Портал | Содержание | О нас | Авторам | Новости | Первая десятка | Дискуссионный клуб | Чат Научный форум Первая десятка "Русского переплета" Темы дня:

Мир собирается объявить бесполётную зону в нашей Vselennoy! | Президенту Путину о создании Института Истории Русского Народа. |Нас посетило 40 млн. человек | Чем занимались русские 4000 лет назад? | Кому давать гранты или сколько в России молодых ученых?

В одном из переулков близ Тверской стоял дом как дом. Там в квартире на пятом этаже, в полутемной прихожей, высилось грозное старинное зеркало. Оно удваивало вешалку с десятком разноцветных шарфов и зонтов, полку для обуви, паркет, бесцветные обои, кусок двери, ведущей на кухню, украшенной витражом, и всякую мелочь вроде "ложки" с пластмассовой головой коня, которую, впрочем, еще называют "рожком".

- Убранный предмет в зеркале не виден. Зеркало не стремится отражать то или иное: видит, что дают. И, заметьте, не выказывает по этому поводу удовольствия или неудовольствия. Невозмутимое и гладкое, оно, пока есть, будет отражать все.

- Кроме ударов...

Алиса с интересом оглядывала комнату. Она была здесь впервые. Хозяина комнаты еще не было, их привел сюда Павел, который теперь прятал в карман ключи. Веников сел на стул, положил ногу на ногу и ссутулился еще сильнее. Алиса почувствовала беспокойство и даже хотела спросить его: "Тебе вообще-то удобно, Семен?", но сдержалась.

По стенам развешаны детские фотографии: хозяин комнаты одно время преподавал в гимназии в Баку. Рисунки. И еще один фотопортрет: светлое, летнее лицо в золоте соломенной скирды - Павел.

- Ты похож тут на Че Гевару.

- Там с обратной стороны есть надпись, на что я похож...

Алиса осторожно отогнула край фотографии. Рукой самого Павла было выведено: "Недаром помнит вся Россия про день Бородина".

- А угадай, чьи рисунки?

- Марата?

- Нет.

- Что, твои?..

Зашуршал, закипая, чайник. Павел вынимал из пакета булки, печенья, конфеты, купленные здесь же, поблизости, в сверкающем электричеством и лепниной Елисеевском. "Дай поучаствовать", - сказала было Алиса, потянувшись к сумке за кошельком. - "Нет, пожалуйста. Я сам. Нам же не просто так выдают, деньги надо еще осваивать... Представительские расходы". Веников все сутулился: он переживал сейчас плотные времена, жена рожала, и Алиса догадывалась, что у него ни гроша.

Пока поднимались по лестнице, ненамеренно рассредоточась, так же, как и на улице - Павел первый, Алиса за ним и затем Семен - в шутку она сказала:

- Между прочим, Веникову всякое лыко в строку. Смотри, как бы он потом не описал встречу в одной из своих повестей...

Рисунок, пришпиленный в уголке за шкафом, был не очень профессиональный. Алиса наметанным глазом видела легкую кривизну эллипсов, и вообще он был "недотянут" - слишком светлый.

Павел безостановочно говорил, и Алиса ловила себя на том, что любуется им. Длинные темные волосы, небольшая щегольская бородка, сам весь ладный, лаконичный в жестах. Опоздала. А ведь могли бы... Павел женат.

- Кому сколько кофе?

- Пол-ложечки, - откликнулась она.

- Пол-ложечки? Ты что, сердце бережешь?

- Знаешь, да...

- Ну и как насчет потусить сегодня вечером?

- "Флегматичная собака"? "Короткая юбка"? "Маккои"? "Петрович"? "Гоголь"?

- Кто из нас настоящий знаток клубной жизни - ты или я?

Сон в метро. Сверхскоростное беспокойное состояние на грани сна и бодрствования в вагоне метро под надписью "Места для инвалидов, лиц пожилого возраста и пассажиров с детьми", когда кажется, что людей, сиденья, поручни, рекламу ты уже столько раз видел, что и глаза открывать не обязательно. Напрочь забываешь, что именно и конкретно этого ты не видел никогда раньше и не увидишь никогда более. Сквозь закрытые веки настырно проступают все те же картинки. Острая грань удерживается мерцающим сознанием: уходить в сон из общественного транспорта небезопасно...

- Я всего лишь офисный клерк.

- Ага. А я - станционный смотритель.

- Плохо то, что все не по-настоящему с нами происходит. Вот оно и гаснет...

- А? Европа плюс. Чего ты сказал? Как - не по-настоящему?..

- Слушай, да уверни ты эту мутотень.

- А мне нравится.

- А мне не нравится.

- Так как не по-настоящему, я не врубился что-то.

Рамзан поискал, пощелкал пультиком, сделал потише. "Рукой проще, вот понты - обячательно пульт ДУ..." - невольно отметил Сергей.

- Ну не может же быть, чтобы это была жизнь, сам понимаешь.

Сергей вдунул дым тоненькой струйкой в приоткрытое окошко, в подсиненную неоном "Джекпота" морду улицы.

- Да, точно. Жизнь - когда "хаус", и стены обклеены газетой, и бар с пятьюстами напитками, и телки на танц-поле. Это я прорубаю.

- Было бы слишком просто, хотя в такие моменты, на самом деле, ты уже вштыренный. На всякую тупку не пробивает. А вообще все - офисы, казино, кафе, витрины, лестницы, супермагазины на полкилометра, лестницы, переходы, паспорта, менты...

- Плохая ассоциация! Включи ассенизатор.

Рамзан скосил глаза налево - по той стороне мимо "Версаче" шла длинноволосая. Жаль, не в ту сторону.

- Гребанные пробки.

- Конечно, ты можешь сказать, что мы и так сжаты со всех сторон...

- В шесть часов вечера все еще на Тверской-Ямской - будь уверен.

- Но я сейчас говорю не об этом...

- А о чем же ты тогда, мать твою, говоришь?

- Это ты - мать твою, урод.

- Ну на каждый матюк нельзя обижаться, интеллигент ты хренов. Я ж ласково, шутя.

- Ладно, проехали. Не вмажешься все равно.

- А, пошёл ты.

- Пошёл ты.

После того, как полазила вдосталь по клубным предложениям и ничего особенного не обнаружила, Катя Хохлома решила, как она говорила, "помучить внутреннего шопера". Зашла на сайт, где рекламируют автомобили. Насекомые жуки. Глянцевый хитин их крыльев. Блеск бамперов, фар, никелированных поверхностей.

Сияющие, еще усиленные художниками, которые в фотошопе или может другой какой программе придают им прямо-таки сверхъестественное свечение, автомобили поплыли перед глазами. Плоские изображения в излучении монитора будили в душе ощущения совершенно реальные: так и слышится визг тормозов, лицо горит скоростным ветром, прядь вырывается в приоткрытое окно...

Внутренний шопер. Гном внутри вас, который обожает делать покупки. Он готов тратить деньги направо и налево, приобретая то, что вам не только сейчас не нужно, но и вообще никогда не понадобится и не пригодится. Если денег у вас недостаточно, он ставит под сомнение закономерность вашего существования на данной планете. Он говорит: "Презренный! Для чего ты коптишь небо, если даже не можешь позволить себе эту вещь! Посмотри, какая она чудесная, сверкающая, привлекательная, новенькая. Как хорошо бы она на тебе смотрелась. Ты ничтожество. Ты так давно ничего не покупаешь. Ты просто никуда не годишься, раз даже этого не можешь себе позволить".

Нет, потребление - не мания, не болезненная зависимость. Образ жизни, упоение реальностью. Катя раскрыла пудреницу и вгляделась в курносое личико. Может быть, вечером завалиться в клуб?

- Не надо, - сказал Рамзан, - ты и так похож на подонка.

- А я разве не подонок? - самодовольно.

- Подонок, конечно, но так ты похож на набриолиненного подонка.

- И что, плохо?

- Плохо. Не строй из себя великосветского. Ведь ты ублюдок городских окраин. Парень из Бутово.

- Бутово становится районом элитных застроек.

- Для этого надо еще разрушить полгорода.

- Вот всегда так, - заявил он и грязно выругался, - если где-то задерживает у самого входа, потею, как дровосек. Нервы.

- Чего нервничать-то? Провинция. Москва - мировой хлев. Глубокая задница. Тут глухо, как в болоте.

- Да, точно. Никогда здесь не будет ни клубняка, ни тусы что надо. Нам не пережить тех трипов... Как там у Мураками...

- Блин, задолбали своими мураками. Только и слышишь про эту харуку. Хорошо что ты про Коэльо хоть не поёшь. Откровение на уровне рекламного проспекта.

- Глубоко плаваешь...

Поток пешеходов иссяк, и машина рванула, как заждавшийся мустанг, ну или как, по крайней мере, должен был бы рвануть заждавшийся мустанг - просто парни таковых никогда не видели воочию. И вряд ли увидят, могли бы они добавить.

- Да ты че, у нас столик заказан... любезный!

Может быть, именно новомодное "любезный" вместо устаревшего "брателло" подкосило ровесника, раз тот, сраженный, отступил в темную глубь гардероба.

- Сильно ты его.

- Ну, айда.

- Ты чего? - заорал в шуме Рамзан.

Сергей покачал головой. Ему для обретения уверенности одной текилы было недостаточно, а до второй - чуял - не подошел момент. Остался на месте, созерцая беснующуюся толпу, и одновременно - широкий экран подпотолочного телевизора, где танцевал и прыгал оглохший в клубном реве и рейве футбол.

- Девчонки, вы откуда?

Через несколько секундочасов Катя Хохломская махнула рукой - она пошла покурить. Рамзан двинулся за ней.

- Москва портит людей, - морща нос с таким тщанием, что в складочки собиралось и устье лба у переносицы, заявила Катя ни с того ни с сего.

- А ты что, не из Москвы, - на одном дыхании, не интонируя, спросил Рамзан - ему показалось, что изо рта вылетело сообщение по аське, он словно отстучал его - зубами на легкой прохладе улицы, всё строчными буквами, без запятых.

- Нет, ну я не имею в виду нас, коренных москвичей... Но всякие бандерлоги из берлоги, из разных городов-спутников или, тем более, откуда-то из пещер - у них, как правило, не бывает возможности исполнять в Москве свои желания, а начинают хотеть они тут очень многого. Забывают, кто они вообще такие. Особо ненавижу хачей. Чувствуют себя хозяевами. Белой девушке не пройдись перед ними. За это скины их и бьют.

- Москвичи все такие, - пробормотал он, отворачиваясь, - тупорылые снобы.

- Ладно, - проговорила она и выходнула, как бы растворяя в своем сигаретном дыму реплику. - У меня, например, брат скинхед. Я не говорю, что я его поддерживаю. У меня свои взгляды. Да и музыка их довольно-таки бессмысленная. Но, в принципе, я его понимаю. Может быть, если бы я была парнем, я бы именно так себя и вела.

- Никогда так не говори.

- Почему?

- Никогда. Поняла?

Алиса все глядела на Павла, но больше следила за его жестами. Другого она, наверное, не знала, кто так жестикулирует. Похоже, что он одновременно играет на сложном невидимом инструменте, или - дирижирует незримым оркестром. Смысл его слов как-то терялся.

- Посещений - две тысячи человек в день. Уникальных пользователей. Просто не все, к сожалению, просчитывается. А так да, где-то в таком районе. И в своем разделе мы первые, но и если считать по пиару, а там гораздо более раскрученные есть проекты, то все равно в первую десятку входим. Сила. И об этом все, в принципе, знают. Огромная сила единения, осмысления, крепости, да чего угодно. Пришла пора заявить смелее, расширить сознание... Надо только продумать долгосрочную стратегию.

- Слушайте, там у вас женщина валяется.

- Да видела я ее. Пьяная лежит. В шубе.

- Нет, она совсем голая. Прямо в грязи.

- Значит, сняли шубу.

- Хоть милицию надо вызвать.

- Ты ее знаешь, что ль? - проворчала бабка, и с неохотой стала вертеть ручку старого аппарата с красным дулом-рожком.

Увидел дворничих. Замешкался, не знал, как обратиться. "Тетки" - обидятся, "госпожи" - смешно, "гражданки" - странно.

- Вот, поглядите!

- Да, безобразие, - сказала одна, почмокав губами, над которыми виднелись темные усики. - Сорок минут уже валяется, и хоть бы что.

- Упилась вусмерть. Надо же так наклюкаться-то!

- Ходят тут, ходят, пьют до бесчувствия, наблюют, подтирай за ними...

- Да вы что! Она уже сорок минут?

- Сперва так лежала, потом какие-то мужики подошли, шубу сняли.

- На морозе по меньшей мере сорок минут пролежала.

- Пьяная?

- Ну, пахнет вином, но не так, чтобы очень. Может, сыпанули ей чего в стакан, и готова.

- А вы ее знаете?

- Впервые вижу.

- Да? Тогда откуда такое участие?

- Ну, е-мое! - и Сергей снова выматерился. - Мимо должен был пройти? Да хватит ее трясти, в больницу надо.

- Пьяная.

- Тогда в вытрезвитель заберите. Не лежать же ей тут.

- А пусть полежит, - сказал тот, кто помоложе, и хохотнул.

- Или ты ее лучше с собой забери, раз так приглянулась.

- Сама виновата. Пьют где придется, незнамо с кем. Вот так и попадают бабы. У нас знаешь, какой случай был...

- Ну, давайте еще обсудим, почему она напилась!

- Может, она под клофелином. У нас знаешь, какой случай был...

- Да помолчи ты, Маринина нашлась. - оборвал старший. - Тебе детективы писать, а не в патруле работать.

Через полчаса Сергей проводил скорую. Сунул врачу триста рублей - все, что нашлось в карманах. Записал на всякий случай номер больницы, куда ее повезли, и оставил свой. Улицы начали оживляться, самые ранние работники всяких учреждений сновали туда и сюда, цветочницы, позёвывая, отпирали киоски, табачница дождалась сменщинцы, завертелась первая шаурма, тускло блестели в утреннем свете иномарки. Сергей бессонными глазами обвел площадь: чего ради он стал возиться с пьяной?

Заслонила собой всю славно проведенную ночь. Лишила хороших ощущений. Это надо поправить. Сейчас. Сергей полез в карман, вынул наушники, нащупал кнопку "играть" на черной пластине плеера, надавил.

"Щастье!.. ты-ты-ты-тыц... Щастье!.. ты-ты-ты-тыц..."

Да зачем работа, если даже деньги - и то, не знаешь, на что потратить. Катя спускает все, что к ней приходит, живет в своё удовольствие. Деньги ей прямо руку жгут. И добро бы на что толковое - нет, на всякую дрянь, на сущую мелочь, дешевку она умудряется тратить сотни и сотни долларов. Почему же она несчастна? А в том, что несчастна, Катя не сомневалась. Так уж она себя чувствовала.

- Ты не представляешь, что я изобрела.

- Начало не очень многообещающее, Ир. Я такой зачин уже слышала.

- Нет, на сей раз нечто удивительное. И сколько раз говорить тебе: зови меня Эльза, это имя мне было дано прежде рождения. Слушай. Я знаю способ предсказывать будущее.

- Лучше бы ты изобрела способ предсказывать прошлое.

- Напомни, ты подарила мне на Новый год ежедневник?

- Ежедневник?

- Я мчусь на скорости сто кэмэ в час по Рублевскому шоссе. За рулем Владимир, - прибавила Ирина, трудно сказать, зачем. Чтобы Катя не брякнула лишнее, когда-нибудь, при гипотетической встрече? - Но я не о том. Я в ежедневник стала записывать разные разности, просто так, от скуки. Всякие эпизоды. К середине мая они стали выстраиваться в какой-то пока не понятный сюжет. Но знаешь, что я обнаружила? На какой странице что записано, то и сбывается. Владимир говорит, тантрическое упражнение. Мы ходили к гуру, Ивану Лаптеву, он все понял. Дело в том, что Владимир одно из трансцендентальных воплощений Лаптева, вроде как аватара, ипостась, понимаешь? Поэтому мы сейчас выполняем некий урок, а ты, кстати, получила благословение за благодеяние в прошлой жизни...

- Слушай, ты же собиралась ехать послушницей в православный монастырь...

- Одно другому не мешает, все дороги ведут наверх в одну точку. - голос Эльзы звенит и подпрыгивает, как мягкий хлыст, пружинит, вот-вот щелкнет и послышится смех. - Ты не представляешь...

- Что?

- Первая запись у меня приходится на первое января. Вот как ты думаешь, что было первого января?

- Новый год.

- Правильно. Но не только. Для всех людей был обыкновенный Новый год, подумаешь, Новым годом больше или меньше. А у меня первого января открылась аджн-чакра.

- Ну-ну, - сказала Катя, оживляясь.

- Вторая запись начинается тринадцатого февраля. Между прочим, пятница. Ну, ты знаешь, что у меня произошло тринадцатого. Лучше не вспоминать.

Катя не знала, а если знала - забыла, но была слишком хорошей подругой, чтобы при Владимире, хоть он и на том конце провода беспроводной телефонной связи, интересоваться, что именно случилось у Эльзы в пятницу тринадцатого.

- А третья сцена наступила четырнадцатого мая.

- Ну, до мая еще далеко.

- В том-то и дело. Я, может быть, открыла секрет бессмертия.

- Как?

- Сама понимаешь, пока ты пишешь свое будущее, умереть не удастся. Оцифровка и форматирование будущего. Будущего не воротишь...

- Есть различие, в каком контексте произрастать человеку, правда? Питаться ли ему клипами, собственными измышлениями, или дышать воздухом настоящих свершений... Сейчас мы переживаем некий период, в принципе, переходный... Я имею в виду, прежние лидеры от нас отходят, идут новые люди... Нормальный процесс, в общем-то. Нас перепечатывают другие издания... Какую профильную, так сказать, газету ни откроешь - наши материалы. Наладить оборот идей... Распространять...

Алиса покачала головой: прельщение. Вспомнилась недавняя эсэмэска от Павла, после заседания в широком кругу, когда к ней подходили всякие люди. Особенно запомнился один, в костюме-тройке, галстуке небесного цвета и с черными растрепанными волосами, прикрывавшими оттопыренные уши. Он был веснушчат и улыбчив. "Этьен. Поэт-перформансист", - представили его Алисе. "Перформансье," - поправила тройка и церемонно полупоклонилась.

Свет мой зеркальце, скажи... Чем сотовый с выходом в интернет не волшебное зеркальце? Электронные письмена, не менее таинственные, чем Вальтасаровы, гласили чушь: "Поздравляю. Будь внимательна: могут последовать искушения".

Захлопнув крышечку сотового, Алиса вздохнула, пряча вздох в воротник. Не иначе как Павел сам себя стал воспринимать в роли гуру. Она могла бы и додумать: "Ты мое искушение". Но остереглась, мысль прошла по самому краю сознания и канула в нетях.

Начальник Кати Хохломской был личность в некотором смысле выдающаяся. Он и впрямь выдавался. Ростом и объемом. Волосы у него росли очень странным манером: от двух макушек, расходясь концентрическими кругами, причем слева завернуты в одну сторону, а справа - в другую.

- Свастический орнамент, - говорил он.

Сей неразвитый, по мнению зло настроенных худосочных сотрудников, персонаж ворочал миллионами, каковыми худосочные могли бы распорядиться гораздо лучше, оборотистее, расчетливее - но отчего-то не распоряжались.

Рекламное спокойствие. Единственный вид постоянства в жизни современного человека - постоянство рекламного дискурса. Можно быть уверенным: когда придешь домой и включишь телевизор, увидишь те же жизнерадостные лица семей, счастливых благодаря "мифу" и "фейри", которые ты наблюдал и вчера, и позавчера. Мир этот тоже меняется, но гораздо медленнее. Вас может бросить жена - но тетя Ася вас не бросит. Иногда они надоедают вам, раздражают вас, как не в меру общительные знакомые. Но они всегда с вами. Такова основа спокойствия.

Предположим, год две тысячи первый. Кавказ. Грозный, крыша раздолбленной гостиницы "Арена".

- Юша? Ну как там?..

- Все в порядке...

Примерно через полгода, как заселился в квартиренку на окраине Москвы, Сергей обнаружил, что совсем не помнит не только подробностей пейзажа, но и самого пейзажа, открывающегося из окна. Его всегда застило нечто, стоящее перед внутренним взглядом Сергея настолько въяве, что сама реальность казалась неубедительной. Представлялась призрачным подобием той, которая стоит за ней, плоским отражением. Но нынче утром он пил чай и вдруг увидел: ряды косо расположенных домов выстраиваются так, что напоминают занесенный над городом серп во весь горизонт, с кривыми зубцами - блочными пятиэтажками, семиэтажками, двеннадцатиэтажками.

Он мерял асфальт точными шагами, уверенно и пружинно. Тяжелые подошвы ботинок печатали следы, словно станок, лента наматывалась на катушку, немецкая пишущая машинка в воображении отстукивала ритм: "Рихард Зорге, Рихард Зорге". Сергею нравилось имя и нравилось представлять себя героем старой киноленты, где невозмутимые рослые мужчины всегда в полной боевой готовности, собраны, строги и дисциплинированы, а женщины в длинных платьях, с голыми покатыми плечами, с жемчугом на шее и волосами, завитыми по моде двадцатых.

- Сергей Владимирович Балалеев. Восемьдесят второго года рождения. - утвердили там.

- Да, я...

- Старший следователь Тихомиров беспокоит...

Только удачная сделка могла помочь Рамазану на время забыть, что за бредовый мир, где биомассу взрывают, как так и надо, а она всё носится, оживленная и восторженная, с пожарища на презентацию, из больницы на премьеру, со взрыва на показ. Когда наклёвывалось удачное сочетание обстоятельств, которое могло обернуться прибылью, он чувствовал возбуждение - аппетит к жизни просыпался и рос. Всякий смысл просыпаться отпадал, если во дне ничего не светило. Сделку, которая должна была вот-вот состояться, Рамазан любил, как собачник - племенного щенка, пестовал, как мать пестует и нянчит своё дитя, возился с ней, как цветовод возится с редкой орхидеей - и она вознаграждала его преданностью, любовью, плодами. Хотя не все цветы дают плоды.

А некоторые - ядовиты.

Только большие затраты энергии, сил, всех ресурсов на грани фола, банкротства, катастрофы привлекали его. Он был не согласен просто проживать час за часом - в голове постоянно роились планы, желания, намерения ветвились, мысль работала с бешеной частотой. Идея занимала его целиком. В уме развертывались многочисленные сценарии, проходили разговоры с деловыми партнерами: каждый - в десятках, сотнях вариантов. В моменты, когда беседа направлялась в заранее продуманное русло, и переговорщик, сидящий за столом на против, плыл и терял ощущение реальности, Рамазан, напротив, чувствовал настоящую пульсацию жизни. Удачное предсказание хода вещей наполняло его ощущением могущества. Поэтому в бизнесе он всегда шёл на самом гребне, опережая свои реальные возможности на полшага, твердо рассчитывая на несбыточные кредиты, ни на кого не надеясь - и неожиданно для самого себя раз за разом оказывался любимчиком судьбы: она выдавала ему ссуды, хоть порой и в самый последний момент. Когда это случилось в первый раз с тем грузом паленой водки, за который предстояло рассчитаться с весьма крутыми ребятами, а фуру задержали на подступах к столице и неожиданно всё решилось одним оборотом - он не поверил. Начиная с завязки того нехорошего сюжетца, думал, ничего не выгорит, был уверен, убьют. Подобная уверенность, впрочем, посещала его несколько раз - и пока впустую. Примеряла силы, не хотела расходоваться. Вот и был дерзок куражом последнего отчаяния, пропадать, мол, так с музыкой.

После того, как жизнь подалась под весёлым напором-наскоком, братва передумала мочить и даже чего-то трошки струхнула от ясной, хоть и не понятно, на чем основанной силы и уверенности опричника-беспредельщика, - удивился и всерьез заподозрил, что в стиле поведения кроется метод.

Струна внутри крепла, ее вибрация не отражалась в треморе пальцев, только левая бровь чуть дрожала, поэтому он, как бы в задумчивости, в момент объявления важного решения, имитируя, что вот сейчас - в самый настоящий момент - пришло оно, обычно придерживал указательным кисточку брови.

Бизнес вошел в какую-никакую колею, игра началась такая, где летели, как кегли, не то, кто был при делах. Чаще вовсе посторонние люди, о ком говорят - невинные, пострадавшие, жертвы.

Рамзан жил, как придется. На полу - ортопедический матрас, хлопковой, летней стороной кверху, лежал, понизу обрастая, как лодка колониями водорослей, мохнатой пылью.

Посреди потолка торчали лампочки на веревочке, точнее, на ободе, все три повернуты по часовой стрелке, недосуг было нахлобучить плафоны. Обои кое-где поотстравали, местами выцвели, батарея парового отопления облупилась, стол был колченог, стулья из разных опер. В ванной отходили от стен, порой обрушиваясь, кафельные плитки. У унитаза прогрессировал хронический насморк, и всё его устье было покрыто ржавчиной. Трубы гудели и ревели, душ умер, умывальник покосился, кран сник. На кухне краны открывались с трудом, и еще больших трудов стоило убавить напор воды. Две другие комнаты Рамзан даже не открывал. Трудно было поверить, особенно подругам, что обитатель такого жилища мог позволить себе квартиру с евроремонтом, биде, джакузи, пластиковыми окнами, дубовыми дверями, мраморными холлами, двумя-тремя туалетами и прочим, что, может, и не нужно, но полагается. И не то чтобы Рамзан экономил на салфетках - его просто не занимала непосредственная обстановка.

- Вы смотрели этот фильм? - спрашивал Павел, неспешно второй раз заваривая чай себе и Семену, кофе - Алисе.

- Да, - глухо откликался Веников.

- Старший следователь Тихомиров беспокоит...

- Слушаю. Чем могу быть полезен? - официально отозвался Сергей.

- Утром в больницу поступила женщина с тяжелым отравлением, вы оставили свои координаты врачу скорой помощи... Мы занимаемся выяснением обстоятельств, при которых женщина была отравлена...

- Могли бы вы явиться для более подробного разговора?..

- Ну, Хохломская, ты не гламурна. - сказала она вместо приветствия.

- Сегодня со мной никто не здоровается. А что, не так выгляжу?

- Послушай меня, мы сейчас же идем покупать тебе новые штаны. В таких уже никто не ходит.

- Плевать я хотела. И денег нет.

- Деньги - есть! В этом одна из их неизбывных особенностей.

Манеж блистал глянцем витрин, словно сошедших со страниц журналов. Здесь в это время было полно народу. Катя то и дело задерживалась взглядом на длинноногой красавице или парне во всем белом в этот еще не наставший для белого сезон. Эльза шла, как паровоз, ни на кого не глядела - скорее на ней останавливались взгляды.

- Скоро Манеж превратится в Петровско-Разумовскую толкучку. Даже толкучу. Ты только посмотри, сколько здесь народа с окраин.

- Какая разница?

- Одна даёт, другая дразнится. О, гляди!

Пока Ирина возилась в кабинке примерочной, Катя переминалась с ноги на ногу и обводила взглядом ряды того белья, в приложении к которому слово "роскошный" даже не кажется пошлостью.

- Ты не примеришь халатик? А почему? Слушай, ты создала себе образ молодой женщины со странностями. - вещала Эльза за занавеской.

- Ничего. Людей с безобидной придурью у нас любят.

- Ну, как я?..

- Погоди-ка, я еще примерю тут кое-что... А это?

- Мило, да? Так по-детски... Что-то тут есть. Но я хочу быть соблазнительной роковой женщиной! Принесите мне еще вон то, с кровавыми цветами!..

- Ну что, макдональдс или пицца-хат? - довольная, с покупками, Эльза шла теперь медленнее, как законная королева дворца, открытого всем посещениям. Словно её коробки и картонки доказывали ей самой право здесь так вышагивать.

- Ты уже порвала с Сергеем? - спросила Катя.

- С Балалеевым-то? А зачем рвать отношения?

- А что, так и будешь волочь на себе, из опасения причинить боль тем, кому на тебя, вообще-то, наплевать, хотя они и не могут оставить тебя в покое? Привыкли кем-то питаться, кого-то ненавидеть, кому-то звонить, орать, писать письма, говорить гадости, объясняться в любви - общаться, одним словом...

- Нет, я хочу спросить, можно же просто и прекратить отношения... А можно перевести их в пассивный режим...

- Ну, я бы так не смогла. Я, когда порываю с мужчиной, обычно сжигаю мосты.

- Ты белый и светлый, я - я темная теплая... Я множу окурки, ты пишешь повесть, Анечка-а-а, просила снять маечки - тум-тум...

- Слушай, ты можешь поговорить нормально?

- Ну вообще-то тут что-то есть, - сказала Ирина то же, что и двадцать минут назад, в магазине. - Рвать отношения... Тантра. Да. Мне Владимир рассказывал. Мы с ним к Ивану Лаптину вместе ходим, я тебе говорила? Ты, кстати, встречаешься с кем-нибудь?

- Я... Не знаю... Пока нет. То есть, я его совсем не знаю. Он очень странный. Я вроде видела его где-то. И как будто он не из наших земель.

- В прошлой жизни, точно. Так бывает.

- Владимир рассказывал?

- Да ну тебя. Лучше давай уже по пицце сожрем, я голодная, как крокодил. Понравился тебе мой халатик?.. Ну, а чем странный-то?..

- И имя у него ненашенское. А халатик классный, да. Дашь поносить?

- Тебе-то зачем, малохольная? Ходи в своём балахоне. Ремедиос, блин.

- Владимир у тебя как по отчеству-то? Ильич?

- Подымай выше, Владимирович.

- Ну, в стране сейчас один Владимир Владимирович. Трейдмарк.

- Трапеза богомола, - вдруг с остановившимся взглядом, как кукла, сказала Ирина.

- О чем ты?

- А?..

- Ты можешь мне объяснить, что ты только что сказала?

- М? Нет. Вряд ли. Не думаю...

Явиться для выяснения обстоятельств... Разговор о новом проекте не задался. Светлана, замгенерального компании "Тавро" (биллборды, рекламные щиты, полиграфия), поправляла прядь. Потом бумаги на столе. Потом юбку под столом. Она все время что-то поправляла.

А еще за ее спиной стоял телевизор, там круглилась сцена, выбежали девчонки-подростки в кокошниках и коротких юбчонках, и начали судорожно отплясывать быстрый танец. Казалось, пляшут невротики или куклы: гримасы прибитых к лицу упорной тренировкой улыбок, дерганные повороты голов, навек согнутые в локтях руки и негнущиеся ноги. Вид был у них смешной, но была во всем какая-то носорожья грация. Танец маленьких слонопотят.

- Сергей, вы слышите меня?

- Одиннадцать по две тысячи, - повторил он последнюю зацепившуюся фразу.

- Выступает Андрей Харитонов, - спокойно и просто, с грустным достоинством, интонационно "на спаде" доложила ведущая с безбрежным декольте, похожая на тюлениху в красном обтягивающем платье, ставшую на задние ласты, и вперевалку, перебарывая желание упасть на все четыре и передвигаться привычными прыжками, удалилась.

- Наталья Петровна меня всегда так представляет, словно я... только что спустился с небес, - мягким фальшивым голосом произнес брюнет и засмеялся - не "ха-ха-ха", а "ах-ах-ах". - А ведь я обычный человек! Ничем не отчаюсь от вас, друзья. Просто пою...

Казалось, брюнет вот-вот вынет из-за пазухи бутафорский пистолет, громко щелкнет себе в висок и изящно-безжизненно упадет в кресло. Однако этого не случилось. Оборвав романс эффектным "ля", брюнет стал кланяться.

- Вот и передадите Ивану Дмитриевичу, - подытожила Светлана.

Катя Хохломская, она же Катя Хохлома, грезила назначением на новую работу. Та уже поманила ее блеском радужных перспектив, но пока как-то издали, неотчетливо. Конечно, журнал требует много времени... И сил... Зато она будет свободна: свободно подниматься в девять утра, свободно ехать на работу, свободно сидеть целый день за компьютером, свободно трястись в свободное Перово, чтобы там, дотащившись до кровати, свободно рухнуть на нее.

В руках Кати не задерживаются вещи, которые она покупает: щетки, коврики, ершики, мочалки, губки, веники. Всё уплывает. Прямо уходит из рук - сквозь пальцы. Можно подумать, вещи материального мира имеют жидкую природу. Разве она могла подумать, живя в доме родителей - большом спокойном доме, где, если что и менялось, то с течением времени, медленно, постепенно, что на самом деле предметы вещественного мира вертлявы, беспокойны, а главное, преходящи со скоростью большей, чем мысли, иллюзии, ощущения. Что они, в сущности, так же иллюзорны, имеют ту же неуловимую природу, как то, чего нельзя пощупать руками...

Вот она пытается сломать их, пока они не стали слишком крепкими и не законсервировали ее в окончательно замкнутом пространстве - почему же сокрушение так больно? Видимо, стены созданы из нее самой. Она проверила электронную почту.

"Рамзан".

- Ты знаешь, Светлана из "Тавро" просто конкретно пропарила мне мозги... - говорил Сергей.

Он отпивал желтый глоток из пластмассовой банки, маркированной "Бочкарев", хотя на самом деле там пенилось и плескалось "Ярпиво".

- Я ничего не понял, что сказала...

- Теракт, - проговорил Рамзан, поворачиваясь спиной к телевизору. - Шоу года... И все смотрят, и все втыкают. Вот кусок правильной, реальной жизни, человеческая трагедия, ошметки подлинности. Как же не почувствовать свою причастность. Единение. Порыв. А я так скажу: кто смотрит это по телику, тот подлец. Шоу Бенни Хилла. Только в пятеро дешевле, а рейтинг запредельный. По бюджету гораздо скромнее любой фабрики звезд. Супердокументальный фильм. Реалити, мало не покажется. И все довольны... К тому же, оплачивали другие... Спецслужбам - работа, журналистам - восторг, депутатам - личная известность, телезрителю - наркотик. Просто красота. Жить нескучно.

- Весь мир театр, а люди в нем - заложники.

- Да, и давайте уже сделаем это презумпцией нашего существования.

- Правильно. Нечего ныть, если спасутся не все.

- Любой уважающий себя современник обязан погибнуть в теракте. Славная смерть нашей эпохи - она делает героем.

- Жрем друг друга, как насекомые...

- Вообще, мы взорваны еще до взрыва. Надо признать, что все погибли в тот момент, когда были взяты в заложники. Теракты возможны, пока есть истерия. Эсэсовцев было меньше, чем евреев. Толпа могла смести солдат вместе с офицерами. Но стихийно надеялась выжить поодиночке. Пассажиров самолетов всегда больше, чем террористов. Если помнить, что ты уже умер, можно на многое решиться.

Каминный зал ДомЖура с мягкими креслами, несмотря на крохотные размеры, заполнен всего на треть. Интересно, камин здешний когда-нибудь топится? В президиуме пожевывали дужки очков, поглядывали поверх очков, взгляды выдавали некоторую обескураженность. Сегодня никто не знает точно, что происходит в мире, где начало и когда конец, и каковы последствия. Один из заседавших отложил паркеровскую ручку и повел речь. При первых же словах журналисты отреагировали, как бывалые бойцы - включили диктофоны и отключились от происходящего.

- Давай, Иван, - сказала и Ирина оператору.

- Если у войны не женское лицо, то у терроризма лицо, во всяком случае, женское. Смертницы-камикадзе относительно дешевы, их производство, то есть, обучение, ничего не стоит, женщины более внушаемы, более покладисты и лучше управляемы и, в конечном счете, требуют малого. Их желание - доказать мужчинам, что и они годятся для каких-то шагов, и снискать себе лучшую часть у бога, к которому они, как им хочется верить, направляются после смерти...

- Простите, - поднял худую бледную руку, поросшую темным волосом, журналист в давно нестиранном свитере. - Я из "Всемирной право-славянской газеты"... Почему вы говорите, что они только верят, будто направляются к богу, в то время, как они в действительности направляются к богу? Ведь все мы знаем, что по вере каждому будет дано...

- Давайте не будем извращенно трактовать слова Священного Писания... И вообще, наше дело - политология, а не богословие...

- Надо мысль иметь в бестолковке, - вещал свитер, постукивая себя узловатым пальцем по голове.

Случился странный мыслительный затор. Свитер говорил, и никто не прерывал его. Все только глядели в некоторой оторопелости, в которой было что-то от транса, а бывший хиппи зачитывал избранные отрывки из стихотворного "Манифеста христианского коммунизма". Наконец он закруглился и, удовлетворенный, сел.

- Да... Сказать тут что-либо довольно трудно. - сказал выступающий.

- У нас с вами случилась беда. Такое не должно было состояться. Но оно произошло. И будет происходить. Простите. Это не для печати, поймите правильно. Не для телевидения. Я мог бы призвать вас к большей ответственности, к лучшему пониманию роли каждого: кто освещает события, тот участвует в них. Медиа частенько соблазняются всякими рискованнными шагами, понимаете, ведь так приятно - "мы делаем новости", "как скажем, так и будет". Но поймите. От ваших слов иной раз зависят судьбы людей. Вы же и сами прекрасно знаете. Трудно сказать, куда террористки идут после смерти. Это не дело рассмотрения прессы. Мы не должны их героизировать. Вот задача.

- Не горюй, Ира, как-нибудь выпутаемся, - расстегивая ворот клетчатой рубашки, проговорил Иван.

Беспокойства о земных делах - лишь следствия усилий вечной пугающей и путающей иллюзии, сотканной умелыми руками богини Майи, богини вечного тлена и распада, однообразных повторений и потерь. Даже хорошо: кончилось то, что она никак не могла заставить себя закончить.

- Зачем тебе работа на телевидение? - спрашивал Владимир. - Разве ты не знаешь, что в действительности все развивается по другим законам? В иных мирах, не таких, как наш, человек, едва чувствует агрессию или неприятность, моментально сбрасывает тело и тут же получает новое, а ты не можешь сбросить с себя груз придуманных проблем. Всё это темнота и пустота, шуньята. Поверь, чем меньше ты будешь "париться", тем лучше будут дела на работе и тем больше денег тебе будут платить. Если что, я тебе помогу на ином уровне...

- Ирина, ну ты учудила, - сналету начал он, - кто ж такие причины выдумывает. Сказала бы, мол, болею, дайте еще один шанс, что я, должен тебя учить... Из-за пары загубленных сюжетов не увольняют. А то стоишь, как ни в чем не бывало: "Я занималась более важными вещами". Ты б еще сказала, самосовершенствованием! Просветлялась, кулды-булды. Естественно, они разозлились. Сейчас зеленые там сидят, плавятся от злости. Считай все дела под откос пустила: дальше этого, в клетчатой рубашке, с его новыми идеями, они вообще слушать не стали. Разве так можно? Пойдем-ка покурим!..

Эльза немного прикрыла глаза. Курение - вот единственное, с чем она еще не справилась. Послушно, как загипнотизированная, позволила увлечь себя на лестницу. А Левицкий все тараторил без умолку:

- Слушай, ладно, ничего, не все еще потеряно. Напиши заявление гендиру, что была, мол, вне себя. Дай убедительную причину. Тебе простится, на себя беру. Такими вещами шутить не надо! Мало ли что в жизни случается... Они поймут. Напиши, что у тебя умер близкий родственник, серьезная причина, и проверять никто не станет.

Эльза снова стала смотреть, как наставлял Владимир - сквозь всех, сквозь этого прохвоста. Визуализировала его образ, каким бы он был в полной реализации. Ну, в том, что он - демон, сомнений нет. "Ку-санг-лока", плохая компания. Вертлявый, хитрый, с острой мордочкой, сутулый, зажим на уровне горловой чакры. Губы то и дело облизывает, лис.

- В общем, я берусь все устроить, Ирина, - сказал он и робко взял ее за руку потной ладонью. - Ну, скажи "да" - и считай, дело сделано.

- Фигня какая, - Эльза выдернула руку. - Да вы что тут все, с ума посходили?

Она вдохнула три раза, медленно и спокойно. Прикосновения демона могут быть опасны. Как он посмел, он что, не в курсе, что она в полной реализации - нечто совсем иное, нежели он? Ведь существа отлично знают в глубине своих тонких тел, которые еще именуют душами, кто из них что собой представляет. Поэтому даже если демон не сознает, что он демон и что перед ним богиня, бодхисаттва, он все равно ведет себя с ней несмело и почтительно. Взять ее за руку - поистине верх бесстыдства. И она обратилась прямо к сути стоящего перед ней существа, минуя его эго и ложную личность:

- Скоро Шива сокрушит тебя в своем танце.

- Совсем крезанулась! - сказал Левицкий. - Не знаешь, чего с ней? Я слышал, наркотики, не может быть, ерунда. Но кто ее с катушек сорвал?..

- Думая о своем отношении к тебе, я пытался определиться с тем, как это называется. И мне даже пришло в голову слово "неэтично".

- Неэтично?

- Врач не должен испытывать по отношению к пациенту таких и подобных чувств, - продолжал Владимир, как всегда, плавно и почти безучастно. - Например, в нашем центре романтические отношения между теми, кто обучается боевому искусству, запрещены. Когда в школе боя богомола вскрылся один случай, то был вопиющий факт. Одного из учеников пришлось удалить.

- Удалить?

- Конечно. - кивнул гуру. - Но не физически, конечно, зачем? Впрочем, без нашего вмешательства он все равно окажется ближе к погибели, чем сам может вообразить. Ему предстоит перерождаться многие кальпы. Возможно, даже в теле скорпиона. Это одно из самых неблагоприятных рождений. Пока беспредельная благодать, беспричинная милость не снизойдет. Но ведь и пробуждение будды - такая же беспричинная милость. Озарение невозможно приблизить собственными усилиями. Да и не нужно, ведь не к чему приближаться. Ты уже там. Нужно только осознать.

В силу неизреченной высоты своей подлинной природы она довольно быстро постигла сокровенное премудрости, которую пытался передать ей Владимир. Она делала подчас замечания, удивлявшие его самого исключительной меткостью и глубоким проникновением в суть явлений. Она, например, объяснила, чем ей не нравится Декалог: "Слишком много "не"". И он в порыве восхищения провел рукой по ее стопе и прикоснулся ко своему лбу, что значило, как он сказал, высшую степень поклонения: так приветствуют людей, с которыми не рассчитывают сравняться в познании истины в пределах ближайших двух-трех жизней. Однажды она непроизвольно особым образом сложила руки на груди, и он поразился: ведь этот жест, спонтанно уравновешивающий две стороны бытия, известен миллионы лет, но ему специально обучают, а тут безо всяких диет и тренингов...

Пальцы Эльзы сами собой складывались в мудры, а внутри, распирая зеленым с золотым узорами восторга, беспрестанно звучала и блестела мантра. Каждая новая мантра, которую слышала Эльза, обретала свой цвет, одна ярко-синяя с белым, вторая изжелта-бардовая, третья, наиболее простая, зелено-золотая. Ей казалось, что она все уже знала, тогда, за гранью рожденья, а сейчас только припоминает. Целую вечность безграничное сострадание заполняло ее сердце, пело и выплескивалось через край, так что некоторые знакомые уже иначе на нее не реагировали, как только производя рукой неопределенные жесты у виска.

- Хоботков затеял нечто исключительное. - сказала Даша.

- Из ряда вон выходящее, - поддавливала Даша.

- Что же?

В курилке - лестничном марше - эхо прыгало сразу и вверх и вниз по ступенькам, словно шарик в компьютерной игрушке. Не хватало только, чтобы бетонные блоки, в которые врезался воображаемый шарик, исчезали, принося игроку десяток очков.

- Думаю, тебе понравится. Да и все будут в отпаде.

- Не томи.

- Короче, мы будем поддерживать детский дом!

- Детский дом?

- Благотворительность, милосердие, телевизионщики, ну, ты понимаешь...

- Но зачем? Какая связь между Хоботковым и детским домом?

- Неужели не ясно? И я должна тебе объяснять! Такие шаги сразу поднимают рейтинг до потолка. Хоботков такой архетипический папашка, а все эти ребятишки - его сыновья и дочери. Дед Мороз и детвора. Классно придумано, да?

- Твоя, что ли, идея?

- Ну, а хоть бы и моя!

- Дополнить хочется. Пусть детдом будет, да. Выигрышный ход. И пусть это будет детдом - школа-интернат для умственно отсталых детей...

- Нет, уже неправильно. Что ты! - сказала Даша, озабоченно стряхивая пепел в разинутую пасть урны. - Хоботков и имбецилы, Хоботков и дебилы, Хоботков и олигофрены. Кому нужен такой ассоциативный ряд?

- Да ладно, ассоциативный ряд. Есть люди, они страдают. Конечно, помочь детишкам - святое дело. Еще наберите поздоровее да порумянее, желательно из здоровых семей, чтоб детский дом поинтереснее выглядел, поярче. Лубок! Никто не хочет "светиться" рядом с отверженными. Понятно, такое не для успешных...

- А что, - вдруг раздался бас, - пожалуй, здесь есть зерно, как думаешь?

Катя и Даша обернулись - с верхнего этажа, полубог, стриженный полубоксом, спускался Зевес-громовержец, сам Хоботков. Кстати, он страшно не любил, когда его называют по фамилии.

- Игорь Валерьевич, ассоциативный ряд...

- Будем играть на неожиданном. Еще один Игорь Валерьевич, помогающий детскому дому, никого не интересует. А вот Игорь Валерьевич, который возится с имбециликом без рук - уже кое-что. А?

>

>Екатерине - Рамзан

И все. Никакого "встретимся в клубе", "сыграем в бильярд", "приглашаю в ресторан". Даже странно. Даже легкое разочарование и досаду чувствовала Катя Хохлома. Но если она не ошибается, она зацепила его крепче, чем, может быть, сейчас кажется ему самому.

Она не знала, куда себя деть. И тут изгнание с работы...

Накануне она вошла в метро и все показалось ей исполненным знамений. Она пробежала между тринадцатым и четырнадцатым турникетом, совет как раз был назначен на четырнадцатое, а "13" - число ее рождения. Тот поручень, за который она схватилась в вагоне, тоже оказался пронумерован - никогда прежде Эльза не замечала такого, так вот, там была цифра "4": тринадцать вариантов развития событий превратились таким образом в ее сознании всего в четыре пути, черные и белые, нижние и верхние, страдания и блаженства.

Свободное сидячее место. Единственное в вагоне. Все, кто здесь, глядят на место, но не решаются подойти и занять. Ждут, поняла Эльза, бабушку, которая должна войти на "Спортивной". Но "Спортивная" миновала, а бабушки нет как нет. Зато ввалился парень в кроссовках и бейсболке, нахлобученной на самые глаза, и угнездился там. Раздраженные усталые женщины, каждая из которых стояла, потому что стояла другая, рядом с ней, как одна, порывисто вздохнули. Кто-то даже пробормотал, мол, мужики пошли, что старые, что молодые - как бы место побыстрее занять да получше устроиться. Парень не отреагировал. Эльза заметила в его ушах личинки стереонаушников. Рядом по-прежнему читали газету. Эльза сочла все это дурным знаком: ее место тоже скоро окажется кем-то занято. Но что за место? Где? И занято кем?

Что с ней будет, если бросить на произвол судьбы? Помятые крылышки. Распластанное тельце. Ирина дождалась момента, пока капустница усядется на железную дверь и осторожно взяла за хрупкие крылышки. Она почти почувствовала, как сжалось сердечко босикомого, если только у чешуекрылых есть сердца. Школьные познания в инсектологии не давали на вопрос определенного ответа. Ирина пустилась вспять: вынесла бабочку из вагона, сошла с эскалатора, долой из андеграунда, выпустила на вольную волю. С надеждой прянуло существо, забилось в автомобильном чаду. Куда ты, безмозглое создание? На соседний рынок, питаться медом из банки? В окно наобум? Где доверчивая дошкольница начнет ловитву, отдав команду всем, кто есть в доме, даже бабушке и деду. Хорошенькое будущее - стать экземпляром коллекции начинающего природоведа. Под номером пять, под заглавьем "капустница". И это называется у людей самоопределением...

Эльза спохватилась: куда же ее занесло? Оказалось, нужная станция: вот здесь, в двух шагах, и живет Владимир, поздний и любимый сын профессора МГИМО, ныне бизнесмен и - и кто он там?

- Я в ссоре с отцом три года, - сказал он. - С тех самых пор, как занялся восточными науками. А ведь жили с отцом душа в душу после смерти матери. Но как только я стал совершенствоваться, тут же возник конфликт. Мгновенно. Имей в виду, подобное ожидает и тебя. Майя так просто не отпускает. Она может применить разные тактики. Может поместить тебя в тяжелейшие условия. Люди, о которых ты думала, что они тебе помощники, обернутся злейшими врагами. Самые близкие и вся родня ополчится против тебя. А может, наоборот, начнет заваливать тебя подарками. То одно исполняется желание, то другое. Не верь этому. Обман.

Губы Эльзы оставались сжаты. Ей хотелось битвы. Хотелось вступить в поединок с могущественными и таинственными силами. И победить. Или даже проиграть, но попробовать. Путь постоянного преодоления себя - вот путь истинного воина, и внутренний джихад на таком пути - неизбежен.

- Я благодарен богу, который дал мне возможность употреблять наркотики. Именно благодаря им я получил значительную часть своего запредельного опыта. С утра только после косяка немного просыпался интерес к жизни. Выкурив прямо в постели, шел умываться и чистить зубы. Да, под веществами я пережил большую часть своего сверхличностного и сверхнатурального экспириенса.

Потом, рассказывал Владимир, после некоторого, довольно продолжительного, периода бреда, его встряхнул, как он выразился, "один человек". Девушка, женщина, как поняла Эльза - у Эльзы был хорошо развит центр интуиции, синяя чакра, открывшаяся первого января.

Женщина довела до его сознания простую истину: ты давно подсел. И, хотя ум его, как он выразился, сопротивлялся, она взялась за него и привела в центр "Бокс богомола", который предложил ему нечто другое. Испытывать те же ощущения без наркотиков. За счет внутренних ресурсов организма и тонких тел человека.

Владимир наливал в чашки причудливой формы зеленый чай с жасмином. Ирина хотела бы чего-нибудь посущественнее, но попросить стеснялась. Мама учила ее на первое приглашение к столу никогда не соглашаться и вежливо ответить: "Спасибо, ну что вы".

- Речи условны, - усмехнулся Владимир.

Ему посулили, что он на первом же занятии по "ребесингу" переживет нечто потрясающее, чего ему познавать не доводилось. А он только вышел из тела и был разочарован: такое с ним уже происходило.

- Как интересно!

Детскими глупостями показались ей сейчас воскресные проповеди сельского священника в церковке, переделанной из старой хаты на окраине села. О том, что нельзя желать, чтобы у соседской коровы молока было меньше, чем у твоей. Тут такие вещи творятся - выход из тела, контроль над дыханием, возможность видеть ауру невооруженным глазом.

>

>Екатерине - Рамзан

- Ну чего, чего, командир?.. Ну, груз везем...

Золотое солнце краснело, спускаясь за гору. Горизонт был словно погрызен - это вырастали обломки и зубцы Ханкалы. Когда-то здесь был город. Небо, как опрокинутое корыто. Оно удваивало дорожную безбрежную коричневую грязь, густую и глубокую. И Юше, и Аркадию доводилось видеть разное. Как разлетается, словно лампочка, многоэтажка - фух, и все... А теперь и разлетаться-то особенно нечему. Обломки похожи на скрюченную черную мертвую лапу, тянущуюся к солнцу, ускользающему между пальцев.

- Предпримем суточное мониторирование электрокардиограммы, - сказала врач. - Раздевайтесь...

- Что-что предпримем? - переспросила Ирина, стаскивая водолазку.

- Холтер надели. Вот электроды... А вот - кассетка пишется... Батарейка, она в особом кармашке, вот тут, сбоку... Сутки не снимайте.

- Да вы что! Куда мне этот хомут. Я не могу сутки. У меня сегодня еще дела, как я по городу в подобном пойду?

- А что такого?

- Да сейчас все на шахидках просто помешались. А тут полный набор, электроды какие-то, батарейка... Чего все большое-то такое? Пока разберутся, что к чему, на куски меня порвут.

- Не нервничайте, - сказала врач тусклым, как ее волосы и глаза, голосом. - Что это вы разнервничались так? Каждый день кому-нибудь да надеваем холтер, у нас и отделение - прочитайте на двери. Электро. Кардио. Грамма. У вас с сердечком-то нелады, надо провериться...

- Люди! Послушайте! Неслыханная ситуация! Ну одолжите хоть сто рублей, люди...

И были бы деньги - он бы одолжил. Но не менять же ради этого доллары? Он уходил прочь от криков с мыслью: "Я, может быть, уношу в своем кошельке твое спасение, друг, прости (хотя скорее всего просто халявную выпивку)".

Москва как никакое другое место богата на сумасшедших. Сергей знал одну, из соседнего подъезда. Она ходит только в розовых пачках и с веером - в детстве мечтала учиться на балерину, выучилась, лишь выжив из ума. Просто переустроила мир под себя. И никаких "тянем носочек, еще, еще..." И все довольны. Вот это и есть человек в полной реализации.

Сергей покрутил головой. Он сходит с ума - или она? В вагоне улыбались и понимающе переглядывались. А она ругалась и плевалась в ладонь, с таким видом, словно незримый собеседник был здесь же. В какой-то момент Серею даже показалось, что так и надо, такой была реакция присутствующих здесь. Он уже собрался было подобраться поближе к женщине, попробовать разобрать ее шипение, понять смысл шума и щебета - но тут настала ее станция, и она вышла.

Так, со скачущим сердцем, и вошла. Все, кто ехал, оборачивались на нее. Бледная, темноволосая, со сдвинутыми бровями и в глазах тоже что-то определенно сдвинутое. Тени сгущались. "Ай, - прошептала Ирина, - ай, ай, ай!"

- Аллах-акбар, - отозвался вагон.

- Посмотрите-ка на нее...

- В шарфы какие-то вырядилась...

А что, если в больнице в холтер вложили бомбу? Если и впрямь она стала шахидкой? Она видела, как в вагоне отсаживаются от нее, подальше, на другие места, на дальние сиденья, уходят, уползают, убегают, многие выходят из двери, кто-то входит, направляется к ней, сейчас они ее схватят, но почему-то последний заслон непреодолен - люди видят, что она одна, вокруг вовсе не люди, они подбираются к ней.

- Помогите! - выкрикнула Ирина. - Помогите, кажется, у меня бомба!..

О клиповости сознания. Вот мы говорим: клиповое сознание. Переключается с фокуса на фокус, быстро сменяет ракурсы, тотчас забывая о предыдущем. Клиповость сознания как универсальная характеристика индивидуального сознания нашего современника и, соответственно, коллективного сознания - как бы его не называть, ноосферой, коллективным бессознательным или психологией масс/толп.

Клиповое сознание проявляет поразительную цельность. В нем не торчит брешей, не видно зазоров, предметы так плотно подогнаны друг к другу, что и не просочиться в расселины смыслов - никаким новым, вступающим в конфликт с предыдущими.

Паззл. Не мозаика, а именно пазл - с заведомо существующей картинкой. Одна частичка держит другую. При этом все они в сущности взаимозаменяемы, даром что, если перемешать, картинки стройной не вырисуется.

Клиповое массовое сознание - благо. Оно вёртко, ловко, озорно, иллюзорно гибко и восприимчиво ко всему новому.

- Относись проще, - сказала Катя.

- Дело в том, я уж не знаю, как мужчины, но девушки что-то влюбляются очень запросто. Им вообще не обязательно видеть, разговаривать, быть знакомой с предметом. Предмет может и не подозревать об их существовании. И все такое. Они успешно справляются с этим сами, в одиночку влюбляясь, в одиночку разочаровываясь. Этот метод возгонки весьма эффективно применяется с давних времен. Самонагнетание, потом конденсат, потом сжижение. Потом снова самонагнетание. И так по кругу: замкнутый цикл. Думаю, для всех будет лучше, если женщины усилием воли запретят себе испытывать подобные чувства.

- А как ты поступаешь, если он тебя не проводил? - проныла Дашка.

- Ну, просто говорю прямым текстом, да и все. Проводи меня. Мужчины в основном просто не понимают, что от них требуется. И надо немножко помочь. 

- Ну уж нет. Увольте. Для меня не проблема - добраться одной ночью до дома...

- Погоди, ты про того самого? - уточнила Катя. - Ты же еще позавчера радовалась, что он чуть не обиделся, когда ты захотела заплатить за себя в кафе?..

- Да. Но это было позавчера. А вчера он меня не проводил. 

- Если хочешь знать, ты несправедлива и напрасно все усложняешь. 

- Почему? 

- Да потому. Уж слишком изощряешься. Вот например с этими счетами. Ты же сама сказала, что всегда настаиваешь на том, чтобы заплатить сама. 

- Да, - подтвердила Даша с садистским удовольствием. - Даже запрещенные приемы использую.

- Например?

- Например: "Слушай, тебе деньги самому нужны". Или, если он женат: "Ты семейный человек, незачем тебе тратиться лишний раз". 

- И что? Проглатывали?

- Как миленькие. После такого уже никто дальше не рыпался. 

- Да ты просто уничтожала их мужское достоинство. Что тут удивляться, если тебе приходилось платить самой?

- Дело не в деньгах. Для меня не проблема заплатить...

Катя засмеялась. Бедная Дашка. Так и будет сама себе капканы ставить. Полыхнуло приятное чувство: Рамзан не такой. Он предупредительный, вежливый. Дверь открывает перед нею. Руку, проводив, поцеловал, а в гости не попросился... И опять Катя удивилась и даже немного подосадовала: самой, что ли, его звать?..

И где, интересно, носит Иру-Эльзу? Рассказать бы ей...

Взрывная метафора - оружие убойной силы. Террористы - те, кто рождает взрывоопасные идеи. Шахиды взрывают нас изнутри. Преступники генерируют опасные обобщения, совершают злокозненные сравнения. Взрывная метафора в состоянии разрушить больше, чем тонны гексогена, причем масштабы разрушения будут понятны не сразу, а во многих случаях и неочевидны. Метафора бывает тоньше и острее меча, дальнобойнее современных ракетных установок, проницательнее радиоизлучения, неуловимее бактериологической заразы.

Тяжелый остановившийся расфокусированный взгляд. Взгляд взрослого человека на детском нежном, круглом личике. Словно сквозь прорези для глаз смотрит совсем иное существо, натянув на себя человеческое тело, как резиновый карнавальный костюм. И это тело - мало ему. Напрягается, расползается по швам. Из него прет дикое нечто. Иное.

- Анализ первых отдельных слов, как при нормальном, так и при нарушенном развитии речи показывает, что первые три-пять слов ребенка по своему звуковому составу очень близки к словам взрослого и составляют примерно один и тот же тезаурус: "мама", "папа", "баба", "дай", "ом", "бух".

"Ом? - зацепилось в Катиной голове. - Ом, ом..."

- Исключение составляют дети-имбецилы и дети с тяжелыми нарушениями артикулярного аппарата...

Катя еще раз взглянула на врача - точка зрачка в центре светло-зеленой радужки смотрела змеино. Даша слегка подперла собой стену - кажется, ей плохо.

Говорят, в детском лепете - все звуки, которые только может издать носоглотка такого строения, как у человека. Потом формируется речь - и одни звуки используются в одних языках, а другие - в других. Остальные забываются, а взрослыми нам уже стоит больших трудов научиться произносить немецкий или французский "r", да и выучив, мы сбиваемся.

И в каждой из шести палат-комнат - ряды кроваток, в кроватках дети, дети, дети... С перекошенными лицами, перекроенными телами, агукающие, хлопающие в искривленные ладоши, вопящие, плачущие.

Фотограф снимал с бешеной частотой, телегруппа - оператор, звукооператор и еще какая-то барышня, координирующая весь процесс, возились тут же, камера глядела вокруг своим черным мертвым круглым оком.

Игорь Валерьевич бледнел с каждой минутой, он уже не порывался взять на руки безрукого, поставить на ножки безногого, погладить по бугристой, словно сквозь нее прорастали рога, головке. Воспитательницы или санитарши, кто они там, утихомиривали во второй палате разбушевавшихся существ, их визг и писк резал воздух, как будто ткань вспарывали ножом, и посреди этого бедлама, как невозмутимый естествоиспытатель, стояла, вся в крахмально белом, спокойно, только врач со змеиной зеленью глаз.

- Я надеюсь, вы поможете нашему интернату, - говорила она, - нам не хватает многого. Лекарств. Игрушек. Книжек. Не так давно нас взяла на попечение женская обитель святых великомучеников Киприана и Иустины, однако, у нашего отделения есть нужда в инвалидных колясках, оборудовании...

- Смотри, записывай, чтоб нам ничего не упустить...

Даша вносила в блокнот закорючки - названия лекарств, постельное белье, электропроводка, сантехника...

- Конечно, все это на ваше усмотрение. Мы будем рады, даже если вы просто - ну, просто поможете нам игрушками или как.

- Не дети, а звери чистой воды, - со смехом сказала санитарка, возглас донесся из палаты.

- Не обращайте внимания, - быстро сказала врач, - они устают. Мы все устаем. Иногда не веришь, что все это происходит в реальности.

С лицом уже мертвенно-серым Игорь Валерьевич выкатился на крыльцо интерната. Да и Даша бледнела синим румянцем, - словно русалка пошла трупными пятнами. Катя порадовалась, что у нее нет с собой зеркальца, на себя посмотреть. Нет, никогда, никогда не рожать. Если есть... хоть малейшая опасность, что твой ребенок...

- Ну, спасибо вам, - прохрипел Игорь Валерьевич, когда выпали из поля зрения Арины Петровны, - спасибо, удружили.

- Игорь Валерьевич, вы же сами... сами говорили... - пролепетала Даша.

- Мало ли, что я говорил. А вы на что?

- Это была ее идея, - Даша показала на Катю.

Игорь Валерьевич и Даша запихнулись в автомобиль начальника. Покойный кожаный салон, дважды впустую щелкнувшая зажигалка - Игорь Валерьевич еле разжег палочку лжетибетского благовония, прикурил сигарету. Со вздохом облегчения выпростал из-под себя полы светлого плаща, включил музыку. Даша сидела, вся сжавшись. Впрочем, было понятно, гроза пронеслась стороной.

- Игорь Валерьевич, можно у вас сигаретку?

- Ты вроде не курила... На...

Даша затянулась "ротмансом".

- Горловое пение... Князь мира стоит над обрывом, и творит океан перед собой теми словами, которые исходят из его рта. Прислушайся, тут и печаль, и радость, и потеря.

- Да-да, - кивнула Даша, не слушая, - да-да.

Катя сумбурно, без ясности, подумала, глядя вслед джипу, что колоссальная неподвижность водителя и пассажира в автомобиле, который движется быстро, очень быстро, всего каких-то два века назад никто и не предполагал, что такое возможно - напоминает неподвижность мертвецов в катафалке.

С удивлением она оглядела себя. На ней была ночнушка в цветочек, руки и ноги привязаны эластичными колготками к кровати. Что за чушь. Она приподняла голову, огляделась. Рядом - другие шесть кроватей, на них женщины. Кресло у входа, в кресле медсестра или нянечка.

Ирина откинулась на подушку, гибкие пальцы правой руки начали распутывать узел. Она оглядела себя - слава богу, бомбу с нее сняли. Жива. Это самое главное.

Точечные интеллектуальные бомбардировки. Нет необходимости закрывать всю возможную аудиторию одной плотной дымовой завесой ложной информации, если только некоторые фигуранты способны принимать действительно значимые решения. Вычленить множество узловых элементов из бесформенной толпы и прозомбировать их целенаправленно и дискретно - такова задача террориста-бессмертника, шахида многоразового использования.

Рамзан ждал. Он умел ждать. Он никогда не торопил события, и они сами стремились к нему, струились навстречу. Вот и сейчас "лег на дно". Уже почти неделю резался в "Богомола". Рамзан уже думал позвать Сергея, он в этом деле лучше фишку рубит, компьютерное дитя, ровесник века. Он бы уж этих гекконов порубал только так. Но интересно было самому. С лязганьем и свистом богомол, словно изящный офицер гестапо, которого играет русский актер, кромсал и шинковал всякую мелкую тварь. А третий уровень все отодвигался и отодвигался. Уже секретные закуты были изучены, научился прыгать по листьям, и знал, где на каком уровне притаилась капля воды, сверкающая алмазным холодным блеском в солнечном луче, а главный геккон, свивая язык спиралью, все исхитрялся задушить Рамзана. Он ловил себя на мысли, что начинает отождествлять себя с богомолом.

- Как успехи?

- Дальше второго уровня никак.

- Ты о чем?..

"А интересно, - думала Катя, уже засыпая, - может быть, есть кто-то, с кем ты синхронен. Он смотрит фильм, а тебе потом приходят оттуда образы и звуки. Вроде бы ни с того, ни с сего. А на самом деле просто иная причинно-следственная связь. Мы же на самом деле очень открытые существа, и никакой мистики".

Впереди гремел скрип и лязг. Катя поняла, там, куда он стремится, есть нечто, жрущее все живое - еще немного, оно настигнет и ее, расчленит, раздавит. Она повернулась, кинулась прочь, добежала до конца вагона, толкнула дверь, дверь поддалась, распахнулась, Катя бежала дальше, контролер прыгнул ей наперерез, она успела сообразить, что в метро по вагонам контролеры не ходят, и тот, убитый аргументом, рухнул наповал, ударившись виском о поручень и забрызгивая кровью сиденья, а Катя бежала все дальше, каждым рывком посылая себя вперед, выбрасывая ноги как можно сильнее, работая локтями, и шум дыхания ритмически поддерживался глухими быстрыми ударами сердца. Маленькая головка на щупальцах, на уродливых конечностях, рудиментах ног или рук, дернулась пресечь путь, и Катя отшвырнула ее ногой, успев ужаснуться сделанному, но не успев остановиться - головка отлетела, выхлестнула стекло вагона. Но вот и с другой стороны послышался лязг, который сперва маскировался и был еле отличим от стука железных сочленений поезда, и обнаружилось, что Катя бежит не прочь, как хотела, а прямо навстречу, и вот уже ее черная фигурка, как обугленная спичка, летит куда-то, в острые насекомые челюсти, которые смыкаются прямо над ней.

Мышь третьего уровня была уже совсем нечто запредельное. Рамзан с восхищением рассматривал ее на экране. Его аватара в том мире, пучеглазый богомол, крутя усами, тоже глядел на мышь, как показалось Рамзану, с большой долей уважения. Шерсть у нее лоснилась, отливала серебристым, длинные острые желтые зубы словно распирали пасть изнутри. Казалось, мышь сдохла, а в нее вселилось металлическое существо, вроде каких-нибудь монстров, которыми кормят в кино, и когти ее сияют, они остры, как иглы. Подвижный нос, опущенный многочисленными вибриссами, так и прядал, глазки блестели острым, колючим блеском. Рамзан подумал, вряд ли он часто видел живых людей с блеском глаз более ртутным, подвижным и металлическим. Не мышь, персонаж компьютерной игры, а прямо реальное действующее лицо.

- Чего делаешь?

- А, да так. Как сам?

- Нормаль. Извини, что в такую рань.

- Да, ну а чего стряслось-то?

- Ничего. Ты же знаешь, я жаворонок. Жаворонки утром просыпаются, а совы вечером.

- А дятлы?

- Дятлы?

- Ну да, старик. Дятлы. Когда спят дятлы?.. Слушай, ты когда-нибудь видел, как двигается богомол? - начал Рамзан. - Как он танцует, прыгает, углами, скачками... Я тут подумал, время, оно совсем как богомол, приседает, отступает и подкрадывается. Его течение неоднозначно. Острие событий непредсказуемо. Куда его метнет в следующий раз?.. Да, а есть еще такая японская школа боя, ты мог видеть в кино. Там складывают руки, наподобие того, как держит богомол свои передние лапы, словно в молитве, его потому так и прозвали - богомол. Только он не молится, а убивает...

- Крюк гоу называется. - сказал Сергей.

- Как? Ты откуда знаешь?

- Школа боя богомола. Танлан цюань. Есть легенда, по которой старый мастер боя Ван Лан потерпел поражение в боях на помосте.

- Ваня Лаптин, так-так...

- Разочарованный, с сердцем, полным горечи, Ван Лан вернулся в свою провинцию. По дороге путь его повозке преградил кузнечик-богомол, выставив вперед свои широкие и острые, как мечи, передние лапы. Он был намерен атаковать. Ван Лан посмеялся и отшвырнул насекомое, но богомол вернулся. Тогда Ван Лан поехал дальше, он сделал что мог, и, если бы задавил кузнечика, вряд ли мог считать себя виноватым. Богомол атаковал колеса, ловко увернулся и улетел. Ван Лан начал наблюдать за повадками богомолов, за их стилем...

- Единство защиты и нападения.

- Точно. Мастер придумал новую технику боя. Через несколько лет в бою на помосте он победил. Император восхитился стилем боя богомола. Ван Лан стал придворным военачальником. Он отклонил предложение. Он предпочел совершенствовать "секретный локоть богомола".

- Импровизация? - сказал он после минутной паузы. - Старик, ты далеко пойдешь. Тебя хоть сейчас на площадь. Твоими проповедями будут заслушиваться.

- Это не гонево, - возразил Сергей, зевая. - Ладно, слушай, я забыл, что хотел тебе сказать и вообще зачем звонил... Сбил ты меня своими богомолами... Просто в детстве ходил два месяца в студию. Преподавал нам один крезанутый япономан.

- Ага, - сказал Рамзан.

Марина Игоревна - лечащий врач. Она светловолоса, светлоглаза. Но под белым халатом у нее черное платье.

- Если ты не будешь есть, у тебя на руках будут вот такие синяки, - показывает она, - и мы тебя будем кормить из трубочки.

- Как змею, - говорит Ирина. - Знаете, просовываешь ей в пасть шпатель... У меня когда-то жила змея. Но дайте мне только позвонить.

- Кому ты будешь звонить? Сейчас ночь, все спят.

- Но у меня родители волнуются.

- Ничего они не волнуются. - Марина Игоревна привыкла не верить на слово пациентам. Иной сумасшедший до того убедителен. Если прислушаться к тому, что они говорят, то придется поверить и в бога, и в черта, и в вороний грай.

Меня зовут Ирина, меня зовут... Я - это я. Ты, кто там, эй, помоги мне. Тяжеловато - каждый день просыпаться заново.

- Будешь себя плохо вести - уложим на вязки!

Вместо чертей-охранников - ангелы-санитарки.

- Сестры, что я вам сделала?

- Молчи, больных перепугаешь. "Что сделала"!

- Отдай швабру, а то меня медсестра будет ругать. - вступает другая больная.

- За что?

- Да ведь сейчас моя очередь.

- Нет, уж коль она начала, пусть продолжает. - начинает третья.

- Эвон, сколько пыли оставила!

- Возьмите сами да протрите! - в раздражении.

- Ладно уж...

- Как хотите, это ваша воля, - говорит та, которая запихивала грязь в угол. - Это вы делаете, не я. Я просто сказала, что пол грязный...

- Я придумала рекламный слоган к воде "Святой источник". - сообщает Ирина. - вот он. Капля святого есть в каждом!

- Девочка, а девочка?

- Что? - вздрагивая.

- Веришь в Бога?

- Верую, - истово.

- А я нет. Я когда в твоем возрасте была, меня муж порезал. Видишь - шрам?..

- Это потому, что ты больная, - авторитетно заявляет еще одна.

- На первый взгляд идеи не убивают, - говорил Рамзан. - Идеи не подкладывают бомбы под автомобили и не распространяются слезоточивым газом по станциям метро. Идеи не сводят с колес электрички и не взрываются средь белого дня у отеля "Националь", калеча прохожих. Все это так. Но действие идей во многом гораздо более разрушительно, и оно лежит в основе всякого материального взрыва. Гексоген - только следствие. Идеи опаснее своего воплощения. Последствия не видны простым глазом. Да и вооруженным глазом их тоже не всегда удается заметить. Потому что текст, послание, любая реклама - структура, обладающая способностью к воспроизводству во времени и пространстве...

- А хорошо быть террористом, - мечтательно сказал Сергей. - Как думаешь?

- Ну, то есть, я хочу сказать, во всем этом есть какая-то романтика, - поправился Сергей. - Все вокруг тебя воспламеняется, только ты остаешься холодным. Секретная деятельность... Организация... Ты мне напоминаешь иной раз...

- Лучше скажи, куда мы сегодня двинем? - перебил Рамзан.

Сергей вынул зазвеневший сотовый из кармана. "Достал", - буркнул себе под нос.

- Кто у тебя там? - поинтересовался Рамзан.

- А, пустяки. Человек один...

- Аллах-акбар, - приветствовал Рамзан.

- Зиг Хайль! - отозвался Сергей, и добавил: - Все шутишь?

Но Рамзан не улыбнулся. Они вошли в зал, и снова понравилось Сергею, как именно они вошли - полы легких плащей развевались, шаг точен, упруг и весом, движения быстры и отрывисты. Вот тут бы и крикнуть голосом с басовитой ноткой: "Так, всем сидеть!"

- А ведь все, что нужно сделать для предотвращения терактов - так только всем сразу выключить телевизор...

- Водки и солений, - сказал Рамзан официантке.

Принесли запотевший графинчик, огурцы, маринованные грибы, какие-то стручки. Рамзан провел пальцем по краю тарелки - маленький, а скол.

- Люди простые и славные, но никогда не верь им. - начал Сергей. Он быстро хмелел. - Они хорошие, и абсолютно бездарные. Они не позволят миру вывернуть их наизнанку, а горе способны воспринимать только по телевизору. В реальной жизни они его не наблюдают. Они делают рейтинг передачам про преступников и о дорожных катастрофах. Это они совершают теракты, созерцая экраны, каждый на своем законном месте...

- Они защищены, - длил свою мысль Сергей сквозь клубы дыма. Он был доволен, что на сей раз говорит он, а не Рамзан. И Рамзан слушает его. - Несчастная любовь не выдавит им кишки. Они дойдут до тех позиций, с которых можно отрицать всё живое и планомерно накладывать вето на всё, что трепещет. Они займут все позиции в руководящих учреждениях, а нам останется только наблюдать, если мы не будем действовать...

- У нас есть арсенал оружия, - сказал Рамзан, слегка подавшись к нему.

- Оружия, которое помогает нам ориентироваться на пересеченной местности современного информационного пространства. Вчерашние парадоксы не работают. Следи за исправностью личного оружия, смазывай выводы, счищай ржавчину с открытий, утилизируй устаревшие модели умозаключений, обновляй запас мысленных боеголовок. Следи за боеспособным состоянием личной армии...

- Извините, сейчас здесь будет поэтический вечер.

- В мире мы все делимся на два вида. Одни - пища для богомола. Вторые - сам богомол... - сказал Сергей.

- Концепт, - хихикнул Сергей.

- Пожалуйста, передавайте нашим уважаемым поэтам записки, - и та же девушка, шурша штанами, понесла по рядам нарезанные кусочки зеленой бумаги.

- Слышь, давай и мы что напишем, - толкнул Сергей Рамзана, видя, как проворно разбирают листики.

"Вопрос к обоим поэтам. Почему вы такие уроды?" - прочел один выступавший.

- Ну, мы уроды потому, что уродами нас делает время... - не растерялся тот, со свирелькой.

- Солнце, песок, вода, - заблеял длинный, худой и узловатый, как бамбуковая удочка, растаман, - но я знаю: Джа где-то здесь, Джа где-то рядом... Рядом-рядом Джа, да!..

- Зря ты высовываешься, - сказал Рамзан, когда они вышли в сырую темную морось.

- Девушка дала мне номер!..

Сергей торжествующе поднял руку в жесте "хайль", на ладони и впрямь были написаны цифры. Среди линий судьбы они значились в таком порядке: "123-45-67".

- Ну-ну.

- От черт!..

- Раньше я часто улыбалась. Мне нравится, когда люди улыбаются. И мне говорили: "Вот какая веселая женщина".

- А сейчас что - не говорят?

- Эта чашка пластмассовая из стекла.

- Таких пластмассовых чашек не бывает.

Сбылась мечта - Ирина научилась проходить сквозь двери. Для этого сначала дверь надо открыть...

Мария - толстая, молодая, безобразная, с выпирающими крупными зубами. Медитативно чешет уши. Ходит в черных носках, поверх рваной, как у всех, нижней рубашки - красный халат. Лоб стянут черной лентой. Как совершенен Бог в своих твореньях, твердит Ирина.

- Я - сделала аборт. Потому что я - Мария. Кому нужен Антихрист?.. Я убила его, а мне сказали, что я ненормальная.

Мария не говорит - бормочет, кажется, зубы мешают ей говорить - они большие, кривые, выпирают.

- Я - из ада.

- Нет такой страны на земном шаре, - вступает еще одна.

- А где же царство Божие? - спрашивает третья.

- Везде, - отвечает Мария.

- Ну, понятно, - отмахиваются от нее.

- Я так же прекрасна, как и ты? - спрашивает она Ирину, протягивает руку, хохочет - погладить? Ударить?

Ирина вскрикивает и просыпается, просыпается, просыпается... А сон все длится и длится.

- Здравствуйте. Вы позвонили Эльзе, ее кошке и ее кошмарам. Лучше бы вы не звонили, но раз позвонили, говорите...

- Словно сквозь тебя прорастают лучи. Я боюсь его.

- Кого? - спросила бы Ирина-Эльза насмешливо, а трубка молчала.

- Ребенка... Я никогда не захочу рожать. Нет, нет... Ира, ну где ты?..

Тут не так. Только его были эти крысы, свирепствующие на третьем уровне, только его. Как они выскочили из-за угла, изгибаясь, охлестывали свои бока острыми и голыми, без единой шерстинки, наоборот, словно покрытыми чешуей, хвостами. Они так и танцевали вокруг него, пока точные и короткие удары не порубили их на части. Отдельно валялись хвосты, отдельно лапки. Богомол, направляемый Рамзаном, успел увернуться - даже отчлененная лапа скребла по полу когтями.

"The third level you win!" Похоже на музыку. Над Москвой занималась заря. Преисполненный ощущения всесилия, Рамзан рассмеялся, трехмерный богомол медленно поворачивался. Да, твои создатели знали, как добиться эффекта. Взгляд богомола, казалось, прорезал экран и, пройдя зеркала глаз, упирался в затылок игроку с той стороны, словно мелкая пуля. "Мелкашки" раскалывают череп, в то время как крупные пули проходят навылет.

Кабинет напоминал... Ничего не напоминал. Самое безликое место, которое Сергей когда-либо видел. А уж безликих мест он повидал достаточно. Стол, стул, часы, карта Российской Федерации. Разве что небольшая и неприметная иконка, или Сергею показалось - голова у святого была собачья. Египетская, что ли, штука?

Разве вот компьютер у следователя стоял, что надо. Плоский монитор, бесшумный процессор. Мышь оптическая. Все современное. Обеспечивают их тут. По контрасту, в углу стоял огромный старинный сейф серо-стального цвета, с облупившеся краской, массивной ручкой-вертушкой. И лицо Тихомирова никак нельзя было представить в уме. То же, что и кабинет. Ну, рот, нос. Брови. А отведешь взгляд - и все, ни единой черточки в памяти. Прямо хрестоматийный сотрудник.

- Я уже в сотый раз вам говорю, что я ее абсолютно не знаю.

- Ну а почему вы остановились, а? Почему мимо не прошли? Где вы так долго скрывались?.. И по каким причинам?

- Ну, знаете... Я еще должен вам объяснять!

- Изложите примерный ход ваших мыслей.

- Значит, как я ее подобрал. Ну, я смотрю, лежит пьяная, голая, в грязи... Холод...

- Минуточку, когда вы ее увидели, она была уже раздета?

- Нет, сначала была в шубе.

- Хорошо, а потом?

- Потом пошел искать людей, кто помог бы перенести ее или как...

- И что?

- Прибыл наряд... Скорая приехала через некоторое время... Минут, не знаю... Минут через двадцать, где-то так. Что там с ней было, я не знаю и знать не хочу. Можете считать, что я исполнил свой гражданский долг. А теперь мне уже безразлично. Кстати, там в наряде был один такой, на вас похожий. Припорошенный такой. Извините. А не сразу вышел, потому что был занят по работе. И теперь оставьте меня в покое. У меня разные дела.

- Ладно, ладно. Не пыли. Можешь идти, я тебя понял.

- Припорошенный...

Он всегда хорошо одет, и Кате было приятно идти с ним по улице. Молодые женщины кидали на него взгляды украдкой, а он словно и не замечал. Кате казалось, что он не рассказывает и - никогда не расскажет ей всего. Это составляло контраст веселым и грустным мужчинам, которые после двух-трех встреч были перед ней, как на ладони. Кто начинал исповедываться, кто требовал, чтобы его пожалели. Рамзан был другой. Самодостаточный.

На сей раз он снова проводил ее, и у двери квартиры Катя, испытывая неловкость, склонив голову на бок, повела рукой - так, что жест можно было при желании принять как приглашение. Но Рамзан то ли не заметил, то ли сделал вид, что не заметил его. Он попрощался и пошел к лифту.

- Рамзан! - почти в отчаянии, не понимая, что происходит, воскликнула Катя. - Может быть, ты зайдешь?..

Ирина примеривалась к тарелке с едой. Нет, есть такое - выше ее сил.

- Как вы не понимаете? Вы - то, что вы едите.

- А ну-ка без прокламаций тут, - прикрикнула нянечка.

- Я без прокламаций. Я просто не могу это есть.

В пластиковой бутылке воды сама собой из ниоткуда появилась земля. Ирина хотела бы помнить, что так не бывает, но это произошло у нее на глазах, пока она держала бутылку. Встряхнула ее едва - и мутная взвесь запуржила, закружила в воде.

- Всякая вода святая, - сказала Ирина и приникла губами к пластиковому горлышку.

- А если бы это была моча? - сварливо откликнулась ведьма со спутанными волосами и пустыми глазами.

- Но это вода.

- Нет, моча.

- Нет, вода. Вода! Это же очевидно. Вот, посмотрите. Понюхайте. Попробуйте. Вода.

- Нет, моча. Моча. Она желтая, желтая, вот. Гадость. Ты это пьешь. - бесновалась старуха.

- Нет, это вода.

- Дура! Дура!

- Реланиум! - завопила нянечка, и вторая, столь же громоподобная, как и та, уже слоновьим бегом направлялась к больным.

- Что вы. Не надо. - Ирина закрыла лицо руками, в попытке спрятаться, свернуться в улитку.

Красные каблучки стучали по острому ковру. Ковер мягкий, а каблучки все равно стучат. Даша шла по коридору. Мимо - двери, двери... Ей нужна одна из них.

- Игорь Валерьевич, - Даша вошла в кабинет, едва постучав. Ее вызывали. Ее хотят видеть. У нее есть, что сообщить.

- Погоди...

"Да на нем лица нет", - подумала Даша.

- Ну что там?

- Великолепные новости. Послушайте. Наш сюжет показан по всем новостным каналам.

- Какой сюжет?

- Да в интернате же.

- Да?

- К полудню диспетчеры приняли на четыре сотни звонков больше, чем обычно. Продажи...

- Сюжет?..

- Вот, посмотрите, - она вдвинула кассету в жерло видеодвойки, сумрачный кабинет озарился сиреневым телесветом.

- Сегодня, когда президент объявил приоритетом внутренней политики заботу о сирых и обездоленных, нам вдвойне важно помнить, что только повседневное внимание к этой проблеме способно привлечь к ней общественные силы...

- Так-так, - резюмировал Игорь Валерьевич, и повернулся к Даше. Та вся светилась отражением телеэкрана. - Интересно, сколько же ты заплатила?

- Бюджет минимален. - Даша опустила на полировку стола стопку бумаги. - Мы остались ровно в рамках запланированного. На ТВ-ДА мне сказали, что ваша медийная фигура сегодня интересна. Они связывают это с вашей поездкой на Родос и выступлением на международной конференции в Женеве.

- Похоже, мы на волне, Дашутка, - повеселел Игорь Валерьевич и снова сник.

- Что с вами? Вы недовольны? - отважилась спросить Даша.

- Это к делу не относится, Даша. Мать померла. Только что звонили из клиники.

- У вас умерла мама? Примите мои соболезнования. И когда мы едем?

- Куда?

- В клинику. Простите, но нельзя упускать момент...

Дома так много безопасных вещей. Мягких, гладких, теплых. Дома и солома едома. Дома и стены помогают. Каждая вещь поглажена, обласкана взглядом по многу раз, согрета ладонями. Бусы сердоликовые, ножницы, книги. Какая-нибудь мелочь, на которую и не взглянешь - шариковая ручка или заколка. Плеер и тот - как родной. Как посланец другого мира. Поцарапанный корпус, залипающие кнопки. Шкатулка. Стеллаж с бумагами.

Катя собирала по ящикам стола крем, наушники, распечатанные письма, подарки сотрудников - керамическую мышь, фотографию с корпоративной пьянки (как же она ненавидела праздники), нитку бус, случайно затесавшуюся среди прочих предметов, зеркальце, даже пачку папирос "Козак", для смеха кем-то принесенную и забытую возле ее компьютера. Смахнула в ящик и забыла. Впрочем, один раз, когда не было "слимс", достала вонючую, пахучую, и выкурила. Горло першило.

Сейчас горло першило тоже. Не от табака - от обиды. Другим ярким чувством было облегчение: теперь не надо сидеть за компьютером, перебирать бессмысленные бумажки с шорохом, выслушивать глупости...

Иногда на работе, в офисе, возникает чувство ложной общности. Одна приехала с дачи, и рассказывает, что там зацвели флоксы. Другая показывает фотографию сына. Третья хвастает новой кофточкой. И кто-то - допустим, и ты сама - завариваешь чай.

- Игорь Валерьевич очень доволен сюжетом, - сказала Даша, входя в кабинет.

- Правда?..

- Ну да. У тебя здесь приборка? Он просил, чтобы ты набросала вступительное слово в новый буклет, - Даша склонилась над ее столом, повела крашенным ноготком по бумаге.

- Ага...

- Ты что? - спросила Даша, всматриваясь в нее.

- В общем, я сейчас приду, - сказала Катя, - я просто иду покурить. Понятно? Просто иду покурить...

В какие-то дни Кате нравилась деятельность. Или, может, нравилась белая блузка и черный костюм, который хочешь не хочешь, совсем как в школу, надо надевать на работу - каждый день.

- Здравствуйте, вас беспокоит Арина Петровна, - ровный спокойный голос в телефонной трубке был Кате смутно знаком. - Могу ли я поговорить с Игорем Валерьевичем?..

- Э, вы знаете, его сейчас нет, - сказала Катя, и удовольствие белой блузки сникло.

Необходимость врать - отрицательная сторона работы. Но Игорь Валерьевич просил не беспокоить.

- Тогда с Дарьей Слипченко?

- Оставьте ваше сообщение, и я обязательно передам...

- Тогда, может быть, я могу поговорить с Екатериной Хохломской?

- Хохломская слушает.

- Очень рада вас застать. Знаете, это не так-то просто, - так же ровно и спокойно тек голос. - Я врач школы-интерната номер двести четырнадцать, вы были...

- А, да-да! Здравствуйте, Арина Петровна. И чем же мы можем быть вам полезны?

- Мы говорили с Игорем Валерьевичем... Вы же помните... Вы же тоже присутствовали... Так вот, я еще раз напомнить. Я видела сюжет, его показали по всем центральным телеканалам. Правда, конкретно наш интернат не упомянули, да и не важно, нас сотни по стране, все в одинаково бедственном положении. Особенно в регионах что делается. Вы знаете, что происходит в областях? На лекарства на одного ребенка в месяц выделяется 59 копеек, на питание - 50 рублей в день на ребенка, на моющие средства 500 рублей на квартал на школу, на юридические вопросы, такие, как оформление опекунства, поиск беглецов, возможные в связи с этим командировочные расходы - 600 рублей на квартал на школу. Капитальные ремонты не проводятся десятилетиями, на учебники, одежду и постельное белье - деньги не выделяются вообще...

- И... И что? Зачем вы мне это говорите? - в некотором смятении проговорила Катя. - Вам мало перечислили денег?

- Денег? Катерина. Игорь Валерьевич пока не перечислил нам денег. - голос будто стал спотыкаться, падать. - Да мы и понимаем... Не такое быстрое дело. Я просто звоню... Напомнить, уточнить... Попросить...

- Арина Петровна, уважаемая. Простите. Я не знала. Я обязательно проверю вопрос, я всех потороплю и перезвоню вам.

- Да, будьте добры... Прошу вас. Пожалуйста.

- А что? Что такое? - вдруг вскрикнула Даша. - Что случилось? Что стряслось? Чем там недовольны? Они что, вообще, они что, не понимают, - она затрепыхалась, затрепетала вся, как подстреленная куропатка: Катя видела по телевизору, в передаче про охоту, - мы им сделали такой пиар, такую раскрутку. Да им наверно каждый день после такого сюжета люди деньги переводят. Им все мало! Разожрались.

- Ты куда?

- Да мне в ту сторону.

- А, ну ладно. А я в другую...

- Я с тобой, - сказала Алиса и неопределенно махнула рукой. - Хочу еще зайти в книжный.

- Знаешь, что мне напомнила наша общая встреча? - проговорил Павел и засмеялся. - Эпизод практически из любого фильма. Завязка: Нью-Йорк тридцатых годов. Встречаются два друга и едут к третьему. Тот им говорит - да я завязал, давно женат, у меня фирма, копим ребенку на колледж. А они ему - не, ну типа, давай грабить банк. И он их слушает сперва безо всякого интереса, а потом зажигается и такое начинает творить...

- Да, он точно два дня будет вертеть в голове события...

- Послушай, а ты... Недавно женился?..

Она хорошо представляла, как он приходит домой после целого дня работы. Как садится вечером перед телевизором. Читает газету. Играет с ребенком. Как рассказывает ему сказки, с теми же интонациями, которые сейчас звучали в разговоре с Вениковым, разве что более нараспев. Его темные волосы собраны в хвост на затылке. В глазах на бледном лице пляшут кисточки веселого огонька.

Алиса помнит его тонкоруким пареньком, на берегу Чистых прудов - они прогуливались в окрестностях, нечасто, всего раза два. Она шла в длинном черном плаще, а он - в чем-то светлом и тоже длинном. Так шли, оба в развевающихся одеждах, как два неведомых вестника из различных вселенных.

Ей тогда нравилось, что происходило, хотя дул сильный ветер, и бумажки вперемешку с листьями вращались и переворачивались под ногами. Ветер нес чепуху. Простая прогулка была похожа на символическое событие - теперь, когда она вспоминает, уже можно сказать, что так и было.

Однажды она столкнулась с ним на безвестной, забывшейся уже станции метро. Кажется, то была Новокузнецкая, но может статься, и Третьяковская. А то и вовсе другой конец города. Она шла с высоким молодым человеком, своим тогдашним собеседникам. А он стоял с девушкой, которая была в юбке и с покрытой головой, лица ее Алиса не запомнила, как не могла сказать, высока она была или низкого роста. Сказал, не глядя на Алису: "Вот, выясняю отношения с девушкой..." Алиса дернула плечом и сказала: "Ну что ж... Прекрасно". Она не понимала, зачем понадобилось это говорить - при ее спутнике и при той. Кажется, когда разминулись, так же быстро, как и встретились в толпе, Алиса - не исключено - пояснила сопровождающему: "Идеолог карликовой партии". О нем всегда было приятно обмолвиться окружающим - ведь он необычен. Да, его можно назвать необычным. Самого по себе или по тому пути, который он избрал - не столь уж и важно.

Однажды Алиса встретила его у фонтана Университета. Нет, в тот раз - он встретил ее. Она пила пиво. С какими-то людьми. Люди те совершенно изгладились из памяти. Курила сигарету.

- Ну, как всегда здесь, - сказал он. - Типичная такая картина. Сигаретки, пивко...

Она возмутилась - какое право он имеет выговаривать ей? Но и смутилась, стала оправдываться, не нашла слов, промямлила что-то. Его смыло волной.

Отдаленный приятель, Сергей Балалеев, ревниво осведомлялся: "Он влюблен в тебя?" Она отвечала: "Он - человек идеи". Словно это и было ответом на вопрос.

- Москва какой-то бредовый город. - сказал Павел. - Ты видишь человека - кажется, достаточно руку протянуть. Но завтра он исчезает, как не было.

- Да, я женат.

Алиса улыбнулась. Светлые глаза, как бы только что проснувшиеся, живые, голубая жилка пульсирует на виске, тонкая чистая сухая кожа, бородка, на просвет - как туман или пена - Павел.

Калека, видимо, попрошайка, безногий, уже минуты две взбирался на тротуар, он обессилел, координация движений нарушена, то ли пьян, то ли так ослабел - не понять. Калеку заслоняли как в клипе быстрые фигурки пешеходов - летящие плащи девушек, куртки и пиджаки парней, иной раз проплывала щегольская розовая коротенькая шубейка, чисто декоративная, понятно, в такую погоду, или проходил свитер. Пару раз мелькали даже майки.

- Не может быть. - пробормотала Катя. - Просто не может быть.

- Может.

- Мы сами узнали только спустя неделю. Она не каждую неделю звонит. Иногда отец, иногда я. Проявляли беспокойство. Ей это не нравится. Она старается держаться от нас подальше, - Лариса Михайловна медленно, кривовато усмехнулась.

- А я даже не побеспокоилась, - Катя стиснула руки на коленях. - Я даже не подумала.

- Никто ничего не подумал. Не надо зря себя винить.

- В общем-то, ничего необратимого пока не произошло. - проговорила Лариса Михайловна.

- Я позвонила тебе не потому, что считаю, будто ты обязана поддержать мою дочь.

- Каждый умирает в одиночку. Ирина ведет, вела, во всяком случае, довольно разгульную жизнь...

- Мы с отцом пытались на нее повлиять. Трудно, тем более, если знать, что за человек ее отец... К делу не относится, мы с ним давно расстались и живем раздельно... Вечные мальчики, меняются, как в калейдоскопе, сегодня один, через неделю другой. Она очень эмоциональная, влюбчивая девочка, очень искренняя. Не гулящая, нет. Но ветреная, и в то же время очень целеустремленная... Я не хотела беспокоить ее подруг...

- Сначала решила, справимся сами. Но все оказалось так сложно. Она думает... Врач сказал, что она думает, будто она шахидка, и бомба у нее внутри. Она записалась на мониторирование электрокардиограммы, ей поставили специальный прибор, в метро она стала кричать, что на ней бомба...

Лариса Михайловна прикрыла глаза рукой. Длинные розовые ногти, выпиленные в форме прямоугольников по моде прежних лет, смотрелись дико на бледной руке, по которой, как по карте, можно было точно проследить течение внутренних рек - голубых кровеносных сосудов.

- Тогда уже ее как-то там обезвредили. Я уж не знаю, как. Здесь у нее провал. Врач сказал, что, может, память и восстановится. Потом. В общем, пока там разобрались. Направили в дикую московскую психушку - там такие звери во врачах сидят, перед ними все лоточницы, все рыночные бабы и базарные, все чиновницы - просто девочки-припевочки, вчера из детсада. Я столько сил и денег потратила, пока вытащила ее оттуда, с моими-то знакомствами, Катя. Ее там кололи такими препаратами, врач говорит, последствия отечественных лекарств, которыми у нас до сих пор лечат, будут сказываться всю жизнь. Самое грустное, что положительных результатов нет. Есть только отрицательная динамика. Не знаешь ты, кто у нее там был? Владимир какой-то...

- Кажется, - сказала Катя.

- А с Сережей они окончательно расстались?

- Не знаю.

- Он нравился мне. У него, по крайней мере, не было всех этих... Готических завихрений...

Аркадий вел грузовик, Юша отсыпался на пассажирском сиденье. Коричневые тяжелые и большие руки лежали на руле. Перед глазами Аркадия вставала в зарослях сирени калитка, вымазанная голубой краской. Утренняя роса хрустально поблескивает в лучах занимающегося солнца. Мать зовет с реки: "Аркаша-а..." И так тепло, тепло... Не хочется вылезать из парной воды. Клонит в глубину, в омут. Лечь, забыться, уснуть...

Словно что-то толкнуло Аркадия - в последний момент успел резко увести руль влево - воронка на дороге, метров пять, обошла стороной. Юша вскрикнул и заворочался во сне. Аркадий перекрестился: ангел сберег.

Богомол был светлый, гибкий, узкий и длинный. Глаза его алмазно блестели. Острая насекомья мордочка шевелилась. Кого-то она ему напоминает. Осторожными, как бы робкими, но плавными движениями. Катю. Точно - самка богомола. Она двинулась вправо, медленно, гладко. Словно поплыла. Рамзан выставил свои лапы-ножи. Он готов был напасть.

Вдруг ему страшно захотелось переключить канал. Как в телевизоре. Он не хотел, не хотел того, что происходит... Сейчас произойдет... Вот-вот... Уже скоро.

"Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети".

Профиль города неуловимо меняется. Раньше доминантой (похоже на туристический проспект, но так почему-то приходили слова) здесь была Останкинская телебашня. После пожара, который выжрал из нее телевидение, она как будто утратила свой магический смысл. Во всяком случае, Рамзан почти не замечал ее. С балкона несколько лет назад было видно все семь готических столичных высоток. С тех пор одну загородил двадцатичетырехэтажный дом, выстроенный прямо перед зданием, но зато в районе Сокола прорезалась еще одна - символ ностальгии по Сталинскому большому стилю. Таким образом, высоток, наблюдаемых Рамзаном из окна, снова стало семь. Кто бы мог подумать, что в 2004 году выстроят подделку под МИД и Университет.

МГУ на Воробьевых - на другом конце Москвы, а здание, утопающее в серо-сиреневой дымке, видно так, словно рукой подать. Там просторные аллеи, и Рамзан любил бывать там, хотя к любви примешивалось и недовольство - когда-то ему не удалось поступить в МГУ. Москва не принимала его. Тогда он решил пренебречь ее приятием или неприятием. На скрытую угрозу нацеленного в средостение неба и науки шпиля у него найдется своя, более реальная.

Москва город в основном плоскостной, равнинный. Даже пустынный. Его глубина внутренняя, как и перепады высот - смысловые. Красной площади и Кремля не видно из Рамзановой башни. Раньше отсвечивали красные звезды, теперь там почти везде орлы, а те, что остались, светят не так ярко. Рубиновый их блеск лучился над самым горизонтом, в низине. Кремль немного ниже основного уровня быта. Вероятно, туда, в ту вогнутость, в ту дыру и ввинчивается воронка бушующих бешеных сил, коловращение эмоций и событий, там скапливается всё и исчезает. Куда?

"Господи!.." - вырвалось у Алисы.

Катя Хохломская включила телевизор. На экране материализовалась ухоженная, холеная ведущая в строгом синем костюме и белоснежном воротничке. Щелкнула микроволновка, и Катя достала тарелку с макаронами. Она так увлеклась белым отложным воротником всегдашней виртуальной гостьи, и клипсы, к тому же, красные... Что до нее не сразу дошли слова. И только когда поплыл видеоряд...

Рамзан спустился к подъезду после бессонной ночи. Прогревая мотор, включил радио в автомобиле. Пропело: "Европа-а плю-ус".

Сергей пришел домой. Разулся, прошлепал на кухню. Глотнул пресной, мутноватой водицы из чайника. Есть не хотелось. Сполоснул руки. Взял с полки книжку, "Богиня самоубийц". Лег почитать. Мир может подождать и до завтра.

Компьютер сперва подмигнул красным, а затем ровно загорелся веселый зеленый огонек. Алексей открыл окошко браузера. Сегодня медленно грузится. Опять перебои на сервере, что ли... Надо Константину сказать, пусть посмотрит. Боже правый, а как...

Подземный переход особенно длинен и неприютен. Иногда Даша казалась себе здесь привидением, а иногда - средневековым посвященным. Из-за угла на нее напоролся мальчишка лет двенадцати.

- Куда ты летишь!..

- Тетенька! Вы хоть знаете, что случилось?

- Ну, что еще могло случиться... Внимательнее ходи.

- Здравствуй. Как я рад тебя слышать. Ты на месте. Слава Богу.

- Естественно, на месте.

- Включи телевизор...

Павел листал старый молитвослов. Странички рассыпались, он бережно вкладывал их между другими, такими же пожелтелыми. Какой длинный был разговор сегодня с Вениковым и Алисой... Настолько длинный, что, кажется, пока он шел, произойти могло что угодно. Что, если так и есть - для тебя час, а для других - месяцы. Время ведь неоднородно, оно пульсирует, то разрежаясь, то сжимаясь, мерно возгорая и мерно затихая...

Тихомиров в кабинете с размаху хлопнул папкой о стол, листы вышибло из нее и рассеяло по всему столу, часть рухнула на пол, один отлетел к самой двери. Протянув руку, следователь щелкнул клавишей, и старинная радиоточка умолкла на полуслове. Тихомиров посидел с минуту в кресле. На лице его в сумеречном свете электрической настолькой лампы трудно было что-либо разобрать. Затем он встал, аккуратно, по одному, собрал листы, и оглянулся на дверь. "Сказать в канцелярии, пусть выдадут дырокол".

"По данным агентства..." "Ответственность взяли на себя..." "Как сказал министр обороны..." "Президент призвал..." "Всемирно известный врач и правозащитник..." "Лидер оппозиции заявляет..." Комментарии, цифры, версии, сноски, ссылки, факты, домыслы, цитаты - на Москву наползала темная сель. "Матери погибших..." Взвихрилась привычная лексика, от которой ухо уже успело отвыкнуть.

Проголосуйте за это произведение

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?

273059  2007-04-16 08:41:10 В. Эйснер - Уважаемые господа! Предлагаю всем оставить политические дискуссии и вернуться к литературе. Прочитайте Василину Орлову "Трапеза Богомола", Александра Тутукова "Ассоциации, настроения, рифмы и ритмы" и Вячеслава Софронова "Кучум". Все три текста вскуснятина - пальчики оближешь! Василина Орлова, например, заканчивает свою повесть так: "И потекла сквозь рекламу кровь." В этом коротком предложении спрессован весь наш сегодняшний быт. В. Эйснер.

273061  2007-04-16 09:38:23 Бабур - Эйснеру. Владимир! Не получится. Ограничиться чисто литературными (окололитературными) разговорами не получится. Помните у И.Ильфа: "Всё тот же сон!",- кричал Хворобьёв. Или что там говорил один лысый революционер? :"Жить в обществе и быть свободным от общества..." Сколько не пиши про задумчивое жужжание пчёл над тыном, через этот самый тын лезет угрюмое мурло нашей неласковой реальности. Не прячьте голову в песок! Хотя и говорят, что это - сущая неправда: страус никогда голову в песок не прячет. С уважением, Бабур.

273062  2007-04-16 10:10:01 Ия - По рекомендации Л.В.Нетребо прочитала "Кучум" В.Сафронова. Хотя и описываются очень далекие времена, но открывается очень многое и о современном времени. Я даже хотела попросить С.Воложина высказаться на тему рассления народов. Землепашцы ведь всегда проигрывают охотникам за чужим добром...Хотите называйте действительность политикой, но она проникает в ткань произведения.

Copyright (c) "Русский переплет"