Боже, как мы с ними расстались? Нет. Так больше нельзя: надо меньше пить. Надо меньше пить. Надо меньше пить. Надо заняться спортом. Надо жениться. Надо. Надо. Все это надо... но все это с понедельника. Какое нынче число?

И нас туда пригласили. А мы даже и не думали. Мы же там были чужие. Художники, фотографы и парикмахеры - ваше время строго с утра. Как же-с. Нешто мы не понимаем: массаж и любовь - вещи несовместимые. Ху! Отошло. На вечер остаются только официанты и шофера. "Кто ты будешь такой? Отвечай поскорей, не задерживай добрых и честных людей". Честных и деловых. Ну, о-очень деловых.

Что там по ящику? Господин Бе. И господин Гу. На фиг.

Что же было? Ничего не помню. Надо меньше пить! Сорок дней, милая. Уже сорок.

Не смотри так. Да - я плачу! Я - пьян и плачу! Прости. Я устал быть сдержанным. Могу я, - хотя бы дома, хотя бы ночью, - чуть-чуть поплакать? Скажи, - могу? Прости... Сейчас уже можно об этом - и не потому что сорок. Тебе сорок дней. А мне сорок лет. Нет! Признаюсь, - я же плакал и в первый день, в первый день, когда...

Но тогда... великое дело надежда! Прости.

Все! Хватит откровений. Это не мой жанр. Это для пророков, а не для созидателей рекламы.

Все. Надо спать. Надо меньше пить. Спать! Спать-спать-спать.

ЛОЖИТСЯ.

Ну, за что меня так? За что? Господи, за что?..

И эта луна! Обалдела она, что ли?

На фиг. Что там у будущего классика?

А!:

Чарков: Ху! Сон. Сон! Жуткий сон. Она - и "вниз"! Бред. Галюки. Черт, выпить нечего. Это все луна. И этот портрет, - он моя лучшая работа. Нет, у меня все всегда самое лучшее. И работа, и женщины. И я сам. Только пьющий. И все же самый лучший. Так ее снял только я, слышите, вы - тупые пожиратели рекламы? Так, - только я. И чтоб вы лопнули, бездари!..

Может больше не ложиться? Подождать до утра? Что там по ящику?

Чарков: Я - просыпаюсь. Я - просыпаюсь! Я уже проснулся! Все! Все! Господи, ну за что так? Как она пугает. Вот они - мои руки, вот - ноги. Даже моя голова на своем месте. Редкий случай в этой жизни. А в той ?

Нет, нет! Не до шуток. Все это луна. Луна. Не более того.

Я и так теперь с тобой. Куда мне теперь? И ты со мной. Всегда. И зачем ты так? Не пугай меня больше. Ладно? Мне больно.

ГОЛОС ЖАННЫ ИЗ-ЗА ПОРТРЕТА: "Никита. Не оставляй меня".

Хватит! Я хочу проснуться. Господи, помоги! Я не могу так. Помоги мне!!

ПАДАЕТ НА ДИВАН, ЗАКРЫВАЯ ГОЛОВУ РУКАМИ.

Да! Алло! Да я! Это ты, доктор Вова?! Милый, ты откуда? Из Лапландии? Или Магрибы? Я трезв. И не шучу. Или шучу? Сказывай - ты не сон? Если сон, то я тебя ущипну. Так ты где? Внизу? Дверь? Открываю. Милый ты мой, открываю! Лечу!

Доктор: Любите вы цитатничать. Я, между прочим, того - как говаривал Волошин - семь пудов мужской красоты. Так ты чего спал? Не твое это дело - по ночам спать. Или стареешь, все-таки?

Чарков: Ты как турист - вопросы, впечатления. А самому к ответу слабо: как там столица нашей Родины?

Доктор: А что с ней, белокаменной, сделается? Торгует помалу. Это у вас тут окно в Европу, а у нас - срединная Азия-с. До обеда в халатах и тапочках ходим.

Доктор: С чего это тебя люди интересовать стали? Не телевизор ли ты часом посматриваешь? Слушай, а может, у тебя трудное детство было, и тебе на ночь сказок не читали? Даже Баба-Яга - и то, для начала помоет, покормит и выпить даст. Не мечись, все свое с собой.

На! - давай, давай откупоривай.

Доктор: А тебе какое дело? Этот стакан чистый? А тебе в кружку. Ты что: чипсы употребляешь? Так! Холостяк! Матерый.

Доктор: Неплохой вопрос для начала. Ты же знаешь, - я доктор интимный. С меня не то, что за клятву Гиппократа - "не навреди" там! - с меня только за одни лишние глаголы - о-го-го! Тут профессиональная тайна.

Чарков: А сейчас - еще нет? Да ладно, поди, опять у какого-нибудь чекиста прыщики под мышкой выскочили.

Доктор: Теперича - не то, что давеча. Сейчас чекистов нет. Сейчас есть наблюдатели за правами человека.

Доктор: Давай по последней. О! А это у тебя кто? Дай света. Да-с. Модель. Экая барышня! Тебя стоит поздравить, - у тебя со вкусом успехи. Кто ж такая? "Девушка из высшего общества...". И глазки, и ножки. Глазки только уж очень тяжелые. Чуть косят или ты так заснял? Какие-то с ведьминкой. Это ведь не распутница - нет, скорее она просто мужика за человека не считает. А так - за членистоногого.

Доктор: Никит!

Чарков: Ась?

Доктор: Ты меня все-таки сразу не оставляй. Раз не спишь нынче, так сядь, - еще о чем поболтаем. О чем сам хочешь.

А ты барышня еще та. И не так уж молода, как сразу показалось. Но взгляд-то! Умеет все же Никита через свои стеклышки душу у человека вытягивать. И присваивать. Так что ты, милочка, здесь теперь навеки жить будешь.

Тяжелый взгляд. Мне такие, как ты, никогда не нравились. Может, оттого, что я перед бабами трусоват? Мне и сейчас к тебе спиной лежать без охоты. Луна. Прилив. Сплошной инь. Лицо - как живое. Точнее - как

неживое. И очень типажное.

Доктор: Жаль, брат, поздно ты начал - мало успеешь. Потомки малого же не ценят. Ты это чего так - вдруг?

Чарков: Да написал - потерял бумажку. Потом тужился, тужился вспомнить - и ни как. И вдруг - вот!

Доктор: Постой, говорю. Садись и выкладывай все как в кабинете. Колись! Не вынуждай, - знаешь, сколько я горячих точек прошел, я тебя, все одно, как сириец вьетнамца разделаю.

Доктор: Доктор сказал - ему знать лучше. Диагноз - пораньше, операция - попозже. Давай, давай, все выкладывай: что за барышня, почему у тебя снималась. Почему ты обо мне соскучился, - все давай.

Чарков: Я ведь не фотохудожник, - ты сам знаешь. И не фотоохотник. А... Мне главное - жить как все. Были годы - верили, потом надеялись. Теперь - как все. Пальто, портфель, электронный переводчик.

Чарков: Поблагодари, что в прозе. Ладно. Короче: звонит тут пару месяцев тому назад, один мой давно утерянный однокашник. Обнимаемся, лобызаемся.

Чарков: Приглашает к сотрудничеству. А тут у меня подряд три рекламки выскочило. Сам понимаешь, - кто их увидит, только меня и хочет.

Подъезжаю по адресу - крутизна: охрана, секретарша с глазами как у вареной кошки. Даже в аквариуме пираньи. Комплект. Витек пухлый стал, - как доктор, между прочим, - двадцать лет без малого не виделись.

Есть заказ - отснять юбилей фирмы для любимой прессы.

Доктор: А ты, брат, часом не того, не в завидки ли ударился? Пираньи ему, видишь ли, не нравятся. Может, и о джипе замечталось? Ты же был приличный человек, художник, можно сказать.

Чарков: Я понимаю твои психологические приемчики. И одобряю. Короче, когда я прибыл на место, там уже работал режиссер.

Чарков: Она. Знакомимся. Жанна Доле. Видела мои работы. Восхищена. И мне приятно. Денег ей отвалена куча. Программа юбилея по полной: от балета до винегрета.

Чарков: И это тоже было. Было все. После официоза - за город. Витек в чувствах и меня прихватил, - однокашник тоже ведь человек, хоть и обслуга.

Чарков: Да. Да! Какой ты не терпеливый. Ночь была как пир Валтасара. Но главное - утром: пока все спали, его дочка в лесок пошла с собачкой и не вернулась.

Собачку потом нашли. Такого ты даже в своей Чечне не каждый день видел: разорвали песика на клочки в самом прямом смысле слова.

Чарков: Девять лет. Ее две недели искали. Меня, как свидетеля, на допросы почти каждый день дергали. И - так, и - эдак. Там же, в ментовке, мы с Жанной опять и встретились. Да.....

Чарков: А то бы ты меня видел сейчас живого. "Засветло"! А то бы меня Витек простил. И ночевал бы ты в своей гостинице. И пил бы один.

Ты понимаешь, ну что меня дернуло? - ведь не мальчик же! Но, вот - поддался же настроению. Усы распустил, мурлыкаю. Глазки эдак щурю. Ну, все как молодой. Куда ей было деться? - Получаю заказ на портрет. "Когда"? "Где"? Позвонит. Неделю жду - и дурею.

Доктор Вова, не вру - дурею. Когда пришел к ней домой, - руки дрожали.

Чарков: Тогда внимай без пошлостей. Все как у Дюма: ей нужна моя помощь. Нужно кое-что вывезти через таможню. А она там меня встретит.

Чарков: Ну да, - я же работал на Севере с реставраторами, - завязки на людей с таможни есть.... Но ты чуешь, как все лихо пошло: и чувства тут, и авантюра.... Но на следующий день мне прямо на проспекте ласты заломили: нашли девочку Витька. И с ней мою фотопленку.

Ты понимаешь? - мою пленку! Я там, у него за городом ее - не девочку

- ее снимал. А малышка видела. У них с Жанной, судя по вторичным признакам, натяжка в отношениях была. Вот она и украла эту катушку из моей сумки. А утром, видимо, решила ее сжечь. Глупышка, просто бы засветила. Теперь крепись, - ребенку сломали шею сзади. Левша - как и я. Алиби - ноль: охрана дачи сидела на главном входе, через заднюю калитку ходи как хочешь. Короче, все упиралось в то, как скоро из меня выдавится "чистосердечное".

Доктор: Чему ты удивился? У меня жизнь на колесах, приходится иной раз в дороге и желтые бестселлеры почитывать. Кабы я не знал, как у тебя с юмором туго, уже бы обхохотался.

Чарков: Если бы не шок, Витек бы меня тут же приговорил. Но ему уже не до любви было. А дальше сюжет еще пошлее раскрутился: через день Жанна сама под машину угодила. Два обкуренных подростка угнали у папаши "девятку" - и все ...

Как фотографа. С немедленным расчетом. По таксе. Без чаевых. Без рукопожатий.

А я не смог отказаться.

Доктор: Чего-то у вас тут в северной Пальмире горячо. Как в Южной Африке. И убивают. И калечат. И награждают. Без рукопожатий.

Чарков: Да, доктор Вова. Да! Тебя многому джунгли научили. Черт! Мне ее удалось у них выкупить.

Чарков: Нет. Вовсе не то, что ты подумал: следствие вскоре закрыли. Там, оказывается, какой-то придурок из недалекой психбольницы сбежал. Ему витьковский питбуль палец откусил, так он собаку и разделал, - этот свой палец искал... Потому и девочку левой убил.

Доктор: Хорошая идея. Главное - рачительная. "Не пропадать"! Я тебя, брат, в следующий раз с собой все-таки на войну обязательно возьму. Ты все равно извращенец. Так, может, хоть там тебя снайпер подстрелит. Героем объявим. Наградим посмертно. В назидание потомкам.

Чарков: Ты понимаешь, - я ведь после этого вечера ее сколько снимал - со светом, неспешно. А получилось только тогда. И ведь почти вся пленка в огне попортилась, а этот кадр уцелел. Чудо. Какой кадр! Я как у ментов эту контрольку увидел, все понял: шедевр. Ты смотри, смотри, - она живая.

в окно: У-у-у! Короче, - жди! Я скоренько.

Алло! Нет. Нет. Это его гость. Он будет с минуты на минуту. Да. Хорошо, прекрасная незнакомка. Как узнал? Я Вас сердцем вижу. И вам так же. Бай! Вот женщины, в три часа ночи - и таким вот ясным и теплым голоском!

/портрету/ Как ты говоришь тебя звать? Жанна? Что-то все очень надуманно получается. Почему ты - не Жаклин, или не Гваделупа, наконец? Ладно, милочка, завтра мы поднимем архивы, найдем твое досье, все сами увидим. Что-то Никита влип. Надо парня вытягивать. Что-то ты ему устроила: беглые психи, краденые автомобили. Контрабанда. Да, кстати, что там за контрабанда? Камешки? А? Что сощурилась? Погоди, ты у меня запляшешь. Да, запляшешь и на том свете. Если ты там. Фу! Господи помилуй. Показалось.

Доктор: Опять чипсы? Но нет, лучше я мануфактурой занюхивать буду. Давай, - за тебя: что б у тебя все дома были после пережитого.

Доктор: Да я не шутил. Никита отвечай резко: она слегка картавит? И голосок с придыханием?

Доктор: Никита, успокойся. Сядь. Давай отвлечемся. И я сяду. Я перегрелся. Все. Я хочу выпить, и не по маленькой, и лечь спать. Утро уже близко. А у меня завтра много документов ожидается. Тебе лучше бы.... Впрочем, - как знаешь. Я только прошу: молчок, тсс! - дай мне все переварить. Уразуметь.

Чарков: Доктор Вова, дай я тебя поцелую. Ну, будь здоров. Ложись. А я лягу в лаборатории.

Чарков: Я когда с реставраторами работал, то всяческих книжек почитал, и разных бабок послушал. Ты понимаешь, там, на Севере, все еще сохранились профессиональные плакальщицы. Я интересовался: зачем? Понимаешь, оказывается нельзя о покойнике очень сильно убиваться, - грех. Вроде как не веришь в его дальнейшую жизнь. А еще, - бесы замечают - кто больше всех тоскует и, когда сорок дней пройдет, когда душа совсем землю покинет, они сами являются под видом умершего человека и сводят с ума или подталкивают на самоубийство.

Доктор: Никита. Все! Я окончательно перегрелся. Все. Я сейчас возбужусь. А не стоит. Я ведь этих смертей смолоду нагляделся, чего только не было. Я видел как ребятки со своими кишками в руках сами в санбат прибегали. Как в ожоговом центре невесты своих женихов получали... Из меня слезу теперь только спиртом давить - я... Но ты меня достал. Достал! Жизнь - она, родной мой, на таком волоске висит, ее беречь, как ... не знаю что надо. Ведь на войне самая погань в том, что молодые сопляки эту границу через смерть не с стой стороны первый раз переходят: в ранешные времена почему воины обязательно женаты были? Да потому, что вначале надо родить, подержать на руках эту капельку. А потом уже убивать. Тогда шока нет. Тогда и цена каждому трупу - врага или друга - иная. Когда родил, то сто раз подумаешь - как эту жизнь спасти, а один раз - как ее потом отнять. Цена у нее другая. А иначе, как это сейчас и получается: одни комикадзе с мозгами навыворот...

Так. Если тебя кто-то решил в окно выбросить, - это можно и попроще сделать. Незачем всерьез до сумасшествия доводить. Это потом мед.суд. экспертами вписывается. За пару сотен.

Доктор: Да, парень. Завтра разберемся. Кто там тебя разыгрывает. Завтра я тебя, милая незнакомка, достану. Из-под земли, - в самом прямом смысле, - если понадобится. Всех пинкертонов на уши поставлю. Что там за Витек такой крутой? Зачем ему Никита? Но смотрит-то как! Аж печень шевелится. Сороковая ночь, да? Нет, есть сороковой день. День. А дальше покойники сами не приходят. Приходят их хозяева. Но зачем? Ох, и нечисто здесь. И каламбур дурацкий....

Как смотрит. Злится.

Что, стерва, влипла? У меня-то за ушком не почешешь. Я не котик, не замурлыкаю.

Чарков: Алло! Да! Да! Ну, ты где? Ась? Почему? Я все равно жду. Как Кончита своего Рязанова. Нет, не потому, что такую теперь замуж не берут. Да, даже поесть что найдется. А если твоя жена опять позвонит, - что ей сказать? Умный, конечно, но все же? Ничего не знаю, - жду! Пока. Кладет трубку. Задерживается. Ладненько, мы пока по маленькой. За его еще большее здоровье. Ху! Что там по ящику? Господин Бе. На фиг.

Главное самому себе признаться - да, ты алкоголик.

Остальным об этом говорить не нужно, - они все все и так видят. Алкоголизм - дело серьезное. Мужицкое. Как бокс или штанга. Тут тебе и здоровье нужно, и в себе уверенность. И на "завтра" уметь наплевать. Ведь в принципе любой боксер сразу знает, что он в финале все одно калека. И тут, как в любом спорте, главное - еще и еще, хоть немного, продержаться ... в форме: год, месяц...

Нет, все таки, я умный. Очень умный. Нас таких мало. Очень мало. Можно сказать - цвет нации: красавец, гений. Нас надо беречь.

Еще чуток, - и ждем доктора Вову. Что там его за пациенты зацепили? Ху! Телек нам о чем поведает?

Оп ля! Это еще зачем? Интересно - только у меня или в доме? Пропал хоккей: "СКА" с кем-то. Что ж. Подчинимся судьбе.

Что я кому такого сделал? Я даже глаза теперь закрыть боюсь: сразу ты стоишь. Ну, если виноват, - так объясни! Объясни дураку! В чем я виноват...

Жанна: Никита. Пойдем. Со мной - мне так плохо. Плохо без тебя. Ты должен быть рядом. Помоги мне.

Жанна: Будь осторожен шаг за шагом. Ступеней нет, но мы спускаемся, поверь. Здесь, в этом коридоре много ветра и тихих стонов.

Мы пройдем насквозь через этот лабиринт. Пройдем. Не отпускай руки: заблудишься.

Доктор: Ты, брат, чего? Чего это у тебя дверь на балкон открыта? Да, вид красивый: столько огней играет. Давай все же закроем. Холодно. Почему не отвечал? Пугать меня вздумал? Напрасно, - я тут тебе даже подарочек принес. Ну-ка, погляди.

Чарков: Да ты сума сошел! Нет, ты это дочери отвезешь. Это тебе твои наблюдатели за правами человека отвалили?

Доктор: Главное - плов. Это вот по-нашему, по-русски. И пица. Який же хохол пицу нэ ист?

Доктор: Ладно. Начнем помалу. Твой сумасшедший бежал не просто из ближней психушки, а из новой частной клиники для очень блатных и очень денежных. Там в основном доживают слабоумные старики, их дети-наркота и внуки-идиоты. Для нас, постсоветских врачей, это все как завтрашний день: там ведь все американское - от салфеток, до компьютерной системы замков пропускных дверей - техника за гранью нашей фантастики. Забор, видеонадзор, вокруг лесок на два километра, - да сам видел, когда вы рядом гуляли у Витька. Даже санитары у них там только цветные - корейцы, негры и т.д. - без знания языка. Или просто без языка. Но у этих ребят, - учти, это без дураков, очень секретно! - прокол: ищейки вышли на след дебильных малышей, вывозимых по запчастям на запад. Это чисто ваша, питерская специфика - с малышами-то. Тут понаваристей, чем героинчиком промышлять. И, родной мой, самое главное: твой однокашничек - основной пайщик данного дурдома.

Чарков: А я здесь причем? Кто-то же и с Горбачевым в один детский сад бегал, а в сдаче ГДР все-таки невиноват.

Врубился? Донорские органы. Когда мои знакомые пинкертоны чуток засветились, - у них канал запал. Срочный заказ завис. А тут ты, доброволец, - и всего-то за одну ночку.

Доктор: Деньги, родной мой, это нынче важнее дочери и любимой женщины. Хотя нет, - он тебя все одно кончит. Но как? Вот в чем вопрос, - по словам классика. Твоя Жанна, - тьфу, ну и имя она себе придумала, - просто Женя, Евгения Долянц, а ни какая не Жанна Доле, - действительно - под актом - погибла в той автомобильной катастрофе... И в этом что-то химическое.

Доктор: Вот в чем вопрос. Кто звонил? Но есть зацепка: тело увезено для похорон неизвестно куда. Поспешно. Это хоть слабый, но след.

Доктор: Интересно то, что псих, убивший дочурку Витька, бегал двое суток. Точнее двое суток караулил у этой чертовой дачи. И не кого-то, а именно ребенка. И именно его ребенка. А почему? Одно дело догадываться, другое - знать. Сегодня не получилось, а завтра его суперспецы потрясут.

Чарков: Докатились. Да вы что, - в своей тайной канцелярии поди инквизицию возрождаете? А? Гуманисты-пулеметчики. Мы тут, понимаешь, за суд присяжных, за гласность пупки рвем, а они, понимаешь, к ведьмакам за помощью.

Доктор: Никита, а может ... мы этот портрет - того? В огонь? А? Как та девчушка хотела.

Чарков: Это моя лучшая работа. Она - как живая. Понимаешь, ты, солдат, она здесь - живая. Не только для меня, для всех живая.

Чарков: Да зачем? Давай так, при свечах посидим. Не то у меня крыша уезжает.

Доктор: Давай посидим.

Жанна: Этот человек - мучитель. Он весь в крови. Кровь. На нем кровь. Да, да, конечно, да, - он воин. Воин. Он чья-то жизнь и смерть. Он ужасы один несет и злобу всех убитых. И их возмездие. Все им оборванные судьбы, - с их болью и грехами, - живы отныне в нем самом. Все преступления казненных - в одном лишь палаче. И ненависть врагов - на их убийце. Таким до дряхлости нельзя дожить: пролитая кровь вопит о мести. Такому просто нельзя предстать на Суд. На том Суде один за всех он отвечать не сможет. Слишком страшно. За всех. За всех. Но, его можно освободить от жуткой ноши - ... убить. И этим освободить. Каждый воин должен обрести свою насильственную смерть как равновесие. Как свободу от чуждых судеб. Как покой от зла.

Жанна: Никита. Он мучается сам. И мучает меня. Как всюду от него пахнет кровью. Так тяжело быть рядом, - избавь меня от тяжести. Избавь его.

Доктор: ...И тут еще один вопрос - ты был только на застолье в "сорок дней"? А на самих похоронах? А там священник, - или какой она веры, - ну кто-то хотя бы был?

Доктор: Понимаешь, я - грубый, толстый человек. После той дурацкой контузии просто безобразно толстею. Но, что-то все же и в такой вот туше шевелится. Ты меня слышишь?

Доктор: Понимаешь, даже не вмещая умом, как и почему, я все же на практике знаю об этих энергетических связях между людьми, - экстрасенсорных, как говорится. И, на практике, знаю о связи между личностью и ее изображением.

Доктор: Мне кажется: сними ты это фото, - и ты выскочишь из этой своей невольной связки с Витьком. Там, если наши ребята все грамотно раскрутят, то всем достанется. Как бы и тебя не зацепило.

Доктор: И что, миледи? Струхнула? Не надо на меня так пучиться. Не на того напала. Солдат, он любой ведьме голову-то снесет. И тебе, сука, не сдобровать. Вот как вот перекрещу сейчас! Или не хорошо, - пьяному? Как там Хома с панночкой поступал? Крестил или нет? Когда пьяный-то был?

магазине - почему я взял эту водку? Отрава. Меня тоже мутит. Это меня-то! Доктора!

Доктор: Да что за сны в этом доме? Как мне тебя оставить? Ты сама пришла. И цепляешься. О! Зачем ты Никиту терзаешь? Зачем он тебе? Если ты умерла.

Жанна: Он мой гений. Его портрет - живой. И я жива в нем. Жива. Я здесь жива. А ты оставь меня. Оставь его. Уйди отсюда.

Жанна: Юродствуй. Сколько сможешь. Но ты уже все понял: Никита слишком мой. Он лишь один сумел увидеть меня той, кем я была.

Доктор: Нет. Москва - город. А Питер - чудо. Сказка во всем. Это ж надо до такого додуматься - памятник грузинского Петра Первого на нас спихнуть.

Чарков: Пущай потомки думают, что российский флот на Москва-реке зародился. И знают, - отчего так враги одного его вида боялись.

Чарков: Можно подумать, что ты в своих походах рагу с кари ешь. Поди, сапоги варите? С молодых?

Доктор: Ты не подумал: у молодых кирза. Брезент. Это у дембеля они с сальным наваром.

Чарков: По маленькой, по маленькой. Под музыку? Нет? Пусть тихонько мурлычет. Супруга тебя нашла? А то она утром меня тормошила: "сколько уже выпили"?

Чарков: Дома сидел. Вот, только в магазин сбегал. За кефирчиком, - а то с желудком что-то. Ты совсем в кишках не понимаешь? Или тебе язык показать?

Доктор: Никита.

Чарков: Ась?

Доктор: Никит.

Чарков: Ась?

Доктор: Кому ты врешь? Мужу с двадцатилетним стажем? Отцу взрослой дочери? Да, в конце концов, - просто умному человеку?

Чарков: Ты что - мои ботинки обследовал? Я там в собачий кал наступил: это соседский сенбернар. А потом в разлитый кефир - так это ...

Доктор: Тебе?! Ты меня за кого держишь? Да ты трезв только когда ты на съемках! У тебя с детства - или стакан, или объектив в руке. Где был?

Доктор: А то бы ты сейчас меня спрашивал. Сам бы сейчас говорил. Говорил бы и говорил. Говорил бы и говорил. Щас такие укольчики, - брат ты мой!

Доктор: Я тебя предупреждал - там деньги. Большие деньги. Очень. Тебе такие и не снились. Пока не снились. Или...?

Доктор: Некуда мне идти, родной мой, некуда. Сегодня везде уже сидят автоматчики в масках. Сегодня - уже общий комендантский час.

Пока они не знают, что я опять тут. Я ведь под приказом должен быть сегодня в гостинице. Вот пока мне верят. А к двенадцати хватятся.

Доктор: Лучше давай поужинаем, - кто знает, когда завтракать придется. Поужинаем и погасим свет. Как я это понимаю: брать будут всех одновременно. И тебя также. Побежим, - откроют пальбу. Им это проще. Не надо будет на суде от адвокатов умываться. Кто убит, - тот и виноват.

Доктор: Сколько арестов ваш ОМОН в месяц проводит? А скольких из них наш гуманный суд оправдывает? То-то. Хороший вор - мертвый вор.

Чарков: Блин! Было б мне двадцать лет! Я бы сейчас столько адреналина выделил. Какие времена были - на мотоцикле по Кавказу! А? С какими телками! А? А? У меня клеши были - сорок два сантиметра! А сейчас? Доктор Вова, я уже старый. Я на отдых хочу. Нежить свое дрябнущее тело, соблюдать диету. И даже пить пора бросить.

Доктор: Вот ты и устроил себе острова с красивой барышней. Диету ему! На нарах о чипсах мечтать будешь. Гаси свет! Еще меня хлопнут.

Чарков: Тебя-то не жалко. У тебя - потомство. А я после себя - что? - одно удобрение оставлю. Да пару сотен некому не нужных стихов. Да ... нет, нет, - пожалуй, тысяч пять снимков приличных все-таки будет. Будет. А среди них есть не только реклама. Есть, есть.

Доктор: Вот и утешился. У окна не маячь. Луна-то дурная... Последняя ночь полнолуния. Завтра на спад пойдет.

Доктор: Я понимаю, что перегнул - самому просить тебя стихи почитать. Но так надо. Вдруг перед смертью высоких чувств захотелось?

Жанна: Мои руки холодны. Как тогда, на первой встрече. Шел дождь. Но мы не прятались, - он был мелкий и тихий. Совсем без звука. Только шипящие пузыри по Неве. Город растворился, словно смущаясь. Даже машины как будто исчезли. Мы шли по набережной. Ты строил фантастические миры. Ты был героем. Во всех битвах тебе удавалось выйти победителем. И сколько чудесного ты знал, сколько повидал на белом свете. Я молчала, а тебя все разносило.

Потом, когда ты спохватился, - я уже совсем промокла. Даже зубы стучали. И мы пили горячий и жидкий кофе в какой-то крохотной забегаловке. С магнитофона что-то напевала Наташа Королева, а сморщенная уборщица злобно толкала всех шваброй. И ты то грел мои ладони дыханием, то снова говорил, говорил. Про миры и победы. Про космическое зло и справедливость. А на носу у тебя висела огромная блестящая капля.

И мне вдруг стало смешно. Смешно как в детстве - так легко и беззаботно. Наверно, это выглядело как истерика. Но, правда, - было очень смешно, очень. Как ты оторопел, как глупо таращил свои глаза. Я просто чуть не упала со стула: где была эта твоя самовлюбленная напыщенность потертого и прожитого Казановы? Даже маленькая уборщица затаилась в своем углу.

Доктор: Это не я. Не я. Это они. Она же сейчас в психушке. На нее давят, что бы ты покончил с собой. Ой, блин! Скоро будет штурм. Скажешь: кому ты должен был передать контрабанду. То есть, не мне скажешь. Ребятам.

Доктор: Крест - и ее нет. Еще одно научное открытие. Дай полотенце. А то сдохну тут.

Доктор: "Чего? Чего?" - Убить ты меня хотел. Кабы не мой жир, так точно до печени бы достал. Дурак.

Доктор: Встань. Встань, дурак. Если они сейчас твово Витька не возьмут, - тебе точно смерть. Я не знаю, - в больнице он сейчас или нет.

Доктор: Тогда твое счастье... А она... А она, - все одно после той травмы уже не жилец была. Ее на наркоте уже эти дни держали. А так, как у вас с ней через твои стихи телепатическая связь приключилась, то через это они и тебя напоследок как свидетеля убрать хотели. Она за укол морфия - лишь бы от боли избавиться - что угодно тебе говорила.

Эх, вы. Гипнотизеры сраные.

А сейчас уже - я ее - для тебя поймал. Ты ее своим стихами вызвал, когда ей уже все равно стало. Это было ваше последнее свидание. Теперь она уже точно умерла.

Вот, брат ты мой, и стишки. А ты говорил: никому не нужные.

Ты только не дури, - она ведь из тех, тех - что никого из мужиков любить не могут. Ты - так, лопух: милая забава и польза для дела. Ты ведь так ведь и не понял, какой она ориентации.... И тот псих, что девчушку убил, - и не псих даже вовсе, а отец одного из ребятишек, проданных по частям на Запад. Он только три дня как психом в их клинике числился. И из них - два дня - в бегах. Но, как он оттуда сбежал? - вот вопрос.

Доктор: А то! Ножом ведь пырнули, а не веником. Как я о таком сценарии не подумал: запори ты меня, и они двух зайцев сразу бы махом хлопнули. А ведь на поверхности лежало.

Доктор: Никита. Как двери выбьют, - ты на пол вались и не дергайся. Со спецназом шутить не надо.