал качество антагониста взлётам мысли, страстям, борьбе, боли и даже трагедии гибели, он был сродни покою смерти. Совершенно забытую лексическую фигуру после почти трёхтысячелетнего её неупотребления Тютчев возвращает к жизни, он создаёт шедевр "Сижу задумчив и один..." (1836?), поэтический ответ библейскому автору. Начало стихотворения выражает печаль от повседневной суетности жизни:

Следующая строфа, продолжая тему суетности, почти текстуально совпадает с выше цитированными библейскими стихами (1:9) и (1:4), сохраняя лексическую фигуру трёхэлементной антитезы. Ключевой образ - оно, метафорическое выражение времени в аристотелевском понимании. Порождающие противоположения - было-будет-пройдет (т.е. было):

Значит, закон возрождения природы, установленный Создателем, должен быть незыблем? Кто не согласен? Человек не согласен:

Человек - злак земной, нередкая метафора в притчах Иисуса Нового Завета, у Тютчева злак земной - символ бессмертия Природы:

И далее как были розы и терны, так и будут. Конфликтов, первопричин эволюции, между прекрасным бутоном и уродливой колючкой тоже не будет:

Человек негодует против непоколебимого постоянства в природе, препятствующего любому изменению. Поэт противополагает постулату Екклесиаста о вечной смене дня и ночи краткий миг прерванной жизни одного сорванного цветка, убиенное существование которого, увы, точно не возродится. Насильственная смерть растения прерывает естественный ход его движения во времени. Вмешательство внешней силы остановило бесконечный повтор его возрождения:

Безысходности и равнодушию Екклесиаста: "Все идет в одно место; все произошло из праха, и все возвратится в прах" (Екк 3:20) поэт противопоставляет оптимизм трагического финала любви:

Другое стихотворение Тютчева, "Фонтан" (1836?), - характерный пример тютчевского фрагмента, который имел ввиду Тынянов.

На окраине Мюнхена в 17-м веке был построен в стиле итальянского барокко роскошный Нимфенбургский дворец с великолепной архитектурой парковой зоны. Дворец служил летней резиденцией баварских королей. В 1802 году зодчим Людвигом Фридрихом Скелем перед зданием резиденции был сооружён фонтан, который по сегодняшний день является одним из самых красивых и больших в Германии:

Тютчев восхищался чудом техники того времени, его приводила в восторг грандиозная сила могучего водяного столба, возникали свойственные его мышлению образы и аллегории: фонтан - символ не смирившегося с земной участью человека, богоборца, не пожелавшего оставаться вечным земным пленником. Последняя строка: ниспасть на землю осужден, звучит как приговор, но приговор, подлежащий опротестованию, ибо водомёт не угасает. Мятущийся дух смертного человека бессмертен. Он, дух, энергетически неисчерпаем, ему предназначено вечное движение:

Стремлению вертикального потока вверх противопоставлено его неотвратимое падение:

Водомёту - ключевому образу произведения-фрагмента, свойственны в одном цикле процесса три последовательных противополагаемых движения: вверх-вниз-вверх. Движения не имеют начала и конца, не ограничены во времени, циклы повторяются бесчисленное количество раз, это вечный бег на месте.

В исследовании немецкой славистки Альмут Шульце,[10] посвящённой тютчевскому фрагменту (в тыняновском определении), воспроизведена гравюра из старинного амстердамского фолианта. На иллюстрации изображена эмблема фонтана с дланью незримо-роковой, которая препятствует подъёму струи, отражая её вниз. Подрисуночный текст сопровождён стихотворным изречением, гласящим, что пашне требуется отдых для взращивания новых плодов, добродетели - для восстановления сил, источнику - чтобы не иссякал.[11] Тютчев знал об этой эмблеме, возможно, именно она послужила поводом для размышлений поэта, но его интерпретация значительно глубже идеи неиссякаемого источника. Метафоры: облако живое, фонтан сияющий клубится, пыль огнецветная - родились явно не под впечатлением гравюрного изображения.

Апогеем применения антитезы Екклесиаста в творчестве Тютчева явилось стихотворение "Silentium!". Молодой Тютчев (в 1829?) создал шедевр, в котором выражена идея аристотелевского вечного движения, но это не ход времени, а движение мысли. Именно мысль является ключевым образом. Каждой строфе трёхстрофного стихотворения соответствует только ей свойственное стремление. В первой строфе - движение из мира внешнего во внутренний мир, во второй строфе - противоположное движение, т.е. из мира души во внешний мир, третья строфа противоположена второй - вновь движение из внешнего мира в мир души. В первой строфе поэт кого-то настойчиво убеждает:

Вторая строфа как бы разрывает поэтический текст и оппонирует сразу двум строфам: предшествующей и последующей. Поэт отвергает свою прежнюю идею о молчании, он вступает в спор с самим собой и задаётся справедливым вопросом:

Поймет ли он, чем ты живешь? (Курсив мой. А.П.)

Ответная речевая реакция того другого также неверно будет понята первым адресатом, и круг взаимного непонимания замкнётся. С одной стороны:

С другой - неверно понятое изречённое слово порождает у собеседника ложную мысль!

Вместо искомого контакта внутреннего мира с неким другим, находящемся извне, следует оглушающая тишина, взрыв молчания. В третьей строфе поэт вновь не согласен с собой и возвращается к трудному решению первой строфы. Он предлагает довольствоваться миром своей души! Следует эзотерическая формула пифагореизма: лишь жить в себе самом умей и молчи!

Нетрудно видеть, что строфы по своему содержанию следуют в порядке, определяющим оппозицию последующей строфы по отношению к предыдущей, т.е. смысл второй строфы в конфликте с первой, третьей - со второй. А как же корреспондируются первая и третья строфы? Между третьей и первой строфами создались отношения, управляемые вышеупомянутым правилом двойной оппозиции. Поэт наполнил эту логическую схему, подтверждающим содержанием: первая строфа не спорит с третьей, не противостоит ей, а, наоборот, солидаризуется, находится с ней в полном единодушии и, даже более того, подпитывается её аргументами, то есть, первая строфа является смысловым продолжением третьей, динамический процесс не завершается, а продолжается! В соответствии с авторским порядком строф после первой в процесс вновь включается вторая строфа, за второй опять третья, потом по логике двойного оппонирования − опять первая и т.д. Динамический процесс, определённый Тыняновым, закольцовывается на бесконечное повторение!

Середина стихотворения, четвёртая строка второй строфы, содержит фразу, которая стала известным многозначительным афоризмом: "Мысль изречённая есть ложь!": изреченная мысль не может соответствовать мысли неизречённой и посему будет ложно понята другим. Речевая дискретность слов по определению не эквивалентна образной бесконечности мысли, породившей эти слова. В общении людей возникает проблема, препятствующая их взаимопониманию. Сложность вопроса усугубляется тем, что именно в общении с внешним миром развивается личность и рождается потребность человека в творчестве. Творение как процесс уподоблено вечному маятниковому колебанию мысли между миром души и внешним миром. Мысль человека в смятении, она не находит своего выражения и обречена на вечное беспокойство, её неудержимо влечёт вон от земного плена к свободе бесконечного Космоса, но её также неукротимо тянет мир души - неразрешимая загадка природы человека: "Какой закон непостижимый // Тебя стремит, тебя мятет?" ("Фонтан"). Человек несёт в себе два противоборствующих образа, земной и небесный, они оба сосуществуют одновременно в единстве и оппозиции, они не приемлют друг друга, и друг без друга быть не могут, их взаимное притяжение и несогласие - мýка адова: "Взирай человек, как в одном лице твоем смешано земное и небесное, и носишь ты в себе как земной, так и небесный образ: и затем претерпеваешь ты жестокую муку и несешь на себе уже адов образ, который прорастает в Божественном гневе из муки вечности".[12] Из мýки вечности рождается творение, которое завершить невозможно. В поэзии Тютчева эти противоречивые мысли раскрывает антитеза Екклесиаста.

Композитор А.Шнитке (1934-1998) уловил тютчевский замысел: "Здесь некий бесконечный круг. Как только ты говоришь, что мысль изреченная есть ложь, то она перестает быть ложью, а становится правдой. Но в ту же секунду, как ты осознаешь, что в данном случае догнал хвост, ложь перестала быть ложью и стала правдой, ты в этот же момент обрушиваешься опять в ложь. - Для собственной убедительности Шнитке повторяет, - Здесь некий бесконечный круг".[13] Благодаря поэту композитор понял сущность творчества как непрестанного движения мысли по бесконечному кругу...

В комментариях ко всем изданиям тютчевской поэзии сообщается, что Тютчевым на одном листе написаны два стихотворения: "Silentium!" и "Цицерон". Поэт изучал историю Рима, владел латинским языком, хорошо знал античную философию и сочинения Цицерона, переводил Горация. (Мотивы раннего стихотворения "Послания Горация к Меценату" встречаем и в "Цицероне".) Напрашивается, что первая строка "Цицерон.а": "Оратор римский говорил.", могла бы стать подходящей преамбулой к стихотворению "Silentium!", а весь текст в целом - речью римского оратора, того же Цицерона. По крайней мере, стиль глагольного наполнения "Silentium!.a", позволяет предполагать, что стихотворение написано в манере ораторских речей. Цицерон, активный политический деятель Рима, не был последовательным почитателем каких-то одних философских взглядов. Он был близок и к стоикам, и к их противникам эпикурейцам, и к софистам, и пифагорейцам. В римской культуре Цицерон остался популяризатором греческой философии и с этой точки зрения являлся эклектиком. Представляется, что на создание стихотворения "Silentium!" определённое влияние оказало творчество Цицерона. Его сочинение "О государстве" завершается рассказом "Сновидение Сципиона", в котором есть примечательные слова спящего рассказчика, Сципиона: "Пожалуйста, соблюдайте тишину, а то вы меня разбудите. Немного внимания, дослушайте до конца!". Фраза "соблюдайте тишину, а то вы меня разбудите" получила распространение в итальянской поэзии, упомянута в стихотворении Микеланджело Буаноротти (1475-1564). Его современник, поэт Джовани Баттист Строцци, восхищённый изваянием "Ночь" (1531), установленной на саркофаге Джулиана Медичи во Флоренции, посвятил скульптору четверостишие.[14] Поэту не верится, что столь прекрасное женское тело высечено из камня. Женщина-Ночь просто сладко спит, (подстрочник Г.И. Чулкова[15]):

Ночь, которую ты видишь в столь сладком виде

Из этого камня, а так как она спит, то, значит, она жива -

Разбуди её, если этому не веришь, она заговорит с тобой.

Микеланджело отвечает словами Сципиона (перевод Тютчева с фр., 1855)[16]:

В поэтическом диалоге поэта и ваятеля очевидно противоположение: будить - не будить, молвить - молчать. По мнению поэта К.Бальмонта, "Тютчев понял необходимость того великого молчания, из глубины которого, как из очарованной пещеры, озарённой внутренним светом, выходят преображённые прекрасные призраки". Культ молчания проповедовали философы античности. Девиз древних магов-эзотериков выразительно передавался глагольными повелениями: "Знать, сметь, мочь, молчать".

Тютчев с юных лет под влиянием домашнего учителя Семёна Егоровича Раича оставался во власти преклонения перед античной поэзией и философией. Его, одинокого в толпе, влёк пифагорейский девиз: "Молчи, скрывайся и таи и чувства, и мечты свои...". Во внешнем шуме таилась враждебность, ему были близки Сципион и великий Микеланжело: "Соблюдайте тишину.", или короче: "Молчание!", "Silentium!"!

[1] Литературная энциклопедия в 11 т., М., 1929-1939.

[2] Тютчев, Ф.И. Полное собрание сочинений и письма в шести томах, М., Классика, 2002. Т.1. С.279.

[3] Аристотель. Физика, 8 книг, Харьков, 1999. Кн.4, гл.10. С.44.

[4] Цицерон Марк Туллий. Диалоги: О государстве; О законах, М., 1994.

[5] Лейбов, Р. Лирический фрагмент. Тютчева: жанр и контекст, диссертация, Тарту, 2000.

[6] Тынянов, Ю. .Архаисты и новаторы., М., История литературы, 1977. С.396.

[7] Тынянов, Ю. .Вопрос о Тютчеве., М., История литературы. 1977. С.44.

[8] Екклесиаст . литературный псевдоним царя Соломона. Царь управлял страной в 965-928 до н.э. Его выразительное красноречие соответствует манере ораторского искусства, свойственного времени Пифагора Самосского (ок. 570-497 до н.э.). В пифагорейских школах, в диспутах, турнирных соревнованиях поэтов на Одеонплощадях создавались каноны риторского искусства, вырабатывались своды правил создания стилистических фигур, которые потом будут только повторять поэты и ораторы будущих эпох. Удивительным кажется, что библейский царь-стихотворец высказал те же утверждения о бесконечном движении времени и кинетике мироздания, которые появятся только через шестьсот лет в .Физике. Аристотеля. Действительно ли .Книга. была сочинена в 900-е годы до н.э.? Протестантский богослов из Голландии, правовед Гуго Гроций (Grotius) (1583-1645), усомнился в дате создания .Книги.. Он обратил внимание на то, что в .Книге. упомянуты события, которые произошли позже правления царя Соломона. Анализ библейского текста давал поводы многим учёным, специалистам-библеистам 19-го столетия, для сомнения в датировании и авторстве .Книги.. Так, Нахтигалль относит датирование написания .Книги. ко времени между Соломоном и Иеремией (975-588 г. до н.э.), Шмидт и Ян . к 699-588 г. до н.э., Делич . к 464-332 г. до н.э., Гитциг . к 204 г. до н.э., а Грец . к царствованию Ирода Великого. Несогласованные сентенции некоторых стихов .Книги Екклесиаста. наводили на предположение, что авторов было более, чем один, и что они жили в разное время. См. Мень, А. Библиологический словарь. 1985., Брокгауз и Ефрон, Энциклопедический словарь, 1890.1907.

[9] В современном виде этот закон формулируют следующим образом: в изолированной системе сумма масс и энергий постоянна. Эта формулировка учитывает эквивалентность массы и энергии. Однако изменение энергии в химических реакциях настолько относительно мало, что можно для этого случая общий закон сохранения материи рассматривать в двух аспектах: 1) в изолированной системе сумма масс есть величина постоянная; 2) в изолированной системе сумма всех видов энергии постоянна.

[10] Schulze, A. Tjutschevs Kurzlyrik, München, Verlag .Wilhelm Fink., Band 25, 1968.

[11] Вероятно, амстердамская гравюра была известна и авторам .Плодов раздумья. (1854), то бишь Козьме Пруткову, изложивших в своей редакции изречение из упомянутого фолианта: .Если у тебя есть фонтан − заткни его, дай отдохнуть и фонтану..

[12] Christosophia или путь ко Христу, в десяти книгах, творение Иакова Бёме, прозванного тевтоническим философом, Санкт-Петербург, 1815.

[13] Шнитке, А. Покаянные мысли. Признания и откровения, М., Персона, .10, 1999.

[14] http://www.ruthenia.ru/tiutcheviana/publications/trans/mikelandz.html

la Notte che tu vedi in sì dolci atti
dormir, fu da un Angelo scolpita
in questo sasso e, perché dorme, ha vita:
destala, se nol credi, e parleratti

[15] Тютчев, Ф.И. Полное собрание сочинений и письма в шести томах. М., Классика, Том второй. 2003. С.427.

[16] Итальянский оригинал стихотворения Микеланджело (сонет CIX):

Caro m'è 'l sonno, e più l'esser di sasso,
mentre che 'l danno e la vergogna dura;
non veder, non sentir m'è gran ventura;
però non mi destar, deh, parla basso.

Rime, 247 (1546)

Перевод Тютчева с итальянского на французский:

Oui, le sommeil m'est douxl plus doux . de n'etre pas!
Dans ces temps de malheur et de honte supreme
Ne rien voir, rien sentir, c'est la volupte meme!..
Craignez de m'eveiller... de grace, parlez bas...

См. Зарубежная поэзия в переводах Ф.И. Тютчева, M., Радуга, 2004. С.310.